Текст книги "Великий мертвый"
Автор книги: Андрей Степаненко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
– Че-орт! – выдохнул Альварадо.
И вот тогда загудел огромный, в два-три человеческих роста храмовый барабан. Низкий, протяжный, рвущий душу звук понесся над городом, извещая, всех и каждого, что жертва принесена. Мотекусома подошел к идолу Уицилопочтли, мазнул еще бьющимся сердцем по толстым губам и тут же бережно уложил сердце в полыхающий жертвенник.
– По моему, это намек… – громко, на всю площадку, проронил Альварадо. – Вот скотина!
* * *
Что бы ни говорил Альварадо, а едва Мотекусому вывели на прогулку, город поуспокоился, и теперь ночами горела от силы четверть прежнего числа факелов. Но опасность все-таки продолжала вызревать – не только снаружи, но уже и внутри. Как сообщил Берналь Диас, солдаты уже оправились от первого страха, и, что еще хуже, начали привыкать к той мысли, что все это золото принадлежит им.
Кроме того, за время похода среди них сами собой начали появляться и вожаки, отнюдь не менее авторитетные, чем сеньоры капитаны, и это было и хорошо, и плохо. На вожаков можно было опереться, если дела пойдут совсем худо, а потому ссориться с ними Кортес не желал. Но сейчас они были настроены против него, и едва Кортес приказал подготовить к выходу из города первый, как бы пробный отряд, мгновенно собралась войсковая сходка.
– Мы не поняли, Кортес, – начал избранный сходкой вожак. – Что это ты задумал? Только не крути!
Кортес посмотрел ему в глаза. Солдат был настроен достаточно решительно и чувствовал себя уверенно.
– Хорошо. Я скажу прямо, – кивнул Кортес. – Я задумал выносить золото и небольшими отрядами выводить всех вас.
Сходка насторожилась.
– Да-да, – поднял брови Кортес. – Но и золото выносить, и вас выводить придется частями. Одни вывозят золото, другие прикрывают.
– Это еще почему? – прищурился вожак.
– Они не станут нападать на маленькую группу, – спокойно объяснил Кортес. – Они будут ждать, когда мы выйдем все. А мы все вместе выходить не будем, пока не вывезем всю добычу.
Сходка ненавидяще загудела.
– Знакомый приемчик! Капитаны с золотом смоются, а нам – разгребать! Даже и не думай, Кортес!
Кортес досадливо крякнул.
– Ну, хорошо. Если вы капитанам не верите, давайте все вместе выйдем. Налегке.
Солдаты растерянно переглянулись.
– А добыча как же?
– Здесь оставим, – пожал плечами Кортес. – В тайнике, конечно… Пригласим подмогу, а когда возьмем город, разделим.
Сходка буквально взорвалась.
– Знаем мы вас! Понаведете своих капитанских дружков, и от нашей доли одни огрызки останутся! Нашел дураков – с подмогой делиться!
Кортес поморщился.
– Хорошо. Пусть я не прав. А вы что предлагаете?
Солдаты гудели, перекликались… и ничего предложить не могли. И тогда подал голос Берналь Диас.
– Озером уходить надо! Всем вместе!
Кортес поджал губы и покрутил пальцем у виска.
– Ты, Диас, видать, совсем уже в плавильне свихнулся! Как это озером? На чем? Или прямо в твоей каске поплывем?
Берналь Диас обиженно нахмурился и вытолкнул в круг невзрачного солдатика.
– Вон, Мартин Лопес говорит, он может бригантину построить. Главное, чтобы лес был. Неужели Мотекусома леса не даст?
Сходка замерла. Идея была совершенно свежей и непривычной, но, главное, она исходила не от капитанов!
– Ну… лес он, конечно, даст, – мигом помрачнел Кортес. – А дальше что? Где мы железо возьмем? Паруса? Канаты, наконец…
Мартин Лопес что-то тихо произнес.
– Я не слышу! – разозлился Кортес. – Пусть говорит громче!
– Он говорит, все это можно из Вера Крус принести, – озвучил сказанное корабельным плотником Берналь Диас. – То, что мы сняли со своей армады. А главное, на озере нам соперников нет! Как по маслу из города выйдем!
И вот тогда сходка взволнованно загудела. Это было как раз то, что надо! И лишь Кортес изо всех сил хмурил брови, делая вид, что все его планы только что рухнули.
* * *
Какама-цина очередные распоряжения Мотекусомы встревожили. Он сразу понял, что замыслил Кортес. И выполнить свой план кастилане могли очень даже просто: все приказы, скрепленные личной печатью Великого Тлатоани, исполнялись, как и прежде – быстро и неукоснительно.
– Ты напрасно сердишься на меня, Какама-цин, – прямо сказал наследнику трона один из купцов. – Я не могу сорвать распоряжение Мотекусомы о поставках леса во дворец, – они законны. Когда ты станешь Тлатоани, я и твои распоряжения точно так же буду выполнять…
А затем то же самое сказали и поставщики хлопковых канатов, и начальники плотницких бригад, а дворцовый мажордом Топан-Темок превзошел в своей трусливой «разумности» даже Мотекусому.
– Я вообще не понимаю, что ты так волнуешься, Какама-цин, – пожал плечами главный хозяйственник дворца. – Главное, что вся казна, до последнего зернышка какао на месте. Понимаешь? Эти придурки берут одно лишь «божье дерьмо» – золото…
– Да, не в казне дело, – поморщился Какама-цин.
– А в чем еще? – не понял Топан-Темок. – Пусть уходят! Женщин они с собой не возьмут – лишние хлопоты… Казна остается… Мотекусома после плена станет никем. Большой совет на выборах тебя наверняка поддержит… ну, что тебе еще надо?!
– Их нельзя выпускать из города, – мотнул головой Какама-цин.
– Какая разница, где ты их убьешь? – улыбнулся мажордом, – были бы солдаты и власть. А и то, и другое у тебя появится, не раньше, чем они уйдут. Дай им уйти…
Какама-цин упрямо поджал губы. Именно такие вот, лишь на первый взгляд разумные, а на деле просто беззубые идеи и привели Мотекусому прямиком в руки кастилан.
* * *
Лишь когда корабельные плотники изготовили модели двух будущих судов, а купцы доставили весь нужный, распиленный в строгом соответствии с чертежами лес, Кортес по-настоящему поверил в реальность своего плана.
– Так, Сандоваль, выдвигайся в Вера Крус! – на первом же совете капитанов распорядился он. – Сместишь этого дурака Алонсо де Градо и пришлешь мне паруса, такелаж, смолу, железо.
– Ты думаешь, они дадут нам достроить флот? – хмыкнул Ордас.
– А ты можешь предложить что-то иное? – вопросом на вопрос ответил Кортес.
Ордас лишь развел руками.
А едва Сандоваль прислал таки такелаж, смолу и железо, заволновалась и сходка. Увидев стремительно растущие на берегу широкого канала каркасы двух небольших бригантин – как полагается, с веслами и парусами, и почуяв реальность шанса к спасению, солдаты начали требовать переучета золота.
– Хорошо, – согласился Кортес. – Назначайте выборных лиц и – вперед.
– Да, там у них в плавильне черт ногу сломит, – резонно возразил кто-то. – Мы днем посчитаем, а они ночью переложат в другое место…
– Правильно! – заорали солдаты. – Для золота отдельное место подобрать надо! И чтоб не на виду! Мало ли чего?
Кортес обвел сходку критическим взором.
– Вот вы никогда не слушаете, что вам говорят. Сколько раз я уже говорил, что добычу надо спрятать понадежнее?
Солдаты виновато понурились, но затем снова начали шуметь, громогласно высказывая опасения, что хитрые индейцы заметят сооружение тайника, и, в конце концов, решение было принято вполне изящное: строить часовенку. А что туда стаскивают под видом извести и кирпичей, – издали все одно не разобрать.
* * *
Подготовив столичную элиту к вооруженному мятежу, Какама-цин – не без колебаний – решил обратиться и к родне. Вернулся в родной город Тескоко и переговорил с братьями, дядьями и некоторыми из племянников.
– И как быстро ты хочешь их одолеть? – поинтересовались родственники.
– В четыре дня, – прямо ответил Какама-цин. – Если, конечно, напасть до того, как они достроят парусные пироги.
– А нас хоть кто-нибудь поддержит?
Какама-цин уверенно кивнул.
– Я уже говорил с вождями Тлакопана, Истапалапана и Койакана. Время согласовано. Старейшины столичных кварталов нас тоже поддержат.
И тогда подали голос старики.
– Знаешь, Какама-цин, если бы ты имел на руках приказ Великого Тлатоани, то и мы бы тебя поддержали.
– Я вас не пойму! – разозлился Какама-цин. – Даже в Наутле научились убивать кастилан! За один день – шесть голов! Чего вы боитесь?!
– Раскола, – вздохнули старики. – Если начать штурм дворца, Союз рухнет.
– А если не начать?! – вспылил Какама-цин. – Не рухнет?!
Старики насупились, и Какама-цин махнул рукой.
– Делайте, как хотите, а я этого позора терпеть не буду.
* * *
Тревога была буквально разлита в жарком воздухе города. И эту тревогу чуяли все: солдаты, капитаны, святые отцы и уж, конечно, Кортес. И первым делом он снял все ограничения на общение Мотекусомы с подданными, убрал часовых подальше с глаз, а возле Великого Тлатоани посадил превосходно овладевшего языком пажа Ортегильо.
– Не дай бог, если что упустишь, – сразу предупредил он. – Шкуру спущу.
И дело пошло. За несколько недель беспрерывной смены карт на кандалы, а изысканных увеселений на угрозы поджарить попки его аппетитным дочкам Великого Тлатоани практически сломили. Теперь Мотекусома выслушивал просьбы и доклады вождей в молчании, не давая Ортегильо ни малейшего повода уличить себя в мятеже. А потом Ортегильо старательно записывал все, что услышал, и вечером подавал Кортесу сводный отчет. И чего только не говорили уверенные в том, что юный паж-кастиланин языка не знает, вожди!
И когда градус тревоги стал почти невыносим, Кортес опять отправился к Берналю Диасу.
– Берналь, – подозвал он солдата, едва тот вышел из плавильни. – Есть дело.
– Золото… – понимающе ощерился солдат.
– От тебя ничего не скроешь! – невесело рассмеялся Кортес.
– А тут все понятно, – пожал плечами Диас. – Когда загорается дом, надо вытаскивать самое ценное. Но как ты его вывезешь?
Кортес поднял брови.
– Я могу на тебя рассчитывать?
– А я на тебя? – посмотрел ему в глаза Диас. – Ты не забыл, что треть твоей доли – моя?
– Договор – это святое, – серьезно заверил Кортес.
– Как у всех настоящих жуликов, – так же серьезно поддержал Диас. – Говори. Что ты на этот раз придумал?
Кортес быстро огляделся и склонился к самому уху Диаса.
– Балласт.
– Что… балласт? – не понял солдат.
– Мы вывезем золото в мешках для балласта. На дне бригантин.
– А смысл? – снова не понял солдат. – Все равно эти бригантины бросать придется, едва солдаты выгрузятся на берег…
Кортес улыбнулся.
– Мы вывезем балласт раньше. Намного раньше.
На следующий день Берналя Диаса за одно лишь не вовремя сказанное острое слово с позором выгнали из плавильни.
– Ты у меня сгниешь в караулах! – орал на него Кортес. – Ты у меня каждую ночь будешь службу нести! А днем – на балласт!
Понятно, что солдату сочувствовали. Но Кортес как с цепи сорвался, и с того дня бедолага целыми ночами стоял на посту у строящейся для прикрытия тайника часовни. А едва караул кончался, носил на строительство часовни кирпичи, паковал в мешки для балласта строительный мусор и сам же таскал и сбрасывал на днища бригантин. И так день за днем.
Ну, а сам Кортес навестил Мотекусому.
– Пиши письмо племяннику, Тлатоани. А то он у тебя совсем из повиновения вышел. А заодно подготовь-ка мне приказ о его аресте. Пусть лежит.
Мотекусома опустил голову еще ниже и подтянул к себе чистый лист плотной бумаги из агавы. Кортес на секунду задумался и понял, что в такой ситуации нужно блефовать беспардонно. Так, чтобы у Какама-цина и мысли не было, что Кортес намерен выйти из города в ближайшие два-три дня.
* * *
Какама-цин получил оба письма почти одновременно.
В первом Великий Тлатоани заверял племянника, что вовсе не находится в плену, как о том повсюду говорит Какама-цин. Тлатоани переехал в старые апартаменты исключительно для того, чтобы поближе лицезреть своих драгоценных гостей – людей высокородных и во всех отношениях достойных. Ну, а в конце послания Мотекусома мягко укорял племянника за дерзость, приглашал во дворец для отеческой беседы и обещал помирить с Кортесом – человеком на редкость учтивым и добропорядочным.
Второе письмо пришло от самого Кортеса, и было оно не в пример откровеннее. Кортес указывал, что возводя напраслину на него, королевского посланника, Какама-цин оскорбляет и великого государя императора Священной Римской империи Карла Пятого. И уж расплата за оскорбление короля и сеньора всех материков и народов наступит неизбежно и будет воистину ужасной. Если, разумеется, Какама-цин вовремя не одумается и не прибудет с покаянным визитом во дворец Великого Тлатоани.
Какама-цин ответил обоим. Кортеса он прямо известил, что никакого «короля и сеньора» знать не знает, да и самого Кортеса предпочел бы не знать. А дядюшке с глубоким почтением обещал выполнить его просьбу и навестить и его самого, и его новых «друзей», для которых этот визит станет последним, что они увидят в своей жизни.
* * *
В пробный рейс Кортеса и тщательно отобранных сходкой 200 самых надежных солдат провожали, затаив дыхание. Обе миниатюрные бригантины были оснащены как веслами, так и парусами, на мачтах трепетали имперские и кастильские флаги, на палубах стояли по две бронзовых пушки, а команды были подобраны из самых лучших моряков, и все равно… было страшно.
Страшно было и после освящения судов братом Бартоломе. Страшно было даже после того, как святые отцы, смущаясь, отошли, а лекарь Хуан Каталонец с крестным знамением и крепким, словно булатная сталь, заговором окропил суда кровью девственницы и жиром тринадцати язычников. Как поведет себя на воде последняя надежда запертого во дворце отряда, не знал никто.
Опасались и индейцев. Во дворце все понимали, как важно генерал-капитану обеспечить себе надежное прикрытие, а потому никто не удивился, когда Кортес притащил Мотекусому и всю его свиту – незадолго перед отплытием.
– Великий Тлатоани изъявил желание поохотиться, – серьезно известил всех Кортес. – И я не смею отказать столь высоко почитаемому мной монарху в этой понятной просьбе.
– Храни тебя Сеньора Наша Мария! – с замирающим сердцем перекрестили генерал-капитана остающиеся солдаты. – Возвращайся быстрее, Кортес…
А потом затрепетали и вздулись развернутые паруса, засвистели матросы, и бригантины тронулись… и пошли.
– Санта Мария! Ну, куда тебя несет?! – заорал штурман на своего чересчур сблизившегося с его судном коллегу, и оставшиеся на берегу солдаты умиленно засмеялись. Это была жизнь.
А через два часа Кортес выбрал место для высадки вооруженного охотничьим луком Великого Тлатоани и провел краткий, жесткий инструктаж.
– Значит, так. Все беспрекословно выполняют распоряжения своих капитанов. Оцепление тотальное. При появлении индейцев длинный свисток.
Он оглядел замерший строй.
– И не приведи Господь, если кто из вас Мотекусому упустит!
А когда солдаты под грозными окриками старших команд бегом умчались в лес выстраивать оцепление для возжелавшей поохотиться монаршей особы и его небольшой свиты, Кортес повернулся к Диасу.
– Давай в трюм! Будешь подавать наш балласт. Хоть помнишь, где клал?
– Еще бы, – спокойно отозвался Диас.
– А ты, – ткнул Кортес в самого здорового и тупого тлашкальца, какого он нашел, – будешь принимать и сбрасывать. Восемьдесят мешков это не так уж и много. Успеете.
И спустя шесть часов весь «лишний» балласт лежал там, где ему и положено, – на мелководье. Вместе с посаженным на нож Диаса тлашкальцем, утяжеленным привязанным к ногам последним мешком.
* * *
Получив известие о пробном выходе парусных кастиланских пирог в озеро, Какама-цин понял, что действовать следует немедленно. Разослал гонцов по притаившимся в лесах отрядам, собрал вождей, провел краткий, но емкий инструктаж и убедился, что каждый свою задачу понял. А затем обвел собравшихся вождей напряженным и одновременно радостным взглядом и хлопнул себя по бедрам.
– Ну, что… завтра с утра начинаем?
Вожди одобрительно загудели.
– Но ты же не отнимешь наших пленных? – внезапно встревожился один.
– Взятое в бою свято, – решительно кивнул Какама-цин. – Пленный «мертвец» принадлежит лишь тому, кто его поймал.
Вождям понравилось и это. Мотекусома никогда не был столь щедр и самых почетных пленных всегда оставлял себе – для жертвоприношения в столице.
– И Колтеса оставишь?
– Конечно, оставлю, – улыбнулся Какама-цин. – Я же обещал.
Вожди возбужденно загудели. Взять в плен Кортеса было весьма соблазнительно, а принести в жертву – крайне почетно.
– Я все сказал, – поднялся Какама-цин. – Готовьтесь. Время дорого.
Вожди радостно загомонили, а едва начали подыматься, тростниковая занавесь на входе жалобно хрустнула и отлетела в сторону. Они вскочили, потянулись за оружием, но было уже поздно, – в дом, один за другим, влетели два десятка гвардейцев.
– Что это?! Какама-цин! Что происходит?!
И тогда на входе показался один из самых старых и самых близких родственников предводителя мятежа – почти отец.
– Какама-цин!
– Да… – отодвинулся от приставленного к горлу меча Какама-цин.
– Ничего завтра не будет, Какама-цин, – сурово поджал губы старый вождь.
Вожди замерли. Происходило что-то непоправимое.
– Вы все арестованы, – печально произнес старый вождь. – Вот печать Мотекусомы. И ты, Какама-цин сейчас предстанешь перед судом Великого Тлатоани.
* * *
Увидев стоящего на коленях и уже закованного в кастильские цепи Какама-цина, Кортес опешил.
– Ты?!
Если честно, то, рассылая от имени Мотекусомы приказ об аресте Какама-цина, он не надеялся почти ни на что.
«Разве что на чудо?»
Подошедший вслед Альварадо хохотнул.
– Смотри, какого зверя привели! Осталось – кольцо в нос и в клетку!
– Это я его для тебя поймал, Колтес, – забеспокоился, что его ототрут от славы, старый вождь.
– Пошел вон, – отмахнулся Кортес. – К Мотекусоме иди; это он у вас Тлатоани.
Кортес опустился на корточки – лицом к лицу с Какама-цином – и заглянул ему прямо в глаза.
– А я тебя предупреждал… не связывайся со Священной Римской империей. Не связывайся с кастильцами. Не связывайся со мной… я и не таких на карачки ставил.
Какама-цин молчал.
Кортес усмехнулся и поднялся с корточек.
– Кортес…
Он обернулся. Это был штатный палач.
– Жечь будем? – равнодушно поинтересовался палач. – А то я… все приготовлю…
– Рано, – мотнул головой Кортес и широко, счастливо улыбнулся.
Он совершенно точно знал: с арестом главного мятежника число осторожных индейцев резко возрастет. А если взять в заложники еще и весь гарем Какама-цина, они, – может быть, – выйдут отсюда без боя.
– Господи… – глянул он в небо и вскинул руки. – Спасибо! Спа-си-бо, Гос-по-ди!!!
* * *
Солдаты начали рваться домой уже на следующее утро. Но Кортес понимал – рано. И лишь когда вожди привели еще троих арестованных мятежников, всем телом почувствовал, как там, в небесах что-то сдвинулось, – окончательно.
А той же ночью, одним жестом отправив прочь очередную индейскую жену Кортеса, к нему пришла Марина. Подхватив огромный живот руками, уселась на постель и погладила по волосам.
– Бедный Кортес… – потешно выговаривая букву «р», произнесла она. – Мне так жалко, что ты безродный.
Кортес улыбнулся и заложил руки за голову.
– Я не безродный. С чего ты взяла?
– Ты же не брат дону Карлосу…
– Ну, и что?
– Если ты не брат главного вождя, тебя не поставят править это страной.
Кортес рассмеялся. Рассуждать, поставят ли тебя править этой страной, когда жизнь еще болтается на волоске… это было замечательно.
– Иногда ставят… – возразил он. – Вон Веласкеса несколько лет Колумбы ко двору не допускали… а теперь он – аделантадо.
– А ты можешь стать аделантадо? – моргнула Марина.
Кортес задумался. Вообще-то верхом его мечтаний было губернаторское кресло – хорошее, удобное и надежное. И если кое-кого подмазать, – а золотишко он в озере уже притопил, – вполне можно и добиться. Вопрос, только где. Куба занята, Ямайка занята… а здесь… дай Бог, чтобы его еще не убили, или дома не повесили… с подачи таких, как Ордас. У этой публики всегда найдется пара опасных свидетелей.
Нет, формально Ордас был прав. И даже взятое Кортесом золото не могло исправить главной беды: Кортес не сумел подвести эту страну под Кастильскую Корону. Хуже того, напрочь испортил отношения, – теперь лет сто придется воевать, пока последнего индейца на колени поставишь.
Кортес потянулся и прикрыл глаза. Если бы мешики были совсем дикими, как, скажем, на островах, он просто зачитал бы им «Рекеримьенто» и – вся эта земля в тот же миг стала бы кастильской. Но у них были власть и суд, законы и чертовы хроники и даже счетоводы и нотариусы, и вот это резко все усложняло…
– Я хочу стать Сиу-Коатль! – затрясла его Марина.
– Что? – не понял Кортес.
– Я. Хочу. Стать. Сиу-Коатль, – упрямо повторила Марина.
– Это главной женой, что ли? – рассмеялся Кортес. – Так ты и так здесь у меня главная…
– Ты опять не понял! – рассердилась Марина. – Я высокородная! Понимаешь?!
Кортес криво улыбнулся. Марина крайне высокомерно упоминала об этом при каждой встрече с вождями, разве что за исключением здешних… и, надо признать, это мгновенно давало ей, а значит, и Кортесу изрядную фору – на любых переговорах.
– Я имею право стать Сиу-Коатль! – совсем уже разъярилась Марина. – Даже если возьму в мужья простого носильщика!
– Так становись, – беззаботно хохотнул Кортес.
Марина насупилась.
– Мне нужен сильный муж. Такой, как Мотекусома. Или как ты. А ты не ничего не понимаешь.
Кортес уклончиво хмыкнул. Его впервые сравнили с Мотекусомой, и, как ни странно, это ему польстило. Марина легла рядом и, аккуратно пристроив живот, прижалась к нему – всем телом.
– Ты согласился бы стать мужем Сиу-Коатль?
– Как Мотекусома? – улыбнулся Кортес. – Неплохо бы…
Марина вскочила с постели.
– Так ты согласен?! Правда?!
Кортес рассмеялся.
– Сядь. Объясни толком, чего ты хочешь…
Марина сверкнула маслинами глаз и присела рядом.
– Надо собрать Большой совет. Ты понимаешь? Все вожди должны прийти в столицу. И ты станешь как Мотекусома. Даже больше.
– Что ты несешь?
Марина обиженно выпятила губы.
– Помнишь, я тебе сказала, в какой день надо стать вождем?
– Помню.
– Я была права?
– Ну… в общем… да.
Действительно, когда индейцы узнавали, что сходка назначила Кортеса генерал-капитаном 12 мая, в священный день месяца Паш, все вопросы о его легитимности отпадали сами собой.
– Тогда пойдем к Мотекусоме! – вскочила Марина. – Ты должен потребовать от него, чтобы он созвал Большой совет.
Кортес невесело рассмеялся. Лично он запланировал отсюда свалить. И очень скоро.
– Вставай! – заорала Марина и гневно заколотила себя кулачками по бедрам. – Ты мне обещал!
Кортес удивленно моргнул.
– Что я тебе обещал?
Марина с размаху уселась на постель, закрыла скуластое личико ладошками и заплакала.
– Ты же сам сказал, что согласен стать мужем Сиу-Коатль… А сам… отказываешься…
* * *
Мотекусому разбудил Ортегилья. Великий Тлатоани с отвращением оттолкнул пажа Кортеса и сел в постели, вытянув ноги.
– Чего ты хочешь? Опять карты?
– Кортес вызывает.
Мотекусома содрогнулся. Он уже чувствовал, что Кортес опять придумал что-нибудь мерзкое. Слава Уицилопочтли, кастиланину объяснили, почему даже правитель огромного Союза не имеет права поставить подпись под приказом о казни своего племянника. А мысли у Кортеса такие были… Мотекусома чувствовал…
Тлатоани крякнул, встал, умылся мерзкой теплой водой из поставленного Ортегильей медного тазика и вышел в зал для приемов. Кортес и переводчица были уже здесь.
– Что еще ты от меня хочешь?
– Прикажи позвать Сиу-Коатль, – даже не думая переводить его вопрос Кортесу, распорядилась переводчица.
Мотекусома глянул на Кортеса… и впервые в жизни подчинился чужой женщине. Выглянул в коридор и позвал Ортегилью.
– Приведи сюда Сиу-Коатль.
Паж с любопытством заглянул в зал для приемов и умчался исполнять распоряжение. Мотекусома сел напротив Кортеса и посмотрел ему в глаза. Они были пустыми и отстраненными, – как всегда, когда он особенно опасен. А потом застучали далекие шаги, и они все приближались, и вместе с ними словно приближалось нечто столь же неотвратимое, сколь и чуждое.
– Ты меня звал?
– Садись, – пригласил Мотекусома и снова посмотрел на Кортеса. – Ну?
Кортес что-то произнес, и эта беременная девка тут же, словно знала каждое слово заранее, перевела.
– Созови Большой совет.
Мотекусома опешил и с трудом взял себя в руки.
– Нужна веская причина.
– Причина есть, – сама, даже не обращаясь к Кортесу, произнесла переводчица. – Перевыборы правителя Союза.
Мотекусома похолодел. Какама-цин – самый вероятный его наследник уже много дней сидел в кандалах, и, скорее всего, Кортес хочет выдвинуть кого-то из наиболее слабых его племянников…
– И… кто претендент?
– Он, – повернулась переводчица к Кортесу.
И тогда Мотекусома рассмеялся.
– Это невозможно. В нем нет ни единой каплей крови нашего племени.
– Во мне есть, – отрезала переводчица.
Мотекусома медленно повернулся к Сиу-Коатль.
– Ты что-нибудь понимаешь?
Та покачала головой и принялась озабоченно рассматривать наглую девицу.
– А чья ты, девочка?
Переводчица некоторое время молчала, словно проговаривала ответ про себя, а потом стиснула зубы и процедила.
– Малиналь-цин. Ты еще помнишь это имя, Мотекусома?
– Что-о?!
Сердце Великого Тлатоани подпрыгнуло и замерло.
– Кто ты ему? – мгновенно охрипшим голосом выдавил он.
– А ты вспомни Пайналу, – яростно предложила Марина-Малиналли. – И ответь себе сам.
* * *
Малиналь-цина, своего старшего брата, Мотекусома помнил каждый миг своей жизни. Брат с трудом разбирался в религиозных или политических тонкостях, хотя всегда был неплохим воином. А потом пришло время наследовать власть, и гадатели вдруг объявили, что новым главой Союза должен стать лишь Малиналь-цин.
С этим, особенно в столице, не согласились очень и очень многие.
– Если Малиналь-цин станет Великим Тлатоани, большой войны не избежать, – сразу определили жрецы.
И это было чистой правдой, потому что ничего иного, кроме как воевать, брат Мотекусомы попросту не умел.
– Великим Тлатоани должен стать Мотекусома, – считали жрецы. – Гадатели ошиблись.
И это тоже было правдой, потому что никогда еще у жрецов не было столь блестящего ученика. За что бы Мотекусома ни брался, все ему давалось почти играючи, и он мгновенно находил три-четыре способа добиться цели там, где остальные не видели и одного.
Вот только гадатели упорно стояли на своем, и тогда жрецы решили просто отправить слишком уж влиятельного претендента в Тлатоани на священную войну с Тлашкалой. И, что-что, а уж детали захвата Малиналь-цина в плен враг согласился обсудить с радостью.
Потом жрецы займутся и членами семьи Малиналь-цина, в том числе и совсем еще маленькой тогда Малиналли. Но будут решать эти непростые вопросы сами, без отвлечения Мотекусомы от государственных дел. И все равно, каждый миг Великий Тлатоани знал, что виновен. Потому что те самые переговоры с Тлашкалой вел именно он.
* * *
Все, что произошло потом, осталось в памяти Кортеса, как нанесенное резцом на камне. Размазывая по щекам слезы и яростно шмыгая носом, Марина показала татуировки на обоих плечах и рассказала, как ее, наследственную Сиу-Коатль, самую родовитую в Союзе, чуть ли не с трех лет передавали то в Пайналу, то в Шикаланго, то в Табаско, пока ее муж, названный брат Его Величества дона Карлоса Пятого, приемный сын самого Папы Римского и едва ли не личный друг Иисуса Христа – доблестный и могучий вождь Эрнан Кортес не положил этому конец. И только тогда старая жена Мотекусомы остановила ее скупым, но не терпящим возражений жестом.
– Я не верю ни единому твоему слову об этом безродном разбойнике, – презрительно ткнула она рукой в сторону Кортеса, – но эти татуировки – наши, да и знаешь ты… много. Я тебя признаю.
Подошла к постаменту у стены и вытащила деревянный жезл, вырезанный в виде четырех сплетенных змей. Медленно двинулась к Марине, поклонилась, коснулась ковра у ее ног, затем своих губ и молча вручила жезл ей.
– Я соберу Большой Совет, – встал и повторил перед Мариной то же самое Великий Тлатоани. – Причина достаточно веская.
И тогда Марина развернулась к своему избраннику.
– Я – Сиу-Коатль, – счастливо всхлипнула она. – Ты видишь, Кортес? Значит, и ты – мой муж – станешь как Мотекусома.
А той же ночью она родила мальчика.
* * *
Первым делом на Кортеса насел совет капитанов.
– Я не понимаю, чего нам ждать?! – орал Альварадо. – Бригантины есть! Возможность есть! Уходить надо!
– Ты так и будешь молчать или соизволишь поговорить с нами? – возмущался Сандоваль.
– Это, в конце концов, неумно, – нервно замечал Ордас. – Сеньор Кортес! Вы слышите, что я говорю?!
А потом Кортеса вызвала сходка. Солдаты кричали, возмущались и говорили, что не дело, построив корабли, ждать, когда их сожгут или выкрадут. Что следует немедленно выдвигаться на Вера Крус, а оттуда – Бог даст – попутным судном на Кубу. Но Кортес лишь улыбался, а на все вопросы отвечал одно:
– Я вас хоть когда-нибудь обманывал?
И люди терялись, потому что Кортес действительно всегда выполнял все, что должен был выполнить генерал-капитан, разве что, кроме последнего этапа – выдать каждому его долю и отечески похлопать на прощание по плечу – и лучше, если подальше отсюда.
А на десятый день в столице собрался Большой совет, и сидящие на широких каменных ступеньках стадиона вожди лишь изумленно разевали рты: Великий Тлатоани вышел на игровое поле вместе с Сиу-Коатль, переводчицей и предводителем кастилан. А потом Мотекусома начал говорить, старчески утирая слезящиеся глаза, и все поняли, что перед ними – другой человек. Этот, новый никогда бы не добился сведения войн с Тлашкалой до трех в год – строго по договору. Этот, новый никогда бы не забил мяч в каменное кольцо «лона смерти» на высоте трех человеческих ростов. Этот, новый вообще ни на что не был пригоден.
– Все восемнадцать лет я был милостивым и щедрым, – напоминал Мотекусома, и вожди содрогались этому мелочному бахвальству некогда великого человека.
– Все восемнадцать лет вы были добрыми и верными членами нашего Союза, – пытался похвалить вождей Мотекусома, хотя именно таким и должен быть вождь, заключивший честный договор.
– Но теперь все изменилось, и новым претендентом в правители Союза впервые становится чужак. Вот он.
Вожди охнули. Мотекусома указывал на предводителя кастилан.
– У него есть на это право, ибо он породнился с кровью, которая стоит выше моей, – утер старческую слезу Мотекусома.
– Как?! – хором охнули вожди. – Откуда?!
И тогда Мотекусома вывел вперед юную скуластую переводчицу.
– Вот наша новая Сиу-Коатль.
И единственный, кроме Кортеса, чужак, – спрятавшийся за трибуной толкователей паж Ортегильо стремительно записывал каждое слово, чтобы затем генерал-капитан мог проверить, все ли и правильно ли перевела ему его индейская жена Марина.
* * *
Большой совет долго не мог согласиться со свалившейся на них бедой. Вожди потребовали доказательств, и Малиналли тут же показала татуировки и на память продиктовала двенадцать поколений своей родословной, вплоть до Иланкуэитль, дочери правительницы Кулуакана – еще до образования Союза.
