Текст книги "Авалон: Хроники Бессмертных (СИ)"

Автор книги: Антон Ермаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

     – Как ты думаешь, Жене понравится? – Настя вытащила из кучи разнообразного барахла, наваленного в металлические лотки, статуэтку в виде огнедышащего дракона. – Тут всё-таки тоже огонь, вроде как одна стихия…

     – Не думаю, что ему это нужно, – Малиновская не могла удержаться, чтобы что-нибудь не ляпнуть. – У него уже есть прекрасная, замечательная, просто изумительная корона. Полагаю, больше ему для счастья ничего не требуется.

     – Ну, Маш, перестань! – немного недовольно отозвалась Настасья, бросая статуэтку обратно в кучу и снова начиная там копаться.

     – Я тут слышала, – Маша задумчиво разглядывала красивую открытку с оленем, посыпанную блестками. – Как дварфы между собою называют его «углудук». Это значит – «тиран». Все-таки они всё видят и всё примечают…

     – Я сейчас на тебя обижусь!

     Малиновская перестала рассматривать открытку и перевела взгляд на подругу – Настя стояла, уперев руки в бока, и негодующе смотрела на неё.

     – Всё-всё, я молчу, – Машка махнула рукой, а про себя подумала: – Ну вас всех к чёрту! Разбирайтесь сами в своем болоте!

     Спустя примерно час они покинули магазин, нагруженные разнообразными подарками: Маша выбрала маме плед зеленого цвета, открытку, и вдобавок прикупила ещё ёлочных шариков и кучу всякой разноцветной мишуры для украшения квартиры. Настя же остановила свой выбор на небольшой репродукции с видом извергающегося вулкана, а также красивой ручке с золотым тиснением, на которой было выгравировано: Евгений. Все вроде-бы остались довольны.

     * * *

     Мария стояла на заснеженном перроне, задумчиво глядя вслед уходящему поезду. Снежный буран неистово трепал полы её тёмно-фиолетового плаща, и сейчас она ощущала себя героиней какого-нибудь прекрасного романа века эдак девятнадцатого: отважная жена декабриста, терпящая холод и голод, отправившаяся во след за своим мужем в ссылку, чтобы разделить вместе с ним все тяготы и лишения суровой жизни в сибирской тайге. Декабристы… или это было не в девятнадцатом веке? Сейчас она не могла толком припомнить.

     Сильный ветер пытался размотать её разноцветный шарф и сорвать шапку, а снег, оседая на длинных ресницах, совершенно залепил глаза, мешая смотреть и думать. Вот тебе и тридцать первое декабря!

     Утром она уже успела поздравить маму с Новым годом, вручив ей открытку с шерстяным пледом и сообщив, что этот праздник она будет встречать вместе со своими друзьями – на даче у Бирюка. Ольга Александровна, конечно, как и всякая мама, чуточку расстроилась, но виду не подала: в эту новогоднюю ночь одна она тоже не оставалась, решив проведать бабушку с дедушкой, поэтому отпустила дочку со спокойной душой. Пусть уж лучше побудет и повеселится в компании своих сверстников, чем будет томиться и скучать среди нас, взрослых, чьи темы для разговоров ей, разумеется, будут совсем не интересны, – подумала Ольга Александровна, – тем более, что Бирюка, как и всех остальных, она прекрасно знала, так что особенного «промывания мозгов», как называла это про себя Малиновская, устраивать не стала. Предупредила только, чтобы дочка была предельно бдительна и строго следила за количеством выпитого алкоголя.

     – Знаю, что без него не обойдётся, и глупо было бы что-либо запрещать, потому как я всё равно не смогу этого проконтролировать, – сказала мама. – Но ты девушка взрослая, и в состоянии контролировать себя сама. Так что попрошу без крайностей, и – удачи! – и она на прощание расцеловала Машу в обе щеки.

     Маша в ответ лишь тихонько хмыкнула – ей тут, можно сказать, доверили в руки судьбы мира, а мама волнуется из-за пары лишних бокалов шампанского. Но ей ведь этого не объяснишь! Конечно, из напитков там наверняка будет и кое-что покрепче, но всё это она оставит для парней – всё-таки мама права, и ей для поддержания хорошего настроения вполне хватит и традиционного новогоднего напитка.

     Так как Москва по уже давно сложившейся традиции намертво встала в предновогодних пробках, до Вовиной дачи в Люберцах решено было добираться на электричке – так выходило гораздо быстрее, а, кроме того, дом, в котором им предстояло отмечать Новый год (а заодно и прошедшее вчера день рождения Бирюка) находился в десяти минутах неспешной ходьбы от железнодорожной платформы. Поэтому сейчас Малиновская в компании Настасьи, Славы, Семёна и Жени стояла на холодном, продуваемом всеми ветрами перроне в ожидании своей электрички. Грязно-зелёный навес над головой немного защищал от снежного бурана, но не слишком сильно для того, чтобы можно было чувствовать себя комфортно. До прибытия их поезда оставалось минут пять, не больше.

     Таня, Бирюк и Антон на его «Ауди» ещё вчера уехали в Люберцы, чтобы подготовить дом к приезду остальных – растопить печку, чтобы было тепло, украсить комнаты гирляндами и серпантином и, конечно же, поставить елку. Также нужно было хотя бы немного разгрести снежные заносы вокруг дома, чтобы к нему можно было подойти и, кроме того, закупить необходимые продукты для намечающегося грандиозного торжества. Тем более что гостей ожидалось достаточно много: дом был огромный, двухэтажный, с большой, теплой и застекленной мансардой. Вокруг деревянных хором лежал обширный, укутанный снежным ледяным покрывалом сад. В довершение ко всему в глубине участка стояли несколько беседок, баня, и почти примыкающая к дому шашлычная, соединенная с основным зданием чем-то вроде крытой галереи. Выглядело все это очень красиво и уютно.

     На праздник Бирюк позвал всех, кого только мог, явно рассчитывая отметить двойное торжество на широкую ногу. Татьяна, конечно, была несколько шокирована, узнав приблизительное количество гостей.

     – Тридцать человек?! – с легкой паникой в голосе произнесла она, когда Бирюк как-то неосторожно обронил эту фразу, устанавливая рождественскую елку. – Да они же тут всё разнесут!

     – Танюша, ну не ворчи, пожалуйста, – взмолился Вова. – Тридцать – тридцать пять гостей, может чуть больше – это не так уж и много. Кто-то из них обещал позвать и своих друзей тоже, поэтому я не могу знать заранее точного количества, а, кроме того, некоторые обещали подойти после двенадцати, – когда отметят праздник с родителями.

     – Тань, тебе водички принести? – в дверях комнаты показался Антон со стопкой наколотых поленьев в руках для растопки печки, глядя, как Татьяна, совершенно ошарашенная, медленно опустилась на диван.

     – Н-н-нет, спасибо, Тош… – наконец откликнулась она, чуть отодвигая от себя коробку с елочными шариками. – Просто потом уборки столько будет… чур, прибираться будем все вместе! Никого из дома не выпущу, пока здесь всё вылизано не будет.

     – Конечно, любимая! – Вова послал ей воздушный поцелуй и принялся напевать: «только раз бывает девятнадцать в жизни лет…», при этом чудовищно фальшивя то ли от радости, то ли просто так.

     Тем временем остальные их друзья уже брели по заснеженным Люберцам в поисках нужного дома.

     – Бирюк сказал: улица Ленина, дом девяносто семь! – крикнул Слава пробирающимся за ним по его же собственным следам товарищам сквозь метель.

     Как только они сошли с платформы за городом, то тут же утонули по колено в сугробах – здесь снег никто и не думал убирать.

     – Ты уверен, что мы идём в правильном направлении? – крикнула ему в ответ Машка, стараясь пересилить вой ветра.

     – Понятия не имею, – огрызнулся тот.

     – Как обнадеживающе, – услышала Малиновская рядом с собой комментарий Евгена. Все время в пути он был необычайно тих и практически никому не возражал – наверняка исключительно потому, что измыслил какую-нибудь очередную пакость – решила про себя Маша. Ей уже не верилось в то, что Женя может вести себя нормально ради хорошего настроения у других, пусть даже и в канун такого замечательного праздника, как Новый год. Хотя… кто знает…

     Наконец им удалось выйти на какую-то более-менее широкую, очищенную улицу, и они буквально сразу же отыскали на ней нужный им дом – в округе он был чуть ли не единственным, в котором горели практически все окна и ярко переливались гирлянды – это уже постарался Антон. Пока друзья преодолевали путь до калитки, они увидели, как туда же зашла ещё одна группа веселой молодежи, опередив их лишь на каких-нибудь полминуты. До наступления Нового года оставались считанные часы, и гости уже начинали собираться.

     Пройдя последние несколько десятков метров, ребята вошли в дом. Со всех сторон на них тут же навалился веселый гомон, звуки музыки и вкусные запахи готовящихся блюд. Внутри было уже довольно много народу: все суетились, куда-то бегали, что-то кричали друг другу на разные голоса – создавалось ощущение столпотворения и полной неразберихи. Пока Малиновская и остальные раздевались, пытаясь хоть каким-то образом пристроить свою одежду (все вешалки в коридоре уже давно были заняты, и большинство курток самых разных цветов были попросту свалены на креслах в огромные кучи), к ним вышли Антон и Бирюк.

     – А-а, вот и самые мои главные гости пожаловали! Проходите-проходите! – Вова по очереди жал руки парням и попутно расцеловывался с девчонками.

     От внимательных Машиных глаз не укрылось, что, пока парни обменивались рукопожатиями, получилось так, что Антон оказался прямо напротив Евгена и слегка замялся, не зная, стоит ли приветствовать и его тоже – после той перепалки в Румынском зале Нифльхейма они так и не обменялись хотя бы парой фраз. Но тут вроде подоспел Бирюк, и Антон – как бы тоже за компанию – пожал руку Евгену сразу после него. По Жениному лицу в этот момент вообще совершенно невозможно было понять, какие эмоции он испытывает и о чем думает – с его стороны это было будто бы беспристрастное, ни о чем не говорящее приветствие.

     Когда все разделись, Бирюк позвал всех парней за собой, чтобы те помогли ему перетащить какой-то стол и ещё закрепить ёлку, с которой, как было понятно из его слов, имелись какие-то проблемы.

     – Вы, девчонки, пока побродите тут, – уже уходя, Вова неопределенно махнул рукою Маше и Насте, имея в виду, очевидно, весь дом в целом. – Я просто не знаю, нужна ли Таньке какая-нибудь помощь на кухне или они, может быть, уже всё с остальными девочками приготовили. В любом случае, если что-то будет нужно – она вас найдёт. – и с этими словами он скрылся за дверью.

     Немного потоптавшись в коридоре, подруги прошли в большую комнату, в которой уже начали накрывать столы и стелить огромные, расшитые красными маками скатерти. Толпилось много народу, и Маша даже не всех знала в лицо: у Бирюка имелось великое множество знакомых, коллег и друзей – какие-то люди были ей совсем не знакомы, которых она видела в первый (и, скорее всего, в последний) раз, а кое-кто уже попадался ей на глаза, но она не могла припомнить ни время, ни место, где это могло происходить, и не знала их имена. Кажется, как-то Татьяна говорила им, что будет несколько человек из их двора, и теперь Малиновская вместе с Настасьей пыталась отыскать в толпе хоть какие-то хорошо знакомые физиономии.

     – Мы стоим тут, как дуры! – шепнула Настя Маше и, подхватив её под руку, потянула вглубь толпы.

     Пока они рассматривали закуски, уже появившиеся на некоторых столах (Малиновская украдкой даже попробовала некоторые из них, потому что немного проголодалась), к ним подошёл незнакомый парень.

     – Девушки, разрешите угостить вас шампанским, – произнёс он с едва заметным кавказским акцентом, протягивая каждой из них по бокалу. Его голос был низким, приятным и тягучим – Маша отчего-то даже представила себе вязкий, янтарный мёд, переливаемый из одной емкости в другую. Она, поначалу слегка растерявшись, взяла из его рук бокал.

     – Как вам тут отдыхается? Вы подруги Тани? Или Бирюка? – спросил молодой человек, слегка улыбнувшись.

     Малиновской показалось, что вопросы были более адресованы Настасье, чем ей, и пока подруга что-то отвечала невпопад, тоже явно растерявшаяся, у Маши было немного времени, чтобы как следует рассмотреть так внезапно свалившегося на них ухажёра. Черные волосы, и такая же густая, черная щетина на шее, щеках и подбородке, которая, впрочем, очень ему шла. Красивые карие глаза в обрамлении пушистых ресниц. По национальности он явно был азербайджанец или что-то типа того – она не сильно разбиралась в народностях, которые в Москве обычно называют общим понятием «лица кавказской национальности». Мысленно отметив про себя накачанность его рук, Маша подумала: боже, да у него один бицепс больше, чем вся моя голова! Пребывая в собственных мыслях, она ещё услышала напоследок как будто со стороны достаточно холодно произнесённую фразу Настасьи: «вообще-то у меня есть молодой человек, и он здесь», прежде чем её громко окликнули по имени.

     Развернувшись на радостные вопли «Машка-а-а!», она с удивлением обнаружила рядом с собою Мишу – того самого, с которым они вместе работали в кафе «Луна».

     – Ой, здарова! – заулыбалась Малиновская. – А ты как тут оказался? Я и не знала, что ты, оказывается, знаком с Бирюком!

     – Привет, – Мишка обнял её и поцеловал в щеку. Отчего-то Малиновской это было не особенно приятно. – Честно говоря, меня Оксана с собой позвала, и я с ней за компанию пришёл. Ну та, которая в соседнем подъезде от тебя живёт. – пояснил Мишка, глядя на озадаченное Машино лицо.

     – Ах, эта, – догадалась Маша. – Ну, понятно. Слушай, как у вас там дела на работе-то? Что-нибудь изменилось? Как там эта «кургузая сосиска» поживает? – засмеялась она, имея в виду Ивана Васильевича, своего бывшего начальника.

     – Ой, сейчас я тебе много чего интересного расскажу… – начал Миша, и они надолго погрузились в обсуждение того, что именно произошло на Машиной работе за все время с того момента, когда её уволили.

     Немного позже – Малиновская не знала точно, сколько времени прошло – её нашла Татьяна и попросила помочь на кухне, потому что она совершенно не успевала порезать салаты, хотя там ей и помогала целая орава девчонок. Маша этой просьбе даже немного обрадовалась: разговорчивый Миша её уже немного утомил, и она с некоторым удовольствием избавилась от его общества. Всё-таки иногда Михаил тараторил, точно сорока, и это слегка утомляло.

     Разыскав глазами Настасью, которая всё ещё разговаривала с тем самым чернявым парнем и, поймав её обреченный взгляд, она поняла, что подругу необходимо спасать и утащила её с собой на кухню, сказав, что без Насти там ну никак не обойтись. Молодой человек с нескрываемым сожалением отпустил её от себя, добавив, что ещё обязательно с нею поболтает после.

     – Кто это вообще такой? – спросила Малиновская, когда они вместе с Настей в окружении многих девчонок на кухне помогали доделывать последние блюда, внося финальные штрихи в украшения холодных закусок.

     – Да чёрт его знает! – Настасья округлила глаза. – Сказал, что его зовут Марат. Пристал просто как банный лист. Причём он реально ко мне клеится, представляешь? Я ему прямым текстом говорю, что у меня парень есть, а он – никакой реакции, как будто не слышит. Очуметь просто!

     – Значит, ты не так уверенно ему об этом говоришь. – ляпнула Машка.

     Настасья недовольно посмотрела на неё.

     – Этот Марат ко всем пристаёт, – сказала одна из девушек с винегретом и петрушкой в руках, услышавшая их разговор. – С ним надо быть поаккуратнее, ему только одного и надо.

     – А по мне, так он очень даже симпатичный, – сказала другая.

     – Ну если кто хочет приключений на одну ночь, так это, конечно, не проблема, – парировала та. – Но явно не для тех, у кого уже имеется молодой человек. – и она выразительно посмотрела на Настасью.

     Малиновская встретилась глазами с подругой и кивнула головой, как бы говоря: – Вот-вот! Смотри в оба!

     Настя в ответ лишь тихонько пожала плечами, и было не совсем понятно, что бы это значило.

     Бирюк вместе с остальными парнями вошёл в комнату, где уже сияла и блестела огнями новогодняя ёлка, украшенная множеством разноцветных шаров. По стенам была развешана зеленая и серебристая мишура, а под потолком привязан к люстре большой переливающийся шар.

     – Ребят, – обратился Бирюк к Антону и Евгену. – Вас я попрошу спустить со второго этажа в гостиную ещё один обеденный стол, потому как народу очень много, и могут не все поместиться. Он довольно-таки тяжелый, поэтому, если вдвоем не управитесь, попросите Андрея вам помочь – он тоже там на втором этаже что-то делает, его Таня попросила. – Бирюк ухмыльнулся.

     – Андрей, – это который в соседнем дворе от нас живет, через дорогу? – уточнил Антон. – У него ещё собака есть, спаниель такой полоумный?

     – Да-да, он самый! – засмеялся Бирюк, и Антон с Евгеном, выйдя из гостиной, ушли по направлению к лестнице на второй этаж.

     – Так, ну а вы, – Вова посмотрел на Славу и Семёна, хитро прищурив глаза. – Поможете мне закрепить эту дурацкую ёлку. Как видите, мы её уже нарядили, но она два раза падала. Короче говоря, совсем не держится. Там даже пару игрушек разбилось – хорошо, что Танька этого не видела, – при этих словах он слегка понизил голос, как будто Татьяна могла его услышать даже через стены.

     – Бирь, а тарелки у тебя только в шкафу, который на кухне? – симпатичная светловолосая девчонка просунула голову в дверь.

     – Нет, Ксюх, там ещё один шкаф есть с сервизами, он прямо под лестницей на второй этаж стоит. – ответил Бирюк. – Так что оттуда тоже все доставайте.

     Девушка кивнула и прикрыла дверь.

     – Хорошо хоть девочки помогли Тане с готовкой, а то я вообще не представляю, как бы мы со всем управились, – Вова на мгновение в задумчивости замер посреди комнаты, а потом, как будто опомнившись, вздрогнул и начал суетиться.

     – Так, Сеня, ты вставай на стул и держи у ёлки макушку, а ты, Слав, держи вот здесь, посередине ствола. Крестовина совсем плохая, так что сейчас мы это дерево запихнем в ведро с песком, а потом я низ веревкой обмотаю, – говорил Бирюк.

     Пока они ковырялись, из кухни через слегка приоткрытую дверь доносились женские визги и смех – там девушки в крайне веселой обстановке готовили праздничное угощение. Сверху послышался какой-то скрежет – на втором этаже явно что-то передвигали. Семён возвел глаза к потолку и немного задумчиво произнёс:

     – Как вы думаете – ну, в свете последних событий – Антон с Евгеном там не передерутся? Может, не нужно было их вдвоем отправлять?

     – Нет, не думаю, – отозвался Бирюк, путаясь в нижних ветках ели и засыпая ковер зеленой хвоей. – Они ведь прекрасно знают, к чему это может привести.

     – Что ты имеешь в виду? – не понял Слава.

     – Они оба понимают, что обладают огромной магической силой. – начал объяснять Бирюк. – Я полагаю, глупо было бы не признать, что они, как ни крути – чрезвычайно могущественные элементали. И Евген, и Антон достаточно умны и дальновидны, чтобы не опуститься до какой-то там рукопашной потасовки – да им это и не нужно. А если уж они схлестнутся – то это явно будет некий глобальный магический конфликт, а не жалкая драка в частном доме в каких-то там Люберцах.

     – А, если честно, – поинтересовался Сеня, – ты и вправду думаешь, что у них может дойти дело до открытого противостояния?

     – При все более развивающейся нетерпимости и заносчивости Евгения и, как следствие – всё более возрастающей паранойи Антона как ответной реакции – я вполне допускаю такую возможность. – Бирюк произнёс это почти шепотом, потому что в этот момент мимо них несколько здоровых парней тащили стулья. – Думаю, что последствия этого оказались бы ужасными для нас всех. Помните шуточный поединок Антона и Сильфиды? Не знаю, как вы, лично я был впечатлён. Поэтому если они… – Бирюк не закончил мысль, немного помолчал и сказал: – Они оба боятся этого поединка. Но боятся по разным причинам.

     – О чём это ты? – Слава даже не заметил, как перестал держать елку, отчего она начала опасно шататься в разные стороны.

     – Потому что Евгений боится проиграть этот бой, а Антон – выиграть, – тихо произнёс Бирюк. У него было такое выражение лица, словно он и сам это только что понял.

     – Как так? – спросил Сеня.

     – Я думаю, резонно предположить, что исход такого боя будет, скорее всего, смертельным – ведь каждый из них всегда доводит начатое до конца, если вы ещё не заметили. И если Антон выиграет – это значит, что ему придется убить Евгения. Зная Антона… полагаю, что ему даже сама мысль об этом внушает ужас!

     – А Евген? Ты сказал, он боится проиграть? Но ведь если он проиграет, он умрёт. В таком случае, не всё ли ему равно, каков будет исход поединка?

     – И все же Евгену, скорее всего, такой итог кажется жалким и унизительным, вне зависимости от того, погибнет он или нет. Он хочет оставить после себя нечто большее, чем просто воспоминания… представьте себе, все будут говорить потом: Владыка Вод одолел Огненного Князя. Он не хочет такой памяти о себе. Ему важно даже то, что скажут о нём после смерти. Даже уйдя на тот свет, он желает оставить всем нам образ, овеянный величием…

     – Здорово ты всё это понимаешь! – Славик, кивая, похлопал Вову по плечу.

     – Просто выстраиваю логические цепочки, вот и всё, – ответил тот.

     Они ещё некоторое время возились с елкой, пока с кухни не раздался Танин крик: – Во-о-ов! Подойди сюда!

     – Так, вы вот тут довяжите ещё – и всё. Я скоро вернусь, – и Бирюк убежал помогать Тане.

     Таким образом, разговор был прерван, и Семён со Славой продолжать его не стали – да и что тут ещё можно было бы добавить?

     Наконец елка была закреплена и уверенно установлена, все блюда – доделаны, приготовлены и украшены, а гости – отловлены по всему дому и лично, твердой хозяйской рукою Бирюка усажены за столы. Несмотря на все Танины старания, которая постоянно пыталась пересчитать количество гостей и полагающихся им стульев и тарелок, народу все равно оказалось немного больше, поэтому некоторым места за столом все же не хватило, и они расселись на диване и креслах в этой же комнате, вполне, впрочем, довольные и ничуть не обиженные. Настойчивые попытки Бирюка в том, чтобы все члены Авалона сидели друг рядом с другом тоже успехом не увенчались – все своевольничали и садились кто и где хотел. Получился полный разброд: Слава и Семён уселись в одном конце стола, Бирюк, Таня и Антон – в другом, а Мария с Евгеном, разделённые (хвала небесам!) Настасьей, очутились примерно посередине, хотя середина эта тоже была довольно условной – составленные столы петляли и извивались змейкой несколько раз, чтобы целиком уместиться в одной гостиной.

     Шустрый и вездесущий Марат специально сел так, чтобы расположиться прямо напротив Настасьи, и все это время подмигивал ей, весело скалясь и бросая недвусмысленные взгляды что, конечно же, не укрылось от внимания Евгена. Пока что он, разумеется, молчал, не желая устраивать разборки при стольких свидетелях, но бедную Настю определенно ожидали впереди не самые приятные минуты очередных диктаторских нравоучений. Маше подругу было, конечно же, жалко, но она уже была рада хотя бы тому, что Михаилу, так жадно рвавшемуся усесться рядом с нею, этого сделать не удалось – соседнее место заняла совсем незнакомая ей полная девушка, в огромных количествах пожиравшая все, до чего могла дотянуться своими толстыми руками. Это Малиновскую вполне устроило: по крайней мере, можно было спокойно наслаждаться праздником, не отвлекаясь на бредовые истории соседей по столу.

     В итоге к еде приступили буквально за пятнадцать минут до наступления Нового года; потом все вместе дружно послушали торжественное обращение президента, постоянно прерываемое чьими-нибудь нелепыми комментариями, а под бой курантов с бокалами, стаканами и кружками чокались со всеми подряд, и громко и оглушительно кричали «УРА-А-А!», так что даже закладывало в ушах. А после уже началась полная неразбериха и кто, где и когда был в какой-либо момент времени, – понять не представлялось никакой возможности. Кто-то – вроде Славы – упорно не желал вылезать из-за стола, пока не съест всё, что можно; часть гостей во главе с Бирюком почти сразу же отправилась на улицу пускать фейерверки (благо бушевавшая метель к этому времени уже заметно поутихла), и оставшиеся в доме едоки всякий раз дружно вздрагивали, когда в небе над домом раздавалось очередное «БА-БАХ!», а затем гостиную ярко озаряли вспышки всех мыслимых и немыслимых цветов.

     Малиновская первое время тоже посидела за столом (все-таки очень уж поздно они приступили к ужину, если его можно было так назвать, и времени, чтобы как следует поесть, оказалось не так много), потом она пару раз выбегала во двор смотреть на запускаемый салют, но каждый раз почему-то забывала куртку, и потом бегом неслась обратно в дом, клацая зубами от холода.

     Немного позже врубили музыку и начались танцы, хотя, честно говоря, это больше было похоже не на прекрасное и эстетическое зрелище, а на дикие пляски невменяемых африканских зулусов. Нельзя было сказать, что новогодний банкет прекратился – просто, когда музыку на время выключали, выбирая, какой из дисков ставить следующим, все снова дружно садились за стол, набивая свои животы. Во время танцев за столами по-прежнему жевали, но хотя бы не все.

     Кроме того, примерно к часу ночи подошли и те, кто встречал Новый год с родителями, а часть гостей, наоборот, бесследно растворилась. Хотя, вполне возможно, кто-то из них просто ушёл на улицу делать шашлык, а некоторые сладкие парочки уже успели уединиться в комнатах на втором этаже. В любом случае, народу явно не убавилось, если даже не сказать наоборот, и безудержное, никем не останавливаемое веселье продолжалось всю ночь напролет, пока на часах не наступило пять утра. Малиновская запомнила это время лишь потому, что, успев потанцевать три раза с приставучим Мишкой, один раз с Антоном и ещё один – с каким-то совершенно незнакомым парнем (сквозь грохот музыки она разобрала, что его звали не то Тимофей, не то Тимур), она вышла в коридор и посмотрела на часы, стрелки на которых показывали три минуты шестого.

     На куче курток в коридоре уже кто-то крепко спал и видел замечательные сны. Хмыкнув себе под нос, Мария занесла на кухню стопку каких-то грязных тарелок, которые ей по пути всучила Татьяна, и решила выйти на улицу, чтобы слегка проветриться. По дороге к двери ей попались Настасья и Евген, которые, как обычно, уже начали выяснять отношения. Маша попыталась тихой мышкой прошмыгнуть мимо них, чтобы и их не смущать, и самой не нарываться на неприятности, но часть разговора всё-таки услышала – уши-то не заткнёшь.

     – А я тебя спрашиваю: какого хрена он с тобой заигрывает? – громогласно интересовался Евген, который, по-видимому, был уже довольно сильно пьян. – Я тебе этого не позволю!

     Речь, как поняла Малиновская, шла о Марате.

     – Вместо того чтобы сейчас выговаривать это мне, иди и разбирайся с ним сам, если ты такой крутой! – в тон ему отвечала Настя.

     – А вот я сейчас и пойду! – хорохорился Евген. – И выясню! А ты – дура… совсем распоясалась! Всегда недовольна. Всегда от меня что-то требуешь. А для того, чтобы требовать – нужно самой соответствовать! – его гневный монолог начал сливаться в одну сплошную кашу, в котором Женя начал припоминать ей всё.

     Последнее, что услышала Малиновская перед тем, как прикрыть дверь, ведущую на улицу, был негромкий голос Настасьи:

     – Мне ничего от тебя не нужно, кроме твоей любви. Но, видимо, даже этого мне не суждено дождаться. Всё, что больше любви, я не требую, нет…

     Напоследок Марии показалось, что Настя заплакала, хотя это было ей понято чисто инстинктивно, потому что, закрыв дверь, она уже просто физически не могла этого услышать.

     Малиновская неторопливо вышла в зимний сад, ласково укутанный белыми снегами. Замерзшие в нем яблони и вишни застыли безмолвными изваяниями, погруженные в долгий беспробудный сон. Маша тихонько подошла к одной из яблонь, коснулась шершавой коры. Постояв так с полминуты, она почувствовала, как будто где-то глубоко-глубоко внутри, словно едва уловимые отголоски далекого эха, бьётся, погруженное в сон, зеленое яблоневое сердце. Дерево словно почувствовало её прикосновение, потянулось к ней своими сонными руками-ветками.

     – Спи, спи, – тихонько прошептала Мария. – Твое время пробуждения ещё не пришло. До весны много дней и много ночей – и дерево, будто тяжело вздохнув, застыло вновь – усталое и спокойное. Было похоже, словно мама подошла к своему крепко спящему ребенку поправить одеяльце, и он, чуть шелохнувшись от её ласковых прикосновений, повернулся на другой бок и стал смотреть новые сны. Замечательный всё-таки тут сад. В этой волшебной ночи он выглядит как огромная сказочная роща.

     Под ногами что-то хрустнуло. Маша отошла немного в сторону, пригляделась и поняла, что это одна из красочных упаковок от фейерверков, которые ребята пускали несколько часов назад. Она просто молча стояла, разглядывая заиндевевшие ветки над головою, спокойная и умиротворенная, предаваясь каким-то своим, лишь одной ей ведомым воспоминаниям. Чуть дальше от неё, в Шашлычной, находились пять-шесть человек, все еще возясь с очередной порцией запекающейся на углях свинины, а в одной из дальних беседок трое девчонок хохотали, зажигая бенгальские огни.

     Маша услышала, как позади неё скрипнула дверь и, обернувшись, увидела Бирюка.

     – Ага, вот у нас тут кто! – улыбаясь до ушей, произнёс он. Вова подошёл, так по-братски обнял её и поцеловал в щёку. От него сильно пахло вином, а может и чем-то покрепче. – Как же я вас всех люблю. Ты просто не представляешь, как! – признался Бирюк.

     – Хорошо, что Танька не видела, как ты всех любишь, – засмеялась Машка, толкая друга кулаком в бок. – А то она бы тебе сейчас надавала тумаков!

     – Только тс-с-с! – Бирюк приложил палец к губам. – Об этом – ни слова.

     Он посмотрел на ребят в Шашлычной и серьезно спросил:

     – Ты сегодня пробовала шашлык?

     – Кажется, нет, – начала припоминать Малиновская, – а что?

     – Я тебе сейчас принесу.

     Бирюк направился в сторону веселой компании, а через пару минут вернулся к ней с шампуром в руках. Горячее мясо пахло очень вкусно и соблазнительно.

     – Я скоро вернусь, – сказал Бирюк, вручая ей угощение, и утопал обратно в дом. Малиновская даже не успела его поблагодарить.

     Она стояла и задумчиво жевала кусочки шашлыка, по очереди аккуратно стаскивая их с шампура. Было очень вкусно. Конечно, можно было кусать и прямо с него, но она боялась, что таким образом запачкает соком свою нарядную кофту. Доев, она ещё немного постояла на свежем воздухе и, напоследок взглянув на заснеженную яблоню, вернулась обратно в дом.