Текст книги "Запах магнолий(СИ)"

Автор книги: Анна Орлянская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– Может, имеет смысл попробовать?

– Что попробовать? С двумя мужчинами?

– Да. Чтобы я и кто-то еще.

У Евы округлились глаза. Она не понимала, шутит ли он или ее проверяет? Но любопытство, как всегда, победило.

– А ты что будешь делать? Наблюдать?

– Да.

– А потом убьешь нас обоих?

– Если я сам сознательно на это иду, значит, никого убивать не буду, – рассмеявшись, ответил он. – Если бы это было за спиной – то совсем другое дело.

– Мне кажется это какая-то проверка, – неуверенно произнесла Ева.

– Пойми, я тебя сильно люблю! Очень сильно! Настолько, что готов даже видеть тебя с другим мужчиной, если тебе будет хорошо. Но только с моего согласия, только при мне. Я буду рад, если ты от этого получишь оргазм.

– Не знаю, не знаю, – неожиданно, даже для самой себя, сказала Ева.

А он уже мысленно размышлял, как и с кем это осуществить. Окунувшийся в свои сексуальные фантазии, он возбудился и со всей пылкостью и страстью вновь на нее набросился.

– Ты плохая девочка!

Ему хотелось так, чтобы она была плохой девочкой. Ему хотелось ощутить всю свою власть над ней, принизить, заставить быть "хорошей". И он, словно мягкую куклу, сложил ее в неудобную позу в углу кровати, и в таком положении овладевал, загоняя сильнее ее в угол. И уже чувствуя, что вот-вот дойдет до вершины своего блаженства, он развернул ее к себе лицом.

– Я хочу обладать и твоим ротиком, – грубо сказал он.

– Ты чувствуешь свой вкус? Ты достаточно хорошо его чувствуешь? Или еще раз мне тебя развернуть и повторить?

– Теперь я хочу, чтобы ты попробовала и мой вкус, – произнес он, дождавшись от нее невразумительного отрицательного ответа. – Ты не будешь выплевывать, а сглотнешь.

И он стал активнее и стремительнее вонзать свой всегда неутолимый с ней орган, до полного его извержения. С одного края ее губ потекла полупрозрачная белая струйка. Он попросил ее высунуть язык, и последнюю каплю вытер об него.

После он ее целовал, доказывая, что все постельные извращения не унижают ее в его глазах, а, наоборот, превозносят.

– Ты восхитительна! Ты неповторима! Ты настоящая волшебница! Что ты делаешь со мной? Специально влюбляешь? Чтобы я потом полностью от тебя зависел? От всех твоих прелестей, от твоих нежных рук, от твоего мягкого голоса. Я обожаю тебя!

– Это ты меня в себя влюбляешь. Вернее, уже влюбил!

– Я никому тебя не отдам и теперь уже никуда тебя не отпущу! – продолжал он. – Ты моя, только моя!

– Вот и не отпускай! Я хочу быть твоей!

"Я хочу следовать за тобой, как Эвридика за Орфеем!", – хотела добавить она, но пока вспоминала имена персонажей поэмы, они уже говорили о чем-то другом.

– Сегодня мы пойдем гулять на набережную, а потом в клуб, – сказал Константин.

– Ты составил нам программу вечера?

– А кто еще ее составит, кроме меня? На тебя же нельзя рассчитывать в этом вопросе?! – с раздражением произнес он. – Я ненадолго съезжу по делам, а вечером за тобой заеду. И надень свое платье.

– Когда же ты мне позволишь самой выбирать себе наряд? Ты и зимой будешь заставлять меня надевать платья?

– Ты сама раньше надевала капроновые чулки под короткую одежду зимой. Я лишь хочу наглядеться на твои ножки, которые ты еще успеешь спрятать под теплой одеждой, – пояснил он.

Вечером уже было достаточно прохладно, особенно у реки, на набережную которой они спустились. Настрелявшись от души в тире, они пошли прогуляться вдоль парапета. Константин, словно на охоте, высматривал одиночных женских особей.

– Как тебе та девушка? – спросил он. – Вроде она ничего, привлекательная! Давай за ней понаблюдаем, ждет ли она кого-нибудь или одна?

Раньше, сравнивая их отношения с отношениями других знакомых пар, она считала их отношения яркими, тогда как отношения других – пресными. Сейчас же ей стало казаться, что их отношения, не только яркие, но, к сожалению, они приторно-сладкие, а временами слишком острые и горькие.

Короткое, тонкое платьице не спасало ее от холодного, пронизывающего ветра. Ее тело покрылось множеством мелких пупырышек из-за озноба. И она не могла попросить его обнять ее, чтобы согреть, потому что он выслеживал свою дичь, которую нельзя было спугнуть. Ведь они не должны показывать, что влюблены друг в друга! А они влюблены?

Ева смотрела на фонарные столбы. Под их разбитыми плафонами роем кружились мотыльки, прилетевшие на яркий свет. Некоторые подлетали слишком близко и, обжигаясь, замертво падали вниз.

Да, она любит его! Она безумно его любит! Без него она уже и не представляет свою жизнь.

"Пусть я сгорю от этой любви, пусть я обожгу свои крылья, но только рядом с ним!", – подумала Ева.

– Про какую девушку ты говорил?

– К ней уже подошел молодой человек, – отозвался Константин. – Ну, ничего, может кто-нибудь позже еще подойдет. Мы должны сегодня от души повеселиться! Ведь так?

– Конечно, любимый!

– В клуб еще рано идти, давай погоняем на мотоцикле?

– На мотоцикле? – оживившись, переспросила Ева.

– Ну да. На игровом мотоцикле, – пояснил он и наконец-то ее обнял.

Они подошли к игровому павильону, приобрели жетон и Ева села на мотоцикл, волнующе прогнув спину. Константин наблюдал за ней сзади. В какой-то момент он подошел к ней, когда она с серьезным видом совершала очередной крутой поворот, и, наклонившись, прошептал: "Я тебя обожаю! Хоть водить ты и не умеешь".

– Можно, я еще разочек сыграю? – стала упрашивать она, получив большой заряд адреналина от вождения.

– Слезай, все равно водитель из тебя никакой!

– А у тебя это сразу получилось, как только сел за руль?

– Либо это дано, либо это не дано!

– Ты считаешь, что мне это не дано? – с досадой спросила она.

– Именно!

"А что если у меня есть желание водить? А что если я испытываю огромное удовольствие от большой скорости?", – хотела сказать она и не сказала...

– Моя ты мотогонщица! – приобняв ее за талию, сказал он.

Уже после клуба возвращаясь в такси, он взял ее за руку, поцеловал пальчики и вдруг засунул себе в расстегнутую ширинку. Ему ничего не нужно было говорить, и так было понятно, что он хочет. Он развалился на заднем сидении, чтобы было удобно. А затем, приобняв ее, стал наклонять вниз, давая понять, что хочет ласок не только рукой.

– Нет, – запротестовала Ева, заметившая, как таксист наблюдает за ними в заднее зеркало.

– Прошу, ради меня! – тихо произнес Константин, который заметил действие таксиста, опускающего зеркало. – Давай, шокируем его?!

Такую сцену она сама себе представляла, и возбуждалась от этого. Но сейчас ей было все мерзко. Реальность – это не фантазии. Ее охватило удушающее чувство унижения.

– Со мной можно расплатиться не деньгами, – повернувшись к ним, сказал таксист, когда они уже въезжали во двор.

Ева замерла. "Что же предложит любимый? Неужели он готов расплачиваться своей женщиной, даже ради забавы?". Она посмотрела на Константина, а он понял, видимо, все ее чувства в этот момент отразившиеся на лице.

– Девушка не хочет, – ответил он. – Остановите нам возле последнего подъезда.

"Девушка не хочет?", – повторила мысленно его слова Ева. – "Он так сказал, как будто я действительно падшая женщина. Как он может так? Он же любит меня?".

– Неужели ты этого хотел? – спросила его Ева, когда они оказались вдвоем.

– Мы же с тобой общались на эту тему. И ты сказала, что хочешь попробовать с двумя мужчинами одновременно, – напомнил Константин.

Еве уже ничего не хотелось. Но она это не сказала.

– Ты сегодня меня унизил. Я почувствовала себя самой последней ...!

– Это же всего лишь игра. Неужели ты думаешь, что я стал бы целоваться с самой последней? Я целуюсь только с самой лучшей!

И в доказательство своих слов и чувств он приник к ее губам и пылко поцеловал.

– Для меня ты Богиня! И никак не меньше. И не смей так думать про себя! – сказал он, оторвавшись от ее губ.

Позже, во время близости, чтобы доказать ей самой, насколько она порочна, Константин напомнил о таксисте.

– Сейчас с тобой двое мужчин! – сказал он, засунув свой палец ей в рот, – Теперь скажи, что тебя это не возбуждает?

Еву это возбуждало...

– Сможешь меня убедить, что тебе это не нравится? Мне остановиться? – продолжал ее дразнить он.

– Нет, не останавливайся!

– Тогда проси меня не останавливаться.

– Прошу!

– Не так. Умоляй меня.

И она умоляла его не останавливаться, снабжая свою речь пошлыми словами.

– И я могу делать с тобой все, что хочу, обзывать, как хочу? Да?

Ева была на вершине своего блаженства. Все, что он говорил, не имело значения. Даже самые, казалось бы, обидные слова и нелепые просьбы сейчас воспринимались, как самые приятные и желанные. А он не скупился на непристойные выражения.

– Я хочу обладать другой девушкой при тебе, – вдруг сказал он. – Ты же не будешь против этого? Ты себе представляешь это сейчас? Тебе приятно от этого?

– Да!

– Потому что ты плохая девочка?

– Да! Да! Да!

Константин вообразил себе эротичную сценку, навеянную воспоминаниями от рассказов Евы, как они с подругой Зоей целовали и ласкали друг друга. Он почувствовал, как еще больше твердеет его плоть от одних мыслей, как целуются девчонки. А что же будет, когда он реально это увидит? Если Ева рассказывает об этом, значит, она сама хочет большего!

Часть 11.

Из дневника:

"Здравствуй, дневник! Мне уже 23 года. Даже не знаю, с чего стоит начать.

Начну со своего крестного. Недавно я узнала, что его посадили в тюрьму за совращение несовершеннолетних девочек. Когда мне сообщали об этом, я постаралась сделать удивленное лицо.

Оказалось, что он уже был раньше в тюрьме. А я все удивлялась его многочисленным наколкам в детстве, считая его крутым.

Я вспоминала о его приставаниях ко мне, когда я была в возрасте от 10 до 12 лет. Считаю ли я, что он поступил со мной плохо? Не знаю. Сложно ответить, повлияло ли это как-то на мою жизнь. Может, быть отчасти. Моя любовь к мужчинам более опытным и старшим, возможно, связана с эмоциями из детства. Но могу сказать точно, что тогда я вообще не осознавала его поступки. Тогда мне казалось, что взрослые делают все всегда правильно. Дети и взрослые смотрят по-разному на одну и ту же ситуацию. Ребенку говоришь, что любишь его, и он воспринимает это буквально, не видит какого либо подтекста. Я любила его! Я восхищалась им! Он однажды помог мне, и за эту помощь я не просто была благодарна, я воздвигла его на пьедестал.

Да, он имел намерение совратить меня, и если бы я была более наивной, или он более настойчив, то это бы произошло...

Он остановил сам себя, возможно, потому что был моим крестным. Но меня даже это не остановило. Позже в своих фантазиях я ему отдалась.

Сейчас вспоминаю свое поведение – я одевала слишком откровенные наряды для своего возраста, не особо сопротивлялась, когда он специально или ненароком, трогал меня. Возможно, даже я сама провоцировала его. Надеюсь, что не я стала началом его извращенного пристрастия?!

Какой же я была глупенькой, ругаясь с мамой, и доказывая ей, что первая любовь – это любовь навсегда! И как же она была права на счет Ярослава. Она говорила, что он из неблагополучной семьи и что из него толкового ничего не получится. Так и вышло. Я как то его встретила после расставания, он так и остался невысокого роста, с отекшим лицом и трясущимися руками, словно после целой праздной недели. Он ничего не достиг, и, судя по внешнему виду, и тому, что я слышала от общих знакомых, ни к чему и не стремился. Я была рада, что не осталась с ним. Не хотелось вот так идти рядом, и ловить пренебрежительные взгляды людей. И как же ошибся он, что не добивался меня! Может быть, сейчас его жизнь была бы лучше? Но, слава Богу, что все сложилось именно так! Спасибо маме! Спасибо судьбе! Спасибо голосу моего разума!

С подругой детства мы периодически общаемся. Я вначале считала, что пропасть все более и более разделяющая нас, образовалась из-за моего детского необдуманного поступка – когда я поцеловалась с тем мальчиком, что нравился и ей. Или когда она привела меня к цыганкам, которые в итоге пострадали от нашего знакомства больше, чем я. Однако, потом я поняла, что эта пропасть была изначально между нами, и называется она – социальный уровень, материальное положение. Встретившись в очередной раз, мне подумалось, что нам даже не о чем говорить. Мы стояли по разные стороны пропасти и не могли услышать друг друга. У нее уже были те, кто ее понимает. А у меня те, кто понимает меня. Пропасть между нами не увеличивалась, но и мы не пытались протянуть друг другу руки.

Сейчас для меня, да думаю и для нее, уже не имеет значения первопричина пропасти между нами, мы ее стараемся не замечать. У каждой из нас есть свои проблемы и заботы, каждая из нас решает их в силу своих возможностей и желаний. Но зачем сравнивать свои достижения и неудачи? Ведь лучший не тот, кто справился с большим количеством проблем и не тот, у кого жизнь беззаботнее. Когда есть желание общаться друг с другом, темы для разговоров находятся. А когда нет желания общаться, найдутся любые причины этого не делать. Той крепкой дружественной, даже сестринской связи, что была между нами когда-то, уже давно нет. Может быть, она бы снова появилась, если бы мы стали общаться чаще. Но мы по-прежнему самые давние подруги.

С подругой, которая разделила со мной участь быть изнасилованной, мы больше не общались. Мы не были и так близки, а произошедшая трагедия, еще больше отдалила нас друг от друга. О чем я тоже не жалею, потому что узнала, как сильно она «пала». Вначале я винила ее. Считала, что из-за ее кокетства и заигрывания, я и лишилась своего целомудрия. Позже я поняла, что может и проще всегда искать крайних, и на них перекладывать свои промахи, но это не правильно.

Что касается моего изнасилования. Я никогда не пыталась это скрывать, когда меня кто-то спрашивал о первом половом опыте. Но никогда ни с кем не обсуждала это в подробностях. Некоторые, как и мои родители, относились к этому, как к позору, будто я собиралась поведать о собственном преступлении, некоторые просто не хотели причинять мне боль, и потому те и другие не хотели слышать подробности. А некоторые больше всего интересовались хронологией и точным описанием события, но не расспрашивали меня о том, что творится в моей душе.

Я сама считала, что все закончилось очень даже благополучно, не было каких-то извращений со стороны насильника, кроме самого факта насилия, меня не искалечили и не убили. Мне казалось, что я могу сама справиться со своим горем, что я достаточно взрослая и умная.

Тем, кто спрашивал о случившемся, я сама не была готова открыться. Вначале, сгораемая от стыда и брезгливости, под гнетом самобичевания, я спрятала свою боль очень глубоко внутри. Так глубоко, что казалось, нет боли, нет горечи, нет обид, есть только неприятные воспоминания.

Что я испытывала позже? А что можно испытывать спустя годы после трагедии? Тем более, когда уверилась, что виновата сама – из-за своей доверчивости, наивности, легкомысленности, в конце концов, из-за своей провоцирующей одежды.

Однажды спустя три года после трагедии, мы ехали с мамой к бабушке. С нами была подруга мамы, которую мама решила подвести по пути. Не знаю, с чего начался разговор, но в какой-то момент мама стала жаловаться ей на меня, как будто меня и рядом не было. А подруга, возможно, чтобы поддержать ее, или просто пошутив, сказала мне: "Какая же ты оказывается плохая!". На ближайшем светофоре, когда мама притормозила, я, захлебываясь слезами, выскочила из машины и побежала. Мама стала звать меня обратно. Мне не хотелось снова выслушивать о том, какая я плохая. Мне хотелось кричать: "А ты, ты, не плохая разве? Ты не защитила меня, ты не уберегла, ты не объяснила, ты не поддержала...". И только ее слова: "Садись в машину, поговорим", заставили меня вернуться. Потому что я хотела поговорить, потому что я нуждалась в поддержке, а не в порицании. Разговаривать мы так и не стали. Когда я сквозь слезы начала объяснить, с чем они связаны, мама просто обняла меня, заплакала вместе со мной и сказала: "Прости!". Мне этого было достаточно. Если бы она могла только предположить, что такое может случиться со мной – умной, самостоятельной, послушной и прилежной, я думаю, она бы сделала все возможное, чтобы этого не случилось.

И в тот момент я поняла, что ничего никуда не делось. Осталась и досада на себя, и ненависть к насильникам, и обиды к родителям, и одиночество, и горечь, и надежда. Надежда, что когда-нибудь их найдут. Зачем? Чтобы просто посмотреть им в глаза. При этом я также понимала, что никогда этого не случится. Дело было закрыто. Я сама виновата. Все так считали. Я так считала. Точка.

Годы я носила это в себе, укромно прятала и показывала только краешек, убеждая, что показывать больше нечего.

Впервые я проговорила многое со своей подругой Зоей. Я поняла, что не одинока. Я поняла, что не виновата. Я поняла, что никто меня и не осуждает. Я поняла... Больше я ни чего не поняла. Не понимала, почему так и не нашли насильников, когда даже фотороботы были составлены. Не понимала, почему так и не стали искать тот дачный домик, в котором наверняка повсюду были отпечатки их пальцев. Не понимала, почему я не стала бороться дальше, чтобы прийти к своей цели и найти их. Не понимала, почему вообще не сильно сопротивлялась, не расцарапала насильнику лицо, чтобы под ногтями остались его ткани для последующих ДНК-анализов. И сама же отвечала на свои вопросы. Я была юна и напугана. Я была труслива, и комфортность сегодняшнего дня я предпочла гордости, пострадавшей в прошлом. Однако эта самая гордость не хотела униматься и периодически меня изводила своим "Почему?".

Мне было не понятно, почему никто не озаботился моим физическим и душевным состоянием? Даже родители, которые могли бы отправить меня на медицинское обследование на наличие инфекций и дать мне противозачаточные таблетки, про существование которых я еще тогда не имела представления, не сделали этого. А ведь я могла заразиться и забеременеть от насильника. Хорошо, что этого не произошло! Но разве это снимает с них вину за бездействие в тот момент? Почему мама – лидер и борец по жизни, которая всегда добивалась всех своих целей, не помогла и мне добиться моей цели – найти насильников и довести дело до суда? Почему мама, так громко рассуждающая о позоре, не рассуждала о том, что этот позор касается не только ее, но и меня, и меня в большей степени. Почему она ни на миг после случившегося не обняла меня и не сказала ни одного утешающего слова?

Почему никто не посчитал меня жертвой и не отнесся ко мне с соответствующим вниманием? Или для того, чтобы посчитали тебя жертвой, нужно быть не только изнасилованным, но еще искалеченным и избитым до полусмерти? А как же душевные страдания? Ведь может калечиться не только тело, но и гордость и достоинство.

Если бы на моем теле обнаружили множественные следы, доказывающие, что со мной обращались явно жестоко, дело бы приняло бы совершенно иной оборот. Насильник выигрывает, когда ощущает свою власть, подчиняя себе свою жертву. Жертва выигрывает, когда ощущает свою власть над насильником во время вынесения справедливого судебного решения. На любую боль существует множество обезболивающих средств. Но лучшим обезболивающим средством для жертвы является раскаяние насильника. Я проиграла, подчиняясь насильнику. Я проиграла, не доведя это дело до суда. И я не узнала, раскаивается ли насильник. Мне оставалось только на это надеяться.

Почему? Почему? Почему? Больше я не задаюсь этими вопросами. Мне уже не требуется знать о чужом раскаянии, потому что все прощены.

Не знаю, произошло ли полное мое исцеление и требовалось ли оно мне. После того как я все неоднократно проговорила и записала, стало душевно легче. И только здесь точка.

С Зоей мы сейчас редко видимся. Она вышла замуж. И родила ребенка. Я могла бы написать, что замужество было именно из-за незапланированной беременности, но это тоже будет не правильно. Зоя верила, что это была любовь! Единственное, и главное обстоятельство, о котором она жалеет – это то, что слишком плохо его узнала. А узнав лучше, стала понимать, какие они разные, и ощущать, как ее любовь исчезает.

В 17 лет я все-таки дождалась от мамы энциклопедии для девочек. Мы с Зоей пролистали ее и долго смеялись. Там было очень мало того, чего бы мы ни знали еще и пару лет назад. Мы размышляли над тем, кто додумался ее составить. Нет, замысел был хороший. Когда мамам стыдно в силу своего советского воспитания разговаривать на откровенные темы с детьми, то хорошая поучающая книга – это выход. Но ни за что не поверю, что кто-нибудь ее прочитал целиком. Она такая объемная и тяжелая, что ее даже неудобно приносить к подругам, чтобы обсудить. И изложение материала – полная скука и занудство. Почему кто-нибудь не догадается написать что-то читаемое, или разбить энциклопедию на множество отдельных маленьких книг, брошюр по определенным категориям и темам с яркими картинками?!

Сейчас, в век нано-технологий, такие рассуждения кажутся странными и нелепыми. Интернет многое усложняет, но и дает ответы на многие вопросы. Раньше родителям приходилось думать – когда и как стоит говорить с ребенком на откровенные темы, а стоит ли вообще говорить.

Эти воспоминания из давно прошедшего. Что думаю сейчас? Я думаю, что какой ни была хорошей книга, меня она ни чему не научила бы в тот момент. Когда человек не достаточно нравственен, и даже не стремится к нравственности, одна единственная книга, скорее всего, не наставит его на правильный путь.

Мне суждено было родиться в том поколении, когда эти нравственные границы были размытыми. Что ценится? Ценится высокое социальное положение, вернее даже не само социальное положение, а его внешняя видимость, наличие "крутых" атрибутов. Дружеские связи становятся иногда важнее родственных. Становится важным больше не то, что думают о тебе родители, а что думают о тебе друзья. Ты – крут, если чем-то выделился из общей массы. Забывая при этом, что этот знак отличия, "крутизны", присвоен тебе в результате деградации моральных и нравственных устоев. Другая реальность – телевидение и интернет вытесняет настоящую действительность. Человек начинает жить какими-то навязанными и придуманными идеалами, а иногда и вообще другой реальностью, отдаляясь от действительности все дальше и дальше.

Окружающих людей я разделила на три основные группы. Почему говорю – основные, потому что есть и другие группы и подгруппы. (Малообеспеченных, тех, кто сводит концы с концами, я не отношу к этим группам).

Первая группа – это люди, живущие по принципу навязанных идеалов, причем не ума, а крутизны. "Настоящие крутые" живут по принципу – у меня есть деньги, я могу все, я хочу все. "Липовые крутые" живут по принципу – смотрите, у меня есть крутой телефон или одежда, или машина, или свободные деньги (которые идут не в накопление, а в развлечения), и значит, я крут. Общим же их принципом является – жизнь одна, и нужно все попробовать!

Вторая группа – это киберманы, виртуаманы, гаджетманы. Названия говорят сами за себя. Вот разговариваешь с таким человеком, иной раз настолько умным и начитанным, что чувствуешь все свои прорехи в образовании. А потом наблюдаешь его же со стороны, и понимаешь, насколько он не приспособлен к реальной жизни. Эту группу объединяют иллюзии – иллюзия любви, иллюзия счастья, и та же иллюзия "крутости".

Третья группа – это в основном старшее поколение, живущее по принципу – жизнь одна, и нужно прожить ее достойно! Люди этой группы, что бы они ни говорили и не делали, какими бы способами не пользовались (причем не всегда достойными), но они идут к одной цели – добиться более качественного уровня жизни. Эта группа делится на подгруппы. Одна подгруппа добивается лучшей жизни в первую очередь для себя лично. Вторая подгруппа – для будущих поколений, своих детей, внуков. И не то, чтобы первая подгруппа не желает лучшей жизни другим поколениям. От большого пирога кусают все! Но эта подгруппа в силу своей занятости и личных интересов, забывает научить это самое следующее поколение важным жизненным принципам, оставляя им право самостоятельности, что не всегда приводит к повторению их собственного успеха.

Вторая же подгруппа – на первый взгляд, кажется, наиболее разумной. Однако одни люди этой подгруппы вкладывают в следующие поколения свой опыт, знания, жизнеутверждающие принципы и нормы. И вот в итоге мы получаем – молодого успешного бизнесмена, талантливого писателя, архитектора и так далее. Другие же осыпают детей всевозможными благами и рассуждают – "пусть детям будет легче, чем нам". И дети становятся не творящими и создающими, а потребляющими и пользующимися.

Все эти группы относительны, все они перемешиваются в общем котле общественной жизни. И все это лишь моя демагогия, с помощью которой я себя всегда пыталась оправдать, относя себя и своих родителей к тем или иным группам.

Что касается упреков к маме – кажется, я стала лучше ее понимать. Я могу сказать одно – то, что она делала и говорила, все было ради меня. Может, она и ошибалась. Но мы все не идеальные.

В 17 лет в моей жизни появился Константин. Он был мне интересен, потому что уверял меня в моей необычности, чего не делали другие. Он был нежен и чуток. Он был идеален, и я влюбилась.

Потом я увидела, что он далеко не идеален, но от этого чувства не исчезли. Это какая-то болезненная любовь. Я люблю и страдаю одновременно.

Наши отношения напоминают горки – то вверх, то вниз. Обычно схема такая: мы встречаемся, заверяем друг друга в любви – слышу его упреки или просьбы сделать что-нибудь, что неприятно мне – я все делаю, о чем он просит, но потом он получает сообщение на телефон с предложением расстаться – он перезванивает – я слышу любимый бархатный голос – и мы снова вместе.

Он расспрашивал меня о сексуальных фантазиях и рассказывал о своих, а потом предложил их осуществить".

Здесь читатель, наверное, ждет, что начнется описание различных непристойностей и пикантных подробностей. И сразу хочется отметить, что не будет чего-то такого, о чем вы не слышали. В реальной жизни, все постельные игры и развратные эксперименты остаются за закрытой дверью. Об этом не принято всем рассказывать. А произведение – это тоже реальная жизнь! Реальная жизнь героев этого произведения. Потому открывать двери и показывать, что творится за ними, не правильно. Героиня не стала бы записывать в дневник подробности своих развратных экспериментов, а если бы и записала, то тут же вырвала эти листы, разорвала на мелкие кусочки или сожгла.

Но чтобы понять героиню, такие примеры будут приведены. Будем считать, что она записала в свой дневник, а в дальнейшем все уничтожила, следующее:

"Однажды, когда я ему рассказала про нас с Зоей, он спросил: – А сейчас ты мне не изменяешь со своей подругой?

– Конечно, нет! – ответила я. – И даже если бы это захотела, все равно бы Зоя отказалась. Девушки ей не нравятся.

– А тебе нравятся девушки?

– Если и нравятся, что из того?

– Ну, если нам обоим нравятся девушки, давай повеселимся и кого-нибудь к нам пригласим? Я бы хотел увидеть, как ты ласкаешь девушку.

– Я пошутила! Кроме поцелуя ничего тогда с Зоей и не было, – ответила я.

– А я не шучу. Давай сегодня воспользуемся эскорт услугами? – предложил он.

Я стала немного для приличия протестовать, но все-таки согласилась. Мне было любопытно испытать себя. Я подумала о том, что какое-либо общее будущее с ним не возможно. А раз так, какая разница, что я вытворяю?! К тому же не я зачинщица!

Я видела, как загорелись его глаза, когда мы это обсуждали. И мне захотелось еще больше его удивить...

Он тут же выбежал за газетой, а когда вернулся, позвонил по первому попавшемуся на глаза номеру телефона в разделе "Досуг" с указанием: "Бани. Банные услуги".

В ожидании мы смеялись над этим заголовком. И строили догадки относительно названия.

– Наверное, потому что чаще всего вызывают в баню, – предположил он.

– А может, потому что они так усердно все делают, что после них такое же ощущение изможденности, как и после бани? – высказалась я.

– Или также потеешь, – продолжал он...

В съемную квартиру первым зашел охранник, осмотрел все, затем завел трех девушек, на первый взгляд отличавшихся разве что цветом волос.

До их приезда мы обсуждали, какую девушку выберем, представляя их возможные внешние данные. Он хотел выбрать длинноногую, стройную девушку, с аккуратными, подтянутыми, округлой формы ягодицами. А я высказывала пожелание относительно третьего размера и красивой формы ее груди.

– Мы не обсудили ее лицо! – говорил он.

– Может, стоит диспетчеру что-то сказать, а то привезут страшненьких? – предлагала я.

– А что мы скажем? Привезите симпатичных! Это все субъективно, – отвечал он. – Да ладно. Если будет слишком страшненькая, оденем мешок на голову.

Мы смеялись. Все эти разговоры были такими низкодушными! Мы втаптывали в грязь то, что было уже в грязи. Я смеялась, как будто была сама выше всего этого. На самом деле, я чувствовала себя одной из этих девушек, только с той разницей, что за мои услуги мне никто не платил.

О своих предпочтениях в плане внешности девушек, он сообщил диспетчеру по телефону, но мы встретили трех одинаковых фигурами девушек. Не было высоких, не было стройных, не было с аккуратными формами.

Он возмутился: "Мы же просили стройных!".

А охранник ответил: "Это самые стройные!".

Мы растерялись, не зная, какую девушку предпочесть, учитывая их похожесть. Мы рассматривали их. И одна из девушек, не выдержав наших унижающих рассматриваний, опустила голову и отвернулась. Ее мы и выбрали. Фигура девушки нас не возбудила. Его не возбудила. И мы предпочли оплаченный час просто поговорить.

Она не была страшненькой. И не была симпатичной. Она была обычной девушкой, как продавщица в магазине. Оказалось, что днем она и работает продавщицей в магазине. Но жизненная нужда и наличие ребенка вынудили ее заниматься тем, чем она занялась. Она была приезжей, и у нее не было никого, кто мог бы ей помочь.

Она рассказывала о своей жизни и некоторые моменты своего рода деятельности, которыми мы интересовались. А меня удивляло, что она рассказывала об этом так, как может обычный служащий рассказывать о своих обязанностях. Я ожидала увидеть в глазах презрение к работе, стыд, сожаление, боль... Ничего такого я не увидела. Да, я услышала жалобную историю ее жизни. Но не увидела в глазах и в недрогнувшем голосе подтверждения словам... Может, я ошибаюсь... Человек может страдать очень глубоко в душе...

От нее приятно пахло. Это был необычный аромат. Вершиной был фруктовый запах, с нотками свежести и легкой горечи. Он гармонично раскрывался эротичным, опьяняющим цветочным аккордом. Девушка делала легкие движения, и за ее телом следовал сексуальный шлейф. Нам обоим понравился этот аромат.