Текст книги "Альфа и Омега. Книга 3 (СИ)"
Автор книги: Анна Сейд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)
Она раскрыла объятия навстречу камере, продолжая улыбаться этой своей восторженной лучистой улыбкой, от которой у меня по спине бежали мурашки, и экран медленно и значительно потемнел. Видео закончилось.
– И что это было? – поинтересовался Йон прежде, чем я успела менее цензурно выразить свои мысли по поводу увиденного. – Дани, ты вообще в курсе того, что там сейчас у них происходит? Что задумал твой отец? Они вообще знают об Обществе?
– Давай по одному вопросу за раз, братишка, – неловко улыбнулся Медвежонок. Обойдя свой стол, он занял место в кресле, а я вдруг подумала, что обстановка его кабинета отчего-то напоминает мне то помещение в городском соборе, где они с отцом впервые встретились после многолетней разлуки. Интересно, это было сделано специально или все кабинеты священников всегда обустраивались и обставлялись примерно одинаково?
– Хорошо, рассказывай все, что знаешь, – кивнул мой альфа, сложив руки на груди и нахмурив брови.
– По своим каналам я узнал, что до недавнего времени отец вообще не интересовался Обществом и, возможно, даже не знал о его существовании, но после того, как он приблизил к себе отца Евгения и разрешил тому работать в закрытых секциях библиотеки Этерия, эта история не могла не всплыть на поверхность. Но до появления Анни он считал, что Общество, если и существовало когда-то, то давно уже исчезло.
– Значит, она все-таки все ему рассказала, – упавшим голосом пробормотала я, поняв, что до этого момента наивно верила в то, что омега промолчит.
– Какую-то часть определенно, – помолчав, со вздохом согласился Медвежонок. – Но я ничего не слышал ни о готовящемся захвате, ни даже об организации поисковых рейдов. Возможно, конечно, они выжидают, но в данном случае было бы логично воспользоваться замешательством противника, а не ждать, пока тот укрепит свои позиции или и вовсе сбежит.
– Звучит логично, – согласился Йон. – А отсюда мы можем сделать только два вывода. Либо церковники решили, что штурмовать подземный бункер просто глупо и легче переловить оймахистов по одному, либо…
– Либо они надеются, что Анни своим красноречием заставит их сдаться добровольно, – закончила его мысль я. – Но Гвин на такое точно не пойдет. Как и Меркурио.
– Но Боро этого не знает, – выразительно двинул бровями мой альфа. – Если Анни ему напела, что там в бункере сидят такие же на все готовые бестии, как она сама, которых нужно лишь немного мотивировать и направить в нужном направлении, то он, возможно, и дал ей шанс договориться с ними по-хорошему.
– С нее станется, – согласилась я. – Я имею в виду, она явно живет в каком-то собственном мире. И в этом мире все мы только и ждем возможности нырнуть в крепкие материнские объятия Церкви и позволить ей все решать за нас.
– А что они вообще делают с носителями? – уточнил Йон, снова обратив взгляд к Дани.
– Точных сведений у меня нет, – без особого удовольствия признал тот. – Я боюсь вызнавать что-то напрямую, потому что отец лично наблюдает за этим… проектом, а мне бы совсем не хотелось лишний раз привлекать его внимание. Мы с ним… вроде как заключили своего рода пакт о ненападении или вроде того. Я не лезу в его дела, он – в мои.
– Вот он удивится, когда во время Праздника Благоденствия этот пакт пойдет псу под хвост на глазах всего мира, – хмыкнул мой альфа, и от меня не укрылось, как Дани на этих словах смутился и как будто даже побледнел. Повинуясь порыву, я обошла стол и, встав позади его кресла, положила руки омеге на плече и склонилась к нему.
– Волнуешься, малыш? – мягко спросила я.
– Стараюсь вовсе об этом не думать, – мотнул головой он. – Это, кажется, будет еще так нескоро. Я пока… стараюсь делать вид, что этого нет вообще и оно… не приближается с каждым днем. Прости, сестренка, я… я все сделаю, просто…
– Все нормально, – поспешила успокоить его я, кончиком носа проведя вдоль его нежной ушной раковины. – Ты большой молодец, Медвежонок. Не перегружай себя и… не позволяй этому злобному альфе тобой командовать.
– Ты ведь сейчас о его папаше, верно? – с легким подозрением уточнил Йон, прищурившись.
– Он знает, о ком я, – невозмутимо отозвалась я. – Значит, информации из лаборатории пока еще не было?
– Результаты будут в ближайшее время, но… – Дани снова замялся, словно ему становилось все труднее подбирать слова. – На самом деле же неважно, какими они будут, правда? Я… только недавно об этом думал. Что бы ни показала экспертиза, мир уже таков, какой он есть. Он не изменится в мгновение ока только потому, что мы выясним правду о том, что произошло две тысячи лет назад. Да и… какая это вообще правда? Церковь написала свою историю, Общество придумало свою, а то, что было на самом деле, давно превратилось в песок и пыль.
– Мы не пытаемся исправить или изменить прошлое, – возразила я. – Мы делаем это для того, чтобы могло измениться будущее. Если бестиям суждено вымереть и исчезнуть как виду, нужно понимать, что это не наказание и не чья-то вина, а просто… естественный ход вещей. Мы внезапно появились посреди чужой истории и так же внезапно сойдем на нет.
Я снова посмотрела на Йона, и тот кивнул, словно соглашаясь со мной.
– Бестии много чего наворотили за эти две тысячи лет, – подтвердил он. – И, думаю, успеют еще наворотить, прежде чем исчезнут совсем. И если мы что-то и задолжали этому миру и людям, так это их историю. Хотя бы право ее знать.
– Хотя бы право знать о том, что на самом деле они ничего не знают, даже если им так кажется, – кивнула я, поймав его взгляд и вдруг почему-то забыв, о чем мы вообще тут говорим. Заметив это, Дани деликатно кашлянул и уже с совершенно другой интонацией и выражением лица поинтересовался:
– Я так полагаю, вчера все закончилось хорошо?
– Хорошо закончилось, – подтвердил мой альфа, усмехнувшись. – Я бы даже сказал – неоднократно хорошо закончилось.
Я закусила нижнюю губу, с трудом подавив теплую волну, накатившую откуда-то снизу, и смущенно улыбнулась, избегая встречаться глазами с лукавым взглядом Медвежонка. Произошедшее ночью слилось в моей памяти в какой-то непрерывный горячечный марафон, в котором было не разобрать, где заканчивается один из нас и начинается другой. Мне кажется, я ощущала Йона всем телом сразу, пусть даже это явно было невозможно, и он, почти уверена, чувствовал то же самое. Неловко было признаваться в этом на фоне всех наших планов и философских рассуждений о правде и моральном долге нашего вида, но самое лучшее, самое приятное и самое восхитительное, что со мной происходило в жизни, было совершенно простым, примитивным и лишенным какой бы то ни было поэтичности – за пределами той, которую можно было бы придать ему словами и образами. Этой ночью я была больше животным, чем кем-либо еще, и мне это ужасно нравилось. Пусть наша с Йоном страсть друг к другу была одновременно частью проклятия, и избавления от этого проклятия, она делала меня живой и наполняла ощущением смысла каждой проживаемой минуты. И я не знала, чем можно было это оправдать – великой любовью, о которой было написано, сказано и спето так много, или банальной биологией, прославлять которую решались разве что ученые, да и то в куда более сдержанных и скромных выражениях, нежели поэты.
Как бы там ни было, вчера я для себя осознала одну простую и, вероятно, уже неизменную истину – мы с Йоном это навсегда. Он уже никуда не денется от меня, а я от него. Каждым своим поцелуем этой ночью, он забирал с моей кожи вкус вины и горечи за то, что произошло семь лет назад. Каждым своим стоном я прощала ему все его грехи – уже совершенные и те, что он так или иначе совершит в будущем. Соединяясь, схлестываясь на горячих влажных простынях, мы признавались друг другу в том, что не могло уже быть выражено словами. Мы против всего мира, и весь мир против нас. Никогда не будет ничего важнее этого, никогда не будет ничего желаннее и правильнее этого – и мы оба теперь это знали.
После обеда Йон засобирался обратно в город – ему ведь нужно было сыграть роль полного праведного гнева наркоторговца, чей сверхприбыльный бизнес был уничтожен завистливыми конкурентами. Я, естественно, поехала с ним, потому что оставаться у Дани дольше не имело особого смысла – да и Меркурио, думаю, не терпелось получить отчет из первых рук о том, что произошло в Обществе после их побега.
– Значит, они благополучно добрались и разместились? – уточнила я, когда об этом зашел разговор – уже через некоторое время после того, как мы выехали с территории поместья.
– Да, в тесноте да не в обиде, – кивнул Йон. – Я предлагал им расселиться по всему этажу, но им явно комфортнее сидеть друг у друга на голове.
– Наверное, так спокойнее, – предположила я. – Все-таки это очень большие перемены, пусть даже для большинства из них мир поверхности не совсем в новинку.
– Да, может быть, – не стал спорить альфа, и после этого наш разговор как-то сам собой угас. Глядя на пролетающий за окном пригород, я размышляла о том, как удивительно много стало в наших жизнях каких-то больших и сложных вопросов, от которых зависело чужое благополучие. Вспоминала нас в самом начале – всего-то несколько месяцев назад! – когда мы обсуждали ночные окна или мятный шоколад, и все казалось таким таинственным, будоражащим и непредсказуемым. Теперь эта будоражащая таинственность уступила место чему-то другому – чему-то спокойному, надежному, теплому и уверенному. Тому, от чего я бы уже ни за что не отказалась даже ради всех фейерверков эмоций наших первых дней.
У Йона зазвонил телефон, и, увидев имя на дисплее, я попросила его включить громкую связь. Он так и сделал и коротко произнес, отвечая на вызов:
– Говори, я слушаю.
– Босс, я добыл те сведения, о которых мы с вами вчера говорили, – раздался из динамиков бодрый голос Кадо. – Тот парень оказался крепким орешком, но мне все-таки удалось выбить из него имя заказчика. И, честно говоря, я сначала был уверен, что он мне голову дурит, но сейчас получил подтверждение еще из одного источника, так что готовьтесь удивляться.
Я нахмурилась, не очень понимая, о чем вообще идет речь, но судя по лицу Йона, удивляться ему совсем не хотелось.
– Продолжай, – только и сказал он, выворачивая руль, чтобы обогнать медленно тащившуюся перед нами фуру.
– Все это время мы отталкивались от идеи, что приказы исходят непосредственно от Сатэ, и на это указывало, по меньшей мере, то, что от его имени говорил один из самых высокопоставленных членов банды. – Голос Кадо то нарастал, то отдалялся, и мне вдруг подумалось, что прямо сейчас он пойдет помехами, и мы не услышим самого важного, как иногда бывало в дурацких фильмах. Но следующую его фразу мы расслышали так кристально ясно, что сомневаться в ней совершенно не приходилось: – Вы, может быть, слышали его имя – Эйсон Грек.
– Грек? – первой отреагировала я спустя несколько секунд ошарашенного молчания. – Тот самый Грек?
– О, молодая госпожа, и вы тут, – как будто совершенно искренне обрадовался наш подчиненный. – Как ваше самочувствие? Босс знатно переживал вчера, но у нас никак не было возможности к вам отлучиться, нужно было проконтролировать исполнителей и…
– Давай к делу, – нетерпеливо перебил его мой муж. – Что там с Греком?
– Так вы его знаете, получается, – удовлетворенно кивнул сам себе тот. – Я так и подумал в общем-то. Учитывая вашу историю с его женой и… остальное. Это вполне себе объясняет его самоубийственную самодеятельность…Алло, босс? Вы меня слышите? Я сказал…
– Я слышал, что ты сказал, – обжигающе ледяным голосом подтвердил Йон, и даже мне от его тона стало как-то не по себе.
О том, что Эйсон Грек, муж Никки, работал на Сатэ, мы оба знали. Чего мы не знали, так это того, насколько высоко он сидит в общей иерархии и что может себе позволить творить за спиной собственного босса – а, может статься, и с его молчаливого одобрения. Сейчас казалось странным, что мы совершенно о нем забыли, а ведь теперь все недостающие кусочки мозаики совершенно естественно и податливо встали на свои места.
– Мое видео, – выдохнула я, неосознанно стиснув кулаки на коленях. – Я была в таком шоке, когда его увидела, что совсем не подумала о том, как оно вообще всплыло из небытия. Это Джером нашел его, но я думала, что оно пропало вместе с ним. Возможно, он послал Греку копию перед смертью – для страховки. Не представляю правда зачем.
– Я слышал, эти двое неплохо ладили, – подтвердил голос Кадо из динамика телефона. – Правда мне всегда казалось, что Джером просто использует этого идиота, чтобы получать информацию о делишках Сатэ и держать руку на пульсе, но Грек, судя по всему, действительно считал его своим лучшим другом. Вы ведь знаете, что он вернулся в Восточный город вскоре после похорон Стоуна? Говорят, он лично занимался оформлением могилы и… прочим. Очень переживал.
– Этот бездушный ублюдок? – скривился Йон. – Переживал из-за кого-то? Что за чушь! Уж не хочешь ли ты мне сказать, что он устроил всю эту катавасию, чтобы отомстить мне за смерть Джерома?
– За смерть Джерома, за вашу связь с его женой, откуда мне знать, – вздохнул Кадо. – Одну могу сказать наверняка – мы схватили паршивца за яйца. О пожаре на фермах уже все знают, и на фоне вашего… интересного общего прошлого никто не усомнится в том, что Грек к этому причастен.
– Вот как, – сквозь зубы выдохнул мой альфа. – Я тебя понял. Мне нужно об этом подумать. Будь на связи, Кадо.
– Есть, босс, – отозвался тот, и Йон сбросил звонок.
Я тихо протяжно выдохнула и откинула голову на подголовник сидения, отвернувшись к окну, по которому скользили косые ниточки дождевых струек – погода испортилась вскоре после того, как мы выехали из поместья Боро. До сентября оставались считанные дни, но осень ощущалась уже не только на уровне предчувствий и смутных ассоциаций. На мгновение мне стало жаль, что я не могу думать именно об этом – о том, как листья меняют цвет, а дождь становится похож на большую серую кошку, что мягким пузом накрыла город. Кажется, когда-то мне действительно казалось это настолько важным, что погода и температура за окном могли коренным образом влиять на мое настроение, самочувствие и даже взгляд на мир. В какой-то другой момент я могла бы с гордостью сказать, что наконец повзрослела и избавилась от юношеских бесплотных фантазий и иллюзий, но дело ведь было совсем в другом. Просто у некоторых есть возможность до старости прожить в полупрыжке, с головой в облаках, и это совсем не такая уж плохая или заслуживающая осуждения и порицания жизнь. А другие в какой-то момент сталкиваются с чем-то настолько фатально отличающимся от их иллюзий, что вернуться к оным уже просто не представляется возможным.
– Ты убьешь его? – негромко спросила я, не отрывая взгляд от капель с той стороны автомобильного стекла.
– А как же иначе, – пожал плечами Йон. – Он заслужил это задолго до того, как приказал забросать Дом коктейлями Молотова. Ты против?
– Нет, – совершенно легко и не раздумывая ответила я. – Это плохо?
Альфа не ответил, и пару минут в салоне машины царила размеренная мягкая тишина, нарушаемая лишь звуком движения дворников. И когда я уже начала размышлять о чем-то другом, он произнес с неожиданным для меня остервенением в голосе:
– Я обещаю тебе, что скоро все это закончится.
– Йон, ты не обязан мне ничего…
– Нет, – упрямо мотнул головой он. – Я вижу, как это влияет на тебя. Я пытался не замечать, но это все равно происходит. И я этого не хочу. Ни для тебя, ни для себя, ни для… кого-либо еще. – Он сбился в самом конце, как будто не сумев произнести вертевшееся на языке слово, но я отлично поняла, кого он имеет в виду, и почти неосознанно положила одну руку на пока совершенно плоский и как будто бы пустой и безжизненный живот. – Грек будет последним.
– Мне бы очень хотелось в это верить, милый, но… – мягко начала я, но он не дал мне договорить:
– Я за последнее время совершил несколько больших ошибок, Хана, но повторять их не намерен. Помнишь, ты спрашивала меня, готов ли я все бросить и просто быть с тобой без… всего вот этого? – Он демонстративно обвел рукой окружающее пространство люксового автомобиля.
– Помню, – осторожно согласилась я,
– Можешь считать это сумасбродством, но вчера ночью я пересмотрел некоторые свои приоритеты и ценности. Теперь, когда ферм больше нет, я перестану быть для зубцов настолько важным. И… в связи с последними событиями у меня появился план, как… использовать это себе на благо.
– Йон, ты не должен ничего делать только ради меня, если тебе самому хочется чего-то другого, – мягко возразила я. – Я останусь с тобой, что бы ни произошло и куда бы ни завела нас эта тропа. Разве ты еще этого не понял?
– Понял, – с чувством подтвердил он. – И нет, ты не права. Если я и должен что-то в жизни делать, то только то, что делается ради тебя и ради нашего будущего. Я… тоже устал, Хана, веришь? Я просто… зверски устал.
Альфа выдохнул так тяжело, что мне на секунду показалось, что он прямо сейчас ткнется лбом в рулевое колесо, но этого, к счастью, не произошло.
– Я верю, Йон, – тихо согласилась я, положив руку ему на плечо и бережно погладив его. – Я верю тебе, жизнь моя. И я буду с тобой, что бы ты ни решил и где бы ни оказался – хоть на вершине мира, хоть в сточной канаве. Потому что иначе и быть не может. И если ты говоришь мне, что он будет последним, значит так оно и будет.
– Как думаешь, я идиот, Хана? – как будто с совершенно искренним интересом спросил он. – Насколько глупо было думать, что все это… мне по плечу?
– О, Йон, – с нежностью улыбнулась я, ощущая, как меня совершенно недвусмысленно переполняют чувства столь всеобъемлющие, головокружительные и пьянящие, что, кажется, в мире еще не было изобретено слов, чтобы их передать в полной мере. – Тебе по плечу весь мир, я в этом убеждена абсолютно серьезно. И горе тем, кто всерьез решит встать у тебя на пути.
Мне понравилось, как он улыбнулся мне в ответ.
Глава 21. В последний раз
«Вот мы и вернулись к самому началу».
Эта мысль никак не желала покидать мою голову, и чем дольше она там находилась, тем более естественным и в какой-то мере неизбежным казалось то, что сейчас происходило. Мой разум, поднаторевший в поисках и выстраивании самых неочевидных логических связей, пребывал в восхищенном онемении, лишь иногда вспыхивая короткими горячими импульсами, словно ребенок, впервые увидевший снег и зачарованно дергающий взрослого за рукав, пытаясь привлечь его внимание к удивительному зрелищу.
Йон, до этого сидевший на корточках рядом с телом, медленно выпрямился, чуть отставив в сторону окровавленную правую руку, оканчивавшуюся темно-багровыми от крови изогнутыми когтями. Как и в вечер нашей первой встречи, он смотрел только на меня, и, как и тогда, мы оба находились в заброшенном складском квартале, где уже давно по ночам не горел ни один фонарь. Только на этот раз меня переполняли не ужас и паника, а чувства совсем иного рода. И когда альфа направился ко мне, я не отшатнулась, как девять с лишним месяцев назад, а сделала шаг ему навстречу.
Как Йон и предполагал, сентябрьское собрание зубцов состоялось почти на три недели раньше срока. В день, когда курьер передал нам карточку с приглашением, мой альфа выглядел каким-то особенно задумчивым, словно никак не мог принять некое окончательное решение, но когда я спрашивала его об этом, только таинственно улыбался и отвечал что-то уклончивое. Признаюсь, в какой-то момент я даже рискнула без спроса сунуться к нему в голову, но буквально на входе получила по носу и больше попыток не повторяла. Мне не давал покоя наш недавний разговор, и я не могла избавиться от мысли, что Йон задумал какую-то глупость. Вероятно, опасную и имеющую весьма определенные последствия.
Конечно, он так ничего мне и не сказал даже в день собрания – более того, запретил выпускать меня из «Элизиума», словно вполне допускал мысль, что я могу приехать в Черную башню и ворваться к ним прямо посреди их совещания. От досады и насущной потребности хоть чем-то себя занять я засела за документы по клубу Ории. В некоторых из них не поняла почти ничего, предположив, что тут мне пригодится консультация специалистов, зато из других стало совершенно ясно, что на бумаге будущая шоу-программа была почти готова и что хозяйка Дома даже успела заключить договора с несколькими артистами. Созвонившись с ними по оставленным контактам, я выяснила, что они по-прежнему готовы работать и могут начать репетиции хоть с понедельника, если будет площадка. Вдохновленная этими новостями, я начала более вдумчиво приглядываться к остальным бумагам и не заметила, как за несколько часов назначила самой себе сразу пять разных встреч – с управляющим бывшего клуба Кэсс, который мог бы помочь мне в организации, с нашими с Йоном штатными бухгалтерами и юристом, с представителем дизайнерской фирмы, которая занималась у Ории интерьером, и в конце с директором агентства по подбору артистов, в котором мы изначально нашли недостающих девушек для выступлений. Признаюсь, в последнем случае меня бы устроил и разговор с одним из старших менеджеров, но, только услышав, кто я и по какому вопросу, специалист с ресепшена сразу перевел мой звонок на высшее начальство, и там у меня уже не было возможности отказаться от личной встречи.
Все эти разговоры меня знатно взбодрили – я наконец почувствовала, что делаю что-то важное, но при этом посильное и понятное. Я знала, чего я хочу, знала, как этого добиться, и примерно понимала, что могу получить на выходе, если приложу достаточно усилий. В случае с нашими планами относительно Праздника Благоденствия и всего, что будет после, я такого сказать не могла. Это словно после затяжного прыжка в пропасть вдруг ощутить твердую землю под ногами. Напомнить себе, что есть вещи, которые я могу контролировать и направлять и на которые действительно могу влиять. Интересно, Йон ощущал себя так же, когда речь заходила о его работе?
Спохватившись, я схватилась за телефон, словно бы не разговаривала по нему последние пару часов и действительно могла пропустить уведомление или звонок. Не обнаружив ни того, ни другого, я протяжно выдохнула и начала мысленно прикидывать, когда уже можно будет начинать паниковать и бегать кругами по потолку. Думала набрать Джен или Дани – просто чтобы поболтать с ними и отвлечься, – но смартфон вдруг ожил у меня в руке, и я торопливо открыла всплывшее сообщение. Оно оказалось от Кадо и содержало в себе фото без каких-либо комментариев. На этом самом фото я увидела моего альфу, пожимающего руку довольно улыбающемуся Сатэ, и это было настолько далеко от того, что я успела себе навоображать, что в первые несколько секунд у меня буквально отпала челюсть.
«Что это такое?» – едва попадая пальцами по нужным буквам, напечатала я.
«Взаимовыгодный обмен», – последовал многозначительный ответ, но на мое требование объяснить подробнее Кадо уже не отреагировал. Следующее его сообщение, пришедшее примерно через полчаса, говорило уже совсем о другом:
«Я заеду за вами в семь вечера, молодая госпожа. Босс просил вас надеть что-нибудь красивое».
Перечитав эти два предложения раз десять и не обнаружив за ними ничего кроме того, что было в них сказано прямым текстом, я все же отложила телефон и на несколько секунд откинулась на спинку своего стоящего у окон кресла, прикрыв глаза и ощущая болезненные толчки где-то в районе лба. Совершенно не в тему вдруг подумалось о том, что после всего, что нам с Йоном довелось пережить, мы разоримся на психотерапевтах. Забавно, но еще год назад я искренне считала, что ничто на свете не заставит меня пойти на прием к незнакомцу и начать ему рассказывать о своем детстве, страхах или комплексах. Мне казалось, что психотерапевт не способен сказать мне ничего нового, а в каких-то препаратах, которые он мог назначить, я просто не нуждалась. Да, у меня бывали приступы тревожности, когда единственным способом как-то себя защитить была темнота и запах кого-то близкого и родного, но это не казалось мне такой уж большой проблемой – тем более что до встречи с Йоном они случались совсем нечасто. Двигаясь на ощупь в полумраке собственной памяти, я даже могла выудить из нее то, как похожим образом пряталась в постели родителей, когда они начинали ругаться. Просто забиралась под их тяжелое ватное одеяло, зажимала уши ладонями и делала вид, что меня тут нет и ничего страшного не происходит. Но на самом деле где-то в глубине души я и тогда знала, что страшное как раз происходит – и мой маленький уютный и безопасный мирок вот-вот развалится на части. Я пыталась соединить края расползающейся трещины хотя бы в собственной голове, но уже тогда это было напрасное и даже калечащее усилие.
Внезапно мне пришло в голову, что похожих приступов у меня не было уже… достаточно давно. Возможно, после того, как Йон официально признал меня своей. Значило ли это, что теперь мой мир, очерченный контурами его силы и упрямства, был незыблем и непотопляем? Что бы сказал об этом мой гипотетический будущий психотерапевт? Тот самый, которому я уже на полном серьезе собиралась вывалить длиннющую тираду о ложном чувстве безопасности, в котором живет современное общество, привыкшее делать вид, что не существует ни войны, ни криминала, ни даже самой смерти. О том, что единственный способ сохранить рассудок это поддаться этому чувству, а потом, когда оно безжалостно выплюнет тебя навстречу реальности, радоваться тому, что тебе удалось не помнить о ней целый кусок собственной жизни.
Что же тогда на самом деле представляет собой наша реальность? Если единственный способ выжить в ней это не помнить о ее оборотной стороне, о том, что любой твой день может стать последним, а безопасность это в целом мифический концепт, потому что даже дома за семью замками ты можешь подавиться косточкой от абрикоса или умереть от лопнувшей аневризмы, о существовании которой ты все эти годы и не догадывался. Не значило ли это, что наш разум в принципе не был предназначен для здорового и адекватного функционирования в той среде, где мы сейчас живем? И если так, не стоит ли считать его появление фатальной ошибкой эволюции в целом?
Придя к этому странному выводу, я тяжело вздохнула и постановила, что мой чрезмерно активный и жаждущий ответов разум это точно какая-то фатальная ошибка эволюции, после чего отправилась в ванную комнату, строго-настрого запретив себе быть экзистенциальной занудой и решив полностью сосредоточиться на более приятных и приземленных вещах. Вымыв и уложив волосы, я нанесла на распаренную после душа кожу увлажняющий лосьон без запаха (раньше мне нравились шоколадные и цветочные, но Йон ворчал, что они перебивают мой собственный аромат, который ему нравится гораздо больше, так что в итоге я от них отказалась), завернулась в шелковый банный халат и перешла в гардеробную выбирать платье для вечера. Хотя я все еще смутно представляла, что мы празднуем и для чего Йон вообще попросил Кадо меня забрать, интуиция мне подсказывала, что сегодня вечером произойдет что-то важное, поэтому я не стала себе отказывать в желании покрасоваться и выбрала красный цвет. Надев платье и повертевшись в нем перед зеркалом, я на мгновение задумалась о том, что скоро мое тело может измениться, и замерла, стоя к своему отражению боком и положив руку на живот.
Идея о гипотетической – и казавшейся, надо признать, почти неизбежной в данных обстоятельствах – беременности все еще отказывалась укладываться у меня в голове. Это казалось чем-то настолько далеким, что словно бы и не существовало вовсе. Пройдет Праздник Благоденствия, после которого изменится столь многое и время до которого тянулось так ужасающе медленно, а детеныш внутри меня все еще будет бесформенным крошечным комочком. Я не могла даже при всем желании представить себе мир, в котором ему надлежало родиться. Где буду я, где будет Йон, где будем все мы через эти девять месяцев? Когда каждый новый день имел все шансы стать последним, загадывать так далеко вперед казалось совершенно бессмысленным.
– Знал бы ты, в какое странное и безумное время тебе придется появиться на свет, – пробормотала я, поглаживая свой живот кончиками пальцев сквозь мерцающую ткань. – Может быть, ты бы и вовсе не захотел оттуда вылезать.
Кадо позвонил мне снизу ровно в семь, не опоздав даже на минуту, и я спустилась к нему, все еще пребывая в каком-то растрепанном и сбитом с толку состоянии, которое совсем не подходило на роль праздничного.
– Надо полагать, ты мне ничего не расскажешь? – поинтересовалась я, когда, закрыв за мной дверцу, он снова сел на водительское сидение.
– Не хочу портить боссу удовольствие, – пожал плечами он. – Но вам, думаю, больше не стоит ни о чем волноваться, молодая госпожа.
– Да ну конечно, – пробормотала я, чуть сморщив нос. – Я уже и не помню, на что это похоже – когда не нужно ни о чем волноваться.
– Как по мне, это всегда только ваш выбор, – деликатно заметил Кадо, выводя машину на дорогу. – Нет смысла волноваться о том, что вам не под силу изменить или контролировать. Вам нужно, если позволите, научиться принимать события такими, какие они есть.
– Может, ты и прав, но легче сказать, чем сделать, – покачала головой я.
– Мне всегда думалось, что волнение любого толка порождается страхом смерти, – с умным видом произнес он. – Своей или кого-то близкого. А если принять, что смерть неизбежна в любом случае, становится легче. Хотите правду? Я вот никогда не думал, что доживу до своих лет. Поэтому никогда особо никого и ничего не боялся. Умирать все равно придется, но думать и беспокоиться об этом всю свою жизнь значит обесценить ее в принципе. Это как весь день вместо того, чтобы наслаждаться хорошей погодой, только и грустить о том, что скоро наступит ночь. В чем тогда вообще смысл?
– Звучит разумно, но мне почему-то кажется, что все… немного сложнее, – нахмурилась я, снова положив руки на живот. – Но в одном ты прав – лишние мысли только вредят. Вот бы еще научиться их отключать по желанию. Кадо, у тебя нет знакомого психотерапевта?
Мой последний вопрос, кажется, застал его врасплох, потому что мужчина издал какой-то странный звук, нечто среднее между смешком и удивленным возгласом. Потом, чуть подумав, ответил:
– Думаю, что найдется. Мой бывший наниматель такими высокими материями не интересовался, но вот Биби одно время ходила к одному парню, он неплохо ей мозги на место вставил. А уж ей это точно было нужно, молодая госпожа. После того, через что ей довелось пройти.
– Например? – уточнила я осторожно, не уверенная, что имею право задавать этот вопрос.
