Текст книги "Запах магнолий(СИ)"

Автор книги: Анна Орлянская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Она так много могла бы рассказать о своей душе, если бы он проявил свой интерес чуть настойчивее. Она боялась его разочаровать...

– Я верю – в бессмертие души, – призналась Ева.

– В то, что после смерти есть жизнь? – уточнил он.

– Да, – коротко ответила она, смолчав, что на самом деле думает.

– Я вот верю в то, что у каждого своя судьба! – продолжал он. – Но наши с тобой души соединены навсегда. Наша судьба – общая. Когда я впервые встретил тебя, я понял, что на самом деле всегда тебя знал. И в этой жизни, и после смерти, и в другой жизни, если она есть, мы будем вместе. Мы всегда будем ждать, и искать друг друга, и всегда будем находить!

"Находить, чтобы расставаться?", – хотелось спросить ей. Она ничего не сказала, удовлетворенная и восхищенная его речами.

Из дневника:

"Он постоянно говорил, как сильно любит меня. При каждой встрече, при каждом телефонном разговоре, в каждом отправленном сообщении. Он смотрел на меня влюбленными, восхищенными глазами. Как смотрит верный раб на свою госпожу. Как смотрит идолопоклонник на свою Богиню. И он меня в этом убеждал. Что я самая-самая лучшая. Единственная такая. Что я Богиня.

Он шептал мне на ушко о том, какая я. Самая замечательная, самая любимая, самая красивая, самая нежная, самая неповторимая, и этих самых, самых было бесконечно много. Я засыпала в его объятиях, а он продолжал и продолжал говорить что-то приятное.

Иногда он просил меня, чтобы и я говорила ему что-то приятное. Он ждал ласковых слов. И я говорила, что он самый любимый, самый мужественный, самый уверенный, самый обаятельный, самый страстный, самый нежный. Он возмущался: "И это все? Я тебе больше говорю ласковых слов!".

Может, мне не хватало словарного запаса, чтобы выразить свои мысли. Может, из-за какого-то внутреннего протеста, что меня заставляют это делать. Я считала, что это должно идти от души.

Мне казалось, что он знает мое тело даже лучше, чем я сама его знаю. Он был моим учителем. Он не был первым, с кем я поцеловалась. Он не был первым, с кем я лишилась своей невинности. Но он был первым во многом другом. Он показал мне и другие части моего тела, которые были чувствительны к его ласкам. Он также показал свои части тела, желающие ласки, и научил меня ласкать. Он открыл мою чувственность. Он открыл меня.

Он был моим учителем не только в постели. Но и по жизни. Вначале я не осознавала этого. Перечила. Возмущалась. А на самом деле, все запоминала, впитывала, как губка. Подруги подмечали, что становлюсь похожей на него. Что даже иногда рассуждаю, говорю, как он. Сейчас я не знаю, была ли я просто способной ученицей, или же я так сильно его любила и идеализировала, что стала похожей на него, стала тем, что он думает, тем, что хочет от меня. Я хотела быть его идеалом. И стала забывать о тот, кто я на самом деле. Чем дольше его нет, чем больше дней проходит без него, тем более я становлюсь сама собой, а не кем то еще. И все возвращается, когда мы с ним встречаемся или когда он звонит. Я слышу его бархатный голос и становлюсь мурлыкающей, трепещущей. Меняется голос, интонация... Может, так и должно быть, когда человек влюблен?!

Он прекрасный любовник. Очень чуткий и чувственный! Нежный и страстный одновременно! Как же я обожаю его руки! Такие мужественные, невероятно огромные и сильные. Когда он ласкает меня – нежно, осторожно, мягко, я думаю, как же такие сильные руки могут так приятно ласкать. И от этой мысли, мне становится еще приятнее. Эти руки волшебные! Они могут сделать больно, но это приятная боль. Боль в моменты страсти. И в самый последний миг, когда уже ощущение доходит до грани между приятной болью и неприятной, он останавливается".

В этот вечер они прогуливаются в центре города. На Еве черное обтягивающее платье, с длинными рукавами и глубоким вырезом на спине. Вырез настолько глубокий и платье из такого тонкого материала, что любой бюстгальтер смотрелся бы под ним, как лишняя часть, поэтому она без него. Ее соски пленительно торчат. И при этом с ее милым лицом, и с грациозной походкой, и со стройным станом, и с благородной осанкой, в этом откровенном платье она не кажется неприличной, а скорее дерзкой и обольстительной. Они идут рядом, только изредка соприкасаясь друг с другом плечами. И со стороны производят впечатление только что познакомившихся людей. Их дуэт притягивает взгляды, на них оборачиваются, на них искоса поглядывают, их открыто разглядывают, обсуждают и даже копируют...

Вот Ева присаживается на деревянную скамейку с кованными боковыми краями и ножками, Она занимает изящную живописную позу, сексуально надувает пухлые губки и делает специально томные или зазывные глаза. Освященная мягкими лучами паркового фонаря, она напоминает скорее античную царицу, самодовольную и властную, чем тот принижающий образ, который у нее сейчас в голове. А Константин ее фотографирует.

Он делает несколько снимков, и они отходят от лавочки, одновременно замечая, как в такой же позе уже фотографируется другая девушка, проигрывающая Еве не только в одежде и фигуре, но и в некой энергетике, исходящей в этот вечер от Евы, и делающей ее столь притягательной.

Он сетует, что аллея не очень длинна, а людей не очень много. Ему хочется в этот вечер хвастаться своей женщиной.

– Вот видите, видите, какая рядом со мной девушка? Она моя! Завидуете? Вот и завидуйте! А мы будем читать это в ваших глазах!

Он это сказал или подумал – это не имеет значения, потому что они оба об этом думают.

Он знает, что для него она доступна. Но он хочет сам себя немного подразнить. Хотя ему уже не терпится сбить с нее все наигранное высокомерие, всю эту неприступность в походке и стане. Это игра. И им обоим приятно в нее играть.

Она ловит на себе его восторгающийся взгляд, и еще больше расправляет плечи, выпячивает грудь, и делает гордое, высокомерное лицо. Только дрогнувшие губы, постоянно норовившие расплыться в улыбке, выдают ее мысли.

Еще через час он овладевает Богиней. Теперь ее нельзя показывать народу. Нет, косметика ее не размазалась, и волосы не поистрепались, и платье не помялось. Но в лице и во взгляде больше нет высокомерия и гордыни, в нем – умаление о продолжении и покорность.

В этот чудный вечер на прощание он оставляет на ее груди отметину от засоса.

– Чтобы смотрела и вспоминала этот вечер и меня!

– Я и так всегда о тебе думаю! – призналась Ева, отметив про себя, что он даже не догадывается, как много она о нем думает.

Когда они встречаются вновь, он спрашивает, сошла ли с ее груди его отметина, и, узнав, что сошла, грозится, что позже поставит новую отметину.

– Ты только моя! А мои засосы будут твоими телохранителями и моими осведомителями. Чтобы никто не посмел трогать чужое!

Они обнимаются, стоя у его машины. На телефон Евы приходит сообщение.

– Кто это тебе пишет?

– Сейчас посмотрю! – произносит она, достает телефон и читает сообщение.

– Ты что там делаешь, стираешь сообщение? Покажи, что тебе написали!

– Я же не залезаю в твой телефон!

Ева не хотела показывать сообщение, так как оно было от другого мужчины. Но Константин тут же вырывает телефон из ее рук и читает сообщение: "Привет! Чем занимаешься? Как на счет встречи сегодня?".

– Это еще кто? – возмущенно спрашивает он.

– Давний знакомый!

– У тебя не должно быть давних знакомых! У тебя есть я! И только я должен быть единственным мужчиной, с кем ты общаешься.

– Да? А я думала, у нас свободные отношения. У тебя же есть жена, почему у меня не может быть кого-то помимо тебя?

Она видит, как его лицо искажается злостью – небесного цвета глаза становятся холодными льдинками, а нежные губы черствеют, плотно сжимаясь. Ну и пусть злится!

– Ты обиделся?

– Я не обижаюсь, – монотонно отвечает он. – Ты со мной поедешь?

– А куда ты собрался?

– Мне нужно заехать в одно место по делу.

Она забирается к нему в душную машину и сразу пытается открыть со своей стороны окно, которое опустившись до середины, перекашивается и дальше не поддается.

– Оно сломано, – поясняет Константин.

Сделав небольшую петлю по районам города, практически в полном молчании, он останавливается и выходит из машины. Она же уже мучается от нестерпимой духоты и жажды.

– Подожди я сейчас. Машину не бросай, – произносит он и быстро удаляется через пешеходный переход на другую часть дороги, скрываясь из виду за разросшимися деревьями и зданиями с множественными вывесками арендующих в них офисы организаций.

Проходят бесконечные минуты в его ожидании. Она наблюдает за своим все более и более розовеющим отражением в зеркале. Чтобы чем-то занять себя, она думает со смакованием о предстоящем дне, который предстоит провести с ним, о его восхитительных богатырских руках, всегда с ухоженными ногтями и небольшими мозолинами на подушечках ладоней, руках нежно и умело ласкающих ее. Ерзая на сидении, она представляет их интимную близость и чувствует, как начинает возбуждаться от этих мыслей. Если бы не мучительное ощущение от духоты, она полностью отдалась бы во власть этих мыслей. Где же он? Разве он не понимает, что она может задохнуться в этой ужасной отечественной машине, без кондиционера и со сломанными окнами? И почему он не предупредил, что так долго будет отсутствовать, она бы тогда лучше бы подождала на свежем воздухе? А сейчас никуда и не отойдешь, ведь он поставил машину на самом солнцепеке.

Ей кажется, что она, изнурившись, уже начинает терять рассудок. Сколько же его нет – полчаса или час? Или просто ей так кажется, что прошло много времени из-за духоты? Она пытается отвлечься, рассматривая прохожих. На остановке суетится народ в ожидании троллейбуса или маршрутки. Одна женщина поправляет нелепую старомодную, с широкими полями шляпу. Как она додумалась такую убогую пляжную шляпу надеть в городе? Мужчина небрежно вытирает рукой запотевшее и раскрасневшееся от жары лицо. Озорные, неугомонные дети вертятся вокруг своей тучной мамочки с какими-то увесистыми плетеными сумками вместо пакетов. Молодой сухенький паренек, с женской сумкой в руке, так и липнет к своей поджарой неулыбчивой спутнице в легком цветочном платьице. К остановке притормаживая, варьируя из-за мешающихся припаркованных автомобилей, медленно подъезжает троллейбус. Все ожидающие заходят в него. Последней на ступеньку, цепляясь за услужливо поданную кавалером руку, взбирается девушка в легком платьице, подол которого раздувается от ветерка.

Как же и ей хотелось бы сейчас оказаться на свободе, ощутить этот, пусть даже теплый ветерок. Она бы спряталась в тенечке какого-нибудь деревца. Она смотрит на деревья с противоположной стороны дороги и замечает мелькнувшего Константина. А может ей показалось? Еще немного и она сойдет с ума. Троллейбус отъехал, и остановка опустела, но только на непродолжительное время. Вскоре по одному, по два начинает снова подходить народ. А его все нет и нет.

Она отворачивается к своему окну и подставляет лицо потоку воздуха. Может, стоит выйти из машины? А какой смысл – стоять там под палящим солнцем и также мучиться? А может, он это специально? Нет, нет, нет, он так не стал бы с ней поступать! Она закрывает глаза, словно пытаясь уснуть. Вспоминает свое детство. Свою игривую собаку, ее длинные мохнатые ушки. Папкины пыльные охотничьи чучела. Интересно, а где они сейчас? Отдал, наверное, кому-нибудь. Почему он бросил заниматься охотой? Кажется, тогда он был совершенно другим человеком – заботливым, открытым, лучезарным и добрым. А сейчас стал раздражительным и угрюмым. Даже ничего не дарит на праздники. Не удивительно, что мама в отсутствие его мужского внимания и оптимизма, искала эти эмоции на стороне или целиком уходила в работу. А раньше он поздравлял ее с мамой на каждый праздник, даря всякие милые безделушки и цветы. Она вспомнила один из таких подарков – миниатюрную вазочку отлитую, кажется, из бесчисленного множества круглого полупрозрачного стекляруса, переливающегося на свету, словно капли росы. В ней стояли три таких же стеклянных, хрупких цветочка. Он сказал, что они волшебные, и она поверила. Как же ей нравилось это чудная безделушка. Однажды мама попросила помочь ей вытереть пыль с серванта. Она торопилась куда-то, и поэтому размашисто разгоняла пыль от центра к краям полок, стараясь быстрее закончить поручение. Неосторожно задев эту вазочку, та полетела вниз и разбилась вместе с цветочками. Мама ее ругала, а она заливалась слезами и от ее упреков и от горечи потери этого дорого ее сердцу подарка. В тот же день ее родители серьезно поссорились, впрочем, они стали ссориться все чаще и чаще. "Может, как раз с того момента и начались размолвки между ними? Может, вазочка с цветочками действительно были волшебными?", – размышляла она тогда. Ну и глупышкой же я была!

– Не уморилась? – раздался прямо над ухом голос Константина.

– Еще как уморилась! Где ты так долго пропадал? Я думала еще чуть-чуть и потеряю сознание! Как ты мог так поступить со мной?

– Ну, прости! – прощебетал он. – Меня задержали.

Увидев ее раскрасневшееся, печальное лицо и глаза, полные слез, он не мог ей признаться в том, что на самом деле хотел ее проучить, и что все это время безжалостно наблюдал под тенью деревьев, попивая водички и поедая прохладное мороженое, за ней, страдающей в машине.

"Бедняжечка, затомилась и заскучала!", – думал он, не предполагая, что отразившиеся на ее лице страдания уж точно не связаны со скукой.

Через некоторое время, уже открыв с ее стороны полностью окошко, по пути следования в сторону центра города, он все-таки вернулся к их прежнему разговору.

– Так что у вас с тем парнем?

– С каким?

– У тебя их много? – спросил он, но тут же пояснил: – С тем, который тебе прислал сообщение. Давно ты с ним общаешься?

– Это не я с ним общаюсь, а он со мной. Он же мне написал, а не я, – оправдываясь, произнесла она. – Да и потом, я тоже не единственная у тебя женщина. Ты ведь женат.

– Не нужно приплетать мою жену сюда! Ты это знала изначально. Мы давно тихо ненавидим друг друга, просто вместе сожительствуем. И сейчас все делить не представляется возможным, – пояснил он. – Я хочу, чтобы ты оборвала все свои связи. Только так мы сможем быть дальше вместе. Выбирай или я, или другие мужчины?

Ей не нужно было думать над этим вопросом. Выбор был уже давно сделан.

– А ты действительно меня любишь?

– Я тебя люблю безумно! И ты это знаешь! Я всегда тебя искал и нашел, и не собираюсь делить еще с кем-нибудь! Только я смогу сделать тебя счастливой! И обещаю делать счастливой всегда!

Проведя днем время у пляжа, уже к вечеру они подъехали на машине к берегу реки у центрального причала. Вдалеке слышится музыка и голоса веселящегося народа. Они целуются. Ева чувствует, как наливается его неуемный, неистовый орган в тугих джинсах. Она дотрагивается и сжимает, трепещущий еще больше от ее прикосновений орган, способный ее подчинить, унизить и доставить блаженство. Она не думает о том, что хочет он в этот момент, ей хочется, чтобы он быстрее выпустил наружу своего дикого зверя, не церемонясь, развернул ее от себя, наклонил вперед, задрал юбку и обладал ею прямо на капоте машины. Именно так он и поступает...

Влюбленные слышат приближающиеся голоса. И хоть они уверены, что не будет таких смельчаков, готовых к ним приблизиться, но не оглядываются по сторонам, а отдаются во власть своей страсти, еще больше воспаляясь от осознания, что все-таки кто-то рядом и может их увидеть.

Часть 7.

– Что-нибудь произошло за время моего отсутствия? – спрашивает Константин при следующей встрече, когда они оказывается на съемной квартире.

– Ничего нового и интересного! – отвечает Ева, нарезая и раскладывая на тарелочке фрукты.

Уже при встрече с ним, по его молчаливому и более резкому поведению она замечает, что он чем-то расстроен или устал. Вот и сейчас уже минут десять он молчит, а последний заданный им вопрос был произнесен таким холодным и пружинным тоном, что она решила ответить на него коротко и ясно.

– Да, ты сегодня само дружелюбие и разговорчивость! – холодно замечает он.

Она открывает рот, чтобы возразить и сказать, что дело не в ней, а в нем. Она молчит лишь потому, что боится нарваться на его грубость. Потому что она не знает, как себя с ним вести, когда он в таком состоянии. Но слова повисают в воздухе...

– Я думаю, фрукты подождут, – произносит он и тянет ее за руку в комнату. – Если не хочешь разговаривать, предлагаю сразу перейти к делу.

– К какому такому делу? – игриво спрашивает она, прекрасно понимая, что он имеет в виду.

– Сегодня мы меняемся ролями, – безапелляционно говорит он. – Ты меня будешь ублажать, а не я тебя.

Ей хотелось то же самое ему предложить, но он опередил ее желание.

– Итак, моя рабыня, – продолжает он, – ты хочешь ублажить своего господина?

– Да, мой господин, – подключается она к игре, – я хочу доставить вам удовольствие!

– Ты плохая девочка, непослушная, невоспитанная. Я вначале должен тебя наказать.

– И как же вы хотите меня наказать?

– Ты должна сама мне предложить варианты наказаний, а я выберу.

– Тогда отшлепай меня!

Константин почувствовал, как нарастает его возбуждение от этого разговора и от предвкушения предстоящей любовной игры.

– Просто отшлепать? – нарочито разочарованно спрашивает он.

– Нет. Не просто. Вначале с ремнем. Когда я скажу, что мне больно, ты продолжишь шлепать руками.

– Это не очень оригинально, – и Константин надувает свои губы, показывая недовольство.

– Мне бы хотелось остановиться на этом варианте, если господин позволит?!

– Ну, раз уж у тебя не хватает фантазии на большее, тогда давай остановимся на этом варианте. Но за отсутствие оригинальности ты будешь наказана сильнее.

– Облокотись руками на гредушку и прогни спину, – дает указания он, вытаскивая из брюк ремень.

Ева послушно встала, как он просил, и тут же почувствовала резкую боль от удара ремнем.

– Ты плохо прогнулась. Нужно сильнее, чтобы я мог видеть твои прелести.

Ева прогнулась, насколько это возможно было сделать, и снова почувствовала шлепок.

– Очень, очень плохо! Ты плохо прогибаешься, как будто тебе кол в спину вставили.

– Но я не могу сильнее!

– Я не разрешал тебе говорить, – возмущенно произносит он, и снова наносит удар ремнем. – Это был только разогрев. А сейчас я накажу тебя! И ты будешь молчать. И еще – я не разрешаю тебе двигаться, опускать и прятать от меня свои прелести. Они будут расплачиваться за свою бестолковую хозяйку. Ты меня поняла?

– Да, мой господин!

Константин ударил с одной стороны, затем с другой. Это были мягкие шлепки. Затем Ева почувствовала сильный удар, и тут же схватилась рукой за это место.

– Убрала руки! Не уберешь, буду бить сильнее.

Ударив еще пару раз, он продолжил рукой, нанося то болезненные шлепки, то немного мягче. При более сильном ударе, он задерживал руку на ее упругой коже, и немного разминал это место, совершая поглаживающие и пощипывающие движения. Шлепки приходились то по одному и тому же месту несколько раз подряд, то чередовались, по разным местам. Затем, смочив слюной свое главное орудие пыток, он вошел в нее, начав жестко и резко погружать его во всю глубину, периодически сжимая и шлепая по нежной кожице ее идеально выбритого лона.

– Терпи! – сказал он, заметив, что она сжимается и сводит ноги. – Я хочу, чтобы ты еще немного потерпела.

И она потерпела, превозмогая болезненные ощущения. Когда он прекратил шлепать, она почувствовала, как истекает от удовольствия, от сладостного ощущения какого-то облегчения после шлепков. Ее кожа все еще продолжала гореть, но с каждой секундой, эта боль становилась все меньше и меньше.

– Я забыл, кто кого должен ублажать? Я тебя или ты меня? – спросил Константин, неожиданно остановившись.

– Я тебя! – пересохшими от истомы губами, прошептала Ева.

– Так приступай! – скомандовал он, и лег на диван.

И Ева стала укрощать ртом его исступленно напряженную плоть, одновременно сжимая и оттягивая кожу рукой чуть ниже, на его чуть поросших волосами бугорках. Увидав, что ему нравится такие ласки, она попробовала приспособить и свои ноготки. Очень медленно она проводила ногтями по бугоркам снизу вверх, отчего те сжимались и тяжелели. Он готов был закричать от наслаждения, но сдерживая себя, только негромко постанывал.

Пристроившись рядом, она продолжила ласкать его одной рукой, а себя другой, чувствуя, как наливается и пульсирует его мятежный орган в ее руке. В какой-то момент он стал еще тверже. Почувствовав приближение его наивысшего блаженства, она увеличила темп движений рукой. Еще немного, и вот струйка семени вырвалась из него наружу.

– Ты лишила меня последних сил! – обессиленно вздохнул он.

Но ей еще требовалось наслаждение. Он, поняв это, удовлетворил ее руками...

Почти целый день они провалялись в постели. А к вечеру размышляли над тем, как его провести. Когда они все еще лежали в обнимку, раздался телефонный звонок.

– Как на счет того, чтобы сегодня куда-нибудь сходить? – спросила Зоя, когда Ева взяла свой телефон и ответила на входящий вызов.

– Я сегодня с Константином, – сказала она. – Он рядом и передает тебе привет.

– Ему тоже огромный привет! – сказала Зоя. – И сколько ты с ним планируешь быть?

Ева посмотрела на Константина, лежащего рядом и слышавшего весь их разговор.

– Если хочет, пусть составит нам компанию сегодня, – предложил он.

– И ты не будешь против этого? – удивленно спросила его Ева, и, получив его заверения, обратилась к подруге: – Мы приглашаем тебя сегодня составить нам компанию.

Вечером они сидели в кафе с бильярдной, распивали пиво и все втроем пускали облачки никотинового дыма.

– Это уже твоя вторая сигарета за полчаса. Я сегодня с тобой целоваться не буду, – пригрозил он Еве, подкуривающую очередную сигарету, – потому что теперь от тебя будет разить, как от табакерки.

– Как страшно! Напугал! – задорно произнесла она. – От тебя тоже теперь будет разить, как от табакерки.

– Я мужчина – мне простительно!

– А если табакерка с табакеркой будут целоваться, то никто из них не ощутит, кто больше выкурил, а кто меньше, – сказала Ева.

– А я смотрю, ты сегодня остра на язык! Это подруга твоя так на тебя действует? – с серьезным видом спросил он. – Давай тогда чаще ее приглашать с нами?!

– Вы что соревнуетесь, кто больше выкурит, а кто меньше? – вставила Зоя.

– Да, – ответил Константин. – Приглашаю принять участие в соревновании – кто меньше выкуривает, тот и выигрывает.

– А какой приз? – поинтересовалась Ева.

– Узнаешь потом!

– Что значит потом? – спросила Зоя. – Нет, так я не подписываюсь. Давай сразу, что за приз и когда потом?

– Я – ваш приз! – ответил он.

– Такой приз и не утащишь! – нашлась, что ответить Зоя.

– Утащишь, утащишь! – улыбаясь, заверил он. – Я сегодня буду вашим учителем.

– И чему же вы будете нас обучать? – спросила Ева. – Курящий курящему будет рассказывать о вреде курения?

– Да, ты сегодня остра, как никогда, – еще раз заметил он. – Но не угадала. Я буду вас обучать правильной игре в бильярд.

Оплатив за игру, он предложил сыграть первую партию им между собой. Сам же в роли учителя поправлял их, подходя поочередно к каждой и приобнимая сзади. Ева видела, как покраснела Зоя, когда он тесно прижался к ней всем своим громоздким телом, склонил ее к столику и посоветовал сильнее прогнуть спину. Он же в этот момент не спускал глаз и с Евы. В ее взгляде он не увидел неодобрения своим действиям, наоборот, он прочитал в них нескрываемое, жадное любопытство.

– От этого зависит качество игры? – озорно спросила Зоя.

– Конечно! – заверил Константин, и, обращаясь к Еве сказал: – Покажи своей подруге, как правильно это нужно делать!

– Ну же смелее! – подстрекал он.

Ева послушно заняла требуемую им позу, широко расставив ноги и прогнув спину, насколько это было возможно сделать.

– Да, вот так это должно быть! – улыбнувшись, похвалил он протяжным, томным голосом, словно речь шла в постели во время любовных утех.

Перегнувшись через Зою, он поправил ее руки, сжимавшие кий и чуть ли не касаясь губами ее уха, стал тягучим сладким голосом, словно змей-искуситель, объяснять правила дуплета, когда шар вначале ударяется в борт, а потом попадает в нужную лузу.

– Ты считаешь, что в бильярде главное – забить шар? – теперь спросил он Еву, подойдя к ней.

– Нет, конечно! – передразнила его всегда словоохотливая Зоя и ответила за Еву: – Главное прогнуть спину и широко расставить ноги.

– Ну, вот, видишь! Ты, оказывается способная ученица! – задорно рассмеявшись, похвалил он ее. – Но не мешай нам!

– Что же мне делать ... – продолжала она, сделав печальные, страдальческие глазки, – пока вы будете тут уединяться?

– Да, мы уединяемся? – спросил он. – А я и не заметил! В таком случае предлагаю тебе подержать нам свечку!

– Вам темно?

– Нам очень темно. И раз уж нас не видно, мы можем вести себя раскрепощенно, – беспечно заявил он, и скользнул рукой Еве под кофточку.

– Ну, ну, ну, вы здесь не одни!

– Да, правда? А мы не заметили, – подключилась к словесной игре Ева, – темно ведь.

Перекинувшись еще парой шутливых фраз, Константин предложил вернуться к уроку.

– Сейчас мы рассмотрим следующую тему – кладку! – сказал он.

– Кладку?! – одновременно переспросили подруги.

– Да, кладку, вы все правильно расслышали.

– Мы будем выкладывать тут яйца? – пошутила Зоя. – Вот это действительно тема!

– Как ты догадалась?

– Я это сразу поняла, зачем же еще меня сюда позвали?! – улыбаясь, ответила Зоя.

– Ну, тогда прошу на насест! – произнес он и присев за столик, отхлебнул из стакана пиво.

– Насест это где, я извиняюсь спросить?

– Ты действительно желаешь узнать, где у нас насест? – игриво спросил он, положив руку себе на пах и будто поправляя штаны.

– Нет, нет, нет! – запротестовала Зоя. – Оставляю эту привилегию для Евы.

– Премного благодарю! – произнесла Ева и пристроилась у него на коленях.

– Что заняла насест клушка-несушка? – озорно спросила Зоя, присев рядом с ними.

Пересадив Еву к себе на одну ногу, он одним движением руки подхватил, успевшую "ахнуть" Зою, и усадил к себе на другую ногу.

– На этом насесте и тебе хватит места! – улыбаясь, произнес он.

– Ты ничего не напутал? – собравшись с волнением, произнесла Зоя.

– Абсолютно ничего! – ответил он ей, и обращаясь к Еве: – Ты как считаешь, напутал я что-то или нет?

– Не могу точно сказать, – улыбаясь, отозвалась она.

– Так, – начал он, – Начнем? Займите ваши места и примите нужные позы.

– Что это мы должны начать? И какие еще позы принять? – поинтересовалась Зоя, продолжающая уже не столь яростно вырываться.

– Расставить ноги и прогнуть спину, – с серьезным видом ответил он.

– Я смотрю, ты в конец обнаглел! – возмущенно произнесла она.

– Уверяю тебя, я в конец не обнаглел!

– Ну, ты и дерзкий! – воскликнула Зоя, уже освободившаяся из его объятий.

– Так мы продолжаем игру или нет? – спросил он.

– Конечно, конечно, наш учитель! – произнесла Ева.

– Итак, в бильярде главное не только забить шар, куда важнее умение поставить биток в нужное место для следующего удара. Это называется кладкой, – пояснял он, дождавшись, когда подруги встанут по разные стороны бильярдного стола.

– Вы уверены, учитель, что употребляете верное слово? – не успокаивалась озорно настроенная Зоя.

– Ты про кладку? – уточнил он.

– Я про то, чтобы ставить биток в нужное место. Вы уверены, что биток ставят, а не вставляют?

– Теперь уже не уверен, – озорно прищурившись, произнес он...

Даже на обратном пути домой подруги продолжали шутить с возникающими ассоциациями на слова кладка и биток. А Константин их порицал за развратные мысли. Им было смешно это слушать, ведь они понимали, что он куда более развратен, чем они. Или нет?

– Такие вот бывают пошлые забавы у нас! – рассказывала Ева уже своей другой подруге Полине.

– И часто вы так с Зоей поступаете? – спросила подруга.

– Что значит – поступаем? Зоя сама не возражает, чтобы мы так поступали! Это же весело!

Подруги сидели за столом у Евы дома, пили чай и с воодушевлением разговаривали на интимные темы, когда неожиданно позвонил Константин и предложил встретиться.

– Она только что приехала ко мне в гости, – объясняла Ева, выйдя из комнаты, чтобы не слышала подруга. – Прикажешь мне ее выпроводить?

– Если мы сегодня не увидимся, то в следующий раз ты увидишь меня только через неделю!

Ева мученически вздохнула. Он не оставлял ей альтернативы.

– Я не могу так поступить. Но мы можем вместе с Полиной куда-нибудь пойти или сам приходи ко мне, – предложила Ева. – Родители сегодня придут поздно, они у знакомых что-то отмечают.

Менее чем через час они уже втроем сидели в комнате Евы и распивали принесенное им шампанское. Константин сидел рядом с Евой на ее кровати, а подруга сидела напротив них на диванчике. Он залюбовался выразительными миндалевидными глазами девушки, выделенными по контуру черным и обрамленными пышным веером длинных ресниц.

– Ты и не говорила, что у тебя есть столь прекрасная подруга! – шутливо попрекнул он Еву. – Полина, ну что у тебя за подруга? Она специально тебя прятала в сундуке?

Девушка рассмеялась и своим ротиком, обнажив белоснежные зубки, так отчетливо отливающие белизной наравне со смуглой кожей, и этими волшебными глазами, отчего они засветились изнутри, словно бриллианты своими многогранными сторонами.

– Да, укромно прятала! – отозвалась Ева. – А ты вероломно ворвался и взломал сундук.

– Путь хоть немного подышит свободой. А то, бедняжечка, наверное, засиделась в тесноте и темноте. Ведь так, ты же не хочешь залезть обратно в сундук?

– В сундук не хочу, – отозвалась, продолжая улыбаться Полина.

– Итак, чем же сейчас любит заниматься молодежь в свободное время? – спросил через некоторое время он, узнав, что подруга на пять лет младше Евы.

– Да, расскажите, пожалуйста, Полина, чем же занимается молодежь! А то, мы – пенсионеры совсем от жизни отстали, – произнесла Ева, копируя его мужественный голос, задушевную, профессорскую интонацию, гримасничая нахмуренными бровями и добавив от себя покашливание.

Подруга рассмеялась, а Константин ухмыльнулся и вздернул бровь, показывая свое презрительное отношение к этим детским передразниваниям.

– Ну-у-у..., – протяжно начала Полина, не зная, что ответить. – Ничем интересным.

– А тебе хотелось бы заняться чем-то интересным? – игриво продолжал он.

Полина залилась краской, благо не столь отчетливо видной на ее смуглом лице и в приглушенном освещении комнаты. А Ева впервые увидела его насквозь, словно он просвечивался рентгеном ее глаз. От нее не скрылись капельки пота, проступившие на его переносице, и его небрежное, будто бы ничего не значащее движение, в попытке скрыть свое волнение. Его напряженная улыбка, красноречиво доказывающая, как усердно он пытается бороться с бушующими страстями в своей голове, подбирая нужные слова. Его пронзительный, похотливый взгляд, выдающий наличие этих одолеваемых его страстей. И она ощутила не веселье от таких бесед, а скованность, видимо, передавшейся ей от него, и свою преступную причастность ко всему происходящему. Это замеченное ею напряжение, а не легкость, с которой, как ей раньше казалось, он вел беседы, заставляло ее ощутить именно причастность, а не участие. Казалось бы, не велика разница между понятиями. Но нет – разница была чудовищно огромной. Она должна была занять его сторону – сторону любимого человека, а раз так – придется принять на себя и все муки в их общем бурлящем котле.