Текст книги "Авалон: Хроники Бессмертных (СИ)"

Автор книги: Антон Ермаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

     Машка сделала сердитое лицо и произнесла:

     – В следующей жизни ты будешь навозным жуком, понятно?

     Все захохотали.

     Тем временем автомобиль подъехал к одному из многочисленных входов в Измайловский парк и остановился.

     – Приехали! – весело сообщил Флавиус.

     Все полезли наружу, и Малиновская снова услышала комментарии Настасьи, разбирая в них слова «ночь», «лес» и «маньяки».

     Сама она была почему-то достаточно спокойна, и проявляла скорее любопытство, нежели страх.

     – Идти нам довольно долго, – услышала она голос Сильфиды.

     – Ну что же, ведите нас! – ответил ей Антон, и с этими словами все они вошли под своды старого парка.

     Глава 5. Нифльхейм

     Они шли по парку уже около двадцати минут. Миновали огромное футбольное поле по левую руку, детские площадки и игровой городок, и теперь держали путь в самое сердце леса. Наступило необычайно яркое полнолуние, поэтому вокруг было достаточно светло, да и сама тропинка, устеленная щепой и тонувшая в наплывающих листьях от многих прошедших осеней, как будто сама указывала им путь.

     Сильфида и Флавиус, по-видимому, прекрасно видевшие в темноте, казалось, знали, куда именно нужно идти – они шагали смело и уверенно, иногда переходя с тропы на тропу и делая повороты в самых неожиданных местах. Там, где кроны деревьев плотно смыкались над головой, и становилось совсем уж темно, Марии начинало казаться, что фигуры и сама одежда их проводников чуть светятся в темноте: у Сильфиды – холодным бело-синеватым светом, а у Флавиуса – красным, точно рдеющие в ночи угли костра.

     Они давно миновали те места парка, которые каждый из друзей знал с самого детства – ведь они великое множество раз сами гуляли в этом парке, но то ли ночью всё выглядело по-другому, то ли они никогда не забредали в эти глухие уголки, однако лес по обеим сторонам тропинки казался незнакомым и чужим.

     Наконец они вышли на достаточно хорошо освещённую луной поляну: она была устелена мягкой, как шёлк, травой, а вокруг неё, словно безмолвные стражи, росли огромные дубы-великаны. Место казалось смутно знакомым.

     Сильфида и Флавиус явно направлялись к двум самым большим, самым старым дубам. Хотя вокруг всё уже было изумрудно-зелёным, в их кронах виднелась от силы половина новых распускающихся почек. Протянутые к небу безлистые, узловатые руки-ветви словно сложились в безмолвных молитвах.

     Миновав развилку между дубами, их странные поводыри словно пропали из виду на несколько мгновений, а когда и сама Маша прошла между деревьями, ей показалось, будто она переступила некую незримую черту – воздух резко потяжелел, сделался более душным и плотным, и холодный, пронизывающий ветерок, стелившийся у самой земли и донимавший её все это время, мгновенно исчез.

     Она, словно сквозь вату, услышала голос Татьяны:

     – Вам не показалось, что мы как будто прошли сквозь портал?

     Портал. Да, наверное. Конечно, ей ни разу не приходилось с этим сталкиваться, но Малиновская почему-то была уверена, что именно такие ощущения должен испытывать человек, проходящий грань между мирами. По возбуждённому шёпоту своих друзей она поняла, что каждый из них ощутил нечто подобное.

     Они всё шли и шли, и лес вокруг них неуловимо менялся: все меньше становилось вокруг берёз, рябин и орешника, и всё больше – огромных, прямо-таки исполинских клёнов. В какой-то момент друзья поняли, что лунный свет давно уже потерялся в величественных, похожих на купола соборов, кронах, но вокруг по-прежнему было достаточно светло, чтобы идти вперёд, чтобы различать лица друзей. Это был уже не их лес. Это был совершенно другой, неведомый прежде мир.

     Машка начала прислушиваться к разговорам друзей.

     – Сильфида сказала нам, что мы станет бессмертными, – говорил Флавиусу Бирюк. – Значит, нас никто уже не сможет убить? И стареть мы тоже перестанем?

     Малиновская только сейчас заметила, какой Флавиус огромный: хотя и сам Бирюк был достаточно крепким парнем, их огненно-рыжий спутник казался чуть ли не в два раза шире его в плечах, да и выше уж на целую голову точно!

     – Конечно же нет, – отвечал ему Флавиус. – Разве Сильфа не объяснила вам? Этот мир смертен, и всё, что в нем есть, рано или поздно обратится в прах. И вы в том числе. Конечно, ваши раны и порезы станут заживать значительно быстрее, ведь регенерация является одним из приятных побочных эффектов бессмертия. Но если вдруг кому-то вздумается нарушить анатомическую целостность вашего тела, скажем, вам отрубят руку или ногу, то вы все равно умрете. Хотя бы и от потери крови. Также вам будет необходима еда и вода, чтобы поддерживать жизненные силы ваших тел. Единственное внешне заметное для окружающих изменение – это явное замедление старения. Время для каждого из вас практически остановится. И если с вашими телами ничего не произойдёт – при условии, что вы будете регулярно поддерживать баланс жизненных сил – то, да – теоретически вы абсолютно бессмертны.

     – Значит, я всё-таки не смогу облить себя кислотой и при этом остаться в живых, – несколько разочарованно произнёс Бирюк.

     Флавиус не понял, шутит он или нет, но на всякий случай сказал:

     – Нет, конечно нет.

     Огромные перекрученные корни клёнов всё чаще стали вылезать на тропу – приходилось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться. Глядя по сторонам, Машка заметила, что коричневато-серые стволы в несколько десятков обхватов шириной, стоящие вдоль тропы, стали уже напоминать собой сплошную крепостную стену. Изредка среди них что-то мелькало: то ли ветви шевелились сами по себе в неподвижном воздухе, то ли какие-то неведомые существа следили за ними из чащи леса – понять было нельзя. Иногда долетали странные звуки, словно кто-то трепыхался, и сопел, и шевелил кучи листьев в подлеске, но звуки опять-таки были неясными и далёкими – так, еле заметные шорохи и шелесты на самом пределе слышимости.

     Пока Мария слегка замедлила шаг, вглядываясь в неясные очертания, её нагнали Сильфида и Антон, шедшие до этого чуть позади, и она уже стала прислушиваться к их разговору.

     – Да, смена дня и ночи точно такая же, как и в вашем мире, – говорила Сильфида. – Но даже тогда, когда вы станете бессмертными, я бы не советовала вам бродить по этому лесу в одиночестве. Он полон самых разных существ – опасных и скрытных, добрых и злых, поэтому вы можете столкнуться здесь с чем-то… достаточно неожиданным для себя.

     – Они могут нас убить? – спросил Антон.

     – Всё будет зависеть только от вас. Просто есть создания, с которыми не хотелось бы встречаться даже мне, – Сильфида произнесла это с явным оттенком неприязни. – Одно из них – Сшитая Дочь…

     – Сшитая Дочь?! – в ужасе произнесла Малиновская. – Это ещё что такое?

     – Нежеланный ребенок бессмертного Морфиуса, плод запретной любви. С самим Морфиусом вы ещё обязательно встретитесь… когда-нибудь. А этот ребенок – он на самом деле глубоко несчастен. Когда она родилась, вопреки всему, Морфиус приказал убить её, а затем разделил её тело на сорок частей, чтобы она никогда уже не вернулась в этот мир. Но Водяные Демоны, сжалившись над ней, собрали её останки вновь. С тех пор она бродит по этому лесу, заманивая к себе неосторожных путников и пожирая их. Говорят, где-то в глубине непроходимых чащ, среди десяти болот, стоит её дом. Я не знаю. Я никогда не бывала там.

     После таких жутких историй Марии стало не по себе: ей начало казаться, что из-за каждого ствола, из-под каждого тёмного провала меж корней за ней кто-то наблюдает. Она поёжилась и прижалась поближе к Антону и Евгену.

     Вдвое внимательней прислушиваясь к тому, что происходит вокруг, она снова немного отстала и вздрогнула, когда на её плечо вдруг легла тяжелая рука. Она не успела испугаться, и в голове только-только мелькнула мысль, что это, наверное, Бирюк незаметно подкрался сзади и решил таким образом над ней подшутить, но когда мгновение спустя Машка перевела взгляд на свое плечо, то с ужасом поняла, что рука эта явно не человеческая: она была тёмной, холодной, скользкой, от неё пахло сыростью и мокрыми опилками.

     Она завопила так сильно, как не вопила, наверное, никогда в жизни. Ей казалось, что она уже теряет сознание от страха.

     Остальные мгновенно ринулись назад, к ней на помощь. Машка осела на землю, у неё подкосились ноги и закружилась голова.

     Откуда-то сверху раздался утробный, густой, слегка растерянный голос:

     – Ох, простите меня, юная госпожа! Я совсем не хотел напугать вас!

     – О, здравствуй, Клён! – Флавиус помахал рукой. – Ты бы хоть предупредил нас, что не спишь! Не бойтесь, всё в порядке, – успокоил он остальных. – Это всего лишь Старый Клён.

     Мария и её спутники подняли свои головы вверх: огромное дерево чуть наклонилось над тропой, шевеля руками-ветками. На каждого из них по очереди внимательно посмотрели мудрые, задумчивые жёлтые глаза, чем-то напоминающие кошачьи.

     – Вы не ушиблись? – заботливо спросило Дерево, обращаясь к Маше.

     – Н-н-н… нет, – пролепетала Малиновская, поднимаясь с помощью протянутой Антоновой руки и отряхиваясь.

     – Простите, я совсем не хотел вас напугать, – повторило Дерево. – Конечно, мне следовало сначала предупредить вас или хотя бы подать голос…

     – Вы – энт? – с любопытством спросил Антон.

     – Что? – не поняло Дерево.

     – Ну, энты… такие деревья, которые могут ходить и разговаривать.

     – О, нет-нет, мы никуда не ходим, – проговорил Старый Клён. – Наши корни уходят слишком глубоко в этот мир, чтобы мы могли передвигаться. Но присутствие речи скрашивает эту несправедливость. Они впервые пришли сюда? – спросил он, чуть повернувшись (насколько это было возможно), у Сильфиды. – Или я уже что-то проспал?

     – Они первый раз здесь, – ответила ему та. – Так что у тебя ещё будет достаточно времени, чтобы поговорить с ними. А сейчас извини нас, но мы очень спешим. Принесение клятвы не может ждать. До свидания, Клён.

     – До свидания! – огромная рука-ветка взмахнула, казалось, до самого неба. – Я очень хочу как-нибудь побеседовать с вами. Со всеми вами, – и, прежде чем его глаза закрылись, мудрый взгляд Старого Клёна на долю секунды задержался на Евгении.

     – Пойдёмте, – позвала всех Сильфида.

     Они снова зашагали по тропе. Машка, понемногу пришедшая в себя, ещё пару раз обернулась через плечо. Снова уснувший Клён уже было не различить среди остальных деревьев.

     – Он здесь один такой? – с любопытством спросил Семён. – Или их целый лес?

     – Нет, не целый лес, конечно, – ответил ему Флавиус. – Но они… встречаются. Этот Клён я хорошо знаю, потому что он единственный, который стоит у самой Тропы. Остальные, в основном, растут в глубине леса, особенно там, на западе, – он неопределённо махнул рукой.

     Пока они шли, в лесу заметно посветлело, хотя деревья росли всё так же густо – это ночь неохотно уступала место рассвету, уползая в провалы меж тёмных корней.

     – Мы почти пришли, – немного взволнованно объявила Сильфида.

     Лес кончился внезапно – как будто на земле провели незримую черту. Друзья, стоя у самой кромки лесной полосы, замерли в изумлении; у всех одновременно вырвался вздох удивления – зрелище было неожиданным, поистине фантастическим.

     Огромная изумрудно-зелёная долина расстилалась перед ними внизу, в обширной котловине. По ней небольшими группами были разбросаны скопления рябин, но в целом поражало буйство разнообразных цветов: бесконечными пёстрыми покрывалами раскинулись перед ними анютины глазки, нарциссы, примулы, болиголов и львиный зев, маргаритки и душистый табак, маки и уходящие вдаль поля белоснежных ромашек – здесь цвело всё и одновременно. Казалось, что времён года для этого великолепия просто не существовало.

     Словно приобняв долину, гигантским полукольцом её опоясывали величественные седые пики высоких гор, чьи снежные шапки начинали блестеть и переливаться в первых лучах восходящего солнца. А у самого их подножия, на мощном, выдвинутом вперед плече самой высокой из вершин, стоял удивительный замок. Чем выше поднималось солнце, тем более величественным он казался – бесконечная громада башен и куполов на фоне иссиня-пепельных гор.

     – Добро пожаловать, друзья мои, в Карнимирию – долину рубиновых рябин, – звучно произнесла Сильфида. – А это, – она указала рукой на замок, – Легендарный Нифльхейм – оплот и надежда Светлых сил. Мало кому из смертных довелось воочию увидеть его. А уж таких, которые бы вернулись обратно и рассказали об этом – и вовсе единицы.

     Старые друзья зачарованно смотрели на все это великолепие, не в силах вымолвить ни слова.

     Среди золотисто-зелёных черепичных крыш замка даже с такого расстояния чётко угадывался центральный зал – его огромный, возносящийся в утреннее небо стеклянный купол составлял центральное ядро этого удивительного сооружения. От него многочисленными мостами и галереями расходились во все стороны поперечные связки, соединяя его с окружающими башнями, которых было великое множество: от передних – широких и низеньких, по мере приближения к отрогам гор повышалась и высота башен – так, что самые задние из них казались возносящимися ввысь тонкими иглами, поднимая свои точёные шпили на немыслимую высоту. Узкие окна-бойницы выходили на все стороны света, находясь на совершенно разных уровнях, так что понять расположение этажей и перекрытий было достаточно сложно.

     Зоркие глаза Евгена различили также что-то вроде рва и связок толстых цепей – очевидно, перед входом в замок располагался подвесной мост. Тонкой паутиной вен вокруг замка разбегалась сеть оросительных каналов, питаемых, как и сам ров, из большого, лежащего по правую руку небесно-голубого озера, кое-где без наличия чётких берегов. Его печальные, вечно-спокойные воды не портила даже лёгкая рябь – поверхность воды казалась идеально гладкой и ровной. Противоположный берег терялся в утренней дымке, и непонятно было, есть ли он вообще.

     Между озером и замком, там, где цепь седых гор, ласково обнимающая долину, круто обрывалась вниз стеклянными стенами в побережье, возносился самый высокий из горных пиков – казалось, его вершина пронзала вечное небо, стремясь дотянуться до солнца: уступ налезал на уступ, отрог на отрог, – и так без конца.

     Антон внимательно разглядывал гору, любуясь игрою лучей на её снежно-золотистых склонах. Сильфида, проследив направление его взгляда, сказала:

     – Это Расстегайна, самая высокая вершина в череде Зеркальных гор. Её ещё называют Сигнальной горой. Говорят, когда Нифльхейму грозит опасность, вершина горы начинает светиться. К счастью, такого не случалось уже множество лет.

     Они молча стояли, не в силах отвести взгляд от этой красоты. Внезапно налетевший ветерок, пришедший из долины, пробежался по их лицам и ушёл гулять вверх, под кроны огромного кленового леса. Листва заволновалась, зашумела, и Маше показалось, что в её шелесте она слышит тонкий, едва уловимый перелив маленьких звенящих колокольчиков.

     – Горы! – потрясенно произнесла она. – Но как? Только что мы были в нашем парке, и вдруг такое. Мы по-прежнему в Москве? Или… где мы сейчас?

     – Нет, вы уже в иной реальности, – ответил ей Флавиус. – Хотя всё, что вы видите – это тоже часть вашего мира.

     – Как такое может быть? – не поняла Машка.

     – О, это очень просто, – засмеялся Флавиус и взъерошил себе волосы, отчего они ещё больше стали походить на играющее пламя. – Я сейчас объясню. Представьте себе огромный мыльный пузырь – допустим, это и будет ваш мир. А к нему со всех сторон прилеплено ещё очень много пузырей, только гораздо меньшего размера. У большого, Главного пузыря с каждым из них есть тонкая грань. Через неё-то и можно пройти. В гости, так сказать. Если, конечно, знаешь, куда именно нужно идти. Маленькие пузыри могут кружить по поверхности большого, толкаться, сливаться между собой и даже просто исчезать. Бум! И ничего не остаётся! Главное – чтобы не лопнул самый большой пузырь. Остальные не смогут без него существовать. Когда придёт его черед лопнуть – оставшиеся маленькие миры погибнут вместе с ним. Примерно так. Я понятно объяснил?

     – Миры? Вы ведь только что говорили о мыльных пузырях? – напомнил ему Евген.

     – В данном случае это одно и то же, – ответил ему Флавиус.

     – Безумно занимательная история, – ухмыльнулась Настасья.

     – Зато даже Бирюк понял, – Слава сказал это тихо, но услышал каждый.

     Все засмеялись, а Вова насупился.

     По мере того, как друзья и их проводники снова двинулись в путь, в долину, тёмная громада гор всё более нависала над их головами, заслоняя собой небеса. Идя по дороге, которая из лесной тропинки, петлявшей по лесу, превратилась в широкий, мощёный серым камнем тракт, они с удивлением смотрели по сторонам. Вдоль тракта раскинулись огромные ухоженные поля, которые лишь сверху, со стороны леса, казались идеально зелёным полотном – при ближайшем рассмотрении обнаружилось, что здесь во множестве растут овощи, зелень и корнеплоды, как на самых обычных человеческих огородах. Среди гигантских кустов картофеля и томатов Маша с изумлением разглядела каких-то мелких человечков, сновавших тут и там с мотыгами и лопатками. Все они были одеты в коричневое и тёмно-зелёное, и на головах у них были смешные шапки-колпаки. Неудивительно, что поначалу она их не заметила – существа были совсем невысокого роста, а заросли картофеля – просто огромными; по крайней мере, гораздо более высокими, чем те кустики, которые она привыкла видеть у себя на даче.

     – Это дварфы, – пояснила ей Сильфида, заметив её заинтересованный взгляд. – Дальние родственники гномов. Они совершенно безобидны. Занимаются своими делами, целый день копаются в грядках.

     – Но дварфы же выглядят совсем не так, – начал спорить Евгений. – В компьютерных играх они кузнецы и…

     – Может быть, – перебила его Сильфида, – ты лично им скажешь о том, что они не соответствуют твоим представлениям о них? Давай! Я с превеликим любопытством на это посмотрю.

     Кое-кто из слушавших разговор заулыбался. Евген не нашёлся с ответом и в порядке компромисса спросил:

     – А где они живут?

     – В замковых подвалах. Также они заботятся о зерновых хранилищах под горами и готовят еду для кухни. Так что голодными вы не останетесь.

     – Это хорошо, – Слава шумно вздохнул, – а то уже есть хочется.

     Машка растроганно улыбнулась себе под нос – даже в такие захватывающие моменты жизни Слава не переставал думать о еде.

     Наконец они подошли к самым стенам замка, миновав огромный подвесной мост, перекинутый через ров. Громадные петли были вмурованы в основание моста, от которых вверх, к надвратным башням, тянулись могучие, позеленевшие от времени цепи. Сам же ров был наполнен мутной, застоявшейся буроватой водой. В ней плавала тина и остатки каких-то водорослей. Ближе к берегам (там, где глубина рва была ещё не очень большой) цвело несколько десятков кувшинок.

     Массивные дубовые двери замка высотою в несколько человеческих ростов и обитые потемневшим, кое-где изъеденным ржавчиной железом, были плотно закрыты, но как только все они подошли ближе, створы ворот распахнулись сами собой. Сильфида, Флавиус, а за ними и все остальные вошли в замок.

     Мария ожидала увидеть нечто вроде внутреннего двора, который находился бы под открытым небом – примерно как в классических замках эпохи Средневековья. Но вместо этого перед гостями убегал вдаль огромный, поражающий своими размерами, коридор-галерея.

     Они медленно двинулись вперед, пытаясь рассмотреть каждую деталь в этом удивительном сооружении. Пышность дворца и его чертогов, внутреннее убранство залов и комнат поражали воображение. Колонны, поддерживающие своды галереи, словно вырастали из пола, покрытого настолько белоснежными мраморными плитами, что невольно резало глаза, как бывает, когда лучистое солнце играет на утреннем, выпавшем за ночь снегу. В узкие стрельчатые окна, выделанные цветной витражной мозаикой, с трудом пробивался свет, создавая в пространствах между колоннами лёгкий полумрак. Сами же они, вырезанные из цельного тёмно-зелёного малахита, были сделаны в виде огромных стволов деревьев, так что их каменные кроны уходили высоко вверх, поддерживая мощные потолочные балки, украшенные богатой резьбой.

     Между могучими колоннами-стволами застыли неподвижными изваяниями белые скульптуры мужчин и женщин. Они были сделаны настолько искусно и натурально, что казалось, будто их одежда вот-вот зашевелится от легкого ветерка, гуляющего в зале, что они неспешно сойдут со своих постаментов. Позы скульптур и их лица выражали глубокую задумчивость, а головы некоторых скрывали каменные капюшоны.

     По древним стенам бежали изображения диковинных зверей и птиц, а огромные, потемневшие от бессчетных веков тканые гобелены были богато изукрашены золотом и драгоценными каменьями: на них были изображены рыцари в доспехах, и панорамы сражений и битв давно минувших лет, и огромный, пылающий огненно-красный дракон.

     Гулкую тишину величественных чертогов нарушали лишь шаги только что прибывших, да ещё звуки струй трёх огромных фонтанов, располагавшихся по центу друг за другом перед вторыми, не менее массивными вратами в конце галереи.

     Друзья миновали фонтаны, и Антон, не удержавшись, слегка коснулся небесно-голубой воды, а затем поспешно отдёрнул руку. На вопросительный Машин взгляд он прошептал: «холодная безумно», а потом всё их внимание обратилось на врата. Они были открыты, и за ними чётко различался новый зал поистине исполинских размеров – дальних стен было почти не разглядеть. Путь туда преграждал могучего сложения стражник в серебряных доспехах с внушительной секирой в руках, от неё в разные стороны расходились четыре острых лезвия с загнутыми вниз крючьями. Он был невероятно огромен (даже выше, чем Флавиус), и бугры мышц и вен проступали сквозь его одежду, растягивая шнуровку на его груди и руках, делая его образ ещё более внушительным. За его могучей спиной словно распахнулось тёмное марево рока, и лицо его, будто точёное из камня, имело достаточно грозное выражение.

     Как только Сильфида и Флавиус подошли ближе, стражник улыбнулся, и грозность его развеялась без следа – глаза его лучились добротой и светом, и стало ясно, что этот гигант не причинит им вреда.

     – Доброе утро, Алексис! – Флавиус пожал ему руку.

     Сильфида лишь слегка склонила голову, поприветствовав его.

     – Алексис – Хранитель ключей и сокровищ Нифльхейма, – пояснила она друзьям. – Когда-то он тоже был простым смертным, но вот уже множество лет несёт свой дозор в стенах Вечной Крепости.

     Бирюк, по примеру Флавиуса, тоже протянул ему руку, чтобы поздороваться, на что Алексис рассмеялся (и смех его, многократно усиленный эхом, напоминал раскаты майского грома в ночной тишине), и произнёс:

     – С радостью бы пожал вам руку, юноша, да боюсь не рассчитать силы – могу, знаете ли, случайно сломать вам кости.

     Вова поспешно убрал руку назад.

     – Не обижайся, – Алексис подмигнул ему, – просто я и вправду очень силён. А теперь проходите! – он отступил в сторону, освобождая дорогу. – Никакие стражники и запертые двери не могут помешать тем, кто возвращается в родной дом.

     Молодые люди друг за другом проследовали в зал, изредка косясь на Алексиса.

     – Симпатичный мужчина, – прошептала Машка Настасье.

     – Я бы не хотела себе парня-качка, – немного презрительно ответила ей та.

     Малиновская хотела что-то возразить, но не стала, потому что заговорила Сильфида:

     – Это Маханаксар, или Чертоги Судеб. Сегодня вы принесёте здесь свою клятву.

     Огромный круглый зал, чем-то напоминающий цирковую арену, выглядел достаточно просто и скромно по сравнению с великолепием остальной части замка: стены, выложенные из грубого серого камня, без каких-либо архитектурных изысков, украшений, эмблем и гобеленов, изредка переливались многочисленными вкраплениями минералов и горной слюды в самой их структуре. Тонкие лучики света пронзали лёгкий полумрак, создавая ощущение загадочности и таинственности. По самому периметру стен тускло поблёскивали четырнадцать позолоченных, достаточно больших чаш-подносов, к каждой из которых вели небольшие ступени, сотворяя иллюзию старых цирковых трибун, как в древнегреческих амфитеатрах. Однако ступени не шли непрерывно между собой, так что к каждому из этих «блюдец», как назвала их про себя Маша, подводила отдельная лестница.

     В отличие от остальных комнат и галерей пол в зале был засыпан мелким, изжелта-бурого цвета песком, какой обычно в избытке встречается по берегам небольших лесных речушек и ручьев. В центе зала стояло восемь небольших возвышений-постаментов, чем-то напоминавших кафедры в институте, с которых им обычно вещали преподаватели.

     Подняв глаза вверх, Малиновская раскрыла рот от изумления – огромный, немыслимо величественный сверкающий купол раскинулся над их головами, через зеркальные, чуть помутневшие от непогоды и ветров стёкла которого лился водопадами солнечный свет. Она поняла, что это и есть именно тот циклопический свод, который они видели, стоя ещё у самой кромки кленового леса. Если снаружи он был похож, скорее, на половинку куриного яйца, то, смотря на него изнутри, создавалось совершенно иное впечатление: конструкции и центральный каркас купола казались нитями серебристой паутины, сплетённой и наброшенной сверху огромным пауком.

     «Мы как будто мухи, попавшиеся в сети этого замка, и обратного пути уже нет» – подумала Машка. Как ни странно, эта мысль почему-то успокоила её – смирившись с неизбежностью, она перестала волноваться, всецело положившись на волю случая.

     Её друзья разбрелись по чертогу, с интересом разглядывая все вокруг, пока их не окликнул Флавиус:

     – Пожалуйста, подойдите к постаментам в центре зала, – он сказал это негромко, но эхо его голоса, многократно усиленное удивительной акустикой, разнеслось по всем уголкам.

     Машка, Антон, Евген, а за ними и все остальные послушно подошли к постаментам. Они оказались достаточно высокими для того, чтобы на них можно было облокотиться или просто положить руки.

     – Вам не нужно будет ничего делать, – пояснил Флавиус. – Просто, что бы ни происходило вокруг, не покидайте своих мест, – предупредил он.

     Малиновская услышала, как справа от неё облегчённо вздохнул Слава, а слева – очередные комментарии Настасьи:

     – А уж я-то думала, что сейчас с чудовищами будем бороться…

     Мысль о чудовищах, с которыми им придётся сражаться (очевидно, в качестве испытания) почему-то не приходила Машке в голову, и её мозг начал лихорадочно соображать, рисуя в своём воображении кошмарные картины. Что же вообще будет происходить вокруг, если, по словам Флавиуса, им захочется покинуть места, на которых они сейчас стоят? Каким образом их будут проверять? Испытывать на страх или боль? Или, может быть, атаковать психологически?

     Несколько секунд оглушительной тишины – казалось, в это мгновение замерло само время, и Машка отчётливо услышала гулкие удары сердца в собственной груди, а потом Сильфида воскликнула:

     – Они пришли! – и этот возглас, взлетев под самый купол дворца, словно прибавил света, оживив древнюю сокрытую магию дремавших до поры Сил. Вспыхнули укреплённые высоко на стенах факелы, и серо-серебристая пыль, толстыми слоями лежавшая до этого неподвижно на позолоченных чашах-подносах зашевелилась, забурлила, поднимаясь всё вверх, вверх, приобретая очертания человеческих фигур.

     Призрачные, молочно-белые, не мёртвые, но и не живые тела. Словно мысленные фантомы далекого прошлого – мужчины и женщины – возникли над каждой из чаш, окидывая взглядами зал и задерживая на доли секунд свои взоры на только что пришедших незнакомцах, словно смотря и не видя их.

     Фигуры чуть колыхались в неподвижном воздухе чертога, и их было хорошо видно лишь потому, что лучи света, проходящие сквозь стеклянный купол, не доставали до оснований чаш, теряясь и растворяясь на подходе к ним – так огоньки ночных светлячков прекрасно бывают видны в ночи и совершенно невидимы днём. Один из фантомов, принявших образ женщины (судить было довольно трудно, и лишь особый крой её одежды смутно подсказывал о принадлежность пола) чуть склонился, подавшись вперёд, как бы желая получше разглядеть новоприбывших, и произнёс:

     – Приветствую! Мы так долго ждали вас! Пожалуй, даже слишком долго. Мы рады вам! – голос раздавался со всех сторон, как будто говорило сразу несколько человек, и звучал глухо, словно долетая до них издалека, сквозь тьму времён.

     Все промолчали, и Мария подумала про себя, не покажется ли это слишком невежливым с их стороны и не примут ли их за грубиянов: вроде как их так сердечно поприветствовали, а они надулись, как мышь на крупу, и не желают отвечать. Она хотела что-нибудь сказать, но ей вдруг почему-то стало очень страшно, и она как будто ощутила себя на лекции, когда профессор Зельдин задает вопрос всей аудитории, а она, хотя и знает правильный ответ, все равно молчит, потому что не хочет показаться всезнайкой и выскочкой.

     – Я чувствую ваше волнение, – снова произнесла фигура над чашей. – Не бойтесь! Ничего страшного не произойдёт. Напротив, это безумно интересно, вы сможете, наконец, узнать всё о своих способностях и перестанете бояться их.

     – Мы не боимся, – твёрдо ответил ей Евгений.

     – Это радует, Достойный! С тебя мы и начнём, – дымный фантом чуть отодвинулся в тень, и в этот же миг не то из-под пола, ни то откуда-то сверху – понять было невозможно, настолько быстро всё произошло – в Евгена ударил мягкий, широкий луч ярко-красного света. Евген вздрогнул, но остался стоять на месте. Его тело словно тоже стало впитывать этот странный свет, испуская алое свечение.

     – Тебе не больно? – в ужасе спросила Настя, стоявшая к нему ближе всех.

     – Нет, все… нормально, – Евген с интересом рассматривал свои светящиеся ладони. – Но ощущения довольно забавные. Такое… лёгкое покалывание в теле… знаешь, как будто языком до батарейки дотронулся.

     Малиновская облегчённо вздохнула – по-видимому, никаких адских мук перевоплощения в бессмертных пока не намечалось.

     В луче красного света, в котором находился Евген, начали проскакивать маленькие алые искорки, какие бывают, когда в костре вдруг неожиданно разламывается сухое полено. У него появилось странное ощущение, будто этот самый луч сканирует его, пробираясь в голову, в самые дальние уголки его сознания. Его словно изучали, чтобы понять, на что он может быть способен. А затем все тот же таинственный голос, доносящийся со всех сторон, произнёс: