Текст книги "Головоломка из пяти этажей (СИ)"

Автор книги: Андрей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

   Андрей Попов

   ГОЛОВОЛОМКА ИЗ ПЯТИ ЭТАЖЕЙ

   "Нет ни света и ни тьмы,

   Нет ни неба, ни земли,

   Андрей Попов

   ГОЛОВОЛОМКА ИЗ ПЯТИ ЭТАЖЕЙ

   "Нет ни света и ни тьмы,

   Нет ни неба, ни земли,

   Нет уж звезд и нет планет.

   Сотни миллиардов лет

   Погасили все вокруг.

   Лишь остался странный звук:

   То ли шорох слышишь ты,

   То ли эхо пустоты.

   Не поверишь с непривычки –

   Это кто-то чиркнул спичкой,

   Чтобы подпалить покой

   И устроить Взрыв Большой!"

   ###___первый_осколок_мозаики___###

   Туман был везде... Своим ажурно-матовым естеством он разлегся по лесу – вальяжно, небрежно и откровенно по-хозяйски. Здесь, среди просторов пахучей зелени, он был Альфой и Омегой, Севером и Югом, Западом и Востоком, Творцом и собственным подмастерьем – во всяком случае в столь ранние часы, пока не придет властитель еще более могущественный: раскаленный монолит солнечного диска. Туман – один из ингредиентов утренней зари и ближайший родственник моросящим дождям. Ну нет... дожди сейчас были бы совсем некстати, даже в романтической подоплеке. Влага бы окончательно размазала краски полусонного леса, смешала бы их с заблудившимися солнечными лучами, и все это цветное месиво преподнесла бы нам в качестве нелепой ретуши. Наверное, сегодня выдалось особенное утро. Небо, небрежно заштрихованное размашистыми ветвями сосен, попросту отсутствовало... Туман разъедал все отдаленные предметы и их иллюзорные контуры. Природа, одетая в праздничный траур, чего-то ждала...

   Пару раз гаркнула неведомая птица, мелькнула черным наваждением и вновь удалилась в область каких-нибудь мифов.

   Из самых глубин белесого марева появились четыре фигуры. Они куда-то не спеша шли, постоянно жестикулировали и что-то друг другу объясняли. Их звонкие голоса опережали их самих на добрую сотню метров. И лес наконец-то очнулся от своего одиночества.

   – Эй, Зомби! Куда ты пляшешь?! От коллектива отрываешься... зомби вообще так быстро не ходят, тебе известно – нет? – Это была первая реплика, внятная и разборчивая.

   – Аххрзоозз! Ыымыхтай! Датата пинзаданза, датата пинзаданза! Ухрым таааллах! – Вот реплика вторая.

   – Зомби сошел с ума! Черви съели весь его мозг и взяли под управление тело. – Третья реплика.

   – Эй, парни, хватит балдеть! Кажется, кое-что пошло не так как планировалось изначально. И у меня для вас Хреновая Новость. – Четвертая реплика.

   – А давайте, прежде чем мы услышим от Косинуса Новость-Хреновость, мы споем чего-нибудь... Датата пинзаданза! Датата, пинзаданза! Э-эх... жисть удалась! – Ну вот и реплика номер пять.

   Итак, мы прослушали пять реплик. Можно прослушать их еще раз, поменять их местами, прочитать задом наперед – смысл происходящего по любому останется непонятным. Пышнопалые сосны, растущие отовсюду, воинственно ощетинились в сторону муторно-матового неба и крайне неприязненно встречали гостей. Туман умирал в лучах медленного взрыва зари, оставляя после себя лишь привкус сырости, который, в свою очередь, был смешан с запахом багульника, что обычно произрастает вблизи болот... Так, выходит, болото близко?

   Усугубляя эту липкую мысль, на периферии зрительных восприятий пару раз квакнула лягушка. Второй раз, вероятно, квакнула просто для подтверждения первого. Те четверо, что вышли из Ниоткуда, даже не оглянулись. Все они выглядели довольно беспечными, болтали всякую несуразицу, сами же над ней смеялись, и у каждого через плечо была перекинута ленточка с надписью «Выпускник 2013». Кто-то успел даже несколько раз высморкаться в свою ленточку, отчего она покрылась желтым пигментом и окончательно утратила прежнюю помпезность.

   – Слышь, Косинус, ты можешь сотворить огненное заклинание и разжечь костер? Холл-л-лодно, елки-моталки! Я свои магические артефакты куда-то посеял. – Контагин пошлепал себя по всем карманам – мол, убедитесь: и в с самом деле ни одного магического артефакта.

   – Не, не могу. У Иваноида должна быть зажигалка, серебристая такая... она еще красиво по воздуху летает.

   В ту же секунду по воздуху, выписывая идеальную параболу, полетело нечто серебристое, ударилось прямо в лоб Зомби, пару раз отскочило и чисто случайно упало прямо ему на ладони... Оба-на! Зажигалка!

   – Придурок!! А предупредить нельзя было??

   Тот, кого называли Косинусом, чуть заметно улыбнулся. Высокий, откровенно долговязый парень и впрямь чем-то напоминал тригонометрическую функцию, особенно когда сгибался и потягивался. Его черные месяцами нестриженные волосы, а-ля хиппи шестидесятых, вечно наползали на узкое лицо, и он вечно их поправлял... наверное уже в миллионный раз за свою жизнь. А сам этот жест, когда он всей пятерней смачно откидывает непослушную прядь волос на затылок, давно стал для него ритуальным. Без такого жеста Косинус уже будет не Косинус. Кстати, кличку свою он получил совсем не из-за внешности. Знакомьтесь: Косинов Юрий Александрович. И на этом пока точка, вернее, многоточие...

   – Во, целую охапку принес! – Лединеев вывалил наземь гору валежника. – Можно греться хоть... хоть... хоть...

   – Хоть до самосожжения, – закончил мысль Квашников. – Вундер, чего у тебя с центральным процессором? Последние века ты какой-то тормозной, не замечал? Даже на экзамене по математике тупил. Это же надо! Идеальномыслящий тупо тупит на экзамене! В кого ты деградируешь?

   – Я умен, – сухо констатировал Лединеев.

   – Знаем, что не полный дурак.

   – Я очень умен, нет... очень-очень-очень умен, – последовала минорная пауза, после чего Вундер вдруг заржал на всю вселенную. Что конкретно его рассмешило никто не понял, но все подхватили. Если «очень умный» человек ржет над чем-то, значит оно того стоит. Как минимум.

   Внутри валежника началась термоядерная реакция. Изначально крохотный язычок пламени, подражая радиоактивному полураспаду, брызнул частицами-искрами, превратился в еще несколько таких же язычков, и процесс было уже не остановить... Внезапный сноп огня встречали невнятными восторженными возгласами, парадными репликами, хвалили жизнь во всех ее извращениях и с неимоверным облегчением смаковали мысль о том, что школьные годы наконец-то... Да неужто и впрямь позади? Навсегда!

   – Навеки!! На ближайшие триллион лет! – заорал Квашников и так неожиданно переменил тему, что чуть не навернулся от собственных слов: – А у нас же портвейн еще остался!

   Туман, некогда вездесущий, почти сгинул и не оставил следа. Рефракция утренних лучей в атмосфере создала многомерную мозаику красок вряд ли доступную смертному художнику. Солнечные лучи, словно измазанные в незримой радуге, весело искрились, опутывая яркой паутиной мнимый сон деревьев. Порой лучи сплетались между собой, лезли под одежду и игриво щекотали ноздри. Косинов даже пару раз чихнул. Недавно пробившаяся на поверхность трава заигрывала с солнцем и ветром, по настроению отдаваясь то одному, то другому. Ветер вкладывал душу в ее стебли, а свет придавал ортодоксальной зелени мазки чего-то горнего, для травы в принципе недосягаемого.

   Впрочем, четверо путников оказались глухи и слепы к внешней акварели красок, ведь собственный внутренний мир был для них куда интереснее. Тем более, что он (этот внутренний мир) уже несколько часов не наполнялся смыслом – той самой жидкой квинтэссенцией, что сейчас булькала в пластиковые стаканчики.

   – Лядь, Зомби! Твои руки только под компьютерную мышь заточены! Ты мне на брюки пролил! – Квашников принялся брыкать намоченной ногой. – Кому мы вообще доверили пойло разливать?

   – Это все ветер... – Контагин тут же свалил вину на стихию, которая немедля ответила злобными порывами, в результате чего портвейн расплескался еще больше.

   – Мудрена мать! Возьмите у него кто-нибудь бутылку!

   Контагин нелепо скривился и понял, что единственный способ смягчить эскападу в свой адрес, это перевести разговор на другую тему:

   – Кстати, Косинус нам собирался какую-то Хреновую Новость рассказать. Косинус, настал твой звездный час...

   – Не-не, только не на трезвую голову!

   Все четверо выпили без предварительной команды, не глядя, не дыша, не матерясь... Чинно проглотили алкоголь и вопросительно посмотрели друг на друга. Если Квашников лишь поморщился – мол, и не такую гадость лакал, то Косинов даже не скрывал отвращения:

   – Денатурат настоящий! Шампанское для свиней! Кто спиртным затаривался? Вундер, ты? Тебе вообще известно о существовании благородных напитков?

   – Сколько денег собрали, на столько и затарился. – Лединеев произнес это ровно таким тоном, каким изъяснял на уроках леммы по математике: дескать, это аксиома, примите ее такой как есть. Без эмоций. – Иваноид, а ты че думаешь? Твая какава мнения??

   Квашников и не думал о чем-то думать, лишь вяло передернул плечами. А этот жест в его интерпретации мог означать что душе угодно.

   – Пойло как пойло. Не хуже и не лучше других помой. Одно могу обещать: вторая порция пойдет куда легче, а третья вообще медом покажется... Зомби, разливай!

   И вновь приятное слуху бульканье заглушило все звуки в лесу, точнее лишь приглушило, сделало их второстепенными для осмысления, некой эманацией бытия. Что-то ворковали птицы и что-то шелестела трава, но в это утро все выглядело тленом рядом с гордым званием «Выпускник 2013». Контагин посмотрел на свое кривое отражение в портвейне, ухмыльнулся и залпом выпил самого себя. Даже не захлебнулся – лишь зажмурился. Кто-то ободряюще похлопал его по плечу. Зомби (в миру Контагин Вадим Сергеевич) пожалуй был самым эксцентричным из компании. С раннего детства он не дружил с расческой, и вечно растрепанные слегка волнистые русые волосы – его проходной билет на любые тусовки. Даже на паспорт так сфотографировался. Действительно, зачем зомби расческа?.. Одевался он также небрежно: вот и теперь на свой выпускной пришел в невзрачном пуловере и джинсах. И зачем зомби красиво одеваться? Жил он далеко небедно, это точно. Ну... просто решил поюродствовать над миром, приняв на себя такой «лоск». Практически половину свободного времени проводил за видеоиграми, считая их «высшим из искусств». Погонять по монитору супостатов в виде всякой нечисти являлось чуть ли не смыслом его жизни. А уж если игра про ходячих мертвяков, так она гарантировано будет красоваться на первой полке в первом ряду под номером один. Кстати, любопытный факт: кличку он сам себе и придумал. Однажды просто заявился в класс и сказал: «зовите меня Зомби, и никак иначе». Никто даже не стал возражать. Просто лень было возражать.

   Сейчас Контагин медленно пьянел, и вместе с ним пьянел весь окружающий мир. Пробудился дух земли-матушки, позеленела листва, стеклянное небо снова стало мягким и манящим. Даже та лягушка из другой реальности квакнула как-то по-особому – торжественно, что ли... Лица друзей плавали в мареве чуть подогретого рассветом воздуха. И кажется, в данную секунду все было замечательно, только бы эта секунда потянулась подольше...

   – Так. Так. Так. Срочно. Срочно. Срочно. Сигареты. Сигареты. Сигареты. Курить хочу невтерпеж... – Квашников снял девственность с новой пачки «Pall-Mall». – У кого моя летающая зажига... – Не успел он договорить, как к его носу уже летела серебристая коробочка. Доля мгновения – и она зажата в кулаке, еще миг – и огненный джин показал свой красный язык. Полностью высовываться он не стал, но язык показывал с удовольствием. – Так мы Хреновую Новость услышим или где? Косинус, если ты сейчас скажешь, что мы заблудились, превратим тебя в Синус, и позор на всю оставшуюся жизнь!

   Сухие ветки быстро прогорели, оставив после себя меланхолично рдеющие осколки. Бледно-матовый дым еще немного поиздевался над чувствами обоняния и улетел в небо к своим праотцам – почившим вулканам и лесным пожарищам. Косинов допил последние несколько глотков портвейна и выпалил на одном дыхании:

   – Да, мы слегка блуданули... ну... в общем, заблудились, правильно. Как ни крути, более мягкой формулировки не придумаешь.

   – Ну началось! – Квашников зло сплюнул в пустоту.

   – Пинзаданза! – Контагин при всякой казусной ситуации не упускал возможность вставить свое любимое слово. Им же сочиненное, им же великий русский язык обогатившее. – И что теперь делать? О, отчаяние... разливаем еще по одной! А кстати, где недостающее звено человеческой эволюции?

   – Чего?

   – Идеальномыслящий, говорю, куда делся?

   – Пошел поднять уровень мирового океана, – с подчеркнутым пафосом произнес Квашников и расценил это как спич для следующей долгой и смачной затяжки.

   – Это как?

   – Ну отлить человеку приспичило! Зомби, ты человеческих аллегорий вообще не понимаешь, я погляжу.

   Следующая порция спиртного и вправду показалась почти медом: никто уже не морщился, не язвил. Приятная истома прокатилась по телам выпускников, и те даже как-то по-новому глянули друг на друга. Только сейчас в нос ударил смолистый запах сосен. Пьяное солнце кое-как вскарабкалось на линию горизонта и, точно прилипнув к нему, совсем не собиралось двигаться дальше. В это чудное бархатное утро лень одолела даже небесные светила. Радужный свет затопил своим естеством всю поднебесную: краски наконец засияли в полную силу, шелест хвои, несуразный по определению, вдруг зашептал что-то ласковое, льстивое для слуха. Сосны вокруг сразу как-то подобрели, налились пастельными полутонами, простирая всюду любопытные ветви – всюду, куда только могли дотянуться.

   – Я так и не получил ответ: в какую сторону идти? – Квашников сделал последнюю затяжку, после чего окурок совершил настоящий акробатический трюк: пулей метнулся чуть ли не к вершине дерева и оттуда, прыгая с ветки на ветку, умело спланировал на зеленый батут травы. Браво.

   – Да не парься ты, Иваноид. – Косинов в очередной раз откинул прядь волос, постоянно закрывающую ему пол лица, и невинным, почти детским взглядом посмотрел на остальных. Его глаза цвета аквамарина просто очаровывали и подчас обезоруживали собеседника. – Мы не могли отойти от дороги больше, чем на полтора километра. Просто пойдем сейчас по собственным следам на траве, а там глядишь попутку поймаем.

   Квашников сделал размашистый жест руками, невесть что означающий. Он несколько раз беззвучно открывал и закрывал рот пока, наконец, не подобрал нужную для диалога реплику:

   – Вот, Косинус, скажи мне, убежденному троечнику: перед нами была гладкая заасфальтированная дорога, ведущая прямо в город, а рядом находился болотистый лес... Зомби, ты подтверждаешь?

   – Еще как подтверждаю! – Контагин сделал столь сильное ударение на последний слог, что он невзначай прокатился эхом по всему лесу: «ждаю... ждаю... ждаю...».

   – А теперь вопрос повышенной сложности, – продолжал Квашников слегка заплетающимся языком: – Каких чертей, каких сволочей мы поперлись по лесу, когда рядом была дорога. А?? Напоминаю как это было. Кое-кто из нас четверых решил развести лирику: «перед нами два пути, изберем – каким идти...» Чьи слова, Косинус? Один путь «гладкий, прямой» (асфальтированная дорога), а другой «тернистый, полный опасностей и испытаний» (дремучий лес). И нет, лядь, чтобы пойти по накатанной магистрали и быть уже дома, нужно было избрать «тернистый» путь, да еще и заблудиться на нем!

   – Слушайте, вас за уши никто не тянул! – Косинов заговорил на полтона выше, что выдавало его легко возбудимую натуру. В глазах, кои очаровывали многих девушек, появился какой-то инфернальный блеск, и лицо враз утратило присущую ему миловидность. – Вы хотели, чтобы выпускной запомнился вам на всю жизнь? Хотели! Вот и получайте! Романтика у ваших ног! Мы одни во всей вселенной!

   Зеленая вселенная, «раскинувшаяся у ног», продолжала пестрить своими тонами и сакральными звуками. На хмельную голову краски казались излишне напыщенными, а звуки непривычно резкими и детально отчетливыми. Квашников даже расслышал, как где-то бесконечно-далеко долбит по дереву дятел: тук-тук... тук-тук-тук... И в его взбудораженной фантазии тут же возникла слегка комичная картина: пьяный дятел стучится в дупло к своей жене. «Тук, тук, тук, – говорит дятел, – жена, открой мне!» Жена дятла отвечает: «не, дятел, не открою, потому что ты – дятел, да еще и пьяный!» А тот снова: «Тук, тук, тук... жена, открой! Я сделаю тебе праздничный тык, тык, тык!» Жена дятла в ответ: «Не, не открою. Иди, дятел, долбись в другом месте!» Заглядывает дятел в дупло, а там его жена и другой дятел... Квашников улыбнулся собственным мыслям.

   – Иваноид, ты чего лыбишься? Не Дурак ли ты?

   Вопрос остался без ответа. Тут и у Контагина проснулся основной инстинкт, он достал из кармана мятую-перемятую пачку «Балканской звезды», смачно покрутил перед носом податливую сигарету, с наслаждением истого табачного гурмана сунул ее в рот и мысленно попросил у Квашникова летающую зажигалку. Он единственный в классе, кто профессионально умел пускать дым кольцами, за это зрелище некоторые даже готовы были заплатить. Сизые торообразные облачка, одно за другим, поплыли по воздуху – все выше и выше, возомнив, что скоро станут настоящими облаками, но они быстро редели и рассеивались в хаосе фисташковых красок, что в изобилии предоставлял взору лес. Солнце уже на целый дюйм поднялось над горизонтом, изрядно при этом похудев: из огромного размазанного по пространству желтка оно стало маленьким слепящим шариком, чьи воинственные лучи пробивались сквозь гущу хвои и затверделых стволов. Его свет давно развеял ночь на мелкие осколки воспоминаний...

   Косинов вдруг приподнял правую бровь чуть выше левой – заметил что-то необычное.

   – Да никак новые сигареты прикупил? «Балканская звезда», надо же! Зомби, ты праздник себе устроил в честь выпускного? Где же твоя любимая «Прима-ностальгия»?

   Контагин уже неоднократно отвечал на подобные вопросы, и всякий раз примерно одно и то же:

   – Я, в отличие от вас, нехристей, курю только русские сигареты... Хоть я и Зомби, зато патриот.

   – Да, да... кто бы спорил. Только учти, что мы с Идеальномыслящим курим исключительно свежий воздух. В жизнь эту гадость в рот не возьму. Кстати, а где до сих пор Вундер?

   Троица, как по команде, оглянулась вокруг. И надо же – на пьяную голову все четыре стороны света выглядели абсолютно одинаково: север ничем не отличался от юга, восток уже не помнил своего названия, а запад, вполне возможно, давно находился на востоке. Всюду взор натыкался на незыблемые сосны, которые шевелились в хмельном мареве, кривлялись изогнутыми стволами, бесстыже распускали ветки...

   – Да вот же он! – указательный палец Контагина несгибаемым вектором ткнулся в неопределенном направлении.

   А там (в этой самой неопределенности) возле сосны стоял Лединеев. Двумя руками он держался за пару сучков и стучался головой о ствол дерева. Первую секунду Квашников даже всерьез испугался:

   – Вундер! Ты чего?!

   Последовавшая фраза объясняла многое. Да почти все:

   – Ну почему я не электромагнитная волна? Я бы сейчас прошел сквозь дерево! Я бы свершил туннельный эффект! Почему не работает принцип неопределенности Гейзенберга?!

   – Так, Идеальномыслящему больше не наливать! Видите, он допился до кваркового состояния... – Квашников почесал изрядно проросшую щетину и как-то азартно оглянулся. – А нам бы еще не мешало грамм по сто или сто пятьдесят... где наша бутылочка-выручалочка?

   Тем временем Лединеев бросил прорываться в иные пространства, вяло махнул рукой на дерево и поплелся к своим. Причем поплелся, вальяжно шатаясь от одного горизонта к другому: пил он первый раз в жизни и, как следствие, запьянел больше остальных. Лединеев Аркадий Олегович (он же Идеальномыслящий, он же Вундер, он же единственный золотой медалист в школе за этот год) являлся ботаником в самом эпическом смысле этого слова. Внешностью чем-то походил на киношного Гарри Поттера, даже прическу соответствующую носил и очки в круглой оправе. Еще до рождения был освящен и избран гением в физике, математике и информатике, а компьютер мог собрать и разобрать с завязанными глазами. Вот что отличало его от остальных «ботаников», так это коммуникабельность. Он никогда не замыкался в себе, не сторонился общества и даже у гопников числился «почти своим». К тому же, по физической подготовке Вундер уступал, пожалуй, только амбалу Квашникову.

   – За выпускной! И за то, чтобы больше никогда не увидеть лабиринты долбанной школы N 9! – Косинов залпом выпил портвейн, и две влажные струйки, как две слезинки, потекли по бороде. – Да будет так! Бр-р-р-р... Ну и гадость это дешевое вино... Скажите, кто-нибудь хоть раз в жизни пробовал настоящий пунш, рейнвейн или крюшон? Да хотя бы слышали о таком? Вообще, о том, что выпивка может иметь благородный вкус и благородное происхождение – кто-нибудь знает?

   – Можно подумать, ты все это пил! Понахватался терминов со своей дешевой беллетристики и даже сам не понимаешь их значения. – Как ни странно, реплика принадлежала Лединееву, его рука с пластиковым стаканчиком была протянута к эпицентру алкогольной оргии. – Мне налейте, неучи!

   – А ты того... не будешь биться башкой о камни, чтобы разложить их на атомы? – Квашников крайне неуверенно глянул на пустоту возникшего под носом стакана.

   – Иваноид! Не спорь с тем, кто априори умнее тебя! Лей давай!

   – Врезать бы тебе разок! – почти ласково парировал Квашников.

   Минут через пятнадцать в радиусе тридцати метров трезвым не остался никто и ничто: ни одной травинки, ни одного кустика, ни одной птицы, бороздящей слепленное из ваты небо. Пару раз гаркнула немногословная ворона, показалась черной свастикой, надменно покружила над пресмыкающимися по земле и улетела куда-то в космос. Лединеев даже успел показать ей кулак, сказав что-то нелицеприятное от имени всей российской науки. И все вокруг изменилось. Пышная хвоя сосен казалась теперь драгоценными гроздьями рубина, трава под ногами вздымалась и опускалась волнами шепелявого моря, а солнце... нет, солнце осталось самим собой – слепящим небесным божеством, воздвигшим свой трон прямо на облаках. Воздух прогрелся примерно на столько же градусов, сколько было в портвейне. Кстати, о портвейне...

   – Все, это была последняя бутылка, – Квашников подкинул ее перед собой и пнул куда глаза глядят. – Так, каких чертей, каких сволочей мы еще не на дороге? Косинус! Ты нас сюда завел, тебе и выводить. Все, надышался вашей романтикой по самые гланды! Домой хочу.

   Косинов изобразил кисло-задумчивую физиономию.

   – Что ты морщишься, как кривая нелинейная функция? Полный вперед!

   Прежде, чем двинуться в путь, все четверо для чего-то поправили на себе красные ленточки с броской надписью «Выпускник 2013». Теплее от этого стало, что ли? Лединеев вдруг подумал: а что если просто поменять цвет? Ленточку сделать черной, а надпись белой... и ужаснулся от столь нелепой мысли. Первым шел Косинов, уверенный, что примятая трава непременно выведет к дороге. Далее следовал Квашников, уверенный, что впередиидущий как минимум знает куда идет. Третьим передвигался восставший из тлена ночи Зомби, в свою очередь уверенный – уж если Иваноид с Косинусом идут впереди, то оба наверняка разберутся в верном направлении. Последним, пошатываясь, плелся Лединеев, ни в чем не уверенный, смотрящий на окружающий мир стеклянным взглядом сквозь стеклянные очки. Иногда он икал и сквернословил математическими формулами.

   – Слышь, Косинус, а вы с Маринкой как, разбежались? Я слышал, даже со скандалом. – Контагин подумал, что болтать о чем-нибудь бренном всяко лучше, чем двигаться молча как затворники.

   – Плюнь себе в рожу! У нас все только наладилось.

   – А вы знаете, – Контагин обратился ко всем, – что Маринка сказала, когда с ним познакомилась? Я была «почти» девственницей.

   – Зомби! Закрой свой трухлявый рот!

   – В таком случае, коллеги, – неожиданно подхватил тему Лединеев, – я был почти Нобелевским лауреатом, когда на олимпиаде решал задачи по математике! – Вундер заржал, польщенный, что его фраза удачно вписалась в диалог. Потом одна нога подкосилась, и он так же удачно вписался в ближайшие кусты шиповника. – А... черти...

   – Я Маринку со второго класса знаю, – Контагин все не унимался, – она...

   – Слушай, Вундер! – резко оборвал Косинов. – А как по научному послать человека на хрен? Только, чтоб корректно все звучало.

   – Я знаю! – Квашников, словно на уроке, вытянул руку в перед. – Отправить в Экстремальное Эротическое Путешествие.

   Лединеев вновь пьяно заржал.

   В общем, примерно так они и шли... Первопроходец Косинов как нельзя удачно вписывался в антураж окружающего леса. Его долговязая фигура считалась почти своей среди высоких сосен, макушками подпирающих тяжелое небо. Квашников отставал шага на два, не больше. Он был чуть пониже ростом, зато куда более взбитый, с накаченными почти деревянными мышцами, да еще и бритый под скинхэда. Немудрено, что он и являлся негласным лидером группы. Есть одна-единственная вещь, которой стеснялся Квашников – это веснушки на лице. Представьте: здоровый детина совершеннолетнего возраста и с веснушками! А чего уж точно он НЕ стеснялся, так это своих огромных кулаков, которые был готов применить, как только ему напоминали об этих самых веснушках. Летом он усердно загорал, и тогда ультрафиолетовые лучи творили чудо, его детский изъян становился почти незаметным. Прозвище ему приклеили еще в младших классах. Несмотря на то, что в двадцать первом веке ренессансом возникла мода на старые русские имена, друзья и одноклассники рассудили иначе: простенькое «Иван» как-то не уживается с их высокотехнологичным миром. Таким образом Квашников Иван Федорович превратился в гламурного Иваноида. Были еще варианты: Иван_001.RAR, Иванэйшн, Айван First.

   Сейчас он задумчиво шел, пыхтя очередной сигаретой из ресурса «Pall-Mall».

   Где-то далеко-далеко, на самой окраине слуховых галлюцинаций прокуковала кукушка. Ровно три раза.

   – Ого, кому-то из нас три года жить осталось, – Контагин задумчиво почесал за ухом, и его растрепанная шевелюра еще больше вздыбилась.

   – С чего ты взял? Может, эти три года надо раскидать на всех четверых... – усомнился Квашников и добавил уже громко: – Эй, кукушка! Ну не жмоться, поку-ку-куй еще!

   Эхо его голоса обертоном прокатилось по лесу, отразилось от звуконепроницаемых горизонтов и с затухающей амплитудой вернулось назад: «еще... еще... еще...». Но птица почему-то обиделась и замолчала. Вместо нее квакнула какая-то болотная стерва, резко переменив настроение момента – с лирического на мутно-прозаическое.

   – А?? Чего говорите?.. – Лединеев изрядно отстал и не расслышал темы, а не расслышанное к тому же еще и не понял. Его бежевый костюм после нескольких падений был в каких-то колючках, а ярко-оранжевый галстук, словно кричащий: «я совсем не в тон к белой рубашке», качался туда-сюда, как стрелка свихнувшегося компаса. Да, Идеальномыслящий был пьянее всех остальных вместе взятых.

   Шелест травы отражался в ушах шепелявым многоголосьем, надо заметить – довольно приятным для слуха. Сосны, вечные стражники тайги, заметно поредели, точно стража куда-то разбежалась, завидев опасность. И лес теперь охраняли когорты кустарников, приблудившиеся рекруты-сорняки, да одинокие волонтеры в виде карликовых деревцев. Ветерок капризно менял направление, пытаясь всех запутать, а может просто хотел подурачиться. Время от времени кто-нибудь спрашивал Косинова: «а мы здесь точно шли?», и слышали в ответ одну и ту же фразу: «да точно, точно...». Без вариаций и никчемной напыщенности. Точно – значит, точнее не бывает. Лединеев бормотал себе под нос нечто неразборчивое, в звуковой ряд которого иногда вставлял свое любимое «я умен!», и в качестве контрольного подтверждения: «я очень умен!»

   А дороги вот все никак не наблюдалось...

   Пастельные, отчасти даже невразумительные тона зелени резко сменились чернотой выжженной земли. Всюду валялись потухшие головешки дров, горы сажи и осевшей копоти. Огромное пятно цвета маренго (черного с серым отливом), вносило явную дисгармонию в утреннее торжество. Похоже, на этой поляне жгли не просто костерок, а кострище из Кострищ.

   – Здесь атомную бомбу, что ли, взорвали? – Контагин зачем-то присел и поднял одну головешку. Казалось, она тотчас отразилась в его глазах, так как глаза у Зомби от природы были черные как смоль.

   Квашников чувствовал, что теряет самообладание:

   – Не знаю, взрывали ли здесь атомную бомбу, но одно знаю точно – нас тут раньше не было... Косинус! Сволочь ты тригонометрическая! Куда нас завел?!

   – Так, парни, не нудите, сейчас разберемся... Так-так... солнце сегодня вставало на востоке, потом двигалось к западу... кстати, где сейчас солнце? А, вон оно! – Косинов радостно ткнул пальцем в светило, и то обласкало его лицо бархатными бликами. Глаза вспыхивали глянцевой синевой всякий раз, когда он поворачивал куда-нибудь голову. – Значит, нам надо двигаться от траектории солнца по собственной траектории... – Выставленный в Неизвестность указательный палец прочертил по воздуху невменяемые пентаграммы и застыл на месте. – Парни, кажется, я запутался...

   – Пинзаданза! – одухотворенно рявкнул Контагин и швырнул головешку в яркий сумрак утра.

   – Вундер, ты что скажешь? Кто из нас четверых Идеальномыслящий, в конце концов? – Косинов мастерски перевел стрелки на другого персонажа, и весь центр внимания как бы автоматически сместился в сторону пьяного в дифференциал математического гения.

   Лединеев поправил свой пестрый галстук и, пошатываясь, выложил для всеобщего слуха:

   – Вы... вынужден не согласиться с вашими выводами, коллега. Ик... Они априори – бессмысленны по определению Бессмысленности. Апостериори – бесполезны, так как минувшие века уже доказали их бесполезность. Солнце, да будет всем известно, движется по неведомым небесным сферам... – Галстук для чего-то был снова тщательно поправлен.

   Квашников уже взбесился не на шутку:

   – Слышь, мастер словесного поноса! Завязывай сорить заумными терминами, хоть бы раз чего по делу сказал! А тебя, Косинус, я сейчас поколочу немилосердно! – и он уже принялся демонстративно закатывать рукава.

   – Туда надо идти! – Косинов как-то резво вытянулся, превратившись в указательный столб, его правая рука властно определила нужное направление. Примерно в такой же позе стоял некогда Владимир Ильич, указывая заблудшему пролетариату путь к светлому Будущему.

   – Откуда ты знаешь?

   – Знаю и все. Идите за мной...

   И вновь шуршание травы да мельтешение сосновых веток. Легкая перемена настроения даже отразилась на погоде: хвойные запахи лишились приятной хмели, декоративные облака всего лишь переместились с места на место и тем самым затушевали солнце, и без того слабый ветерок утих, нырнув в ближайшее дупло дерева, а лес – как следствие – погрузился в полумрак релаксации. Теперь наконец-то сосны могли расслабить свои ветви и просто отдохнуть от собственного бытия. Века закружились в минуты, и сами эти минуты отразились в незыблемых веках.