Текст книги "Твёрдость по Бринеллю"

Автор книги: Ангелина Прудникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

Настроение ее испортилось, – она ничего не могла с собой поделать: ведь это все-таки главный, да-да, главный вопрос в ее жизни!.. Когда обсуждали творчество остальных, она запомнила только, что мэтры привязались к молодому парню с красивой южно-русской внешностью лишь из-за его фамилии – Барбец: откуда, кто такой, каких корней? Парень, студент литинститута, чуть не плача: "Всю жизнь со своей фамилией мучаюсь", – рассказывал писателям о своем происхождении… Полина плохо что понимала из их разборок, в мозгу стучало только одно: ее задробили, не пропустят уже в святая святых… Вспомнилось открытие семинара, на котором присутствовали Михалков, Проскурин, Распутин и другие знаменитые писатели. Эта элита недосягаема…

Вечером молодые участники совещания устроили поход по номерам дома отдыха с целью знакомства между собой и развлечения. Поэтов было много, хороших и разных, молодых девочек и мальчиков… Полина все оставалась в дурном расположении духа. Маститые писатели гуляли тут же, толпы то смешивались, то рассеивались по разным номерам. В последнем за тот вечер один из известных и модных писателей уселся на пол у ног Полины – внешностью своей, северянка, поморка, с густыми, длинными, потемневшими с возрастом волосами, она была довольно привлекательна – и стал пытать ее: кто она, откуда? Не верил, что с севера: "Нос у тебя еврейский". Полина отмахивалась:

– Самый русский, у нас у всех на Севере такие носы – прямые, длинные. А ты-то кто? – допытывала она захмелевшую знаменитость. – Вот у тебя-то фамилия как раз еврейская – Барбарчук, да и внешность далеко не русская!

– У меня дед служил в царской армии, офицером был! – кричала в оправдание знаменитость, крепко держа Полину за руку.

– Да ладно, верю, – смеялась Полина.

Потом она, не дожидаясь конца, тихонько сбежала в свой номер – подальше от всех знаменитостей. Она сюда работать приехала, и настроение пока было только рабочим, да к тому же безрадостным. Даже по Переделкам она ни разу не прогулялась. Зато ее соседки ничего не упускали: одна всю ночь наслаждалась природой, другая забралась в постель к очередному писателю…

Наутро семинаристы продолжили обсуждение творчества друг друга. Полина принимала активное участие, хотя никак не могла скрыть своего кислого настроения. К трем часам дня писатели собрались в зале, чтобы объявить результаты работы прошедших семинаров. Полина знала: здесь, на всероссийском совещании, разговор короток, здесь и в Союз писателей могут принять сразу, если сочтут нужным. Или не принять…

Из всех, приехавших в Москву, писателями в те дни были названы лишь тринадцать человек. И Полина – в том числе… Чуть сердце не разорвалось, когда руководитель ее семинара очень доброжелательно объявил, что из прозаиков Полина более других созрела как писатель. Зря, значит, она мучилась, думала, что только покритикуют рассказы и забудут про нее. Пришлась, пришлась она все-таки здесь ко двору! Не зря жизнь на сочинительство – всю личную – истратила… И даже молодому Барбецу, невзирая на фамилию, писатели дали свою рекомендацию.

Вечером, во всеобщем, повальном застолье, Полина светилась радостью. Ее поздравляли, она поздравляла… Вся Северная Россия была здесь. Скоро за столом Полины, где сидели поэтессы из Архангельска, Вологды, Ярославля, собрались все руководители их семинаров. Полине писатели по очереди шептали ободряющие и восхищенные слова, так же и ее соседкам, чокались и пили с ними за здоровье, за талант… Полина была всем благодарна и всех в этот вечер любила. В сорок лет, положив почти четверть жизни на сочинительство, она стала писателем! Конечно, в ее жизни это признание мало что изменит, но давняя мечта и, можно сказать, цель ее жизни нежданно-негаданно осуществились!

Утром их отвезли назад, в Москву, где они заполнили все необходимые анкеты и заявления. Полина провозилась дольше всех – она к этому не была готова – и, когда оглянулась, никого вокруг нее уже не было. Стоял только пьяный Барбарчук и как-то странно смотрел на нее.

– Сбежала от меня… – припомнил он их предпоследний вечер. – Рассказики слабенькие… Написаны никудышно… Зато человек хороший. – охарактеризовал он Полину и пошел, шатаясь, допивать.

"На себя посмотри!" – хотела крикнуть ему Полина, но тут же простила его и, расставшись с всклоченным писателем, кинулась на вокзал: билеты она заранее не заказала, а надо было обязательно сегодня уехать – знакомых, точнее, их адресов в Москве, у Полины с собой не было, ночевать ей было негде – только на вокзале, ведь маститые писатели, устав от молодежи, все давно разъехались по домам…

***

Билетов на поезд в кассе не оказалось. Никаких. Как будто вся Москва ехала в том же направлении и в тот же день, что и Полина. Она было пригорюнилась, а потом стала ждать отправления поезда на Ярославль. На нем должна была уехать двадцатилетняя девочка, с которой Полина три дня прожила в одном номере.

Вскоре она, действительно, увидела Лену, в обнимку… с красавцем Барбецом, который пришел ее проводить. Парочка смотрелась очень привлекательно: северянка и южанин, хотя они значительно различались по социальному положению и воспитанию – это Полина за три дня общения с ними успела понять. Но их объединяла молодость… Значит, не зря они вместе гуляли до утра по Переделкам.

– Лена! – окликнула счастливую девушку Полина. – Понимаешь, я осталась без билета, ночевать негде, нет ни одного адреса в Москве, ни одного телефона… – она тараторила, потому что поезд уже должен был отправляться. – Ты ничьих адресов, случайно, не записывала?

Лена так же торопливо (она уже опаздывала на посадку) нацарапала ей адрес новоиспеченной московской писательницы украинского происхождения – той, что так любила на семинаре всех писателей:

– Езжай к Светке, она приглашала в гости, она примет!

Барбец торжественно поклялся Лене, что доставит Полину до Светки, и побежал проводить ее на посадку. Полина осталась его дожидаться, не стала мешать молодежи. Теперь-то она не пропадет. Теперь, она чувствовала, начиналось ее новое приключение.

Барбец, посадив Лену, вернулся к Полине.

– Знаешь, что? – сказал он, взглянув на бумажку с адресом. – До Светки ехать очень далеко. Давай, я отведу тебя в общагу литинститута? Там переночуешь, место найдем.

С Барбецом Полина могла идти хоть на край света, и от него это не ускользнуло. Он был таким красивым парнем, что у Полины вдруг ноги начали подгибаться от слабости. Раньше она его почти не замечала – не до того было, она работала. А тут расслабилась…

Вскоре они приехали в общежитие. Барбец привел ее в одну из комнат, где царили запустение и страшный беспорядок: здесь не мыли и не прибирали никогда. Кровать была одна, на ней сидела, забравшись с ногами, красивая черноволосая девушка со страдальческим лицом; еще одна сидела у неприбранного стола.

– Ася, прими гостя, у тебя, я знаю, есть место, – попросил девушку Барбец.

– Пусть остается, – бесцветно ответила Ася.

Полина разделась и уселась на свободный стул.

– Ну, как твои дела? – спросила Барбеца Асина подруга.

– Приняли, – расцвел улыбкой Барбец, – поздравьте, перед вами стоит член Союза писателей России. Полину тоже приняли, в числе первых.

– Здорово! А вы откуда? – заинтересовалась подружка Полиной. – Давно пишете, что?

Полина ответила. Потом послала Барбеца за бутылкой вина и закуской – отметить знакомство. Барбец с готовностью отправился в магазин.

Полина сама была любознательной, и стала расспрашивать девушек, точнее, Асину подругу, а та – ее. Сама Ася сидела на кровати покачиваясь и как бы отсутствуя. Время от времени она морщилась и со страдальческой миной запускала руку в необъятные серые, застиранные штаны, которые были на ней. Кровать ее была в беспорядке, пол сто лет не метен, занавески на окне были такого цвета, что Полине захотелось прямо сейчас же содрать их и пойти постирать. "Странная она какая-то", – подумала Полина про Асю, которая все так же отсутствовала на своей кровати.

Вскоре пришел Барбец с закуской и вином. Все придвинулись к столу.

– Мне пить вообще-то нельзя, – ожила Ася.

"Не хочет, наверно, спиртное с наркотиком мешать", – подумала Полина.

Бутылку, не очень активно, вместе распили "за знакомство". Ася тоже в стороне не осталась, а под конец, когда Барбец и ее подруга исчезли, даже разохотилась.

– Ася, расскажи о себе, – попросила Полина – надо было как-то коротать время до сна. – как ты поступила в литературный институт, на каком отделении учишься, откуда сюда приехала?

В том, что она приехала откуда-то издалека, Полина не сомневалась. Думала, что с Волги, – видно, что татарочка, а оказалось – из Питера.

Начав рассказ о себе, Ася заговорила, а точнее, затараторила без всякого выражения, монотонно, глядя в стену прямо перед собой и изредка подозрительно кося на Полину черным глазом, как бы говоря: "Я рассказываю, что тебе еще от меня надо?" – и как бы оценивая производимое впечатление:

– Мои родители очень известные… Я участвовала в литературном конкурсе, победила… Убежала от них сюда… Меня приняли, а теперь выгоняют, выселяют из общежития… Но я восстановлюсь… Я учебу забросила… Засыпаю в три часа ночи, просыпаюсь тоже в три – дня… Здесь половина таких… Парень меня бросил, но пусть он не думает… Я не мастурбирую, – как бы оправдывалась она перед Полиной. – Проживу и без него… Один тут тоже нарисовался… Ему надо минет, а я не хочу, я не такая… Он меня обвинил… – Ася была так откровенна, что Полине было даже страшно. – Лучше уж одной… Но я не мастурбирую! Я стану настоящей писательницей… Лучше, чем Татьяна Толстая… Почитать что-нибудь?.. Она жила на краю маленького городка где цвели тополя и пух их носился по переулкам и поднебесью…

Полина слушала историю Аси и трагическую историю ее героини, которую она читала наизусть, взахлеб, так быстро, что Полина с трудом улавливала смысл. Она понимала, что написано, действительно, очень талантливо, что у девчонки – ей только девятнадцать лет – все впереди, и даже завидовала ей, что она начала как раз с того, с чего и ей бы надо было начать в свои семнадцать, а не учиться в ненавистном техническом вузе и тратить на это свою жизнь… Полина почувствовала себя старой и ничего не значащей. У этой все впереди, а Полина приползла к заветной цели к своим сорока, когда уже устала, а у нее еще и книги изданной ни одной нет… А эту девчонку будут везде публиковать и примут в Союз писателей буквально за какую-нибудь ученическую работу… Ее примут авансом за талант, дадут возможность публиковаться, потому что она тут, в Москве. Полину приняли, как она сама считала (хоть и не догадывались об этом), в награду за многолетние страдания и корпение над черновиками и над машинкой… А талантливы в России слишком многие.

Вдруг Ася вскочила: "Я сейчас", – и выбежала из комнаты. Полина осталась одна. "Дерганая какая-то… Явно наркоманка. Вряд ли у нее есть будущее… Зачем Барбец меня сюда притащил? Безответственный какой-то… И пропал, не назвав адреса. А мне тут с ней ночевать, один на один…" Полина увидела на столе длинный кухонный нож и быстро задвинула его под журналы. "Господи, пронеси…" Но деваться ей было все равно некуда.

Ася вернулась с плиткой белого шоколада.

– Попробуй.

Полине было противно брать из ее рук, но она попробовала.

– Вкусно.

– Ну что, давай тогда спать. У меня есть матрас, я на полу лягу.

Ася вытащила из-под кровати матрас и бросила его посреди грязного пола, на него швырнула ватное одеяло с кровати.

– Ложись на кровать.

– Хорошо.

Полина разделась и улеглась на жесткую кровать, под грязное покрывало. Ася выключила свет и бросилась, в чем была, на матрас, забилась под одеяло. Было часов десять вечера – еще не поздно, Полине спать не хотелось. Она лежала с закрытыми глазами, и вдруг услышала какое-то бормотание, быстрое и бессвязное, с невнятными резкими вскриками… Через некоторое время Ася сорвалась с места и, открыв дверь, выскользнула наружу. Вскоре она так же тихонько вернулась. Полина услышала, как на матрасе завозились, зашептали – то низким, то высоким голосом, заохали, завздыхали; вот расстегнулась молния, щелкнула резинка… «Боже, да она мужика с собой привела, – ужаснулась Полина. – Ну, кошка драная, не может без этого ни ночи, недаром говорила, что о ней тут слава по общаге идет… Всю общагу, может быть, обслуживает…» Полина стала прислушиваться. На матрасе все так же охали, шептали и вздыхали на все лады; вот Ася забилась в вожделенном экстазе, застонала – ясно, под носом у Полины совершался непредусмотренный половой акт…

Вдруг в дверь постучали, и на матрасе все замерло.

– Кто там? – совершенно трезвым голосом спросила Ася.

– Ась, иди, у меня картошка осталась, я тебя хоть покормлю, – произнес девичий голос из-за двери.

Ася, не так давно закусившая вместе с Полиной, сорвалась с матраса и исчезла в коридоре. В комнате стало тихо. "А где мужик?" Полина прислушалась: никакого мужика не было. Привстала, посмотрела на матрас… Только скомканное одеяло. "Значит, она сама с собой мастурбацией занималась… И так каждую ночь, а то и день? Боже, какое похотливое создание… Бедняга. С Кирюшкой бы их свести", – вспомнила вдруг она.

Вскоре Ася вернулась, легла на свое место, и все началось сначала. Она разговаривала сама с собой, точнее, с пространством – что-то требовала от кого-то, просила ответить: "Что такое гомосексуализм? Что такое гомосексуализм? Что такое гомосексуализм?" – на все лады, быстро-быстро повторяла она, с разными интонациями, ударениями на разных словах – каждый раз на новых; то понижая, то повышая до вскрика голос – как будто актер, тренирующий выразительность речи. "Она, что, думает, темнота – это стена? Что – я легла и сразу обрубилась, не слышу ее? Или ей на меня наплевать? А если она про меня вдруг вспомнит?.. Эксцентричная особа, такая что угодно может отмочить…" – Полина вспомнила про длинный нож, который она так малодушно припрятала. Лучше б она его вообще выбросила… Но больше всего Полину настораживало, что Ася не постоянно была в трансе, это ее состояние не было естественным – она как бы прикидывалась… Полина сжалась под покрывалом, сон не шел: она боялась…

Ася была верна себе – она тоже не спала: вскакивала, шуршала шоколадной оберткой, чавкала, ложилась и снова заводила пластинку про свой гомосексуализм.

Полина крепилась долго, но все же сон ее сморил. Она уснула, и ей приснилось, что она быстро одевается, подхватывает сумку с рукописями и улепетывает из этой жуткой комнаты, с ее безответственной хозяйкой… А Ася, заслышав сопение гостьи, тут же, как ни в чем не бывало, встала с матраса и вытащила из-под стопки журналов длинный кухонный нож… У нее были свои соображения о своем будущем. Ей казалось, что будет вполне справедливо, если одним писателем в Союзе будет не больше, а меньше. Тогда в нем найдется место и для нее, Аси, такой бесспорно талантливой и гениальной!.. Она быстро занесла нож над кроватью и, резко опустив его, с силой дернула на себя… Потом улеглась на матрас и снова забилась в своем собственном, не подаренном никем оргазме. Дергалось и тело на кровати…

Уснула Ася, как и обещала Полине, только в три часа, под утро.

1996