Текст книги "Авалон: Хроники Бессмертных (СИ)"

Автор книги: Антон Ермаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

     – Вон из моей головы!

     Его рука с огненной сферой метнулась вперёд, Настя закричала, и Антон среагировал мгновенно: водяной шар, возникший словно из ниоткуда, вылетел наперерез. Огонь и вода столкнулись – шипение, пар, взрыв – и на обоях в прихожей образовался выжженный и мокрый одновременно кусок стены. Евген был в бешенстве – он стоял, тяжело дыша, и вздувшиеся вены на его шее стали хорошо видны.

     – Вы ещё пожалеете! Вы все!

     – Женя, я… – Настин голос был сейчас больше похож на эхо.

     – Замолчи, шлюха! – заорал Евген, как безумный. – Ты обманывала меня! Всё это время! Ты всегда хотела только его! Но не думай, что Водяной Маг всегда будет рядом, чтобы защитить тебя! О, как ты ошибаешься! – и он, развернувшись и пинком отшвырнув попавшийся под ноги табурет, в великом гневе вылетел на лестничную клетку.

     Настасья ринулась за ним. Антон попытался схватить её за руку, но не успел: она выбежала за Женей на лестницу, сама, видимо, не понимая, что делает. Оттуда разразилась новая брань и рёв:

     – Осрамила меня, потаскуха! УБИРАЙСЯ ВОН!

     Антон выскочил вслед за Настей, боясь, как бы Евген не решил снова атаковать, но того уже не было – лишь стремительный топот его шагов отдавался в пролетах пятого этажа. Далеко внизу хлопнула металлическая подъездная дверь – и всё стихло.

     Настасья, постояв с минуту, медленно, точно её плохо слушались ноги, вернулась в квартиру. Она прошла в комнату, села на кровать и беззвучно заплакала. Сейчас она была похожа на одну из тех мраморных статуй, что стояли в величественных чертогах Нифльхейма: такая же прекрасная, бледная, неподвижная, и только стекающие по её щекам слезы говорили о том, что она – живая.

     Антон возвратился вслед за ней в комнату; постоял на пороге, словно оглушенный, поднял валяющийся на полу табурет, сбитый Евгеном. Ему запоздало пришла в голову мысль, что вообще-то они должны были попытаться Женю задержать, чтобы он явился пред Советом Маханаксара. Но теперь уже слишком поздно…

     Как много, оказывается, может произойти в жизни всего за несколько минут. Как многое может измениться, – измениться неизбежно и навсегда. Необратимость происходящего пугает и не дает покоя ни душе, ни сердцу.

     Антон посмотрел на Настю. Та подняла на него свои заплаканные глаза, всмотрелась, а потом словно груз нечеловеческой боли придавил её вниз, и она, согнувшись, прижала ладони к лицу, испустив жалобный, полный отчаяния и безнадежности стон. Её рыдания заполонили собой пространство комнаты, и в тот же миг все стеклянные дверцы шкафов и стеллажей взорвались мириадами осколков, точно внутри них были спрятаны бомбы. Разлетелись прозрачные статуэтки на полках, разбилась хрустальная ваза на подоконнике. Лопнули кружки в серванте и расписные блюдца с тарелками – всё рвануло вдребезги.

     Куски стекла, хрусталя, фарфора полетели во все стороны, разрезая и рассекая шторы, занавески, обивку диванов и кресел. Антон, едва успев отскочить, почувствовал, что пару стекляшек ранили его щёку. А Настасья, каким-то чудом невредимая, но умирающая от безысходности душевной боли, сидела посреди этого хаоса, и летающий водоворот из битого стекла, не опадая, кружился и ревел вокруг неё, вторя её стенаниям и разлетевшемуся только что, как и эти осколки, несчастному сердцу…

     * * *

     – Машка!

     Малиновская остановилась, подняла голову и заозиралась по сторонам, чтобы разглядеть, кто её зовёт. Она настолько углубилась в собственные мысли и размышления, что не смотрела вокруг и потому даже не заметила, что во дворе её дожидаются друзья: на лавочке посреди оплывших и почерневших сугробов, окруженные горами выползающего из-под снега мусора, сидели Слава, Семён, Таня и Бирюк. Маша свернула с более-менее хорошо расчищенной дороги к подъезду и, перепрыгивая через многочисленные лужи и ручьи, добралась до них.

     – Привет! – она вяло помахала рукой и устало поставила большой пакет на краешек скамейки. – Вы чего в такую грязь забрались?

     – Это было единственное свободное место, где можно спокойно посидеть, – почему-то слегка недовольно объяснил ей Слава.

     – Ну, как она? – без ненужных предисловий сразу спросила Татьяна. Речь шла, разумеется, о Насте: уже на следующий день ребятам были известны все подробности произошедшего (а Малиновской и того раньше – в тот же вечер, когда она принесла запасные ключи). Разумеется, самую суть истории знали лишь те, кому и положено было об этом знать – до ушей посторонних не добралось ни единого лишнего факта.

     Конечно же, соседи по лестничной клетке, имеющие смежные с Настиной квартирой стены, всё-таки заподозрили неладное: они не могли не услышать того, как Настасья в едином нервном порыве перемолола на куски большую часть стеклянных вещей, находившихся в тот момент в комнате, но Антону удалось разрулить ситуацию, сказав, что это всего лишь семейное недоразумение – с кем, мол, не бывает. И вроде бы все особо любопытные уши оказались этими объяснениями удовлетворены; по крайней мере, лишних вопросов ни у кого больше не возникло, да и особенно большой огласки во дворе эта история не получила.

     – Второй день плачет и никак не может успокоиться, – грустно сообщила друзьям Малиновская, озадаченно почесывая затылок. – Я уж и ума не приложу, как её успокоить: все глаза красные, опухшие, на человека не похожа – просто беда! Ничего ей не интересно, ничего не хочет. То одно ей подсовываю, то другое – посылку папину даже вместо неё распаковала, он там столько всякого-разного прислал – так нет, от всего нос воротит. В глубокой депрессии наша Настюха, короче говоря.

     – Что же делать? – как-то немного беспомощно спросил Семён.

     – Вот, заходила в аптеку, купила успокоительных, – Маша кивнула на свой пакет. – Да в продукты ещё зашла, набрала всякой ерунды, которую особенно готовить не нужно. Все равно Настька сейчас не в состоянии что-либо там стряпать.

     – Но ей хоть немного лучше? – уточнил Бирюк.

     – Получше, конечно, чем вчера, – хмыкнула Машка, разглядывая веселящихся соседских ребятишек, которые недалеко от них пускали в луже собственноручно сложенные из фантиков корабли. – Если это можно назвать улучшением. Вчера-то вообще караул был: с нею практически целый день Антон просидел, пытался как-то помочь, а сегодня он не смог – дела: и в институте необходимо быть, и по работе его чего-то там вызвали, поэтому в этот раз пары пришлось прогулять уже мне.

     – То-то я смотрю, я тебя сегодня в столовой не видел, – как бы между прочим заметил Славик.

     – Ну да, – как-то немного отвлеченно согласилась Малиновская. – Просто Антон сказал, Настю бы нежелательно сейчас одну оставлять – вот и дежурим по очереди. – объяснила она.

     – Почему это? – не понял Слава.

     – Она… как бы это сказать… – Маша немного замялась, но потом продолжила: – Антон прочитал её мысли… Короче говоря, он боится, чтобы Настя с собой что-нибудь не сделала.

     – Даже так? – округлила глаза Таня. – Что, всё настолько серьёзно?

     Маша кивнула.

     – Нет, ну я не могу – нашла по кому убиваться! – Таня встала с лавочки, рассерженная, и даже начала притоптывать ногой, настолько её возмутила вся ситуация. – Ладно бы там красавец писаный был, или миллионер, или я даже не знаю, что ещё. А так ведь – ничего особенного, да и характер-то какой ужасный – тьфу! – я бы, наверное, давно такого придушила! И за что она его полюбила?

     – Разве люди любят друг друга за что-то? – неуверенно спросила Маша. – Я всегда считала, что любят просто так… просто потому, что сердце выбрало. Вот ты Вову разве любишь за что-то определенное?

     – Да, вот мне тоже интересно! – мгновенно оживился Бирюк, и внимательно посмотрел на Таню.

     – Ну, мы с Вовой просто созданы друг для друга, – безапелляционно заявила Танька. – Так что тут и спрашивать нечего. К тому же, у нас и в помине не бывает таких скандалов, какие были…

     – Ой, только давайте не будем разводить ванильные сопли! – поморщился Славик. – Терпеть не могу все эти обсуждения: кто, чего, да отчего.

     – Это потому, что сам ты чёрствый, как сухарь, – Малиновская показала ему язык. – Ладно, ребята, я побегу – всё-таки Настька там одна, не хочу надолго её оставлять. А то надумает сейчас себе новых проблем – в одиночестве-то…

     – Да и мы, пожалуй, пойдём, – Бирюк поднялся с лавочки, а следом за ним и все остальные.

     – Ты уверена, что не нужна наша помощь? – уточнила Таня у Малиновской, обнимая потянувшегося к ней Вову.

     – Нет, спасибо, пока справляемся, – улыбнулась Маша, и добавила почему-то шепотом: – Настька особо и видеть-то никого не хочет. Разве только… нужно будет купить ей новые шторы и занавески – те-то все в клочья разорвались. И вот ещё никак не могу придумать, что делать с обивкой дивана – то ли зашить, то ли новую ткань заказывать. Но это – потом, когда в себя придёт. А пока что пусть будет так, как есть.

     – Хорошо, – кивнула Таня.

     Они все вместе потопали в сторону дома, стараясь выбирать наиболее сухие дорожки. Маша, перепрыгивая через мутное озерцо талой воды, заметила в ней уже с десяток цветных корабликов, собранных умелыми руками детворы. Серебристые обертки от конфет весело искрились на ярком весеннем солнце.

     – Если что, пусть выходит хотя бы сюда, во двор, на свежий воздух, – предложил Бирюк на прощание. – Скажи, мы все её очень ждём. Может быть, это придаст ей сил или… не знаю… хотя бы подбодрит.

     – Хорошо, я передам ей. – Маша махнула рукой. – Ещё увидимся, – и она торопливо пошла к подъезду, немного неуклюже при этом таща свой пакет, потому что в нём были какие-то кривые, неудобные ручки. Впустив вместе с собою в холл непонятно откуда взявшуюся бездомную черно-белую кошку, и пару раз приложившись пакетом обо все углы на первом этаже, она вызвала лифт.

     Татьяна и Бирюк не спеша поднимались в свою квартиру – на третий этаж они всегда ходили пешком, тем более что в последнее время их лифт взял дурную привычку – застревать между пролетами чаще обычного.

     – Знаешь, нам, наверное, тоже нужно будет сегодня сходить в магазин, – Таня распахнула дверь с лестницы в общий коридор. – У нас кончился чай и сахар, я обнаружила это только сегодня утром, но времени особенно не было, и пришлось запивать бутерброды простой водой. И ещё нам нужна колбаса – желательно докторская – потому что все её обожают, ну и паштет тоже можно. Об остальном я вспомню в магазине, когда увижу это на полке, – при этом она строго посмотрела на Вову, как будто тот ей в чём-то возражал.

     – Может быть, мы сходим за всем этим завтра? – предложил Бирюк, зевая, и доставая из кармана связку ключей. – А то я сегодня так устал. А завтра будет пятница, у нас ведь с тобой в пятницу всего по три пары в институте, – после сразу и заскочим в магазин, идёт?

     – Можно, наверное, и завтра… – не слишком уверенно согласилась Таня. – Но тогда у нас совсем ничего не будет на завтрак. Только если у нас остались те вкусные… ой! – она схватилась за лоб. – Что-то у меня в голове стрельнуло!

     – Ты просто переутомилась, – Бирюк продолжал возиться с ключами, не понимая, почему нужный не подходит к замочной скважине. – Нервный денёк был, только и всего.

     – Мне… мне нехорошо, – Татьяна прислонилась к стене, а через долю секунды начала медленно сползать по ней вниз. Её речь вдруг сделалась бессвязной: – Голова… Какая сильная боль. Не моя… не моя боль…

     Бирюк перестал уделять своё внимание дверному замку, безрезультатно ворочая в нем ключи, и, посмотрев на Таню, перепугался – она очень сильно побледнела.

     – Воздух… не хватает… – девушка схватилась за горло, окончательно оседая на холодный кафельный пол.

     – Таня, Таня! – Бирюк бросился к ней на пол и начал хлопать по щекам. – Это как в тот раз, да?! Да? Скажи!

     – Да! – у Татьяны закатились глаза, но она, похоже, всё-таки находилась в сознании.

     Вове стало по-настоящему страшно: он будто снова начал проваливаться в тот кошмар новогодней ночи, когда было совершено убийство. Только сейчас он был совершенно один, и некому было ему помочь. Соседей звать нельзя – будет слишком много вопросов. Воспоминания начали возникать перед ним с неестественной яркостью, мешая думать, словно окружая его и наваливаясь со всех сторон: те же симптомы, та же боль; а потом они узнают вдруг, что произошло нечто ужасное. Кто на этот раз? Нет, никто не мог попасть в беду – они все только что разговаривали, только что были рядом. Все, кроме… Антона! Неужели Евген подкараулил его? А потом напал. Нет, это невозможно!

     – Кто? Кто на этот раз? – закричал Бирюк, тряся Таню за плечи.

     В его голове запоздало промелькнула мысль: с чего он решил, будто беда случилась именно с кем-то из Авалона? Может быть, все произошло как и в тот раз – с обычным человеком? Но тогда это случилось совсем рядом… Неужели Евген снова здесь? Из глубин памяти тотчас пришёл убийственный ответ: это предчувствие. Он знает, что лихо постучалось в знакомую дверь.

     – Со мною ничего не случится, – Танин голос вернул Вову в реальность. – Я просто чувствую то же самое. Оставь меня! Помоги другим!

     – КОМУ?

     – Настя…

     Бирюк вскочил, заметался по лестничной клетке, не зная, что делать. Как он оставит Таню?

     – Скорее же! – Татьяна оставалась всё такой же бледной, но соображала, кажется, ясно. – Иначе будет слишком поздно!

     Вова бросил последний взгляд на свою возлюбленную и, кивнув, побежал вниз.

     Настасья должна быть дома. Малиновская сама сказала им только что – она не хочет никуда выходить. Значит, Женя снова пришёл к ней домой – завершить начатое. Воспользовался моментом, пока все отлучились. Бирюк остановился на полном ходу. Если Евген там, одному ему не справиться. Промедлив мгновение, он достал мобильный и начал лихорадочно набирать номер Славы, мысленно молясь о том, чтобы эта мимолетная задержка не стала роковой…

     * * *

     Малиновская повернула металлическую ручку двери, раздался щелчок, и она вошла в квартиру к Настасье. Да, всё правильно: она сама просила подругу не закрывать дверь на замок – знала, что скоро вернётся обратно с кучей продуктов и руки будут заняты. Не хотелось долго копаться, пытаясь открыть дверь.

     – Я пришла! – громогласно объявила Маша в прихожей и, не разуваясь, сразу направилась на кухню. Поставив тяжелый пакет на стул, она начала выкладывать из него всё, что набрала в магазине.

     – Настька, иди сюда, помоги мне! – снова позвала Малиновская, но ответом ей была гробовая тишина. – Ты вообще где? – она, так и не поставив на стол упаковку апельсинового сока, направилась с ней в комнату.

     – Чего не отзываешься-то? – Мария замерла на пороге, и сок с громким шмяком выпал из её руки: Настасья лежала на полу лицом вниз и не шевелилась. Плотные сине-фиолетовые шторы на окнах были почему-то задернуты, создавая в комнате ощущение глубокого вечера, переходящего в ночь.

     Малиновская бросилась к подруге, приподняла Насте голову, убрала волосы со лба; её ещё больше напугало отсутствие хоть какой-то реакции и землистый цвет лица Настасьи. Машка начала в панике пытаться нащупать пульс на руке, но – безрезультатно: с таким же успехом она могла искать пульс у тумбочки.

     – Да что здесь… – Мария стала лихорадочно осматривать комнату, пытаясь понять, что именно могло произойти. Ей почему-то не пришла в голову мысль о возможном новом посещении Евгена. На глаза неожиданно попалась наполовину опустошенная пачка из-под лекарства, лежащая тут же, на полу, у одной из ножек кровати. На упаковке виднелась надпись: «Донормил». Это же снотворное! – вспомнила она, и её начал одолевать неконтролируемый приступ страха.

     – Ты что, дура?! – заорала Малиновская и принялась изо всех сил тормошить Настю. – Решила с жизнью расстаться? Я тебе дам! Идиотка!

     Что делать? ЧТО ДЕЛАТЬ?! Мысли метались в разные стороны, а внезапно напавшая дрожь мешала думать. Человек наглотался таблеток. По сути, это то же самое, что и отравление. Нужно вывести всю эту гадость из организма. Необходимо вызвать рвоту. Маша с огромным трудом начала вспоминать то, чему их когда-то учили в школе на уроках ОБЖ: повернуть голову набок, чтобы человек не захлебнулся, засунуть отравившемуся пальцы в рот, надавить на корень языка.

     Малиновская развернула Настину голову так, чтобы было удобнее, с силой разжала ей челюсти и, запустив два пальца в рот, надавила на язык. Секунда, другая, третья… никакой реакции. Ещё раз. Что-то заклокотало в Настином горле, и внезапно её начало обильно тошнить на ковер. Маша не успела убрать ладонь и зажмурилась, ощущая, как рвотные массы потекли по её руке. Настасью тошнило. Ещё раз. И ещё. И ещё.

     В коридоре раздался топот множества ног, и в комнату ворвались Бирюк, Слава и Семён.

     – Что здесь… – Вова замер, глядя на содрогающуюся в рвотных позывах Настю и поддерживающую её Малиновскую.

     – Парни, умоляю, скорее! Там, на кухне, в нижнем ящике под мойкой – активированный уголь! – крикнула Машка.

     Сеня бросился на кухню. Слышно было, как он ищет необходимое, звеня ложками и вилками, переворачивая все содержимое буфета вверх дном.

     – Воды! – вдруг прохрипела Настя. Невнятность, с какой она это произнесла, напугала всех ещё больше.

     – Быстрее! Чего там копаться? – заорал Бирюк, но Сеня уже бегом возвращался в комнату, неся пачку с углём.

     – Да нет же, размешайте его в воде, идиоты! – запричитала Малиновская. – Она подавится таблеткой!

     Сеня снова унёсся на кухню.

     – Поднимите её! – скомандовала Маша Славе и Бирюку. – Нужно отнести её в ванную, потому что её снова будет тошнить.

     Ребята быстро подхватили с пола бледную, плохо соображающую Настасью, и потащили под руки в ванную комнату. Семён уже был тут, подавая наполненный стакан.

     – Глотать сможешь?

     Получив от подруги что-то слабо похожее на кивок, Маша начала вливать ей в горло столько растворенного в воде угля, сколько она могла выпить. Больше всего она боялась, чтобы Настя случайно не захлебнулась. А потом ту снова начало тошнить.

     В краткие перерывы между рвотными позывами Малиновская умывала ей лицо водой из-под крана и постоянно повторяла, как заклинание: – Дура! Дура! Дура! Ну как же так можно?! Дура! Дура…

     – У неё не будет обезвоживания? – с тревогой спросил Бирюк, продолжая поддерживать Настю за плечи у края ванной.

     – Сейчас пусть уж лучше тошнит, – ответил Слава серьезно. – Организм должен очиститься.

     – Что, интересно, на всё это скажет Антон? – задал риторический вопрос Семён.

     Когда поздно ночью Антон вернулся с работы, Настасья уже давно спала, обессиленная, в своей кровати. Она очень долго мучилась, прежде чем её перестало мутить, потеряла много сил, но вроде бы все обошлось. Малиновская в общих чертах рассказала Антону о случившемся, решив, что пусть уж лучше она честно во всем признается, чем рано или поздно он прочитает об этом в чьем-нибудь сознании, и тогда уж точно будет много ярости и криков. Честно говоря, Мария приготовилась к тому, что и сейчас его реакция будет более чем бурной, однако Антон выслушал все в молчании, а потом лишь печально произнёс:

     – Я знал, что так случиться. И всё-таки надеялся, что обойдётся. Таня фактически спасла её – она снова почувствовала опасность, – а это значит, что Настасья находилась на волосок от гибели. Смерть была близка…

     Маша от этого так растерялась, что просто стояла, хлопая глазами, и как-то наивно, совсем по-детски спросила: – Что же нам делать дальше?

     – Завтра, в пятницу, как только все вернутся домой, мы отправимся в Нифльхейм, – первый шок от услышанного у Антона прошёл, и он начинал возвращаться к своему обычному, деловому тону. – Проведем там все выходные, до воскресенья.

     – Настя, наверное, не захочет никуда идти, – осторожно предположила Малиновская. – Да и вряд ли она завтра к вечеру будет чувствовать себя настолько…

     – Как раз Настю-то мы и возьмём в первую очередь, – перебил её Антон. – Там у неё не будет ни новых таблеток, которых она могла бы наглотаться, ни старых, неприятных воспоминаний. Смена обстановки отвлекает, знаешь ли. К тому же дварфы будут за нею постоянно присматривать. Раз уж мы не смогли.

     Маша почувствовала легкий словесный укол в свою сторону, но предпочла промолчать. Тем более что Антон был, по сути, прав. Чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего, она решила слегка поменять направление темы.

     – Что бы мне такое маме завтра сказать насчёт выходных? Она в эти дни не на работе будет…

     Антон отчего-то расценил это заявление как признак того, что Машка увиливает и не хочет проводить все выходные в замке, а потому сказал довольно строго:

     – Идут все и в обязательном порядке. Если хотите, можете считать, что это – приказ! И точка.

     * * *

     Вечер пятницы принес с собою ухудшение погоды и довольно заметное похолодание. Огромные серые тучи, похожие на скомканные куски ваты, заволокли собою все небо. Слегка подморозило, и на лужах появилась неровная ледяная корка, расчерченная изнутри причудливыми узорами и трещинками. Остатки смерзшихся сугробов выглядели печально и сиротливо в стремительно наступающем на город вечере.

     Выходить из дома совсем не хотелось, но благодаря постоянным понуканиям и неуемной энергии Антона к шести друзья всё-таки собрались выходить. Малиновской пришлось на ходу придумывать какую-то совершенно дурацкую историю о том, что она идёт на день рождения к бог знает какой подруге, и мама отпустила её под честное слово о том, что она будет вести себя хорошо и к вечеру следующего дня её дочь непременно окажется дома. Прекрасно понимая, что ей не удастся вернуться вовремя, Мария решила оставить эту проблему на потом: было совершенно очевидно, что в этот раз ей не уйти от маминого гнева, если только она не найдет какого-нибудь неожиданного способа попасть домой раньше времени. Немного успокаивало лишь то, что остальным друзьям тоже пришлось что-то сочинять.

     Конечно, летом улизнуть из дома гораздо легче – можно сказать, к примеру, что гулял с компанией по ночному городу, – а когда за окном холодно, серо и ветрено, какую-либо правдоподобную историю о своем отсутствии сочинить гораздо труднее.

     Когда они отправились в путь, тяжелее всего пришлось Настасье: она всё ещё была бледна и малоразговорчива, хотя и чувствовала себя заметно лучше, чем в прошедшие дни. Друзья тактично не спрашивали её ни о чём, между собой уговорившись делать вид, будто их подруге просто нездоровится из-за обычной простуды, и ничего страшного не произошло. Скорее всего, это была наилучшая тактика.

     После того, как Авалон вошёл в лес, достаточно быстро стемнело, но это было и к лучшему – никто из посторонних не заметит, куда они направляются и как пройдут сквозь Портал. Мария не выпускала Настину руку из своей ладони – на всякий случай, если у той неожиданно закружится голова или она просто поскользнется на укатанной и скользкой дорожке. У поляны с растущими большим кругом дубами-великанами вышла небольшая заминка: навстречу им по лесной тропинке шли две бабули, выгуливая своих пудельков, и друзьям пришлось довольно долго топтаться на месте, наблюдая, пока старушки не отойдут достаточно далеко, чтобы не разглядеть их – безопасность была превыше всего.

     Миновали Портал. В основном шли молча, изредка перебрасываясь лишь парой фраз. Все были уставшие, и в большинстве своем хотелось только одного – поскорее завалиться спать. Хотя, когда вокруг вместо унылых голых ветвей и талого снега раскинулась теплая лесная зелень, настроение сразу значительно улучшилось. По дороге их нагнала Пончик – радостная и беззаботная, как и всегда. Они усадили Настасью на спину медведице – та особенно не возражала – и после этого передвижение значительно ускорилось.

     Так они незаметно добрели до их старого знакомого.

     – Здравствуй, Клён! – громко произнёс Антон. – Ты не спишь?

     Дерево вздрогнуло, встрепенулось, и глаза его открылись.

     – О, здравствуйте, мои дорогие! – пророкотал он. – Очень рад всех вас видеть, очень рад! Честно говоря, не ожидал вашего прихода сегодня – вот и задремал. Наверное, очень важные дела гонят вас в дорогу? – при этом Старый Клен внимательно посмотрел на Марию.

     – Мы очень соскучились, и поэтому решили прийти сегодня. – выкрутилась Малиновская.

     – Очень лестно слышать, – мудрые глаза Клена сузились, как бывает и у людей, когда они широко улыбаются. Его взгляд неторопливо обводил всех по очереди, пока не задержался на Настасье, восседающей на Пончике.

     – У Стеклянной Госпожи нездоровый вид, – заметил он. – Что случилось?

     – Да, Настя слегка приболела, – ответила Маша за подругу. – Отравилась… э-э-э… некачественной едой.

     Татьяна, стоявшая рядом, немного удивилась, но виду не подала: наверное, – рассудила она – так будет правильней. Ни к чему Клену знать все неприятные подробности. Тем более никому неизвестно, как деревья вообще реагируют на подобные вещи.

     – Нехорошо! – Клён продолжал рассматривать Настасью. – Но это поправимо. У Малого народца наверняка найдется куча разных снадобий от подобного недуга. Они мигом поставят её на ноги.

     – Мы тоже на это надеемся, – сдержанно кивнула ему Таня.

     – Нет ли каких новых вестей из леса? – спросил у Клёна Антон.

     – Представьте себе, есть! – их вечно сонный собеседник неожиданно оживился. – Не далее как три дня назад до меня дошли слухи, что ваш чудесный друг, Евгений, в полном одиночестве пересек Грань миров. Затем он сошёл с тропы и, довольно быстро передвигаясь, углубился в нехоженые чащи лесов. Мои древесные собратья какое-то время наблюдали за его перемещениями, но, вот беда – он ушёл в такую глушь, что там не обитает никого из волшебных деревьев, и мы потеряли его. Говорят также, что он был сильно разгневан и зол, однако не могу сказать, отчего. Возможно, моим братьям это просто показалось.

     Антон с Бирюком переглянулись. Малиновская встревоженно посмотрела на Настасью, но та, кажется, никак на это не отреагировала – по крайней мере, внешне.

     – А обратно сквозь Портал он не возвращался? – уточнил Слава.

     – О нет, Земляной Господин, – ответило ему дерево.

     – Большое спасибо, Клён! – поблагодарил его Антон. – Мы, пожалуй, пойдём. Не хочется брести по лесу совсем уж впотьмах. Доброй ночи!

     – Доброй ночи! – попрощался с ними Клён.

     По дороге к замку друзья продолжали обсуждать услышанное ими от Старого Клёна.

     – Три дня. Всё ясно, – рассуждал Антон. – Он пришёл сюда как раз в тот день, когда мы повздорили. Ещё бы он не был разозлен!

     – И до сих пор не вернулся назад! – напомнил Слава. – Все случилось во вторник. Сегодня вечер пятницы. Что он может делать в лесу все это время?

     – Понятия не имею, – буркнул Антон.

     – А что там вообще-то, ну… дальше? – спросил Бирюк, неопределенно махнув рукой. – Мы ведь никогда не заходили особенно далеко, не углублялись в чащу. Максимум – на несколько часов пути, а потом возвращались.

     – Волшебные деревья как-то рассказывали мне, – ответила ему Маша, вспоминая, – Что лес практически бесконечен во всех направлениях. Но ведь они знают лишь те части леса, где обитают сами. А они растут далеко не везде. Есть множество мест, где их нет на целые километры вокруг. Поэтому особенно полагаться на их слова тоже не стоит.

     – Серьезное упущение, между прочим, – расстроился Бирюк. – И почему эта мысль раньше не приходила мне в голову. Надо будет как-нибудь организовать экспедицию, могли бы отправиться все вместе по таинственным чащобам.

     – Вообще-то поначалу нам запрещено было заходить далеко в лес, – немного сердито напомнила Таня. – Сильфида предупреждала нас о многих опасностях, скрывающихся в его глуши. А потом… потом как-то не до этого было.

     – В библиотеке Нифльхейма есть карты окрестных земель, но они очень старые, – сказал Антон. – Да и, честно говоря, они тоже не особенно подробные и точные. Похоже, никто не занимался данной проблемой всерьёз.

     Внезапно все остановились и прислушались, когда справа от них что-то захрустело и зашумело среди деревьев, но звук шел из глубины леса, и вскоре стих. Медведица оставалась спокойной, и Слава вслух предположил, что это просто какой-нибудь камень, сорвавшийся в овраг, или упала тяжелая древесная ветка. Постояв ещё какое-то время, друзья продолжили путь.

     – А никому из вас не пришло в голову, что Евген может устроить здесь засаду и напасть на нас? – неожиданно выдал Семён. Шагая в самом хвосте, он всё ещё вслушивался в лесную тишину, ожидая новых загадочных шумов.

     – Он не осмелится, – уверенно ответил Антон. – Нас слишком много, а он не настолько силён.

     Маша неуверенно хмыкнула себе под нос и поджала губы – этого никто, кажется, не заметил.

     Когда в поздних сумерках Авалон дошёл, наконец, до замка, Настасья, распластавшись на спине у Пончика, уснула – её укачала аккуратная, плавная поступь медведицы. Друзья по очереди заходили внутрь через огромные дубовые двери, и Пончик, никем не остановленная, воодушевленно потопала следом за ними. В этот раз никто почему-то не обратил на это никакого внимания – все слишком устали и были заняты собственными мыслями – пока их не окликнул Алексис. Возникнув откуда-то из темноты, он строго и вместе с тем удивленно произнёс:

     – Эй, животным сюда нельзя! И вы знаете это не хуже меня! – его лицо в свете горящих факелов выглядело сердито и грозно.

     – Ах, ну да! – спохватилась Малиновская, обернувшись. Потом она увидела уснувшую на медведице Настасью и жалобно попросила: – Ребят, а давайте Пончик сегодня тут останется. Ну, хоть всего на одну ночь! Так не хочется Настю будить – а ведь она себя и так плохо чувствует!

     Эти мольбы были обращены, главным образом, к Антону и Алексису.

     – Полагаю, ничего страшного не произойдёт, если… – начал Антон.

     – Вы же не можете нарушить древний запрет?! – удивился Алексис.

     – А чем, собственно, вызваны столь строгие правила? – вступилась Таня. – Кто и когда вообще их придумал?

     – Законы древности для того и существуют, чтобы следовать им неукоснительно, – отчеканил Алексис. – Дисциплина и дань традициям – вот что важнее всего!

     – Ты не ответил на вопрос, – в тон ему сказала Татьяна.

     – От них грязь, блохи, и вообще…

     Танька фыркнула, а потом громко рассмеялась от возмущения. Настасья недовольно пошевелилась у медведицы на спине, перевернув голову на другой бок.