Текст книги "Сплошной разврат"

Автор книги: Анна Малышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Глава 18
ТРОШКИН

Семен приехал поздно вечером, и Трошкин уже порядком извелся, дожидаясь его. Выражение лица адвоката не предвещало ничего хорошего.

– Что? – выдохнул Трошкин. – Что еще?

– Девочка работает на милицию, – жестко сказал Семен. – Засланный казачок.

– Да я же сам ее заманил, – попробовал возразить Трошкин. – Сам. Еще и уговаривал.

– Ты ей подыграл, не более того. Точнее, она воспользовалась твоим вниманием. Девчонка хитрая и умелая. Вот так-то, Саша.

– Подожди! – Трошкин вскочил и начал расхаживать по кабинету. – Подожди. А ты не ошибаешься?

Семен с оскорбленным видом пожал плечами.

– Расскажи мне все по порядку, – попросил Трошкин. – Нет, я тебе полностью доверяю, но все-таки…

– Пожалуйста. – Семен достал из портфеля блокнот. – Слушай, Фома неверующий. Итак, мы же знали, что после нашей анонимки менты приедут в «Рощу». Замаскируются и приедут. Ты сам говорил, что появление твоей распрекрасной девочки не вписывалось в схему – она не из тусовки, не начальник, не ведущий журналист – никто.

– Мы предполагали, – возразил Трошкин. – Анонимная угроза накануне выборов – не новость. Они легко могли не поверить в то, что Иратова собираются убивать. Они легко могли счесть анонимку за предвыборный трюк.

– Допустим, – согласился Семен. – Но я продолжу. Был в «Роще» еще один забавный тип, ты сам мне рассказывал – некто Манукян. Якобы политтехнолог.

– Якобы? – Трошкин заинтересовался.

– Нет такого политтехнолога, не существует в природе. Уж тебе-то это должно быть известно. Или есть на свете крупные, я подчеркиваю, крупные политтехнологи, о которых ты ничего не знаешь?

– Да, вряд ли…

– Так вот, я все проверил – такого Манукяна не существует. Чистый блеф, игра на дурачка. Подыгрывала этому мифическому персонажу твоя девушка. Я опросил сегодня кучу очевидцев – все так говорят. Вспоминай, дорогой, вспоминай. Это была классическая, хорошо исполненная партия на двоих: «Ах, великий Манукян, ах, мне велено взять у него интервью…» Если девочка – не засланный казачок, то зачем ей наигрывать самозванцу очки? Правильно? Идем дальше: в «Роще» вам старательно демонстрировали, как руководитель опергруппы угнетает твою девочку, орет на нее, подозревает и прочая, прочая. Об этом мне тоже сегодня многие рассказали. Между тем девочка и этот мент давно знакомы, если не сказать откровенней. По моим данным, они чуть ли не любовники.

– Да что ты? – расстроился Трошкин. – Не может быть. С таким… таким… идиотом?

– Положим, он не идиот, а только строит из себя. Кроме того, любовь зла. Девочка, когда я вез ее на показательный, специально для меня организованный допрос в МУР, звонила по моему мобильному маме. Номерок я из памяти телефона потом вытащил. Удивительным образом телефонный номер мамы совпал с телефоном отдела по расследованию убийств МУРа. Одно из двух – или ее мама работает опером в МУРе, что вряд ли, потому что мама у нас профессор филологии на пенсии, или под прикрытием мамы она звонила этому Коновалову. Убедил?

– Вполне, – сказал Трошкин убитым голосом. – Хотя верить в то, что она с этим ментом…

– Ты не о том думаешь, Саша! – повысил голос Семен. – Опомнись!

– Да, я понимаю.

– Все к лучшему. Просто нужно грамотно разыграть карту. – Семен достал из бара бутылку коньяку и глотнул прямо из горлышка. Трошкин поморщился – он терпеть не мог плебейских замашек и пренебрежения этикетом. – Девочке кажется, что ты у нее под присмотром и что ты у нее на крючке. Отлично. Ухаживай за ней, тоскуй, моли о взаимности, изображай пылкую влюбленность, впрочем, я вижу, тебе здесь притворства и не понадобится. А под этим сладким соусом подкидывай ей нужные факты. Засланные казачки страшны лишь до тех пор, пока им доверяешь.

Семен опять поднес бутылку к губам:

– Ну, за наше безнадежное дело. Рисковую игру мы затеяли, Саша. Но кто не рискует, тот не пьет коньяк.

– Я устал, Семен, – вдруг сказал Трошкин. – Как собака.

– Все устали. Всем противно. А что делать?

Адвокат попрощался и ушел, а Трошкин еще долго сидел в темном кабинете, глядя пустыми глазами в одну точку. Из транса его вывела секретарша Марина. Она тихо вошла в кабинет, заперла дверь изнутри, зажгла настольную лампу, задернула шторы и начала раздеваться. Трошкин равнодушно посмотрел на Марину и помотал головой:

– Нет, не хочу, не сегодня.

Марина спокойно и деловито повесила свою одежду на стул, подошла к Трошкину сзади и принялась массировать его шею, затылок, плечи. Он пару раз раздраженно дернулся, выказывая свое неудовольствие непослушанием секретарши, но потом закрыл глаза и расслабленно откинулся на спинку кресла. Марина знала свое дело, она вполне профессионально разминала затекшие мышцы, и накопленное за день напряжение уходило, а тоска отпускала. Трошкин сладко постанывал, и, наконец резко развернувшись к Марине, грубовато, но не больно схватил ее за талию, усадил на стол и принялся снимать рубашку. Марина, с улыбкой глядя на него сверху вниз, как смотрят взрослые на глупых, но любимых детей, засмеялась:

– Саша, ну рубашка-то нам совсем не помешает.

…На следующее утро, когда Саша заглянула в приемную Трошкина, Марина одарила ее лучезарной улыбкой и указала на букет желтых роз, стоящий в напольной вазе:

– Александр-Дмитриевич срочно уехал по делам, но очень просил передать вам эти цветы. И еще он просил передать, что соскучился.

Марина говорила с тем особым выражением, какое позволительно только очень близким и очень посвященным. А произнося «очень соскучился», она даже слегка покраснела: ну, вы ж понимаете, о чем идет речь?

Саша сначала страшно смутилась оттого, что Трошкин перепоручает кому ни попадя столь личные, почти интимные слова, а потом разозлилась, тем более что Марина смотрела на нее ехидно и выжидательно, хотя и прикидывалась овцой.

– И все? – спросила Саша с самым невинным видом.

– Что все? – не поняла Марина.

– Больше он ни о чем вас не просил?

– Что вы имеете в виду? – насторожилась секретарша.

– Ну, он не просил вас посмотреть на меня с вожделением? Или поцеловать?

Марина, совершенно не готовая к такому отпору, молчала.

– Жаль, – грустно сказала Саша. – Но за розочки спасибо. Передайте Александру Дмитриевичу, что я очень тронута.

Она взяла розы и убежала в отдел креатива, поклявшись себе не заходить сегодня к президенту фонда. Как только она скрылась за дверью приемной, Трошкин выглянул из кабинета и вопросительно посмотрел на Марину:

– Ну как?

– По-моему, она обиделась, – сказала Марина.

Через час Трошкин зашел к креативщикам, забрал Сашу и повез ее на ленч в ресторан «Прага». Он был мил, весел, говорлив и доволен собой.

– Работать надо, Сашенька, у меня сейчас очень важный, можно сказать, переломный момент в жизни. Но как? Скажите – как, если все мысли только о вас о ненаглядной.

– И вы говорите все это прямо мне? – изумилась Саша. – Минуя вашего секретаря?

– Вы правы, – вздохнул Трошкин. – Я допустил непростительную бестактность и полностью принимаю ваш упрек. Простите. Но я действительно все время думаю только о вас и не могу скрыть своих мыслей ни от кого…

– Ужас. – Саша сделала большие глаза. – Я вам мешаю, Александр Дмитриевич. Значит, необходимо решительно убрать меня из вашего окружения. Да, думаю так будет правильнее.

– Ни в коем случае! – Трошкин строго погрозил ей пальцем. – В том-то и проблема, что если вас, как вы выразились, убрать, то я вообще не смогу работать.

– Что же делать? – взволнованно спросила Саша.

– Не знаю. Но опыт, сын ошибок трудных, подсказывает мне, что вместе мы справимся.

– Вместе? – Саша посмотрела на Трошкина строго, показывая, что о «вместе» говорить, как минимум, рановато.

– Вместе. Вы ведь мне поможете? – улыбнулся Трошкин. – А то я пропаду.

– Не пугайте меня, – отмахнулась Саша. – Когда вы так говорите, мне начинает казаться, что речь идет о чем-то неприличном.

– Неприличном? – Трошкин удивился. – Как это?

– Вы не знаете, что такое – приличия, а что – нет? – в свою очередь удивилась Саша.

– Не знаю, – признался Трошкин. – Уж извините. И расскажите, мне страшно интересно.

– Неприлично чавкать на званом обеде, – сказала Саша. – И сморкаться в занавеску. А еще – напиваться, как свинья, и падать лицом в салат.

– Ах это… – разочарованно протянул Трошкин. – Нет, не волнуйтесь, Сашенька, ничего такого я вам не собирался предлагать. И в мыслях не было.

– В перечень неприличностей можно внести еще кое-что… – пробормотала Саша.

– Не надо, зачем же, – отказался Трошкин. – Я все понял.

– Кстати, Александр Дмитриевич, – встрепенулась Саша, – а что собой представляет ваш друг Вадим Сергеевич Иратов?

Трошкин посмотрел на Сашу внимательно, слишком внимательно, как ей показалось, и пожал плечами.

– Вы не знаете? – удивилась Саша.

– Друг – слишком сильно сказано. Мы были компаньонами, у нас были общие дела. Он умен, энергичен, ловок. Что вы хотите услышать?

– А теперь у вас нет общих дел?

– Теперь – нет, – жестко сказал Трошкин.

– Почему? Вы поссорились? Он вас подвел? Или…

– Или. – Трошкин дал понять, что не расположен беседовать на предложенную тему. Но Саша не намерена была идти на поводу у капризного собеседника.

– Ладно, не хотите рассказывать – не надо, – обиженно сказала она. – Договоримся так: я к вам не лезу, но и вы меня ни о чем не спрашивайте.

– Нечестный приемчик, – улыбнулся Трошкин. – Ниже пояса.

– Ну и что? – Саша дернула плечом.

– Сдаюсь. – Трошкин поднял ладони кверху. – Но сначала объясните мне, почему вас интересует Иратов.

– Здрасьте! Я – политический журналист, а он – будущий губернатор.

– И все?

– А разве этого мало?

– Мы не поссорились, а как бы правильнее сказать? Разошлись во взглядах. Так бывает. – Трошкин погрузился в тяжкие раздумья. Его лицо доходчиво демонстрировало, что мысли об Иратове для него мучительны; что он гонит их от себя, а они, жестокие, его преследуют, и он страдает. Трошкину не терпелось немедленно сообщить Саше нужную информацию и, главное, правильную ее интерпретацию, но он понимал, что торопиться нельзя. Для того чтобы информация «легла в лузу», то есть была воспринята, ее следует попридержать. Не навязывайте собеседнику фактов, не предлагайте их сами, а заставьте его тянуть из вас эти факты клещами, заставьте просить и клянчить, и все у вас получится.

– Странный вы человек, – вдруг сказала Саша. – Вас не поймешь. Как переменная облачность.

– Да? Звучит красиво. Как изысканный комплимент, – кокетливо сказал Трошкин.

– Это не комплимент, а совсем наоборот. Хуже переменной облачности только стихийные бедствия. Потому что всегда попадаешь не в масть. Подул холодный ветер, солнце пропало – бежишь потеплее одеваться. Только оделась – появляется солнце, становится жарко, опять надо переодеваться.

– Вы хотите сказать, что…

– Вот именно. – Саша не скрывала осуждения. – Вы то скрытничаете, то откровенничаете, то распахиваете объятия, то уходите в глухую оборону.

– Готов распахнуть объятия, но только с тем условием, что вы не откажетесь в них упасть. Идет?

– С условием? Нет, не идет. В том, чтобы упасть, никакого трюка нет. Удержаться от падения – вот задача, – сказала Саша. – Обойдусь без вашей информации.

– Ладно, – сдался Трошкин. – Клянусь говорить правду, и только правду. Спрашивайте.

– О господи, я не об этом, что вы как на допросе. Я о стиле.

Трошкин усмехнулся:

– То есть вопросов больше нет?

Саша засмеялась:

– Глупо было бы не воспользоваться, правда? Журналистский зуд – разрешают задать вопрос, значит, надо срочно спрашивать. Расскажите мне о Светлане Григорчук.

Трошкин вздохнул с облегчением – наконец-то. Сама попросила.

– Раз вы спрашиваете меня, значит, вам уже рассказали о наших с ней отношениях. Впрочем, секрета я из этого не делаю, что было – то было. Света – сложный человек. И довольно несчастный. Не потому, что ее жизнь так рано и нелепо оборвалась, а потому, что она все время гналась за лучшей участью, тратила на эту дурацкую гонку все силы и потому радоваться жизни не умела. Казалось бы – молодая, красивая, одаренная женщина, есть все данные для счастья… Или если не для счастья – никто же не знает, что это такое, – то для удовольствия. Нет, она откладывала все на потом.

– Неужели? – скептически спросила Саша. – Никаких текущих удовольствий? А вы?

– Я? Я старался, но не мог отделаться от чувства, что и меня она воспринимает как мостик в светлое будущее.

– Не вижу противоречия. – Саша пожала плечами. – Она могла примеривать вас на будущее или топать в будущее по вашим хрупким косточкам, как по мостику, и одновременно наслаждаться… общением с вами, Александр Дмитриевич.

– Иронизируете? – обиделся Трошкин.

– Ничуть. Вы человек интересный и приятный, – сказала Саша, честно глядя ему в глаза. – Рассказывайте дальше, пожалуйста.

– Не знаю, что еще рассказать. Думаю, у Светы не было причин на меня жаловаться. Пожалуй… прозвучит нескромно, но факт остается фактом, я был единственным в ее близком окружении, с кем у нее не было разногласий. Со всеми остальными она ухитрилась испортить отношения.

– И с Иратовым?

– В известном смысле, причиной нашего с Вадимом взаимного охлаждения стала Света, – горько вздохнул Трошкин. – Он ее не любил, настолько не любил, что позволил себе рекомендовать… нет, настаивать, – представляете? – на том, чтобы я перестал с ней общаться.

– Почему?

– Не знаю. Предполагаю, что не просто так.

– Странно, – задумчиво сказала Саша, – странно, ведь его жена Людмила близкая подруга Григорчук.

– Да, близкая, – согласился Трошкин. – Но я не знаю человека, который мог бы приказать Люде не делать или делать что-то. Вадим тоже не мог приказать, хотя, наверное, пытался.

Трошкин ждал еще вопросов, он только-только вошел во вкус и о многом хотел еще «откровенно» рассказать Саше, но она почему-то замолчала, задумалась и вскоре, посмотрев на часы, заторопилась по делам.

– Спасибо, Александр Дмитриевич, все было очень вкусно и очень интересно. Скоро увидимся.

Саша убежала, а Трошкин остался сидеть обескураженный. И прямо из ресторана позвонил Семену:

– Ничего не понимаю, – сказал он. – Если она работает на ментов, то должна была трясти меня, пока не вывалится последняя гайка. А она на самом интересном месте сорвалась и уехала.

– Но что-то ты успел сказать? – спросил Семен.

– Да, кое-что.

– Я думаю, она с тобой играет и прикидывается нелюбопытной. Вот и все. Продолжаем в том же духе.

Глава 19
АЛЕКСАНДРА

Вчерашний день закончился склокой. А все потому, что мне патологически не везет. Надо же такому случиться, что Леонид застукал меня в «Секс-моде» и, наступив на горло своему хорошему воспитанию, силком притащил в МУР. Васе история, рассказанная Леонидом, очень не понравилась.

– Опять? – ледяным тоном поинтересовался он. – Опять начинается?

– Знаю, знаю, знаю, – пыталась огрызаться я. – Прежде чем что-то затевать, нужно спрашивать разрешения у тебя.

– Да! – Вася выглядел не столько сердитым, сколько подавленным. – Но плюс к тому, ты еще и из ума выжила. Где, скажи, где были твои мозги, когда ты придумывала это… это… это безобразие?

– Почему безобразие? Обычная оперативная разработка. Мы с Дуней догадались, что Григорчук и Резвушкина – это одно и то же лицо. А значит, ее убили потому, что она собрала на кого-то из сильных мира сего интимный компромат. Вот.

– Что «вот»? – взревел Вася. – Я ничего не понимаю! Чушь собачья. Ты хочешь сказать, что лично Григорчук спала со всеми этими губернаторами и депутатами? Я уже не говорю о том, что такая лахудра в принципе не может совратить столько разных мужчин. Мужики, дорогая моя, у нас очень разные. Одним нравятся худые и белые, другим толстые и черные. Но не это главное. Допустим, у наших губернаторов общий стандарт и вкус. Допустим. Но многие из них ее знали! Или лично, или видели по телевизору. Ну?

– Нет, Васенька. Григорчук выступала в роли продюсера. Она, как мы с Дуней думаем, собрала команду юных проституток, разных, и белых, и черных, и сладких, и кислых. Потом выписывала им путевой лист, и они стройными рядами отправлялись к губернаторам. Потом, само собой, возвращались и докладывали ей о своих впечатлениях, а может быть, и записывали свои встречи на пленку. А Григорчук придавала их устным признаниям литературный вид и под именем Резвушкиной публиковала в своем журнале. Вот так.

– И как же вы до этого додумались?

– Ты только что тоже додумался, но только пока не понял этого.

– Как это? – опешил Вася.

– Ты же сам сказал, что вкусы разные. У мужчин.

– Ну?

– Так, значит, не было одной какой-то девушки. Одной и той же. И белой, и черной, и толстой, и худой в одном лице.

– Ну, в общем… – промычал Вася.

– Вот. К тому же если бы она была одна, то ее очень быстро вычислили бы. Существует же губернаторская взаимопомощь и взаимовыручка. Одного подставили, другого, началась паника. А она началась, уверяю тебя. Те, кто пострадал, описали бы другим злодейку. Логично?

– Логично, – мрачно согласился Вася.

– Значит, девушек было много. Или несколько. Допустим, губернатор Пупкин рассказывает ребятам: «Бойтесь, мужики, белой и худой, со шрамом на правой щеке и с тремя серьгами в левом ухе». Они послушно сидят в загородной резиденции и боятся. И тут к одному из них приходит толстая и черная, с серьгой в губе и с родимым пятном на левой груди. Ее-то бояться нечего, ну он и…

– Ну, допустим. Но зачем ты нарядилась в эти ужасные лохмотья? Зачем поперлась в таком виде к Симкиной?

– Как раз таки не к Симкиной, а специально в ее отсутствие. И сделала я это для того, чтобы посеять панику в рядах гипотетических жертв Резвушкиной. Что непонятного-то, а? Завтра… Нет, уже сегодня вся Москва будет говорить о том, что Резвушкина опять вышла на тропу войны. А через три дня выйдет статья Дуни о том, что Резвушкина на самом деле многолика. Дуня напишет, как она ловко обыгрывала нашу политическую элиту. Статья должна потрясти мир и напугать всех до смерти, потому что грешки водятся за всеми. Да, за всеми, уверяю тебя! И каждый из них должен задуматься – а та девушка, с которой я, помнится, пил кофе на даче у приятеля – это просто так девушка или посланец Резвушкиной. Так вот, Дуня их пугает, придумывает всякие небылицы, как она, например, разыскала нескольких из резвушкинских наемниц и поговорила с ними по душам. Они-то дуры дурами, им-то все равно, кого они обслуживали, их куда послали, туда они и пошли. Записали все на скрытую камеру и отдали заказчице. А уж зачем ей записи – девушки не знают и знать не хотят. А потом главная сенсация – Дуня пишет, что нашла и саму Резвушкину.

– Ну? – тупо уставился на меня Вася.

– Что «ну»? Что непонятного? Наш убийца должен попытаться узнать у Дуни, кто она и где ее искать. Мы должны убедить его, что Резвушкина – это не Григорчук, а совершенно другой человек. Да, в «Секс-моде» Резвушкина сотрудничала с Григорчук, и только Григорчук ее знала. Только она. А теперь Резвушкину знает только Дуня. Мы ему как бы говорим: «Убийца, дорогой наш человек, ты не ту тетку пришил. Ошибся ты, придурок». А я пошла в «Секс-моду», чтобы подготовить плодородную почву для Дуниной статьи. Для убедительности, чтобы статья не выглядела как плод воспаленного воображения Дуни Квадратной. Я пришла туда и представилась Резвушкиной. Сказала: «Здрасьте, я ваша авторша. Раньше я с Григорчук имела дело, а теперь-то как? Продолжать мне или завязывать?» Они, конечно, заорали: «Продолжать!» Наивные, сил нет. Издают журнал для женщин, а не знают, что у всех мужчин разные вкусы, прикинь, Вась?

– Я одного понять не могу – почему ты решила, что она должна выглядеть так странно? Нет, я знаю, – Вася страдальчески закатил глаза, – ты любишь дешевую самодеятельность, любишь наряжаться, переодеваться и расхаживать по городу в костюме кролика.

– Лучше – снежинки, – скромно потупилась я.

– Я знаю, знаю, в детском драмкружке тебя зажимали, не давали главных ролей и теперь ты наверстываешь. Да и Зосимов, – Вася бросил яростный взгляд на Леонида, – подстегивает тебя, он тоже в своем театре недоиграл.

– Я-то здесь при чем? – возмутился Леонид. – Я ее разоблачил, притащил к тебе, и вместо того, чтобы сказать спасибо…

– А я говорила, не выдавай меня, – мстительно прошипела я. – Стукачи всегда плохо кончают.

Леонид окончательно обиделся и ушел, хлопнув дверью, что взбесило Васю еще больше.

– От тебя всегда одни неприятности! – заорал он. – Не хватало еще, чтобы мы здесь все перессорились из-за твоих выходок!

– Ты первый его обидел.

Вася пропустил мою реплику мимо ушей и опять принялся возмущаться рыжим париком и зеленым пончо:

– От такого вида за версту несет фальшивкой! Все равно что прийти в костюме клоуна с накладным носом и в ботинках шестьдесят четвертого размера! Почему ты не оделась как нормальный человек? Да, темные очки – это разумно. Парик – тоже правильно, но не из пакли же!

Для того чтобы уменьшить накал страстей, мне пришлось признать, что с костюмчиком я перемудрила. Вася еще немножко повопил, поломался, пару раз выкрикнул:

– Я не могу тобой рисковать! Я слишком люблю свободу слова и не позволю душить ее подушками!

Но потом смирился, внял логическим выкладкам и взял с меня клятву изображать Резвушкину только под охраной убойного отдела и выбросить на помойку все то, в чем я ходила сегодня в «Секс-моду».

– Если потребуется, в следующий раз придешь к ним в другом обличье. И объяснишь, что намерена и впредь менять маски. Во избежание, так сказать. А лучше не ходи туда больше, а звони по телефону. Так оно безопасней.

– Как получится, – уклончиво ответила я.

– В любом случае, если потребуется изобразить Резвушкину, мы будем рядом! – пафосно подытожил он. – Всегда и везде. Так что не волнуйся.

– Везде? – уточнила я. – Совсем везде?

– Абсолютно, – обнадежил меня Вася.

Перспектива всегда и везде находиться в обществе сотрудников убойного отдела показалась мне ужасающей. Но сегодня, проведя полтора часа в обществе Трошкина, я в корне пересмотрела свои вчерашние позиции. Лучше все время с Васей и Леонидом, чем два часа с Трошкиным.

Странная вещь – головой я понимала, что надо разговаривать с Трошкиным столько, сколько ему угодно. Но он нагонял на меня такой страх, от него несло таким враньем, что я не выдержала и позорно сбежала. Одна радость – его мое поспешное бегство, похоже, выбило из колеи.

И все-таки – что ему от меня надо? Игра в кошки-мышки никогда не относилась к числу моих любимых развлечений, а Трошкин явно нацелился погонять меня между своих мягких лапок, а когда я устану метаться, с медленным и печальным хрустом съесть. Непонятно только – зачем?

В его патологических на первый взгляд действиях определенно есть логика, только я ее не понимаю. Если бы он прицепился ко мне после убийства – еще куда ни шло. Он мог знать о моих связях с убойным отделом МУРа и пытаться использовать меня как информатора. Но ведь Трошкин начал водить вокруг меня хороводы тогда, когда Григорчук была еще жива и бодра. Он что – знал о предстоящем убийстве?

Голова болела, мысли путались. Не влюбился же он действительно до потери пульса. Да, я ему нравлюсь, пожалуй, даже очень, в таких вещах я обычно не ошибаюсь, но для того, чтобы меня совратить, вовсе не обязательно заказывать мне книжку, затаскивать меня в свой фонд и заставлять там сидеть с утра до вечера. Ту же самую Григорчук он охмурял вне и после работы и с блеском добился своего. Почему же в моем случае он мешает мух с котлетами?

В голову лезли только глупые мысли. Кто я в данном случае – муха или котлета? Судя по плотоядным взглядам Трошкина – скорее котлета. Удав Удавыч, а не человек. Впрочем, если он воображает себя птичкой, то могу сойти и за муху. Тьфу, гадость, ни тем, ни другим быть не хочу.

Я подняла руку и села в первую попавшуюся машину. Водитель назвал сумму вдвое большую, чем стоило довезти меня до «Курьера», но мне хотелось уехать немедленно, а то еще Трошкин выскочит следом и предложит подвезти, а это выше моих сил. В машине отвратительно пахло освежителем воздуха, и настроение испортилось окончательно. А при входе в редакцию я, естественно, встретила Майонеза.

– Одумалась? – грозно поприветствовал он меня. – Совесть проснулась?

– Проснулась, – потупилась я. – И пищит, проклятая, не переставая.

– Все в тебе такое, – с осуждением сказал Майонез, – пищащее, дребезжащее.

– Точно, – согласилась я. – Побегу писать заметку, а то ведь как проснулась, так и уснет.

– Побыстрее! – крикнул мне вслед Майонез.

В отделе политики не было ни одной живой души – первая удача за весь день. На экране компьютера Вали Груздя висел недописанный текст, и я, по старой милицейской привычке, решила подсмотреть, над чем же трудится мой начальник. Как любит повторять старший оперуполномоченный Коновалов: «Больше знаешь, реже спишь вечным сном».

Увиденное потрясло меня: оказывается, Валя трудился над пламенным произведением о Трошкине. Нет, сегодня мне не отделаться от этого наваждения. Валин текст сломал меня окончательно.

Статья, как водится у Груздя, была подписана не его именем, а неким профессором Ястребовым, что само по себе настораживало. Обычно Валя пользовался куда более скромными псевдонимами: юрист Петров, политолог Иванов, социолог Крутов. А здесь – целый профессор. Значит, Груздь пытается придать своему шедевру особо компетентный и заслуживающий доверия вид. Не шавка какая-нибудь пишет.

Неприятная манера Груздя прятаться под чужими придуманными именами давно уже никого не могла обмануть. Все прекрасно знали, как на самом деле зовут всех этих юристов, политологов и социологов, тем более что за гонорарами в кассу приходил сам Груздь. Когда-нибудь я напишу философский трактат о вреде жадности, о том, что жадность страшно невыгодна экономически. Чем больше жмешься, тем меньше имеешь.

Я вовсе не хочу сказать, что прижимистый Груздь имел мало – нет, он заламывал кошмарные цены за свои услуги. Но вот она – человеческая слабость, – взяв у клиента пухлый конверт, он не мог устоять перед соблазном получить еще и гонорар. В результате репутация Груздя трещала по швам, и даже тогда, когда он случайно, в силу неведомых причин, ваял не заказную статью, в редакции все равно были уверены, что он работает на заказ. О Вале говорили, что он большой спец не столько в политике, сколько в продаже своего интеллектуального труда, и что за просто так, без достойного вознаграждения, он палец о палец не ударит.

Итак, Груздь писал, что на днях нас ждет сенсация – резко изменится предвыборная ситуация в Красногорском крае, а именно – нынешний лидер гонки Вадим Иратов сойдет с дистанции. Далее Валя лживо и с передергиваниями описывал печальные события в пансионате «Роща», подводя читателя к однозначному выводу: Иратов почти наверняка – убийца, все против него, но даже если убил не он, то репутация у Иратова все равно подмочена капитально. Рассчитывать на победу в выборах почти убийце или обвиняемому в убийстве не стоит.

«Кто же тогда становится главным претендентом на губернаторский пост?» – задавал себе Валя сложный вопрос. Кто? Правильно, Трошкин. Далее следовал упитанный перечень трошкинских достоинств и отчет о его благотворительных деяниях в Красногорском крае. О том, что Трошкин, как и Иратов, входит в число подозреваемых в убийстве, в Валиной статье, разумеется, не говорилось ни слова. Далее Валя настраивал читателя на тревожный лад и пугал тем, что Трошкин может отказаться от участия в выборах. (Ха-ха-ха! Это я смеюсь, а не Груздь, он, наоборот, чуть не плачет.) Два абзаца (!) статьи представляли собой надрывные стенания о том, как же мы проживем без Трошкина и что же нам, бедным, делать? Проще всего было бы, конечно, застрелиться, но умный Валя предложил более гуманный выход – всем миром уговорить Александра Дмитриевича пойти в губернаторы, упасть ему в ноги, попросить пощады. Не зверь же он, в самом деле, должен пожалеть всех нас. Тут я задумалась – почему всех-то? Некоторые граждане России проживают не в Красногорском крае, а в других краях и областях, вот Валя Груздь, например. Ответ отыскался в статье чуть ниже – оказывается, от состава губернаторского корпуса, от каждого из губернаторов зависит судьба всей России.

В завершение своей пламенно-публицистической статьи Валя призывал ведущих политиков, деятелей культуры и науки, вообще людей доброй воли повлиять на Трошкина и убедить его принять участие в выборах.

Очень-очень интересно. Совершенно понятно, что стенания Груздя о Трошкине кем-то щедро оплачены. И, да простит мне Александр Дмитриевич столь гнусные мысли, наиболее вероятный заказчик статьи – он сам.

Если Трошкин действительно купил Валю и заказал ему такую статью, то события в пансионате «Роща» представали в любопытном свете. Подставить конкурента и занять его место – что может быть элегантней?

Надо срочно звонить Васе и стучать на Трошкина.

Груздь зашел в отдел неслышной походочкой квартирного вора и уставился на меня так, как будто ничего удивительнее в своей жизни не видел.

– Плохо выгляжу? – уточнила я. – Или, наоборот, слишком хорошо? Умоляю, подумай, прежде чем ответить.

– Ты выздоровела? – прохрипел он после минутной паузы. – От туберкулеза?

– Да, сделали удачную операцию, и теперь все в порядке.

– Операцию? Разве туберкулез оперируют?

– Оперируют все, – заверила его я. – Удалили легкие вместе с очагами болезни. Так что не бойся, я не заразная.

– А как же ты… – Валя усмехнулся. – Дышать-то как?

– Протезы, – бодро сказала я. – Прекрасная вещь. Никаких проблем. Бывают искусственная почка, искусственное сердце, у меня – легкие.

– А-а, – догадался Валя, – шутишь? Смешно. Чего пришла?

– Разве меня уже уволили?

– Нет, – с сожалением сказал Валя. – По моим данным.

– Вот того и пришла.

Тут Груздь спохватился, бросился к своему компьютеру и закрыл файл. Поздно, дорогой!

– Ты не читала мой текст? – как бы равнодушно спросил он.

– Нет. – Я энергично затрясла головой. – А надо?

– Да надо бы, – уклончиво ответил он, – но я уже в другой файл залез. Потом посмотришь…

– Обязательно. Надо так надо.

В отдел заглянул Сева Лунин:

– Душа моя! Ты здесь и не заходишь? Что за свинство в самом деле?

– Там Майонез, – пожаловалась я. – Чуть не сожрал меня.

– Ушел, – успокоил меня Сева. – Наврал, что в прокуратуру. Или не наврал? Вдруг действительно решился на явку с повинной?

– Скорее, понес доносы, – предположила я. – Сдаваться люди ходят не к прокурору, а в милицию.

– Старик, – обратился Сева к Груздю, – я девушку заберу ненадолго?

Валя взмахнул правой бровью: да пожалуйста!

Мы спустились вниз, в отдел происшествий. Сева радостно суетился, заваривал кофе, притащил из отдела общества сухарики.