Текст книги "Купчиха (СИ)"

Автор книги: Анна Стриковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 64 страниц)

– Но самое ужасное ты оставил под конец, – ехидно заметила Виола, увидев, какое многозначительное лицо вдруг сделал её приятель.

– Ты права, – ответил он, – самое тяжёлое в этом браке я приберёг на сладкое. Мужчина получает в нём безграничную власть над своей супругой, он способен контролировать не только её действия, но и самые мысли. О свободе, которая тебе так дорога, можно забыть. Говорят, это легко стерпеть, если любишь всем сердцем, но, как мне показалось, у вас с Мельхиором не такие отношения.

Он замолчал и уставился на девушку тяжёлым, испытующим взглядом. Она тоже сидела молча и, казалось, ушла в себя. Потом подняла на Ульриха внимательный взор и спросила:

– А ты? Что ты мне хотел предложить? Ведь ты тоже маг.

– Я готов был отказаться от магии ради того, чтобы быть с тобой! – патетически произнёс молодой граф и заработал ехидный смешок, что было совсем уж несправедливо по отношению к нему.

Ведь он действительно хотел стать наконец графом Эгоном. Выгнать Гедвигу и её шайку, признать Эдмунда, жениться на Виоле, засесть в графстве и править, а с магией поступить так же, как в своё время сделал его отец: отказаться от неё. Надеть особый артефакт-накопитель, который обязан был носить каждый владетель, родившийся с даром, снимать его раз в год, чтобы напитать защитные контуры и амулеты, дарующие плодородие почвам, а о прочем забыть.

Это была бы жертва, но он готов был её принести, если бы Виола согласилась. Но ей, похоже, совсем не улыбалась такая перспектива.

– Глупости говоришь, – сказала она, – ты маг, магия цель и смысл твоей жизни. Я тогда чуть не померла, чтобы ты её не лишился, а ты хочешь он неё отказаться? А потом и Эди заставишь? Не бывать этому. А насчёт брака с магом я должна подумать. Если всё так, как ты говоришь, мне лучше оставаться незамужней. Хотя… Такой вопрос: обряд в храме для вас, магов, что-то значит?

Ули должен был признать, что да, значит. С точки зрения закона такой брак считался действительным. Услышав такой ответ, Виола повеселела. Непонятно только, о чём она думала, когда спрашивала. Но рассуждать на эту тему оказлось некогда, потому что Вилька вдруг радостно вскочила и понеслась к Эдмону, который уже не бросал палку, а валялся прямо на земле, кувыркаясь вместе с собаками. Вместо того, чтобы призвать сына к порядку, кинулась наземь в самую кучу малу и со смехом подхватила мальчишку, поднимая его на вытянутых руках прямо к небесам.

Огромные псы скакали вокруг, припадали на передние лапы, виляя хвостами как заведённые, и время от времени радостно взлаивали, не в силах сдержать переполнявшее их ликование.

* * *

Пегий мул бодро трусил между камней, скал и деревьев по ему одному известному пути. Теодор сидел в удобном седле, мысленно благословляя свой невеликий рост. У длинного Мельхиора ноги бы по земле волочились, а ему ничего, удобно. Одно плохо: мул знает лишь две скорости: "трюх-трюх помаленьку" и "опрометью, не разбирая дороги". Вторая включается только в минуту крайней опасности, так что не стоит рисковать. Но до города он будет трюхать долго. Хорошо, если, выехав рано утром, он доберётся к обеду.

Ещё вечером была готова краска для волос. Виола под руководством мага намазала ему волосы, а через два часа хозяин дома помог всё смыть в хорошо протопленной мыльне. В предбаннике висело старое зеркало с потрескавшейся амальгамой, но оно давало возможность оценить результат. Получилось… Странно получилось, непривычно: знакомые карие глаза смотрели теперь с совершенно чужого лица. Короткие русые волосы с лёгкой рыжиной делали Теодора похожим на одного знакомого гремонского купца, у которого он служил охранником лет десять назад.

Только синие от пробивающейся щетины щёки портили всё дело, правильно Вилькин женишок сообразил.

Мельхиор со Стефаном подняли его до рассвета. Ответственный маг сообщил, что зелье от бороды уже настоялось. На вопрос – не надо ли предварительно выбриться – Мельхиор ответил, что не имеет смысла. Так даже лучше. Затем намазал Тео физиономию какой-то дрянью, сильно пахнувшей одновременно дёгтем и арникой, а затем попросил посидеть спокойно минут двадцать, не трогая лица. Вот это оказалось самым трудным: под мазью кожа чесалась так, что сил никаких не было. Он несколько раз спрашивал разрешения почесаться, но маг его останавливал. Мол, это зелье действует. Когда чесаться перестанет, тогда всё можно будет смыть.

Действительно, прошло назначенное магом время и страдания Теодора прекратились. Эльза подала ему умыться в отдельном тазу, а когда он снова посмотрел на себя в зеркало, то обомлел. Щёки были гладкими и белыми, как у младенца, ярко контрастируя с загорелыми лбом и носом.

– Что-то такое я предполагал, – хмыкнул Мельхиор, доставая из кармана флакончик и тряпочку, – Иди сюда, я тебя намажу. Это настойка ореховой кожуры, попробуем уравнять всё лицо по цвету. И не бойся: ни чесаться, ни щипать не будет, наоборот, успокоит кожу.

Как ни хотелось Тео послать будущего зятя к демонам, но он кротко претерпел все издевательства. Тем более что сверху спустились проснувшиеся Виола с сыном. Они смотрели на него как на героя: ещё бы, идёт на разведку в тыл врага. Ради их восхищённых глаз он бы и не то вытерпел.

Зато после всех мытарств из зеркала на Тео глянул весьма симпатичный человек. И не беда, что он имел мало общего с ним обычным, ведь так и было задумано. Сейчас даже Виола с трудом его узнавала, а значит, ни Хельмут, ни стражники ни о чём не догадаются.

Стефан помог ему сочинить легенду, поле чего вывел из сарая пегого и ушастого мула.

– С ним тебе не нужен провожатый, – сказал он, – Трули дорогу знает, проведёт и выведет. Сейчас я скажу ему: "Трули, на рынок!", и он повезёт тебя в город. А соберёшься в обратный путь, скажи ему: "Трули, домой!".

Только говори прямо в ухо и за это самое ухо держись, тогда он понимает, что обращаются к нему.

Заодно хозяин мула объяснил как выбор такого странного средства передвижения, так и особенности самой скотинки. Теодору предстояло изображать работника с приисков, который приехал в Эгон за покупками.

Таких людей было много и учёт им в графстве вёлся самый поверхностный. Скажет, что оттуда – никто даже проверять не станет.

На приисках лошадей не держали, они не выдерживали тамошних условий и дохли одна за другой. Зато мулы выживали и исправно трудились. Для поездки в город работнику дали бы именно такую животинку. А закупки – отличный повод потолкаться в разных местах, послушать, что люди говорят и самому поспрашивать.

Вот Теодор и трюхал теперь по одному мулу видимой тропинке в сторону города, соображая, что сам бы ни за что не нашёл дороги. Как бы ни был он настроен против Ули, но должен был признать: парень молодец, раз запомнил такой сложный путь без видимых примет и сумел привести их точно на место, не плутая в горах.

До Эгона он добрался, когда обеденное время уже шло к концу. После обеда вся торговля в графстве прекращалась, выходит, рынок уже закрылся. Надо найти трактир и заселиться в него. В общем зале к вечеру соберутся местные, от них-то он и узнает все новости. Так размышлял Теодор, пока его не остановили на воротах стражники.

– С прииска? – спросил один из них, постарше.

– Откуда же? – устало и как бы нехотя ответил Теодор, – Вот, – показал он пальцем на пустые торбы, притороченные к седлу, – ребята кое за чем послали. Еда им пресная, да и пиво не из чего больше варить.

– Проезжай, – махнул рукой стражник и добавил, – Только не бузи в городе. Старуха расходилась, просто рвёт и мечет. Её личная стража так и шныряет, всё ищет кого-то. Не находят, так на простых людях вроде тебя отыгрываются. Тащат в темницу и требуют выдать им местонахождение каких-то людей. А так как этих бедолаг никто в глаза не видел, то трясут, пока все деньги не вытрясут.

– С меня взять нечего, – добродушно рассмеялся Тео, – пока сезон не закончился, мы в долг живём, продукты забираем под запись. Осенью расчёт. Так что счастливо оставаться, ребята. Боюсь, в этот приезд мы уже не увидимся. Ваше дежурство сегодня, а я завтра назад поеду.

Стражник вздохнул и отвернулся. Теодор пришпорил Трули пятками и мул затрюхал по улице в сторону рынка.

Город и в прошлый приезд не понравился Тео, а в этот раз и вовсе показался чем-то вроде огромной тюрьмы. Мрачный, неприветливый. Даже на главной улице половина лавок заперта, а другая выглядит так, как будто последний покупатель был там ещё при драконах. Знакомый трактир высился унылой безлюдной громадой, обычно широко распахнутая в ожидании посетителей дверь затворена, через окна видно было, что там нет гостей, только за стойкой скучает хозяин. Тео въехал во двор, спешился, привязал мула к коновязи, надел ему на морду мешок с овсом, предусмотрительно выданный Стефаном, толкнул тяжёлую дверь и вошёл в зал.

Вместо радостной улыбки, которой трактирщики обычно встречают новых клиентов, на лице представителя этого могучего племени отразиалсь истинная мука.

– Не велено, – с тоской произнёс он.

– Что не велено? – искренне изумился Теодор.

– Принимать чужих не велено, – всё так же тоскливо протянул трактирщик, – Только с личного разрешения графини. Так что, мужик, иди отсюда, я тебя не видел.

– Как это так?! – возмутился Тео, – С каких это пор люди, работающие на графиню на прииске, стали чужими?! У нас договор: приезжаем в город за покупками когда хотим, без ограничений.

– Ну вот и ехал бы себе за покупками, а потом назад, не подводил бы меня под штраф, – чуть не плача заныл мужчина.

Тео сердито засопел:

– Как ты себе это представляешь? Знаешь, сколько оттуда добираться? Я и так выехал до зари, а в город попал только сейчас. У вас тут всё давно закрыто, ни одна лавка не работает, не говоря уже о рынке. Ну, мы про то заранее знали, так что я должен был переночевать, а завтра закупиться и назад. А теперь, выходит, чеши назад несолоно хлебавши? Я так не согласен. Меня же ребята побьют!

Неизвестно, сколько бы они так препирались, но в эту минуту в трактир вошли стражники во главе с самим Хельмутом. Они проезжали по улице и увидели неизвестного им мула у коновязи. Сообразив, что можно содрать с трактирщика штраф за нарушение, всей толпой ломанулись внутрь. Двое окружили Тео, двое – трактирщика, а Хельмут лично сел за ближайший к стойке стол и произнёс донельзя довольным голосом:

– И кто же это тут у нас?

Поняв, что ничего путного от перепуганного до полусмерти мужика за стойкой не дождёшься, Теодор спокойно заявил:

– Кто-кто! Сам знаешь кто! С приисков её милости я! Послан, значит, обществом, чтобы продуктов подкупить всяких разных. Нам по договору обещали всяческое содействие: и что продукты в долг будут отпускать по записи, и что ночевать в трактирах её милости тоже можно в долг. Бумага нам была дана её милостью, где она в том подписывалась и всё это обещала.

Хельмут застыл и внутри у него всё похолодело от неприятного предчувствия. Дураком этот лишённый совести и сострадания человек не был и размышлять умел. Он давно приладился воровать доходы с приисков, но как-то совсем забыл, что они берутся не из воздуха. И вот перед ним один из тамошних работников, создатель богатства, можно сказать. В том, что приезжий – именно работник с приисков, у него сомнений не возникло. Выглядел он подходяще, средство передвижения тоже специфичное, кроме как на приисках мулы нигде не использовались, да и говорил так, как говорил бы знакомый с делом человек. Всё совпадало и не давало почвы для подозрений.

Конечно, дорожить этим мелким рыжеватым мужичонкой у Хельмута причин не было. На приисках таких около полутора тысяч. С другой стороны, если он не вернётся с покупками, обязательно кто-то притащится выяснять. Не приведи боги, люди с приисков узнают, что с парнем случилось плохое по вине стражников графини… Как бы все полторы тысячи не снялись в одночасье и не притопали в город разбираться. Силами Хельмутовых ребят такую ораву не удержишь. Такое лет пятнадцать назад случилось на одном из приисков в империи, так потом император разобрался и сменил там владетеля домена. Громкая история, здесь её давно забыли, но сам Хельмут помнил отлично. Они с отцом тогда служили именно там, отец – командиром стражников, а сын – рядовым. Во время волнений командира убили одним из первых. Швырнули из толпы камень в голову, а кто именно это сделал, разбираться никто не стал. Самому Хельмуту едва удалось унести ноги и с те пор для него империя закрыта.

Он давно выбросил эту историю из головы, но сейчас перед глазами как живая встала картина: вот отец поднимается в стременах, вот ему прямо в лоб летит камень и здоровый, сильный мужчина валится под копыта собственного коня, а забитые, тихие рудничные рабочие сносят стражу, как ветхий забор из соломы. Не хотелось бы повторения прошлого в тихом, благословенном Эгоне.

Поэтому он, выждав пару минут, спросил для порядка:

– Как зовут тебя, работник с приисков?

– Томас Миллер, – отрапортовал Тео.

Он нарочно назвал это имя: более распространённого в Гремоне трудно было найти. Разве что заменить Томаса на Клауса. Не то, что в каждой деревне имелся такой, в каждом классе каждой гремонской школы сидел Миллер: либо Томас, либо Клаус и очень редко кто-то ещё. Гремонцы ценили традиции больше, чем разнообразие.

Хельмута сейчас не очень волновало имя работника, хотя, если бы оно оказалось необычным, могло вызвать беспокойство. Прозвучавшее походило на его ожидания и, наоборот, успокаивало.

– Отлично, Томас Миллер, – сказал глава графининой стражи, – У тебя нет причин для беспокойства. Ты же приехал, чтобы что-то купить, но лавки уже закрыты? Отдыхай, завтра ты сможешь выполнить то, за чем тебя послали. Наша госпожа помнит свои обязательства перед теми, кто создаёт богатство Эгона и лично оплатит твоё пребывание в этом трактире. А ты, – он кивнул головой в сторону трактирщика, – пошли кого-нибудь, пусть поставят мула в стойло. Животные, работающие на приисках, принадлежат нашей госпоже, так что им следует создавать хорошие условия.

Затем он поднялся, махнул рукой своим сопровождающим и вышел прочь. Стражники, недовольно гомоня, двинулись за ним. Они уже предвкушали добычу и были разочарованы тем, что рыбка сорвалась с крючка, но идти против своего начальника никто не смел.

И Теодор, и трактирщик, не сговариваясь, в изнеможении опустились на стулья и переглянулись. После пережитого обоих не держали ноги.

– Повезло, – резюмировал трактирщик, – да и ты молодец. Сумел намекнуть этому коршуну жадному, что добыча ему не по зубам. Правильно сделал. Эх, когда уже наш граф вернётся и даст этой нечисти укорот?

Он правильно рассудил, что столкнувшийся с деятельностью Гедвигиных приспешников не проникнется к ним добрыми чувствами даже если не пострадает. Тео сочувственно закивал.

– Да, слыхал я, что в городе чудные дела творятся, но чтобы настолько… Мне и стража на воротах не советовала ехать, но я подумал, что преувеличивают. Оказывается, даже преуменьшают. А что же граф? Почему вы все на него так надеетесь? Разве он не будет держать сторону маменьки?

– Какой маменьки? – удивился трактирщик, затем сообразил, – Эх, Томас, да ты же не местный! Не знаешь, что новому графу старая графиня приходится скорее тёткой, а не матерью. Он-то у нас незаконнорожденный, только наш старый граф не захотел позорить имя своей возлюбленной и заставил Гедвигу признать бастарда. А родила его её родная сестра. Красотка была не чета своей сестрице, не мудрено, что господин наш в неё втрескался по уши.

– Понятно, – протянул Теодор.

Выходило, что историю Ульриха здесь не знал только слепоглухонемой от рождения. Но, если кто-то когда-то и сочувствовал Гедвиге, то своими действиями она погубила зачатки хорошего к себе отношения ещё в зародыше. Другого бы это вдохновило на более тесный контакт с местной публикой, но Теодор знал жизнь не понаслышке. Если кому-то взбредёт в голову, что он что-то знает об Ули и его местонахождении, то тут же сдаст его стражникам Хельмута. Потому что молодой граф – это далёкое и неверное будущее, а награда за поимку – вот она, выражена в золотых гитах.

Поэтому он не стал поддерживать излияния трактирщика на тему графов и графинь, а попытался вытянуть из него более приземлённую информацию. Что сейчас происходит в городе и как оно отражается на всём графстве?

Выяснилось, что за трое суток, что они отсутствовали, орлы Хельмута развили бурную деятельность. Все они были людьми пришлыми, в основном изгнанными из гильдии наёмников за неприемлемые действия, так что действовали в домене своей госпожи как в отданном на разграбление городе. Поощряемые графиней, которая велела не стесняться в методах, они врывались в дома, заявляли, что им донесли, будто хозяева укрывают сбежавших из тюрьмы преступников, обыскивали их под этим предлогом и уносили с собой всё, что под руку подворачивалось. Так как их было немного, то пока пострадали только наиболее зажиточные горожане, но никто не сомневался, что завтра может наступить их черёд. Жители Эгона не первый день знали Хельмута: его ненасытную жажду богатства и власти.

Кроме злодеяний, которые стража графини творила без оглядки на закон, появились и указы власти, которые сильно урезали и так невеликие права горожан. Например, не собираться больше чем по три, не селить на постоялых дворах никого, не получившего на это разрешения графини, не выезжать из города без специального пропуска и так далее.

Теодор искренне загрустил:

– Эх, что же делать-то? Пропуск-то я у этих типов попросить забыл!

Трактирщика больше беспокоили другие аспекты: из-за первых двух приказов в городе захирела торговля и чуть не умерло гостиничное дело. Но вслух он посочувствовал своему новому постояльцу:

– Да, промашка вышла. Ну ничего: они завтра на рынке обязательно будут толочься, следить, чтобы люди по трое не собирались. Главного их ты уже знаешь, к нему и подойдёшь насчёт пропуска. Раз сразу не обидел, вряд ли потом станет хуже. Ему же с приисков денежка ручьём льётся, кто же будет убивать курицу, несущую золотые яйца?

Тео покивал, затем спросил себе обед и пива, чтобы запить неприятную сцену. Еда после пережитого показалась ему безвкусной, а вот пиво порадовало. То, что подавали под этим названием в Элидиане, не шло ни в какое сравнение с местным продуктом. Похвалив эгонское пивоварение хозяину, он поднялся в подготовленный для него номер. Хотел было послать письмо Вилечке, но понял, что пока сообщать нечего, всё, что он узнал – общее место. Поэтому ограничился вестником, который дал ему Мельхиор: разломал пополам короткую синюю палочку и увидел слабую вспышку голубого цвета. Точно то же самое должен был увидеть и маг. Это означало: добрался без происшествий, осматриваюсь.

Так как в трактире никого не было, он не стал туда спускаться, прилёг и почти сразу заснул. Разбудили его голоса подвыпивших горожан. Несмотря на то, что собираться по трое им запретили, они всё равно вечером пошли в трактир и по обычаю налились пивом под завязку. Не имея возможности пообщаться так, как они привыкли, люди затеяли соревноваться в пении: какой стол перепоёт, а вернее переорёт остальные. Слушать это со стороны оказалось невыносимо и Тео пришлось встать.

Раз поднялся, то нечего сидеть сиднем, надо спуститься вниз и принять участие в общем безобразии. Глядишь, ещё что-нибудь выяснится.

Глава 21

* * *

После разговора на выгоне Виола всеми способами избегала нового общения с Ульрихом. Находила для этого всевозможные предлоги: то ей надо уложить Эди отдохнуть, то помочь Эльзе на кухне, то Стефан попросил её что-то сделать на огороде, то ей срочно надо перекинуться парой слов с Теодором.

Молодого графа такое поведение обижало, но не сильно. Он заметил, что девушка избегает и Мельхиора тоже. Не то, чтобы совсем отказывается общаться, разговаривает, обсуждает текущие вопросы, шутит, смеётся, но не допускает, чтобы он остался с ней наедине. Ули это немного успокаивало: она пока думает и ни к какому решению не пришла. Очень хотелось снова попытать счастья, но торопиться не следовало. Вот кризис, вызванный действиями Гедвиги, разрешится, тогда она снова согласится его слушать. В глубине души он гордился собой: сумел-таки донести до неё невыгодную для Мельхиора информацию.

То, что она точно так же невыгодна для него самого, он понял ночью, когда лёг наконец спать. В полудрёме всё неважное растворилось, а перед мысленным взором Ульриха возник один простой факт: он сообщил Виоле, в чём для неё опасность брака с магом. И не имеет значения, что он готов отказаться ради неё от своей силы, она видит в нём прежде всего мага, а не графа. Нет для неё разницы между ним и Мельхиором. Так что выбирать она будет не по выгоде, а по каким-то одной ей известным критериям. Эх, если бы это была любовь. Только вот не любит она никого: ни его, Ули, ни тем более мрачного мага. Купчиха, что с неё взять: все мысли только о выгоде да о прибыли.

От таких мыслей сон прошёл и бедняга провертелся в постели почти до утра. Заснул только перед рассветом и пропустил отъезд Теодора, завтрак и ещё много чего. Стефан хотел было его разбудить, но Эльза не дала. Как курица-наседка защищает своих цыплят, так она грудью встала перед дверью в комнату молодого графа.

– У бедного мальчика всю ночь свет горел, не иначе бессонницей мучился. Пусть отоспится.

Она уже убедила себя, что Вилька её дорогого мальчика не любит, поэтому и не спешила способствовать их общению. Наглая девица оказалась недостойна своего счастья. А малыш Эдмон… Что ж, Эльза знала закон и прекрасно понимала: заяви Ульрих свои права на сына и Виоле придётся его отдать. Была бы замужем – другое дело. Если же Ули наконец возьмётся за ум и согласится стать настоящим графом, то обязательно женится на благородной, которая будет ценить своё счастье. О том, каково будет место Эди в доме потенциальной мачехи, она не думала. Зато знала, что для того, чтобы снискать благожелательное отношение короля Губерта, наличие наследника Ули просто необходимо.

Виола же встала до света, проводила Теодора, перекусила на кухне хлебом и сыром и уселась на заднем крыльце смотреть восход, подстелив какой-то старый плащ. Эди пристроился рядом: раз мама хочет чем-то любоваться, то и ему нужно. Но сон очень быстро сморил малыша, не привыкшего вставать так рано. Краешек светила только-только высунулся из-за горизонта, а Эдмон уже сладко спал, завернувшись полой плаща и положив голову маме на колени. Там их и нашёл Мельхиор. Сел рядом, скинул с себя ещё один плащ и укутал мальчишку потеплее. Виола на мгновение стиснула его запястье своей рукой, как бы говоря: "спасибо".

Какое-то время они сидели молча. Солнце встало, осветив вершины гор золотым светом, затем поднялось выше и освещение стало обычным, утренним. Виола хотела было подняться и унести мальчика, но Мельхиор удержал её.

– Не надо будить Эди, пусть спит. Плащ у меня зачарованный, с особой пропиткой, так что ему не будет ни холодно, ни сыро. Давай посидим ещё немного.

– Хорошо, – согласилась молодая женщина, – посидим. Тогда ответь мне на вопрос… Вот ты предложил мне выйти за тебя замуж… Что ты имел в виду?

К чести Мельхиора он сразу понял, откуда ветер дует, и ответил вопросом на вопрос:

– Ты хочешь узнать, какой именно брак я тебе предложил: обычный, в храме доброй матери или магический?

Виола молча кивнула.

– Не думал я, что Ульрих поторопится тебя просветить насчёт наших магических тонкостей, а то рассказал бы раньше. На этом этапе, Виола, я имел в виду то, что имеют в виду обычные люди, когда предлагают девушкам выйти за них замуж. Никакой магии, только благословение богини.

Девушка вскинула на него недоверчивый взгляд, а он продолжил, неподвижно глядя прямо перед собой:

– Тебя удивили слова про этап? Я поясню. Не пришло ещё время для того, чтобы скреплять наши отношения магией. Если твой Ули объяснил тебе про магический брак под названием "Разделение жизни", то ты сама должна понимать почему.

Виола хорошо запомнила всё, что услышала от Ульриха, поэтому только плечами передёрнула.

– Хорош этот ваш магический брак. Ужас какой-то. И меня пугает вовсе не перспектива умереть вместе с мужем, поверь.

Мельхиор усмехнулся.

– Даже не сомневался, настолько-то я тебя знаю. Ты боишься за свою свободу, правильно?

Вилька только вздохнула. Она не желала отвечать, вообще не хотела этого разговора, но встать и уйти не получалось: голова спящего сына лежала у неё на коленях, не давая подняться. Её молчание не смутило мага, он не нуждался в поощрении для того, чтобы представить любимой женщине свою точку зрения.

– Я прекрасно помню, что ты не раз при мне излагала: независимость, свой дом, своё дело, деньги в банке, которыми ты вольна будешь распоряжаться по своему усмотрению. На мой взгляд отличная программа: несколько лет назад я подписался бы под каждым словом. Теперь я бы добавил: любимая женщина рядом. Речь, естественно, о тебе. Ты в этот список добавила сына. Я предлагаю тебе не отказаться от своих целей, а соединить их с моими: в принципе они отлично сходятся.

– Я это давно поняла, – грустно произнесла Виола, – поэтому и не сказала тебе, что всё отменяется, когда появился Ульрих. Ты же не слепой, видишь, что он готов взять меня в жёны хоть завтра и сделает всё, чтобы тебе помешать. Но, насколько я могла заметить, тебя это не смущает.

– Меня смущает то, что у вас с ним ребёнок. Нет, сам по себе Эди – просто чудо, я уже люблю его, ведь он – часть тебя. Пугает другое: что завтра ты скажешь: "Прости, но я выбрала отца своего ребёнка". Всё же ваши чувства были сильными и яркими, раз родился такой замечательный парень. И не говори, что всё давно умерло. Чувства – дело непредсказуемое, я на горьком опыте убедился. Они могут воскреснуть и тогда мне не поздоровится. Я был бы спокоен, если б мог поверить, что ты меня полюбила, но тешить себя иллюзиями не в моих привычках. Ты просто хорошо ко мне относишься.

Виола робко прикоснулась тонкими пальцами к обшлагу его рукава:

– И ты готов смириться с тем, что я не люблю тебя а всего лишь хорошо отношусь?

Мельхиор поймал её пальчики и сжал в своей ладони.

– Смириться? Нет. Просто я не тороплю события, они должны приходить в свой срок. Пока мне этого достаточно, потому что я верю: если мы будем вместе, то рано или поздно ты меня тоже полюбишь. Не влюбишься, как девчонка в портрет красавчика на заборе, а примешь меня душой как своего единственного. Поэтому я и не заговаривал с тобой о разделении жизни. Главное условие этого брака – полное и безоговорочное доверие с обеих сторон, а это возможно только между любящими.

– А правда, что в магическом браке муж может контролировать не только действия своей жены, но и каждую её мысль? – вдруг, решившись на что-то, спросила Виола.

– Правда, – вздохнул маг, – но правда и то, что редко кто так поступает. Поверь, такая способность – не суть магического брака, а не самый приятный побочный эффект. Это же с ума сойти можно: представь, что кроме своих мыслей, человек одновременно слышит в голове чужие и переживает чувства другого точно так же, как свои, и в то же самое время. Обычно мужчины тщательно экранируются чтобы, не приведи боги, не услышать сумятицу, которая обычно творится в головах прекрасных дам, и не упасть в водоворот самых разноречивых ощущений. Уж я-то точно не полезу к тебе в голову: всё, что мне надо знать, ты сама мне расскажешь. Поэтому зря Ульрих тебя этим пугал. Но тут есть и положительные моменты: связь действует на расстоянии и если женщина попала в опасную ситуацию, она всегда сумеет достучаться до своего мужа и позвать на помощь. А ещё он сможет взять на себя часть её боли, облегчить страдания и даже вылечить когда она заболеет.

– Ули сказал, что обряд сам по себе неприятный и болезненный, – задумчиво протянула Вилька.

– Не знаю, не пробовал, – хмыкнул Мельхиор, – Если судить по тому, что о нём пишут, да, скорее всего так. Одно из условий заключения – женщина должна быть на тот момент здоровой. Правда и то, что боль кратковременная и такая, которую вполне можно вытерпеть, тем более всего один раз. Но я тебя не уговариваю, просто рассказываю как есть. Глупо я поступил, что не объяснил сам все перспективы с самого начала. Надо было сразу выложить все карты на стол, а я побоялся тебя отпугнуть.

– Тебе просто не повезло, – констатировала Виола, – нашего мальчика украли и к нам присоединился его папаша, который задумал мня вернуть и прибрать к рукам ребёнка. Если бы не Ульрих, твой план был бы безупречен.

На слове "безупречен" их губы наконец встретились. Рука Мельхиора легла на талию Виолы, он привлёк её к себе…

– Дядя Мельхиор, – услышали оба, – а ты что, тоже хочешь стать моим папой? Как дядя Ули?

* * *

Маг, услышав голосок мальчишки, слегка отодвинулся от Виолы. Затем его руки нырнули под плащи и Эдмон взлетел на них в воздух, вереща и хохоча.

– А если и так, Эди, – спросил Мельхиор, тоже смеясь, хотя смеяться ему совсем не хотелось, – ты что-то имеешь против?

Мальчик не стал отвечать, а только громче заливался смехом. Когда маг поставил его наконец на землю, Эдмон с трудом отдышался, но тут же запросил:

– Ещё!

– Как-нибудь в другой раз, – пообещал Мельхиор и предложил, – Пойдём пока на кухню, там Эльза должна была испечь булочки с корицей. Ты ведь любишь булочки с молоком?

Он протянул ему руку ладонью вверх и Эди доверчиво вложил в неё свою маленькую лапку, которая там утонула. Так за руку и они и пошли на кухню, оставив Виолу сидеть на крылечке. Она сначала восхитилась, как Мельхиор ловко обошёл неудобный вопрос, а затем спохватилась: ведь вести сына завтракать – её прерогатива. Да и надо знать Эди. То, что он не продолжил разговор сразу, не значит, что он не задаст свой вопрос снова в ближайшее время. Только не при Эльзе! Она вскочила и бросилась за сыном. Так что на кухне они все оказались одновременно.

Маг оказался прав: его длинный нос давно уловил аромат сдобы и корицы, так что булочки их действительно ждали. Виола с удовлетворением отметила, что Эльзе было далеко до её собственного мастерства и здешние булочки не шли в сравнение с теми, которые пеклись на завтрак на улице Колокольчиков. Но говорить об этом хозяйке дома было бы невежливо, поэтому и она, и Мельхиор, и даже непосредственный Эдмон промолчали, просто поблагодарили Эльзу. Сидевший тут же Стефан вспомнил, как весело играл Эди с собаками вчера и предложил ему снова пойти с ними погулять. Возможно, не на выгон, а немного дальше, на горный луг, где сейчас пасутся коровы. Да, маму тоже можно взять с собой. Дядю Мельхиора? А что, и дядю можно, коров он не напугает.