Текст книги "Твёрдость по Бринеллю"

Автор книги: Ангелина Прудникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Радуйся чуду

Часть 1. «Спасибо, Жупиков»

– Галин!..

Толик стоял у порога квартиры и тер нос пальцем. Это означало, что мысль, которую он намеревался высказать, чем-то его смущала.

Толику стукнуло двадцать семь лет, но для Галины и друзей он был Толиком и никем другим, потому что трудно было называть его серьезно "Толей" или, тем более, "Анатолием" – оттого что представлял он собой тип мужчины хоть и нагловатого, но довольно инфантильного – ими, как Галина считала, изобиловало нынешнее поколение, образца так 195… года. Может, наглостью прикрывалась инфантильность и нерешительность, но наглость – это все-таки благоприобретенное, а инфантильность есть уже результат женского – маминого – воспитания, как будто пап у молодого нынешнего поколения и вовсе не было. Редко, по ее убеждению, можно было найти сейчас в молодых людях что-то мужское, разве что в штаны заглянуть: так до смерти они "сынками" и останутся.

Вот и Толик был нерешителен, женского пола боялся как огня, а пуще всех боялся своей мамы: отчитывался ей во всех своих поступках и до сих пор не решался к себе домой друзей приглашать – в доме у него ничего своего не было, кроме кровати, на которой он спал; все остальное – родительское, неприкосновенное, на все для Толика наложен запрет, и он его соблюдал. И Галю-то даже он называл как-то по-особому, просяще-заискивающе: "Галин", – как будто говорил: "Мам, а мам…" Был он жалок, неуверен в себе, женить бы его надо было, чтоб совсем не пропал, да ведь за ручку к кому-то мужика не поведешь…

– Ну что? – Галя приготовилась выслушать что-то малоприятное для себя.

Толик снова потер нос.

– Галин, вчера вечером тут, на скамейке у твоего подъезда, Жупиков сидел…

Галина вскинула брови:

– Жупиков? Откуда ты его знаешь?

– Через Димку, они работают вместе.

Жупиков был бывшим Галиным мужем, ее ошибкой и позором, как не только она одна считала. Рассталась она с ним три года назад, о чем не жалела, но вот забыть его, проклятого, до сих пор почему-то не могла, хоть он и не появлялся у нее никогда, к дочери не приходил, и виделись они крайне редко.

– Ну и что?

– В общем, он плакал тут…

Сердце Галины забилось, загукало в груди.

– Что-о?

– Напились они с Димкой, он попросил Димку отвести его к тебе – один-то боится, да тебя дома не было. Вот они сидели тут на скамейке, и он плакал, жаловался – говорил, что дурак был, когда развелся, что жалеет об этом.

Толик снова взялся за нос. Тут Галя поняла, что смущало Толика, когда он заговорил о ее "бывшем". Ведь Жупиков, хоть и бывший, а все же ее муж, человек близкий и почти родной, а тут его к Галине снова потянуло, плачет вот… А вдруг у нее еще какие-то теплые чувства к мужу остались? Опасается Толик. И выпало же именно ему Галине об этом сообщить – ну что для друзей не сделаешь, – а уж ему-то это было вовсе не сладко, ведь он уже сам два года как за ней увивается. В любви признавался, преследовал, стращал, что покончит жизнь самоубийством… Его уже и доставали один раз из реки, вместе с мотоциклом, накрепко примотанного проволокой к раме, – хорошо, хоть вовремя поспели; пытался он еще раз демонстративно утопиться, но Галина, хоть и знала об этих попытках несчастного, виду не показывала, не жалела, а только еще дальше отстранялась от него, потому что была еще одна черта в характере Толика: он не мог любить только одну женщину; в надежде, что хоть где-то повезет, он не пропускал мимо себя ни одной юбки, влюблялся беззаветно во всех женщин подряд, ходил за ними, как собачка, – у Гали же такой человек вызывал омерзение.

Она насмешливо посмотрела на Толика, читая его мысли. Но известие было так неожиданно, что ей не верилось.

– Врешь ты все, поди.

Толик мотнул головой:

– Придут они к тебе на днях с Димкой. Сама увидишь.

– Да? Ну пусть приходят.

– Ладно, Галь, я пойду.

– Ступай.

Галя закрыла за понурившимся, как побитая собака, Толиком дверь и прижалась к ней спиной. "Что это Лева как-то странно себя ведет: плачет… Неужто?.. – тихая радость, не исключающая самодовольства и мщения, осторожно, робко заполняла не верящую в добрые чувства Левы Галину. – Странно…" Она уселась на диване в полутемной комнате и предалась размышлениям и воспоминаниям, то нервно покусывая губы, то робко-мечтательно задумываясь.

***

За Жупикова Галя вышла замуж – да чего греха таить, женила на себе – шесть лет назад. Она, будучи двадцати двух лет, считала себя уже перестарком. Мать постоянно напоминала ей об этом, да и сама она выйти замуж торопилась. За кого – ей было все равно, ведь тот, кого она любила долгих четыре года, не забыла и сейчас, был уже женат. И вот подвернулся ей Жупиков – веселый, симпатичный и, как ей показалось, добрый мальчик. Ох, как она ошиблась в этой доброте! Но тогда она видела все в розовом свете. Перед ней навязчиво стояла перспектива семейной жизни, а главное – рождения детей. Кто и когда успел ей внушить эту мысль, что женщина обязательно должна иметь детей (и не менее двух), что это – ее святой долг? Может, с молоком матери она это впитала, но знала твердо, что нужно обязательно выйти замуж, чтобы рожать детей, и к этому бессознательно стремилась с тех пор, как мало-мальски почувствовала в себе женщину.

Жупикову она сумела понравиться, да ничего в этом странного и не было: девушка она была симпатичная, интересная, с разносторонними увлечениями; многие к тому времени за ней увивались (это, может, Жупикова и прельстило), но ведь нам не нужны те, кому нужны мы, и вот она сама нашла себе такой подарочек, сама ненавязчиво навела Леву на мысль о женитьбе, чистосердечно радовалась предстоящей свадьбе, хоть в душе кошки скребли: "А как же без любви? Вдруг не смогу без нее, сорвусь, возненавижу его, семью разрушу?" Развод ей казался немыслимым, и в то же время неизбежным, "если что"…

Но получилось все наоборот: неискушенная Галина сразу полюбила мужа – ведь они сейчас составляли одно целое, без него она и жизни уже не мыслила, каждую минуту тянулась к нему. А Лева-то еще не набегался, не нагулялся… Он как раз и оказался мальчиком, что называется, инфантильным, ярким, так сказать, представителем молодого поколения. Но здесь уже сказалось не мамино воспитание, а папино: он был человеком военным и Леву муштровал вплоть до женитьбы – без приказа Лева и шага ступить не мог, по одной половице ходил, был совершенно безынициативным; но потихоньку приучился шкодить, поэтому, вырвавшись из-под строгой родительской опеки (может, потому и женился), зажил так, как хотел: своенравно, без всяких объяснений перед женой – почуял свободу. Галина пыталась приноровиться к его брыкливому характеру, страдая от несерьезности и несуразности своего мужичка, но накинуть узду, держать его в ежовых рукавицах у Гали не было ни сил, ни умения: у самой было воспитание такое же, у самой был отец-самодур, сама она была безвольной, да и хотелось ей, чтобы все было честь по чести, чтоб инициатива во всем исходила от мужа, главы семьи.

А Лева взбрыкивал, как молодой жеребчик на весенней лужайке, резвился: только и слушал музыку, да не какую-нибудь, а "поп", развлекался и пил пиво с друзьями, дома вечерами не бывал – в общем, делал все, что запрещалось раньше родителями. Жена быстро надоела ему со своими требованиями и "занудством" (а Галине просто хотелось душевного тепла, которым и раньше ее никто не баловал), о ней он только к ночи и вспоминал; мужчиной и главой семьи ему становиться вовсе не хотелось. В отдельную комнату, которую Галя с трудом сняла, он жить не пошел: хозяйство ему вести не хотелось, легче было жить под опекой родителей, как привык, пусть и не своих. Не мог он совершать и менее героические поступки: однажды Галина попросила его купить билеты на теплоход, а он надулся и закапризничал: "Сама покупай", – как это делается, он не знал и не хотел себя утруждать. И так было во всем. Но зато в части развлечений он преуспел; особенно развернулся, когда Галя уже ждала ребенка и с брюхом "в свет" почти не выходила. Тогда он уже и с девочками начал свободно встречаться: ей докладывали, что видели его на танцах в парке, но Галя в это поверить не могла. Бывшее ее окружение – ухажеры и подружки – кто с жалостью, кто со злорадством наблюдали за неудачным брачным экспериментом, который она затеяла. Ее саму вскоре перестали узнавать: хохотушка, она больше не смеялась, взгляд был задумчивым и затравленным, она осунулась… Это была ее плата за право выбора, которое она оставила за собой…

Когда родилась дочка, Лева всплакнул от умиления, да тем дело и кончилось: к дочке он не подходил, обязанностей отца не знал да и знать не хотел, предоставляя жене со всем справляться; а сам, почуяв волю – Галина была прочно привязана к младенцу, – загулял еще круче. Нашел себе подругу, которая, как доносили Гале позже общие знакомые, любила, бывало, с матросиками развлекаться, – в общем, как раз такую, которой ему недоставало для изощренных любовных утех. Ничего не понимающую, разобиженную таким к ней отношением Галину он возненавидел, вскоре сам заявил ей о разводе… Они развелись. Уже через полгода Лева женился на своей умелой и страстной подруге "с ногами и фигурой", еще через полгода у них родился сын – все, для Галины он стал отрезанным ломтем; и жив был, да как будто умер… От Галины он словно отделался: никогда к ней не появлялся, дочку не навещал, да и было кому подражать: его родители внучку из памяти тоже напрочь выбросили, Аленка свою родню по отцу и не знала. А Галина ни простить предательства, ни забыть Жупикова не могла: в каждом встречном он ей мерещился, хоть уже и три года прошло. Видно, говорила в ней обида – и за себя, и за дочь; а за Аленку особенно – она-то ничем не была виновата, а для отца родного как будто и не существовала.

За эти три года, что Галина жила одна, без мужа, не было у нее ни одного более или менее серьезного ухажера – никто из ее знакомых, старых и новых, не испытывал потребности жениться на женщине с ребенком. Воздыхатели вроде Толика в счет не шли, а специально встреч с мужчинами она не искала: волочиться впустую считала последним делом. Работа – детский сад – кинотеатр – родители – вот весь круг ее общений, а тут вряд ли с кем-то познакомишься, да и на дороге мужчины просто так не валяются, а валяются – так надо еще посмотреть, стоит ли таких подбирать: хорошие-то все уже подобраны, по домам сидят да детей воспитывают.

Посватался к Галине однажды все-таки один решительный парень, но как представила она, что станет он отцом для ее Аленки, так и пропала у нее охота идти в ЗАГС, оформлять отношения. Уж чужой – так и есть чужой… Поневоле тут припомнишь, что браки на небесах совершаются. Поэтому Галина решила: есть отец у ее ребенка, был у нее муж, и, хоть она с ним теперь не живет, никого уж, видно, ей не сыскать – да и не надо. Хоть ребенку нужен отец – и, видит Бог, она делала попытки его найти, постоянно к этому стремилась, пусть и пассивно, – но чужой отцом не станет. И она оставила все попытки, поняв, что замуж больше не выйдет никогда, и смирилась с этим.

И вот – это, принесенное Толиком, известие. Видно, в Жупикове что-то всколыхнулось, стронулось – уже одно это тешило Галино самолюбие, и она готова была его простить. Не виделись они давно… Как она его примет, если Толик не пошутил, – она и сама не знала. А что он ей скажет? И с чего это он вдруг заплакал? Три-то года не плакал? "Интересно все это… Ладно, посмотрим", – решила для себя Галина.

***

Жупиков не заставил себя ждать. На другой же день, поздно вечером, когда Аленка уже спала, раздался звонок в дверь. Галя открыла. Вот оно, явление: на пороге стоит пьяненький, с виноватым взглядом из-под лба, Жупиков, сзади за него держится совсем пьяный Дима.

– Здравствуй… Димка вот тут, – показал Жупиков на невменяемого Диму.

У Галины сердце заходило ходуном, но она поморщилась:

– Входите.

Парочка проковыляла в комнату. Дима сразу рухнул на ковер и притворился мертвым. Жупиков опустился на табуретку, так же виновато и жалобно поглядывая на Галину. Потом, осмелев, освоился, стал вертеть головой, разглядывать тесную комнатку.

– Японский? – ткнул он в сторону магнитофона. – Давно у тебя?

– Старый, я его использую вместо стула, – ответила Галина.

Жупиков восхищенно прищелкнул языком:

– Аппаратурка, телевизор новый, – отметил он. – Нормально живешь. Чистота, смотрю, порядок. Раньше бы так было…

Галина хмыкнула. Чистоту она любила, но посвящать ей жизнь не собиралась.

Вдруг на раскладном кресле заворочалась Аленка, подняла голову:

– Мама… Я пописать хочу.

– Ну пойдем.

Аленка поднялась – маленькая, худенькая, в длинной рубашке до полу, прошла мимо Жупикова, недоуменно взглянув на него припухшими глазами. Жупиков забеспокоился, вжался в табуретку, голову втянул в плечи, как будто хотел спрятаться, стать невидимым для детского взгляда. Пьяные, виноватые глаза его наполнились слезами, физиономия сморщилась, как будто он собирался заплакать.

– Странно, – заметила Галина, проводив дочку. – Никогда она не просыпается ночью, а сегодня – как почувствовала…

Жупиков кивнул. Аленка, вернувшись, снова сонно прошла мимо дяди, залезла под одеяло и отвернулась к стенке. Вскоре она тихо засопела.

– Ну ладно, пойдем мы, поздно уже, – Жупиков поднялся с табуретки.

– Этого забирай, – ткнула пальцем в сторону его дружка Галина.

Жупиков с трудом поднял накочегарившегося товарища, с возней, со смехом потащил его к дверям. У выхода обернулся, осмелясь, спросил:

– Можно, мы еще когда-нибудь придем?

– Ладно, приходите, – кивнула Галина.

Гости с шумом покатились вниз по лестнице.

"Господи, все такой же, ни на грамм серьезнее не стал", – вздохнула Галина, укладываясь спать. Но на душе все-таки было приятно.

***

Через два дня Жупиков пришел к ней, и опять не один, а с бывшим однокашником «Вовкой».

– Можно? – заробели они у входа – оба трезвые были.

– Входите, – повеселела, неведомо с чего, Галина.

Гости зашли, робко уселись на диване.

– Мы тут… – Жупиков засмущался, доставая из портфеля бутылку вина. – Нам с Вовкой оклады повысили, так мы… – он достал еще две.

– Ого! – не сдержала удивления Галина. – Что ж, придется рюмки доставать.

Она принесла рюмки, на закуску – фаршированные перцы, которые как будто специально сготовила к приходу гостей.

– Неужто готовить научилась? – спросил, подсмеиваясь, Жупиков.

Галина скорчила гримасу: "Собственно, почему бы и нет?"

Лева отведал.

– Вкусно, – похвалил он, – как настоящие.

Галина отмахнулась: "Кушайте на здоровье".

Аленка, оторвавшись от книжки, которую рассматривала, пристально смотрела на красивого дядю.

Галина вышла на кухню за добавкой. Когда она вернулась в комнату, по напряженно застывшей Аленке, по плаксивому, виноватому выражению лица Жупикова поняла: что-то произошло.

– Что ты ей сказал? – почти догадываясь, приступила она к Жупикову. Руки ее покрылись мурашками – она ожидала непоправимого.

– Я сказал, что я – ее папа…

Галина обмякла, душа ее куда-то оборвалась.

– Зачем?! Не знал ребенок, что у него есть отец, и век бы еще не узнал! Ну что вот теперь делать? Для чего ты ей сказал? – досадовала она на Жупикова.

Аленка широко раскрытыми глазами недоверчиво посмотрела на маму. Потом сказала, видимо, уже повторяя:

– Нет, ты не мой папа, у моего папы совсем другие глаза.

– Ну Галя, скажи ей, – простонал Жупиков, – она мне не верит!

– А с чего бы ей верить? Она тебя только на фотографиях и видела. Мало ли кто что ей скажет? Расхлебывай теперь сам! – расстроенная Галина махнула рукой.

Но все же ей было интересно, как Жупиков выпутается из этого положения. Наверно, думал, что как только он известит Аленку, кто он такой, она с радостным визгом бросится ему на шею, и все пойдет как по маслу – две родственные души сольются… Но в жизни все гораздо сложнее, тем более у детей. Да и как Аленка поверит ему, что он ее папа, если четыре года его не видела и знать не знала?

Но Жупиков начал форсировать события – ему не терпелось, чтобы ребенок вот сейчас же, немедленно, узнал в нем папу. Как это – от родного отца отказываться? Для него это было неожиданностью – он не думал, что с ребенком у него возникнут трудности.

– Галя, у тебя есть мои фотография? – потребовал он. – Дай ее сюда! Пусть она сличит! Пусть узнает!

Галина достала фотографию, которую бабушка не раз показывала Аленке, чтобы та "знала своего папу". Аленка недоверчиво слушала доказательства дяди, который тыкал пальцем в фото, а потом – себе в лицо. "Вовка" наконец не выдержал:

– Говорил же тебе, Лева: не вылезай, помолчи!

Лева сник. Аленка отошла в угол и смотрела оттуда на отца своими большими глазами. Ее маленькое детское сознание впервые было так сильно смущено. Галя до сих пор ни разу не упоминала ей об отце – что о нем вспоминать, если он уже оторванный ломоть, умер для них. Но бабушка, Галина мать, не давала Аленке забыть о нем. То, по ее словам, папа отправился куда-то "зарабатывать денежки", то "очень много где-то работает", и ему все некогда, недосуг. И во всех случаях он был "так далеко", что не мог придти к дочке, хотя жил в трех кварталах от нее…

Раздосадованный дружок Левы засобирался домой. Лева решил еще остаться – ему нужно было сказать Гале то важное, ради чего он пришел, ради чего он признался дочке в родстве. Галина тоже это понимала.

Вовка ушел, они остались вдвоем. Растревоженная Аленка не выходила из своего угла. Жупиков помялся, прежде чем начать, потом заговорил – трезво, серьезно. "Господи, ведет себя почти как мужчина… Откуда только смелость да рассудительность взялись?" – изумлялась, глядя на него, Галина.

Жупиков начал дипломатично:

– Галя, я за эти годы очень многое пережил, передумал… Постарел лет на десять…

Галина особых перемен не заметила, но промолчала.

– Я понял, что все это не то… Ну, мой второй брак. А вот первая жена, первый ребенок – это здесь, в сердце, это – настоящее, это не забывается. Я все это время о вас думал… Дурак был, дурак, что развелся!

– Может, это тебе только кажется? – усомнилась Галина. Что-то уж больно фантастично это раскаяние выглядело. Где ж тогда он был три года, если о них неотступно думал?

– Нет, нет, я слишком много передумал, понял. С женой плохо живу. Я, конечно, благодарен ей за то, что она не дала мне скатиться в яму после развода, если б не она – спился бы. Но без вас я не могу. Сын растет… такой капризный, избалованный, бабки его избаловали… Прости меня, если сможешь… В общем, если не с вами, так – хоть в петлю, – заключил Лева.

Галя посерьезнела. Что тут ответить? И приятно, что не забыл ее муж, назад просится, и слишком велика обида за предательство, за то, что бросил их и что сразу, тут же, женился второй раз. В то же время, говорит Лева как будто серьезно, такое чувство, что голос "уже не мальчика, но мужа"…

– Я тебя не тороплю с ответом, – продолжал Жупиков, – понимаю, что это сразу не решить… Но ты подумай, пожалуйста… Я потом зайду. – Жупиков поднялся, собираясь уходить.

Проводив его, Галя стала укладывать Аленку спать.

– Мама, а где… он живет? – спросила перед сном дочка, не решаясь назвать странного дядю "папой".

Галина замялась, не нашлась, что сказать: ни правды, ни вымысла. А когда Аленка уснула, снова задумалась – было над чем. Лева раскаивается, хочет назад вернуться… Может, в самом деле что-то в нем переменилось? Может, правду говорит? Несладко, небось, с гулящей-то женой живется… Да ведь не сможет Галина принять его назад – и в мыслях у нее никогда не было, что они, разойдясь, смогут снова сойтись. Для нее – уж если вырван из сердца, то обратного пути нет, как Земле не идти вспять по своей орбите. Как же теперь принять его, когда и мысли такой не допускала? Без толку, видно, все это…

Но через день Жупиков пришел к Гале трезвый, спросил серьезно:

– Ну как, ты подумала? Я ведь – вполне серьезно, я не отступлю.

Галя молчала. К самому Жупикову она никаких особых чувств после развода – ни раздражения, ни любви – не питала, а Аленке он все-таки – единственный и родной отец. Так что тут думать-то? Попробовать можно. Может, и приживутся, может, все у них еще получится. Надо попробовать, если дается еще один шанс. Она взглянула на ожидавшего с волнением Жупикова:

– Ну, в общем-то, я не против…

Жупиков, стесняясь еще обнять и поцеловать ее, потупил радостное лицо.

***

С тех пор он зачастил к Галине. Как вечер – так приходит и сидит у нее, ну что твой влюбленный. Все вечера у Галины были заняты теперь гостем. Иногда они выбирались в кино, и Галина затаенно радовалась, что она уже не огрызок и не обломок какой-то – «брошенка», а полноценная женщина, щемяще ощущая рядом с собой – пусть не совсем еще, но почти что своего – мужа; а чаще просиживали на диване, обсуждая свою дальнейшую совместную жизнь. О второй жене Жупикова, с которой он пока не расстался, Галя не думала: она ее и за жену-то не считала, потому что та была второй, – так, думала, сошлись они просто, известно на какой почве: Жупикову нужна была женщина многоопытная, чтоб тем самым в узде его держала; а Галина хотела, чтоб ее любили как человека, а не за какое-то определенное место – такую любовь она и считала настоящей, но навязывать свои принципы никому не хотела. Да и Галине ли было ее жалеть: ведь это она помогла разбить их семью, обрадовалась чужому горю. Пусть сама теперь побудет в роли брошенки, вкусит все прелести этого состояния!

Через месяц Лева совсем перебрался к Галине, перетащив свою, более чем скромную, одежонку и немудреные вещички: всего-то богатства – альбом фотографий да десяток пластинок… И начали они по-новому привыкать друг к другу: Лева – с наслаждением, Галина – преодолевая барьер отчуждения, чувство того, что она отвыкла, что он – чужой. Зажили они как муж и жена, но зажили не счастливо, как предполагалось, а настороженно присматриваясь друг к другу, открывая друг в друге те новые пороки, которых не замечали или которыми не обладали раньше. Галина, прожившая в браке с мужем три года, поняла, что ничуть не изучила его за этот срок, да и не знала совсем. Теперь она могла сказать определенно только то, что Лева за те годы, что они жили порознь, окончательно испортился: стал подозрительным, ревнивым, чего раньше с ним никогда не бывало, охочим до денег. Аленку он начал воспитывать окриком, часто хватался за ремень. Галя вступалась – ей казалось нелепым, что ее ребенка наказывает еще кто-то, кроме нее, ведь только она на него имеет право… Завязывались перепалки, переругивания. Жупиков все чаще после них качал головой и говорил, как бы для себя: "Не то, не то…"

Галина же злорадствовала. Не иначе, Жупиков думал, что вернется – осчастливит, и к нему тут кинутся с распростертыми объятиями, облизывать его начнут со всех сторон? Нет, просчитался! Пусть ребенку "спасибо" скажет за то, что приняли. Да – не "то", и не будет "то", пока он не заслужит полного ее прощения. А прощение могло прийти только со временем, если он будет во всем хорош, если вынесет испытательный срок, за который в душе Галины растает обида за предательство… А простить она никак не могла, ох, не могла, даже сама этого не ожидала – ведь относилась к нему и после развода без какой-либо злобы или ненависти и думала искренне, что не всколыхнется ее обида. А как сошлись, тут и увидела, что – нет, обида сильнее ее, тут уж только Жупиков сможет сам себе и ей помочь – если смирится, если покорно вынесет эти условия "на выживание", которые, помимо своей воли, Галина начала ему создавать. Создала, а потом решила: если "выживет" – значит, серьезным было у него желание, а нет – так скатертью дорога. Она за ним сроду не ходила, и теперь не побежит, умолять не будет ни за что – сам он пришел к ней, сам попросился – не приманивала.

Жупиков от души делал попытки вернуться к прежнему житью: готовил ужины, наводил порядок в комнате, никуда не ходил вечерами, пьянки былые оставил. Они стали домоседами, постепенно к Галине перестали заходить ее старые холостякующие знакомые и подружки – они начинали становиться благообразной семьей. С большим удовольствием, чем раньше, Галина принимала Леву как мужчину, но на этом все удовольствия их семейной жизни заканчивались. Далее подводными рифами вставали Галины пороки, которые она в новом замужестве и не пыталась сдерживать. С легким чувством мести она постоянно отчитывала Леву, была с ним раздражительна, брюзглива, занудлива, не скрывала своего пренебрежения к нему и к его родителям, которые, как она считала, тоже внесли немалую лепту в их развод; на вечеринках просто ни во что его не ставила перед другими мужчинами. И Лева стал отступать, сдавать постепенно, все чаще покачивая головой: взгляд его стекленел в задумчивости, и он бормотал: "Не то, не то…" А Галина не могла и не хотела меняться.

Совсем подломился он после того, как Галя решила закатить свой юбилейный день рождения в ресторане – с приглашением всей многочисленной родни и уймы друзей. В застолье была вбухана куча денег, что Лева счел непростительным транжирством, жаловался соседям по кухне, что жена у него "дура", гробит деньги на выпивку, на какой-то день рождения, а ему вот и костюм, и пальто купить надо… На его тирады по поводу костюма Галя ему резонно отвечала, что пришел он к ней от второй жены нищим – в старом отцовском костюме, все ранее купленное за три года износил – она его наряжать нужным не считала; так пусть теперь он ждет, пока появятся лишние деньги, не все ведь сразу делается… И не думал ли он, что она его на радостях, что он вернулся, тут же и оденет "с иголочки"? Ну и так далее.

Лева все мрачнел. Галина стала замечать, что он снова не прочь выпить с другом Димой, как и раньше бывало, а однажды и ночевать домой не пришел. Он перестал отдавать ей деньги с получки. Хорошие их отношения пошли на убыль и вот-вот должны были потерпеть крах. У Галины же на подобного рода опасности нюха не было, или он притупился. Ей бы призадуматься, изменить что-то в их отношениях, приостановиться, но она ничего не могла с собой поделать. Повернуть вспять свое отношение к Жупикову, перестать брюзжать, приласкать его – да с чего бы это? Он того не заслужил. Раньше она его взбрыкивания терпела – теперь пусть он потерпит, а он вот бунтует, снова как чужой стал, даже деньгами семью обделяет…

И в то же время, за полгода Галя успела привыкнуть к мужу, к новому образу жизни. Аленка, поверив, начала почитать папу за папу и, несмотря на суровость обращения с ней, любила вновь обретенного отца больше, чем мать, как и всякая девочка. О том, что все эти отношения могут вдруг разладиться, Галя уже и подумать не могла, в ее понимании все у них уже было прочным и вечным – сколько же Жупикову можно бегать из семьи в семью? А трудности перемелются… Она не хотела ни о чем плохом думать. Кроме того, она поняла, что забеременела.

***

Хотела ли Галя второго ребенка? Да, конечно. Это было второй, не менее важной причиной того, что она снова стремилась к замужеству. Ей нужны были двое детей, не меньше, и к этому Галя неосознанно шла, искренне считая, что один ребенок в семье вырастает эгоистом, избалованным, да и с одним просто скучно. И вот, когда она уже решила, что замужем повторно ей не бывать, тут-то и подвернулся Жупиков. И Галя считала, что его сам Бог ей послал, услышав ее желание: ведь от «чужого» родить она никогда бы не решилась.

Конечно, забеременела она случайно – все же не хотела заводить ребенка до тех пор, пока этот эксперимент с повторным браком не перейдет в настоящую семейную жизнь и Жупиков, действительно, не станет ее законным мужем, хотя сам Лева и настаивал, с первых дней своего возвращения, на рождении второго ребенка – чтобы закрепить их зыбкий и ненадежный, как, видно, он и сам считал, новый союз. Что ж, пусть она забеременела случайно, непредвиденно, как бы рановато, но, видно, ничего случайного в жизни не бывает, и чему быть, то давно – не нами – предрешено…

Однажды, перед сном, уже лежа в кровати, Галя начала давать наставления в спину отвернувшемуся от нее Леве – как всегда, с легким раздражением:

– Скоро уже полгода, как ты не живешь в своей квартире… Нашей квартире. Вот она возьмет да и выпишет тебя оттуда.

– Ну и что?

– Как это что? Не забывай, что благодаря нам – мне и Аленке – была получена эта квартира. Чего это ради ты ее кому-то будешь дарить? Тебе надо сходить, пожить там недельку хотя бы.

– Ну и подарю.

– Как это подарю? А где ты жить собираешься – в этой комнате, что ли?

– А где же еще?

– Не маловато ли – пятнадцать метров на четверых?

– На каких четверых?

Галина смешалась. Ей не хотелось пока говорить Леве, что она беременна. Срок был небольшой, а как он поведет себя, когда узнает про ребенка, было не ясно – слишком уж у них сейчас были натянутые отношения.

– Ты что, забеременела? – Жупиков повернул к ней голову.

Галина помолчала.

– Да, уже два месяца.

– Ничего, сделаешь аборт, – он снова отвернулся.

У Галины похолодели уши, дыхание перехватило, она замерла…

– Ты же сам хотел ребенка…

– А теперь не хочу.

Галина долго молчала. Такого удара в поддых она не ожидала… Но все-таки хозяйкой положения была она, и что будет с зачатым ребенком, для нее было вопросом решенным.

– Нет, я буду рожать, – сказала она, больше для себя.

– Ну и дура.

***

На другой день, когда Галя пришла с работы, Левы дома не оказалось. Она стала собирать рассыпанные на полу журналы, подняла на тумбочке упавшую коробку французского одеколона, который она подарила Леве на праздник. Коробка была пустой. Галя поискала глазами флакон. Его нигде не было. Не мог же он сам уйти… И вдруг страшные подозрения зашевелились в голове Галины. Она внезапно ослабла и покрылась холодным потом. Бросилась снова к журналам: среди них не было номеров «Мелодии», с печатавшейся там биографией «Битлов», – страстного увлечения Левы. Что еще он мог взять? Пластинки? Да, скорее всего… Галя бросилась к пластинкам, просмотрела – тех, что Лева принес с собою полгода назад, не было на месте. Теперь ей все стало ясно. Руки ее упали, в мозгу четко отпечаталось: «Ушел». Да, да. Предательски, как ножом полоснул… И истерический хохот бился в голове Галины: прихватил с собой самое «дорогое» – одеколон, журналы, пластинки, – и звенела пустота: «Ушел». Она понимала, что навсегда, что уже никогда не вернется. Кончилась ее семейная жизнь. Она второй раз наступила на те же грабли… Снова Лева предал, к разлучнице перебежал… Но как не ожидала она этого, ни одной клеточкой своей не ожидала, особенно после вчерашнего своего признания, до последнего часа верила ему, надеялась, что любит, что не сможет жить без них – ее и Аленки, что уже никогда их не оставит. И вот…