Текст книги "Сплошной разврат"

Автор книги: Анна Малышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– А что, редколлегия так быстро кончилась? – удивилась я, увидев столь многолюдное общество.

– Серебряный взял тайм-аут и распустил нас на перерыв, – пояснил Сева.

– Наслышана о твоих подвигах, – одобрительно сказала Лиза. – Говорят, ты так глубоко ввинтилась в политическую среду, что пассатижами не вытащишь. Молодец. Одно плохо – что ты все еще сидишь в этой тухлой редакции среди этих вонючих придурков. К тебе, Всеволод, – Лиза потрепала Севу по макушке, – тоже относится.

Спины Груздя и Сусекина напряглись.

– Позови, – прошептал Сева, – и я брошу все к чертовой матери и пойду на край света.

– Ну вот еще глупости, – фыркнула Лиза, – где это – край света? В Мытищах? Нет, милый друг, жить можно только в Москве, и желательно в черте Бульварного кольца.

– Согласен! – закивал Сева.

– Меня, заметьте, никто никуда не звал, сама ушла. Как видите, не умерла, тут же прискакал Алешин и утащил меня в «Политику». А вы киснете здесь… Смотреть противно.

– Мы еще надеемся на благополучный исход, – промямлила я.

– Не ври! – одернула меня Лиза. – Без Мохова здесь никогда ничего не будет. Нет Мохова – нет и «Курьера». А мы не в том еще возрасте, чтобы ностальгировать под одеялом и цепляться зубами за места, где были счастливы когда-то. Ладно, теперь о делах. Мы с тобой, Саня, похоже, пасемся на одной полянке.

Я непонимающе покрутила головой.

– Выборы в Красногорском крае.

Сева с видимым трудом отлепился от Лизиной коленки и выразительно ткнул пальцем в Груздя и Сусекина.

– Да, действительно, – кивнула Лиза, – але, писатели!

Оба удивленно обернулись и хором спросили:

– Я?

– Боже, какие одухотворенные лица! – хлопнула в ладоши Лиза. – Вы, вы, других-то здесь нет. Покиньте помещение ненадолго.

– С чего бы? – взметнул брови Груздь. – Здесь мое рабочее место.

– На твое рабочее место никто не посягает. Выйдите, мне надо колготки переодеть.

Груздь с Сусекиным ушли, возмущенно хлопнув дверью.

– Ну и рожи! – вздохнула Лиза. – Как ты их терпишь?

– У меня хорошая закалка. Поработала бы с Майонезом…

– Никакого сравнения, – не согласилась Лиза. – Майонез – прост, как правда. Хам, и все, а эти… Томные инфузории в лучах заката. Так вот, я, как вам известно, теперь служу в журнальчике «Политика». Не бог весть, но терпеть можно.

– Имела удовольствие в течение двух дней наблюдать твоего главного редактора, – не выдержала я, – пьянь и бабник.

– Да, – кивнула Лиза, – а что, бывают другие? Он бросил меня на выборы. Ближайшие, как известно, в Красногорском крае. Насколько я понимаю, все претенденты на губернаторство вляпались в эту историю с убийством Григорчук. Ты занимаешься этим убийством, ведь так? Только не говори, что уже отряхнула криминальный прах со своих ног и теперь любишь только политику.

– Нет, политику я не люблю, – вздохнула я. – А с убийством действительно хочу повозиться.

– Отлично. Давай сложим наши капиталы. Ты будешь крутиться среди всей этой шоблы, я – тоже. Ты мне кое-что расскажешь, я – тебе.

– Конечно, – обрадовалась я. Иметь Лизу в качестве информатора – огромная удача. Она славилась феноменальным чутьем и умением видеть людей насквозь.

– Валяй. – Лиза достала блокнот, положила его на Севину голову и приготовилась слушать. – Начни с того, как ты вообще туда попала, в эту дикую «Рощу»?

Я послушно принялась рассказывать. И про анонимку, и про тот, как Леонид – Манукян всех дурачил (в этом месте Лиза расхохоталась до слез), и про приставания нынешнего Лизиного начальника Алешина к будущей жертве Григорчук (в этом месте Лиза удовлетворенно хмыкнула), и про мой сговор с женой Иратова Людмилой, и про Трошкина, и про Ценз, и про покушение неизвестно на кого.

Лиза что-то записывала, помечала галочкой те сведения, которые пока нельзя разглашать, кивала, а в конце моего отчета не сдержалась и, вопреки своим жестким правилам, благодарно чмокнула меня в щеку.

– Молодец! Какой талант пропадает! Теперь я, хотя пока ничем интересным похвастаться не могу. Сегодня брала интервью у Семенова.

– А кто это? – тупо спросила я.

– Зрасьте! Это нынешний губернатор Красногорского края.

– А-а, – разочарованно протянула я. – Но его-то в «Роще» не было.

– И что? – возмутилась Лиза. – А может, он в сговоре с кем-нибудь из тех, кто там был. Или он-то и послал анонимку, это же в его интересах выбивать из душевного равновесия конкурентов. Да мало ли… Так вот, не понравился мне товарищ Семенов.

– Чем? – деловито осведомился с пола Сева.

– От него пахнет вареной курицей, – поморщилась Лиза.

– А ты бы хотела, чтобы от него пахло фиалками?

– Нет, – Сева решительно замотал головой. – Ей бы хотелось, чтобы жареной курицей. В принципе, согласен, сам предпочитаю жареное вареному, но мне вот что непонятно: зачем ты его обнюхивала? Стыдись, Лизавета, тебя послали на интервью, а ты?

– У меня чуткое обоняние, и знали бы вы, как я настрадалась.

– Тогда смени профессию, – посоветовал Сева. – Или хотя бы профиль. А то недолго и в депрессию впасть – если станешь регулярно посещать губернаторов, то еще и не такого нанюхаешься.

– Правда, – согласилась Лиза. – Наша политическая элита просто окутана гастрономическими парами.

– Не знаю, чего вы так завелись, – удивилась я. – Курица и курица, ничего страшного. Народу как раз такой запах должен нравиться. Вот если бы тухлой рыбой…

– Перестаньте, – взмолилась Лиза. – Меня уже тошнит. И не уговаривайте – губернатор не должен себе позволять таких штучек. Вареной курицей может пахнуть только вареная курица, и никто больше. Так вот, то, что тебе может быть интересно: Семенов панически боится Иратова, потому как считает его очень сильным кандидатом на свое место, победить которого обычным путем почти невозможно. И он немножко проболтался. Единственный вариант, при котором Иратов может проиграть, – если в выборах примет участие еще кто-то, сильный и коварный, и если этот кто-то сожрет Иратова.

– А Семенову какая радость? Ему-то все равно не светит.

– Не-ет, в том-то и дело, что Семенов надеется, что эти два гиганта существенно пообкусают друг друга и в таком вот полудохлом измочаленном состоянии приползут к финишу. А тут он, Семенов, свежий и чистый, выйдет из кустов с роялем наперевес и выиграет выборы. Если, конечно, успеет отбить куриный запах.

– И кто же этот сильный игрок?

– Я думаю, – Лиза посмотрела на меня с тихим торжеством, – Трошкин.

– Трошкин? Но они же друзья с Иратовым, – попыталась возразить я. – И Трошкин работает на Иратова.

– Засекай время. Их дружбе осталось жить считанные часы, вот увидишь.

– Лизик, я очень доверяю твоей интуиции… – неуверенно начала я.

– При чем здесь интуиция? Это трезвый расчет. Я прошерстила всех возможных претендентов – голяк. Только Трошкин имеет шансы. Поспорим?

Спорить я не стала, хотя Лизина версия показалась мне нереальной. Однако в фонд «Наша демократия» я отправилась вполне заинтригованная. Трошкин звонил мне сегодня утром и предлагал самолично отвезти меня туда. Я отказалась под предлогом, что мне необходимо побывать в редакции и отпроситься на несколько дней.

– Отпрашивайтесь на две недели, – посоветовал Трошкин.

– Две недели? – Вероятно, я переборщила с удивлением в голосе, во всяком случае Трошкин принялся долго объяснять мне, почему в более короткий срок познакомиться с работой его фонда ну никак невозможно, а закончил речь предложением поговорить с Моховым и лично меня отпросить. Я сказала, что привыкла сама решать свои проблемы. Он смутился, извинился и пробормотал, что ждет не дождется меня и что в фонде он появится после двух. Я спросила, пустят ли меня в помещение фонда, а он сказал: «Конечно, вы уже в списках сотрудников».

Следовательно, мне желательно было появиться там пораньше и понаблюдать за сотрудниками в отсутствие начальства.

Фонд «Наша демократия» занимал чудный двухэтажный особнячок в центре Москвы. От улицы его отгораживал высокий забор из чугунного литья, а также пышный палисадник из лип, каштанов и кленов. Для того чтобы прикоснуться к истинной демократии, требовалось пройти три кордона: охранников у ворот, охранников при входе в особняк и девушки за стеклянной стеной на первом этаже перед лестницей. Меня пропустили, но неохотно. Давно уже мое редакционное удостоверение не изучали с таким пристрастием. Особенно свирепствовала девушка за стеклянной стеной.

– Зачем вы к нам? – не столько спросила, сколько обвинила она меня.

– По личному приглашению вашего президента, – мило улыбнулась я. – Он просто умолял меня прийти. Но если вы против…

– Я не против и не за, – мрачно ответила она. – Я просто спрашиваю. Таков порядок.

В коридоре первого этажа царило нездоровое оживление. В обоих направлениях сновали люди с папками в руках, и, хотя их концентрация примерно втрое превышала норму, они ухитрялись не сталкиваться лбами и не наступать друг другу на ноги. Большинство из них проносились из конца в конец молча, издавая только сосредоточенное сопение, но некоторые обменивались загадочными репликами:

– Планшет у тебя?

– Уже сдал в эксплуатацию.

– Не рано? Часа бы три подождать.

– Нет, Пищагин прогнал через селектор, так что нормально.

Меня поразило, что все мужчины были одеты в одинаковые костюмы. Или почти одинаковые. Двери кабинетов были плотно закрыты, и оттуда не просачивалось ни звука. В конце коридора я обнаружила место для курения и пристроилась там в надежде, что кто-нибудь из аборигенов туда заглянет и я смогу послушать местные разговоры. Только через двадцать минут две девушки модельного вида, то есть обе – под два метра ростом, почти нулевого веса и без каких бы то ни было признаков груди и ягодиц, зашли в закуток и закурили.

– Он свихнулся, – сказала одна.

– А что я тебе говорила! – вздохнула другая. – Я ничуть не удивлена.

– Но… три презентации подряд! Такого еще не было.

– Так и ситуация другая.

Они скорбно замолчали. Я тихо кашлянула в надежде привлечь их внимание, но они даже не шелохнулись.

– Простите, – обратилась я к одной из моделей. – Меня пригласили сюда на работу, но я забыла, в какой кабинет мне обращаться. Вы мне не поможете?

– Пригласили? – Девушки вытаращились на меня гак, как будто я только что исполнила танец с саблями. – Вы уверены? А кто?

– В том-то и дело, что я потеряла листочек с фамилиями. – Я изо всех сил изображала несчастную овцу. – А договаривался о трудоустройстве мой папа. С каким-то своим другом.

– А-а! – Одна из девиц понятливо кивнула. – Тогда понятно. А кем вас брали? Секретарем? Референтом? Лицом?

Про то, что на свете существует должность «лицо», я услышала впервые и не решилась претендовать на такой изыск. Но и секретарем мне быть не хотелось.

– Не знаю, – чуть не плача ответила я. – Сегодня как раз должно было выясниться.

– Хорошо, – вторая девушка успокаивающе похлопала меня по плечу. – Разберемся, не волнуйтесь. Вы что умеете?

– Я знаю английский, – начала я. В ответ обе дружно расхохотались.

– А умеете вы что? – отсмеявшись, спросила первая.

– По образованию я журналист, – промямлила я.

– Может, в пропаганду? Или к райтерам?

– Вот-вот-вот, – обрадовалась я, – кажется, я слышала такое слово.

– Райтеры? – Девушка пожала плечами. – Не советую. Работа собачья, нагрузки сумасшедшие, сплошные нервы, деньги маленькие. Будет возможность выбирать – идите в пропаганду.

– А чем там лучше?

– Там нет обязательных норм, – пояснила другая. – Якобы там креатив. Соответственно, спокойнее и свободнее. Плюс проценты от идеи.

Они окинули меня скептическими взглядами:

– Вас это вряд ли касается, на идеи сразу не сажают.

На этой жизнеутверждающей ноте девушки погасили бычки и удалились, томно покачивая своими длинными худыми телами.

Вскоре в курилке появились двое мужчин – высокий толстый и маленький худой. Я исполнила тот же жалостливый номер с потерей бумажки и с папой-благодетелем.

– А папе позвонить нельзя? – спросил толстый.

– Папа на переговорах и выключил мобильный, – пояснила я.

– Боюсь, методом тыка у нас ничего не получится, – усомнился маленький. – У нас четырнадцать отделов, восемь групп и два сектора. Поди угадай.

– А с гуманитарным образованием… – подсказала я.

– Голубушка, у нас здесь физиков-теоретиков сроду не водилось, – хмыкнул худой. – Хотите, спросим у Марины, секретарши нашего президента. Если на вас уже есть приказ, то она знает. Пойдемте, я вас провожу.

– Приказа не должно быть, – ныла я по дороге к Марине. – Без собеседования, не видя человека, вряд ли…

Приемная Трошкина находилась на втором этаже, по центру. Там оказался еще один пропускной пункт с охранником, и, только миновав его, мы смогли приблизиться к Марине.

– Вот, нашли девушку внизу, – сообщил худой. – Глянь, Маришек, нигде она не числится? Говорит, что ее берут к нам на работу.

Марина окинула меня ледяным взглядом, выдержала солидную паузу, во время которой у меня внутри все сжалось, и наконец неприязненно спросила:

– Как ваша фамилия?

– Митина.

И тут произошло нечто удивительное. Марина перестала быть собой, а превратилась в нечто очень странное. Точнее, с ней случился форменный припадок. Она вскочила, прижала руки к груди, расцвела так, что улыбка существенно вылезла за пределы ее лица, и во весь голос запричитала:

– Александра Дмитриевна? Боже мой, как приятно! Я вот именно такой, да, именно такой вас себе и представляла. Присаживайтесь, пожалуйста, присаживайтесь. Вам здесь удобно будет? Не хотите ли чаю, кофе? Да как же так, как же вы нас не нашли?

Худой мужик с нескрываемым изумлением наблюдал за Марининым буйством, а она продолжала водить вокруг меня хороводы, охать, ахать и умиляться. Я тоже пришла в замешательство – даже родная мама мне так никогда не радовалась.

– Пал Семеныч, – не отрывая от меня влюбленного взгляда и не переставая улыбаться, процедила Марина, – шли бы вы к себе.

Мужик исчез, а я, чтобы хоть как-то отвлечь Марину от любования мной, попросила кофе.

– Надо же, – восторженно пела Марина, заваривая кофе. – Вы с Александром Дмитриевичем – полные тезки. И имена, и отчества у вас одинаковые.

– Жаль, фамилии разные, – зачем-то брякнула я.

– Да, – прочувствованно согласилась Марина. – Очень-очень жаль.

В приемную ворвался молодой человек и, опасливо косясь на меня, затарахтел:

– Мариш, найди Дмитрича. Нужно срочно проплатить патриотическую линию, если мы хотим по две программы в неделю. Ребятам нужно дать немного вперед, а то все может слететь.

– Он уже едет, – ласково сказала Марина, подталкивая молодого человека к двери. – Полчаса ничего не решат, иди, Петя, иди. Я позвоню.

– Марина, могу ли я обратиться к вам с еще одной просьбой? – подобострастно пропищала я.

– Все что угодно! – заверила она. – Все что вы захотите.

Любой другой на моем месте не растерялся бы и попросил бы что-нибудь нужное. Но я, стремясь произвести хорошее впечатление, попросила всего лишь буклеты или проспекты о деятельности фонда. Марина выложила на столик перед мной стопку брошюр и красочных альбомов. Так как я с нездоровым вниманием погрузилась в предоставленную мне печатную продукцию, Марина на время перестала доставать меня своей опекой и занялась текущими делами. У нее то и дело звонили телефоны, в приемную заглядывали люди, она сама время от времени звонила и то назначала, то отменяла, то переносила какие-то встречи. Я внимательно прислушивалась, добросовестно записывала имена в блокнот и незаметно косилась на тех, кто забегал в приемную.

– Вы можете не выписывать ничего из проспектов, – посоветовала мне Марина, заметив, что я что-то пишу. – Возьмите их себе.

– Спасибо, но мне так удобнее.

За час сидения в приемной деятельность фонда «Наша демократия» стала мне ближе и понятней. Нет, не все слова из птичьего языка здешних обитателей я смогла перевести на русский, но общий смысл происходящего начал проясняться. А тут и Трошкин появился.

Я сидела в углу за дверью, и сначала он меня не заметил.

– Солнце, – обратился он к Марине на ходу. – Мне воды, кофе и график на завтра. И тезисы двух ближайших эфиров.

Марина сделала ему большие глаза и тут же скосила их в угол на меня.

– Сашенька! – С делового тона Трошкин лихо перескочил на мягчайше-сладостный. – Уже работаете? Нет, нет и нет. Прошу ко мне.

Он, широко растопырив руки, подошел ко мне, обнял за плечи, окатив меня волной модного аромата подгнившей дыни, поцеловал в щеку. Действительно, к чему лишние церемонии? В конце концов, мы знакомы уже три дня и можем считаться старыми друзьями.

Перед дверью его кабинета я почему-то оглянулась. Марина смотрела мне в затылок тем же ледяным взглядом, с которого началось наше знакомство.

Я поежилась и быстро опустила глаза, а когда рискнула посмотреть на Марину опять, она уже ласково улыбалась. «А этой-то что я сделала? – с тоской подумала я. – Или… когда босс называет свою секретаршу «Солнцем» – что это означает?»

Ответ мне предстояло узнать гораздо позже.

Я опускаю разглагольствования Трошкина о фонде, тем более что ни слова правды в его повествовании не было. Гораздо интереснее оказался разговор о недавних печальных событиях в пансионате «Роща». Рассудив здраво, я пришла к выводу, что ничего подозрительного в моем интересе к убийству Григорчук он усмотреть не сможет, скорее наоборот. Пережив столь серьезный стресс и оказавшись в числе подозреваемых, я просто не могу не думать о происшедшем. И на втором часу нашей беседы, мое участие в которой ограничивалось четырьмя словами: «Да», «Хорошо», «Конечно» и «Несомненно», да и те я вставляла лишь изредка, так вот, на втором часу беседы Трошкин решил все-таки выпить кофе и съесть бублик, что дало мне возможность вклиниться:

– Завтра я, к сожалению, прийти не смогу, – сообщила я скорбно. – Меня вызывают на Петровку.

– Господи, какой же я идиот. – Трошкин смачно хлопнул себя ладонью по лбу. – Я же, когда ехал сюда, собирался начать с чего? С того, чтобы предложить вам своего адвоката. Очень хороший адвокат, поверьте, Сашенька, входит в десятку лучших в России.

– Вы полагаете, мое положение так серьезно? – Я испуганно вжалась в кресло.

– Нет, боже мой, конечно, нет. Но у меня есть железное правило – ни в милицию, ни в прокуратуру без адвоката не ходить. Себе дороже. А уж вам… Я представляю, как непривычно такой милой нежной девушке беседовать с тамошними мужланами. Поверьте мне, удовольствие сомнительное.

Я поверила и потупилась. Неловко напоминать Александру Дмитриевичу, что я три года проработала в отделе происшествий «Вечернего курьера». Соответственно, и с мужланами из милиции и прокуратуры общалась с подкупающей регулярностью. Но если я не напомню о столь некрасивом факте своей биографии, он точно насторожится.

– Спасибо, Александр Дмитриевич, – вздохнула я. – Но слухи о моей нежности сильно преувеличены. А уж в милиции я бывала столько раз, что и сосчитать не смогу. Я же была криминальным репортером.

Трошкин быстро и остро глянул на меня, и я похвалила себя за правильную тактику. Мы по мелочам не врем, только по-крупному.

– Так адвоката берете? – Трошкин смотрел в сторону, глаза отворачивал. Опять проверка на вшивость?

– Если не очень дорого… – промямлила я.

– Я вас умоляю! – обрадовался Трошкин. – Саша! О деньгах речь вообще не идет. Я вам помощь предлагаю.

– Спасибо, Александр Дмитриевич. Мне очень неловко, но… – Я кивнула в знак согласия.

Трошкин так очевидно повеселел, что меня перекосило. Но спрашивать, зачем ему приставлять ко мне своего адвоката, я, разумеется, не стала. Мне хотелось продолжить разговор об убийстве, и я его продолжила, хотя Трошкин вовсе не горел желанием ковыряться в этой теме.

– Глупо думать, что из-за минутной ссоры в ресторане я пошла убивать, – обиженно сказала я. – Бред какой-то.

Трошкин запечалился, а я, соответственно, обрадовалась. Теперь я его проверяла на вшивость. Теперь его очередь выкручиваться. Если не спросит, что за ссора, я черт-те что могу подумать. А если спросит, придется продолжить разговор о покойной.

Александр Дмитриевич оказался хитрее и умнее, чем я думала. Он горько вздохнул и сказал:

– И даже с вами Света умудрилась поссориться.

Все? Разговор окончен? Дальнейшее мое упорство может быть расценено как провокация. Я тоже взяла тайм-аут, потрясла головой и придумала вот что:

– Скорее, она с вами поссорилась, Александр Дмитриевич. А со мной уж за компанию, так сказать. И из-за вас.

– Из-за меня? – Трошкин заинтересовался, и на этот раз искренне.

– Она решила, что вы заплатили мне за… как сказать-то?.. Что вы меня купили на ночь, – страшно смущаясь и почти натурально краснея, сказала я.

– Да-а? – У Трошкина отвисла челюсть. – Вот дура-то. Короче, в тот проклятый вечер Света была всеми недовольна, а все были недовольны Светой.

– Но не до такой же степени… – Я уже почти не надеялась его разговорить, и у меня действительно ничего не получилось. Он резко поднялся, указал рукой на дверь и вывел меня из кабинета со словами:

– Оставим грустные разговоры и совершим экскурсию по фонду.

Бродить по фонду вместе с Трошкиным – это, я вам скажу, совсем не то, что без него. Нас встречали улыбками, жали руки, предлагали кофе. Девушки, встреченные мной в курилке, тоже оказались ласковыми и гостеприимными, правда не сразу. Сначала они чуть не упали в обморок, увидев нас в обнимку с Трошкиным, но, пережив культурный шок, кинулись к шкафчику с напитками и вытащили оттуда банку кофе, печенье и конфеты. Я посчитала – получилось, что если Трошкин бы ежедневно обходил свои владенья и везде принимал приглашения попить кофейку, то к концу дня он обязательно скончался бы от передозировки кофеина.

Структура фонда (опуская малозначимые подразделения) выглядела следующим образом: отдел законодательства; отдел лоббирования; аналитический отдел; отдел пропаганды, отдел спичрайтеров, или, как любовно называли его сотрудники фонда, райтеров.

Меня удивило то, как Трошкин представлял меня своим сотрудникам. Почему-то он не стал говорить, что я буду прославлять их ратный труд в книге, а наврал, что намерен сделать меня своим помощником. Помощник, согласитесь, понятие растяжимое – от помощи в уборке мусора и стирке одежды до помощи мыслить и ориентироваться. Так что мои липовые обязанности представлялись мне весьма туманными. Зато сотрудники фонда, видимо, сразу догадались, о чем речь, и преисполнились ко мне почтения. За час, что я провела в фонде после отъезда Трошкина на важную встречу, мне успели посоветовать держаться поближе к (сюда можно вставить название любого из отделов) и подальше от (тот же набор), а также наговорили кучу гадостей друг про друга, поделились отношением к секретарше Марине (ядовитая змея) и к самому Трошкину (выдающийся человек с огромным потенциалом).

Наслушавшись вдоволь, я страстно захотела тишины и одиночества, где, как я наивно мечтала, можно будет обдумать сегодняшние впечатления. Однако в приемной, куда я забежала за сумкой и пачкой буклетов о фонде, меня поджидал приятнейшего вида дядечка с бородкой и в круглых старомодных очках, по виду – типичный профессор-ботаник.

– Знакомьтесь, Сашенька, – пропела Марина, внявшая, наконец, моим настойчивым просьбам не называть меня по имени-отчеству. – Семен Маркович Великович, адвокат Александра Дмитриевича.

«Лихо! – не без восхищения подумала я. – Адвокат быстрого реагирования».

– Нам нужно обговорить один завтрашний визит, – завораживающим голосом сказал Семен Маркович. – А вы, деточка, я знаю, сегодня не обедали. Так не совместить ли нам приятное с полезным?

Таких удивительных голосов я не слышала никогда. В голосе Семена Марковича было все: забота, доброжелательность, достоинство, заинтересованность, интеллигентность… Судьи, если они не глухие, просто обязаны оправдывать всех его подзащитных. Я даже представила себе картинку: входит адвокат в зал судебных заседаний и говорит: «Отпустите его, граждане судьи, он не виноват». И судьи, завороженные его голосом, отпускают, отпускают, отпускают.

– Конечно, – расплылась я в блаженной улыбке. – С удовольствием.

Дальнейшее походило на странный сон или на визит к гипнотизеру. Семен Маркович повез меня в дорогой ресторан, кормил, поил и заговаривал. Я со всем соглашалась. Мы выработали совместную тактику поведения в милиции, точнее, он ее выработал и изложил, а я пришла в полный восторг и пообещала выполнять все его инструкции. Он научил меня, как разговаривать с Васей, то есть с тем, кто меня вызывает (конечно, Семену Марковичу и в голову не могло прийти, что неприятного капитана Коновалова я называю по имени), и как его пугать, и как стоять на своем, и как… Короче, масса полезных советов.

В заключение Великович заверил меня, что давно не получал такого удовольствия от общения и что, хотя погибшую Григорчук очень и очень жалко, он все равно благодарен судьбе за нашу встречу. То есть выходило, что Григорчук задушили не зря, раз мы с Семеном Марковичем получили возможность так душевно отобедать.

Очнулась и только дома. Гипноз проходил, голова болела, а я мучительно пыталась вспомнить, не наговорила ли я, находясь в нирване, лишнего.

Спать я легла с тяжелой головой и чувством разбушевавшейся тревоги. Зато проснулась в нормальном состоянии. Утро было чудесное, светило солнце, клены под окном, как желтые, так и красные, навевали романтическое настроение – я очень люблю клены. И вчерашний инструктаж одного из десяти лучших адвокатов России казался мне далеким и дурным сном.

Из подъезда я вылетела бодрая и веселая, готовая к подвигам и умным мыслям, и чуть не врезалась в стоящего около серебристого «Мерседеса» Семена Марковича.

– Опаздываете, деточка, – мягко пожурил меня он. – Я-то что, я готов ждать, сколько скажете. А вот на Петровке ждать не любят. Или вы забыли, что сегодня даете показания по нашему делу?

И он распахнул передо мной дверь своей машины.

Я живо представила себе наше с Семеном Марковичем появление в МУРе, и у меня перехватило дыхание. Во-первых, Вася может не сразу понять, что к чему, и разоблачить меня, как ставленника милиции, перед умненьким Семеном Марковичем. Во-вторых, сам факт моего появления в МУРе с адвокатом может вызвать у Васи тяжелую истерику, переходящую в рукоприкладство.

– Ой, Семен Маркович, как хорошо, что вы здесь, – фальшиво залепетала я. – А у нас есть еще пара минут? Я совсем забыла, но мне надо срочно позвонить маме…

Попытка улизнуть домой с целью предупредить Васю с треском провалилась. Семен Маркович, жестом опытного фокусника, выхватил из кармана мобильный телефон и протянул его мне:

– Звоните, деточка. Но сначала займите свое место в автомобиле. Время, время…

Он постучал указательным пальцем по циферблату золотых часов и чуть подтолкнул меня к дверце машины.

Набирая номер убойного отдела, я пыталась вспомнить все известные мне с детства волшебные заклинания. Только бы Вася оказался на месте и взял трубку! Только бы! Ну, пожалуйста, Васенька! К телефону подошел Леонид.

– Мамочка, это я, – ласково поприветствовала я его. – Как дела?

– Наш общий любимый руководитель Коновалов сказал бы тебе на это, доченька, что тамбовский волк тебе мамочка, – хихикнул Леонид. – Но все равно мне приятно. Готов быть твоей матерью, но за разумную компенсацию, само собой.

– Мамуля, я к тебе сегодня обязательно заеду, но не могу сказать точно, в котором часу. Сейчас мы с адвокатом едем в МУР, а потом мне надо заскочить на работу.

«Думай, дурында, соображай», – мысленно уговаривала я Леню. Но игривое настроение, похоже, застило ему мозги.

– С адвокатом? – Леонид присвистнул. – Новое слово в ваших отношениях. Но по сути – верно. Страшно хочу посмотреть на эту сцену.

– А вот этого не надо! – крикнула я. – Прошу тебя этого не делать!

Семен Маркович вздрогнул и посмотрел на меня с осуждением – хорошо ли так кричать на родную маму? Леонид тоже заволновался:

– Что с тобой, Санечка? Ты нервничаешь или мне кажется?

– Не кажется, – злобно сказала я. – Просто я хочу, чтобы ты ПОНЯЛА МЕНЯ, МАМОЧКА. А ты упорно не хочешь этого делать.

– Почему же, я готов… – промямлил Леонид. – Только… ты ведь к нам едешь?

– Да!

– Хорошо, я понял.

По-моему, ничего он не понял. Мы уже подъезжали к Петровке, и я, в преддверии встречи с Васей, по-настоящему тряслась, а Семен Маркович поглядывал на меня сочувственно. Наверное, он думал, что я боюсь злых ментов. Вот и хорошо, пусть себе думает. Тем более что я действительно их боюсь.