Текст книги "Сплошной разврат"
Автор книги: Анна Малышева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)
Васино предложение было настоящим подарком, почти козырным тузом, и я наивно надеялась, что смогу одним прыжком перемахнуть много ступеней, ведущих в высшие сферы. В анонимку я ни капельки не верила и просто-напросто использовала Васино предложение в собственных, достаточно корыстных целях. Для меня, начинающего политического журналиста, было бы неслыханной удачей оказаться на закрытом семинаре таких БОЛЬШИХ людей. Заметьте, простых журналистов, вроде меня, там ожидалось всего девять человек, каждый из которых чуть не сдох, прорываясь на семинар. Только слабоумный отказался бы от такого царского предложения, и я радовалась, ликовала и пела песенки противным голосом, прославляя неизвестного анонима и желая ему долгих лет жизни.
Вася попросил меня пожить в «Роще», присмотреться к людям и втереться в доверие к тем, кого уже сейчас можно заподозрить в нелюбви к предполагаемой жертве – кандидату в губернаторы Красногорского края Вадиму Иратову. Отлично, то же самое нужно и мне: присмотреться, втереться, познакомиться, обменяться телефонами. Не далее как сегодня завотделом политики Валентин Груздь неприязненно поинтересовался у меня: «Ты связями-то уже обрастаешь? Или ждешь у моря погоды?» Связи! Волшебное слово. Я еду в «Рощу» обрастать связями!
…Леня Зосимов, младший оперуполномоченный отдела по расследованию убийств МУРа, – прекрасный напарник. Работать с ним – одно удовольствие. В отличие от своего непосредственного руководителя Василия Коновалова он чувствует партнера, слушает советы и быстро осваивает любую, даже самую трудную роль. Не зря же он целых два года отучился в Школе-студии МХАТа, откуда своевременно сбежал в Высшую школу милиции, потому, вероятно, что после казарменной обстановки театрального вуза захотел окунуться в атмосферу вольнолюбия и интеллектуального полета.
Книжка о черном пиаре его просто заворожила. Правда, до выезда в пансионат «Роща» он успел прочитать лишь первые двадцать страниц, но этого хватило: целых полчаса Леня восторженно делился со мной впечатлениями.
– Я горд, что мне выпала почетная роль политтехнолога, – говорил Леня, прикладывая руки к сердцу. – Кем я был раньше? Пошлым опером, простым ментом. А сейчас я – Человек, вершитель судеб, маг и колдун.
Мы договорились, что Леня будет вести себя загадочно и слегка высокомерно, то есть так, чтобы его труднее было разоблачить. Он должен произвести впечатление законченного сноба, чтобы у окружающих не возникало ни малейшего желания приставать к нему с лишними разговорами. Тогда у него будет возможность спокойно наблюдать за происходящим в пансионате. Имя мы ему придумали еще в МУРе, а визитные карточки он отпечатал по дороге. Теперь его звали просто, но со вкусом – Гений Львович Манукян. Одет Леня был подчеркнуто демократично, но строго – джинсы, джемпер ручной вязки и белая рубашка с галстуком. Зато к центральному входу в пансионат он подкатил на «Мерседесе». Его давний приятель – владелец этого автомобиля, талантливо изображал личного водителя: он шустро выскочил из машины, обежал ее вокруг и открыл Лене заднюю дверцу. Тот неторопливо вылез, взял портфель и жестом отпустил шофера.
Я любовалась сценой приезда политтехнолога через стеклянную дверь центрального входа. Мы с Юрием Сергеевичем Моховым, моим главным редактором, приехали в пансионат на полчаса раньше.
Леню Зосимова заметили и заинтересовались. Он очень удачно выложил на стойку регистрации бордовую «корочку» с мелкими золотыми буковками «Администрация Президента Российской Федерации» и зеленый дипломатический паспорт, а потом рассеянно предложил девушке-регистратору золотую кредитную карту. Все, разумеется, фальшивое.
Девушка замахала руками:
– Что вы, что вы, за все заплачено организаторами семинара.
– Вот как? – слегка удивился Леня. – Очень мило. – И сгреб документы в портфель.
– Кто такой? – услышала я за спиной мужской голос.
– Первый раз вижу, – откликнулись несколько голосов одновременно.
А уже через минуту кто-то равнодушно наводил справки у администратора:
– Кто? Манукян? Фамилия вроде знакомая.
Отлично! Мы так и планировали. Большинство людей слышали эту фамилию, но не помнят – где и когда.
Вообще, суета у парадного подъезда пансионата вселяла трепет: подъезжали шикарные машины, из них выходили очень хорошо одетые мужчины и очень стильные женщины: сдержанные поклоны чередовались с пылкими объятиями, дружеские похлопывания по плечу – с почти страстными поцелуями. Все заняты только собой, но внимательно наблюдают друг за другом. Светская тусовка, что тут скажешь!
– Как дела, старик?
– О-о, кого мы видим!
– Цветешь, сил нет.
– О чем ты говоришь? Это все видимость.
Женщины направлялись к стойке регистрации за ключами и немедленно отправлялись в свои комнаты, потому что им «срочно, просто немедленно нужно привести себя в порядок».
«Когда они успели привести себя в беспорядок? – думала я. – Приехали сюда из дома, после водных и косметических процедур. Езды до пансионата полчаса – минут сорок. И все-таки успели потерять форму! Вот они – темпы современной жизни! Выходишь из душа, орошаешь себя духами, украшаешь макияжем и одеждами, а через полчаса – уже грязная развалина».
Мужчины задерживались на крыльце, курили, обменивались пустыми репликами:
– У вас какой номер? Да что вы? Так мы соседи.
– Вы на все три дня? А что так? А-а, понимаю. А я, знаете ли, решил оторваться по полной программе.
А вечер был чудесный – теплый и мягкий. Потолкавшись в вестибюле, я вышла на улицу и уселась на лавке перед входом – покурить и понаблюдать. Рядом со мной на той же лавке расслабленно покуривала женщина лет сорока – сорока пяти, весьма привлекательная, несмотря на избыточный вес. Я все время косилась в ее сторону и чуть не вывихнула оба глаза. Мне показалось, что дама ждет кого-то, хотя она старательно изображала полную безмятежность и отрешенность: сижу, курю, ни на кого не обращаю внимания. Да, в жизни Татьяна Эдуардовна Ценз – заместитель главного редактора популярной газеты «Молодежные новости», выглядела ничуть не хуже, чем по телевизору. Похоже, ее здесь почти все знали. Из подъезжающих машин то и дело неслось:
– Татьяна Эдуардовна, наше вам!
– Танюша, сколько лет, сколько зим! Выглядишь чудесно…
Она мило кивала, улыбалась, время от времени махала кому-то рукой. Но все это до поры до времени. Ее приятное лицо вдруг стало сосредоточенным, жестким. Не составило труда угадать, что ее так напрягло, – не отрываясь, она смотрела на томную пару, медленно бредущую по березовой аллее. Мужчина-щеголь в синем пиджаке, бело-голубой полосатой сорочке и ярко-желтом галстуке держал под руку эффектную блондинку в спортивном костюме. Пара действительно странная, но, похоже, Татьяну Эдуардовну взволновала вовсе не дисгармония нарядов. Да и нет никакой дисгармонии – через час-полтора половина всех участников семинара облачится в спортивные костюмы, а другая половина будет пугать окрестных белок вечерними вызывающими нарядами, придуманными в лучших домах мод Европы. Похоже, Татьяне. Эдуардовне было крайне неприятно, что владелец желтого галстука прогуливается по парку в обнимку с блондинкой.
Между тем пара в вечерне-спортивном неумолимо приближалась к главному входу, и вот Александр Трошкин (а это он, без сомнения, и в таком же прикиде, как в сегодняшнем кино) увидел Татьяну Ценз, встретился с ней глазами, подошел к лавочке и, склонившись в почтительном поклоне, молча припал к ее руке. Блондинка сделала вид, что любуется закатом.
– Рад тебя видеть, Танюша, – проскрипел Трошкин. – Знал, что ты будешь здесь, и прилетел на крыльях тоски. Скучал, томился…
– Вижу, – перебила его Ценз, выразительно глядя на блондинку. – Нам надо поговорить, Саша. В каком-то смысле я приехала сюда как раз за этим.
– Поговорим, дорогая, – кивнул он. – Нет вопросов. Все три дня – наши.
– Не думаю. – Ценз пожала плечами. – Но ты найди для меня минуточку. Постарайся.
Трошкин отступил на два шага, блондинка перестала таращиться на закат, и парочка удалилась в корпус, а к Ценз подскочил молодой человек с диктофоном в руке:
– Извините за беспокойство, вы не подскажете – это был Трошкин?
Ценз кивнула.
– Тот самый?
– А какой вас интересует? Какой из Трошкиных «тот самый»?
Молодой человек окинул Татьяну Эдуардовну удивленным взглядом и ответил вопросом на вопрос:
– А разве есть еще какой-нибудь Трошкин?
– Фамилия достаточно распространенная.
– Ах, бросьте. Александр Трошкин, политолог, президент фонда «Наша демократия».
– Да. – Ценз почему-то вздохнула. – Да, это он.
И молодой человек с криком: «Ой, у меня же к нему масса вопросов!» – бросился вслед парочке, только что исчезнувшей за дверями.
– У меня тоже, – тихо сказала Ценз.
На крыльце между тем появился маленький взмыленный человечек, который, просительно складывая пухлые ручки на груди, принялся метаться от одной группы курильщиков к другой, громко, но жалобно крича:
– Господа! И дамы! Участники семинара! Торжественный ужин по случаю приезда через час десять. Господа! Через час десять! Милости просим! Что касается бани…
Его крики потонули в общем одобрительном гаме.
Наступали сумерки, и у меня вдруг появилось неприятное предчувствие – как будто что-то должно случиться, что-то плохое, чего уже не избежать. Я уговаривала себя, что тревога моя ложная, что она навеяна анонимкой, и только ею, но отделаться от мрачных ощущений не получалось. «Не позвонить ли Васе? – подумала я. – Не он ли учил меня, что главным орудием оперативника является интуиция, которая успешно заменяет нам ум, честь и совесть. В конце концов, для его же, Васиного, блага стоит оторвать его от ужина и сообщить, что мне не по себе. Потому что, если с Иратовым и впрямь что случится, муровское начальство сделает из капитана Коновалова бефстроганов. Да и у самого Васи душа будет не на месте, несмотря на то, что он, атеист проклятый, всегда настаивал на том, что души в природе не существует, во всяком случае в себе он ее обнаружить не смог».
Администратор любезно разрешила мне воспользоваться телефоном, но Васи не оказалось ни дома, ни в МУРе. А телефонов трех его бывших жен, которых он любил навещать в обеденное или ужинательное время, я наизусть не помнила. Ладно, пора уже познакомиться с виновником торжества, а именно с Вадимом Сергеевичем Иратовым.
– Не подскажете, – обратилась я к администраторше, – в каком номере живет Иратов?
– В четыреста двенадцатом, – ответила она. – Что-то сегодня все только им и интересуются.
– Да? А кто еще?
Она виновато развела руками:
– Я разве всех знаю?
Подозрительно или нет, что Иратовым многие интересуются? Если бы не анонимка, я бы сказала – нет. Иратов – известный человек, к его персоне приковано всеобщее внимание. Но предупреждение о готовящемся убийстве имеет место быть, и потому информация администраторши меня насторожила.
Вася не обманул и поселил нас с Леонидом неподалеку от кандидата в губернаторы. Мой номер располагался прямо напротив иратовского, а номер Леонида – через один от моего. Кучно, удобно, наглядно. Поднявшись на четвертый этаж, я прошлась из конца в конец коридора, внимательно оглядела все холлы с пыльными пальмами и плюшевыми креслами и даже выглянула на балкончик, в который коридор упирался. Затем я посетила свой номер, отметила, что он совсем неплох, приняла душ, то есть, как тут было заведено, привела себя в порядок и, облачившись в махровый халат, пошла знакомиться с Иратовым. Мне не повезло – в ответ на мой стук дверь иратовского номера открыла женщина в таком же, как мой, халате. Неудивительно – халаты входили в набор услуг пансионата, так же, как зубные щетки, паста, мыло и шампунь.
– Извините, пожалуйста, за беспокойство, – сказала я смущенно. – Я – ваша соседка из номера напротив. Нет ли у вас фена? А то я свой забыла.
Женщина смотрела на меня вполне дружелюбно и, казалось, даже обрадовалась моему приходу:
– Фен есть, – кивнула она, – а нет ли у вас геля для волос?
– Поменяемся? – предложила я.
– На время, – кивнула она.
– Люда! – донесся из глубины номера мужской голос. – Это ко мне?
– Нет! – крикнула она. – Ко мне.
Я принесла гель, Люда дала мне фен. Я представилась, предложила заходить если что. Она сказала, что ее зовут Людмила Иратова и что она тоже будет рада, если сможет оказаться полезной.
Все шло по плану, контакты налаживались.
Минут через десять я спустилась в ресторан. Народу там было немного, и почти все присутствующие толпились около бара. Рядовые журналисты сидели за отдельным столиком и бросали жадные взгляды в сторону бара. Не в том смысле, что хотели выпить, а в том, что их интересовали собравшиеся там знаменитости. На меня обратили внимание – то ли благодаря черному шелковому платью с открытой спиной, то ли из-за того, что женщин в ресторане было совсем мало, а если быть точной, то всего три. От группы, сконцентрировавшейся около бара, медленно отделился высокий седой человек, смутно знакомый мне по телеэкрану, и направился в мою сторону с широкой улыбкой.
– Развейте мое недоумение, – нараспев сказал он, – что привело столь прекрасную юную особу на наше скромное и, думаю, занудное мероприятие?
– Не такое уж скромное, – поправила я его крайне доброжелательным тоном, – судя по количеству знаменитостей на один квадратный метр.
– О! Вы нас измеряете квадратными метрами! – воскликнул он, из чего я сделала вывод, что он тоже относит себя к числу знаменитостей.
– Что вы, – запротестовала я, – я квадратные метры измеряю вами.
– А, ну да, ну да, – кивнул он. – И как вам здесь?
– Великолепно! – заверила я. – Для меня большая честь соприкоснуться с таким возвышенным и изысканным обществом.
– Вот! И вы, прелестное дитя, не убереглись от тщеславия! – воскликнул он трагическим тоном. – Жестокий век, жестокие сердца.
Я не очень поняла, при чем тут жестокость века и сердец, но охотно заглотила наживку:
– От тщеславия уберечься невозможно. Как от радиации и от дурной экологии. Правда, оно поражает другие органы и системы, не так ли? – Я печально улыбнулась, чем несказанно обрадовала собеседника.
– Да, я лишний раз убеждаюсь, что молодым людям очень и очень непросто в этой стране найти себя, – подытожил он, вероятно искренно полагая, что в пансионате «Роща» я ищу именно себя, а не кого-то другого.
Не люблю, когда говорят «в этой стране». Не люблю такого мягчайше-сладенького тона. Плохо переношу, когда меня называют «дитя мое». Но работа есть работа, и я продолжала улыбаться, тупить глаза, поводить плечом и всякое такое. И мой собеседник был абсолютно уверен, что очаровал меня на все сто процентов. Старый дурак, ей-богу. Он решительно, с видом хозяина жизни и хозяина положения, взял меня за локоть и потащил к бару.
– Познакомиться с обществом надо, – шептал он. – Как мне вас представить?
– Александра. Фамилия моя – Митина. Работаю политическим обозревателем «Вечернего курьера».
– Радость моя! Я ведь не спрашивал, где и кем вы работаете! Но… обозревателем? В ваши-то годы? Я-то, грешным делом, полагал, что вы еще в школе учитесь.
Я с трудом удержалась, чтобы не засветить этому идиоту кулаком в ухо, дабы навсегда отбить у него охоту к таким «комплиментам».
– Нет, в школе я не учусь и не училась, а сразу из детского сада пришла в журналистику. И время сэкономила, и нервы. Очень удобно – вот мне сейчас тринадцать лет, а я уже без пяти минут главный редактор.
– Да, умно. А меня зовут Павел. – Он чинно кивнул.
Группа у бара уже с каким-то болезненным любопытством наблюдала за нами, но стоило нам подойти, все отвернулись, демонстрируя полное безразличие.
– Внимание, коллеги, – торжественно начал Павел, – прошу сюда. Девушку зовут Александра. Она – большой человек, журналист, обозреватель политики в «Курьере». Так что если у кого есть вопросы по текущему моменту – прошу. Не стесняйтесь, спрашивайте, пока у вас есть такая возможность. Сашенька, я надеюсь, вы не откажете моим друзьям и согласитесь провести маленькую, но содержательную политинформацию?
– Не откажу. – Я просто лопалась от злости. Конечно! Они здесь все такие политически подкованные, что грех не посмеяться над случайной дурочкой из переулочка, которая имела наглость назвать себя политическим обозревателем. – Только мне нужно подняться в номер за конспектом.
Все рассмеялись так, как будто я и вправду выдала первоклассную шутку. Кого они мне напоминают? Я мучительно искала точное сравнение. Не каждый в отдельности, а все вместе. Матросов, полгода проболтавшихся в море? Каннибалов после трехдневной голодовки? Во всяком случае, на женщин эти сильные и влиятельные мира сего реагировали неадекватно, а на меня смотрели с такой… как бы сказать точнее? – заинтересованностью, что мне хотелось спрятаться под стол. Впрочем, всем известно, что участники загородных семинаров, вырвавшись на пару дней из-под пристального взгляда жены, не упускают возможности «оторваться» и «расслабиться». Попробуйте вытянуть какого-нибудь министра или главу комитета Госдумы на семинар, проводимый в черте города. Шансов мало. А вот за город, в закрытый пансионат – с удовольствием. Таковы особенности национальной политики.
– Виски? Коньяк? Шампанское? – Павел отработанным жестом достал бумажник, и большинство из присутствующих сделали то же самое.
– Нет, позволь мне.
– Да ладно, убери.
– Перестань, сейчас моя очередь.
– Ах, нет, спасибо, – я скромно потупилась, – я не пью.
– Как?! – вскричали все. Изумление их было так велико, как будто я призналась в чем-то крайне неприличном.
– Болеете? – сочувственно спросил кто-то.
– Нет. Просто не пью, и все.
– Как это «просто»? Почему?
Павел между тем почти насильно вложил мне в руку стакан, на одну четверть заполненный виски, я с отвращением посмотрела на коричневую жидкость, поморщилась и пояснила:
– Не переношу спиртного, вот почему.
Все опять рассмеялись, и я с грустью подумала о том, что они запросто могут меня испортить своими подхалимскими восторгами. Чего доброго, я еще поверю в свой клоунский талант.
Павел стал объяснять компании, что мне всего тринадцать лет, что в школе я не училась и, соответственно, дурных привычек не успела заиметь и что работа в газете отнимает столько сил и времени, что не до выпивки, совершенно понятно.
– Пусть девушка расскажет нам, как там поживает журналистская общественность, – сказал мужчина с неприятным птичьим лицом.
– Пусть, – согласилась я. – Пусть расскажет.
И оглянулась вокруг, как будто в поисках той самой девушки.
Седовласый Павел пришел в окончательный восторг и шепотом заверил меня: «Вы прелесть, просто прелесть».
Через полчаса мне стало ясно, в чем смысл жизни. В близости к власти. За то время, что я провела у барной стойки, каждый из присутствующих там джентльменов как бы между прочим успел помянуть по паре-тройке ведущих политиков: «Вчера два часа втолковывал Сереже (Кириенко), что так нельзя», «Толик (Чубайс) умолял меня приехать сегодня, но я не смог», «Гена (Селезнев) названивал весь день, опять что-то нужно»… Я уже совсем собралась сказать, что Вова Путин приходится мне родным племянником и все время клянчит деньги на мороженое, но властная тема вдруг резко иссякла, и начались разговоры другого плана.
– Вы здесь одна? – спросил меня человек очень светского вида в смокинге.
– В каком смысле? – уточнила я, хотя смысл вопроса был мне совершенно понятен.
– Вы приехали… – он замялся, – сами по себе?
– Нет, конечно. Кто ж меня пустил бы сюда саму по себе? Я приехала по редакционному заданию.
– Одна? – Похоже, человек в смокинге не привык особо церемониться.
– Я ехала на автобусе, – мило улыбнулась я, – то есть в обществе примерно тридцати пассажиров.
– На автобусе? – похоже, присутствующие не подозревали о существовании такого вида транспорта.
Павел широко отрыл рот, намереваясь, наверное, сказать что-то умное, но в этот момент в зал вошел Леонид.
– Наконец-то, – вырвалось у меня, и, прежде чем я прикусила язык, Павел набросился на меня с требованием объясниться, причем в голосе его слышались собственнические нотки (не рановато ли?):
– Кто это? Вы его ждали? Вы приехали вместе?
– Это Манукян, – произнесла я со всем возможным почтением и легкой дрожью в голосе. – Или вы его не узнали? Мне велено взять у него интервью, но, боюсь, он мне откажет. Манукян с журналистами не общается. – Я горько вздохнула. Оставалось надеяться, что правило «голого короля» сработает и никто из присутствующих не рискнет признаться, что не знает, кто такой «сам Манукян».
– Хм, хм, – один из мужчин озадаченно почесал голову. – Понимаю, почему сюда прислали именно ВАС. Потому что вам, милая Александра, не сможет отказать ни один здравомыслящий человек. Вам отказать невозможно, поверьте старому отшельнику. Я бы лично дал вам не только интервью.
– А Манукян – здравомыслящий? – взволнованно спросила я.
– Насколько мне известно – да, – ответил «отшельник».
– Откажет! – Я покачала головой. – Вот чувствую, откажет. Готова поспорить…
– На конфетку? – усмехнулся Павел.
– Зачем же? – Я окинула его гордым взрослым взглядом. – На бутылку виски.
– Идет! – Павел протянул мне руку, и мы заключили пари.
– Берусь поспособствовать, – предложил тот, что в смокинге, – использовать, так сказать, свое давнее знакомство с гражданином Манукяном. Кстати, он мне кое-чем обязан…
Если бы я доподлинно не знала, что Леонида он видит впервые, а никакого Манукяна вообще на свете не существует, у меня бы и тени сомнения не возникло в правдивости его заявления. Такой простой искренний тон… К тому же он дружески помахал Леониду рукой, и тот, подслеповато щурясь, рассеянно кивнул в ответ.
– Идите к нам, – позвал Леонида Павел, – мы вас уже заждались.
Леонид медленно приблизился, раскланялся со всеми, но руки никому не подал. Взобравшись на высокий табурет у стойки, он углубился в изучение карты вин.
– Не советую экспериментировать, – кашлянув, сказал Павел. – Мы, боясь подорвать здоровье неизвестными напитками, употребляем виски.
– Экспериментировать – моя профессия, – не оборачиваясь, ответил Леонид. – Но я, пожалуй, соглашусь с вами. Виски, пожалуйста.
Пока бармен наливал политтехнологу безопасный напиток, Павел втиснулся между стойкой и Леонидом и радостно представился:
– Павел Васильев, политолог.
– Гений, – ответил Леонид и пожал протянутую руку.
– Да? – Павел удивленно вздернул брови. – Про себя такого сказать не могу. В лучшем случае, талант, да и то… Скорее, просто хорошие аналитические способности. Впрочем, я не комплексую, гении сейчас так редки.
– Гений – это мое имя, – терпеливо объяснил Леонид. – Извините уж моих родителей, они были мечтателями.
Павел позорно заткнулся под насмешливыми взглядами окружающих. Действительно, мало того, что он не знает имени самого Манукяна, так еще и иронизирует неизвестно над чем.
– Ваши родители не ошиблись с именем ребенка, – подобострастно пискнула я. Леонид снисходительно кивнул мне, но тут же равнодушно отвернулся. Нет, он был поистине великолепен в своем жлобстве! Даже у меня он уже вызывал отвращение, представляю, что чувствовали остальные.
«Давний знакомый Леонида», тот, что в смокинге, отважно бросился мне на помощь:
– Позвольте представить вам, Гений, нашу прелестную приятельницу Александру. Она – политический обозреватель и давняя ваша поклонница. В первый раз она рассказала мне о том, что хочет с вами познакомиться, еще два года назад.
– Два года? – Леонид посмотрел на меня с чуть большим интересом. – Но тогда я практически только начинал.
– Но начинали вы ярко! – выкрикнула я.
Вся эта мистификация меня забавляла и пугала одновременно. Неужели так просто ввести в заблуждение бывалых акул, плещущихся в бурных политических волнах? Неужели так легко заставить их поверить в существование могущественного политтехнолога, о котором еще час назад никто ничего не знал?
Получается, что просто, иначе они не включились бы с такой охотой в игру под названьем «кошки-мышки».
– Два года – это срок, – глубокомысленно заметил «смокинг», – а для такой очаровательной дамы – и подавно. Женские привязанности сродни погоде, то есть переменчивы. Александра побила все рекорды, так долго храня верность вам.
– Не стоило беспокоиться, – неприязненно сказал Леонид, и на лице у него явственно проступила тревога, как будто ему напомнили о давнем карточном долге.
– Девушка мечтает взять у вас интервью, – «смокинг» решил не тянуть резину.
– Я не даю интервью! – резко ответил Леонид. – Это всем известно.
Мы со «смокингом» переглянулись, и он сделал успокаивающий жест: не все еще потеряно, поборемся. Я расстроенно пожала плечами.
– Простите, Гений, а с кем вы сейчас работаете? – спросил Леонида невзрачный тип, все это время болтавшийся где-то на задворках компании. Леонид посмотрел на него как на безумного и ничего не ответил.
– Так с кем? – не отставал тип.
– Я не уполномочен сообщать подобные сведения, – с презрением сказал Леонид. – Они относятся к разряду сугубо конфиденциальных.
– Да бросьте! – Уязвленный и разозленный поведением Леонида «смокинг» скорчил брезгливую рожу. – Они, конечно, сугубо конфиденциальные, зато хорошо известны широкой общественности.
– Да? – Леонид внимательно посмотрел на него. – Возможно. Но не от меня.
– Какая разница – от кого. Как не бывает осетрины второй свежести, так не бывает тайны, которую хранят сотни доверенных лиц.
В этот момент кто-то дотронулся до моего плеча. Я вздрогнула, оглянулась и не поверила своим глазам – на меня, ласково улыбаясь, смотрел Александр Дмитриевич Трошкин, звезда отечественного политического небосклона.
– Прекрасно выглядите, – сказал он. – Похорошели.
У меня опять возникло странное чувство: с одной стороны, я верила, что он доподлинно знает, как неважно я выглядела раньше; с другой стороны, я точно знала, что раньше мы с ним никогда не встречались. То есть я-то видела его по телевизору неоднократно, а он меня – нет.
– Вы тоже, – мило улыбнулась я.
Трошкин усмехнулся и, видимо стремясь быть оригинальным, предложил мне выпить.
– Она не пьет, – немедленно встрял Павел. – И не вздумай увести от нас Александру. Ты опоздал. Она уже наша.
А вот это уже возмутительно! «Наша»! С чего бы?
Я презрительно дернула плечом и отвернулась от Павла. Трошкин заметил мой молчаливый демарш и одобрительно кивнул.
– Так и я не пью, – сказал он, не обращая на Павла ни малейшего внимания, и протянул мне тяжелый стаканчик. Себе политолог взял такой же. – За нас с вами…
Трошкин выпил и принялся выделывать с пустым стаканом что-то немыслимое – он крутил его в пальцах, как фокусник, катал по стойке и подкидывал, как мячик. Руки у него были маленькие и ухоженные, как у женщины, и ловкие до безобразия.
– Это у вас нервное? – спросила я, в основном чтобы прервать затянувшуюся паузу.
– Это – гимнастика для рук. – Трошкин смотрел на меня совершенно серьезно. – Такие манипуляции способствуют развитию интеллекта, потому что на кончиках пальцев находятся специальные нервные окончания…
– Развитию интеллекта способствуют гены папы и мамы, а также игра в шахматы и занятия математикой, – перебила я его, боясь, что сейчас известнейший политолог зарядит скучнейшую лекцию об акупунктуре. – Извините, вы не договорили.
– Правильно, меня надо одергивать. – Трошкин был сама либеральность и демократичность, не то что этот гнусный Манукян. – Вы мне нравитесь все больше. А потому позвольте пригласить вас за тихий столик в уголке. А то здесь слишком шумно и слишком много бестолочей. – В этом месте трошкинской речи Павел как-то нервно дернулся и стремительно удалился. – Нам надо кое о чем потолковать.
Найти тихий столик в уголке не составило никакого труда. Ресторан был скорее пуст, чем полон, и большая часть бомонда по-прежнему толпилась у бара. Кроме того, уголков в зале ресторана было ровно четыре, что неудивительно для помещения квадратной формы. Трошкину полюбился уголок около большого пластмассового дерева: судя по стволу – типичная береза, но листья к ней прицепили кленовые.
Меня подмывало спросить, с кем же он меня путает, но условия нашего с Леонидом задания не предполагали, что я направо и налево стану удовлетворять свое праздное любопытство. Путает – и ладно, наше дело пользоваться ситуацией и внедряться, внедряться, внедряться, как завещал Вася.
– Я хочу сделать вам предложение и очень надеюсь, что вы его примете, – несколько высокопарно начал Трошкин.
– Извольте. – Я постаралась подстроиться под его тон, но получилось, как всегда, плохо – вроде я над ним подсмеиваюсь.
– Не пугайтесь, речь идет не о предложении руки и сердца, – зачем-то разъяснил Трошкин.
– Понимаю, – кивнула я, – для этого мы не так давно знакомы.
И тут же наступила себе на ногу – вот дура, может, та, за кого он меня принимает, как раз его давняя знакомая.
– Вот именно, – согласился Трошкин, – как ни огорчительно, но приходится считаться с подобными условностями. Предложение мое куда менее судьбоносное и куда более скромное.
– Не томите, предлагайте, – выдохнула я.
– Я хотел заказать вам книгу. План такой – вы пишете ее за месяц, мы издаем ее в течение недели.
– Заказать книгу – мне?!
– А что вы удивляетесь? Пишете вы чудесно, быстро, легко…
Слушать комплименты в свой адрес я могу бесконечно. Более того, я страстно люблю, когда хвалят мои писания, время от времени восклицая: «Вот это тонко!» или: «Остроумно, ничего не скажешь». Но Трошкина мне пришлось перебить на самом приятном месте, потому что он нахваливал, увы, не меня, а кого-то другого, то есть другую, ту, с которой он меня перепутал. Пришла пора сознаваться и выходить из укрытия. Но сделать это следовало элегантно и тактично, чтобы не смущать известного политолога и не акцентировать внимание на том, что упражнения со стаканами лишь затуманили остроту его зрения и прямиком привели к легкому склеротическому тупику – своих не узнает, чужих привечает. Но у меня была еще одна цель, не очень красивая, зато полезная. Мне хотелось, чтобы Александр Дмитриевич Трошкин сам догадался, что «я – это не я», но уже после того, как я приму его сногсшибательное предложение. И тогда, если что-то человеческое в политологах все же есть, он должен почувствовать себя крайне неловко. Согласитесь, не очень прилично уговорить человека написать книжку, а потом вдруг хлопнуть себя по лбу и вспомнить, что, «оказывается, я не вам хотел сделать такое предложение».
Я посмотрела на Трошкина с благодарностью:
– Книжка будет называться: «МУР побеждает мафию»?
– Конечно, нет, – хмыкнул Трошкин.
– Неужели – «Мафия побеждает МУР»? Вы смелый человек.
– Книжка о нашем фонде, о его деятельности и, уж простите, обо мне, как о президенте фонда, – терпеливо разъяснил Трошкин.
