Текст книги "Запах магнолий(СИ)"

Автор книги: Анна Орлянская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Орлянская Анна Валерьевна
Запах магнолий

Я благодарна тем людям, которые позволили позаимствовать их кусочки жизни, понимая, что невозможно рассказывать историю одного человека без упоминания об окружающих его людях.

Я благодарна своим подругам, которые явились моими первыми читателями и редакторами. Их отзывы не всегда были похвальными и даже справедливыми, но они мне дали куда более важное, чем конкретный совет – пищу для размышлений.

Я благодарна своему мужу, который, несмотря на то, что я надолго лишила его внимания и семейной помощи, хоть и, превозмогая свою терпеливость, все-таки позволил мне писать, писать, писать...

И я буду благодарна читателям, которые с дотошным вниманием теперь все это примут на свой читательский суд.

Аннотация.

Что скрыто в душе – не знаем мы сами.

Любовь и страданье, тоска и восторг,

Из детства манящие воспоминанья

И радость от жизни, что дарует нам Бог!

Что скрыто в душе – не знаем мы сами.

Обиды на всех, затаенная боль,

Надежды на счастье и упованье,

Что будут ответы и выбор дорог!

Что скрыто в душе – не знаем мы сами.

Другим и себе выбираем мы роль.

Мы улетаем на крыльях фантазий,

Под тенью которых реальный итог.

Что такое любовь? Вечно ли чувство любви или проходящее? Сколько раз в жизни вы влюблялись и думали, что это самое что ни на есть настоящее чувство? А на что вы готовы ради любви? Насколько мы ценим, что имеем? Мы говорим, что Бог – в сердце нашем, а сами идем в церковь! А что такое совесть – друг или враг? А может, совесть и стыд – это и есть божественное начало в нас? В чем смысл жизни и когда мы начинаем его искать? Душа и духовность. Есть ли иной мир? Ответы на эти вопросы ставит перед собой героиня, а находит путь к себе.

Мы стремимся к объяснению и пониманию всего, что происходит в нашей жизни. А иногда для познания достаточно принятия, а не понимания.

Главная героиня во многом списана с меня самой – автора этой книги. Но не нужно пытаться рассматривать это как мою биографию. Некоторые описанные события, которые покажутся нереалистичным, могут явиться правдой, а другие события, в которые захочется поверить, на самом деле могут быть фантазией. Человеческая жизнь, а особенно мысли – куда более интересны и разноплановы, чтобы смочь уложить все в одну книгу. Мысли, которые написаны, уже могут быть прошедшими. Однажды, я записала в своем дневнике, когда была обижена на подругу – что о ней думаю, а она случайно прочитала. "Ты, правда, так думаешь?", – обиженно спросила она. А я так думала лишь миг, когда была сама на нее обижена.

Иногда мы на вещи смотрим двояко, под разными углами. И какой угол правдивей, порой не знаем мы сами. Что реально, а что воображаемо? Но это ли имеет значение? Что может скрываться в душе скромной девушки из порядочной семьи? Кто-то только мечтает, а кто-то воплощает в реальность свои мысли. Действительно ли мы хотим делать то, что делаем? А стоит ли всегда делать то, о чем думаем? Есть вороны в павлиньих перьях, есть и волки в овечьей шкуре. Кто решится снять маску на этом маскараде?

И если каждый, кто прочтет, что-то для себя вынесет и подчерпнет, значит, цель моя достигнута! Эта книга – про любовь и поиск себя. Эта книга для тех, кто ищет смысл, читая произведение. Если вы не готовы отбросить свои принципы и предубеждения, набраться терпения и приложить немного усилий, чтобы найти этот смысл, то не стоит и начинать читать. Не стоит начинать ее читать и тем, кто читает только ради интересного сюжета и быстро развивающихся ситуаций, потому что в этом случае вам придется пропускать очень многое – то, что на самом деле является более важным...

Имена некоторых персонажей произведения специально не указаны. То время, в котором описаны события, рождало такие имена, которые, на мой взгляд, скомкали бы современное произведение. Приводить же модные имена тоже не логично, поскольку некоторые описания, характерны для прошедшего времени. Поэтому не всем героям произведения даны имена, а те, которые даны, на мой взгляд, и сейчас современно звучат.

ЗАПАХ МАГНОЛИЙ.

Начало.

Блестит и плескается неторопливая речушка, шелестит камышами в своей заводи, и как в зеркале, отражаются на ее поверхности разноцветные густые шатры деревьев, курчавые белоснежные облака и мягкие золотистые отблески солнца. Легкий ветерок подхватывает румяный резной листочек, падающий с клена, кружит и опускает его на речную гладь. А волнительная речушка, покачав его, прибивает к своему берегу, где ему и надлежит быть среди пестрой шали из других листиков.

И снова на поверхности воды тишь, да гладь, разве что водомерка из-под пня вылезет и ловко поскачет измерять ее длинными лапками, но только зарябит от ветра речушка, и спешит она пристроиться на какой-нибудь опавший листочек или спрятаться на прибрежных кочках с зарослями осоки.

Игривый ветерок приглаживает цветной ковер клевера, перебирая его густые ворсинки, а вдаль на него посмотришь и, кажется, что течет он речной рябью.

Девочка, завороженно наблюдающая эту картинку, вскакивает и бежит вдоль речушки по лесной дорожке, присохшей под солнцем и изрыхленной многочисленными перемешанными следами. Взорвавшийся шелест опалой листвы под ногами нарушает благодатную тишину. Оставшиеся незамеченными ежики, кидаются врассыпную с приближающимися быстрыми шагами. Девочка замирает на мгновение, заслышав их шорох. Теперь она осторожно ступает и прислушивается к звукам – совсем близко поскрипывают колышимые деревья, словно барабанная дробь раздается что-то внутри леса, на миг все смолкает, и первой нарушает эту тишину кукушка своим прерывистым гулким кукованием.

Извилистая узкая дорожка, размягчаясь в тени задумчивых медных дубов, уходит вглубь леса. Впереди в окружении салюта красной калины белесые тонкие стволы березок рассекают желтые верхушки, позади них отдают зеленью пышные сосны, спрятавшись в глубине леса, пылают багряные клены, а дальше на лесном полотне краски смешиваются и расплываются.

Девочка, обернувшись назад, сворачивает с дорожки и устремляется в небольшой подлесок, за которым, она знает, раскинулось раздольное поле.

Здесь среди расступившегося леса звуки особенные, кажется, что деревья перекидывают их через всю поляну, а ветер подхватывает и эхом разносит. Девочка прислушивается к звукам, и до нее доносится легкий шелест сухой травы, стрекотание кузнечиков, щебетание птиц и редкое мычание коров вдалеке.

Посередине поляны она замечает возвышающиеся округлые стога сена. Она ускоряет свой шаг и вовсе переходит в бег. Ветер треплет ее длинные темные волосы, собранные по бокам в два хвостика. А обогнав ее, впереди несется охотничий спаниель, и, вторя волосам своей хозяйки, его длинные мохнатые уши тоже развиваются на ветру.

Она плюхается на ближайший, кем-то до нее примятый стог сена, а собака пристраивается рядом на земле и, высунув влажный язык, часто дышит. Солома оказывается не такой мягкой, как она ожидала, даже немного колючей. И все-таки это восхитительное ощущение. Солнце ослепляет, и она закрывает глаза. Разморившись от теплого солнышка, от свежего, тягучего запаха сена и от благодатных, размеренных звуков она погружается в умиротворение и забытье...

Часть 1.

Блаженные выходные, проведенные с родителями на природе, прошли так незабываемо ярко, что ей теперь сложно сосредоточиться на уроках. Она сидит за столом и читает древнегреческую поэму про Эвридику и Орфея, а душа ее все еще гоняет по просторам поля и бродит по лесным чащам.

"На севере Греции, во Фракии, жил певец Орфей. Чудесный дар песен был у него, и слава о нём шла по всей земле греков.

За песни полюбила его красавица Эвридика. Она стала его женой. Но счастье их было недолговечно. Однажды Орфей и Эвридика были в лесу. Орфей играл на своей семиструнной кифаре и пел. Эвридика собирала цветы на полянах. Незаметно она отошла далеко от мужа, в лесную глушь. Вдруг ей почудилось, что кто-то бежит по лесу, ломая сучья, гонится за ней, она испугалась и, бросив цветы, побежала назад, к Орфею. Она бежала, не разбирая дороги, по густой траве и в стремительном беге ступила в змеиное гнездо. Змея обвилась вокруг её ноги и ужалила. Эвридика громко закричала от боли и страха и упала на траву. Орфей услышал издали жалобный крик жены и поспешил к ней. Но он увидел, как между деревьев мелькнули большие чёрные крылья, – это Смерть уносила Эвридику в подземное царство.

Велико было горе Орфея. Он ушёл от людей и целые дни проводил один, скитаясь по лесам, изливая в песнях свою тоску. И такая сила была в этих тоскливых песнях, что деревья сходили со своих мест и окружали певца. Звери выходили из нор, птицы покидали свои гнёзда, камни сдвигались ближе. И все слушали, как он тосковал по своей любимой.

Проходили ночи и дни, но Орфей не мог утешиться, с каждым часом росла его печаль.

– Нет, не могу я жить без Эвридики! – говорил он. – Не мила мне земля без неё. Пусть и меня возьмёт Смерть, пусть хоть в подземном царстве буду вместе с моей любимой!

Но Смерть не приходила. И Орфей решил сам отправиться в царство мёртвых.

Долго искал он входа в подземное царство и, наконец, в глубокой пещере Тэнара нашёл ручеёк, который тёк в подземную реку Стикс. По руслу этого ручья Орфей спустился глубоко под землю и дошёл до берега Стикса. За этой рекой начиналось царство мёртвых.

Черны и глубоки воды Стикса, и страшно живому ступить в них. Вздохи, тихий плач слышал Орфей за спиной у себя – это тени умерших ждали, как и он, переправы в страну, откуда никому нет возврата.

Вот от противоположного берега отделилась лодка: перевозчик мёртвых, Харон, плыл за новыми пришельцами. Молча причалил к берегу Харон, и тени покорно заполнили лодку. Орфей стал просить Харона:

– Перевези и меня на тот берег! Но Харон отказал:

– Только мёртвых я перевожу на тот берег. Когда ты умрёшь, я приеду за тобой!

– Сжалься! – молил Орфей. – Я не хочу больше жить! Мне тяжело одному оставаться на земле! Я хочу увидеть мою Эвридику!

Суровый перевозчик оттолкнул его и уже хотел отчалить от берега, но жалобно зазвенели струны кифары, и Орфей запел. Под мрачными сводами Аида разнеслись печальные и нежные звуки. Остановились холодные волны Стикса, и сам Харон, опершись на весло, заслушался песни. Орфей вошёл в лодку, и Харон послушно перевёз его на другой берег. Услышав горячую песню живого о неумирающей любви, со всех сторон слетались тени мёртвых. Смело шёл Орфей по безмолвному царству мёртвых, и никто не остановил его.

Так дошёл он до дворца повелителя подземного царства – Аида и вступил в обширный и мрачный зал. Высоко на золотом троне сидел грозный Аид и рядом с ним его прекрасная царица Персефона.

Со сверкающим мечом в руке, в чёрном плаще, с огромными чёрными крыльями, стоял за спиной Аида бог Смерти, а вокруг него толпились прислужницы его, Керы, что летают на поле битвы и отнимают жизнь у воинов. В стороне от трона сидели суровые судьи подземного царства и судили умерших за их земные дела.

В тёмных углах зала, за колоннами, прятались Воспоминания. У них в руках были бичи из живых змей, и они больно жалили стоявших перед судом.

Много всяких чудовищ увидел Орфей в царстве мёртвых: Ламию, которая крадёт по ночам маленьких детей у матерей, и страшную Эмпузу с ослиными ногами, пьющую кровь людей, и свирепых стигийских собак.

Только младший брат бога Смерти – бог Сна, юный Гипнос, прекрасный и радостный, носился по залу на своих лёгких крыльях, мешая в серебряном роге сонный напиток, которому никто на земле не может противиться, – даже сам великий Громовержец Зевс засыпает, когда Гипнос брызжет в него своим зельем.

Аид грозно взглянул на Орфея, и все вокруг задрожали.

Но певец приблизился к трону мрачного владыки и запел ещё вдохновеннее: он пел о своей любви к Эвридике.

Не дыша слушала песню Персефона, и слезы катились из её прекрасных глаз. Грозный Аид склонил голову на грудь и задумался. Бог Смерти опустил вниз свой сверкающий меч.

Певец замолк, и долго длилось молчание. Тогда поднял голову Аид и спросил:

– Чего ты ищешь, певец, в царстве мёртвых? Скажи, чего ты хочешь, и я обещаю тебе исполнить твою просьбу.

Орфей сказал Аиду:

– Владыка! Коротка наша жизнь на земле, и всех нас когда-нибудь настигает Смерть и уводит в твоё царство, – никто из смертных не может избежать её. Но я, живой, сам пришёл в царство мёртвых просить тебя: верни мне мою Эвридику! Она ещё так мало жила на земле, так мало успела порадоваться, так недолго любила... Отпусти, повелитель, её на землю! Дай ей ещё немного пожить на свете, дай насладиться солнцем, теплом и светом и зеленью полей, весенней прелестью лесов и моей любовью. Ведь всё равно после она вернётся к тебе!

Так говорил Орфей и просил Персефону:

– Заступись за меня, прекрасная царица! Ты ведь знаешь, как хороша жизнь на земле! Помоги мне вернуть мою Эвридику!

– Пусть будет так, как ты просишь! – сказал Аид Орфею. – Я верну тебе Эвридику. Ты можешь увести её с собой наверх, на светлую землю. Но ты должен обещать...

– Всё, что прикажешь! – воскликнул Орфей. – Я готов на всё, чтобы увидеть вновь мою Эвридику!

– Ты не должен видеть её, пока не выйдешь на свет, – сказал Аид. – Возвращайся на землю и знай: следом за тобой будет идти Эвридика. Но не оглядывайся назад и не пытайся посмотреть на неё. Оглянешься – потеряешь её навеки!

И Аид приказал Эвридике следовать за Орфеем.

Быстро направился Орфей к выходу из царства мёртвых. Как дух, миновал он страну Смерти, и тень Эвридики шла за ним. Они вошли в лодку Харона, и он безмолвно перевёз их обратно к берегу жизни. Крутая каменистая тропинка вела наверх, на землю.

Медленно поднимался в гору Орфей. Темно и тихо было вокруг и тихо было у него за спиной, словно никто не шёл за ним. Только сердце его стучало:

"Эвридика! Эвридика!"

Наконец впереди стало светлеть, близок был выход на землю. И чем ближе был выход, тем светлее становилось впереди, и вот уже всё стало ясно видно вокруг.

Тревога сжала сердце Орфея: здесь ли Эвридика? Идёт ли за ним? Забыв всё на свете, остановился Орфей и оглянулся.

– Где ты, Эвридика? Дай взглянуть на тебя! На мгновение, совсем близко, увидел он милую тень, дорогое, прекрасное лицо... Но лишь на мгновение. Тотчас отлетела тень Эвридики, исчезла, растаяла во мраке.

– Эвридика?!

С отчаянным криком Орфей стал спускаться назад по тропинке и вновь пришёл на берег чёрного Стикса и звал перевозчика. Но напрасно он молил и звал: никто не отозвался на его мольбы. Долго сидел Орфей на берегу Стикса один и ждал. Он не дождался никого.

Пришлось ему вернуться на землю и жить. Но он не мог забыть свою единственную любовь – Эвридику, и память о ней жила в его сердце и в его песнях".

Она еще раз перечитала поэму. Ей нужно было написать краткое содержание и ответить на вопрос: "Почему их любовь оказалась трагичной?".

"Растревоженный, что Эвридика не рядом, Орфей позабыл, что нельзя поворачиваться, и повернулся. Тогда она исчезла, но теперь уже навсегда. Ему нужно было быть верным до конца, а он засомневался", – записала она ответ в тетрадке.

Второй вопрос ее задания: "Какие выводы вы сделали?".

"Нужно быть верным своим обещаниям?". Сомневаясь в правильности своих рассуждений, она записала ответ, тут же о нем позабыв.

Она вдруг вспомнила, как мама ей рассказывала сказки перед сном. Они зажигали свечку под узорным абажуром лампы, и замысловатые тени расползались по всей комнате.

– Мам, расскажи мне еще сказку! – упрашивала она.

– Уже поздно. Закрывай глазки и спи, – мама обнимала ее теплой рукой, а она ее тут же крепко обхватывала своими маленькими тонкими ручонками.

Засыпать вот так с мамой рядышком она очень любила. Когда она уснет, мама задует свечку и уйдет в другую комнату. Но пока мама рядом, и ей спокойно и уютно. Воображая себя какой-нибудь героиней из сказок, она мысленно улетала в мир своих детских грез!

– Привет, Ева!

– Ой, крестный! Ты меня напугал. Привет! А папы нет дома.

Ева не слышала, как заходил крестный. Она подумала, что, скорее всего входная дверь была открыта. У них была собака по кличке Линга, и когда кто-то приходил, она лаем извещала об этом хозяев.

"Наверное, убежала погулять на улицу", – предположила Ева.

– Вот батяня дает! А сказал, что сегодня дома.

Джон, так звали крестного Евы (на самом деле Евгений, но все обращались к нему именно так), был невысоким, но мускулистым и поджарым.

Он подошел к столу, за которым она сидела, и положил руки ей на плечи.

– Когда ты начнешь есть, одни костяшки торчат! – это было сказано не в вопросительной интонации, и Ева ничего не ответила, только улыбнулась.

Ева перехватила одну его руку и повернулась к нему лицом. Он не убирал рук от ее плеч, и ей пришлось приложить усилия, чтобы их как-то сдвинуть.

– Ну, кре-е-естный! – протяженно произнесла Ева.

Она посмотрела на ту его руку, которую уже перехватила своими ручками. Его руки были крепкие, жилистые, с толстыми пальцами и все в наколках. На пальце был наколот черный перстень. На тыльной стороне руки, что она держала, была наколка женщины с длинными волосами.

– Наколка понравилась? – спросил Джон, увидев, что она рассматривает его наколку.

– Ну-у-у, – протянула Ева, – У папы тоже наколки.

Она не знала, что ответить. Сказать, что нравятся – это не так. Сказать, что не нравятся – тоже не так. Некоторые ее подруги делали временные татуировки себе, она же не понимала, какой от этого толк. Ей было любопытно только, что они обозначают. И потому она спросила, что это за женщина.

– Это Дева Мария.

– А зачем ты это сделал?

– Да, просто так.

Видимо, не желая рассказывать о своих наколках, Джон, перевел разговор на другую тему.

– Уроки делаешь? – поинтересовался он.

Это было и так ясно, судя по разложенным на столе учебникам и тетрадкам, но Джону нужно было о чем-то завести разговор. Он сел на стул, находившийся с правой стороны от стола.

– Угу.

Когда дома никого не было, Ева часто ходила только в нижнем белье. Вот и сегодня она так сидела за столом. Вспомнив об этом, и поймав взгляд Джона, скользнувший по ее полосатой майке и куда-то вниз, Ева покраснела. Джон не пытался скрыть своего интереса. Он наклонился в бок, противоположный от стола, рассматривая ее. От этого его действия, Ева еще больше залилась краской.

– Какая у тебя красивая маечка, с какими-то завязочками, – сказал Джон и потянулся одной рукой к шнуровке на майке, – Это что для красоты или они развязываются?

– Ну да, развязываются, – ответила Ева.

Она положила ладошку руки на шнуровку и отодвинулась. Излишнее внимание Джона вызывало у нее смущение.

– О, да у тебя уже титьки стали появляться?! – неожиданно подчеркнул Джон, слегка ущипнув ее за сосок, нагло выпирающий из-под кофты.

– Или пока это еще только соски? – Джон задал следующий вопрос, почему-то сделав ударение на букву "о".

– Хватит, – Ева подставила к груди ладошки, защищаясь от приставаний.

– Тебе ведь уже есть двенадцать? – продолжал расспрашивать он.

– Будет скоро.

– Мальчишки, наверное, толпами бегают?

– Нет.

– Да ладно! – словно не веря ее словам, произнес Джон.

Еве не нравился этот разговор, хотя она смущенно улыбалась, отвечая на его озорную улыбку. Его глаза горели, а лицо светилось от каких-то одному ему известных мыслей. Ева это видела, но воспринимала, как радушие и доброжелательность.

– А в куклы ты еще играешь?

– Да.

– Покажешь мне своих кукол?

– Вот! – сказала Ева, развернувшись вполоборота, и указав пальцем на полку с куклами и игрушечной мебелью.

– Не, пошли вместе посмотрим, какие у тебя куклы.

– Да я не хочу сейчас, – сказала Ева и поднялась со стула.

Ева в этот момент вспомнила историю годовалой давности или даже больше. Был какой-то праздник, родители с друзьями сидели на кухне. Кто-то за столом, кто-то на диване. Крестный тоже был. Ева играла в куклы у себя в комнате. Было уже поздно, и она решила принять душ перед сном. В ванной комнате не было ее белья, и поэтому она надела платье на голое тело и так вышла. В этот момент к ней подошел в коридоре крестный. Он что-то сказал, потом неожиданно ее схватил и понес в комнату. Она пыталась вырваться, но справиться с ним не получалось. Он нес ее, что-то шутил, смеялся. Потом он поставил ее на стульчик, стоявший перед шкафом с игрушками, спиной к себе, чтобы она показала своих новых кукол. Он все еще не отпускал рук с ее бедер. С одной стороны подол платья задрался. Ева пыталась его опустить. Она не хотела, чтобы крестный заметил, что она без трусиков. Но он обхватил ее рукой, и будто ненароком начал слегка поглаживать пальцами между ног. Ева потянула его за руку, чтобы убрать от себя, но он тогда сильнее сжал свои пальцы.

"Ты ходишь без трусиков?", – удивленно спросил он.

Ева не помнила, что ответила тогда. В комнату вошел папа, и, улыбаясь, сказал: "Пошли, что пристал к ребенку?! Пусть играет!".

От этого воспоминания, у Евы побежали мурашки по телу и зарделись щеки. Помнит, ли это крестный?

Еве не хотелось играть, и она не понимала, почему крестный так долго не уходит, ведь родители не скоро еще вернутся с работы. Она направилась в другую комнату, подумав о том, что и крестный вслед за ней встанет, и поскольку родителей ждать слишком долго, он уйдет.

– Папа не скоро будет, – напомнила ему Ева.

Не оглядываясь, она направилась в другую комнату. Он как-то быстро оказался сзади нее, схватил за плечи и развернув, потянул на себя. Они повалились на кровать. Оказавшись сверху него, она стала упираться руками в его плечи, чтобы встать. Джон крепче прижал ее к себе и, повалив на спину, полез целоваться. От него пахло спиртным. Ева вырывалась и вертела головой в разные стороны. А Джон все еще улыбался, как будто это была какая-то приятная игра.

– Ты умеешь целоваться? – спросил он.

Ева не понимала, почему он это спрашивает и вообще не понимала всего происходящего.

– Давай, я тебя научу? – не дождавшись ответа, сказал Джон.

– Да, хватит! Ты напился!

Она все еще пыталась вырваться, но он был намного сильнее. Его губы оказались совсем близко, и когда сомкнулись на губах Евы, она почувствовала что-то влажное и твердое. Это был его язык. Он приоткрыл им рот Евы, и уверенно проник в него. Ева замерла на несколько секунд. Это было непонятное ощущение. Ева не успела понять, приятно это или нет. Она лишь подумала, что это необычное ощущение. И тут в голове у нее пронеслось: "Это же крестный!".

Она резко отпрянула от него.

– Тебе разве не понравилось?

– Фу. Ты обслюнявил меня, – вырываясь, смущенно ответила Ева.

Джон улыбнулся и снова попытался ее поцеловать. Отворачивая от него лицо, она почувствовала, как колется его щетина.

– Отпусти, ты колешься!

– Это ты вертишь головой во все стороны. Давай, еще раз попробуем, увидишь, я не буду колоться, – предложил он.

Он снова приблизил свое лицо к ней, а одну ее руку потянул на себя, к ногам, чуть ниже пояса. Ева посмотрела на его треугольный бугорок и резко оттолкнула от себя.

– Крестный, ты что? Ты что пьяный?! – воскликнула Ева, наконец-то вырвавшись из его крепких объятий.

Ей было ужасно неловко из-за всей этой ситуации, и из-за того, что она посмотрела на эту выпирающую его часть. "Неужели так у всех мужчин?", – подумала Ева. И от своих мыслей ей стало еще стыдливее.

Она встала. А Джон, закрыв лицо руками, стал говорить что-то бессвязное. Слово "крестный", произнесенное Евой, резануло слух и проникло в самое сердце.

– Когда же батяня придет? – нарочито невнятнее произнес Джон. Он был рад, что Ева все списывает на опьянение.

– Он на работе, и будет не скоро! – подчеркивая вторую часть фразы, ответила Ева, не понимающая, почему он так резко опьянел, – Я же сказала тебе!

– А, я не понял. Я думал, он вышел куда-то, – сказал Джон. Он попрощался и ушел, не смотря в сторону Евы.

Часть 2.

Детство Евы, как и у многих других детей, было беззаботным. Оно было веселым, удивительным! Это было потрясающее время! Двор казался огромным, дорога длинной, все краски казались ярче – солнце желтее, трава зеленее, сладости казались вкуснее, а их многообразие – нескончаемым.

На ее шестилетие бабушка принесла невероятно огромный арбуз, выращенный на собственных бахчах. А какой он был сладкий! Это так сохранилось в ее памяти, что на следующий год, когда они снова ели арбузы, она горевала, что "арбузы стали не такими сладкими и огромными, как раньше".

У нее было много игрушек, она была единственной обладательницей среди всех ее подруг кукольного домика с мебелью. Мама любила ее красиво наряжать, поэтому в детстве у нее было невероятное множество нарядов. Очень много одежды было привезено из-за границы, поэтому ее наряды были неповторимыми. Мама привозила и много сладостей – каких-то диковинных конфет, разноцветных мармеладок, круглых жевательных резинок. Всего того, чего еще не было в советских магазинах, всего того, что ни разу еще не пробовали многие другие дети.

Мама часто из-за работы, связанной с торговлей, уезжала за границу, а Ева обожала мамины возвращения. И чему она больше радовалась – толи самой маме, толи подаркам от нее, она и сама не знала. Позже она будет упрекать маму, что она не была рядом, и что ей совсем не нужно было этих подарков. Но будет ли это правдой?

Тогда в детстве, она принимала все как само собой разумеющееся, без какой-либо благодарности. И что может быть по-другому, она даже не представляла. Когда подруги с завистью ей говорили, что "хотят тоже иметь такую маму", она отвечала, что "у ее мамы есть и недостатки", вспоминая ее участившиеся в последнее время наказания за свои провинности. Когда в магазинах ассортимент товаров начал увеличиваться, и слушая радостные возгласы других людей, "что, наконец-то, стало жить лучше", ей было не понятно это чувство радости, ведь у нее и так все всегда было – и наряды, и игрушки, и сладости, и черная икра толстым слоем на ароматной горбушке хлеба.

И больше всего на свете Ева обожала поездки с родителями, но куда чаще совершаемые с бабушкой и дедушкой, на природу. Они всегда вставали на утренней зорьке, когда еще было совсем темно и звезды россыпью светились на небосводе. В редких случаях, когда они запаздывали, в окнах соседних домов уже поблескивали огоньки включенного света, и можно было услышать крик петуха, а за ним и переливистый лай собак. Ева с неохотой поднималась, быстрее надевала заботливо приготовленную бабушкой теплую одежду и в машине продолжала сладко спать. А когда она просыпалась, ее взору уже представал торжественный лес, окутанный утренней туманной вуалью.

Наиболее пленительным он был в своих осенних нарядах, удивительно обновляющихся каждый день. Если по весне лес только начинал наряжаться преимущественно в зеленные оттенки, то осенью он утопал во всем великолепии своих пестрящих одеяний.

Ева первым делом спешила насобирать себе большую кучу из опавших листьев, если они не были сырыми после дождика, закопаться в них или сделать шуршащий салют. Затем начиналось внимательное исследование леса. Вот прозрачная шкурка, сброшенная змеей. Вот чья-то маленькая норка в земле. Ева представляла, что в этой норке огромный черный тарантул, и вскоре отходила от нее. Вот быстрые ежики, с длинными смешными носиками. Ева каждый раз норовила поймать одного из них. Вот небрежные дорожки от следов кабана. А возле воды на мягкой влажной почве следы от ползучих, ходящих на двух или четырех лапах лесных обитателей перемешиваются. Она удивляется необычным деревьям – то сплетенным между собой, то неестественно изогнутым, то у самого низа покрытым мхом, красочными лишайниками и грибами с уховидными, морщинистыми или волнистыми шляпками. И дополняют эту всю сказочность яркие мухоморы. Она выбегает на опушку леса и наступает на бархатный шарик, от которого тут же поднимается облачко пыли. Это гриб-пылевик. Как стражники, возвышаются позади поля дубы-великаны. Ева подбегает к ним, рассматривает их причудливые наросты и попадавшие с них желуди. Это так интересно – некоторые желуди необычно срослись, напоминая толи человечка в шляпке, толи какую-нибудь зверушку. Она замечает дупло, осторожно в него заглядывает и вынимает уже засохшего большого жука. Вот пестрый дятел гулко выстукивает ритм, эхом разносящийся по всему лесу. И словно присоединившись к нему, дивно начинает исполнять музыку целый оркестр лесных звуков.

Лес притягивал не только приятными открытиями, но и внушал время от времени дикий страх, когда слышалось чье-нибудь шевеление в кустах, приходилось сталкиваться на пути со змеей или пауком, раскидавшим свою цепкую паутину между деревьями.

И даже несмотря на опасности в лесу, он манил все исследовать в нем. Возможно, как раз потому, что приходилось преодолевать трудности и бороться со своим страхом, выискивая что-то интересное, воспоминания о лесе были и вдвойне ярче.

Затем начиналось соревнование, кто больше насобирает грибов или кто первым отыщет грибную полянку. Если же это была рыбалка, то Ева спешила поглядеть на каждую пойманную рыбку. Однако она выжидала не самой крупной рыбы, а самой необычной, наверное, такой, какие бывают только в сказках.

Позже все собирались на расстеленном покрывале и с возросшим аппетитом принимались за традиционные в таких случаях яства – отварные яички, картофель, колбаску, свежие помидорчики и огурчики, бабушкины пирожки с пасленом или творогом и зеленым луком, и конечно – дыню и арбуз. Покидать лесное царство было грустно...

Из-за постоянной занятости родителей, Ева много времени проводила у бабушки с дедушкой. Они жили в частном секторе в деревянном доме из брусьев, как полагается, скрипучими полам, лестницей и истинно русской печкой в непомерно большой для советских построек кухне. Окна были с резными деревянными ставнями, служащими не только украшением, но и защитой в летнее время от жары.

У них был большой огород, который она каждый теплый день тоже исследовала и всегда находила в нем что-то необычное. В огороде стоял чугунный бак с водой. И если дедушка вылавливал больших рыб, то всегда одну-две запускал в этот бак, а Ева подкармливала и наблюдала за их спокойным или тревожным плаванием. Иногда она представляла, что это вовсе не рыбы, а некие неизвестные существа, готовые вот-вот выпрыгнуть из воды. И когда они подплывали к поверхности воды, раскрывая свои рты, чтобы глотнуть воздуха, Ева с испугом отбегала в сторону.

Она исследовала балаганы и проверяла грядки на созревшие плоды, и, сорвав, часто их съедала, так и не помыв. А поздней осенью, в начале зимы прямо в центре бабушкиного сада зимняя яблоня радовала наливными красными яблочками. Это было так удивительно наблюдать, как с каждым днем краснеют и наливаются на ней яблочки, когда кругом – одни голые деревья или даже лежит снег.