Текст книги "Альфа и Омега. Книга 3 (СИ)"
Автор книги: Анна Сейд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)
Когда разговор, какое-то время неловко покрутившись около этой темы, наконец непосредственно зашел об Обществе Оймаха, старшая омега мгновенно заявила, что никогда о нем не слышала, а немного позже – что предпочла бы и вовсе не слышать. Конечно, идея о том, чтобы Дани во всем этом участвовал, была безоговорочно принята ею в штыки.
– И речи быть не может! – категорично заявила госпожа Боро. – У Дани сейчас очень непростой период, и ввязываться в подобную грязную историю, связанную с еретиками, это последнее, что ему нужно. Его отец спит и видит поймать его на чем-то подобном, чтобы с позором прогнать из лона Церкви, лишить сана и всех привилегий.
– В этом и проблема, – возразил Йон. – Вы слишком зависите от решений и мнения нового Иерарха. Он позволил Дани возвыситься, потому что у него не было иного выхода, но по факту ваш сын по-прежнему в его власти. Единственный способ избавиться от угрозы и необходимости столь тщательно выверять каждый свой шаг – это избавиться от самого Боро. Я понимаю ваши опасения, госпожа, но сейчас то самое время, когда нужно рискнуть. Ставки высоки, но и выигрыш может обернуться джекпотом.
– А может лишить нас всего, – резонно возразила она, нахмурившись и поджав губы. – Нет, я решительно против. Нам это не нужно. Это слишком рискованно.
– Мама, через неделю я надену кардинальскую мантию, – негромко и вдумчиво проговорил Дани, не глядя ни на нее, ни на кого из нас. – Я знаю, как много усилий ты приложила, чтобы добиться этого – чтобы подготовить меня и научить всему, что нужно знать. Но если я стану кардиналом Восточного города, то не смогу и дальше прятаться за твоей юбкой и постоянно ждать твоих подсказок.
– Почему не сможешь? – почти искренне удивилась она, и Джен не сдержала гортанного смешка, похожего на застрявший в горле кашель. Старшая омега метнула на нее неодобрительный взгляд, а Медвежонок посмотрел почти с интересом, словно впервые сознательно выделив для себя мою подругу среди прочих своих гостей. Они смотрели друг другу в глаза несколько неприлично долгих секунд, и я была вынуждена ущипнуть Джен за бедро, потому что от того, как ярко и сочно полыхнул мускатом ее запах, у меня закололо в висках и перехватило дыхание.
– Мама, я ценю твое мнение, и я благодарен за все, что ты сделала, но с этой минуты и впредь я собираюсь жить своим умом, – наконец проговорил Дани, усилием воли отведя взгляд от альфы и кротко улыбнувшись матери. – И принимать те решения, которые сочту нужным.
– Вот это слова, достойные будущего кардинала, – подхватил отец Горацио, улыбнувшись и одобрительно кивнув. Если он и заметил, как наша с ним общая подруга реагировала на Дани, то предпочел не подавать виду и никак это не акцентировать. Я же, наблюдая за ними троими, пришла к неожиданному выводу, что именно какая-нибудь готовая на эксперименты и не слишком закомплексованная омега могла бы (или мог бы) стать решением их с Джен проблемы. Стать тем самым клеем, необходимым буфером между ними, которого сейчас так не хватало в их отношениях. Стоило намекнуть об этом подруге, когда мы в следующий раз останемся наедине и заговорим на эту тему.
– Хана, я хочу послушать тебя, – добавил Медвежонок, переводя взгляд на меня. – Что ты думаешь об этих бестиях? Им можно верить? Чего они хотят?
– Я не могу отвечать за всех, – ответила я, чуть помолчав. – Меркурио, с которым я общалась больше всех, ратует за перемены. Он признает, что заключение оймахистов под землей слишком затянулось, и ему совсем не нравится то, в каком направлении они движутся сейчас. Гвин, их нынешняя глава, настроена на силовое решение проблемы, но мы с ним оба считаем, что это ни к чему не приведет, кроме множества ненужных и бессмысленных жертв.
– Я им не верю, – вклинился Йон. – Мы почти ничего о них не знаем. Однако их идеи могут стать отличным рычагом давления на Боро.
– Вы об этой ереси касательно первородства людей? – уточнила госпожа Боро, не скрывая гадливости и отвращения в голосе. – Даже ради того, чтобы поквитаться с Фердинандом, я не готова принимать в этом участие. Сама мысль об этом кажется мне кощунственной!
– Мысль о том, что мы не божественные создания, а просто ошибка природы? – спросила я, сама поразившись тому, как легко это соскочило у меня с языка. Старшая омега вспыхнула, и, если бы взглядом можно было испепелять, от меня бы точно вмиг ничего не осталось.
– Всему есть пределы, барышня, – ледяным, словно зимний ветер, тоном проговорила она. – Если имя Дани окажется связано с этой богопротивной идеей, ему уже никогда от этого не отмыться. Вы хоть представляете себе, с какой жадностью и каким восторгом набросятся на эту новость таблоиды всех мастей? У моего сына уже есть одна непосильная тайна, второй ему… не нужно. – Последние два слова она выдохнула едва слышно, вдруг осознав, что сказала куда больше, чем собиралась, и метнувшись растерянным, умоляющим взглядом к отцу Горацио.
– Все нормально, – поспешно успокоил ее он. – Тайна вашего сына в безопасности. Я бы никогда себе не позволил злоупотребить вашим доверием.
Она кивнула, все еще немного нервно, но с достоинством женщины, готовой вверить свою самую большую тайну в руки чужого благородства.
– Я согласен с идеей провести генетическую экспертизу, – меж тем снова заговорил Дани, до того словно бы тщательно обдумывавший все имеющиеся у него варианты. – После того, как я официально вступлю в сан кардинала, то получу доступ ко всем печатям и смогу санкционировать подобное исследование. Конечно, неофициально.
После его слов в гостиной воцарилась тишина, словно бы парой своих фраз Медвежонок провел жирную черту между нашим прошлым и нашим будущим. Кажется, он и сам это осознавал, потому что мне вдруг показалось, что паренек слегка дрожит. Его ясные голубые глаза, так красиво гармонировавшие с интерьером гостиной, сверкали от переполнявших его эмоций, и я вдруг пожалела, что сижу слишком далеко, а потому не могу взять его за руку.
– Дани, я по-прежнему против, – тихо проговорила госпожа Боро, и по одному ее тону стало понятно, что она уже не собирается спорить с ним всерьез.
– Я знаю, мама, – легко улыбнулся он. – Но нам нужно знать правду. Не только ради кого-то другого, но и ради самих себя.
– Я почти уверена, что эта экспертиза докажет лишь одно – что я была права, – произнесла она, коротко мотнув головой. – Я не верю, что Церковь… что вообще хоть кто-нибудь способен на ложь таких катастрофических масштабов. Ради чего кому-то могло бы понадобиться переписывать историю? Ради власти и денег? Их можно получить другим, куда менее затратным и изощренным путем.
– Нет, не ради них, – снова подала голос я. – А ради того, чтобы оправдать свое собственное существование. Кому вообще может быть приятно осознавать себя… досадной случайностью? Кривым витком эволюции, пошедшим не в ту сторону? Не этим ли занимаются все – и люди, и бестии – всю свою историю? Большинства, меньшинства, расы, народы, виды – все стремятся обозначить свою ценность, доказать важность собственного существования среди прочих. Весь наш мир построен на однажды возникших у кого-то идеях. Просто идея Церкви укоренилась так глубоко, что больше ни для каких других вариантов банально не осталось места.
– Вы говорите так, будто дело уже решенное, – заметила госпожа Боро, все еще поглядывая на меня сверху вниз. – Но я не поверю, пока не увижу результаты экспертизы собственными глазами! Великий Зверь, да даже тогда не поверю! Это просто немыслимо! Немыслимо!
Она откинулась на спинку кресла, прикрыв лицо ладонью, сотрясаемая дрожью и столь восхитительно драматичная в своей позе, что отец Горацио не смог сдержать порыва подойти к ней и осторожно погладить ее по плечу. Она почти беззвучно всхлипнула и накрыла его широкую загорелую ладонь своими тонкими белыми пальцами. А я вспомнила, как в прошлую нашу встречу старшая омега не сводила глаз с Дугласа и вполне очевидно реагировала на его знаки внимания. Делала ли она это осознанно или это получалось само собой? Неужели я до того, как Йон однозначно и недвусмысленно присвоил меня себе, вела себя так же с каждым встречным альфой? Неужели такова была суть любой омеги – играть на своей слабости и желанности, пробуждая в альфах желание нас защищать и охранять? И как, ради Зверя, я в таком случае должна была принять и уважать свою истинную натуру, когда по сути это была натура эмоционального – и порой не только – паразита?
Впрочем, от этих не самых приятных размышлений меня оторвал голос Йона. И то, что он сказал, настолько меня поразило, что я мгновенно забыла обо всем остальном.
– Кем бы мы ни были по происхождению и кто бы из нас ни был первым на этой планете – люди или мы, – это на самом деле ровным счетом ничего не изменит, госпожа Боро. Ни в вас, ни во мне, ни в тех, кого мы любим. Мы останемся прежними, и это единственное, что имеет значение. Если вы склонны измерять свою значимость лишь своим первородством и чистотой крови, то, наверное, пришло самое время осознать, что это не самые лучшие и правильные ориентиры. Я не верю оймахистам и их сказкам о королях и проклятиях, но я верю в себя. И в вашего сына. Хана считает, что мы можем объединиться с нашими идейными врагами и построить новый мир, в котором все наши противоречия будут забыты ради общего блага. А то, что говорит Хана, это для меня тот идеал, к которому мы все должны стремиться. Каким бы наивным он ни был, я верю в то, что мы должны идти в его направлении.
Заканчивал он свою речь, глядя уже не на госпожу Боро, а на меня, и от его взгляда у меня по коже бегали мурашки. Я чувствовала себя растерянной, буквально сбитой с толку – в тот самый момент, когда я почти убедила себя, что мы с Йоном очень разные и совсем не похожи друг на друга, он вдруг начинал говорить почти моими словами и так смотреть на меня при этом, что я вмиг забывала обо всех наших прежних противоречиях. Каждый раз, когда мне казалось, что теперь-то я точно его разгадала, разложила по полочкам, и он не способен больше ничем меня удивить, альфа разламывал эти самые полочки изнутри, снова повергая меня в хаос и смятение, среди которых лишь одно оставалось неизменно однозначным – моя безграничная и беззаветная любовь к нему, в равной мере в его худшие и лучшие моменты.
– Не знаю насчет объединения с идейными врагами, – негромко заметил отец Горацио, который все это время тоже очень внимательно наблюдал за Йоном и одновременно поглаживал госпожу Боро по плечу. – Но у меня появилась идея, где бы мы могли озвучить результаты нашего маленького исследования, если таковые будут заслуживать общественного внимания. – Он обвел всех присутствующих многозначительным взглядом, словно держа театральную паузу. – Вы, вероятно, слышали о Празднике Благоденствия?
От этих слов старшая омега охнула еще более горестно, словно пытаясь съежиться в своем обитом голубым бархатом кресле, а мы с Джен почти хором издали удивленное восклицание.
Праздник Благоденствия считался главным и самым красивым ежегодным религиозным торжеством. Считалось, что на это время – в последних числах сентября, когда чаще всего наступало теплое бабье лето – весь мир возвращается к первозданной чистоте и на всех снисходит благословение Великого Зверя. Его отмечали по всему свету, но самые главные праздничные церемонии проходили в Этерии, и на них собирался высший церковный свет – съезжались все кардиналы и, естественно, сам Иерарх. Попасть туда посторонним, то есть не принадлежащим к Церкви бестиям, было практически невозможно, но все происходящее в главном храме Города Вечных транслировалось в режиме онлайн по всем центральным каналам, а также в интернете. Неудивительно, что отец Горацио выбрал именно это мероприятие – то, что прозвучит в тех стенах, услышит весь мир и, учитывая количество направленных на церковную верхушку камер, нет ни единого шанса, что удастся одновременно выключить их все, перекрыв доступ происходящего в прямой эфир. Но сама идея того, чтобы вмешаться в событие столь масштабное, грандиозное и, не побоюсь этого слова, историческое, казалась настолько дерзкой и самоубийственной, что просто отказывалась укладываться у меня в голове.
Мы всегда смотрели трансляцию Праздника Благоденствия всей семьей, это было чем-то вроде хорошей традиции. Пусть даже большинство произносимых там речей были скучны и однообразны, в этом было что-то такое уютное и домашнее – собраться за одним столом, поставив на него всякие вкусности, которые редко появлялись в холодильнике в другое время года. Включить старенький и чуть шипящий от громких звуков телевизор, настроиться на канал с трансляцией, в начале которой всегда несколько минут показывали богато украшенные улицы Этерия и толпы людей и бестий, гуляющих по ним. Выслушать приветственную речь Иерарха, который подводил итоги прошедшего с прошлого Праздника года, а потом наблюдать за праздничными церемониями вроде отправления бумажных корабликов, свернутых из молитв верующих, что собирались в специальных ящиках в течение всего сентября, по большому каскадному фонтану, который располагался во внутреннем саду дворца Иерарха и выходил в Большой канал Этерия, в свою очередь потом впадавший в море. Помню, как в детстве мечтала о том, чтобы моя молитва тоже стала таким корабликом, ведь это, в моем детском понимании, гарантировало то, что Великий Зверь ее услышит. В перерывах между разными церемониями журналисты брали интервью у гуляющих снаружи туристов и жителей города, спрашивали об их планах и о желаниях, которые они будут загадывать в полночь, когда на целую минуту во всем Этерии будут выключены все электрические огни (что, кажется, было каким-то образом связано с Грехопадением и нашим признание несовершенства своей природы), чтобы потом вспыхнуть с новой силой и раскрасить небо над Городом Вечных во все цвета радуги брызнувшими ввысь фейерверками.
Праздник Благоденствия считался вторым Новым годом, но для верующих он, пожалуй, стоял на первом месте. То, что будет сказано во время него, прогремит по всему миру и достигнет ушей даже тех, кто в принципе никогда не интересовался религией.
– Вы с ума сошли, – наконец выдохнула госпожа Боро, первой как-то внятно отреагировав на предложение отца Горацио. – Вы просто сумасшедший! Как можно… Как можно такое предлагать?
– Потрясающая идея! – мгновенно воспламенился Йон, сверкая своей довольной разбойничьей ухмылкой.
– Самоубийство! – возмутилась Джен. – Они вас и близко к трибуне не подпустят.
– Дани подпустят, – невозмутимо парировал мой альфа. – У него будет возможность высказаться наравне со всеми. И он выскажется, правда, парень?
Потянувшись к нему, он от души хлопнул побледневшего, как полотно, омегу по плечу, и тот выдавил из себя вымученную улыбку, видимо, попытавшись вообразить себе, как все это будет.
– Давайте не будем бежать впереди паровоза, – поспешно предложила я, с волнением поглядывая на него. – Сперва посмотрим, что скажет экспертиза…
– Сперва давайте наденем кардинальскую мантию на нашего Дани, – примирительно добавил отец Горацио.
– Да, кстати об этом, – кивнул омега, словно уцепившись за возможность сменить тему. Он поднялся со своего места и, дойдя до секретера, стоявшего в углу, достал из него два конверта из плотной бумаги. В них, когда он протянул их нам с моим альфой, оказались приглашения на церемонию его посвящения в сан кардинала Восточного города.
– Простите, отец Горацио, для вас мы подготовить их не успели, – поспешил добавить он, немного виновато покосившись на старшего альфу.
– Нестрашно, я и сам не горю желанием встречаться с братьями, – улыбнулся тот, качнув головой. – Я как-то до сих пор не уверен в потенциальном исходе такой встречи.
– А меня туда и волоком не затащишь, – добавила Джен, видимо, вообразив себе лица благочестивых альф в белом, когда они учуют ее запах.
– Жаль, я был бы рад увидеть там вас обоих, – простодушно проговорил Медвежонок, глядя прямо на нее своими большими голубыми глазами, и та вдруг как-то странно изменилась в лице, а потом зачем-то положила себе на колени маленькую диванную подушечку, словно пытаясь прикрыть что-то, чего там в помине быть не могло.
Госпожа Боро неодобрительно нахмурилась, но ничего не сказала, и вскоре после этого общее течение разговора снова стало относительно ровным и спокойным. Говорили в основном про будущее Дани на посту кардинала, о церемонии его посвящения в сан, а также об изменениях, в которых нуждается закостенелая система Церкви. К оймахистам, генетической экспертизе и Празднику Благоденствия больше не возвращались, видимо сочтя эти темы временно исчерпанными. А я, несколько выпав из общего потока беседы, что часто случалось, когда мне было не слишком интересно принимать в ней участие, смотрела на Йона и размышляла о том, что он сказал обо мне и моих идеях. Правда ли он считал их недостижимым идеалом, к которому, тем не менее, нужно стремиться, или сказал это в качестве своего рода извинения за нашу утреннюю стычку?
Помнится, когда у нас все только начиналось, подобные столкновения на почве разницы взглядов и мировоззрения необыкновенно меня будоражили и заряжали энергией. Чувствуя себя словно бы пробудившейся после долгой спячки, я глотала те эмоции, практически не разжевывая, наполняясь ими под завязку, ощущая их всем телом, как струна, вибрирующая от каждого касания. Мне всегда было его мало, я словно бы никак не могла насытиться за все те годы, пока мы существовали отдельно друг от друга. А когда этот голод прошел, мое отношение к нашим спорам изменилось. Они перестали мне нравиться, потому что куда больше мне нравилось, когда у нас все было хорошо и мы поддерживали друг друга. В нашей жизни стало так много причин и поводов для нервов, сомнений и страха. И добавлять в общую кучу еще и наши с ним противоречия мне вовсе не хотелось.
Меня пугала мысль о том, что мы можем разучиться понимать и чувствовать друг друга. Или, что хуже того, что мы на самом деле никогда этого не умели, а все то прекрасное и удивительное, что было между нами, это всего лишь гормоны и магия связи. Меньше всего на свете мне хотелось проснуться однажды утром и понять, что мы с Йоном слишком разные и хотим совсем разных вещей. Хотим их больше, чем друг друга – что нам было делать в таком случае? Я не могла перестать изводить себя этими мыслями, однако предприняла все возможные усилия, чтобы они остались лишь в моей голове и не затронули сознание моего альфы. Кажется, это – блокировка телепатического аспекта нашей связи – давалось мне все лучше, да вот только я была не уверена, что это хороший знак.
И когда мы спустя час с лишним вернулись в машину, я настолько себя накрутила, что мне искренне начало казаться, что вся наша история была ошибкой и что наша связь скорее проклятье, чем дар свыше, потому что она обрекла нас вечно изводить друг друга своей непохожестью, которую невозможно было преодолеть.
– Йон, я… – начала было я, когда Кадо тронулся с места, но альфа внезапно не дал мне закончить. Нетерпеливо дернув меня на себя, он запечатал мне рот поцелуем, от которого все мое тело сперва вздрогнуло, словно пронзенное горячим электричеством, а потом растеклось и размякло, лишаясь контроля.
– Прости, Хана, – выдохнул он, с трудом оторвавшись от моих губ – которые и сами с трудом и неудовольствием его отпустили. – За то, что наговорил утром.
– Мне… как раз показалось, что ты хочешь извиниться, – тихо призналась я, прерывисто дыша и неосознанно прижимаясь к нему теснее.
– Я правда думаю, что ты немного сумасшедшая, если считаешь, что все мы можем просто… дружить или вроде того, но, Зверь его дери, это тот мир, в котором я бы искренне хотел жить, – продолжил он, гладя мои бедра сквозь ткань брюк и слегка сжимая пальцы. – Может быть, я порой слишком сильно злюсь, что на самом деле это не так. Что вокруг полно моральных уродов и говнюков со стажем, которые способны причинить вред тем, кого я люблю. Тебе в первую очередь. Ты же знаешь, что у меня нет ничего дороже тебя, правда?
Я не ответила. Слова застряли у меня в горле, которое вдруг словно бы кто-то стиснул невидимой хваткой.
– Хана? – немного встревоженно уточнил Йон, отстранившись и заглядывая мне в глаза.
– Я люблю тебя, Йон, – вместо этого ответила я. – В конце концов, это же самое важное, да? Что мы любим друг друга?
– Да, – не очень уверенно подтвердил он, чувствуя, что за моим нежеланием отвечать на его вопрос скрывается что-то большее. – Это самое главное, маленькая омега.
Он обнял меня, прижав к себе, и я, уткнувшись носом ему в грудь, едва сдержала непрошенно навернувшиеся на глаза слезы. Кто мы друг другу на самом деле? Незнакомцы из разных миров, пойманные в ловушку предреченной безысходности? Где тот Йон и та Хана, что были так счастливы друг с другом, что казалось, будто вся Вселенная вращается только вокруг них? Тогда мы словно бы существовали в безупречной тишине, наполненной лишь стуком наших сердец, а теперь вокруг было так много чужих голосов, чужой ярости, желаний, криков, требований и – поверх всего – чужого молчания, что порой было даже еще более невыносимым.
Но, кажется, у Вселенной больше не было времени на нас. Я ощущала себя маленькой безвольной рыбешкой, которую стремительным потоком тащило туда, где грохотал свирепый водопад, и все, что мне оставалось, это покориться, зажмуриться и ждать неизбежного падения, знаменующего собой конец всего, что было до.
До посвящения Медвежонка в сан кардинала Восточного города оставалась всего одна неделя.
