Текст книги "Паладин (СИ)"

Автор книги: Анна Раф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Фелисия улыбалась, фантазируя о детстве Крэйвела, проведенном здесь. Сам Крэйвел не любил говорить о своих детских годах, да и помнил-то он их уже с трудом, но, судя по всему, из детства он вынес больше плохих воспоминаний, чем хороших. Годы его детства и юности были суровым временем для аристократов, в особенности для клятвенных родов. Сейчас все было куда проще.

В поместье Кримарифов достаточно было блеснуть эмблемой Крэйвела, чтобы Фелисию приняли, как почетного гостя. Все члены семейства прекрасно знали биографию их главного героя. Они так же знали и о его личных особенностях, из-за которых тот слег на больничную койку, так что они не удивились тому, что Фелисия пришла с его эмблемой одна.

Ожидая старших членов семейства в гостиной, Фелисия с интересом прошлась взглядом по книжным полкам. Среди прочего она увидела житие Крэйвела, все тома от первого до последнего. Ей и раньше попадались образцы этой книги, но экземпляр, хранившийся в гостиной Кримарифов, был просто роскошным. Украшенный платиной, опалами и жемчугом, символичными для этого рода, выполненный на превосходной бумаге, с красочными иллюстрациями. На одной из них Фелисия замерла, полюбовно разглядывая рисунок, изображавший Крэйвела у алтаря. Крэйвел был красив от природы, а рука художника приукрасила его сверх того.

Фелисия долго не могла оторвать взгляд от рисунка, а когда она все-таки взглянула в другую сторону, чтобы проверить не идут ли обитатели поместья, на глаза ей попалось зеркало. Улыбка сразу померкла. Фелисия уже была совсем не той молоденькой и прекрасной девицей, какой была в день их первой встречи. Сейчас она выглядела значительно старше своего возлюбленного. Законы Селиреста запрещали ей как-либо повлиять на это. Волшебница знала, что Крэйвела не волнует ее возраст и ее внешность, но все же это беспокоило ее саму. Она хотела быть своему спутнику под стать, и с каждым годом это становилось все труднее. Настанет тот день, когда она будет выглядеть как его мать, а когда-нибудь и как бабушка.

Волшебница положила книгу на место и взяла с полки последний том жития. В этом томе уже упоминалась и она сама, как верная и надежная спутница паладина. Жители Селиреста с удовольствием читали жития своих любимых героев, и отношения Фелисии и Крэйвела часто становились темой для пересудов. Но Кримарифы настояли на том, чтобы житие недвусмысленно описывало их взаимоотношения исключительно, как отношения напарников.

Фелисия открыла иллюстрацию, на которой они с Крэйвелом были изображены стоящими спиной к спине. Девушка на картинке была прекрасной и свежей, ее молодость хотелось пить, словно амброзию. Волшебница вновь взглянула в зеркало и недовольно поджала губы. Уже совсем не та тонкая-звонкая красотка, достойная внимания лучших мужчин Селиреста. Ей еще не было сорока, ее волосы все еще не тронула седина, а лицо – морщины, но все же играть в любовь в ее возрасте уже считалось неприемлемым. Свои лучшие годы она потратила на ледяного рыцаря, который слепо исполнял свой долг, не замечая вокруг больше ничего.

В молодости, когда казалось, что впереди еще бесконечное количество времени, Фелисия не испытывала никаких тревог по этому поводу. Она была уверена, что найдет способ обмануть старость и смерть, весьма высоко оценивая свои таланты в магии. Но церковные запреты пресекали все возможности для реализации ее мечтаний о вечной молодости. Ее амбициям становилось тесно в рамках нравственной парадигмы, которую диктовала церковь Селиреста. Она существовала не просто так, не потому что верховные сановники были злорадными дедами, ненавидящими молодежь, а потому что последствия злоупотреблений вечной жизнью и молодостью значительно превышали пользу от них.

Фелисия все ближе подходила к тому рубежу, когда ей придется выбирать: остаться законопослушным магом Селиреста, состариться, умереть и истлеть или же принять участь мага-ренегата, нарушить запреты и обрести вечную жизнь, как древние некроманты, личи и чернокнижники, за которым денно и нощно гонялась инквизиция. Решение давалось особенно тяжело из-за личной привязанности к паладину. Пусть Крэйвел и не отличался принципиальностью, Фелисия едва ли могла предугадать, каким образом ее решение предать законы церкви скажется на их отношениях. Готова ли она отказаться от любви всей своей жизни ради вечной молодости? Или все-таки стоит понадеяться на то, что Крэйвел простит ей эту слабость?

Хозяева поместья, муж и жена в летах, застали Фелисию в глубокой задумчивости. Книга, столь больно задевшая волшебницу за живое, отправилась обратно на полку. Переиздавать житие своих героев чаще раза в десять лет считалось моветоном. События с Солигостом скорее всего вынудят Кримарифов издать новый том жития вне очереди, хоть семейство и чтит скромность и обычно таких выходок себе не позволяет. Кримарифы были очень рады визиту Фелисии, ведь это давало им возможность расспросить ее во всех подробностях об их с Крэйвелом последних приключениях.

Будь здесь кто-то из молодежи семейства они бы, наверно, не смогли удержаться от расспросов о том, являются ли все-таки Крэйвел с Фелисией любовниками или нет. Но старшие были сдержаны и игнорировали упоминания их особых отношений. Они предпочли сначала выслушать, что хотела сказать им гостья, а уже потом попросить ее ответить на все их вопросы, а их было много, они даже привели с собой писца, чтобы тот все фиксировал.

– Я хочу посмотреть, как это делается и научиться, – сказала Фелисия после того, как объяснила Кримарифам ситуацию с Солигостом. – Но академия не успеет выдать мне разрешение в нужный срок. Я бы хотела попросить вас обратиться к вашим связям, чтобы меня пропустили на ритуал.

– Если не секрет, зачем вам это? – позволил себе поинтересоваться патриарх рода.

– Как вам известно, Крэйвел тяжело переносит свое долголетие. Я боюсь, что его настигнет такая же участь, что и Солигоста. Позже расскажу, – дразняще сказала волшебница, стараясь перевести внимание собеседников на более интересные для них вещи. – Я смогу погрузить Крэйвела в долгий приятный сон, чтобы он мог отдохнуть от тяжести прожитых лет. Думаю, это благотворно скажется на его рассудке.

– Почему не доверить это церкви? – последовал закономерный вопрос.

– Я хочу сама. Это ценная практика для меня. Крэйвел с радостью предложил бы мне свою кандидатуру для эксперимента, мы уже обсуждали этот вопрос.

– А если у вас не получится?

– Я приложу все силы, чтобы обеспечить его безопасность. Но даже если что-то пойдет не так, Крэйвел не обидится, он уже давно мечтает о смерти и просто хочет использовать ее с пользой.

Энтузиазма на лицах собеседников Фелисия не увидела. Оно и не мудрено. Они рисковали потерять своего героя раз и навсегда, а это было значительной потерей для клятвенного рода, ведь репутация их героев была для них почти всем.

Заключая клятву крови, семья обязалась предоставлять монастырям кадры для подготовки паладинов, причем – превосходные, иначе не было даже смысла. В обмен клятвенный род получал гору привилегий. Только те привилегии, которые они получали напрямую от церкви, от богини – это лучшие земли, множество льгот, освобождение от церковной десятины. Но было множество выгод не столь очевидных, проистекающих из репутации фамилии, на которую напрямую влияли герои, выращенные в семье.

Крэйвел Кримариф Нершер – легенда. Само его существование приносило роду огромные репутационные выгоды, он был живой демонстрацией семейного престижа. Кримарифы считались образцом для подражания, на них равнялись, им доверяли, они считались истинными аристократами, одними из тех, кто напрямую влиял на судьбу Селиреста. Хоть Кримарифы и отличались скромностью, склонности к расточительности у них также не было. Отдавать своего любимца какой-то колдунье на экспериментальное лечение им совсем не хотелось.

– А без этого никак нельзя? – спросили у Фелисии.

– Боюсь текущие возможности магии и медицины Селиреста исчерпали себя, – таким был ее ответ.

Он был одновременно и тревожным, и уклончивым, и многообещающим. Фелисия, словно опытный шарлатан, уговаривала семью в том, что только она могла им помочь.

– Я добьюсь для вас пропуска, – на удивление решительно заявил патриарх. – Думаю, если Крэйвел долгие годы всецело полагался на вас и доверял вам самые сокровенные вещи, то у нас так же нет поводов сомневаться в вас. Я искренне верю, что вы распорядитесь полученными знаниями с мудростью и достоинством.

Фелисия отвесила главе семьи глубокий поклон полный благодарности.

– Я не предам вашего доверия, – ответила волшебница, хоть и не могла с полной уверенностью сказать, будет ли это обещание актуально лет через десять.

Матриарх относилась к Фелисии более насторожено. Она лучше понимала ее, как женщина. Волшебница читала в прищуре ее глаз недоверие и досаду от того, что героя Кримарифов угораздило связаться с подозрительной колдуньей.

Остаток дня Фелисия отвечала на вопросы и пополняла семейную летопись. Она рассказывала все как есть, не считая нужным врать, приукрашать или преуменьшать их с Крэйвелом подвиги. Все, что нужно, летописцы сами переврут и отцензурируют. Надо ли говорить, что житие Крэйвела, описанное в книге, значительно отличалось от реальности, начиная с того, что некоторые весомые личности, такие, как например Вингрис, там вообще не упоминались.

В нужный день Фелисию без лишних проволочек сопроводил во дворец сам патриарх Кримарифов и потребовал допустить ее до ритуала усыпления Солигоста. Волшебница спустилась в обширные казематы, включающие в себя королевскую тюрьму, убежище и тайный туннель, ведущий прочь из темницы. Здесь так же располагались помещения религиозного характера, тайные святилища и храмы, назначение которых было для Фелисии загадкой.

Посвящать ее в эти тайны никто не собирался. Жрецы и так с недоверием и раздражением отнеслись к присутствию мага в их вотчине, ее любопытный нос совался туда, где было не место выпускникам академий. А репутация Фелисии в церковных кругах была далека от безупречной. К тому же она открыто злоупотребляла доверием клятвенного рода. И куда только куда смотрит инквизиция?!

Волшебница наблюдала, как высокопоставленные жрецы трудятся над специальным саркофагом, в котором будет покоиться Солигост. Они наносили на него особые руны, покрывали их специальными красками, читали таинственные молитвы и заклинания. Фелисия запоминала все, что происходило до последних мелочей. Она фиксировала воспоминание особым магическим образом, чтобы потом воспроизвести в трансе и вспомнить каждую мелочь. Для нее было крайне важно освоить эту практику, ведь в случае необходимости она собиралась применить это не только к Крэйвелу, но и к себе самой.

Все ее труды, вся ее нажитая мудрость, вся ее магическая мощь станет пеплом, когда она умрет. Фелисия не хотела, чтобы это произошло. И близкое знакомство с древними обитателями этого мира, такими как Крэйвел, Лирэй, тот же Солигост, и уж тем более Вингрис, лишь укрепили ее жажду вечной жизни. Жрецы могли прочесть эту жажду в ее глазах, они разве что не шипели на нее, всем своим нутром ощущая присутствие еретических мыслей.

Солигост был смирен. Его одели в одежды, предназначенные для сна, и уложили в саркофаг. Жрецы приступили к сотворению нужного заклинания, Фелисия нашла примечательным тот факт, что эта магия не имела никакого отношения к Селье, жрецы не отсылались к своей богине ни за знаниями, ни за силами, саркофаг даже не содержал в себе никаких магических кристаллов, которые, как волшебнице казалось, обязательно потребовались бы для столь длительных чар. Солигост чуть поморщился от неприятных ощущений, вызванных заклинанием, но его готовили к этому, подробно разъясняя, что с ним будет происходить, и как ему себя вести. Он успешно справлялся, занимаясь любимым делом – лежал пластом.

Затем саркофаг закрыли крышкой, испещренной множеством магических узоров, они вспыхнули и причудливый гроб запечатался. Фелисия мысленно сфотографировала узоры на усыпальнице Солигоста. Она займется их расшифровкой позже.

Глава 10

Глава 10

После суда Джессвел, Лирэй и Хьола частенько проводили время вместе, гуляя по Сели-Ашту и любуясь красотами столицы. Все хотелось посмотреть да попробовать. Каждого из них интересовали разные вещи. Джессвел представлял собой образцового туриста, которого в первую очередь привлекало все, что можно съесть и на что можно поглазеть. Кроме того, он обнаружил, что в столь большом городе девушки оказались значительно сговорчивее, нежели в Акрефе, где все друг друга знали и страшно боялись сплетен, так что пару раз молодого паладина пришлось разыскивать в девичьих спальнях. Хьола открыто осудила друга за эту низость, но ничего страшнее дружеской перепалки не случилось. Хоть Хьола и стремилась максимально отдалиться от своей семьи, которая приучила ее блюсти честь смолоду, не позволяющие никаких случайных связей, светское воспитание все равно оставило на паладинше неизгладимый след. Это проявлялось некоторым ханжеством, над которым Джессвел частенько смеялся. Но все же их дружба была достаточно крепка, чтобы выдержать это.

Хьола проявляла интерес к жизни местной знати, с большим любопытством находя сходства и различия между Сели-Аштом и Акрефом. Девушка все глубже вникала в хитросплетения местных интриг. Лирэй значительно помог ей в этом, рассказав важные аспекты прошлого, которые привели события к текущему положению дел. А сам он с удовольствием открывал изменения и новшества, которые произошли в столице за время его отсутствия.

Кардинально ничего не поменялось. Все грызлись со всеми за лучшее место под солнцем. Это была очень цивилизованная грызня, солдатами в которой были клерки и юристы, но оттого она была не менее ожесточенной, ведь на кон было поставлено нечто очень ценное – будущее.

Лирэй, поддавшись уговорам друзей, все-таки решил проверить свое поместье и навесить родственников, но друзья обнаружили, что поместья Давильнисов уже лет как пятьдесят не существует. Семейство разорвало контракт с Сельей, а потеряв привилегии клятвенного рода, не смогло удержаться на плаву и распалось. На том месте, где когда-то стоял его отчий дом, Лирэй обнаружил незнакомые знамена и гобелены чужих расцветок. Какой-то новый знатный род занял место не только в земельном плане, но и в политическом. Впрочем, он не расстраивался по этому поводу. Это стало лишь одним из множества интересных открытий, которые он совершил за время посещения столицы.

Если Крэйвел не покидал храма, в том числе, и чтобы не стать жертвой навязчивого внимания горожан, некоторые из которых узнавали его из числа прочих рыцарей, то Лирэя никто не узнавал, а его фамилия мало кому что-либо говорила. Порой, представляясь кому-то, он с усмешкой наблюдал, как человек мучительно вспоминает, что это за незнакомая фамилия такая – Давильнис. Уж не притворяется ли этот странный рыцарь паладином? Мошенники такие аферы порой проворачивали, злоупотребляя доверительным отношением к членам ордена и выбивая себе бесплатные припасы, скидки, льготы и услуги.

Паразитировали на светлой репутации ордена не только мошенники, но и бабники, охмурявшие наивных девиц россказнями о своих подвигах и не упоминая, что стянули доспехи и эмблему у какого-нибудь умершего в глуши паладина. Но такой обман чаще работал где-то в провинции, где людей не трудно было впечатлить просто опрятным внешним видом, характерным для паладинов. Джессвела, к его великому удивлению, зачастую принимали именно за такого обманщика из-за того, что он имел довольно простецкую наружность и частенько пренебрегал уходом за собой.

Магическая чистка поддерживала в чистоте, тело, зубы, волосы, одежду. Но были детали, за которыми паладину все равно приходилось следить самостоятельно: ногти, стрижка, бритье. Жрецам даже удалось адаптировать заклинание чистки таким образом, чтобы оно могло избавить рыцаря от необходимости расплетать колтуны на голове, но вот длина растительности поддавалась контролю только с помощью ножниц и бритвы. Лирэй особенно негодовал по этому поводу, ему приходилось бриться каждый день, иначе он очень быстро зарастал. Он весьма завидовал в этом плане Крэйвелу, в его роду у мужчин была очень хилая борода, а порой отсутствовала вовсе. Джессвел слегка зарастал, но не беспокоился по этому поводу, не понимая, почему аристократы так одержимы гладко выбритым лицом. У его отца была роскошная густая борода, и он знал, что, став чуть старше, будет щеголять такой же. Ну а пока он просто откровенно ленился сбривать неровную поросль у себя на подбородке.

Хьола хоть и была воспитана в лучших аристократических традициях, все равно не могла соревноваться в лоске ни со столичными красотками, ни со светскими дамами, ни с рыцаршами. Столичные паладины вообще казались каким-то отдельным ответвлением ордена. Они практически сияли абсолютной красотой, чистотой и величием. Словно в храме их обучали не боевому искусству, а исключительно поддержанию красоты, этикету и красноречию.

Троица друзей на ряду с другими паладинами, являвшимися лишь гостями города, на фоне столичных паладинов выглядели заморышами, обладавшими речью и повадками сапожника. Монастырь близ Сели-Ашта, что находился на противоположном берегу Морци, носил название Афелеш. Все, кто с гордостью произносил его в составе своего имени, отличались исключительно столичным происхождением и безупречностью во всем, начиная с внешности, манер и речи и заканчивая репутацией с самого младенчества.

Лирэй отметил, что афелешцы и раньше отличались от остальных рыцарей ордена, так как туда стремились отдать отпрысков те представители знати, которые не были согласны потерять своих детей в каком-нибудь безвестном бою в полувымершей деревеньке где-то у границы Тундры. Но все же сейчас эта разница была настолько явственной, что становилось очевидно, Афелеш готовит паладинов по совершенно другим методикам и для совершенно других целей, нежели остальные монастыри. Невозможно было представить, что эти холеные куклы будут успешно бороться за очищение Селиреста от зла темной магии или даже банального беззакония.

Поговорить с кем-то из столичных паладинов не представлялось возможным. Афелешцы не посещали никаких увеселительных заведений вообще никогда. Они грациозно курсировали между поместьями, храмами и муниципальными зданиями, словно живые иконы, и, видимо, выполняли более светскую и вдохновительную работу, нежели коллеги из других монастырей. Джессвел порой предпринимал попытки поговорить с ними, прилипнув где-нибудь на улице или у ворот. Но те лишь с холодной сдержанностью односложно отвечали на его вопросы, а то и просто молчали под аккомпанемент стыдливого смеха его приятелей. Джессвел лишь ворчал и обзывал столичных пижонов зазнавшимися нобелями и ругался на друзей, которые не поддерживали его в эти неловкие моменты.

Внимательный взгляд Хьолы заприметил существенную разницу в поведении между старшими афелешцами и более молодым поколением. Хоть и те, и другие прикладывали массу усилий, чтобы максимально соответствовать эстетическим и культурным идеалам Селиреста, молодые позволяли себе гораздо больше высокомерия и снобизма, в то время как старшие были строже к себе и поощряли снисходительность и великодушие. Сопоставив это наблюдение с информацией, почерпнутой в разговорах и в мешанине слухов, паладинша пришла к выводу, что и Афелеш не миновал какого-то всеобщего тлетворного влияния, поселившегося в сердце Селиреста. И это чувствовала не только она. Все были в ажиотажном поиске источников этой порчи. Аристократы больше не были столь неподкупны, жрецы не – столь святы, паладины не – столь благородны, и ситуация усугублялась с каждым поколением. Проводя время в компании древних паладинов Хьола ощущала это наиболее отчетливо.

Казалось, что инквизиция мечется по всему Селиресту с сумасшедшим количеством проверок, чтобы выяснить, где засело зло. Но Хьола видела иное. Инквизиция не ставила перед собой задачу что-либо найти, они терроризировали знать и церковь своими бесконечными проверками с какими-то иными целями.

Это в очередной раз стало темой для разговора, когда они дожидались Фелисию и Крэйвела у Храма Милосердия. Древний паладин в сопровождении верной волшебницы собирался наконец-то покинуть столицу.

– Ты знаешь, – говорил Лирэй Хьоле, – в моем поколении обучение в монастыре было ужасной процедурой, которая ломала многих. Но что еще страшнее – старшие, с которыми мне доводилось общаться сразу после выпуска, говорили, что мне еще повезло, и сейчас времена куда мягче. Боюсь даже представить, что пришлось пройти им. Раньше инквизиция могла вообще пропустить плановую ежегодную проверку, им было плевать. А сейчас они скорее лишний раз наведаются с внеплановой лишь бы уличить настоятеля в чем-либо. Я еще не упоминал, что трагедия подобная ронхельской никогда не произошла бы в женском монастыре, потому что их проверяли чаще и ответственнее, а что там творится с парнями всем было наплевать. Это из-за того, что клятвенные роды́ страшно трясутся над честью своих дев. В каком же я был гневе, когда узнал об этом, словами не передать!

– И все же люди оставались в ордене и становились кем-то вроде Крэя, – заметила Хьола. – Поразительно! Почему? У него были все основания превратиться в очередного древнего ренегата, напоминающего ордену о его бесчеловечности.

Сбежать из монастыря было непростой задачкой. Как правило, без помощи извне это было практически неосуществимо. Послушников стерегли денно и нощно, зная, что они склонны к бегству, стены монастырей были высоки, ворота тяжелы и почти всегда заперты, и к тому же повсюду была расставлена стража.

Упорхнуть верхом на грифоне ученики не могли, потому что возможность летать предоставлялась им лишь в конце третьего года обучения, когда они давали одну из нескольких промежуточных клятв, что постепенно открывали им магические возможности. И до тех пор, пока они не дадут свою последнюю клятву, они не могли призвать грифона без одобрения наставника, и лишить их этого грифона наставник тоже мог в любой момент, даже в полете.

Но вот что заставляло молодых паладинов оставаться верными ордену после обучения, когда была дана последняя клятва и они могли отправиться куда вздумается? Хьола считала, что клятвопреступников и дезертиров должно быть гораздо больше, чем на самом деле, ее удивляло реальное положение вещей.

– Ненавидеть всегда легко. Это любой дурак сможет, я тебе со всей ответственностью заявляю, – с усмешкой ответил Лирэй. – К счастью, монастыри выпустили достаточно людей, которые понимали, что они не изменят ситуацию постоянно злясь на судьбу. Если хочешь что-то в этой жизни поменять, то нужен холодный ум и решимость. Если честно, это то, чего мне всегда недоставало. Рад, что вы, ребята, решили поделиться этим со мной.

– Всегда пожалуйста, – Хьола панибратски толкнула Лирэя в плечо. – И все-таки что у нас творится с инквизицией? Это просто кошмар какой-то! Наставники жалуются, что инквизиция принуждает орден все смягчать и смягчать условия обучения. При этом требования к кандидатам в инквизицию только ужесточаются. Выглядит так, будто они пытаются ослабить орден паладинов и укрепить себя. Они что готовятся к войне?

– Мы в столице, Хьола, тут постоянно идет война. На первый взгляд незаметно, но это настоящее поле боя.

Джессвел в дискуссии не участвовал, ему было не интересно. Он рассматривал столичных коллег, к которым теперь испытывал легкую неприязнь. Он больше не пытался с ними заговорить, уж очень неприятный опыт он получил ранее. Джессвел не мог избавиться от чувства презрения, которое испытывал к ним, а они платили ему в ответ тем же.

Местным бросалось в глаза то, что Джессвел был простолюдином. В монастырях грызню между аристократами и простолюдинами пресекали наставники. Но за его пределами не было никого, кто приструнил бы дворянских выкормышей. Джессвелу было обидно и в какой-то степени одиноко. Хьола погрязла в странных столичных разборках, которые Джессвел вообще не считал работой для паладина. Крэйвел сошел с ума, Фелисия нянчилась с Крэйвелом, Солигост сидел в тюрьме. Чаще всего компанию Джессвелу составлял Лирэй, но в те моменты, когда его не было рядом, Джессвелу становилось тоскливо. Столица не принимала его – простачка из семьи ремесленников. Казалось, все пыталось выдавить его прочь.

Он особенно тяжело переживал кризис из-за последней встречи с Солигостом, которую им так любезно организовал Крэйвел. Пожалуй, самое ценное, что он вынес из нее – его похвала. Джессвел и не осознавал даже, как сильно желал этого с момента их первой встречи. В своих детских фантазиях он часто видел, как они сражаются бок о бок, и Солигост высоко оценивает его храбрость. Сражаться вместе им теперь уже, увы, не доведется, об этом Джессвел очень жалел, но все же Солигост, как Джессвел давно и мечтал, выразил восхищение его упорству и смелости, а главное – оценил его самоотверженность. Парню было особенно приятно за последнее. Упорство и смелость-то в нем было видно с первого взгляда, он и сам знал. Правда Солигост так же пожурил его за наивность, от которой пора было уже избавиться. Солигост сказал Джессвелу, что теперь его черед быть примером для подражания последующим поколениям, и он был рад стать в свое время этим примером для него. Джессвел почувствовал, что он на правильном пути, хоть его путеводная звезда и закатилась за горизонт, теперь ее огонь был у него в руках, и он собирался использовать его достойно.

Вот только на практике это оказалось гораздо сложнее, чем в фантазиях. Жизнь была полна множеством вещей, на которые Джессвел привык не обращать внимания. В то время как битвы и подвиги, почти целиком захватывающие его ум, случались на деле не так уж и часто.

Джессвел почувствовал, что детство вдруг закончилось. На него навалилась ответственность. Количество требований к себе резко возросло. Ему важно было следить за тем, каковы последствия его поступков, за тем, как он выглядит со стороны, за тем, что говорит, как влияет на репутацию ордена. Он был теперь его полноценной частью, а не сыном полка, которому многое спускали с рук. И Джессвелу это удивительно трудно давалось. Сначала родителей ему заменили наставники, потом его древние спутники, а теперь он оказался один в большом шумном городе и не знал куда себя приткнуть. Зато каждый паладин, солдат, гвардеец и даже обычный обыватель казался в сто крат лучше него. Джессвел чувствовал себя не в своей тарелке, словно осел в стойле с декоративными жеребцами.

Понимая, что скоро им всем пора будет выдвигаться в дорогу, Джессвел пошел одеваться, Храм Справедливости был совсем рядом, его отделяла от Храма Милосердия лишь широкая площадь. Все уже были в полной экипировке, кроме него и Хьолы, они вдвоем были в простой повседневной одежде, лишь плащи накинули на плечи, чтобы осенний ветер не доставлял дискомфорт.

В Храме Милосердия же Фелисия готовила Крэйвела к отъезду.

– Ты еще здесь? Почему ты все не уходишь? – едва слышно прошептал Крэйвел волшебнице.

– А ты хочешь, чтобы я ушла? – невозмутимо ответила Фелисия, несмотря на то, что это был первый раз за последнюю неделю, когда Крэйвел узнал ее.

– Я просто не могу понять, зачем ты продолжаешь приходить? Тебе здесь больше нечего делать.

– Ну так я и бездельничаю, – усмехнулась она.

Крэйвел вымученно улыбнулся.

– Я правда благодарен тебе за все, что ты для меня сделала. Надеюсь, я не слишком больно ранил тебя.

Фелисия села на кровать и ласково погладила Крэйвела по голове. Ее тревожило то, какой оборот принимал их разговор. Словно Крэйвел прощался с ней. Но Фелисия была не готова его отпустить.

– Я в порядке, Крэй, – сказала волшебница. – А ты очень поможешь мне сейчас, если соизволишь подняться на ноги и дойти до ворот своим ходом.

– Я не хочу никуда идти, Фелисия. Боюсь. наши пути разойдутся здесь, прости.

– Крэй, все, о чем я прошу, это несколько шагов…

Феллисия вывела Крэйвела из храма под руку. Они шли медленно и осторожно, Крэйвел, судя по всему, был ослеплен ее иллюзией, он так же ничего не слышал. Друзья потрясенно уставились на него, не в силах поверить в столь упадническое состояние паладина, он был совершенно сломлен. Фелисия одела его, закутала в плащ, а латы и прочее снаряжение завернутым в ткани вынесли жрецы. Крэйвела усадили на лавку во дворе храма. Он совершенно не осознавал происходящего.

Джессвел подошел как раз в этот момент. Он с грустью наблюдал за безумным паладином. Кумиры его детства пали в борьбе с противником, от которого нет спасения. Никакие заклинания, чары и молитвы не спасли их от разрушительного воздействия времени. Но как-то же людям удается преодолевать пределы своей естественной жизни! Возможно, некроманты и чернокнижники прибегают к каким-то магическим практикам, чтобы облегчить свое бремя долголетия. Но как насчет Лирэя, например? Джессвел взглянул на древнего приятеля.

– Как тебе удается не сойти с ума так же, как это произошло с ними?

Лирэй пожал плечами.

– Если честно, я совсем не чувствую себя на тот же возраст. Возможно, ты торопишься с выводами, и мне все это еще только предстоит. Полагаю, мне следует подготовиться…

В его голосе была слышна тревога. Ему события, произошедшие с Солигостом и Крэйвелом, тоже были совсем не в радость. Не только потому, что это были его старые сослуживцы, но и потому что в их трагедии он видел предостережение.

– И куда вы сейчас? – поинтересовался Джессвел у Фелисии.

– В катакомбы, – уклончиво ответила волшебница.

– Катакомбы Нытья? – усмехнувшись спросил Джессвел, Хьола тоже улыбнулась.

– Что? – не поняла Фелисия.

– Извини, ты не в курсе... – смутился Джессвел. – Но я понял тебя.

Было нежелательно упоминать Вингриса в Сели-Аште.

– И какие планы? – спросил Лирэй махнув в сторону Крэйвела рукой, очевидно намекая, что при таком состоянии у них не так много вариантов.

– Попробую поставить его на ноги, но это займет много времени, – грустно улыбнувшись ответила Фелисия.

– А ты куда? – спросил Джессвел Лирэя.

– Да туда же. Покажусь, чтоб знали, что я жив.

Фелисия запросила у храма транспорт и им предоставили крытую повозку. В ней им предстояло везти Крэйвела до Акрефа, а оттуда уже в Катакомбы Вингриса. Если обстоятельства сложатся наилучшем образом, то Крэйвел хоть немного оклемается к моменту прибытия в город и до подземелья дойдет своим ходом. Сейчас же он не мог перемещаться без поводыря, видя перед собой вместо храмового двора благоухающий сад, вечно цветущий и бесконечный. Кто-то безликий вел его куда-то вперед, просил присесть или подождать, он послушно выполнял, не утруждая себя анализом ситуации.