Текст книги "Паладин (СИ)"

Автор книги: Анна Раф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Рассказал и про Вингриса, и про Вторника, но главным образом его взбудоражили россказни Лирэя. Лирэй ощущал на себе некоторое презрение, исходившее от Крэйвела и прочих его сверстников. Да, он оказался склонен к излишней чувствительности, ему не доставало суровости, поэтому Лирэй общался с ними весьма сдержанно, не желая показывать все свои переживания. Иногда они прорывались и били через край, как в случае с гибелью Весны, и тогда Лирэй чувствовал себя отвратительно. Он демонстрировал слабость и уязвимость, которую не позволяли себе другие паладины. Лирэй всегда хотел быть наилучшим примером для подражания, он всегда хотел иметь репутацию непоколебимого воина, на которого мог положиться кто угодно, хоть хрупкая девушка, хоть столетний товарищ, хоть древний лич. Но все получалось наоборот, он стал тем, кто вечно нуждался в поддержке.

С Джессвелом было гораздо легче общаться. У парня отсутсововало желание презирать ренегата, у него не было никаких ожидай касательно него, Лирэй мог расслабиться и говорить все, как на сердце лежит.

Лирэя несколько беспокоила одержимость Джессвела Солигостом. Ренегат напомнил ему, что они все еще имеют дело с крайне опасным человеком. В глазах Лирэя Солигост был ничуть не меньшим ублюдком, чем его брат. Он рассказал Джессвелу, как Солигост безучастно стоял и наблюдал за истерикой Лирэя, пока его возлюбленную пожирают живьем. Солигост не сделал ничего.

Крэйвел не так давно пояснил Джессвелу, что именно Солигост спас всех от ненасытного демона Фринроста. Но вот Лирэя это нисколько не впечатлило. Он был убежден, что Солигосту уже давно следовало бы убить Фринроста, не только потому что тот причинял вред всем, кто его окружал, но и просто из уважения к памяти о том человеке, которым Фринрост когда-то был. Фринрост опорочил себя настолько, насколько это вообще было возможно, смерть – лучшее на что одержимый мог рассчитывать. Защищая безумного брата, Солигост вовсе не совершал благое деяние. А его мимолетные добрые поступки совсем не искупляли всех тех преступлений, которые он совершил. Напомнил Лирэй и о том, каким образом Солигост сам стал клятвопреступником. Это было зафиксировано в перечне преступлений, который прилагался к делу каждого ренегата, список Солигоста был очень длинным. И пусть там почти каждая запись начиналась со слова «соучастие», Солигост от этого вовсе не становился меньшим преступником.

Джессвел не нашел, что ответить, когда после обвинительной тирады в адрес Солигоста, Лирэй спросил, почему же Джессвел так хочет покаяния для ренегата. Он рассказал Лирэю про их с Солгостом первую встречу десять лет назад. Джессвелу было трудно передать словами то впечатление, которое Солигост после себя оставил. Джессвел был не особо красноречив. Он осыпал ренегата такими эпитетами как «несокрушимый», «могучий», «величественный», но главным образом Джессвел выделял, что Солигост оставался «великодушным». С последним Лирэй бы поспорил, но его куда больше заинтересовали первые слова Джессвела.

Лирэй припомнил, как он сам принимал решение отправиться в монастырь, причем Ронхель он выбрал сам. Долго добивался, чтобы его приняли именно туда. Если бы Лирэй был мудрее и проницательнее в свои подростковые годы, то уже тогда мог бы заметить, что с настоятелем Ронхеля что-то не так. Но излишняя суровость, переходящая в садизм, казалась ему нормой. Его испытывают, и он обязан справиться с этим испытанием. Ведь наставник не стал бы давать заведомо невыполнимое испытание, так ведь?

Все кумиры Лирэя, на которых он засматривался во время турниров или церемоний, были именно из Ронхеля. Это был легендарный монастырь, который в каждом поколении дарил Селиресту все новых и новых героев. Если бы только Лирэй знал, что таится за их стойкостью и невозмутимостью. Ронхельцев невозможно было ни напугать, ни сломить. Казалось, они могли справиться с абсолютно любым вызовом. Ими восхищались, их ставили всем прочим паладинам в пример, о них слагали баллады и эпопеи.

Лирэй понял чувства Джессвела, охарактеризовав Соигоста как его кумира. С этого момента многие вещи стали Джессвелу гораздо понятнее. Но все же ему было трудно примириться с мыслью, что его кумир с самых юных лет отличался жестокостью, с которой мог бы потягаться разве что сам настоятель Ронхеля. Солигост использовал свою жестокость не в садистских целях, он использовал ее в назидание. За это Лирэй ненавидел Солигоста еще сильнее, слишком уж часто он становился жертвой этой жестокости, как будто без Солигоста Лирэю было недостаточно. Ничего не страшило Лирэя так, как встреча с Солигостом на ристалище Ронхеля. Может быть, Солигост из лучших побуждений вел себя подобным образом, пытаясь наделить сослуживца стойкостью и отвагой, которых Лирэю всегда не доставало. Но Лирэй не оценил этих непрошеных уроков. Куда больше ему нравился Фринрост, более мягкий и снисходительный. Увы, сейчас этого Фринроста уже и след простыл.

Изливая душу подруге, Джессвел и не заметил, как наступил вечер. Он обещал навестить родных, так что поспешил в родительскую мастерскую, оставив Хьолу с компании карт, книжек и новой пищи для размышлений. Она пыталась продумать план действий, которого им следовало придерживаться относительно братьев-ренегатов. Победить их было сложно, еще сложнее выйти из конфронтации с наименьшими потерями. Паладинша опасалась, что, убив Солигоста, они в некотором смысле потеряют Джессвела. И с этим нужно было что-то делать.

Глава 7

Глава 7

Вернувшись в отчий дом, Джессвел испытал прилив ностальгии. Уходя в монастырь, он не задумывался о том, что вернется в него вновь. Казалось, что впереди его ждут километры дорог, новые места и бесконечные грозные противники. Но мир оказался теснее, чем он думал. Впрочем, Джессвел нисколько не был разочарован. Было приятно воссоединиться с семьей после пятилетней разлуки, увидеть новоявленную сестру, убедиться, что там, откуда он ушел, жизнь продолжалась.

Его отец уже гораздо меньше проводил времени у верстака. Он сдавал мастерскую молодому ремесленнику и делился с ним опытом. Джессвел не заметил, но поодаль от мастерской стоял Крэйвел. Его позвал отец Джессвела, сказал, что хочет что-то подарить. Это была некая благодарность за то, что древний паладин присматривал за его сыном.

Крэйвел наблюдал, как Джессвел непринужденно болтает с дочерью нового мастера, пока сами ремесленники были заняты делом. Прекрасная цветущая молодка, о такой невесте только мечтать. Джессвел вел себя довольно уверенно, почти бесстыже. Судя по жестам, он рассказывал девушке о своей битве с Солигостом, не постеснялся рассказать и про полученную травму. Девушка ужаснувшись поднесла ладонь ко рту, а Джессвел бравировал и заливал дальше про тяготы паладинсокй жизни. Крэйвелу такое поведение казалось недостойным и бестактным, хотелось одернуть парня. Но он предпочел не лезть. Не всем же помирать девственниками, как ему.

Если бы наставники монастыря увидели Джессвела, то они сгорели бы от стыда. Почти все палладины выходили из благородного сословия, а там брачные игры были сложными, возвышенными и долгими. Флиртовать посреди рынка с незнакомкой казалось чем-то непозволительным, оскорбительным и возмутительным. Но Крэйвел в очередной раз напоминал себе, что его представления об ухаживаниях застряли в прошлом веке. Судя по реакции окружающих, никто ничего странного в поведении Джессвела не видел, Крэйвел тоже не решился что-то предпринять. Когда из лавки показался отец девушки, он недовольно зыркнул на Джессвела, но парня не смутило и это, он беззаботно улыбнулся мужчине и поздоровался. Вслед за молодым мастером на улицу вышел и отец Джессвела, он подозвал Крэйвела, чтобы передать ему новый браслет, который он для него сделал.

Красивый. Широкая полоска серебра была лаконично украшена переливающимися опалами. Джессвел с его юной слушательницей посмотрели на предмет с восторгом. Крэйвел выразил благодарность мастеру, но не стал упоминать, что носить украшение не будет. Его вполне устраивал браслет с галькой. А этот послужит для каких-нибудь других нужд, он был слишком ценным для такой ерунды, как восстановление поломанной психики Крэйвела в трудный час. Но сейчас паладин демонстративно надел его на руку, повертел, камешки поиграли светом, браслет идеально сел на латную перчатку, словно мастер навсегда запомнил размер, с самой первой встречи.

Крэйвел подумал, что такая красота могла бы понравиться Фелисии, но он не решился бы подарить его ей. Боялся, что подарок даст девушке ложную надежду. Подумав об этом, он даже позавидовал раскованности Джессвела. Сам Крэйвел никогда бы не позволил себе такого, ни из воспитания, ни из принципов, ни в связи с ограниченным опытом в сердечных делах.

Все обитатели и гости мастерской задержались на застолье, на которое их уговорила мать Джессвела. Это были очень трогательные посиделки. Первая паника у родителей уже прошла, Джессвел снова крепко стоял на ногах, и готовился к новым приключениям. Присутствие Крэйвела успокаивало стариков, они были уверены, что молодой паладин под надежным присмотром. Крэйвел делал все возможное, чтобы не разрушать эту веру.

Уже ночью паладины распрощались со всеми и отправились в Храм Справедливости. Крэйвел предложил Джессвелу со следующего дня начать тренироваться. Жрецы рекомендовали постепенно увеличивать нагрузки, чтобы кости не только срослись, но и укрепились. Пока что паладин только ходил, пора было сделать еще один шаг вперед. Джессвел настоял на тренировках с двуручным оружием, так как планировал снова сцепиться с Солигостом. Крэйвел понял его и лишь кивнул. На следующий день они сошлись на тренировочном поле.

Обучение двуручному оружию, будь то мечи или молоты, было затруднено из-за риска переломов. Никто из наставников не хотел, чтобы его послушники постоянно валялись в лазарете. Паладины, да и прочие воины Селиреста, были плохо обучены владению двуручным оружием и, соответственно, защите от него. Чем братья-ренегаты активно пользовались.

У Крэйвела был довольно богатый опыт противостояния тяжелым мечникам, так что ему было что рассказать и показать. Темные маги, прибегая к помощи мечников, живых или мертвых, часто использовали именно бойцов с двуручниками. Они внушительно и грозно выглядели, представляли собой опасного врага как для святых воинов Селиреста, наведавшихся в логово с целью зачистки, так и против коллег по цеху, которые могли позариться на чужое добро или напасть просто из личных обид или амбиций. Двуручник был довольно эффективен против нежити.

Джессвелу оставалось лишь поражаться тому, насколько военная школа его монастыря оказалась бесполезной на практике. Он не застал то золотое время, когда паладинов готовили к реальным проблемам, а не к выступлениям на каких-нибудь турнирах. Крэйвел же был из той школы, что готовила настоящих борцов со злом, он еще успел застать последние лучики расцвета могущества ордена паладинов.

За их спаррингом с интересом наблюдали друзья и незнакомцы. Когда Джессвел уставал или дежурившие жрецы-целители говорили ему о необходимости отдыха для ног, против Крэйвела выходили на спарринг другие паладины, заинтересовавшиеся его мастер-классом. Крэйвел не отказывал им. К концу дня Джессвел заметил, что Крэйвел устал, но он все еще был способен размахивать тяжелым оружием, оставалось только восхищаться его выносливостью, сам Джессвел едва ли мог соперничать с ним в этом.

Когда в очередной раз Джессвел пришел к Крэйвелу, чтобы потренироваться, тот отказался.

– Сходи к Лирэю, – сказал он. – Потренируйся с ним. Вы вроде бы неплохо поладили. Было бы здорово, если бы он вернулся под знамя Сельи прежде, чем мы снова пойдем на братьев.

Джессвел понимающе кивнул. Ему было лестно, что Крэйвел возлагал на него надежды в этом вопросе. Сам Крэйвел уже отчаялся вернуть Лирэя к свету собственными силами, само присутствие Крэйвела уже распаляло в Лирэе упрямство.

– Если честно, я уже пробовал говорить с ним об этом, но он сразу же пресекает мои попытки, – признался Джессвел.

– Попробуй использовать свое оружие вместо слов, – порекомендовал Крэйвел. – Знаешь, Солигост так делает, думаю, ты заметил.

Джессвел был настроен скептически. Даже если сравнивать искусство фехтования с красноречием, то у Джессвела были явные проблемы и с тем, и с другим.

– Почему ты так убежден, что Лирэй покается? – спросил Джессвел. – Кажется ему и так неплохо.

– Да покается он, – раздраженно отмахнулся Крэйвел. – Он в ренегаты подался, только потому что на братьев насмотрелся. А потом, когда понял, какую глупость сделал, в нем детское упрямство взыграло, ему стыдно признавать, что он просто хотел, чтобы его боялись так же, как и Сола с Фрином, – Джессвел был немного озадачен таким пренебрежительным отношением к Лирэю, он раньше не обращал внимания на то, как Крэйвел о нем отзывается. – Знал я одного молодого ренегата, – вспомнил Крэйвел, – ему для покаяния хватило один раз упасть в выгребную яму. Он прямо так, весь чумазый, в ближайший храм и пришел раскаиваться лишь бы вернуть себе заклинание очистки.

Джессвел хохотнул.

– И что, как он теперь? Верно служит? – спросил он.

– Да он умер уже, это когда было-то...

– А... – Джесси вспомнил, сколько лет собеседнику. – Ладно, я понял тебя. Придумаю что-нибудь. Может быть, Вингрис или Вторник что-то подскажут. Надеюсь, обойдется без выгребной ямы, это слишком жестоко.

Джессвел сделал, как Крэйвел его просил, он тренировался с Лирэем. Даже когда жрецы с полной уверенностью заявили, что он окончательно реабилитировался после переломов, Джессвел не торопился скорее гнаться за Солигостом. Судьба Лирэя его теперь волновала не меньше.

Джессвел подоспел как раз вовремя. Крэйвел и Фелисия уже порядком устали от Лирэя, Джессвел стал для него новой отдушиной, и они отлично проводили вместе время. Они были во многом похожи, и у них не иссякали темы для разговоров. Лирэй отличался от своих древних сверстников, сумев избежать участи превратиться в ворчливого усталого сноба. Насколько это было здоровой ситуацией для векового паладина – тема отдельного обсуждения, но главное, что Джессвелу было очень комфортно и интересно с ним общаться.

Лирэй, в свою очередь, был очень признателен новому приятелю за искренность и отсутствие постоянных попыток затащить его в храм. Джессвел очень серьезно отнесся к назиданию Крэйвела и старался научиться общаться с Лирэем через поединок, чтобы получить возможность донести до него то, что он не рисковал выразить словами. Но ему не хватало мастерства, и Лирэй оставался глух к его попыткам.

Джессвел и Лирэй свернули на тему покаяния еще не скоро. Как-то раз Джессвел обмолвился, что переживает по поводу предстоящей встречи с Солигостом.

– Если честно, я уже не уверен, стоит ли мне идти вместе с вами, – сказал парень. – Будем честны, мне не угнаться за тем мастерством, которым обладаете вы, и уж тем более Сол. Я ничего не смогу сделать, лишь опять покалечусь и вам придется со мной нянчиться. Но я боюсь, что не смогу просто стоять в стороне и смотреть, как вы его убиваете. Хьола уже предупреждала меня, что я хожу по чертовски тонкому льду. Она пообещала, что будет навещать меня, если однажды мне придется отсиживаться тут вместе с тобой.

В этот момент у Лирэя наконец-то что-то перемкнуло внутри. Он понял, что его юный друг впадает в отчаянье, теряя надежду примирить Солигоста с Сельей. Сам Лирэй был уверен в том, что Селья не сжалится над Солигостом и прикажет казнить его в любом случае, покается он или нет, и это, на его взгляд, было справедливо. Но вот душевное состояние Джессвела Лирэю было не безразлично. Он увидел для себя возможность через собственное покаяние вернуть прежнее воодушевление Джессвелу. Пусть эта надежда и не оправдается в будущем, но сейчас она была парню нужна.

Лирэя всегда пытались убедить покаяться, тыкая носом в то, что это в первую очередь нужно ему самому. Лирэй никогда не задумывался о том, что он мог бы сделать это не для себя, а ради кого-то другого.

– Ты боишься преступить клятву, напав на кого-то из нас? – уточнил Лирэй.

– Ну… наверно, или что-то в этом роде, – неуверенно ответил Джессвел.

– Ну напортачишь, с кем не бывает – иди да покайся, – на последних словах Лирэй передразнил Крэйвела.

Джессвел улыбнулся. Он не стал развивать тему покаяния, помня, что Лирэю она не приятна. Но ренегат сам это сделал.

– Джесси, сходи к Крэю, передай, что я на днях отправлюсь в Морицор, – сказал он, сокрушенно склонив голову.

Морицор был городом, в котором непосредственно располагался монастырь Ронхель. Если уж Лирэй туда собрался, то только с одной целью, снять с монастыря свое проклятье. И разумеется, если он не планировал покаяться, то живым он из города не выйдет.

Джессвел потрясенно взглянул на ренегата. Он боялся что-либо говорить, чтобы не спугнуть то чудо, которое и сам не знал, как сотворил. Лирэй счастливо улыбнулся, видя, как огонек загорелся в глазах Джессвела. Он легонько подтолкнул парня к выходу.

Джессвел влетел в Храм Справедливости прямо на грифоне. Он проигнорировал гневные оклики стражи и ворчание служащих. Крэйвел пытался занять Миносту спаррингом, Джессвел спешился, чуть не упав прямо перед ними.

– Лирэй поедет в Морицор! – восторженно вскричал Джессвел.

Миноста сдержанно зааплодировала. Крэйвел вскинул руки к небесам.

– Свершилось! – воскликнул он.

Кое-кто из паладинов, которые тренировались поблизости тоже поняли, о чем речь, но для них покаяние Лирэя не было многолетним трудом, так что они не могли в полной мере оценить, что такого потрясающего в этих известиях. Джессвела вежливо попросили убрать грифона с тренировочного поля.

Молодой паладин сиял от счастья и гордости.

– Что ты ему сказал? – полюбопытствовал Крэйвел.

Джессвел впал в ступор, пытаясь припомнить, что такого особенного он ляпнул Лирэю.

– Вроде бы, что я боюсь тоже стать ренегатом, но я не уверен, это ли подтолкнуло его, – ответил он, поразмыслив.

– А ты боишься стать ренегатом? – переспросил Крэйвел.

– Уже нет! – радостно воскликнул Джессвел.

Крэйвел добродушно засмеялся. Что бы Джессвел ни сделал, ему удалось довести до конца дело, над которым Крэйвел с переменным успехом корпел десять лет. Он был рад, что наконец-то смог подобрать Лирэю правильного человека.

Лирэй не упомянул, намерен ли поехать один или в компании. Этот вопрос был открыт. Конечно, Крэйвел ни за что не пропустил бы такое зрелище. На следующий день он отправился в Катакомбы Вингриса, чтобы обсудить с Лирэем его решение. По итогу короткого разговора они даже обнялись. У каждого из них одним камнем на сердце стало меньше.

До Морицора было около двух недель пути. Можно было бы добраться быстрее, если лететь над горными хребтами, но от этой идеи отказались. Лирэй хотел ехать на своем любимом коне, к которому он привязался пуще прежнего. А Крэйвел считал, что Лирэю будет полезно гордо проехаться по официальным трактам королевства, а не прятаться, как он привык. Ренегату будет приятно вспомнить, какого это путешествовать по родным землям, ничего не боясь и не стыдясь.

До Морицора ехали не таясь, наконец-то можно было путешествовать без страха нарваться на шибко принципиальных паладинов или инквизиторов. При встрече с кем-то из них, путники честно говорили, что ренегат едет в Морицор, чтобы совершить покаяние. Лирэй к своему облегчению слышал поздравления. Ожидал он скорее злорадства: – «Что не понравилось жить без благословения Сельи, просишься назад?» Но ничего подобного не случалось. И молодые паладины и старшие искренне радовались тому, что один из древних ренегатов вернется в орден. Наслушавшись множества обидных слов в свой адрес и пережив множество поражений, Лирэй позабыл, сколь ценным человеком он является для ордена.

Морицор был крупным городом, который располагался у истоков реки Морци. Морца протекала через весь Селирест с юга на север. На картах синяя полоска реки подходила дразняще близко к океану, но затем делала петлю и устремлялась на север в Тундру, где заканчивалась стылыми болотами. Так получалось из-за того, что южная окраина континента была рельефной и располагалась выше северной. Все крупные реки Селиреста текли на север. И это было к лучшему, иначе кроме кислотных дождей королевство натерпелось бы от нечистоплотных соседей еще и кислотных рек.

Именно в долине реки Морци располагались почти все наиважнейшие города Селиреста. В том числе и столица Сели-Ашт. Морицор был далек от размаха и роскоши столицы, но он был старше на несколько веков. Город стоял еще до воцарения Сельи. От темных магов, которые некогда обитали здесь, не осталось почти никакого наследия, кроме обширных катакомб под городом, которые зачищали столетиями. Сейчас же они представляли собой полноценную часть города, населенную незажиточными людьми, они размещали в себе производства и ремесленные мастерские, а на самых нижних этажах – канализацию.

Наземная часть города выглядела величественно и монументально. Большинство местных построек были каменными, массивными, выглядели сурово и аскетично. Этот город восстанавливался из пепла сразу после пришествия Сельи едва освободившимися рабами, они были не слишком искусны в архитектурном деле, но были очень упорны и терпеливы, вся архитектура города была грандиозным памятником тяжелейшему труду тысяч самых разных людей, объединенных общим желанием лучшего будущего.

Объяснившись со стражей у главных ворот города, дальнейший путь группа проделала, спешившись и под конвоем из нескольких паладинов, жрецов и инквизиторов. Кто-то из них был приставлен к ренегату в качестве охраны, чтобы тот не учудил какую-нибудь новую пакость или наоборот, чтобы не стал жертвой особо агрессивного фанатика, каких в современном Селиресте стало немало. Кто-то был назначен свидетелем, обязанным задокументировать грядущее событие. А кто-то просто из любопытства последовал за этим шествием.

Крэйвел давно не был в Морицоре, ему нравился этот город, и он наслаждался пребыванием в нем, но с приближением к Ронхелю он все больше хмурился и пользовался браслетом, подавляя нарастающую панику. Джессвел и Хьола в Морицоре никогда раньше не были, и они восхищенно вращали головами, разглядывая местные красоты. Фелисия и Миноста были менее восторженными зрителями.

Хоть весь город и был пропитан стариной и уважением к наследию трудолюбивых предков, многие детали выбивались из общего исторического фона: некоторые удобства или декорации, новенькая отделка, свежие краски и гобелены. Только одно место казалось на фоне прочих абсолютно неизменным. Монастырь Ронхель. Древний комплекс построек, включавших глухую каменную стену, высокую часовню, ныне обвалившуюся вовнутрь, казармы, ристалище, конюшни и прочие помещения необходимые для воспитания новых героев Селиреста.

Комплекс располагался в более-менее пологой части города, в то время как значительная его часть была выстроена на холмах и скалах, монастырь отделяла от остального города просторная площадь, выложенная брусчаткой. По брусчатке легко было отследить, куда рабочие могли подойти, а куда уже нет. Ближе к Ронхелю кладка была сплошь избитой, заросшей и грязной. Люди не могли подобраться ближе, одолеваемые ужасными видениями и иллюзиями.

Каждый видел свои собственные кошмары. Всех обуяла тревога, когда группа подошла к монастырю, но все вели себя сдержанно насколько это было возможно и поддерживали друг друга. Крэйвел погрузился в уже привычные ему галлюцинации, но стоически держался, не позволяя себе никаких глупостей. Фелисия позволила себе обнять его и тешила паладина ненавязчивыми приятными иллюзиями, впрочем, они мало помогали, не в силах тягаться с могуществом проклятья.

Паладины редко пользовались проклятьями, подразумевалось, что проклятье они будут использовать для сдерживания зла, с которым в текущий момент не в силах совладать. Но на практике паладины просто предпочитали не затягивать и добивать противника пусть даже и с большими потерями. Иногда они использовали проклятье, чтобы проучить того, кто, по их мнению, вел себя неподобающе. Так или иначе, возможность накладывать проклятье всегда была в распоряжении паладинов Сельи.

Лирэй все еще был верным паладином в тот момент, когда накладывал проклятье на Ронхель. Так вышло, что это проклятье сработало в первую очередь, а проклятье Сельи последовало сразу за ним, повинуясь отлаженному магическому алгоритму. Многие маги и жрецы пытались снять проклятье, но им это не удавалось. Сама природа заклинания подразумевала привязку к чему-либо, в данном случае это была жизнь Лирэя. Он мог быть хоть трижды проклят Сельей, но именно у нее он почерпнул силы наложить проклятье, она дала ему их прежде, чем запретить ими пользоваться. В итоге жителям Морицора пришлось мириться с проклятым монастырем в черте города. Возможно, Селья и могла избавиться от проклятья, но по каким-то причинам не захотела этого сделать, разговоры на эту тему в Морицоре никогда не утихали.

Фелисия могла бы поумничать и попытаться приоткрыть завесу тайны, над разгадкой которой целый век бились ее коллеги, но сейчас ей было не до интеллектуальных изысков. Она ощущала действие проклятья не меньше остальных. Пусть они были и на почтительном расстоянии, но все же достаточно близко, чтобы почувствовать первые признаки его воздействия.

Крэйвелу приходилось гораздо тяжелее из-за его личных проблем с этим местом. Фелисия лишь слегка скрашивала его переживания. Волшебница стала замечать, что ее магия совсем перестала действовать. Взглянув Крэйвелу в лицо, чтобы понять, как он себя чувствует, девушка ужаснулась, увидев вместо привычных прекрасных черт гниющий труп. Поняв, что это лишь видение, она тут же отвернулась. Крэйвел заметил это, как заметил и то, что она вцепилась в него мертвой хваткой, ранее пытаясь приободрить его, теперь она сама искала в объятиях опоры. Паладин не стал предпринимать попыток вразумить ее, понимая, что все его слова и жесты будут искажены эффектом проклятия.

Миноста, Хьола и Джессвел выглядели гораздо более сдержанными. Миноста, как всегда, была ко всему равнодушна, казалось, что она могла войти в монастырь, как в комнату страха, какими порой тешили ребятишек на ярмарках и фестивалях. Хьола и Джессвел переговаривались и показывали на что-то пальцами, делясь друг с другом тем, какие видения показывает им Ронхель.

Лирэй осторожно подошел к монастырю, словно боясь, что его ворота подобно пасти схватят его и затащат внутрь, чтобы больше никогда не выпустить обратно. В его голову даже закралась мысль, что Селья действительно запрет его в проклятом монастыре в наказание и в назидание прочим ренегатам. Лирэй испытал отчаянный ужас, подумав о том, что богиня не сжалится, а наоборот отыграется на нем за всех предавших ее ронхельцев. Захотелось немедленно пуститься в бегство. Сбежать и спрятаться, иначе случится что-то ужасное! Он сделал шаг назад, сопровождавшие его паладины заметили его замешательство и не дали сделать следующий. Лирэй почувствовал, как уперся спиной в шеренгу рыцарей позади. Нахлынула настоящая паника, он выискал среди толпы своих спутников, те улыбались ему, стараясь поддержать, но Лирэю их улыбки показались холодными и злорадным. «Они предали тебя! Что ты наделал! Отступать теперь некуда!» – был ли это внутренний голос Лирэя? Ренегат усомнился в этом. Он понял, что едва ощутимо в его душе проклевывается новорожденный демон. Припомнив чудовище Фринроста, Лирэй тут же пресек попытки чуждого голоса навязать ему мысли. Лирэй ужаснулся тому, сколь близко он подошел к точке невозврата.

Он в очередной раз взглянул на Джессвела, ради которого все это и затеял, парень смотрел на ренегата во все глаза, пытаясь понять, что с ним происходит. Лирэй знал, что Джессвел сейчас думает о Солигосте, прикидывает, каковы шансы убедить того покаяться.

«Я должен справиться», – решительно сказал себе Лирэй. Чем бы все ни закончилось, это было необходимо сделать. Когда трусливый шепоток в голове стих, а сам Лирэй пришел к готовности принять любую участь, какая бы его здесь ни ждала, он снова шагнул вперед, и еще раз, и еще. Встав вплотную к монастырю, он приложил руку к его вратам, руки тряслись от подспудной паники, за воротами он слышал отзвуки тренировки и недовольный голос настоятеля Нарвара. Хоть Лирэй и был создателем этого проклятья, на него оно тоже действовало в полной мере. Но ренегат держался.

Он нащупал те магические узы, которыми когда-то сковал монастырь. Теперь их предстояло расплести. Магия Сельи жглась и не давалась. Лирэй осознал, что сейчас у него нет власти над собственным проклятьем, если только он не собирался убить себя ради его снятия.

В этот момент он ощутил присутствие Сельи, она отправила одного из своих эмиссаров. Образ девы в скромной накидке и с сияющими крыльями за спиной возник рядом с ним. Такие обычно являлись жрецам, если нужно было чем-то им помочь или передать послание. Жрецы могли общаться между собой и посредством отлаженной телепатической связи между церквями, храмами и часовнями Сельи. Эмиссары были важны, как символ, когда слов было недостаточно.

Ее свет ощущался болезненно, словно гнев родной матери. Селья решила не затягивать с покаянием и дать Лирэю прощение прямо здесь и сейчас, не тратя время на суды и церемонии. Нечего было судить, Лирэй был виноват лишь в проклятье и оказании помощи другим ренегатам. Слова извинений встали колом в горле, но Селья не стала заставлять его произносить их вслух, эмиссар мягко обняла его, и спустя пару мгновений Лирэй перестал ощущать боль от ее света.

Присутствующие зрители завороженно наблюдали за этой сценой. Для кого-то это было просто интригующее зрелище, а для кого-то очень важный и знаковый момент. Эмиссар на прощание взяла руки Лирэя в свои, заглянула ему в глаза и растворилась в воздухе. Эффект проклятья наконец-то развеялся. Все вздохнули с облегчением.

Это было быстрее и проще, чем представлял себе Лирэй, да и вообще кто-либо еще. Он постоял у ворот монастыря еще пару секунд, а затем направился обратно к сопровождающим. Выслушал кипу поздравлений, пообнимался со всеми, выглядел он при этом очень счастливым. Было так приятно перестать чувствовать себя изгоем!

После того как Лирэй нанес официальный визит в Храм Справедливости, чтобы показаться перед местным руководством и засвидетельствовать свое возвращение в орден, он отправился на длительную прогулку по городу. Оживленные улицы, полные людей казались ему чем-то фантастическим. Он так давно не бывал в городах! Здесь было на что посмотреть, отовсюду чем-то интересным пахло, было множество интересных людей и мест.