Текст книги "Авалон: Хроники Бессмертных (СИ)"

Автор книги: Антон Ермаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)

     Антон со страхом увидел, что для Евгения это не прошло бесследно: тот, согнувшись, прижимал ладони к носу, видимо, он не ожидал столь внезапного выхода из чужого сознания, и у него пошла кровь.

     – Уходим, – Антон быстро потянул друзей за собой. – Больше нам здесь делать нечего.

     И они поспешили обратно в Нифльхейм. Воспользовавшись тем, что Евгений отвлекся, занятый собой, им удалось без помех возвратиться под защиту замковых стен, и огромная, массивная створа подвесного моста снова поднялась и с лязгом захлопнулась за ними.

     * * *

     Смутный и полный тревог день медленно угасал над долиной Карнимирии, постепенно переходя в неприятный, неожиданно холодный вечер. Ощетинившийся со всех сторон, словно ёж, Нифльхейм, грозно взирал окнами сторожевых башен на окрестные луга. Погода становилась ветреной, и огромные тяжелые тучи, нависшие над краем Зеркальных гор, никак не хотели рассеиваться. Может быть, это было новое колдовство Тёмных сил?

     После того, как Настасья умертвила горгулью – посланника Огненного Князя, Антон боялся, что Евгений отдаст приказ о немедленной атаке, однако его опасения так и не сбылись. Напротив, после постигшей Евгена неудачи Темная орда отступила, скрывшись в глубине Кленового леса, и пока что не показывалась, однако все в замке знали, что они здесь – птицы по-прежнему приносили Марии вести обо всем, что происходит вокруг. Сумеречные твари притаились в глубине чащи, ожидая новых приказов своего мятежного Господина.

     Чем больше проходило времени, тем медленнее оно тянулось, и нарастало волнение, и зрел страх, потому что никто не мог предугадать, какие новые уловки может измыслить Евгений, и чего ещё можно будет от него ожидать. Но находиться в состоянии постоянного напряжения тоже было невозможно, поэтому каждый старался отвлечься от гнетущей обстановки, как мог: девушки, например, собрались втроем за кухонным столом, предоставив ведение военных дел сильному полу. Здесь, в окружении булькающих котлов и звона посуды дварфов, которые были заняты хлопотами приготовления еды – ведь война войной, а ужина никто не отменял, – суровое военное положение ощущалось не настолько сильно.

     – Ой, девчонки, ну и в историю мы с вами влипли! – Татьяна старалась говорить преувеличенно бодро, но это у неё не особенно получалось. – Что же теперь будет дальше-то?

     – Понятия не имею, – призналась ей Малиновская, краем глаза наблюдая, как дварфы перекатывают с места на место огромный чан для супа. – Думаю, Женя будет искать новые способы, чтобы либо каким-то образом проникнуть в замок, либо, наоборот, вытащить нас отсюда.

     – Но почему он не атаковал, пока их отвлекала горгулья? – Таня кивнула в сторону Насти.

     – Наверное, как обычно, был ослеплен своим величием, – теперь в тоне Настасьи сквозила неприкрытая злость. – Вообразил себе, будто он настолько могущественен, что Антон, устрашившись Темной армады воинов, выдаст ему меня на блюдечке с голубой каёмочкой. Ха! Как бы не так! – и она с такой силой поставила держащую до этого в руках чашку с чаем на блюдце, что оно треснуло напополам. Настасья увидела, что обе её подруги с несколько озадаченным видом уставились на неё, и, сконфузившись, быстро приложила палец к расколотому блюдцу, отчего оно тотчас срослось, снова став целым.

     – Пока он отступил, но это ненадолго, – сказала Маша, чтобы как-то заполнить образовавшуюся неловкую паузу. – Теперь он не оставит нас в покое, пока не добьется своего.

     – А нам ничего не остается, как сидеть здесь и ждать своей участи, – вздохнула Таня. – Кто знает, сколько может продлиться осада замка? Дни… Недели… Мы окружены.

     – Окружены, но не сломлены! – неожиданно твердо заявила Настасья. – Нечего упиваться безнадежностью нашего положения и предаваться грустным мыслям! Он не станет выжидать слишком долго – я уверена в этом. В его сердце пылает гнев, а гнев – нетерпелив.

     – Не бойся, Антон в любом случае защитит тебя, – многозначительно произнесла Малиновская, отодвинувшись от стола и принявшись раскачиваться на задних ножках стула.

     – Что ты имеешь в виду? – не поняла Таня.

     – Только то, что Антону она нравится. Разве нет? – Маша приподняла левую бровь, разглядывая Настасью. – Это, по-моему, уже и ежу ясно. Иначе всё не переросло бы в такой глобальный конфликт.

     – Не понимаю… – Таня переводила взгляд с Маши на Настю, и обратно.

     – А самое главное, – Маша в упор посмотрела на подругу, – что Насте он нравится тоже. Только она это тщательно скрывает.

     – Что за чушь ты несешь? – вспыхнула Настасья. – Просто Антон защищал меня, как поступил бы на его месте любой уважающий себя мужчина. Это вовсе не значит, что… – она перестала говорить, потому что Маша громко зацокала языком.

     Татьяна с удивлением увидела, что щёки Настасьи вдруг начинает заливать румянец.

     – Дело не в этом, – кажется, Маша впервые решилась озвучить то, о чем так долго размышляла. – Просто Антон никогда не проявлял к тебе достаточно явных знаков внимания, и поэтому между ним и Евгеном ты выбрала последнего. Но это вовсе не означает, что Антон никогда тебе не нравился. Так сложились обстоятельства. А когда Евгений проявил себя в отношениях, мягко скажем, далеко не с лучшей стороны, то… – Малиновская позволила своему голосу мягко сойти на нет. – Тем более, как все мы знаем, сердце Антона сейчас свободно.

     – Дорогая моя, осмелюсь предположить, что вид Темной орды у замковых стен слегка помутил твой рассудок, – довольно жестко парировала Настасья, при этом продолжая все больше краснеть.

     Но Машу уже было не остановить:

     – Эта война – бессмысленна. Флавиус и Сильфида всегда говорили нам, что мы созваны в Авалон для того, чтобы в урочный час выйти на битву с Великим Злом, а вместо этого мы собачимся друг с другом, как дети, не поделившие песочницу!

     – По-твоему, Евгений не тянет на роль Воплощения Зла?

     – Он лишь марионетка в игре Темных и Светлых сил, – ответила Маша. – Но в одном ты, безусловно, права: он переполнен ощущением собственной исключительности. Эта лживая битва развязана лишь во имя оправдания, чтобы доказать не только себе, но и другим – мол, смотрите, насколько могущественна моя магия! Иначе – если бы он действительно жаждал правды – он бы узнал её сразу, выведал до последней капли. И сегодняшнее театрализованное представление, названное переговорами, было бы посвящено не тому, каким образом передать ему Настю, а совсем иным вещам. Если, разумеется, Настасья ничего от нас не скрыла.

     – Если ты не веришь мне, можешь спросить у Антона, – Настя встала из-за стола, собираясь уйти. – Полагаю, он с удовольствием ответит на все твои вопросы!

     – Девочки, не ссорьтесь! – запаниковала Таня. – Мы все на нервах. Нам нужно просто успокоиться.

     Настасья уже сделала пару шагов к двери, и тогда Малиновская тихо, но достаточно отчетливо произнесла:

     – И Евгений, вместо того, чтобы спросить себя, что же такого есть в Антоне, чего нет в нём, какие качества души являются более ценными для Насти, он, не задавая вопросов самому себе, потому что убежден, что в мире существует лишь его правота и лишь его – единственно верная – точка зрения, ввергает всё то, что мы знаем и любим, в пучину войны, хаоса и разрушения, добиваясь эффекта совершенно обратного: он приводит Настасью в такой ужас, так глубоко падает в её глазах, что она уже больше никогда не вернётся к нему. И Черная Армия, собранная под его знаменами, не поможет ему тоже! Потому что Настасья давно любит другого!

     – Замолчи! – крикнула ей Настя, внезапно развернувшись, и множество дварфов, перестав заниматься своими кухонными хлопотами, уставились на них. – Ты спятила! У нас ничего не было с Антоном! Он – мой друг!

     Но Машу уже было не остановить, и она, не подумав, всплеснула руками и ляпнула:

     – Вся эта дурацкая войнушка развязана лишь из-за того, что два ключа не смогли поделить одну замочную скважину!

     На секунду на кухне повисла тишина, а потом, не успел никто толком опомниться, как Настасья, изменившись в лице до неузнаваемости, выкрикнула что-то нечленораздельное и в два прыжка достигла Малиновской, повалив её на пол и вцепившись той в волосы. И всё вокруг потонуло в звуках возни, девчачьем визге и громких Таниных воплях, умоляющих их остановиться…

     * * *

     Широкая открытая галерея с тонкими резными колоннами одним изящно выгнутым пролетом перекинулась на головокружительной высоте и образовывала переход от одной башни к другой, минуя центр замка и позволяя быстро перемещаться между их каменными цилиндрами, если возникнет такая необходимость. Ныряя в узкий проход под козырьком башни, можно было выйти на крепостную стену, а ещё чуть дальше – прямо на мощную арку ворот над подвесным мостом. Именно здесь и стояли двое – Антон и Алексис. Оба внимательно разглядывали быстро тонущий в ночном сумраке лес, старались уловить возможное движение на равнине, – но пока что всё вокруг оставалось относительно спокойным и безмолвным.

     – Страшно? – спросил Алексис.

     – Да, есть немного, – честно ответил Антон.

     – Боишься умереть? – Алексис внимательно посмотрел на него.

     – Смерть не имеет значения. Важно лишь то, во имя чего ты умрешь.

     – Мне нравится ход твоих мыслей, – Алексис ухмыльнулся. – Но чего же тогда ты боишься?

     – Боли. Если мне суждено сегодня погибнуть, то пусть это будет быстро.

     – Сегодня?

     – Да. Я чувствую. Это начнется сегодня.

     Порыв ночного ветра налетел на них, принявшись трепать волосы Антона и тонкую шнуровку на плечах Алексиса.

     – А тебе страшно? – вдруг спросил Антон.

     Алексис помотал головой.

     – Я не понимаю, – неуверенно произнёс Антон. – Как можно абсолютно не бояться? Любому человеку свойственно испытывать страх.

     – Просто я всегда верю в то, что за ночью наступит белый рассвет, – ответил Алексис.

     – И всё-таки неизвестность пугает. Интересно, а умирать – это больно?

     – Ничуть. Несколько секунд неприятных ощущений – и всё кончено. А тот, кто, умирая, отдает свою жизнь ради другого человека, на самом деле не умирает никогда. Он живёт… вечно.

     – Откуда же ты можешь это знать? – Антон с некоторым сомнением посмотрел на своего собеседника.

     Алексис глубоко задумался. Словно тень далекой боли пробежала вдруг по его мужественному лицу. Наступившее молчание длилось и длилось, прерываемое лишь неровными вздохами ветра, а затем он заговорил:

     – Я помню… Как будто сейчас… Был прекрасный солнечный день. Птицы пели. Теперь они не поют уже так. Я шел домой. Мне оставалось пройти каких-то два квартала. Я остановился на переходе. Рядом со мною стояли девочка лет четырех и её мама. Я первым увидел это. Несущийся на огромной скорости неуправляемый автомобиль. Они не смотрели в ту сторону и не видели его. А когда обернулись на звук – было слишком поздно. Несколько секунд пронеслись быстрее, чем один миг. Я успел оттолкнуть их. Они спаслись. А я – нет.

     Он снова замолчал. Предложения в его монологе были краткими, четкими, убийственно правдивыми, и оттого ещё более невыносимо разрывали душу.

     Глаза Антона расширились:

     – Но… Как же ты… – произнёс он, запинаясь.

     – Все стало светлым вокруг меня. Белее, чем зимнее утро. Чем первый снег. И тогда я предстал пред Ним. Он поблагодарил меня, но сказал, что мой путь ещё не окончен. Я был послан назад. С тех пор я всё несу свою службу в стенах Вечной Крепости, чтобы, когда наступит Последний День, я мог выйти на битву вместе со всеми. Умирать – не больно и не страшно, – повторил Алексис. – Тот, кто умирает ради другого, будет жить вечно. Он бессмертен. И это единственное бессмертие, мне известное…

     Алексис отвернулся, облокотившись на один из зубцов крепостной стены, и молча смотрел вдаль.

     «Рассказывал ли он эту историю хоть одной живой душе?» – подумал Антон. – «Наверное, нет… И тем печальнее прозвучала она».

     – Это ужасно, – вслух сказал он.

     – Ужасно – это когда люди перед лицом опасности отказываются от своих слов и убеждений. Все остальное ещё можно исправить. – Алексис хлопнул Антона по плечу и ушёл с галереи обратно в замок.

     Немного позже, когда Антон, спустившись вниз, заглянул на кухню, он застал там странную картину: Маша и Настя, обнявшись, дружно ревели как две белуги; Таня, стоя рядом, тоже промокала свои влажные глаза салфеткой.

     – Прости меня, я такая дура! – голосила Малиновская.

     – Нет, это ты меня прости, потому что я ещё дурнее! – вторила ей Настасья.

     Дварфы старательно делали вид, будто ничего не происходит.

     – Вы чего? – Антон замер на пороге в замешательстве, пытаясь понять, что здесь твориться. – Чего случилось-то?

     – Всё хорошо! – ответили все трое девчонок одновременно, чем насторожили Антона ещё больше. Он подошёл ближе, и сразу же разглядел царапины на Машкиной щеке и слегка кровоточащую губу у Настасьи.

     Антон стал внимательно, по очереди смотреть им в глаза, и Маша с Настей быстро поняли, что он пытается прочитать их мысли, поэтому сразу же опустили свои взгляды в пол. Татьяна оказалась не такой сообразительной: она продолжала глядеть на Антона, не понимая, отчего выражение его лица меняется с озадаченного на гневное. Малиновская, рассудив, что терять уже нечего, дернула Таньку за рукав, но, судя по всему, опоздала.

     – Драка?! – голос Антона не предвещал ничего хорошего.

     – Тошенька, Тошенька, только не заводись! – Малиновская вскочила со своего места и бросилась к нему. – Все в порядке. Все уже закончилось.

     – В порядке, говоришь? – его тон начал опасно повышаться. – Да вы возили друг друга по полу не меньше десяти минут, пока Татьяна вместе с дварфами вас не разняла! Это чудовищно! Это позор!

     – Нет-нет, не позор! – Настя тоже подскочила к Антону, принявшись гладить его по плечу. – Все нормально. Просто… Просто мы немного не сошлись во мнениях относительно происходящего и… и…

     – И вы, великие адепты магии, решили потешить дварфов человеческим мордобоем? – закричал Антон, стряхивая её руку со своего плеча. – Темная Орда стоит у наших дверей, готовая атаковать в любой момент, и, быть может, никто из нас не доживет до рассвета, а вы возитесь тут друг с другом, выясняя отношения среди кастрюль и половников! Когда же до вас всех дойдет наконец, что мы тут не в игрушки играем?! Мне никогда в жизни не было так стыдно за Авалон!

     Он замолчал, всё ещё тяжело дыша, а затем обернулся к замершим в испуге дварфам. Видимо, в этот краткий момент ярости он был так страшен, что те, побросав с испугу ложки и котелки, бухнулись на колени, склонив головы. Кажется, это немного отрезвило Антона, и он сказал неожиданно тихо:

     – Нельзя… Нельзя так… – он рассеянно притянул к себе стул и сел. – Потому что каждое неосторожно сказанное слово…

     Но никому так и не удалось услышать завершение его речи, потому что вся огромная каменная громада замка вдруг разом вздрогнула до самого своего основания, и даже мраморная основа пола ощутимо пошатнулась, а сверху, с потолка, посыпались тонкие струйки песка. Все замерли, озираясь, а Маша воскликнула: – Боже! Что это?

     Через несколько секунд их слуха достигли ужасные звуки, шедшие снаружи: вопли, стоны, крики отчаянья и нечеловеческой боли, и ночная темнота вдруг исчезла, а вместо неё в окнах стремительно, как быстро надвигающийся прилив, вспыхнуло огненно-пламенеющее зарево. Тёмные Силы решились на штурм…

     Глава 18. Противостояние

     Неяркий костерок неровно горел на поляне под сводами Кленовой чащи, и отсветы от его пламени робко плясали вокруг по траве, по серым, окутанным сумраком стволам ближайших деревьев. На замшелом камне у костра, глубоко задумавшись, сидел Евгений. Длинные кленовые ветви, подобные узловатым старческим рукам, распростерлись над его головой, закрывая собой хмурое, беззвездное, затянутое тучами небо.

     Рядом с Женей, у его ног, лежали два особенно огромных, угольно-черных друмлина, и ещё около десятка их бродило вокруг: осторожных, неслышных, похожих на лесных призраков. Несколько горгулий притаились чуть в стороне, у дальнего края поляны: свет от костра иногда выхватывал из темноты их застывшие, недвижимые во тьме силуэты. Дальше, за кругом освещенного пространства, слышались неясные шорохи, вздохи, сопения и звуки ломающихся под ногами веток – это мертвые бродили окрест в ожидании дальнейших приказов.

     Евгений, казалось, не обращал совершенно никакого внимания на происходящее вокруг, полностью погрузившись в сокровенные глубины своего разума. Никто не осмеливался прервать ход его размышлений, пока, наконец, сотканный из лесной темноты, рядом не появился Морфиус. Друмлины, лежащие у ног, недовольно зарычали на него, оскаливая клыки, но остались на своих местах. Морфиус неторопливо склонился к уху Евгения и прошелестел:

     – Что дальше, Огненный Князь?

     Женя никак не отреагировал на вопрос, – даже головы не повернул – продолжая всё так же безучастно глядеть на пламя костра, и тогда Морфиус сказал: – Я предупреждал тебя, Неразумный, что совершение атаки будет необходимо в тот момент, когда они опустят мост. Мы упустили этот шанс. Теперь же крепость вновь неприступна.

     Евген поднял на него свои усталые глаза и жестом руки показал, чтобы Морфиус замолчал, а потом заговорил сам.

     – Я знаю способ, как выманить их из замка, – и странная, безрадостная улыбка озарила его лицо. – По крайней мере, одну из них… Остальные же последуют за ней.

     Он поднялся с камня так стремительно, что пара друмлинов отпрянула от его ног, испугавшись. А Евгений, тяжело вздохнув, в последний раз обвел взглядом поляну и замерших на ней существ, уставившихся на него, а потом изрёк: – Поджигайте лес!

     Он развернулся, взобравшись на камень, и в его руках вспыхнули две невыносимо яркие, огромные огненные сферы.

      – ПОДЖИГАЙТЕ ЛЕС! – крикнул он снова, и, захохотав, метнул свою огненную магию в ближайших друмлинов. Густая шерсть на тех мгновенно вспыхнула и они завыли, как безумные, бросившись в глубину чащи. А ново сотворенные огненные шары разлетались от Евгена во все стороны, поджигая траву, кусты, деревья, и всё новых и новых друмлинов и горгулий, и они, вопя от боли и страха, бросились врассыпную, разбегаясь по лесу, подпаливая своих сородичей, и быстро распространяя огонь в лесной чаще. А Огненный Князь не переставал творить очередную огненную магию, его армия огромна, какая разница, если он подожжет сотню-другую своих солдат? И пламя войны, разносимое горящими заживо монстрами, вместе с ними начало быстро распространяться по лесу, сея повсюду хаос и смерть.

     – СЖЕЧЬ! СЖЕЧЬ ВСЁ! – орал Евгений, хохоча и упиваясь собственной силой, и в его лице в этот миг проступило что-то страшное, почти звериное. – Пусть горит лес! Пусть пылает! СЖЕЧЬ!

     И ужасающие крики горящих и мечущихся по лесу горгулий и друмлинов волнами покатились по долине, достигнув древних стен Нифльхейма. Но с каждым разом к ним все более примешивались душераздирающие стоны волшебных деревьев – не имея возможности сойти со своих мест, убежать от жара пламени, они тоже горели заживо, и крики боли и безысходности муки слились воедино, становясь все громче, и оттого все невыносимее, и эхо стенаний достигло мрачных небес, разливаясь в них песней смерти…

     – А теперь самое интересное! – воскликнул Евгений, спрыгивая с камня и устремляясь туда, где среди просветов между горящими стволами едва виднелась сквозь мрак темная громада башен на фоне черного неба.

     Морфиус, глядя ему вслед, странно усмехнулся, словно всё получилось именно так, как он и замышлял, а потом, отступив в тень между деревьями, растаял в лесном сумраке.

     А неисчислимая Темная Армия последовала за своим создателем, и словно мысленный рокот, воплощаемый в слышимые уху слова, пролетел над воинством из конца в конец: «Штурм! Штурм! Штурм!».

     Малиновская со всей возможной для неё скоростью взбиралась вверх по винтовой лестнице. Перил по бокам не было, и чем выше она поднималась, тем больше опасалась свалиться вниз. Здесь, в середине одной из надвратных башен, был ближайший из выходов на самую нижнюю обзорную площадку: отсюда можно было разглядеть хоть что-нибудь, в отличие от закопченных, мозаичных окон кухни, по которым определялось разве что наступление дня и ночи.

     Маша начала задыхаться от головокружительного подъема и крутых ступеней, но ужасные звуки, доносящиеся снаружи и проникающие даже сквозь каменную толщу стен, гнали её вперёд. Она слышала, как за нею, так же тяжело дыша и стараясь не отстать, поднимаются её подруги, а также Славик, Семён и Бирюк.

     – Кто-нибудь может мне объяснить, что происходит? – слышался непонимающий голос Славы.

     – Кто-нибудь может заткнуть ему рот?! – рявкнула, задыхаясь, Настасья.

     Нырнув под арку, они побежали по выступающему карнизу, вновь ненадолго вернувшись в лоно замка: отсюда было видно, как дварфы внизу носятся и суетятся, точно муравьи.

     – К оружию! Пехоте собраться на первом этаже в Восточной галерее! Лучники – на стену! – голос Антона, руководящего общими действиями, слышался, кажется, со всех сторон, но разглядеть его среди всеобщей суматохи Маше так и не удалось.

     Последнее, что она услышала, прежде чем свернуть в очередную арку, был перекрывший всё рёв Алексиса:

     – Победа или смерть! – и голоса сотен дварфов эхом откликнулись на его призыв, отчего загудели даже сами стены.

     Друзья высыпали наружу, на деревянный настил вслед за Малиновской. От быстрого бега у Насти немного помутилось в глазах. Таня держалась за сердце. Все они смотрели в лесную чащу, пытаясь определить источник чудовищных звуков.

     А далеко впереди, за темной стеной деревьев, можно было видеть, как неторопливо, и в то же время стремительно расползаются по лесу оранжево-красные точки, из десятков постепенно превращаясь в сотни и тысячи огней, и повсюду плясали багровые отсветы пламени. Никто в замке пока ещё не мог понять, что это мечутся по дебрям подожжённые друмлины и горгульи. А потом сразу в нескольких местах леса произошло что-то похожее на взрывы бомб, и над верхушками деревьев в ночное небо взметнулись огромные огненные костры напополам с нестерпимым грохотом, и земля, а вместе с нею и сам замок, снова заходили ходуном.

     И вот уже весь лес запылал, охваченный пламенем, как сухие стога сена жаркой летней ночью, и всё это сопровождалось становящимися все громче криками, воем и стонами, которые отсюда были слышны ещё лучше, чем внутри Нифльхейма, и оттого казались ещё более страшными и жуткими.

     Наблюдающим за всем этим казалось, что они попали в кошмарный сон, и что хуже этого уже ничего не может быть, однако колдовство Темных сил только начинало нарастать. Среди разгорающегося все сильнее пламени пожаров никто не видел сейчас крошечную фигурку Евгения, вышедшего из леса, но для него это было и к лучшему: он простер руки вперёд, собирая воедино всю свою силу и всю свою мощь, и сотворил новую магию.

     И внезапно с холмов в долину низверглись огненные потоки, алые реки обжигающего и свирепого пламени, сжигая всё на своем пути, и невозможно было ни остановить их, ни спастись. Ярая раскаленная пена ринулась вперёд, бурля и клокоча в своем могучем неистовстве, и среди ночи стало светло, как днём, и огненные сполохи заплясали на древних стенах Нифльхейма.

     Так погибла Карнимирия – долина рубиновых рябин – и адский огонь пожрал её прекрасные цветы и изумрудные травы заливных лугов, обращая их в черный пепел и дымящийся шлак, и чудесные деревья, выращенные когда-то Марией, вспыхнули красными факелами, словно спички, объятые пылающим пеклом, оставляя после себя лишь обугленные остовы стволов и голых ветвей, что падали и падали в бушующие под ними огненные волны, чтобы исчезнуть в них навсегда.

     Однако охранный ров, наполненный водой, сдержал натиск огненных потоков, и жидкое пламя не добралось ни до входа в крепость, ни до замковых стен.

     Во след за пылающими реками из леса по горячему пеплу и золе двинулось Темное воинство, и многие тысячи мертвых солдат устремились к замку, не ведая ни боли, ни страха. И некогда зеленая долина потонула во мраке Черной Орды, а лес из копий, пронзивших небеса, перемешался со взвившимися вверх знаменами, приближающимися к Нифльхейму.

     Тут же раздался свист сотен выпущенных стрел – это дварфы-лучники начали палить с верхних ярусов замка. Первые ряды мертвых упали, пронзенные насквозь, но их сразу же заменили другие.

     – Боже, что же нам делать? – Настасья с ужасом смотрела, как рати мертвецов приближаются с каждой секундой. – Как нам помочь деревьям?

     – Надо найти Антона, – откликнулся Бирюк, словно завороженный зрелищем, разворачивающимся в долине. – Пускай он сотворит дождь, и тогда огонь погаснет.

     – А Маша никак не может здесь помочь? – Таня обернулась, ища её глазами. – А, кстати… где же она?

     Все начали озираться по сторонам и никак не могли понять, куда же подевалась Малиновская. Кажется, только что она стояла рядом с ними на деревянном настиле, и вот её уже нигде не было, словно она чудом испарилась…

     А Малиновская тем временем уже неслась вниз, слыша, как сверху её зовут друзья. Нет, не сейчас. Сейчас у неё совершенно нет на это времени! Да и вряд ли они обрадуются, если узнают, что именно она задумала. Маша пулей вылетела в Центральную галерею, и там столкнулась с Антоном. Коротко пересказав ему всё только что ею увиденное, они бросились в разные стороны: Антон – к ближайшему окну, чтобы оттуда можно было сотворить магический ливень, а Маша – в самую гущу дварфов. Она пробиралась сквозь толпу облаченных в доспехи воинов, выкликая имя своей медведицы, но из-за постоянного лязга металла и множества выкриков её голос тонул в окружившей её какофонии.

     Наконец она увидела её – несущуюся на всех парах огромную темно-бурую копну шерсти посреди стальной реки амуниции. Медведица подскочила к ней, лизнув в щёку, а в следующий миг Малиновская уже сидела у неё на спине, и они ринулись к центральным воротам замка.

     – Волшебные деревья… Старый Клён… – бормотала она, пока Пончик галопом неслась навстречу к огромным дубовым дверям, обитым потемневшим железом. – Нет, Евгений, ты зашел слишком далеко! Я не позволю тебе их уничтожить!

     На сторожевом посту в дозорной башне никого не оказалось – видимо, все дварфы уже спустились вниз, строясь в боевые порядки. Ну что же, придётся поработать самой. Мария привстала на спине у замершей перед вратами медведицы и, раскинув руки в стороны, сосредоточила свое внимание на огромном засове из цельного дуба, запирающем створы. Дерево. А значит, она сможет им управлять. Через несколько секунд огромное бревно натужно заскрипело и, повинуясь её воле, начало сдвигаться в сторону до тех пор, пока массивные двери замка, жалобно взвизгнув петлями, не распахнулись настежь. Все больше и больше дварфов поворачивали головы в сторону ворот, пытаясь понять, что происходит. Несколько из них подбежали к Малиновской.

     – Моя госпожа, что вы делаете? – испуганно запричитал один из них, тараща на неё свои огромные глаза. – Ворота открывать запрещено!

     – Я отправляюсь в бой, друг мой, – твердо ответила Мария, смотря на дварфа сверху вниз. – Опускайте мост.

     Дварфы затоптались на месте в нерешительности, переглядываясь.

     – Я приказываю вам – ОПУСКАЙТЕ МОСТ! – она перешла на крик.

     Ну почему всё так долго? Почему они никак не раскачаются? Кленовый лес в огне! Там ведь гибнут её друзья – каждый бесценный миг может быть жизненно важен!

     – Я сожалею, но мы не можем этого сделать, – решительно заявил другой дварф. – Мост поднят по приказу Антона, и только он может распорядиться об обратном. Как всем известно, соблюдение законов субординации на войне – превыше всего, – дварф низко поклонился.

     Видя, что они никак не могут решиться, Малиновская взвыла от досады и бессилия, и с её губ слетело что-то похожее на грозное рычание. Ну почему всё всегда приходится делать самой!

     И тогда её ладони засветились зеленым светом, создавая изумрудную магию плюща, и из рук вырвались на свободу десятки плетей вьюнков и лиан, вцепившись в железные цепи, на которых держался подвесной мост, обвивая их, ползя вверх, все выше и выше. Упругие стебли начали вгрызаться в металлические звенья, становясь сильнее и толще, чем большие кованые серые кольца. Цепи трещали и лязгали, натянувшись до предела, пока, наконец, сотворенное волшебство не взяло верх: громкий звон, и звенья лопнули, разлетаясь в разные стороны, падая на белоснежный мраморный пол, оставляя на нём глубокие царапины и выбоины. Мост вздрогнул, лишившись удерживавших его опор, раздался скрежет, и вдруг всё его огромное, прямолинейное полотно со свистом рухнуло вниз, накрывая ров, расплескивая воду и отдаваясь громоподобным ударом о землю. Переправа снова была наведена.

     Все дварфы из тех, кто ещё не видел, что именно происходит у ворот, обернулись на этот грохот. В открытый проем хлынули дым и гарь. Маша ужаснулась, увидев, насколько быстро за время её спуска с верхней площадки мертвым удалось продвинуться вперёд: они преодолели уже более двух третей долины Карнимирии. А за их спинами – теперь уже гораздо реже – слышны были крики и стоны умирающих в беспощадном пламени лесов, и линия горизонта полыхала алым заревом пожаров.

     Стараясь не думать о том, сколько времени потеряно зря, Мария похлопала Пончика по правому боку, и та развернула её к войску взирающих на неё дварфов.

     – Я не зову с собою никого из вас, – крикнула она, и громкий голос её прокатился по галерее из конца в конец, – потому что не вправе вести вас на смерть. Но там мои друзья, и я буду признательна, если вы поддержите меня.

     Тишина воцарилась в галерее, и слышно было, как из открытых дверей доносятся звуки слитного марша – это с каждым мигом сокращалось расстояние до передовых отрядов Темной орды, движущейся к Нифльхейму.

     – Мы пойдём за тобою даже на тот свет! – выкрикнул кто-то из толпы дварфов. Дружный гомон одобрения вырвался у всех остальных: дварфы затопали ногами, застучали мечами о щиты и потрясали копьями.

     Мария отыскала глазами крикнувшего – это был Монфрод. Ком подступил, сжимая горло, но она старалась держаться.

     – Тогда вперёд. – Малиновская произнесла это тихо, как будто самой себе. Пончик снова развернула её лицом к воротам.