Текст книги "Великий мертвый"
Автор книги: Андрей Степаненко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
Падре пошел дальше и рассказал о крещении, исповеди и причастии. Жрецы переглянулись и восторженно, наперебой забалаболили: у них все точно так же! А стоило расспросить, и оказалось, что исповедуются они, большей частью, два раза в жизни, – когда принимают крещение, да перед смертью.
Падре досадливо рыкнул и понял, что пора переходить к самому основному. Коротко рассказал, как Сеньор Наш Бог запретил Иакову приносить в жертву своего сына, но и здесь получил столь же иллюзорное «понимание».
– Раньше, когда мы были дикими, как людоеды с островов, – перевели Марина и Агиляр, – мы тоже проливали кровь своих родственников. Но Уицилопочтли запретил это – раз и навсегда. Теперь мы охотимся только за чужаками.
– Но ведь в лице Господа чужаков нет… – осторожно продолжил мысль падре, – а все люди – братья. Как же можно убивать брата своего?
Жрецы дружно рассмеялись и начали тыкать руками в кинжал на поясе Агиляра.
– Они говорят, – смутился переводчик, – что впервые видят столь хорошо вооруженных миролюбцев.
На том и расстались. А спустя два дня, убедившись, что посланные в Тлашкалу послы мира уже не вернутся, Кортес отдал приказ выдвигаться вперед.
* * *
Мотекусома добивался встречи с тлашкальцами три дня, и лишь на четвертое утро с лично приехавшим на золоченых носилках и вставшим лагерем у самой границы Тлашкалы Великим Тлатоани вражеского Союза согласились переговорить.
– Что тебе нужно? – на скорую руку исполнив ритуал приветствия, перешел к делу Шикотенкатль – тот самый молодой вождь, что обыграл Мотекусому.
– В твои земли движутся четвероногие, – сразу же принял эту сухую манеру переговоров Мотекусома.
– Знаю, – кивнул Шикотенкатль.
– Я предлагаю перемирие, чтобы мы вместе могли убить их, – заглянул ему в глаза Мотекусома.
Эти глаза его были полны презрения и превосходства.
– Сам справлюсь, – отрезал молодой вождь.
Мотекусома удержал готовый прорваться наружу гневный всплеск.
– Тисапансинго не справился, – напомнил он.
– Там никогда не умели воевать, – отрезал Шикотенкатль.
Мотекусома, соглашаясь, кивнул и вытащил из кожаного футляра документы – самые важные из тех, что у него были.
– Смотри, Шикотенкатль, – развернул он первый. – Это донесения купцов. – За три года четвероногие трижды разорили почти каждый прибрежный город – от самого Косумеля.
Шикотенкатль дернулся, было, посмотреть, но удержался и высокомерно усмехнулся.
– Что знают купцы о войне?
– Кастилане уничтожили все свои парусные пироги, – развернул Мотекусома следующий лист. – Я думаю, они отрезали себе путь назад.
Молодой вождь не выдержал, – кинул-таки на отлично исполненный рисунок быстрый взгляд, и вновь исполнился высокомерия.
– Правильно сделали. Пироги мертвым ни к чему.
Мотекусома сокрушенно цокнул языком, но упрекать вождя в зазнайстве не стал.
– Разреши моим воинам воевать рядом с твоими.
– Ни за что.
Мотекусома на миг – не более – стиснул челюсти, но тут же взял себя в руки.
– Хорошо. Пусть они воюют с четвероногими под твоим руководством. Ты будешь ими командовать, больше никто!
Брови Шикотенкатля поползли вверх.
– Я? Твоими?
– Да, – твердо кивнул Мотекусома. – Я дам тебе право казнить всякого, кто ослушается.
Молодой вождь покраснел. Предложение было исключительно лестным. Но он и тут нашел подвох.
– А потом все будут говорить, что Шикотенкатль настолько испугался кастилан, что попросил подмоги у Мотекусомы? Ну, уж нет!
Мотекусома вспыхнул… и все-таки снова удержался.
– Я поставлю свои войска на самой границе, – стиснув кулаки, известил он. – Понадобятся, – бери. Орлы и Ягуары – сам знаешь, каковы они в бою. И еще…
Он быстро свернул документы в трубочку, сунул их в футляр и с поклоном положил перед юным вождем.
– Это тебе. Здесь о кастиланах самое важное, что знаю о них я сам.
Шикотенкатль отвел глаза. Похоже, он уже понимал, что Мотекусома и правда не собирается подминать его под себя, но отказаться от всего только что сказанного было для молодого вождя уже немыслимо.
* * *
После первых же двух стычек с тлашкальцами, стало ясно, что это – не Тисапансинго. Да, здешние индейцы, как и везде, старались не убить врага, а взять в плен, но вот в стойкости и военном мастерстве превосходили соседей на голову.
– Значит, так, – хрипло помогал переосмысливать тактику ближнего боя Альварадо, – действуем по-итальянски.
Конная разведка переглянулась.
– Сюда смотреть! – рявкнул Альварадо и вскочил на коня. – Бьем только в лицо!
Он взвесил в руке длинное тяжелое копье и сделал отточенный многократной тренировкой удар.
– Ни в коем случае не в хлопковый панцирь, – застрянет!
Разведчики усмехнулись. Это они и сами знали.
– А если копье перехватили рукой, делаем так…
Альварадо повернул коня кругом, четко показывая, как вместе разворотом всадника, проворачивается в руках противника и копье.
– Ни за что не удержит!
– А если он сумеет перехватить? – раздалось из гущи отряда.
– Зажми копье подмышкой и тащи его за собой, – тут же продемонстрировал Альварадо. – Это же азбука! Что вы, как дети?!
Разведчики загудели.
– И держаться всем вместе! Чтобы не вышло, как с Педро де Мороном!
Воины потупились. Морона – отличного наездника подвела самонадеянность. При поддержке всего двух товарищей он врезался в ряды врага, и лошадь была убита, а всадника мигом связали, взвалили на спины и потащили прочь.
Лишь с огромным трудом уже простившегося с жизнью Морона спасли, но вот лошадь… тлашкальцы мгновенно сообразили, какую удачу даровали им боги, точно так же подхватили Громового Тапира и, несмотря на яростные попытки Альварадо отбить павшего боевого товарища, мгновенно уволокли коня в глубокий тыл.
Как спустя несколько дней сообщили пленные, внушающего суеверный ужас Громового Тапира воины-гонцы расчленили, а части тела и особенно голову пронесли по всем селениям, объясняя, что если даже это чудовище можно отправить к праотцам, то уж якобы сбежавших из преисподней «мертвецов» – тем более.
Это и было самым опасным.
* * *
Все шло даже лучше, чем думал Шикотенкатль. Пронесенная сначала по войскам, а затем и по самым отдаленным горным селениям голова Громового Тапира произвела колоссальное впечатление. И когда войска сошлись под Теуакасинго, тлашкальцы уже не боялись – ни лошадей, ни, тем более, кастилан. Бойцы даже делали ставки на то, чей отряд первым убьет очередное чудовище и, как сообщили вождям наблюдатели, ранили не менее четырех свиноподобных гигантов.
Определенно были потери и среди самих кастилан. Нет, пока Шикотенкатль трупов не видел; наученные горьким опытом с павшей лошадью и, поддерживая о себе славу давно уже мертвых, и в силу этого бессмертных «духов», кастилане хоронили солдат в обстановке полной секретности. Но опять-таки наблюдатели утверждали, что серьезные ранения получили никак не менее полусотни врагов. Да, и отступали «мертвецы» с поля боя у Теуакасинго, пусть и в полном порядке, но явно потрясенные своим внезапным и страшным разгромом.
И только избалованные символическими войнами с Мотекусомой старые вожди и особенно предводитель союзников Чичимека считали, что цена войны уже слишком высока.
– Мои воины ранили четверых мертвецов, – напирал Чичимека, – а потеряли убитыми восемьдесят! А главное, не напрасны ли наши потери? Я еще не видел ни одного убитого врага! Может, они и впрямь бессмертны?
Но Шикотенкатль не считал нужным слушать выжившее из ума старичье.
– Бессмертный – еще не значит, непобедимый! – отрезал он. – Если они духи, то пусть отправляются обратно в преисподнюю, а в моей Тлашкале им делать нечего!
– Ты слишком самоуверен, – покачал головой Чичимека, и старые вожди, соглашаясь со сказанным, сдержанно закивали.
– А вы все слишком пугливы, – парировал Шикотенкатль и с усмешкой оглядел стариков.
Вожди обиженно засопели.
А потом «мертвецы» засели в брошенной крепости, боясь даже высунуть нос, и Шикотенкатль с удовольствием прослушал последние военные сводки и подозвал гонца.
– Пойдешь по западной дороге. Там у наших границ найдешь отряды мешиков – Ягуары и Орлы.
Гонец мгновенно напрягся.
– Скажешь им, Тлашкала уже бьет тех, кого они так испугались. Пусть убираются домой.
Гонец скрылся, и Шикотенкатль повернулся к своему лучшему другу – Иш-Койотлю.
– Пора кастиланам принять наши покаянные дары. Как думаешь?
Иш-Койотль рассмеялся. Слухи о том, что «гости» уже сожрали в брошенных селениях всех собак и перешли на человечину, были весьма настойчивы и небезосновательны – трупы со срезанным с ягодиц жиром находили вслед за кастиланами почти повсюду.
– Возьми с собой всех, кого сочтешь нужным, и съезди к ним, – кивнул Шикотенкатль. – Пора дать «мертвецам» понять, кто они здесь, и что их ждет.
Иш-Койотль расцвел. Такого почетного поручения он ждал давно.
* * *
Израненный, обложенный примочками из топленого человечьего «масла» – за неимением лампадного – Кортес, как всегда, сидел на индейском барабане и доедал последнего щенка.
– Мы проигрываем, Кортес, – тихо произнес не отрывающий взгляда от наскоро прожаренной щенячьей лапки Гонсало де Сандоваль.
– Знаю, – мрачно отозвался генерал-капитан.
– Мы уже потеряли сорок пять человек, – проронил Диего де Ордас.
– Я помню, – кивнул Кортес и швырнул обглоданные дочиста кости в огонь.
– Лошади изранены, – склонил огненную голову Альварадо. – А от твоих послов никакого толку.
Кортес поджал губы. Он возвращал плененных в боях вождей уже трижды – с четко зафиксированными Королевским нотариусом дарами, каждый раз требуя лишь одного – мира. И каждый раз получал из Тлашкалы твердое «нет».
Но хуже всего было то, что они стремительно проигрывали. Судя по оценкам разведки, Тлашкала выдвинула против них порядка четырех тысяч воинов – опытных, привычных к горам, а главное, сытых. Те четыре тысячи семпоальцев, что он взял с собой, в бою с тлашкальцами сравниться не могли, а кастильцев было слишком уж мало – триста пятьдесят душ.
Даже лошади уже не приводили врага в ужас. Их военные вожди определенно изучали особенности Громовых Тапиров, а местами уже опробовали в деле новую, специальную тактику боя против конницы. Они нападали ночами и подходили так тихо, что если бы не натасканные на запах индейца еще на Кубе и регулярно поощряемые человечиной собаки, его отряд можно было перебить уже раза три-четыре.
А еще и артиллерийский боезапас… Кортес тяжело вздохнул, – как только они вошли в эти земли, доставка пороха и ядер сразу же стала невозможной, – тлашкальцы просто перекрыли дороги. И, сколько он еще продержится, было не столько вопросом личной отваги и вооружения, сколько времени…
– Тлашкальцы! – заорали часовые, и Кортес встрепенулся.
Стоящий на взгорке разведчик отчаянно махал укрепленным на копье флажком, и эта весть мгновенно разлеталась по всему лагерю.
– Подъем! – вскочил Кортес. – К оружию!
– Нет-нет, подожди, – озабоченно тронул его за рукав Ордас. – Это не нападение!
Кортес пригляделся, и в его груди прошла горячая волна.
– Сеньора Наша Мария! Наконец-то!
Разведчик определенно показывал знак «идут парламентеры».
* * *
Собственно парламентер был один – высокий, самоуверенный индеец. Выполнив обязательный ритуал приветствия, он знаком приказал носильщикам разгрузить дары в трех местах, и Кортес недоуменно переглянулся с капитанами. Такого он еще не видел.
Справа стояли четыре страшные морщинистые старухи. В центре лежали огромные, учтиво вскрытые носильщиками тюки, доверху набитые цветастыми перьями и мелкими, похожими на зерна какао шариками копала – главного здешнего благовония. Ну, а слева стоял мешок с маисом… и раскрашенный перьями под череп каучуковый мяч для здешней игры.
– Я что-то не пойму, – насторожился Кортес. – Это что?
Агиляр принялся переводить, но Марина оборвала его скупым жестом.
– Отошли их назад, Колтес, – процедила она – уже на кастильском. – Или убей.
– Ну-ка, объясни… – потребовал Кортес.
Марина ухватила Агиляра за ворот и подтянула ближе.
– У Малиналли мало слов. Скажи Колтесу то, что Малиналли скажет.
– Это насмешка, Кортес, – глотнув, начал переводить Агиляр. – Если вы – злые духи, говорят они, возьмите в жертву и сожрите старух. Если вы добрые, украсьте головы перьями и вдыхайте дым от копала. А если вы люди, поешьте напоследок маиса, потому что скоро право принести ваши сердца в жертву разыграют на стадионе.
По спине Кортеса словно пронесся ледяной ураган, и он привстал с барабана.
– Взять их.
* * *
Сначала закричали стоящие на каждом холме дозорные, затем – воины, а когда Шикотенкатль вышел из походного шалаша и увидел поддерживающих один другого соплеменников, он заорал и сам.
– Иш-Койотль! Что это?! Что с тобой, брат?!
Иш-Койотль покачнулся и протянул руки вперед. На месте кистей торчали перетянутые бечевкой, чтобы посол не истек кровью по пути, розовые обрубки. А кисти… связанные в пару кисти свисали у него с шеи, – как и у всех остальных.
– Что это?! – протер глаза Шикотенкатль.
– Его ответ… – выдавил друг и побрел в сторону.
– Куда ты?!
Иш-Койотль приостановился, покачнулся, и привязанные к шее отрезанные кисти ударили его в грудь.
– Скажи, Шикотенкатль… как я возьму в руки копье?
Шикотенкатль не знал.
– А как я обниму любимую?
Шикотенкатль растерянно мотнул головой.
– Я теперь кто? Мужчина? – произнес Иш-Койотль. – Или меня будут кормить старухи? До конца дней…
Внутри у Шикотенкатля все оборвалось. Он мог предположить, что парламентера убьют. Или принесут в жертву. Но только не это…
– Помоги мне, Шикотенкатль, – попросил друг и вдруг болезненно рассмеялся. – Мне даже петлю сделать нечем.
И тогда Шикотенкатль закричал еще раз – горько и страшно. Размазывая руками слезы, кинулся к шалашу, выдернул скрепляющую кровлю веревку и стремительно вернулся назад. Стараясь не разрыдаться, перекинул веревку через толстую ветку старого дерева, бережно, под руку подвел друга к петле.
– Прости меня, Иш-Койотль.
– Помоги мне, Шикотенкатль, – вместо ответа пробормотал друг и вытянул шею, сколько мог.
* * *
Спустя минуту, когда друг уже полетел на север, в страну предков, к сидящему под деревом Шикотенкатлю подошли.
– Сынок…
Военный вождь тлашкальцев поднял голову.
– Чичимека отложился, и вместе с ним ушли домой еще четыре недовольных тобою вождя, – тихо произнес отец. – Пора просить помощи у Мотекусомы. Своими силами нам уже не справиться.
И тогда Шикотенкатль – вопреки всем запретам – заплакал. Потому что сегодня пошел бы на союз даже с Мотекусомой – лишь бы отомстить. И потому что сам же… буквально вчера… с позором выставил отборные отряды Орлов и Ягуаров назад, в Мешико.
* * *
Мотекусому лишали титула по всем правилам. Сначала осмелевший Змеиный совет внимательно рассмотрел все обстоятельства дела и – с перевесом в один голос – дал свое одобрение на детальное расследование преступлений своего правителя, и только затем Тлатокан, опираясь на полученное разрешение, начал предъявлять обвинения – одно за другим.
– Ты, Мотекусома Шокойо-цин, виновен в том, что солгал Тлатокану.
– Это так, – кивнул Мотекусома.
– Ты, Мотекусома Шокойо-цин, виновен в тайных сношениях с приморскими врагами Союза.
– Это так, – признал Тлатоани.
– Ты, Мотекусома Шокойо-цин, виновен в попытке оказать помощь нашим самым заклятым врагам – Тлашкале.
– Да, я это сделал.
Верховный судья повернулся к остальным членам Тлатокана.
– Он признал все три обвинения. Что вы решите?
– Сместить, – решительно произнес Какама-цин, племянник Мотекусомы и правитель Тескоко.
– Сместить, – отвел глаза в сторону Тетлепан-кецаль-цин, племянник Мотекусомы и правитель Тлакопана.
– Сместить, – глухо проронил Иц-Кау-цин, военный правитель Тлателолько и Повелитель дротиков.
И тогда Мотекусома поднял глаза. Оставался лишь один, кроме него самого, член Тлатокана – его главная жена Сиу-Коатль. И она молчала.
Мотекусома вдруг вспомнил свое последнее откровение – там, в Черном доме, во время путешествия по слоям всего мироздания. Он усмехнулся; боги прямо сказали, что главным виновником его падения будет женщина, очень родовитая женщина…
– Сместить, – поджала губы жена.
* * *
Все понимали, насколько сложной будет процедура передачи власти. Ибо тому, кто станет новым Тлатоани, придется либо брать от каждого племени новую жену, – как залог будущих братских отношений, либо, если свободных дочерей у главного вождя не будет, добиваться развода нужной женщины с Мотекусомой и брать в жены ее. Но иного выхода никто не видел.
А спустя час, когда Тлатокан, в присутствии лишенного голоса, но обязанного оставаться вплоть до завершения Мотекусомы, горячо обсуждал кандидатуру нового правителя, из Тлашкалы прибежал военный гонец.
– Впустить, – распорядился Верховный судья.
Мокрый, разгоряченный бегом гонец вошел и, по обычаю не глядя в глаза Мотекусоме, протянул пакет.
– Я возьму? – спросил разрешения бывший Тлатоани. – Или кто-то из вас возьмет?
– Возьми ты, – разрешил Верховный судья и на всякий случай отодвинулся.
Объяснять гонцу, что происходит, было некогда, а право убить всякого, кто посягнет на военную почту Великого Тлатоани, он имел.
Мотекусома принял почту, вытащил послание из футляра, развернул, и его обдало могильным холодом.
– Тлашкала пала, – мгновенно севшим голосом произнес он.
– Что?! – не поверили своим ушам члены совета.
– Но это еще не все, – поджал губы Мотекусома. – Их вожди хотят отдать своих дочерей вождям четвероногих.
Члены совета потрясенно замерли. Они знали: если это произойдет, все тлашкальские племена станут военными союзниками кастилан.
* * *
Кортес встречал послов, как всегда, – сидя на небольшом индейском барабане, и сначала к нему пришли добравшиеся первыми вожди окрестных сел. Подойдя прежде всего к переводчице и выразив ей глубокое почтение, они многословно объяснили, что, будучи окружены вечным обманом со стороны Мотекусомы и прочих недостойных людей, наивно и преступно не могли поверить в добрые намерения отважного мужа высокородной Малиналли.
Кортес чертыхнулся; это ему уже стало надоедать.
– Марина! – оборвал он переводчицу на полуслове, – что, черт подери, происходит?! Почем они все время сначала идут к тебе, а уж потом – ко мне?!
– Здесь много моей родни, – быстро перевел Агиляр. – А больше ничего не происходит.
Кортес хотел вспылить, но глянул в округлившиеся маслины девчоночьих глаз и рассмеялся.
– Ладно! Бог с тобой! Лишь бы дело шло.
А едва щедро одаренные синими стеклянными бусами вожди откланялись, ему доложили, что идут послы Мотекусомы.
– Как?! – не поверил Кортес. – Ты не ошибся? Не Тлашкалы?
– Нет, – замотал головой запыхавшийся дозорный. – У Тлашкалы знак – белый орел, да, и больно уж эти послы богато одеты… не чета тлашкальцам.
У Кортеса перехватило дыхание.
– Приглашай.
Он готовился к этой встрече несколько месяцев, а все еще не был готов. Настолько не готов, что когда послы подошли, невольно вскочил с барабана и буквально заставил себя сесть и принять расслабленную и по возможности царственную позу.
Они и впрямь были одеты роскошно. Невиданных расцветок и немыслимо скроенная одежда красиво переливалась при каждом движении, волосы были напомажены и скручены в замысловатые прически, и уж держались они, что папские легаты.
– Позволь вручить тебе, Элнан Колтес, подарки Великого Тлатоани, – сразу же после ритуального приветствия перевели Марина и Агиляр.
– Они знают мое имя? – оторопел Кортес.
Никто из индейцев никогда не называл его полным именем, – или кличка «теулес», что означало то ли «дух», то ли «бог», или «вождь кастилан», а чаще всего, «Малинче» – муж Марины.
– Великий Тлатоани многое знает, – перевели Марина и Агиляр.
Кортес растерянно крякнул. Полным именем его называли очень и очень немногие, и он уже представлял себе, скольким людям и сколько дней подряд нужно было собирать сведения, чтобы отыскать человека, услышавшего и запомнившего его полное имя.
– А знает ли Великий Мотекусома Шокойо-цин, – решил он козырнуть и своей осведомленностью, – сколь велик и мой повелитель – дон Карлос?
– Чтобы вырастить таких сильных сынов, и отец должен быть могуч, – не без труда перевели дипломатически уклончивый изыск Марина и Агиляр.
Кортес взволнованно выслушал и сделал еще один шаг на сближение.
– Тогда почему Великий Тлатоани так и не нашел времени, чтобы назначить мне прием?
Послы ответили мгновенно.
– А разве у самого Элнана Колтеса выдался свободным хоть один день?
И тогда Кортес рассмеялся; он понимал, какая превосходная выучка должна стоять за этими столь же стремительными, сколь и уклончивыми ответами. А едва он решил сделать и третий шаг на сближение, дозорный сообщил, что идут парламентеры из Тлашкалы.
Кортес обмер: шанс был воистину божественным.
– Приглашай, – хрипло распорядился он.
Послы переглянулись, но что происходит, им перевести было некому. И лишь когда появился Шикотенкатль, они вздрогнули и замерли, а тишина воцарилась такая, что, казалось, щелкни кресалом, и все взорвется.
Высокий, выше многих в отряде Кортеса, Шикотенкатль повел широкими, плечами – так, словно ему не хватало места, и склонил непроницаемое, изрытое шрамами лицо.
– Я пришел от имени своего отца и Машишка-цина и всех остальных вождей Тлашкалы с изъявлением покорности, – перевели Марина и Агиляр. – Ты победил.
Кортес глотнул. Еще сутки назад он так не думал.
– Много времени Тлашкала окружена жадными и злобными врагами, – покосился военный вождь в сторону послов Мотекусомы, – а посему и получилось прискорбное столкновение с вами. Мы об этом сожалеем.
– Сожаления мало, – понял, что можно давить, Кортес, и переводчики мигом донесли эту короткую мысль до тлашкальца.
Лицо Шикотенкатля на мгновение дрогнуло и снова стало непроницаемым.
– Мы просим тебя стать нашим зятем, – так же бесстрастно произнес он. – Вместе мы победим любого врага.
И вот тогда дрогнули лица послов Мотекусомы. Язык Тлашкалы был и их языком.
– Я подумаю, – демонстрируя глубокую удовлетворенность, кивнул Кортес.
– Нет, – покачал головой военный вождь, – время слишком драгоценно. Вожди приглашают тебя прибыть в Тлашкалу немедленно.
Послы Мотекусомы заволновались еще больше.
– А если ты сомневаешься в правдивости наших намерений, – все так же бесстрастно проронил Шикотенкатль, – я и мои самые близкие родственники, которых я привел, становимся твоими заложниками. Вплоть до свадьбы.
В груди Кортеса словно зажгли солнце.
* * *
Высший совет Союза – Тлатокан не покидал зала для совещаний почти три недели. Судя по донесениям послов, те делали, что могли, и тянули, сколько могли, уговаривая кастилан не идти в Тлашкалу и не доверять ее заверениям о готовности породниться. Но и предложить Кортесу что-либо иное послы не имели права, – столица молчала.
– Вам придется приглашать их в Мешико, – первым осознал неизбежность встречи Мотекусома.
Он, хоть и утратил титул Тлатоани, но все еще оставался нужен Высшему совету, а права говорить, что думает, его не мог лишить никто.
Вожди молчали.
– И хватит тянуть, – покачал головой Мотекусома. – Кто тратит время впустую, тот проигрывает. Всегда.
Но вожди продолжали молчать. И вот тогда Мотекусому прорвало.
– Что вы молчите?! Вы хотя бы нового Тлатоани выберите! Сколько можно?! Двадцать дней прошло, а у Союза даже правителя нет!
– Я не знаю, что делать, дядя, – первым признал Какама-цин. – И в Тлашкалу их впускать нельзя, и сюда приглашать опасно.
– Но что-то же делать надо! – закричал Мотекусома.
Вожди вздохнули. Проблема не имела решений – вообще никаких. Скорость, с которой «мертвецы» поставили Тлашкалу на колени, потрясла всех, – Мешико пытался это сделать лет двести. Теперь же, если Кортес еще и породнится с Тлашкалой, произойдет слияние пяти племен: Кастилии, Семпоалы, Тотонаков, Тисапансинго и Тлашкалы.
– У вас только два пути, – нарушил тишину Мотекусома, – или убить их, или породниться с главным вождем кастилан – так, чтобы встать выше Элнана Колтеса.
– А что говорят разведчики, у вождя Кастилии Карлоса Пятого есть дочери, которых можно взять замуж? – осторожно поинтересовался Верховный судья.
– Разведчики его ни разу не видели, – за всех ответил ему Какама-цин.
– Да… в такой сильный род войти на равных трудно, – вздохнул Повелитель дротиков.
– Да, и кому он вручит свою дочь, даже если и захочет? – саркастично хмыкнул Мотекусома. – Тлатоани, которого все еще нет?
Вожди пристыжено опустили глаза. Змеиный совет, ревностно следящий за правильностью передачи власти строго по материнской линии, – от дяди к племяннику либо от брата к брату предложил четыре кандидатуры. Но ни один племянник и ни один брат Мотекусомы взять на себя ответственность в столь опасный момент не решился – даже Какама-цин.
– Может быть… ты согласишься… – с трудом выдавил Верховный судья. – Все равно лучше тебя нам сейчас правителя не найти…
Мотекусома криво улыбнулся. У него украли двадцать бесценных дней. Двадцать дней, за которые не сделано ровным счетом ни-че-го.
* * *
Падре Хуан Диас был потрясен: встречать будущих «зятьев», казалось, вышла вся Тлашкала. В Кастилии такие почести доставались разве что особам королевской крови.
Каждое племя и каждый род шли в своих одеждах и со своими знаменами и полковыми значками на длинных копьях. Затем под жуткий барабанный бой и завывания по улице прокатилась огромная процессия забрызганных жертвенной кровью и обросших космами до пояса жрецов с кадильницами, и падре тут же отметил, сколь похожи они на считающихся в Кастилии чуть ли не святыми юродивых и кликуш.
А потом начались бесконечные заверения в вечной дружбе, угощения, и вконец изголодавший брат Бартоломе так обожрался, что заболел, и падре Диасу снова пришлось отдуваться вместо него.
Впрочем, это было даже интересно. Необходимость присутствовать при каждой официальной церемонии, позволяла святому отцу все глубже вникать в душу этого народа, а однажды тлашкальцы по-настоящему его ошарашили.
– Здесь до нас только великаны жили, – ответил на какой-то вопрос одного из капитанов старый слепой вождь – отец Шикотенкатля. – Но Уицилопочтли их истребил.
Падре замер. Совпадение с Ветхим Заветом было налицо.
– Спроси его, откуда им известно про великанов, – дернул он за рукав Агиляра.
Старый вождь выслушал перевод, отдал короткое распоряжение, и в считанные минуты прислуга внесла… бедерную кость.
Капитаны охнули. Кость определенно была выше человеческого роста! Страшно даже подумать, каких же размеров достигал этот индейский «Голиаф» при жизни.
– Вот с кем стоило породниться, – хихикнул захмелевший Хуан Веласкес де Леон. – Мы бы тогда Мотекусому мигом в подданство привели…
Капитаны мгновенно помрачнели. Пожалуй, только в Тлашкале они осознали, насколько же силен Мотекусома. Богатый и сильный союз мог отправить на войну даже тридцать тысяч воинов! А, судя по рассказам, первоклассным было в Союзе и вооружение: копьеметалки легко пробивали любой панцирь, и даже камни для пращей были предусмотрительно заточены в форме пули.
А затем капитаны включились в игру под названием «очередная индейская жена», и лишь падре Хуан Диас да брат Бартоломе с сомнением покачивали головами, представляя, во сколько золотых песо обойдется капитанам покупка индульгенций, – конечно, если те останутся в живых.
И только затем, бесконечно поздно, дней через восемь после свадьбы, послы Мотексомы наконец-то получили из столицы внятный и однозначный ответ.
– Мотекусома готов принять Элнана Колтеса, – мгновенно передали они волю своего правителя.
В груди у Кортеса защемило, так, словно он прождал этого всю жизнь.
* * *
Послы Мотекусомы сразу же настояли, чтобы кастилане шли по хорошей дороге – через город Чолулу.
– Да, можно пройти и через Уэшоцинко, – признавали они, – но еды там почти нет, и холодно. Зачем вам такая плохая дорога?
– Эта дорога – гарантия безопасности, – встрял в разговор сидящий рядом с Кортесом старый слепой вождь. – Люди Уэшоцинко наши союзники, а мы теперь – самые близкие родственники Колтеса.
– А разве наш Союз когда-либо был опасен для кастилан? – резонно парировали послы.
Возразить было нечего. До сего дня Мотекусома не дал Кортесу ни единого повода к войне.
– Я подумаю, – пообещал Кортес.
Однако думал он совсем недолго – ровно столько, чтобы выслушать всех, вернувшихся из окрестностей Чолулы тлашкальских разведчиков.
– Леса возле Чолулы полны отборных войск Мотекусомы, – доложил первый.
– В городе уже готовы десятки «волчьих ям» для Громовых Тапиров, – принес жуткую весть второй.
– На крышах Чолулы спешно создаются запасы камней и устанавливают щиты для лучников, – сообщил третий. – Весь город – одна сплошная ловушка.
И тогда настал черед капитанов.
– Нам нельзя туда идти, – после недолгого, но напряженного обсуждения вынесли они окончательный вердикт. – Пушки в городе почти бесполезны, конница толком развернуться не сможет, а каменные стены даже аркебузы не пробьют.
Кортес невесело улыбнулся.
– Помните, сеньоры, сколь хорошо мы продвигались, пока индейцы верили, что мы – чуть ли не боги?
Капитаны помнили.
– А как легко мы одерживали верх, пока не убили нашего коня, помните?
Капитаны помнили и это.
– У нас остался только один козырь, – подытожил Кортес, – их вера в то, что мы непобедимы.
– Но мы ведь обычные солдаты… – печально возразил благоразумный Гонсало де Сандоваль. – Нас можно победить, и кто, как не ты, это знает.
Кортес посерьезнел.
– Главное, что они этого не знают. До сих пор. Лишь поэтому мы с вами еще живы. Но стоит нам дрогнуть…
* * *
План Мотекусомы был также безупречен, как и все, что он делал.
– Смотрите, – развернул он карту перед вождями. – Город просто предназначен стать ловушкой.
– Это так… – закивали вожди.
– Много тлашкальских воинов кастилане с собой не возьмут – из опасения, что мы начнем подозревать их в трусости или в чем дурном.
– Верно! – обрадовались вожди. – В гости с оружием не ходят…
– Более того, можно углубить ловушку и предложить Чолуле отложиться от нас и начать переговоры о том, чтобы породниться с Кастилией…
Вожди оторопели.
– А это еще зачем?
Великий Тлатоани улыбнулся.
– Если план не удастся, и кастилане победят, они так и так породнятся с Чолулой. Так что мы не теряем ничего.
– Как это не теряем?! – наперебой заголосили вожди. – Мы целую провинцию теряем!
Мотекусома досадливо крякнул.
– Повторяю: если кастилане победят…
Вожди не понимали.
– Единственный способ не испачкать рук, – терпеливо объяснил Мотекусома, – это сделать так, чтобы Чолула напала без нашего участия. Если кастилане победят, мы останемся чисты! И начнем переговоры – с полным правом.
Вожди обомлели. Они знали, что Мотекусома умен, но такого даже они не ожидали.
– Конечно же, наши войска всегда будут рядом, – улыбнулся Мотекусома, – и если Чолуле не хватит сил, мы добьем кастилан уже сами.
