Текст книги "Альфа и Омега. Книга 3 (СИ)"

Автор книги: Анна Сейд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 36 страниц)

– А я как раз в городе, – ничуть не смутился он. Потом помолчал и немного неловко уточнил: – Прозвучит немного странно, но… ты давно была на кладбище?

Мы встретились с ним спустя сорок минут – Дани ждал меня у одной из боковых калиток центрального городского кладбища, но прежде чем я успела отпустить заготовленную шутку про то, что мы вроде как только что все чудом избежали участи тут оказаться, так зачем искушать судьбу, все слова как-то застряли у меня в горле. Хотя, наверное, мне стоило заподозрить что-то неладное раньше – еще когда он в принципе предложил увидеться где-то за пределами особняка его матери.

Медвежонок стоял около витой чугунной ограды, обвитой сухими плетями дикого винограда, и задумчиво смотрел куда-то сквозь нее на серые надгробные камни, потемневшие от осенних дождей. И я бы, возможно, даже его и не узнала, если бы он тут не был совсем один. Потому что сейчас передо мной стоял не кардинал Восточного города, а обычный семнадцатилетний мальчишка с непослушными белокурыми локонами и большими голубыми глазами, одетый в джинсовую куртку с теплой подкладкой и заляпанные грязью кеды.

– Где… где твоя мантия, Дани? – только и смогла спросить я.

– Дома, – пожал плечами он. – Она слишком тяжелая, мне никогда не нравилось ее носить.

– Я просто… немного отвыкла видеть тебя таким… – Я абстрактно повела рукой в воздухе.

– Таким… обычным? – с улыбкой предположил он. – Да, я тоже отвык от себя такого.

– Зачем ты пригласил меня сюда? – решила сменить тему я, подойдя ближе. – В смысле – именно сюда? Твоего отца ведь похоронили не здесь, да?

– Да, – кивнул Дани, и на мгновение его обычно такое кроткое лицо ожесточилось. – Он остался в главном склепе Этерия, как и положено всем бывшим Иерархам. Но я бы все равно вряд ли стал его навещать. Знаешь, после того, что он сделал, я… окончательно разочаровался в нем.

Медвежонок открыл скрипящую калитку, пропуская меня внутрь, и я вошла на кладбище, окунувшись в запахи мокрой земли и зелени. Снова начал накрапывать дождь, но прежде чем я успела пожалеть о том, что не взяла зонт, омега раскрыл над нашими головами свой.

– Почему разочаровался? – спросила я, с благодарностью приняв предложенную мне руку и взяв парня за локоть. На ощупь он был все таким же – кажущийся мягким снаружи, но каменно-твердый внутри. Как изящно порхающий по сцене танцовщик балета, тонкий и почти прозрачный, но способный одной рукой поднять над собой партнершу.

– Он не смог справиться, – тихо и задумчиво ответил Дани. – Вместо того, чтобы принять неизбежное и жить с ним, он предпочел в ужасе удрать от него. Он так и не смог смириться с тем, что его единственный сын родился омегой и что из-за этого все его мечты о блестящей церковной карьере пошли прахом. Он до последнего отказывался признавать то, что в его большом и таком важном плане одна из самых главных ступеней прогнила насквозь. Закрывал на это глаза до последнего, надеясь, что как-нибудь так получится и все обойдется, да вот только… От правды никуда не денешься, верно, сестренка?

Он поймал мой взгляд и улыбнулся, и я ответила ему тем же, хотя мне вдруг показалось, что он чего-то недоговаривает – что наш разговор на самом деле должен быть совсем не об этом.

– Да, правда это… такая штука, – неуклюже подтвердила я, перешагнув через очередную лужу в промятом времени углублении каменной дорожки. Постепенно вокруг нас начинала сгущаться темнота, в которой тонули очертания деревьев и надгробных плит. Возможно, не повидай я все ужасы этого мира лицом к лицу, мне бы могло сейчас стать немного не по себе. – Но я рада, что хотя бы одной мировой загадкой у нас стало меньше. Значит, Гвин и остальные все же были правы? Это люди наши предки, а на не наоборот?

– Я не знаю, – вдруг пожал плечами Дани.

– В смысле? – не поняла я. – Как ты можешь этого не знать?

Омега остановился, и мне пришлось остановиться тоже, чтобы остаться с ним под одним зонтом. Он очень внимательно смотрел на меня, как будто собираясь с духом, чтобы произнести то, что давно хотел мне сказать:

– Экспертиза не дала однозначных результатов. На самом деле ни я, ни ребята, которые этим занимались, не знают наверняка, как связаны наши с людьми расы. Они продолжат исследования, но на это могут уйти годы, и мы все равно никогда не будем уверены до конца. Пока рабочей является версия, что и бестии, и люди это потомки некого… третьего вида. Кого-то, кто был на Земле до всех нас. Но после того, что Церковь натворила с нашей историей, я ума не приложу, как и где мы можем найти хоть какие-то сведения об этом.

Я потрясенно молчала, совершенно не зная, что сказать. Потом еле-еле выдавила из себя:

– Но ты же… Там на Празднике… Ты же сказал на весь мир, что люди наши предки и что…

– Я много думал об этом, – кивнул Дани, переводя задумчивый взгляд вперед и снова начиная шагать по дорожке, увлекая меня за собой. – В тот самый день, когда ты впервые попросила меня об этом, я сразу понял, что должен сделать вне зависимости от того, что покажет экспертиза.

– Я… я не уверена, что понимаю, – призналась я.

– Что такое правда, сестренка? – спросил он, коротко посмотрев на меня. – И чем она отличается от лжи?

– Правда произошла на самом деле, а ложь… просто кто-то придумал, – предположила я.

– А если нет возможности выяснить, произошло ли что-то на самом деле или нет? Или если… никто и не пытается это выяснить? – Его голос был все таким же задумчивым и мягким, обволакивающим меня, как и его сладкий одуванчиковый запах, который омега впервые за последние месяцы не пытался подавлять.

– Правда все равно только одна, – помотала головой я. – Неважно, знает ли ее кто-то или нет. Она не меняется из-за этого сама по себе.

– Наверное, – не стал спорить он. – Но для себя я решил, что правда это то, во что мы готовы верить. То, во что нам хочется верить больше всего на свете. Для моего отца такой правдой была история о золотом ребенке и величии, которое он принес с собой. Для меня правдой стала ты и братишка Йон.

– Хочешь сказать, ты сделал это… ради нас? – не поверила своим ушам я, снова останавливая его и с покалывающей в пальцах тревогой вглядываясь в его такое безмятежное и совсем еще юное личико, на котором, кажется, даже пушок никогда не рос.

– Я сделал то, что считаю правильным, – легко отозвался он, нежно проведя пальцами по моей щеке. – То, что не мог не сделать, потому что шанс для такой речи и такой правды бывает раз в тысячу лет.

– Но это… это… – растерянно забормотала я, тщетно пытаясь собрать воедино разбегающиеся мысли. – Это же новая ложь взамен той, которой потчевала нас Церковь все эти годы!

– Она стала ложью лишь сейчас, – пожал плечами Дани. – Но до этого для многих и многих поколений она была правдой. Правдой, в которую все верили. И знаешь что? И люди, и бестии умудрялись быть счастливыми и несчастными вне зависимости от нее. Как они продолжат быть таковыми и теперь, когда у них появится новая правда. Я не думаю, что это так уж важно, сестренка.

– Конечно, это важно! – возмущенно воскликнула я. – Важно, потому что это же все меняет, это влияет на миллионы жизней, это…

– Хана, посмотри туда. – Медвежонок кивнул головой в сторону и, обернувшись, я увидела освещенное неярким желтоватым светом надгробие, которое в первые секунды совсем не показалось мне знакомым – пока я не увидела высеченное на нем имя.

– Ория, – почти беззвучно выдохнула я. – Так вот к кому ты привел меня…

– Я еще ни разу не бывал здесь с тех пор, как стал кардиналом, – кивнул тот, подходя к могильному камню и стряхивая с него набухшие дождевые капли. – Сейчас это кажется почти безумием.

– У тебя… не было времени, – неловко проговорила я, все еще не переключившись с нашей предыдущей темы.

– Так я себе и говорил, – подтвердил Дани. – А теперь кажусь себе таким же трусом, как мой отец. Следовало с самого начала дать маме понять, что она не может за меня решать, с кем я могу общаться, а с кем нет. Вот это – важно. То, что от той женщины, что спасла мне когда-то жизнь, остался лишь холодный камень, это важно. А вот какая кровь течет в моих венах и кто был моим прародителем – мне, честно говоря, наплевать.

Я не знала, что сказать. К своему стыду, я вдруг осознала, что и сама ни разу не навещала Орию с самого дня похорон. Постоянно были какие-то другие дела, другие мысли и требующие решения вопросы. А ведь мне было о чем ей рассказать и чем похвастаться – да хотя бы тем, что ее мечта вот-вот осуществится и что все мы помним то большое и важное, чему она нас учила.

«Действительно ли ты помнишь?» – вдруг спросил голос другой Ханы у меня в голове. Той самый Ханы, которой я так долго пыталась стать – и к которой впервые, кажется, подошла так близко.

Я опустила взгляд на свою все еще забинтованную руку. В голове сами собой, словно по волшебству, зазвучали слова, сказанные мне так давно, что нет ничего удивительного в том, что я совсем о них позабыла.

«Метка это следствие, а не причина, разве вы оба до сих пор этого не поняли? Ваши души были связаны задолго до того, как она появилась – возможно, вообще задолго до этой жизни. И они останутся связаны, даже если она по каким-то причинам исчезнет».

Может быть, Медвежонок и был в чем-то прав? Не во всем, бесспорно, но хотя бы в том, что правда не была столь однозначной, как мы порой привыкли ее воспринимать и ожидать увидеть. Мои глаза, мое тело, мое сердце и мой разум говорили мне, что наша с Йоном связь разорвана навсегда. Что мы потеряли то, что было между нами, и наша сказка закончилась. Но хотела ли я в это верить? Хотела ли, чтобы это было моей правдой? И я вдруг поняла, что ответ на этот вопрос совсем не такой очевидный, как могло бы показаться.

– Так… что ты будешь делать дальше? – спросила я, с трудом отрывая взгляд от букв на надгробном камне Ории. – Теперь, когда все… вот так?

– Я? – вдруг совершенно искренне рассмеялся Дани. – Я ничего не буду делать. Я уже и так… сделал достаточно.

– Я не совсем понимаю, – нахмурилась я, снова ощутив то самое чувство недосказанности, что и прежде витало в воздухе.

– Боюсь, что Церкви сейчас достаточно потрясений, чтобы терпеть у себя под крылом кардинала-омегу, – пояснил тот, продолжая широко улыбаться.

– И… что теперь? – растерялась я.

– Я досрочно сложил с себя сан, – пожал плечами мой друг. – Отец Горацио великодушно согласился временно взять на себя эти полномочия, пока не будет сперва выбран новый Иерарх, а затем он не назначит нового кардинала Восточного города.

– Великодушно согласился, да? – не сдержав скепсиса в голосе, уточнила я. – А мне кажется, он только и ждал возможности залезть на освободившееся место.

– Он нам помог, – как будто с легким укором в голосе заметил Дани. – И я… доверяю ему больше, чем… многим другим кандидатам. Ты разве нет?

Я не ответила. Вдруг вспомнился тот вечер, когда я застала Джен и Дани в одной из комнат поместья Боро, а затем Горацио перешел грань и между ними с моей подругой произошло то, что произошло. Может быть, именно тот вечер стал для меня некой разделительной полосой, после которой я уже не могла воспринимать священника как нашего доброго друга, готового всегда прийти на помощь и отстаивающего «правильные» идеалы Церкви. Но, может быть, я действительно требовала от окружающих – и самой себя – слишком многого, бросаясь из крайности в крайность.

– А отец Евгений? Что будет с ним и его исследованиями? – Я слышала, что когда Далла и его подчиненные ворвались в застенки Церкви, чтобы вытащить нас с Йоном, между ними и церковниками завязалась короткая, но весьма ожесточенная схватка, в результате которой этого фанатика, как и его приспешников, повязали.

– Его будут судить, – серьезно ответил Дани. – Открыто и публично, потому что Церкви больше не простят секретов и кулуарных договоренностей. Весь мир узнает, что он сделал с Анни и остальными – и что чуть не сделал с вами с братишкой. Но не волнуйся, я договорился с отцом Горацио, что вам с Йоном необязательно будет давать показания – в этом все равно нет особого смысла, учитывая количество неоспоримых доказательств его вины.

Я кивнула. Идея о том, что преступления Церкви – сперва эти, а потом и многие другие – наконец-то будут выставлены на всеобщее обозрения, мне очень импонировала. Это был хороший старт для всего того, что еще предстояло сделать после.

Но было все-таки кое-что, что не давало мне покоя.

– Но как же… как же теперь ты, Дани? – тихо спросила я, помолчав.

– Не знаю, – с легкой улыбкой пожал плечами он. – Может быть, пойду в школу.

– В школу? – не поверила своим ушам я. – Бывший кардинал Восточного города вдруг вот так возьмет и сядет за парту?

– Я… много пропустил, – неловко покраснел парень. – Пока… работал на Орию. Мне кажется, было бы правильнее немного замедлиться и вернуться назад. Мама обещала, что найдет для меня хорошую школу где-нибудь за границей, где меня не так хорошо знают. Я сдам часть дисциплин экстерном, но последние курсы хочу прослушать очно. А потом, может быть, поступлю в университет – на исторический. Хочется получше разобраться в том, что успела напридумывать Церковь за эти столетия.

Я кивала, слушая его, но потом вдруг сообразила:

– За границей? Ты сказал, что мама нашла для тебя школу за границей?

– Да, – подтвердил он, и выражение его лица стало немного виноватым. – Я поэтому и хотел… тебя увидеть, сестренка. Чтобы сказать лично.

Не знаю почему, но у меня вдруг закружилась голова, и я была вынуждена опереться на Дани, чтобы не упасть. Казалось сущей глупостью – мы и так после его посвящения в сан виделись пару раз в месяц в лучшем случае, а общались в основном по телефону или через мессенджеры. Но одно дело знать наверняка, что он совсем рядом – в паре часов езды, – и другое, что он в далекой чужой стране, которая по сути своей как будто бы ничем не отличалась от другой галактики. Как и при прощании с Джен накануне, у меня вдруг появилось неприятное, горечью отдающее под горлом чувство, что здесь и сейчас заканчивается что-то большое и важное – что-то, что уже никогда не получится вернуть назад.

– Все нормально, Хана? – встревожился он. – Это из-за беременности?

– Нет, глупый, – мотнула головой я, сдерживая подступившие к глазам слезы и крепко, до боли сжимая его в своих объятиях. – Это из-за тебя. Я буду… ужасно скучать, Дани. Пожалуйста, возвращайся скорее, ладно?

Он улыбнулся и ничего не ответил, тоже обняв меня одной свободной рукой. По натянутой ткани зонта барабанил все усиливающийся дождь, и мне вдруг начало казаться, что мы тонем где-то посреди беспросветного зимнего океана. Но пока меня окружал запах цветущих одуванчиков, мое лето всегда было со мной – так глубоко в моем сердце, откуда его неспособно было вытравить никакое ожидание и никакой мороз.

До дома я добиралась на автобусе. Привычно приложив проездной к считывающему устройству и пройдя дальше в полупустой ярко освещенный салон, я вдруг осознала, как давно не делала этого – как давно не оставалась наедине со своими мыслями посреди движущегося куда-то города. И этот пустой автобус со сверкающими в лучах фар и фонарей дождевыми каплями на окнах внезапно показался мне идеальным прибежищем для всех моих мыслей, что так долго не находили покоя внутри моей головы.

Я видела их всех – и тех, кто ушел, и тех, кто остался, и тех, кому только надлежало уйти. Широкую материнскую улыбку Ории, робко-восторженный взгляд Медвежонка, строгие и полные тревоги глаза Джен, усмешку Поппи и вечно угрюмое личико Норы. Я вновь ощутила опалившую меня ярость Агаты и ненависть Фердинанда Боро, маниакально-извращенную ласку отца Евгения и пугающую жесткость отца Горацио. Одно лицо сменялось другим, и я чувствовала то спертый запах квартиры детектива Гарриса, то аромат смерти, витавший на фермах Красной Лилии, то благоухание цветов в больничной оранжерее, где Мина Гу похоронила воспоминания о своих ошибках, то затхлость коридоров подземного бункера. Я слышала бодрый и звучный голос Кори МакДонала, рассказывавшего о табличках Оймаха, смех Макса, предлагавшего мне свой фирменный коктейль с сюрпризом, и грохот выстрелов, переходивший в раскатистый гул колоколов Этерия.

И когда мне наконец удалось пробиться сквозь толпу воспоминаний, я лицом к лицу встретилась с тем последним, кто был началом и концом всего остального. Альфой и омегой того, что я могла назвать своей настоящей жизнью.

«Мы это не метка, – подумалось мне, и я неосознанно накрыла пальцами правой руки свое искалеченное предплечье. – Мы это не легенда и не случайность. Мы это то большое, что должно было случиться, даже если бы не было ничего остального. Даже если бы не было никого другого».

Потому что он – был. Ждал меня как свет в конце тоннеля, глядя на закат, раскинувшийся над долиной перед ним. Обернулся на звук моих шагов, улыбнулся и протянул руку мне навстречу. И я знала, что возьмусь за эту руку, даже если после этого не случится никакой магии и никто нам не пообещает, что мы будем вместе до самой смерти и даже после. Потому что – просто не могла не взяться.

Автобус чуть дернулся, затормозив на перекрестке, и я проснулась, чудом не приложившись лбом о поручень. Встрепенулась, пытаясь понять, где мы вообще находимся, а потом поднялась на ноги, торопливо направляясь к выходу. До «Элизиума» оставалась пара кварталов, но, к счастью, дождь уже прекратился, и я не промокла по пути. Остановилась по пути, чтобы взять себе сэндвич в уличном кафе – просто потому, что мне так захотелось, и я не нашла для себя ни единой причины этого не делать. А потом долго и вдумчиво жевала его, глядя из-под козырька на торопящихся домой поздних прохожих и лениво двигающиеся в редеющем автомобильном потоке машины. И внутри было так спокойно и легко, как не было уже, кажется, много-много лет – а, может быть, и вовсе никогда в моей жизни.

– Молодая госпожа, а что это вы тут делаете? – услышала я справа удивленный голос Кадо. Повернувшись, увидела его в обнимку с Поппи, одетой в ярко-красную кожаную куртку, чей цвет выразительно перекликался с цветом ее помады.

– Ужинаю, – пожала одним плечом я. – А вы?

– Вот хотел показать моей красотке, где продаются самые вкусные сэндвичи Восточного города, – усмехнулся тот. – А вы знаете толк в хороших заведениях, я погляжу.

– Не без этого, – довольно кивнула я, решив опустить тот момент, что зашла сюда случайно и впервые. – Ну… Хорошего вам вечера в таком случае. Я пойду, пока снова дождь не начался.

– Я могу вас подвезти, у меня машина за углом, – тут же предложил мой телохранитель.

– О нет, и думать забудь, – категорично помотала головой я. – Твой рабочий день уже закончился, и я не собираюсь отвлекать тебя от столь приятной компании. – Я выразительно двинула бровями, и Поппи с благодарностью мне кивнула.

А Кадо, чуть наклонив голову набок, вдруг произнес:

– А вот и она.

– Кто? – не поняла я.

– Улыбка, о которой я говорил, помните? – довольно кивнул сам себе он. – Я сказал как-то, что однажды, когда вы мне улыбнетесь, это будет от всей души. И я знал, что рано или поздно дождусь этого момента. Хорошего вам вечера, молодая госпожа.

Он чуть поклонился, прежде чем мы с ними разошлись в разные стороны. Не знаю почему, но я думала об этой короткой встрече до самого дома, и та самая улыбка, которую упомянул тот, кто однажды был моим злейшим врагом, не сходила с моего лица.

Эпилог

После того, как погасли стоявшие на столиках гостей клуба маленькие лампы, зал погрузился в полную темноту. Разлившееся промеж зрителей предвкушение казалось сладковатым на вкус и приглушенным шепотом струилось в воздухе. Стоя за кулисами, я прикрыла глаза, ощущая, как бешено колотится сердце в груди.

Раз. Два. Три.

На третий счет вспыхнул свет – лунно-белым кругом, идеально легшим на опущенный занавес и выхватившим из сгустившегося мрака тонкую фигуру девушки в серебряном платье, одной рукой изящно державшейся за стойку ретро-микрофона. Глаза ее были закрыты, и тени от длинных пушистых ресниц дрожали на белой, казавшейся почти фарфоровой коже. Она стояла неподвижно несколько секунд, давая возможность всем присутствующим привыкнуть ко вновь зажегшемуся свету и рассмотреть себя с ног до головы. А потом запела, и вместе с ее голосом – сильным и нежным одновременно, густым и влекущим за собой, как заклинание морской сирены – по залу раскатилась волна свежего и волнующего, льдисто-цветочного аромата.

По рядам зрителей прошелестел восхищенно-озадаченный вздох, и я довольно улыбнулась уголком губ, наблюдая за тем, как Нора едва заметно двигает бедрами в такт звучащей песни, словно каждый звук пробирал ее насквозь и выходил из самой глубины ее естества. Еще никогда она не казалась мне такой потрясающе красивой и еще никогда в этой вечно всем недовольной колючке не было столько чувства собственного достоинства и уверенности в себе. Если бы я сама не вытирала ее кровь с пола туалета в трущобном борделе, никогда бы не поверила, что та омега, которую Ория однажды приняла в своем Доме из жалости, и та, что пела сейчас со сцены, это одна и та же девушка. И мне – пусть это было и не слишком скромно – искренне хотелось верить, что в том была и моя собственная заслуга.

Открытие «Мечты Ории» стало одним из главных событий осеннего светского сезона. Билеты были раскуплены задолго до дня премьеры, а все последние дни мне пришлось провести в беседах с журналистами, которые хотели эксклюзивно осветить мероприятие и первыми опубликовать самые сочные кадры и видео. Да что там говорить – среди наших гостей, которые заранее выкупали целые столики, были настолько известные лица, что мне невольно становилось неловко, и я начинала сомневаться, а сможем ли мы показать им то, что они, вероятно, рассчитывают тут увидеть? Но как только Нора запела, я поняла, что у нас уже все получилось. Потому что в ее голосе было столько страсти, столько боли, столько тоски и вместе с тем надежды, сколько не могло бы прозвучать в песне даже самого высоко профессионального артиста, который не пережил все это лично и на собственной шкуре.

Может быть, в конечном счете именно это имело значение. То, что мы пережили, то, что осталось в наших душах после того, как их жгли огнем, пытали железом и пороли стыдом. У нас были мы – и наши друзья. И то, что нам удалось сохранить себя и друг друга, пройдя через все испытания, значило, что мы обязательно справимся и со всем остальным.

Когда номер Норы закончился и она под бурные аплодисменты ушла со сцены, я встретила ее за кулисами крепкими восторженными объятиями.

– Ты просто невероятная! – с чувством проговорила я, сжимая ее руки в своих. – Я слышала тебя на репетициях, но то, что ты выдала на сцене… Это просто нечто сногсшибательное! Как ты? Как себя чувствуешь?

– Голова кружится, – растерянно улыбаясь, пробормотала омега, выглядящая основательно сбитой с толку. Может быть, это вообще был первый раз, когда я видела ее такой – наконец словно бы выбравшейся из своей металлической брони цинизма и смотрящей на мир теми же самыми глазами, которые были у нее до того, как эта жизнь впервые ударила ее в незащищенную спину.

– Ты молодец, ты такая молодец, Нора, у меня просто слов нет! – продолжала говорить я, поддерживая ее за локоть и направляясь в гримерную, где девушка смогла бы сесть и прийти в себя. Но дойти до нее мы не успели – у меня вдруг завибрировал телефон во внутреннем кармане пиджака и я была вынуждена остановиться и ответить. Это оказался Йон, который, как я знала, составляет компанию одному из тех самых важных гостей, присутствие которого в общем списке меня в свое время достаточно сильно удивило.

Выслушав своего альфу, я нахмурилась и перепросила, не может ли это подождать, но, получив отрицательный ответ, вздохнула и сказала, что мы скоро будем, после чего отключилась.

– Что-то случилось? – уточнила Нора, которая все еще, казалось, пребывает в каком-то одуряющем опьянении после своего успеха.

– Тут кое-кто очень хочет с тобой познакомиться, – вздохнула я. – И я была послала к Зверю любого из твоих поклонников, которых у тебя теперь, готовься, будут целые толпы, но он вроде как начальник Йона. Ты… не против?

Омега ответила не сразу, словно бы осмысляя услышанное. А потом на ее губах появилась насмешливая улыбка:

– Раньше, чтобы провести со мной время, мужики просто платили моему сутенеру и командовали мне вставать на четвереньки. А теперь… вежливо выражают желание познакомиться. Какое… интересное ощущение. – Она прикрыла глаза, чуть склонив голову набок.

– Так ты… не против? – неуклюже уточнила я.

– Не против, – пожала плечами она. – Но спать с ним за бесплатно только потому, что он босс твоего мужа, я не стану, имей в виду.

– Пусть попробует только на что-то такое намекнуть, – скривилась я. – Ты теперь под нашей с Йоном защитой, и тебя никто не тронет. Ну… по крайней мере, пока ты сама этого не захочешь.

Улыбка Норы из ироничной стала игривой, и она горделиво подбоченилась, отставив в сторону бедро, обтянутое тонкой тканью платья, почти не оставлявшей простора для фантазии – и надежд на присутствие нижнего белья.

На сцене уже закончился следующий номер – более ритмичный и яркий, – когда мы с омегой спустились в зал, где сидели гости. Найти столик Даллы не составляло особого труда: он, как и другие випы, сидел отдельно и на небольшом возвышении, откуда было лучше видно сцену. Йон занимал место рядом с ним, а их телохранители стояли чуть поодаль, в тени. При взгляде на них у меня мелькнула мысль о том, что сейчас никто бы не усомнился в том, что мой муж – правая рука, а в будущем, возможно, и тот самый давно ожидаемый наследник, на роль которого претендовали все сыновья главного зубца мафиозной короны Восточного города. В тот момент это казалось таким же неизбежным, как и все остальное, что с нами уже случилось.

– Признаться, для нас несколько неожиданно, что вы решили посетить открытие нашего скромного клуба, босс Далла, – проговорила я, когда мы подошли к ним вплотную.

– Да, для меня это тоже… своего рода неожиданность, – согласился тот. – Но почему-то мне показалось, что я должен прийти сюда. У вас такого никогда не бывало, госпожа Гу?

– Возможно, – не стала отрицать я. – Босс Далла, позвольте вам представить нашу маленькую восходящую звездочку. Я так понимаю, ее талант успел и вас покорить.

– Да, можно и так сказать, – сдержанно улыбнулся альфа, переводя взгляд очень серьезных темных глаз на стоявшую чуть позади меня Нору. – Если утром я еще сомневался, ради чего сюда иду, то сейчас от этих сомнений не осталось и следа. Ваш голос способен и мертвого воскресить, юная госпожа.

Он протянул ей руку, и Нора, сперва несколько озадаченная этим простым, но таким неожиданным от мужчины его положения жестом, потом все же приблизилась и осторожно вложила свои пальчики в его ладонь. И за мгновение до того, когда их руки соприкоснулись, я вдруг все поняла. И то, почему Далла пришел сюда сегодня, и то, почему Нора, никогда прежде не выходившая на сцену, пару месяцев назад загорелась идеей открывать шоу-программу и даже начала брать уроки профессионального вокала.

Омега приглушенно вскрикнула, отдернувшись назад и сжав пальцами вспыхнувшее острой болью левое предплечье. Далла даже не поморщился, но глаза его стали еще больше, и я впервые увидела неподдельное удивление, отразившееся в них.

– Какого… Зверя… – выдохнула Нора, но вопрос сейчас был адресован уже не нам, потому что с этой минуты она смотрела только на одного-единственного мужчину в зале.

– У него… странное чувство юмора, – согласилась я, ощущая, как губы растягиваются в совершенно неуместной и какой-то дурашливо глупой улыбке. Йон внезапно оказался рядом – обнял меня за плечи и потом потянул за собой, словно ему не терпелось сказать что-то важное. Не думаю, впрочем, что кому-то из них – омеге, которая все эти годы знала любовь лишь через боль, зависимость и принуждение, или альфе, который не знал ее вовсе, предпочитая во всем расчет и пользу для своего дела, – нужна была сейчас наша компания или какие-то дополнительные объяснения по поводу того, что с ними только что произошло.

Йон, ведя меня за собой, на лифте поднялся на крышу здания, в котором находилась «Мечта Ории». Оттуда Восточный город был виден как на ладони – весь забрызганный огнями, заполненный голосами, музыкой, сигналами машин и ритмичным гулом огромного сердца, запертого где-то под камнями мостовой. Полной грудью вдохнув свежий и густой воздух октябрьской ночи, я широко улыбнулась и подставила все еще горящее от удивления и восторга лицо осеннему ветру. Йон обнял меня со спины, и я откинула голову ему на плечо.

– Думаешь, они в таком же шоке, в каком были мы тогда? – негромко спросила я.

– Это еще мягко сказано, – фыркнул мой альфа. – Представь, у тебя уже внуки есть, а судьба вдруг объявляет тебе, что ты всю жизнь… почитай и не жил вовсе.

– Не представляю, – честно призналась я. – Это даже немного жестоко. Заставлять кого-то томиться и тосковать так долго, чтобы потом заявиться во всей красе тогда, когда тебя уже никто не ждет. Всему… свое время, разве нет?

– Не думаю, что на все вопросы есть простые и однозначные ответы, – мягко возразил Йон, вдыхая запах моих волос и проводя кончиком носа по моему уху. – Помнишь, что говорил Меркурио? Метка учит нас любить тех, кого мы бы никогда не смогли полюбить в иных обстоятельствах.

– Думаешь, не смогли бы? – очень серьезно спросила я, разворачиваясь к нему и впервые заглядывая прямо в глаза.

Вокруг нас шумело море городских огней, и все казалось таким отчетливым и таким ясным – только руку протяни. И все же мы все еще балансировали на самом краю, не решаясь сделать последний шаг за него.

– Ты знаешь, что я думаю, – возразил альфа, ни на секунду не отводя взгляд. – И не потому, что какая-то магия позволяет тебе читать мои мысли. А потому, что ты знаешь меня лучше кого бы то ни было на этом свете. И я точно так же знаю тебя. Хочешь, чтобы я сказал это вслух?

Я кивнула – судорожно и коротко, не давая себе времени засомневаться и передумать.

– Я люблю тебя, Хана, – без тени сомнения или колебаний проговорил он. – Люблю не потому, что меня принудили к этому или не оставили выбора, а потому, что с тобой я стал тем, кем бы никогда не смог стать без тебя. Ты освещаешь собой каждый уголок моего мира, и ты всегда будешь моим солнцем – с меткой или без нее. Ты – моя омега, моя жена, мое главное сокровище и мой смысл жизни. И я был бы полным идиотом, если бы позволил тебе уйти – сейчас или через пятьдесят лет. Если хочешь начать неистово и назло мне стареть, то подожди меня немножко, хорошо? Я уже очень скоро тебя догоню, и сможем заняться этим вместе.