Текст книги "Даниил Галицкий"

Автор книги: Антон Хижняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 36 страниц)

Перескочив мост, поехали улицами Подгородья. День был погожий, безветренный.

Вот и последняя, длинная улица. Отсюда дорога ведет прямо в лес.

Но что там за шум? Почему так кричат на площади, где расположены княжеские клети? Даниил оглянулся, кивком приказал Дмитрию поехать узнать. Дмитрий свернул налево и помчался на площадь. Возле клетей он увидел человек тридцать смердов. Окружив тиуна плотным кольцом, они возбужденно выкрикивали:

– Охота на зверя, а людей бьют!

– Словно мы звери!

– Почто ударил?

Тиун что-то говорил, стараясь перекричать всех охрипшим голосом. Дмитрий вспыхнул. «Неблагодарные смерды! Такой праздник, а они шумят, им нипочем, что князья близко. Гость какой прибыл, а им хоть бы что!»

– Я им покажу! – вырвалось у Дмитрия, и, ударив коня плетью, он подскочил к толпе.

– Вы что? Плети захотелось? – со злостью крикнул он.

Толпа расступилась. К Дмитрию кинулся тиун. Ободренный появлением Дмитрия, он сыпал словами, как горохом:

– Князь велел на охоту, а они не идут. Я их припугнул. А они…

– Припугнул! – послышался голос Иванки. Дмитрий только теперь заметил его. Иванко был возбужден, правую руку не отрывал от рукояти меча. – Хорошо припугнул! Кто же человека по голове бьет?

Голос Иванки дрожал от возмущения. Дмитрию стало не по себе, весь его задор мгновенно улетучился.

– А ты зачем здесь, Иванко?

– Тебя ищу, хотел слово молвить.

Смерды прислушивались к разговору тысяцкого с ковачом. Не посмеет тысяцкий кричать на Иванку – ведь Иванко в Новгород ходил с княжеским посольством.

– Какое слово?

– Тиуна малость уйми. Пусть не размахивает так руками – укоротим.

Дмитрий еле сдерживал себя. «Укоротим!» Кабы не Иванко, а кто другой, он бы проучил его за крамольное слово.

– Говори: что сотворил он? – спросил Иванку Дмитрий.

– Людей бьет… – Иванко запнулся, а потом с трудом выдавил слова: – Ударил Твердохлеба, кровь из носу потекла.

– Ударил?

– По голове!

– И по спине! – загудели осмелевшие смерды.

– Вы!.. Замолчите! – не выдержал Дмитрий, взмахнув плетью. Лицо его перекосилось.

Стало тихо, но лучше бы не было этой тишины. В иное время Дмитрий знал бы, что делать, а ныне, когда Данило с такими почестями принимает Мстислава после победы, не годится так круто обращаться со смердами. Да еще этот Иванко… Дмитрий подозвал к себе тиуна. Тот подбежал и подобострастно поклонился.

– Ты! Смотри мне! – пригрозил Дмитрий. – А вы, – метнул он суровый взгляд в сторону смердов, – на княжьего слугу руку не поднимайте! – И, пришпорив коня, помчался догонять охотников.

– Что там, Дмитрий, видать, перехватили меду?

Дмитрий не хотел говорить, думал отделаться шуткой:

– Да нет… Да…

– Что «да»? – нахмурился Даниил. – Говори все!

– Тиун бил Твердохлеба. А Иванко…

Даниил не дал ему закончить:

– Что Иванко?

Мстислав, услышав имя Иванки, спросил:

– Иванко? Тот, что в Новгороде был?

Теперь уже Дмитрий почувствовал, что не следовало бы упоминать имени Иванки, и, боясь гнева Даниила, поспешил сказать:

– Иванко заступился за Твердохлеба.

Заступился? А кто сей Твердохлеб? – заинтересовался Мстислав.

Стремясь прекратить этот неприятный разговор, Даниил ответил:

– Твердохлеб – смерд, тесть Иванки.

– А почто он заступился? Твердохлеба бил кто?

– Да нет. Смерды перепились на радостях и побранились меж собой, а один на Твердохлеба бросился с дубиной. Так вот Иванко и постоял за тестя, – ответил Даниил.

– Славный воин! Смелый! – похвалил Иванку Мстислав. Он и не заметил, как Даниил погрозил Дмитрию.

Этот случай испортил Даниилу настроение. Разозлился он на Дмитрия, что тот не смог скрыть от Мстислава неприятность. Хорошо, что сам Даниил в ответе Мстиславу перевернул все по-другому.

Зол был Даниил на смердов.

Но разве виноваты были смерды? Им и так надоели притеснения. Князья да бояре ради развлечения охоты устраивают, а смердов выгоняют в лес, чтоб диких кабанов пугали да на охотников гнали. Охотникам хорошо – они с оружием. А если разъяренный кабан бросится назад и налетит на смерда? Сколько людей погибло на охоте от рассвирепевшего зверя! Но разве дорога князьям и боярам жизнь смерда? Смердов много, стоит ли о них печалиться? Не случайно Твердохлеб просил не посылать его, больного, – на верную смерть не хотел идти. Для кого забава, а для смердовых детей слезы.

…Даниил старался скрыть свою злость, улыбался Мстиславу. Продолжали ехать вперед, весело разговаривали, как вдруг появился Филипп и снова растревожил сердце Даниила. Филипп едва не загнал коня, спеша за Даниилом и Мстиславом, подлетел к ним и выкрикнул хриплым голосом:

– Фу! Еле вас догнал… Княже! – обратился он к Даниилу. – Дозволь сказать весть не вельми приятную.

Даниил с трудом сдерживал себя. Что они, сговорились, что ли, – один за другим идут с дурными вестями?

– Говори, – закусил губу Даниил.

– Велел ты… зорко глядеть за… Генрихом, – сбивчиво, глотая слова, выпалил Филипп. – Я во сто крат стал зорче… сам за ним следил… Приехал я к порубу… к яме, где сидел он… а он сбежал…

– Сбежал? – привскочил в седле Даниил.

– Княже! – воскликнул Филипп. – Не сбежал! Я, твой слуга, не пустил его. Только не удалось… Вот поглянь… – Он показал на изрезанную щеку, с которой текла кровь. – Лукавому татю кто-то дал нож… Я подошел к порубу, а он в окошечко вылез.

– Казнить стражников! – сверкнул глазами Даниил.

– Уже в яме. Я их бросил туда… Вылез он и побежал. Я за ним, он меня ножом. Вижу – удерет… Я его мечом вот этим пронзил…

– Заколол? – нетерпеливо ждал ответа Даниил.

– Заколол, – склонил голову Филипп.

– Хорошо сделал, – махнул рукой Даниил.

Филипп осадил коня и, немного отстав от князей, подъехал к Демьяну. Увидев побледневшее лицо Демьяна, Филипп поморщился и прошептал сквозь зубы:

– Дурак! Чего дрожишь, как заяц! Смелее смотри, а то заметят. Все хорошо… А то и о тебе Генрих мог бы сказать на допросе.

Демьян поднял руку, словно отгоняя привидение.

– Сказал бы, – хихикнул Филипп, – а теперь не скажет.

Мстислав был страстным охотником. Во время охоты загорался, как в бою, и не было ему удержу. Он позвал главного ловчего и расспрашивал его о месте охоты, о звере. Ловчий рассказывал, как охотятся галичане, как гонят зверя.

– О! Там много смердов, они кабанов на тебя погонят! – хвалился ловчий.

Мстислав, увлекшись беседой с ним, отъехал вперед. Даниил оказался рядом с Анной – Василько где-то отстал и разговаривал с дружинниками. Будто невзначай Даниил поглядывал на нее, и тогда удавалось увидеть ее лицо. Наконец осмелился:

– Ты не боишься, Анна, охотиться?

Она посмотрела на него, глаза их встретились. Даниил впервые так близко увидел ее глаза.

– Отец учил меня владеть мечом, – ответила она и зарделась.

– Но зверя надо уметь ловить, – добавил Даниил.

– Если будет нужно, то поймаем.

Едва заметная улыбка скользнула по ее лицу. Она отвернулась.

– Зверя надо еще уметь бить, – тихо промолвил Даниил.

Теперь Анна смотрела на него пронизывающим взглядом.

– Я умею стрелять из лука.

– Тогда погоним сегодня с тобой диких кабанов.

– Нет, отец говорил, чтоб я остерегалась. Я буду ждать вас на опушке.

Их беседу прервал подъехавший Василько. Он начал рассказывать Анне, как они охотились во Владимире.

Остановились в лесу, на поляне. Ловчий предупредил, чтоб было тихо, и принес Мстиславу и Даниилу луки и колчаны со стрелами. Даниилу он, кроме того, дал рогатину. На поляне появились Анна и часть дружинников. Охотники разделились на два отряда и поехали.

Густой лес, неезженый, нехоженый, расстилался вокруг. Где кончается он – неведомо. Старое, трухлявое дерево падало и гнило тут же, а рядом поднимались молодые дубки, простирая к солнцу свои ветви. И день, и два будешь продираться сквозь чащу, да не выберешься отсюда, коль не знаешь дороги.

Даниил сегодня был рассеян. Уже дважды пропустил дика, никак не мог успокоиться. Все эти неожиданные известия выбили его из равновесия. К тому же недавно Анна ехала рядом, и сейчас она где-то близко. Побыть бы с ней вдвоем без посторонних людей!

Подъехал ловчий, окликнул его:

– Княже! Не стой на месте, все уже поехали вперед.

Даниил тронул коня. В этот миг поблизости начали свистеть, поднялся шум. Даниил остановился, прислушиваясь, как слева трещит кустарник. Ловчий вырвался вперед и скрылся в чащобе. Даниил погнал коня вслед за ним и вдруг увидел, что из кустарника рванулся огромный дик. Он был разъярен, с наежившейся щетиной.

Даниил натянул тетиву и прицелился. Стрела пролетела мимо кабана и вонзилась в дуб. Кабан мчался на Даниила.

Конь захрапел, бросился в сторону. Лук зацепился за ветви и упал на землю. Кабан пронесся мимо и исчез по направлению к поляне. Даниил круто повернул коня и устремился за кабаном. Левой рукой он держал повод, а в правую схватил рогатину. Кабан мчался изо всех сил. Даниил, боясь, что не успеет его догнать, пришпорил коня. Скоро поляна. Кабан вырвался из чащи и на мгновение остановился, а потом заметил дружинников и побежал на них. Даниил кричал:

– С дороги! Отъезжайте в сторону!

Но дружинники сбились в кучу и начали метать стрелы. Одна из них попала в кабана, и он, разъярившись еще больше, мчался прямо на дружинников. Даниил дергал коня за повод, бил его шпорами. Расстояние между дружинниками и кабаном все уменьшалось. Но Даниил настиг кабана и не видел, как Анна и сопровождавшие ее дружинники отпрянули в сторону. Даниил поднял правую руку и сильно метнул рогатину. Она пробила шею кабану, и тот с разгона упал в снег. Конь споткнулся, и Даниил, не удержавшись, вылетел из седла, ударился головой о дерево.

Через мгновение подъехала Анна и, соскочив с седла, – наклонилась над ним. По щеке Даниила текла кровь – падая, он оцарапался о дерево.

Даниил раскрыл глаза и увидел склонившуюся над ним Анну.

– Это ты, Анна? – спросил он, силясь подняться.

– Лежи, – прошептала она и, сняв шапку, быстро сорвала со своей головы платок и вытерла кровь со щеки Даниила.

К ним мчался встревоженный Мстислав.

8

Невесту наряжала Светозара. Она то отходила в сторону, то снова приближалась к Анне и поправляла венец или монисто, то сердито покачивала головой, что не так пришиты парчовые украшения. Анна в длинном белом, как снег платье, послушно подчинялась каждому слову Светозары.

Закончив все, Светозара отошла к окну и, потянув за собой Анну, сказала ей:

– Любите друг друга.

– А ты, Светозара, любила Дмитрия, когда выходила замуж?

– Вельми! И он меня любит. Так и вы. А Данило преславный будет тебе муж. Я его еще маленьким знала, на моих глазах вырос.

Теодосий зашел к Твердохлебу навеселе.

– Собирайся!

– Куда?

– На свадьбу.

– Что, зовут тебя?

– Непременно!

– Сам князь звал?

– Не сам князь, а тиун сказал, что князь велел всех звать.

– А теперь верю, что без нас не будет свадьбы. Как же бояре без нас гулять будут! – посмеивался Твердохлеб. – А ты вишь, как разрядился!

Теодосий стоял в изодранном кафтане, в постолах, подвязанных веревками, и в шапке, на которой был когда-то высокий мех, а теперь осталась лишь потрескавшаяся кожа.

– Идем, Твердохлеб. Все-таки князь ласков с людьми. Не знаю, как дальше будет. Был бы князем киевский игумен, пропали бы люди… – Теодосий сгорбился, надул губы, прищурил глаза и гундосым голосом зашепелявил: – «Паки, братие, помолимся, грешны мы, яко овцы без пастыря».

Твердохлеб засмеялся, а Ольга отвернулась, перекрестилась.

– Уйди, богохульник!

– Ольга! – Лицо Теодосия стало серьезным. – Кто? Я богохульник? А ну, крестись, бей поклоны, грешница! Ты неправду сказала.

Твердохлеб захохотал еще громче:

– Ага! Попалась!

– Я пойду к игумену и скажу: «Тут живет грешница! Молитесь, чтобы ее на том свете в ад не потащили».

– Прикуси язык, Теодосий! – прикрикнула на него Ольга.

– О! Верно молвила. Буду кусать язык – не ел ведь еще ничего.

– Садитесь, дам чего-нибудь.

Ворота в крепости настежь открыты… Со всех концов валил народ. Когда Теодосий и Твердохлеб с Ольгой зашли на подворье, дружинники никого уже не пускали в переполненную церковь. Теодосий остановился:

– Почто мы шли сюда?

Он схватил Ольгу за руку и потащил в церковь. Поднялся шум. Их все-таки не пустили. Но Дмитрий, подвернувшийся в эту минуту, подошел к толпе и узнал Теодосия. Он велел дружинникам пустить в собор Теодосия и Твердохлебов.

– Нас нигде не задержат, – подмигнул Теодосий, – мы всюду пройдем.

В соборе, и верно, было тесно. Все хотели посмотреть на княжеское венчанье. Хоть и тесно было, но Теодосий пробрался к клиросу. Едва успел прижаться спиной к столбу, как в соборе заволновались – вели жениха и невесту.

Благолепно было внутреннее убранство собора. Это был самый лучший в Галиче храм – Успенский собор. Строил его князь Ярослав Осмомысл. Зажегся он желанием воздвигнуть строение великое, не хуже, чем Софийский собор в Киеве, поставленный Ярославом Мудрым. С тех пор как побывал он в Киеве, неотступно преследовало его это желание. А еще больше оно укрепилось, когда поехал он в гости к своему тестю Юрию Долгорукому и узнал, что тесть замышляет построить большой собор во Владимире-на-Клязьме. Ярослав умолял тестя, чтобы отпустил своих строителей в Галич. Полагал, что тесть не откажет в этой просьбе. Странствовали же по всей Русской земле камнесечцы и древоделы, в разных городах бывали, разным князьям строили. Ярослав также намекнул тестю, что, возможно, и во Владимире побывали хитрецы зодчие из надднестровского Галича. Так уж повелось, что строители не сидели на месте.

– Едина ведь земля Русская, – не унимался Осмомысл. – Помоги, отпусти строителя. Мой умер. Пусть твой приедет да покажет моим, а тогда и к тебе возвратится. Одного только человека прошу.

Не согласился Юрий Долгорукий. Молвил, что главный хитрец строитель очень ему нужен – замыслил сам много строить. И о Москве сказал – там собирался Юрий заложить стены крепости московской.

Мыслю так, – сказал Юрий Ярославу, – что быть тут городу большому, сердцу Русской земли!

Только и вымолил Осмомысл у тестя, чтоб главный строитель на пергаменте воспроизвел рисунок будущего собора – какая длина и ширина задумана, да стен высота, да какие украшения снаружи и внутри.

Ярослав Осмомысл согнал смердов со всех окрестностей, велел камень добывать да в Галич возить. Потрудился люд галицкий, возвел чудесное строение. А Юрий Долгорукий умер, так и не увидев осуществления своего замысла. Уже после его смерти сын его, Андрей Боголюбский, весной 1158 года совершил закладку и собственноручно замуровал краеугольный камень под новый собор во Владимире-на-Клязьме…

Теодосий часто проходил мимо собора, да не было случая заглянуть внутрь, недолюбливал он выстаивать службы церковные. Пораженный пышностью собора, Теодосий потихоньку причмокивал, толкая то Твердохлеба, то Ольгу:

– Смотри! Смотри! Красно сделали!

Твердохлеб молча соглашался.

– Твердохлеб, посмотри-ка, сколько свечей! Тебе бы их – целый год Ольга жгла бы и не сожгла, – дерзко подмигнул Теодосий.

– Да замолчи ты! Язык как ветряк, – произнес Твердохлеб над ухом Теодосия. – Вон, глянь, идут уже, идут…

Даниил и Анна вошли и остановились посреди церкви, у амвона, а за ними свадебные боярин и боярыня – Дмитрий и Светозара. Тут же толпились дружки – сыновья и дочери боярские. Князя Мстислава с женой Твердохлеб увидел на правом клиросе, а на левом стояла княгиня Мария с Васильком. Возле нее стояли Мирослав, Семен Олуевич, Василий Гаврилович, Демьян, Глеб Зеремеевич, Филипп. Озабоченный Андрей-дворский шепнул что-то Юрию Домажиричу, и тот бросился из собора.

Бояре и дружинники стояли всюду – сразу за женихом и невестой, и у клиросов, и в боковых приделах. Тысячеустая толпа тяжело дышала, и свечи мигали от нехватки воздуха.

Даниил никого не замечал. Будто и нет никого вокруг, а только Анна, ощущал ее возле себя, чувствовал прикосновение ее локтя. А она стояла вся в белом, как легкое белоснежное облачко.

После венчанья Даниила с Анной вывели на крыльцо. Он посмотрел вокруг. Стоял ясный зимний день. Снег лежал на крышах теремов и церквей.

В гридницах и светлицах расположились званые гости – бояре. А на подворье горожане да смерды толпились возле бочек с медом.

– Пей, Твердохлеб! Сначала тебя плетью по голове угостили, а теперь губы медом помажут, – лукаво подмигнул Теодосий.

Твердохлеб кивнул головой.

– Правда… Меду – корец, а горя – и в мешок не вместишь.

9

Микула и Кирилл ходят возле терема, стучат сапогами, чтоб согреться. Холодно на дворе. Серое небо нависло над Галичем, который уж день солнца не видно. Снегу насыпало много, и слуги возятся, прочищая дорожки. К Микуле и Кириллу подошел дружинник из Владимира.

– А что твой боярин привез князю? – обратился Кирилл к дружиннику. От холода он то поднимал, то опускал плечи, размахивая руками.

– А он не сказывал мне! – огрызнулся дружинник.

– Видать, твоя мать, когда тебя родила, была сердитой на отца, – скороговоркой выпалил Кирилл.

– А ты почто прицепился ко мне? Иди к боярину да и спрашивай его.

– Был я во Владимире, а такого лешего не видел, – мотнул головой Кирилл и подмигнул Микуле. – Ты к нему по-людски, а он по-волчьи.

– А ты во Владимире был? – смягчился дружинник.

– Не веришь?

– Да кто вас тут разберет! И из Новгорода приехали, и галицкие крамольники шныряют – разве у тебя на лбу написано!

– А ежели из Новгорода, так разве и не люди? – вставил Микула.

– А я ничего и не говорю про них. Я про тех крамольников проклятых галицких, которые супротив князя Данилы идут.

Все трое топтались, грелись. Кирилл снова не выдержал и уже ласковее спросил дружинника:

– Так почто ж вас в такую метель принесло в Галич?

Дружинник оглянулся и таинственно прошептал:

– Приехали сказать, что уже из Угровска во владимирские оселища польские воеводы заглядывают. Пронюхали, что Данило сюда выехал.

Мстислав сидел и сосредоточенно глядел в окно, а Даниил стоял возле него. Уже давно молчит Мстислав, и Даниил снова начинает:

– Я поеду, а ты сиди в Галиче. Меня Волынь зовет, я тут засиделся. Надлежит мне родительскую вотчину собрать воедино.

– Поедешь – значит, с Лешком воевать надо.

– И буду воевать. Время для меня выгодное. Поссорился Лешко с королем угорским, один он теперь.

– Езжай, – медленно сказал Мстислав и потом добавил: – А ежели тяжко будет, шли ко мне гонцов.

– Не буду слать, сам повоюю, Галич оставлять нельзя – снова Бенедикт придет.

– А войска у тебя хватит?

– Хватит. Со мной тут дружина немалая, да Дмитрий собирает еще одну во Владимире, да воинов-смердов скликать я повелел. Боярин у меня сидит, из Владимира приехал сегодня. Мирослав просит, чтобы я с Васильком ехал быстрее, пока еще морозы стоят и дороги не испортились.

– Благословляю, Данило, на подвиг ратный. – Мстислав положил руку на голову зятя, Даниил склонился перед ним. – Микулу возьми. Просится он к тебе.

– Я и хотел про Микулу говорить.

– Возьми. Хороший сотский будет… Врагов вынюхивать умеет. Будет твоей правой рукой.

На подворье Микула и Кирилл ожидали Даниила.

– Поедем. Завтра тронемся, а сейчас зайдем ко мне, поведаю, что делать вам надлежит. Ну, Микула, князь Мстислав отпустил тебя, – весело сказал Даниил, появившись на пороге.

На лице Микулы засияла улыбка.

– Спасибо, княже!

В княжьей горнице у окна сидела Анна и вышивала рубашку Даниилу. Он подошел к ней:

– Иди, Анна, к себе в светелку, а я с мужами храбрыми советоваться буду.

Взял ее за руку и ласково провел в сени.

Пригласил к столу Микулу и Кирилла.

– Садитесь, о делах наших речь поведем. Сами теперь воевать будем, я вас поведу. Да не с пустыми руками ехать нам надобно, оружия для войска вельми много понадобится. Ты, Микула, сотским будешь, Дмитрию в подмогу. А ты, Кирилл, на время сие ключником будешь, хотя и осерчал, что из монастыря тебя вырвал я. И в Божьем доме ты надобен, да и в походе не меньше пользы от тебя. Не забывай: не сдержим врага оружием – и в монастыре не усидеть. Сейчас на Подгородье к ковачам идите. Мирослав велел им оружие делать. У ковача Смеливца мечи забрать – уже давно для нас готовит. Еще в кузнице у пристани сулицы посмотрите. Все оружие на возы, с собой повезем. Деньги у тиуна нашего возьмешь, Кирилл. Ты, Микула, сам мечи пробуй, чтобы не обманули ковачи.

Во все мелочи вникал Даниил. Впервые готовился он в поход и сам обо всем заботился, сам войско снаряжал.

Давно уже ждала его Анна и обедать без него не садилась. А Даниил, отпустив Кирилла и Микулу, зашел еще к Семену Олуевичу и приказал ему дружину в поход готовить, вместе с ним ходил на конюшни, коней проверить.

Микула ругал вратаря за то, что он медленно поворачивался.

– Спускай мост для нас, медведь косолапый, в Подгородье надобно быстрее!

– Подожди! Не буду спускать мост, пока сотский не придет, – ворчал вратарь. – Тебе что, неведомо повеленье князя Мстислава? Сурово настращал он: заходит солнце – мост поднимай. К сотскому иди, а сам я не волен. Сотский вон в той избе сидит.

– Держи коней, Кирилл, а я пойду сотского за бока брать, – недовольно буркнул Микула и направился к длинному низкому строению.

То была истба, истобка – большой дом, в котором после походов временно останавливались дружинники.

Микула застучал ногами в дверь. За дверью откликнулись.

– Мне сотский нужен! – властным голосом крикнул Микула.

Дверь заскрипела, открылась. Но Микула ничего не мог разглядеть, ибо в доме, так же как и на улице, было темно. Лишь по голосу он узнал знакомого сотского новгородца, и тот велел вратарю не задерживать гонцов.

– Да нам недалече, какие мы гонцы! Нам только в Подгородье, вовсе рядом, а перелететь не можем – крыльев нету, – пошутил Микула.

Вратарь не торопился, долго еще что-то откручивал, и наконец мост опустился на свое место.

Всадники осторожно шли по мосту, ведя коней в поводу, и когда очутились на противоположном берегу, вскочили в седла, помчались по улицам Подгородья.

– Темно, как под землей, – ворчал Микула.

На улицах было тихо, только откуда-то издалека доносилось пение. Слов песни разобрать было невозможно.

– Про ладу поют, – промолвил Кирилл.

– А тебе завидно? Сам бы к ним побежал, – засмеялся Микула.

Возле двора Смеливца остановились и привязали коней. Микула долго разыскивал дверь и от нетерпения начал кричать:

– Есть ли кто живой?

Из хаты послышался женский голос.

– Идите сюда! – позвала их Татьяна.

Дружинники пошли за ней и очутились в маленькой светлице. В полутьме мигал огонек, на стене висел железный подсвечник, а в нем горела длинная сосновая лучина. Такими лучинами освещались дома смердов и горожан-ремесленников.

В правом углу светлицы сидела смуглолицая девушка с длинной косой и крутила ручную мельницу. Каменный жернов скрежетал, и белая мука маленькими капельками падала в глиняный горшок. Девушка не подняла головы даже тогда, когда вошли гости; покачиваясь в такт движению камня, она продолжала работу.

– Где же Смеливец? – оглядываясь вокруг, спросил Микула.

– А он в кузнице, – тихо ответила Татьяна. – Я покажу вам. Идемте!

Они вышли из дому, и Татьяна показала им, как нужно проехать, чтобы скорее добраться до кузницы.

…В кузнице слышен был гомон.

– Да их там много, – толкнул Микула Кирилла и постучал в дверь.

– Кто там? – раздался в ответ грубый голос. – Заходите.

Первым вошел в кузницу Микула, а за ним Кирилл. Тут было больше света, чем в доме. На стенах висели глиняные светильники, наполненные маслом. В каждом светильнике горел толстый фитиль.

– Счастье с вами! – поздоровался Кирилл.

– И вам дай Бог счастья! – поклонился гостям Смеливец.

– Князь послал нас к тебе, – начал разговор Микула. – А Иванко где?

– Ха! Иванко во Владимир поехал… А вас я жду давно! Вот мечи, – показал он в угол. Там на длинном столе лежало более сотни мечей, сложенных ровными кучками. – Готовы! Сегодня кончаем точить.

– Мыслит князь, чтоб завтра забрать, – сказал Микула, беря меч и осматривая его.

– Завтра заберете, – весело ответил Смеливец. – Галицких ковачей князья еще не хулили. Мечи сделаны, как было велено. Я знаю, для чего столько мечей Даниле надобно. Уж так ковал, чтоб воины не попрекали. Сам в побоище не буду, так мечи мои будут воевать. Глянь, Микула, под столом еще много мечей – ночью будем их вострить. Ну, ковачи молодые, – обратился он к парням, – за работу!

В кузнице загудело. Смеливец склонился над большим точилом и, умело водя мечом по каменному кругу, запел что-то себе под нос.

Микула и Кирилл попрощались. Микула не утерпел и рассказал на прощание, что им надо еще и сулицы осмотреть.

– О! Сулицы! – воскликнул довольный Смеливец. – Ходил я вчера к соседям, видел эти сулицы. Славное оружие!

Далеко славились галицкие ремесленники.

Все жители Подгородья разными ремеслами занимались. Были тут и ковачи-оружейники, изготовляли они разное оружие для княжьих да боярских дружин, и ковачи по меди и серебру, и стекольщики, которые отливали многоцветные, как радуга, мониста; и усмошвецы – сапожники, и каменотесы, и древоделы, и гребенщики, и гончары, и ткачи, и замочники, которые разные хитроумные тайные замки и ключи делали; были и злотари – ковачи золотых вещей и украшений разных, и лучники…

Богат был Галич разными ремеслами и хитрецами ковачами. Много оружия изготовляли в Галиче.

Поздно возвратился Даниил к Анне.

– Гневаешься на меня? – прижав к себе Анну, спросил он. – Не гневайся, завтра уезжаем.

Грустными глазами смотрела на него Анна.

– Чего ты, моя пташка? – прильнул он к Анне.

И хоть она и не отвечала, ему понятно было: отца с матерью не хочет оставлять Анна. Не привыкла без них.

– Грустно будет? – улыбнулся Даниил. – ^: Тогда оставайся в Галиче.

Она прижалась к нему.

– С тобой хочу поехать. Но и без отца и матери мне боязно.

– Как же быть? Может, будем возить с собой отца и мать? – улыбнулся он ласково.

Незаметно вошли в светлицу Мстислав и Хорасана.

Мстислав промолвил шутливо:

– А Анна печалится? Видно, тебя отпускать не хочет, Данило?

Анна подбежала к отцу:

– Смеешься? Хорошо тебе: ты стар уже, а я еще молода.

– Вот и будем приучать тебя. Вон смотри – Данило еще меньшим без отца остался и то не плакал.

– Так то ж Данило, – нежно посмотрев на мужа, сказала Анна.

Уже выпили по три чаши. Мстислав налил еще по одной.

– А это, как молвят у нас в Новгороде, четвертая, чтоб неприязни между нами не было.

Даниил говорил без умолку. Да и Мстислав был разговорчив более обычного – он все поучал зятя, как надобно в походе держаться.

10

Даниил жаловался Мстиславу:

– Не все бояре с желанием берутся за дело. Есть и хорошие, храбрые – Филипп, Демьян. Куда угодно пойдут со мной. А вот ныне и они побаиваются чего-то. Силы, говорят, мало. Филипп про отца моего напомнил. «Подумай, говорит, погиб отец». Советует мне подождать. И Демьян чего-то мнется. А иные сидят в своих имениях, как в норах. И не говорят ничего, и не ходят никуда. Позвал Семюнка, так он раскряхтелся, говорит, что болен и в поход не годен.

– В душу к каждому не влезешь, – сказал после долгого размышления Мстислав. – Мой тебе совет: задумал, поход – и быть по сему. Пусть молчат, пусть боятся. Потом пойдут за тобой.

В светлицу вбежал запыхавшийся слуга.

– Едут! – выпалил он и снова побежал на подворье.

Боярин Семюнко вышел на крыльцо. Отсюда ему было видно, как мимо двора направлялось к Днестру войско Даниила. Семюнко вошел в сени и крикнул:

– А поди-ка сюда, Григорий!

К нему подошел боярин Григорий.

– Поехали?

– Поехали, Григорий. Только что он будет делать? Лешко задаст ему. Не устоять ему против старого воина, – прошипел Семюнко.

– А тут Мстислав остался, прикрутит нас. Говаривал я тогда Владиславу: «Не лезь в князья». Но он хоть и хитер, да спятил с ума.

– И я говорил: на что ему-то княжество! Лучше было бы не ссориться с Даниилом. Сидел бы он тут, а мы бы заправляли всем. Все же молод он. Хоть и горячий, да с ним бы не так трудно, как с Мстиславом.

Семюнко смотрел, как проходили возы Даниилова войска. Вот миновал уже последний воз и за ним отряд дружинников.

– Теперь у князя Мстислава все в руках будет, – промолвил Григорий.

– А Владислав не о боярах думал, а принялся терем строить. Помышлял век владычествовать, дурак, – плюнул на пол Семюнко.

– А теперь что? – заглянул ему в глаза Григорий. – Что Филипп сказал?

Семюнко равнодушно ответил:

– Сидеть. Сидеть и ждать. Что-нибудь вымудрит Филипп. Генриху голову свернули. Через кого теперь вести подавать королю в Буду?

Григорий сказал уверенно:

– Филипп найдет.

Они возвратились в светелку.

Семюнко сел за стол, подперев голову руками. Григорий опустился на скамью не раздеваясь.

– Раздевайся, Григорий, домой еще успеешь. Сейчас нам только печаловаться.

Горевали крамольные бояре, не раз собирались то у одного, то у другого. Последние бури обескровили галицкое великое боярство. Где-то в изгнании слоняется Владислав, за ним же пошел и Судислав. И все же не смирились крамольники, глубокие корни остались. Еще ходит, высоко задрав голову, богатый Глеб Зеремеевич, еще плетет свои сети выкормыш Владислава надменный Филипп, еще шипит злой Семюнко, еще мечется во все стороны слащавый Григорий, еще тихо, как кошка, подкрадывается Глеб Васильевич.

Сел Мстислав в Галиче и с первого же дня почувствовал, что эти бояре косо глядят на него.

Уже не один десяток лет происходили здесь кровавые стычки. С Ярославом Осмомыслом боролись бояре, притесняли его. А Роман с боярами нещадно расправлялся. Игоревичи точно так же мечом разговаривали с ними. Вот и Даниил, едва на ноги встал, – тоже не поклонился великим боярам, а Мстислава Удалого позвал и прислушивается к его советам. Кивали на Новгород галицкие бояре. Однако в Новгороде совсем другие порядки, там, не так, как в Галиче, не шли к чужеземцам. А галицкие бояре без чужеземцев жить не могли.

Народ галицкий – смерды, закупы, ковачи и все ремесленники-горожане – ненавидел боярских заправил, ненавидел чужеземцев и в трудный час клонился к тому, кто защищал землю от захватчиков.

В такое время сел княжить в Галиче Мстислав. Научился он в Новгороде распознавать бояр по их повадкам. Потому и держался настороже, ибо сразу три врага было рядом – король венгерский, князь краковский и бояре, свои, здесь, под боком.

…Сняв кожух, Григорий промолвил:

– К Мстиславу надобно идти, ласково поклониться. А там посмотрим.

Семюнко глядел на Григория, улыбался, соглашаясь с ним.

– И Филипп так молвит. Начинай ты, Григорий, ибо я спокойно не могу, буду ругаться. А ты льстивый, сладкими речами можешь и дикого кабана заговорить.

– А Владислав же учил тебя?

– Учил, да не доучил. Каким дитя родилось, таким и до смерти останется. Злой – так злой, а льстивый – так и будет льстивый.

Григорий обиделся:

– Ты что, Семюнко, потешаешься надо мной? Не одну ли думу мы с тобой думаем?

– Одну. Да только не все люди одинаковы. Один рыжий, другой черный, один умный, другой глупый. Сколько ни учи дурака, он дураком умрет. Это уж как горбатый: сколько б ты его ни выпрямлял, толку мало – лишь могила его выпрямит. А я зол, такой уж язык у меня. Так что тебе начинать с Мстиславом разговор.