Текст книги "Головоломка из пяти этажей (СИ)"

Автор книги: Андрей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

   От нетерпения у Контагина аж дрожали руки, как с похмелья. Он сунул ключ в один из замков: пытался крутить, дергать, шептать матерные заклятия, но лишь разочарованно покачал головой. Попробовал проделать то же самое с другим замком и... даже не понадобилось прилагать усилий. Два громких щелчка – и душка замка распахнулась, как бы разинув железную челюсть.

   – О, языческие боги! Неужто вы мне помогаете? – Первый раз в жизни помолился Зомби и потом уже менее благоговейно обратился к пауку: – Ну как, Аристарх Вениаминович? Прорвемся наверх или нет? Как думаешь? И не надо глядеть на меня такими восхищенными глазами. Знаю, что я герой.

   – Между прочим, у некоторых пауков по восемь глаз, – подсказал Косинов.

   – Ого! Круче, чем у Шестиглазого!

   Часть цепей распуталась и, издавая гремучий лязг, безвольно повисла вдоль косяков дубовой двери. Теперь они походили на дохлых змей, которых перекинули через крючки на стене. Змеи больше не извивались и не представляли опасности. Другие цепи все еще крест накрест преграждали вход, обнимая, как защитные талисманы, два уцелевших замка.

   – Да-а... – Квашников многозначительно покачал головой, не понимая, стоит ли так уж радоваться этому событию. Но добавил с пристрастием: – В текущем раунде победа присуждается знатокам... А интересно, в десятой квартире до сих пор гулянка? Или как?

   Косинов, стоявший ближе всех, приложил ухо к соответствующей двери и долго сканировал слухом пространство не доступное взору. Потом оторвался, изумленно покачал головой и развел руками:

   – Опять песни всякие поют, да речи толкают! Только ничего не разобрать... я в полном осадке: неужели можно беспросветно гудеть целыми сутками, даже не прерываясь на сон?

   – Может, они там в две смены бухают, – на полном серьезе произнес Иваноид. – Постучи еще раз. А вдруг?

   Косинов пускал в ход и кулаки, и ботинки, в результате чего упрямая дверь дрожала, звенела, болезненно ухала, но желанный результат отсутствовал. Изнутри никто так и не отозвался. Загадочные хозяева и их неведомые гости, похоже, умели слушать только самих себя, а слышать – не умели вовсе.

   – Ладно, пойдем к себе, на первый этаж. Хоть пожрем чего-нибудь...

   С этими нехитрыми, но своевременно-полезными словами Косинов принялся спускаться по ступенькам – лениво, удрученно, совершено никуда не торопясь. Тут он замер, слегка изменился в лице и резко выставил руку вперед, указывая на стену внизу.

   – Парни, радуйтесь, нам послание.

   Знакомая картина: на стене висел приколотый медицинским шприцом листок с рукописным текстом. Все трое остановились, не решаясь подходить ближе и даже еще не осознавая, что являлось причиной их остановки. Вслух, разумеется, никто не признался, но то был банальный страх – страх суеверный, отчасти даже детский, с явной мистической окраской. Это уже началась не просто игра. С ними явно КТО-ТО заигрался, вышел за пределы разумного и допустимого. Если поначалу все происходящее еще пытались воспринимать как злой нелепый розыгрыш, то теперь...

   – Так! – Квашников, как проповедник, выставил обе руки вперед. – Думаем логически: когда мы поднимались, записки еще не было – это факт. Вывод: тот, кто ее прикрепил, вышел откуда угодно, только не из десятой, одиннадцатой или двенадцатой квартиры. Отсюда еще один вывод: морячок и представители пьяного загула, кто бы они там ни были, из подозреваемых исключаются. Логично?

   – Слово «логично» в стенах этого дома звучит как брань! – отрезал Контагин.

   – Ладно, – Косинов вздохнул, – если не я, то кто?

   С этой репликой, изреченной одним нетрезвым древним философом, он подошел к стене, взял листок, брезгливо швырнул в сторону шприц и на одном дыхании принялся читать:

   "И подняли мыши вой:

   "Где найти нам ключ второй?

   Что поджечь, кого ограбить?

   Чтобы цепи те ослабить..."

   Выпал им тернистый путь,

   Где ни лечь, ни отдохнуть,

   Среди сумрачных небес,

   Через весь железный лес.

   Как пройти туда? Направо,

   А потом еще направо,

   Поразмыслив, снова вправо,

   И последний раз направо...

   Тут бы надо отдохнуть

   Да налево повернуть.

   Если не совсем дурак,

   Там узришь зеленый флаг.

   Здесь мышата поблуждают

   Поскулят да постенают,

   И найдут пустынный вид,

   Где упал метеорит.

   Ведь не будет путь пройден,

   Пока Шторм не завершен".

   – Аплодировать можно сидя, вставать необязательно. – Косинов прислонился к стене и сознательно долбанулся об нее затылком: наверное, таким способом хотел дать взбучку обленившимся мыслям. – По-моему, наш загадочный Сочинитель несет уже неприкрытую белиберду. Вы заметили, как подсел его литературный талант – четыре рифмы на одно слово! Какой, к чертям, «железный лес»? Где он, этот лес? Какое еще «падение метеорита»? Мне даже в голову ничего не лезет... никаких ассоциаций... никаких догадок...

   – Это у тебя от голода! – Контагин вычурно, по-барски похлопал товарища по плечу. – Пойдем, пожрем чего-нибудь.

   Квартира N1, которая являлась здесь неким коммунальным оазисом, поджидала своих хозяев блеском паркета, сиянием люстр и аппетитными запахами, веющими со стола. Чуда не произошло, и количества еды, как на скатерти самобранке, ни убавилось ни прибавилось. Но даже того, что оставалось, с лихвой хватило бы на пару дней... если не обжираться, конечно.

   – Плов хочу! – выкрикнул Контагин так громко, словно призывал всех в атаку на стол. – Кто-нибудь еще будет плов?

   Квашников поморщился от приступа брезгливости:

   – Зомби! Нечисть ты самая нечистая! Как ты можешь думать о пище тленной, когда на кону наша судьба?! Тьфу на тебя!

   Контагин и впрямь своими действиями вызывал назойливое чувство отвращения. Он наложил себе полную тарелку остывшего плова и жадно принялся запихивать его ложкой в рот, утрамбовывая его там, просыпая мимо, чавкая и демонстративно мыча от удовольствия. Словно решил поиздеваться и поиграть на нотах раздражения. Как бы там ни было, а колбасно-салатные запахи вызвали самые древние и самые примитивные инстинкты. Так что через минуту уже все трое за обе щеки и с нескрываемой страстью поглощали трапезу – соленья и сладости вперемешку, восторгаясь немой симфонией вкусов.

   Косинов надкусил салями и задумался:

   – Код! Кто-нибудь помнит код от подъезда?

   – Откуда? Ты ведь его открывал. – Квашников посчитал вопрос настолько пустяковым, что даже не соизволил оторваться от аппетитного куска селедки или хотя бы поднять глаза на собеседника.

   – Именно поэтому я сообщаю вам его еще раз: 8274119.

   – Обалдеть, какое большое и красивое число...

   – Я оценил твою иронию, Иваноид. Послушайте код внимательно и по слогам: 8-2-7-4-11-9. Теперь молча дивимся совпадениям: последовательность цифр – это последовательность номеров квартир. N8 – квартира с клоуном, N2 – где девчонка, N7 – бабушка, N4 – инвалид Гаврилов, N11 – моряк, N9 – профессор Чичиков. Что у нас по этому поводу говорит теория вероятностей?

   Квашников жевал все медленней, хмурил брови, потом вытер руки о девственно-чистые салфетки, любезно приготовленные кем-то Неизвестным:

   – Ну, допустим, впечатляет. Какой из этого вывод?

   – Если в коде дверного замка больше нет цифр, то кроме вышеназванных персонажей в пятиэтажке никто не живет.

   Тут Зомби подал свой загробный голос изо рта, набитого пловом:

   – Послушайте, смертные, а как же алкаши из десятой квартиры?

   – Думаю, их тоже нет, – крайне неуверенно предположил Косинов.

   – Круто! Призраки там песни распевают, что ли?

   Косинов вдруг понял, что наелся, и даже с легким отвращением посмотрел на оставшуюся трапезу. Ее соблазны уже не манили. Десять минут назад самое возвышенное из человеческих чувств – чувство праведного голода, теперь казалось обычной животной страстью, которую утолили банально наполнив желудок всякой всячиной.

   – Сам ты призрак, Зомби. Может, магнитофон включили или любую другую звукозапись... Ну вы, парни, подумайте башкой: разве можно гудеть целыми сутками и без остановки?

   Квашников тоже почувствовал себя вполне сытым, поднялся из-за стола и подошел к закрытому окну, прислушиваясь:

   – На улице до сих пор ураган, дождь льет... Как там в стихах: «но не будет путь пройден, пока Шторм не завершен». Наш таинственный Сочинитель, случайно, не Властелин погоды? Ну так, между делом... Помогите мне выставить раму окна.

   – Надеешься...

   – Просто помогите!

   Обе рамы были деревянными, поэтому с ними совладали играючи. Непогода внешнего мира шумами и запредельным воем ворвалась в квартиру. Где-то на небе гремели взрывы – то боги разных слоев атмосферы устроили разборки. Сталкивались между собою целые армии туч. Небо трещало по частям, а в местах разломов образовывались яркие зигзаги, которые жители нижних миров называли молниями. Вой стоял такой, будто весь небосвод хотели сдвинуть с места для каких-нибудь ремонтных работ. Атланты едва-едва удерживали его на своих плечах, покачиваясь и издавая крики ветров. В результате всего этого безобразия сверху лились потоки воды, именуемые либеральным словом «дождь».

   Сумбурными движениями Квашников отодвинул в сторону стол, стулья, разбежался и со всей дури ударил ногой по ставням. Потом еще удар, еще... Косинов и Контагин, узрев в безумном поведении товарища призрачную надежду, принялись помогать. Толкали ставни ногами, руками, с разбегу и с места. Кричали и проклинали землю, на которой был построен этот дом. Но мертвое железо лишь отзывалось недовольным гулом. Стояло нерушимо, как печать самой Вечности. Потом пошли еще дальше: взяли все втроем одну из кроватей и принялись долбить ею по непоколебимой преграде. В разные стороны полетело множество щепок, спинка кровати развалилась сразу, основание выдержало аж шесть ударов и треснуло пополам.

   – Бестолку все! Вставляем назад рамы, иначе от грохота с ума сойдем! – отдышавшись, произнес Квашников и чуть позже уныло спросил: – А чего именно мою кровать-то схватили?

   Большое количество разбросанных по полу щепок не добавляло комфортабельности в люксовое убранство квартиры, но эта проблема была второстепенной даже после других второстепенных проблем. Лакированный паркет так же играючи отражал искусственный свет люстры, как вчера и вечность назад. Его все происходящее тем более не касалось, ему лишь бы пыли не было... Контагин маячил из угла в угол, взлохмачивая копну своих волос и постоянно думал, думал...

   – Послушайте, смертные, вот какая идея! А если в том подземном ходе разворошить кладку кирпичей и прокопать выход наружу. Это долго, я согласен...

   Как бы ни был неуместен смех в сложившихся обстоятельствах, но Квашников расхохотался – в его голосе присутствовала и злоба, и обида вперемешку с горьким привкусом иронии. Он развалился на сломанной кровати, распластав руки в разные стороны:

   – Зомби, ты гений экстравагантных теорий! Представляю, как ты ложками и вилками будешь копать мерзлую глину. Более того, фундамент здания по периметру уходит вглубь метра на два. На то, о чем ты говоришь, уйдут месяцы. А у нас жратвы на сутки осталось.

   – Пинзаданза! Смертный прав! – Контагин вновь принялся слоняться по комнате, тщетно теребя волосы и живущие под ними ленивые мысли. – Тогда послушайте вот что: нужный нам ключ (а может, и оба) находится либо в квартире N5, либо N6, на втором этаже. Почему я так уверенно об этом говорю – это последние две квартиры, в которых мы еще не были и понятия не имеем, что за их дверями. Надо взять, расшатать кирпич, как в прошлый раз, да проникнуть внутрь. Уж для этого-то месяцы, надеюсь, не понадобятся. И плевать как на стихи, так и на их Сочинителя!

   Косинов впервые встрял в диалог:

   – Самая здравая идея, кстати, – и от усталости зевнул.

   Квашников принял сидячее положение, похлопал сам себя по щекам, мол: «соберись, не раскисай!», и выразил согласие с общим мнением:

   – Да просто ничего другого не остается. Мудрена мать, где там наши полудохлые напильники?

   Оказавшись на втором этаже, Контагин, как автор идеи, назначил себя и ее исполнителем. Бодрячком и присвистывая, он принялся снимать слой штукатурки недалеко от того места, где располагался дверной замок пятой квартиры. Возникла знакомая пыль, которая клубилась в воздухе, навязчиво лезла в глаза и ноздри, эмпирически доказывая свое существование в этом мире. Свист внезапно прекратился, и Зомби как-то встревожено глянул на остальных. Потом подошел к квартире N6, проделывая там такие же пассы руками, чихая от пыли и сквернословя.

   – Смертные, дело худо...

   – Ну! – Квашников уже готов был выхватить напильники и сам взяться за работу.

   – Здесь нет кирпичей, и эти стены не взломаешь.

   Под слоем отвалившейся штукатурки показался лист железа, о его толщине можно было только догадываться. Длина и ширина также не указаны. Легкий терракотовый налет ржавчины казался сейчас самым унылым цветом во вселенной. Квашников постучал напильником по оголенной стене и сам не понял, для чего он это делает. Железо как железо. Непробиваемо. Несгораемо. По кирпичам неразбираемо.

   – Но... зачем? Какой смысл? Везде ведь обыкновенная кирпичная кладка.

   В диспут вмешался Косинов, изображая специалиста по нелогичным ситуациям:

   – Думаю, парни, дело еще хуже, чем нам казалось. Это не секретный объект. Это не общежитие для семей военных. И это не начало незаконченной стройки города, как мы думали раньше... – Косинов тяжко-тяжко вздохнул и посмотрел каждому в глаза. – Здание, в котором мы находимся, было изначально спроектировано и построено как ловушка, описанная в стихах Сочинителя. Нам сейчас негласно дают понять, что нет иного способа выбраться отсюда, как следовать этим стихам. Давайте, я еще раз прочитаю это придурковатое творение, и мы вместе подумаем, за что в нем можно зацепиться:

   "И подняли мыши вой:

   "Где найти нам ключ второй?

   Что поджечь, кого ограбить?

   Чтобы цепи те ослабить..."

   Выпал им тернистый путь,

   Где ни лечь, ни отдохнуть,

   Среди сумрачных небес,

   Через весь железный лес.

   Как пройти туда? Направо,

   А потом еще направо,

   Поразмыслив, снова вправо,

   И последний раз направо...

   Тут бы надо отдохнуть

   Да налево повернуть.

   Если не совсем дурак,

   Там узришь зеленый флаг.

   Здесь мышата поблуждают

   Поскулят да постенают,

   И найдут пустынный вид,

   Где упал метеорит.

   Ведь не будет путь пройден,

   Пока Шторм не завершен".

   Квашников и не собирался размышлять над бредятиной чьего-то зараженного ума, он схватился за голову и завыл от бессилия и злобы:

   – Лядь! Кто мне скажет, в какую же Задницу мы с вами попали?! И где Вундер, собака? За это время он уже раз десять успел бы смотаться до города и обратно.

   – Меня угнетает другое, – как бы в пространство тихо произнес Косинов, – почему он сразу не открыл нам дверь? Ведь у него был листок с кодом!

   ###___десятый_осколок_мозаики___###

   Квашников шел по пыльной сельской дороге, соглашаясь с той радостной мыслью, что здесь даже и пыль приятно вдыхать в себя – она какая-то особенная, с примесью степных ветров и запахом цветочных ароматов, совсем не такая как в городе. Солнце стеснительно выглядывало из-за огромного облака, хватаясь за него золотистой лапой: выглянет и тут же исчезнет, выглянет и исчезнет. Солнце как бы играло в прятки, показывая всем свой палящий краешек, и понимая, что если оно обнажится полностью, от сияния и красоты на него попросту невозможно будет смотреть. Главное небесное светило перебирало облака, как капризная женщина перебирает в гардеробе наряды: «это мне не подходит, это меня полнит, это слишком старит». Так и солнце, перескакивая с облака на облако, все никак не могло подобрать лучшее из имеющихся в наличии.

   Квашников свернул на знакомую улицу, и в душе у него защемило слащаво-горькое чувство ностальгии. Здесь, в этих дивных местах, прошла чуть ли не половина его детства. Вон там стоит дом Ситниковых с вечно обшарпанными кирпичными стенами, густым малинником и прогнившей от сырого времени городьбой. Кое-где городьба уже еле держалась на своих деревянных ногах: вот-вот рухнет от старости. Димки Ситникова, с которым вместе купались и ловили по озерам карасей, здесь уже давно не было – уехал в Москву за новыми впечатлениями да за длинным рублем. Сейчас живут другие люди, бесхозные какие-то... все запущено. Дальше по курсу дом Кривагиных – слева, и Ольховских – справа. И в том, и в другом когда-то проживали его подруги детства, Елена (Ленуся) и Татьяна (Таська). И где они теперь? Зайти к родителям, спросить?.. Нет. Прошлое – в прошлом. Вон там, чуть дальше, неизменная в веках хижина бабы Нюры – на полноценный дом сие ветхое покосившееся жилище ну никак не тянет. Ни по квадратным метрам, ни по архитектурному дизайну.

   Краски сельской идиллии – местами пестрые, местами приглушенные утренним маревом, простирались от левого горизонта к горизонту правому. С одной стороны лежало и ворочалось неровными холмами почти бескрайнее поле: там фермы, пасека, мелкие озера и река, капризно меняющая свое направление. С другой стороны несколько лесных массивов настоящим взрывом зелени дополняли болезненную желтизну полей. Серая линия горизонта была нарисована простым карандашом, да так небрежно, что даже острый глаз вряд ли различал, где кончаются владения земли и где начинаются просторы неба. Деревня являлась каким-никаким, а все же строением цивилизации. Да, строением робким, отчасти небрежным, выполненным так, чтобы не вызывать у людей высокомерие над окружающей природой. Почти все дома утопали в дико растущей зелени, об асфальтированных дорогах здесь слышали только из сказок про городскую жизнь. У неискушенного романтика могло возникнуть чувство, что эти дома вообще не были никогда построены – они просто выросли из земли, как трава, кустарники и все прочее. Деревня и ее скромная пасторальная жизнь как нельзя удачней вписывалась своими формами и в ландшафт, и в местную цветовую палитру, и в своеобразный здравый смысл, который здесь диктует только одно божество – природа.

   Запах силоса и навоза, что пытался развеивать степной ветерок, а в итоге распространял его еще больше и гуще, у жителей города чаще всего вызывает легкое отвращение. Квашников же вдыхал этот запах всей грудью, даже огорчаясь, что его собственный парфюм мешает ощутить наслаждение в полной мере. Неожиданно залаяла собака соседей Ненашевых, и тотчас на другой стороне деревни закодированным лаем ей отозвались пару других собак, мол: «сигнал тревоги принят».

   – Барбос! Ты чего, меня не узнал? Это же я, Иван!

   Барбос виновато опустил глаза, выставил вперед мохнатые черные лапы и завилял хвостом. У всех собак в деревне по определению могла быть только одна порода – дворняги. Дворняги-плебеи, дворняги зажиточного класса, элитные дворняги, а вот у самого председателя, Сморовского Даниила Петровича, в доме жила настоящая королевская дворняга. Она была рыжая, с белым галстуком на шерсти и такими же белыми лапами. Во как.

   В одном из сараев буднично замычала корова, и тут уже не поймешь: на коровьем языке возглас ли это приветствия, реплика ли разочарования или просто ленивый крик в пустоту. Дорогу пересекла мать-гусыня с десятком маленьких гусят. Все они крякали в разноголосье, оживленно обсуждая какую-то острую тему, и передвигались медленно, неторопливо, вразвалочку. Потом гусыня нашла залежи энергетических ресурсов, коими оказался небольшой травяной островок, и принялась их щипать. Ее детеныши, не долго думая, стали неумело копировать движения матери. В данный момент солнце щедро согревало их перья, и большей радости в гусином мире, наверное, не могло существовать в принципе.

   Ну вот и дом деда, Василия Петровича Квашникова. Наконец-то! Побеленный забор стоял как новенький, дед освежает его специальными белилами каждый год, причем, пунктуально в один и тот же день. Покосившаяся ветла у калитки – символ детства, ни больше ни меньше. Густой малинник, в котором маленький Ванечка играл в прятки с соседскими ребятишками, казалось, совсем неподвластен времени. Кусты такие же пышные и агрессивно-колючие, как десять лет назад. Квашников помнил, как терпеливо в июле месяце он ждал – когда же созреет самая первая ягода, заранее замечал ее, раньше других покрасневшую, холил и лелеял, вставал каждое утро, чтобы узнать насколько она поспела. И когда приходила пора срывать эту первую в году малинину – на душе наступал настоящий праздник. Он ее пережевывал долго-долго, выжимая из ритуальной трапезы все капли вкуса. Дальше быстро поспевали другие ягоды, но к ним уже не было столь пристального интереса.

   Все это происходило давным-давно, сотни тысяч минут назад... А сейчас Квашников робко отворил скрипучую калитку и осторожно, почти крадучись, словно незаконно проник за чужую ограду, направился по деревянному настилу к двери дома. Кстати, о деревянных настилах: в весеннюю и летнюю распутицу они здесь были просто жизненно необходимы, иначе в грязи можно потонуть... ну, не по колено, конечно, это литературная гипербола, но измазанные вконец обувь и штаны – событие гарантированное. Иваноид несколько раз нажал кнопку звонка, превратившись в единую ипостась ожидания. Этот момент был волнующим с детства и не потерял своих чар до сих пор, когда дед с палочкой в руках открывает дверь, радуется и восклицает: «А! Ванечка приехал! Вот молодец какой!»

   – А! Ванечка приехал... – Дед появился все с той же старой палочкой, опираясь на нее при каждом шаге, голос его казался уставшим, улыбка – измученной. – Ну, проходи... Молодец, что навестил.

   Василий Петрович медленно развернулся и поковылял в дом, а оттуда пахло какими-то деревенскими вкусностями.

   – Дед! Ты как-то неважно выглядишь, уж не заболел ли часом?

   – Так мне ж, внучек, за восемьдесят лет... забыл, что ли? Найди мне, кто в такие годы хорошо выглядит и не болеет. Сейчас я тебя накормлю чем-нибудь, к столу садись.

   С тех пор, как бабушка умерла, Василий Петрович готовил и убирался сам, да и вообще – все хозяйство теперь только на нем. Небольшое, правда: несколько кур да малина со смородиной. Родители Иваноида неоднократно предлагали ему переехать к ним в город, но у старика всю жизнь одна отговорка: «пока на своих ногах держусь, никуда отсюда не поеду». Соседка баба Нюра, дай Бог ей здоровья, иногда заглянет да чего-нибудь поможет по дому. Квашников прошел в свою бывшую детскую комнату и печально оглянулся: на столе стоит портрет бабушки в деревянной рамке и в том же положении, старый ковер советских времен, как и прежде, криво висит на стене, кровать с периной из куриного пуха... словом, все как и вечность назад. Ах, да! Не хватало, впрочем, целого вороха детских игрушек: машинок, самолетиков, разных конструкторов и его любимой железной дороги. И зачем все выкинули? Играть бы выпускник средней школы Квашников, разумеется, не стал, но хоть взглянуть... одним глазком в детство...

   – Ванечка! Иди, тут каша гречневая, грибочки в сметане, молока сейчас налью...

   – Спасибо, дед! Ты у меня настоящий дед!

   Василий Петрович заботливо накрыл стол с выцветшей синей клеенкой, а сам присел неподалеку в углу, обхватив обеими руками неразлучную трость. В таком положении он всегда напоминал маститого, умудренного летами старца, который в конце жизненного пути смотрит сквозь суету окружающих людей, сквозь стены и преграды, и размышляет о некой сакральной тайне всего мироздания, что на протяжении целых восьми десятилетий сокрыта от ума любого их смертных. Бороду Василий Петрович не носил из принципа – думал, она есть удел совсем уж дряхлых старичков, не способных следить за собою. Но время уже поставило свою роспись на его лице в виде многочисленных морщин да огрубелой кожи, редкие седые волосы также не обладали омолаживающим эффектом. И с этим, увы, ничего не поделаешь.

   – Угощайся, Ванечка... Молодец, что навестил меня.

   Как только Квашников уселся за стол, как демоны голода тут же принялись скрести по душе, требуя пищи. Странно, еще пять минут назад он чувствовал себя вполне сытым. Как в далеком детстве, он вылил часть молока прямо в кашу (кто его сейчас видит?) и принялся уплетать все за обе щеки. Самость зрелого амбициозного юноши вмиг выродилась в непосредственность шестилетнего ребенка.

   – Представляешь, дед, какие странные вещи мне привиделись? Будто идем мы с друзьями, а по среди леса возвышается пятиэтажный дом. Представляешь? Кругом лес, и пятиэтажка стоит! Да так похоже все! – Иваноид с диким аппетитом пережевывал кашу, по ходу дела отсылая в рот по одному грибу, измазанному в сметане. – Короче. Зашли внутрь, а назад никак! Во приключения! И начали мы мотаться по всем этажам, то ломик искали, то всякие дурацкие загадки отгадывали...

   Василий Петрович загадочно вздохнул, его трость пошатнулась под тяжестью двух ладоней:

   – Да, внучек, какой только чертовщины не приснится и не привидится... А ты ешь, ешь! Если надо, еще грибочков положу.

   Квашников что-то промычал и потянулся за очередным куском хлеба:

   – Помнишь, дед, ты мне маленькому сказки сочинял? Я еще без них уснуть никак не мог. Вот... а такое даже ты бы не придумал. – Некоторые слова Иваноид пережевывал вместе с пищей, но остановить свой рассказ никак не мог: – В этом пятиэтажном доме еще клоун разноцветный жил, из ружья по нам палил! Я до сих пор не пойму: то ли мы болотных испарений надышались, то ли аномальная зона какая...

   Резкий и громкий стук в дверь прервал неугомонный поток слов. Не прошло двух секунд, как стук повторился. Еще и еще.

   – Ты, внучек, сиди, кушай... я сам открою.

   Нехорошее предчувствие шевельнулось в душе у Квашникова, он стал жевать заметно медленней и подумал: «чего так колотить-то?» Потом внезапно пришла сытость, а мистическое наитие улетучилось, оставив после себя легкую тревогу. Некто снаружи настойчиво тарабанил дверь, и этот противный звук пугающим эхом отдавался в мозгах.

   – Да иду я! Иду! – Василий Петрович, опираясь на измученную трость, подошел наконец к двери.

   В дом вбежала баба Нюра, соседка. Она была вся в слезах, ревела и что-то неразборчиво причитала, охала да ахала: «как так? как так?» – только и вырывалось у нее из груди.

   – Ой, горе-то какое! – Баба Нюра вытерла слезы и тут же вновь разревелась.

   – Да скажи ты толком, что случилось? – Дед взял табуретку и предложил соседке присесть, но та ничего вокруг не замечала.

   – Вы еще не знаете?.. Война началась!

   – Нюра, Господь с тобою, какая еще война?

   – Третья мировая!! – и снова прорвавшиеся потоки слез. – Да вы включите же телевизор!

   Ложка вывалилась из рук и звякнула об алюминиевую тарелку, гречневая каша внезапно показалась горькой и совершенно безвкусной. Квашников почувствовал приступ дурноты, лицо его побледнело, а детские веснушки еще пуще прорезались на нем, как россыпь коричневых мертвых звезд. Пошатываясь, он встал из-за стола. А соседка все всхлипывала и причитала: «ну как так? как так?»

   – Ванечка, включи-ка телевизор, что там такое? Можа, она недопоняла чего?

   Старый советский телевизионный приемник «Изумруд» немного пошипел и покряхтел, прежде чем настроился на нормальное изображение. Ожидалась какая-нибудь опера или балет, как во время далекого путча. Квашников стоял, опершись рукой о стену, и чувствовал, как в его глазах периодически то темнеет, то наступает прояснение. Подобно старенькому «Изумруду», его органы чувств настраивались на адекватное восприятие внешнего мира...

   – ...экстренное сообщение. Просьба не переключать канал. Идет прямая трансляция из Кремля. – Диктор с дрожащими руками и дрожащим голосом исчез с экрана, и следом появилось изображение президента России. Он пытался выглядеть спокойным, даже был при цветном галстуке, но в глазах... в глазах президента, помимо навернувшихся слез, присутствовало нечто запредельное и пугающее. Голос его почти не изменился: – Граждане России, я обращаюсь к вам со страшной новостью. Если это возможно, вынесите ее мужественно и спокойно. Сегодня, в девять часов одиннадцать минут по московскому времени, нашими средствами ПВО зафиксирован старт нескольких тысяч межконтинентальных баллистических ракет с военных баз NATO, и это не ошибка, а надежно проверенная информация. Я, как президент, защищающий интересы своего народа, просто вынужден был отдать приказ о нанесении ответного удара. Насколько это возможно, попрошу без паники. В городах имеются бомбоубежища и метро, прошу запастись на первое время водой...

   – Ой, горе-то! Горе!! – Баба Нюра разревелась пуще прежнего и упала на колени.

   Сквозь вой и стенания соседки дальнейшая речь президента доносилась как бы издали:

   – ...имеется стратегический запас на первые три месяца... на долю нашего народа выпадали разные беды... я отдал приказ о срочной мобилизации...

   Квашников посмотрел на деда. Как маленький и несмышленый Ванечка из далекого счастливого прошлого, он искал подсказки у мудрого дедушки, знающего ответы на все вопросы. Василий Петрович присел на ближайший стул, крепко обхватил свою трость и опустил глаза.

   – Не может такого быть, дед! Мы ведь с Америкой вроде как друзья... Все же хорошо было... Я же планы на жизнь строил!

   – Ой, внучек, я не знаю, что сказать... помирать нам всем... помирать. Мы-то что, мы-то пожили. А вот тебя, внучек, жалко. Я жизнь повидал, и войну прошел, и в Берлине был... Надо же так! Немцев разгромили, теперь с американцами война...

   Василий Петрович боялся посмотреть в глаза внука. Он что-то бормотал и бормотал, покачивая седой головой, рядом тихо скулила баба Нюра, и от этих предсмертных звуков Квашникову самому хотелось завыть. Он выбежал на улицу, все еще надеясь, что деревенский воздух развеет нанесенные телевизором химерические кошмары. Но на улице он стал свидетелем надвигающейся паники. Люди повыбегали из своих домов, всюду доносились истошные крики и вопли:

   – Слышали?! Война!

   – Ох, что ж с детьми-то будет?! Мои в городе сейчас!

   – Что же будет?! Это конец! Конец!

   Кто-то поспешил в магазин, пока в нем еще не успели опустошить прилавки. Кто-то просто бегал взад-вперед и беспомощно причитал, как баба Нюра. Некоторые усердно крестились и шептали: «это нас Бог наказал!» Маленькие дети залезали в погреба, потому что мать сказала: «так надо!» Два мужика из соседней улицы несли с водокачки полную флягу воды, один из них обернулся:

   – Идите все за водой, пока она еще не заражена! Это же атом! Атом! Все будет заражено!