Текст книги "Бритва Оккама"

Автор книги: Анри Левенбрюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

Анри Лёвенбрюк
«Бритва Оккама»

Братьям Сешанам, тонким ценителям триллера и обитателям домика мечты на Монмартрском холме

Предисловие

Эта книга – сплошной вымысел. Да я и не думал выдавать то, что вы здесь найдете, за реальные факты. Не такой я человек…

Тем не менее тетради Виллара из Онкура действительно существуют, и, если верить историкам, в этой таинственной подшивке не хватает нескольких страниц.

То, что осталось от рукописи, датированной XIII веком, было найдено в 1825 году среди бумаг из аббатства Сен-Жермен-де-Пре и ныне хранится в Национальной библиотеке под грифом MS. Fr. 19093. Многочисленные копии вы найдете в Интернете.

Я искренне благодарен Фабрису Мацца, автору «Большой книги загадок», который помог мне расшифровать секретные страницы Виллара.

Первая часть
Свет

Не следует умножать сущности сверх необходимого.

Уильям Оккам (1285–1347)

Виллар из Онкура приветствует вас и просит всех, кто воспользуется устройствами, которые найдет в этой книге, помнить о нем.

Виллар из Онкура (ок. 1200—ок. 1240)

1

Услышав, как длинная и толстая игла мягко входит в его череп, Кристиан Константен понял, какая лютая смерть ему уготована.

И этот свет, все более ослепительный.

Распростертый на дубовом столе, он уже давно не мог пошевелиться. Парализующее вещество, которое ему ввели, оказалось сильнодействующим и необычайно коварным: Кристиан Константен осознавал все, что проделывали с его телом, плотью, головой, но не мог сопротивляться. Он лишился даже возможности выразить охвативший его панический ужас.

Видимо, руки ему связали в самом начале, когда лекарство еще не подействовало, а теперь тело полностью отказывалось подчиняться. Ему предстояло стать бессильным свидетелем собственного неспешного умерщвления. Не ведать, не понимать, в чьей власти и почему он оказался, было пыткой более жестокой и варварской, чем сама мысль о смерти.

И хотя по-настоящему он не почувствовал иглу, ярко блеснувшую где-то рядом, он все-таки слышал, как она проходит сквозь родничок и узкую щель, проделанную в шве лобной и теменной костей.

Сначала послышались отвратительные чавкающие звуки, потом сухое потрескивание, словно кусок железа терли о толстую кору. Затем неглубокое и осторожное проникновение в податливую массу – теменную долю мозга. Неотвратимое кропотливое вторжение, словно хоботок гигантского насекомого, откладывающего яйца в живую плоть.

Мне буравят мозг, а я в сознании.

Пока игла все глубже входила в его мозг, он пытался убедить себя, что все это ему снится. Но сны не бывают такими яркими, Кристиан. Пусть сны и вводят нас в заблуждение, зато реальность не лжет.

Жидкость растеклась по мозгу. Внезапно его страх обратился в рой смутных картинок.

С этого момента в голове у него все перепуталось. То ли спасительный выход, то ли отражение близкой смерти в последнем зеркале. Похоронная музыка. Вспышки разрозненных образов, заполонивших ум и поле зрения. Обрывки его – или чьей-то еще – жизни: жена, прожитые им шестьдесят лет, незнакомые, забытые лица, оглушительный шум и этот свет, все более ослепительный.

И вдруг все погасло.

Потом наступил холод смерти, ледяной поток, поглотивший его целиком. Боль, страх, бессчетные вопли, не находившие выхода.

За долю секунды до смерти Кристиана Константена осенила последняя, короткая и точная мысль. Последний осколок сознания.

Во внезапном озарении он понял.

Понял, почему его убивают.

Его квадрат. Их секрет. Все очевидно. Запоздалая, но неопровержимая догадка. Сейчас их секрет будет похищен. Столь древний секрет.

И тогда он умер.

2

I. В начале.

Первый квадрат у нас в руках. Сама розетка заключает в себе все тайны микро– и макрокосма.

Теперь нас ничто не остановит.

Пустота должна проступить.

Вторая часть
Небо

3

Сон Ари Маккензи внезапно прервал звонок телефона на другом конце квартиры. Сквозь жалюзи белесыми полосками пробивалось низкое зимнее солнце. Он протер глаза, взглянул на будильник у изголовья. С трудом разобрал четыре красные цифры. Расплывчатые очертания постепенно прояснились. 08.13. Кто названивает ему в такую рань?

После нескольких звонков сработал автоответчик. Ари сел в постели. Он колебался. Что толку нестись в гостиную, ведь все равно телефон умолкнет у него перед носом? Так случается всегда – одно из типичных проявлений подлых законов Мёрфи. Он ругнулся. Кому приятно, чтобы его подняли ни свет ни заря, особенно если накануне он засиделся допоздна с бутылкой Доброго шотландского виски.

Он сразу узнал голос Поля. Поля Казо, самого старого друга его отца. И быстро понял, что творится что-то ненормальное.

– Ари! Умоляю… Случай сверхсрочный. Приезжай ко мне в Реймс, как только получится. Сегодня же. Время не терпит. Я… Я ничего не могу рассказать по телефону. Все очень серьезно… Я…

Ари спрыгнул с кровати и бросился в гостиную, но, когда он добрался до телефона, Поль Казо повесил трубку, а кассета старого автоответчика уже перематывалась.

Он рывком выдвинул ящик комода и достал записную книжку. Поспешно набрал номер Поля Казо. Занято. Чертыхнувшись, Ари повесил трубку, затем повторно набрал номер, и снова безрезультатно.

Не теряя времени, он побежал в ванную, натянул джинсы и белую рубашку, подхватил мобильный и, на ходу заправляя рубашку, направился к двери. Снял с вешалки кобуру, сунул в нее «магнум-манурин 357», который прятал в обувной коробке, надел плащ и вышел из квартиры.

Пока Ари Маккензи сбегал по скрипучей лестнице старого парижского дома, в голове у него вертелась последняя фраза, произнесенная другом его отца: «Я ничего не могу рассказать по телефону». Огибая обветшалую шахту лифта, он перепрыгивал через ступеньки, покрытые истертым красным линолеумом. Внизу он вытащил из кармана мобильник и на ходу вновь набрал номер Поля Казо. По-прежнему занято.

В этом году зима в столицу пришла рано. И не зима-заморыш, что ласково пощипывает затылок, а настоящая, мощная, как бульдозер, от которой толпы бездомных прячутся в метро, чтобы она не подкосила их, оставив с замерзшими сердцами на решетках под платанами, чертова зима, как в Первую мировую, когда закутанные в шерсть прохожие ежатся от холода, а изо рта валит пар.

Почти во всех кварталах Парижа холод разогнал людей по домам, но на улице Рокетт все еще было полно народу. В любое время тут царило оживление, кипела жизнь, вот почему Ари не хотел отсюда переезжать. И хотя его немного раздражало, что район Бастилии слегка обуржуазился, он так и не расстался с его многолюдными предместьями. Возможно, он и сам слегка обуржуазился.

Подняв воротник и засунув глубоко в карманы сжатые кулаки, он быстрым шагом пересек площадь.

«Приезжай ко мне в Реймс, как только получится. Сегодня же».

Никогда прежде Ари не слышал такой паники в голосе Поля Казо. Тот отличался невозмутимостью и нисколько не походил на человека, способного потерять голову из-за пустяков. Ари скорее назвал бы его самым уравновешенным из всех, кого ему доводилось знавать, – настоящий английский джентльмен, улыбчивый, спокойный, доверчивый. Звучавшая в его послании тревога не предвещала ничего доброго.

После того как отец частично утратил рассудок, Ари обрел в Поле сдержанного, но надежного друга. Архитектор на пенсии, он регулярно приезжал в Париж из Реймса, чтобы навестить старого друга в специализированном заведении у Порт-де-Баньоле и выразить ему свою поддержку и неизменное участие. А еще он много времени уделял Ари, словно чувствовал за него ответственность. Единственный, с кем Ари мог вспомнить прежние, не такие уж далекие времена, когда его отец еще был способен вести связный разговор.

Поль Казо познакомился с Джеком Маккензи в самом начале пятидесятых, когда тот приехал из Канады без гроша в кармане. Они очень быстро подружились, и Поль всегда разделял их горе в трудные минуты: когда умерла Анаид, мать Ари, и после «несчастного случая», из-за которого Джек Маккензи так рано впал в старческое слабоумие. Ари испытывал к нему бесконечную благодарность и теперь никак не мог унять беспокойство. Очевидно, произошло что-то серьезное.

Он спустился в переполненное метро, чтобы доехать до Восточного вокзала.

4

II. Да будет твердь.

Я продвигаюсь по этой тверди, по предначертанному мне пути.

Как ни странно, это оказалось легче, чем в первый раз. Все движения получались сами собой. К тому же теперь я на освоенной территории. Он умер молча, ничему не удивляясь.

Меня охватило то же возбуждение, если не наслаждение. Наслаждение от вновь испытанных острых ощущений. От крови. От страха, который читается в их глазах перед самым концом. От того, что скрывалось в черепах. От запретного.

Я освобождаюсь от всего, что меня сковывает. В такие минуты я перестаю быть собой. Хотя мне нужно обрести свое «я». Такова моя миссия. Выполняя ее, я превосхожу себя.

Все становится на свои места. Тайна приоткрывается. Квадраты совпадают, и послание обретает форму. Тайна вырисовывается на астролябии. Вскоре нам удастся вернуться к истоку.

Пустота должна проступить.

5

Когда такси доставило его к дому Поля на улице Сален, в самом центре старого Реймса, Ари Маккензи тут же понял, что здесь разыгралась драма, и его сердце тревожно забилось.

Пасмурное небо устлали грозные тучи. Под углом к тротуару были припаркованы две полицейские машины и пожарный фургон. В шесть часов вечера уже стемнело. Зимняя мгла и холод, вставшие на цыпочки зеваки, синие проблесковые маячки, отражавшиеся на каменных стенах, без слов говорили о трагедии, и Ари накрыла волна страха. Судя по количеству полицейских, произошло нечто чрезвычайное.

Дрожащей рукой он расплатился с таксистом и выбрался на колючий мороз. – Мысли спутались от беспокойства, и уличный шум доносился до него как сквозь вату. Пока он пробирался сквозь толпу, перед ним разворачивались воспоминания, с картинкой и голосами, как на старой пожелтевшей рекламной пленке.

10 июня 1981 года. Как обычно, после 16.30 он возвращается домой по улице Жан-Франсуа-Лепин в Восемнадцатом округе. И вот он у входа в квартиру на бульваре Шапель, на последнем этаже старого дома. Дверь ему открыл взволнованный Поль Казо:

– Твоя мама… мама умерла, мой мальчик.

– Как это – умерла?

– Как… Значит, она перестала жить.

Потом Поль Казо провел с ними несколько недель, пока Джек Маккензи не пришел в себя настолько, чтобы продолжать жить. Одному воспитывать сына.

Прошло время. Овдовев, Джек Маккензи замкнулся в себе, даже с родным сыном он разговаривал неохотно. Днем он исполнял обязанности лейтенанта полиции в квартале Гут-д'Ор, а по вечерам стал выпивать. 31 декабря 1992 года. «Несчастный случай». Облава в дилерском притоне. Плановая проверка обернулась бедой. Джек получил в грудь пулю девятимиллиметрового калибра. Был канун Нового года, спасатели приехали с опозданием. Десять минут сердце не билось. Гипоксия, повреждение мозга. Врач диагностировал неврологическое раннее слабоумие. «Вы должны понять, месье Маккензи, что ваш отец уже никогда не будет прежним». И снова лицо Поля: он всегда рядом, верный, ненавязчивый. Надежный.

Стоп-кадр.

Ари с трудом протиснулся между зеваками и бросился к воротам. Предъявил свое удостоверение, хотя по глазам полицейского понял, что тот признал в нем своего, а то и вспомнил, кто он такой.

Случалось, Ари Маккензи узнавали даже в провинции, и не потому, что он приобрел славу выдающегося столичного сыскаря, а скорее из-за скандальной репутации, которую он стяжал в Национальной полиции несколькими годами раньше.

– Что тут?

– Убой.

Это слово как кинжал вонзилось в нутро Ари. Все гораздо хуже, чем он думал.

И все-таки он отказывался признать очевидное. Попытался дышать ровнее. Не стоит сразу впадать в панику. Еще оставалась надежда, что жертвой был кто-то другой: в конце концов, Поль – не единственный жилец этого дома. Хотя вряд ли это простое совпадение.

Собравшись с духом, Ари миновал обшарпанный вестибюль и направился к винтовой лестнице. Готов ли он выдержать то, что, вероятно, ждет его наверху? У него в ушах все еще звучал голос Поля: «Я ничего не могу рассказать по телефону».

Он поднялся по ступенькам, сначала медленно, потом все быстрее. Его тело словно уже смирилось с неизбежным. Земля уходила у него из-под ног. Держась за старые деревянные перила, он задрал голову и увидел людей на лестничной клетке второго этажа. Дверь справа.

Так и есть. Это квартира Поля Казо.

6

Шикарный ресторан на проспекте Франклина Рузвельта напротив Музея открытий и изобретений, отделанный в стиле бель-эпок. Позолота, бархатные драпировки, белоснежные скатерти, приглушенный свет. В уютной атмосфере большого зала негромко разговаривали посетители, неслышно скользили официанты в безупречных темных костюмах. Тихая заводь посреди парижской сутолоки.

Двое мужчин сидели друг против друга за стоящим в стороне столиком. Они выбрали этот ресторан не случайно. Конфиденциальность здесь входила в перечень услуг.

Первый, лет шестидесяти с небольшим, с удлиненным лицом, лысый и худощавый, отличался элегантностью английского лорда или старого актера Лондонского королевского театра. Второй, на вид лет сорока, круглолицый, бледный, с короткими черными волосами и в солнечных очках, скорее напоминал молодого директора крупной компании – полный энергии, с дерзким блеском в глазах.

– Держите. – Старший положил на белую скатерть крафтовый конверт.

– Это оригинал?

– О чем вы? Пока только копия. Оригиналы получите, когда все будет закончено. Таковы условия нашего соглашения, любезный, вам ли этого не знать!

Человек в черных очках взял конверт и, не открывая, убрал его во внутренний карман пиджака.

Подошел официант и обмахнул скатерть специальной щеточкой. Оба заказали кофе, причем пожилой – подчеркнуто учтиво. По контрасту резкий тон того, что помоложе, был особенно заметен.

– Вы уверены, что выбрали подходящего исполнителя для этой работы? – осведомился молодой.

– Вполне. Тут у меня нет никаких сомнений. Мы же получили два первых квадрата? Согласитесь, пока все происходит точно так, как было задумано.

– Да, пока. Но я, возможно, предпочел бы другую кандидатуру. Вы же остановили свой выбор на самой загадочной фигуре из вашей… группы. В любую минуту вас могут подставить.

– Самые верующие нередко оказываются и самыми верными. Думаю, преданность нашему делу того, о ком мы говорим, не вызывает сомнений. Положитесь на меня. По этому поводу беспокоиться нечего. Но не исключено, что у нас возникла небольшая проблема…

Мужчина нахмурился. Он не выносил эвфемизмов. Для него «небольших проблем» не существовало.

– В чем дело?

– Похоже, архитектор обратился к одному из своих друзей. Так вот, этот друг… Как вам сказать… Это не первый встречный.

– То есть?

– Имя Ари Маккензи вам о чем-нибудь говорит?

Лицо сорокалетнего потемнело.

– Ясно. Как некстати. Спасибо, что предупредили.

– Желаете, чтобы я внес его в список? – поинтересовался старик.

– Нет. Я сам им займусь. Пусть ваш исполнитель не тратит время на подобные помехи. Доведите дело до конца. Сосредоточьтесь на квадратах, остальное я беру на себя.

– Понял вас.

– Осталось еще четыре…

– Да, четыре. И пустота должна проступить…

– Да будет так, – заключил мужчина в очках, одним глотком допивая кофе.

7

Когда Ари вошел в комнату, его замутило.

Внутри уже толпились люди. Место преступления исследовали эксперты из криминалистической службы. Фотографировали, снимали отпечатки пальцев, делали замеры… Но Маккензи разглядел за их спинами труп.

За годы службы ему не раз доводилось находить изувеченные тела и следы убийств, совершенных с особой жестокостью. Со временем он свыкся с ними. Но на этот раз распростертое перед ним тело не принадлежало незнакомцу. Это был Поль. Мертвый. С дыркой в черепе.

Ари прислонился к дверному косяку и на секунду зажмурился. Но перед глазами, словно отпечатавшись на сетчатке, стояла все та же картина.

Совершенно голого старика привязали к столу, обмотав запястья, щиколотки и торс тонкой белой веревкой. На руках и груди остались следы ударов, правая надбровная дуга была рассечена и покрылась засохшей кровью. На коже проступили синюшные пятна. Череп тщательно выбрит. Несколько седых волосков пристало к краю стола и полу. Почти посередине макушки, на месте родничка, из отверстия диаметром около двух сантиметров сочились последние капли вязкой сероватой жидкости. На лице застыло выражение ужаса, усиленное начавшимся трупным окоченением, широко раскрытые глаза неподвижно уставились в потолок. Роговица, местами уже помутневшая, делала взгляд ледяным.

От стойкой вони, заполнившей комнату, у Ари защипало в носу. В отвратительном запахе искромсанной плоти, пота и экскрементов явственно различалось что-то еще. Напоминавший воздух в анатомичке кисловатый душок, от которого тошнота только усилилась.

В открытое окно на кухне врывался январский холод. Ари зажал нос носовым платком и потер лицо, словно пытаясь отогнать страшные образы.

– Он имеет право здесь находиться? Эй, месье! Вы мне свет загораживаете…

Голос фотографа из криминалистической службы.

– Ладно тебе, Марк, он из наших.

Комиссар Ален Буватье, низкорослый худой мужчина лет тридцати, коротко стриженный, гладковыбритый, с тонкими чертами, подошел к Ари:

– Вы в порядке? На вас лица нет.

В тот же миг Ари ослепила очередная вспышка. При ярком свете на долю секунды кровь, разлитая вокруг стола, показалась ему еще краснее, а тело Поля – бледнее.

– В порядке, – ответил Ари неуверенно. – В порядке… Просто я… Я его знал.

Комиссар нахмурился:

– Так вы поэтому приехали? Я-то думал, что госбезопасность в деле… Вы при исполнении?

– Нет, у нас была назначена встреча.

Буватье медленно кивнул. Он старался держаться уверенно, но Ари догадывался, что он не привык к подобным зрелищам. Вряд ли в Реймсе такое случается часто, а комиссар еще молод.

– Вы подтверждаете, что это действительно Поль Казо?

Ари с трудом сглотнул. Он бы предпочел подтвердить обратное.

– Это он.

– Ясно. Спасибо. Ладно, возможно, вам не стоит здесь оставаться, тем более что юридических полномочий у вас нет… Теперь вам лучше выйти, а показания я у вас возьму завтра в комиссариате.

– Нет… Погодите, это же друг моего отца, я бы хотел…

– Вот именно, – отрезал комиссар. – Я сожалею, но позвольте нам делать свою работу. К тому же вот-вот подъедет прокурор…

Ари подчинился. Он понимал, что настаивать бесполезно, да и ни к чему ссориться с коллегами. По-настоящему больше всего ему сейчас хотелось, выпить неразбавленного виски.

Напоследок он осмотрел квартиру Поля и постарался запомнить все, что увидел. Чтобы справиться с горем, он займется анализом. Тем, что у него получается лучше всего: это его специальность, его сила. Охватить одним взглядом и благодаря фотографической памяти запомнить навсегда. Как раз сейчас это помогало ему отвлечься от потрясения, переключиться на что-то другое. Он отметил каждую мелочь. Дорогую мебель, несколько безделушек, картину, изображающую древний храм, предметы, выставленные в витрине, выключенный телевизор, видеомагнитофон с часами, все еще идущими по летнему времени, книжный шкаф, набитый книгами, в том числе очень старыми, компьютер, неубранный письменный стол… Он словно незаметно сканировал окружающую обстановку, снимал карту места преступления.

Взглядом попрощавшись с комиссаром, он быстро вышел.

На тротуаре собиралось все больше любопытных. Вдали, между зданиями, виднелся Реймский собор, величественный, словно старинный корабль, покачивающийся в тумане, готовый к отплытию. Над порталом западного фасада Ари различил краешек стрельчатого фронтона. Окруженный сонмом ангелов Христос на престоле держал Землю в вытянутых руках.

Маккензи с сосредоточенным видом пробрался сквозь толпу и в нескольких сотнях метров от дома Поля Казо отыскал открытое кафе.

Это было провинциальное бистро, хранившее отпечаток прошлого века. Потертые столы, зеркала, украшенные наклейками известных марок пива, старые пожелтевшие пепельницы, алюминиевая стойка, доска для записи ставок и два-три посетителя, которые, похоже, чувствовали себя как дома.

Едва перешагнув через порог, он ощутил спертый воздух. Электрический бильярд без конца играл одну и ту же гнусавую мелодию. Ее едва заглушала местная радиостанция, которую транслировал приемник, стоявший на кофемашине.

Ари выбрал столик в темном углу в глубине зала. Хозяин с бегающим взглядом, волоча ноги, тут же подошел к нему, чтобы принять заказ.

– Какое у вас есть виски?

Услышав ответ, он скривился. Он бы что угодно отдал за доброе солодовое виски с шотландского островка, но явно обратился не по адресу. Ладно, нечего корчить парижанина.

– Тогда налейте любое, только двойное и безо льда. Главное, безо льда.

Пока хозяин нес ему выпивку, Ари вдруг сообразил, что в последнюю их с Полем встречу они пропустили по стаканчику в виски-баре в парижском квартале Марэ. Вот почему его подсознательно потянуло сюда.

Он поднес виски к губам. Поставив его на стол, заметил женщину лет тридцати с небольшим, которую не увидел, входя в бар. Она сидела в другом конце зала, как и он, одна за столиком. Длинные светлые волосы и, возможно, голубые глаза – по крайней мере Ари хотелось так думать. Не сводя с него глаз, она улыбнулась. В ее взоре ему почудился отблеск сочувствия, что-то вроде «Как мы здесь очутились?». Ари вежливо склонил голову. При других обстоятельствах он бы не удержался, угостил бы ее и завязал разговор. Он не из тех людей, которые лишают себя подобных радостей. Но перед глазами все еще стояло место преступления. Одна мысль поглотила его целиком. Почему Поль? Зачем его убили? И почему он сказал: «Я ничего не могу рассказать по телефону»? Что такое важное он хотел сообщить?

Все друзья Ари, да и друзья его отца, сходились по крайней мере в одном: он никогда не подведет и в случае необходимости на него можно положиться. Он вовсе не был доверчивым простофилей, но все его дружеские связи основывались на том, что призыв о помощи всегда будет услышан. В сущности, именно так он понимал дружбу: не обязательно быть рядом в дни радости, главное, оказаться на месте в трудную минуту. К тому же Ари был тридцатишестилетним бездетным холостяком, и хотя его необычная профессия отнимала много времени, некоторую свободу передвижения она ему оставляла. Проще говоря, он мог распоряжаться собой. И все же ему казалось, что Поль звонил не только поэтому. Раз старик вот так попросил его срочно примчаться в Реймс и не стал ничего объяснять по телефону, значит, хотел доверить ему какую-то важную тайну. Но какую?

После полуночи, когда кафе закрылось, Ари снял жалкую комнатенку в ближайшей дешевой гостиничке. Хотелось домой, в Париж, но он обещал дать показания комиссару. Придется задержаться до завтра.

Уже лежа в постели, Ари никак не мог прогнать воспоминание о трупе Поля, привязанном к кухонному столу. Ничего не скажешь, самое подходящее завершение для такого вечера: маяться одному в затхлом номере, мучаясь оттого, что перебрал скверного виски в занюханной забегаловке.

И тут его пронзило острое чувство потерянности. Со смертью Поля ему предстояло в одиночку противостоять болезни отца. Внезапно ответственность, которую он до сих пор делил со старым архитектором, полностью легла на его плечи, и он не был вполне уверен, что справится с ней. Как ни странно, Ари давно уже внутренне был готов к кончине отца, но смерть Поля застала его врасплох.

Беспросветное одиночество, навалившееся на него в этой комнатке, представлялось ему прообразом того, что сулило будущее. Жизнь в четырех стенах, где не с кем перекинуться словом. Некому довериться, не на кого опереться. Придется учиться жить одному.

Учиться жить одному.

Впрочем, разве мы не всегда предоставлены самим себе? И жизнь не ведет нас неуклонно к тому опыту, который уже ни с кем не разделишь?

В два часа ночи, когда сон и выпивка наконец притупили тоску, Ари поднялся, чтобы закрыть ставни. И тут он заметил, как от гостиницы отъехала машина. Старый длинный американский седан коричневого цвета. Невольно Ари подумалось, что он его где-то уже видел.