Текст книги "Великий мертвый"
Автор книги: Андрей Степаненко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
– Я знаю, что Веласкес мне не слишком доверяет, но вот она – его доля.
Потрясенные парламентеры дружно открыли рты. Столько золота в одних руках они и представить не могли.
– Подтверди, Педро, – повернулся Кортес к часовому.
– Да, третий и четвертый штабели – доля губернатора Веласкеса, – нехотя подтвердил часовой. – Это все знают. За армаду…
Парламентеры потрясенно заморгали. Честность Кортеса оказалась просто фантастической!
– А вон там королевская пятина, – уважительно показал Кортес в сторону крайнего штабеля клейменных слитков. – Мы ее сразу отложили…
Парламентеры понемногу приходили в себя и теперь уже криво улыбались, – им бы хоть тысячную часть этой кучи…
Но Кортес и тут оказался молодцом.
– А это вам… и вам… и вам, – начал совать он слитки дорогим гостям. – Берите, берите… это из моей доли, не из королевской… имею полное право.
Послы зарделись и, млея от нахлынувших чувств, трясущимися руками приняли все, что дают: стать богачами вот так, за один счастливый миг не думал никто.
* * *
Паж Кортеса Ортегилья следил за каждым шагом Тлатоани, и Мотекусома передавал записку племянникам бесчестно, тайно.
«Пироги кастиланские, – было сказано в записке, – но Кортес прибывших людей боится. Думаю, будет война между кастиланами. Случай удобный. Знаю, как вам непросто, – Какама-цин до сих пор сидит в закрытой комнате под охраной. Но если Колтес погибнет, его жену высокородную Малиналли, а значит, и наследственную власть моего старшего брата, возьмет кто-то из вас. Будьте осторожны. Никакой помощи ни тем, ни другим. Пусть кастилане убивают друг друга сами».
* * *
Парламентеры этого не знали, но первые три письма Кортес отправил Нарваэсу почти сразу, и первым корреспондентом стал совет капитанов.
«Панфило, – писали капитаны. – Мы понимаем чувства Веласкеса, однако ему с Кубы не видно ничего. Да, индейцы замирены, но ситуация весьма неустойчива. Зная тебя, как человека разумного, просим: никаких порочащих имя кастильцов слов и дел. Поговори с Кортесом сам – лучше, тайно и ни в коем случае не дай индейцам повода решить, что между вами есть разногласия. Иначе взорвется все».
Поучаствовали в этом важном деле и солдаты.
«Высокочтимый сеньор Нарваэс, – писали избранные войсковой сходкой грамотеи, – не смеем вам указывать, даже если бы не понимали, какая за вами сила. Разбирайтесь с сеньором Кортесом сами. Однако хотим заявить, что наша доля добычи, как бы мала она ни была, принадлежит лишь нам, потому что взята в боях и лишениях, и многие наши товарищи мученически пали в борьбе с нечестивыми во имя Его Величества Императора и Сеньоры Нашей Марии, а потому золото это наше, а не ваше, и мы его не отдадим. Если захотите взять силой, правда и закон будут не на вашей стороне, а тем более Сеньор Наш Бог и Его Величество Дон Карлос V».
А уж потом, прочитав оба письма, взялся за дело и Кортес.
«Сеньор Панфило де Нарваэс! Рад приветствовать тебя на земле Новой Кастилии. Здешние земли столь обширны, а богатств так много, что – видит Сеньор Наш Бог – мне отчаянно не хватает рук, чтобы взять это все по-настоящему крепко. Уверен: такие надежные, отважные рыцари, как ты и твои капитаны, найдут здесь и добычу, и славу. И того, и другого здесь хватает на всех. Еще раз приветствую тебя и надеюсь на скорую встречу».
А потом он вызвал гонцов – тотонаков и семпоальцев.
– Напоминая о нашем родстве, – через двух переводчиков надиктовал он, – прошу и требую вашего участия в боях с прибывшими с людоедских островов самозванцами. Добычи вам от этого не будет, но слава возрастет безмерно.
Тем же вечером, после обильного торжественного застолья, Кортес проводил парламентеров и немедленно, в ужасной спешке отправил долю гарнизона Вера Крус на сохранение в Тлашкалу. Затем около двух часов размышлял и все-таки направил всех своих мешикских жен – главную гарантию его личной власти – в город Тлакопан, под защиту пусть и второстепенного, но зато поставленного лично им крещеного вождя. Он уже чувствовал – всей своей кожей, – сколь ненадежна столица.
А спустя еще час Кортес оставил во дворце восемьдесят человек и Альварадо за старшего, а сам, с пушками, конницей и арбалетчиками, короткой горной дорогой двинулся навстречу Нарваэсу.
* * *
Мельчорехо, бывший толмач Кортеса, сбежавший от крестивших его кастилан, появился у главного столичного храма Уицилопочтли и Тлалока, едва Кортес покинул город.
– Я хочу стать Человеком-Уицилопочтли, – на все еще плохом мешикском языке произнес он, когда на него, наконец-то, обратили внимание.
– А ты откуда? – не поняли, что это за акцент, жрецы.
– С севера, – махнул рукой Мельчорехо. – Очень далеко отсюда.
Жрецы насмешливо переглянулись.
– Как ты можешь стать нашим Уицилопочтли, если ты чужак?
Мельчорехо развел руками.
– Я все сделал, как надо. Я ходил по городам и селам. Я говорил только правду. Я постился. Я даже не знал женщин.
– Сколько дней? – заинтересовались жрецы; человека-Уицилопочтли у них не было давно.
– Уже больше года. Тринадцать месяцев.
Жрецы переглянулись. Срок полного поста был назван исключительно благоприятный. А день Тошкатль – праздник весны и возрождения должен был наступить вот-вот.
– Ты говоришь правду? Ты действительно год постился и не знал женщин?
– Я говорю чистую правду.
Жрецы отошли в сторону, перекинулись десятком слов, а потом от них отделился самый старый.
– Извини, сынок, но ты – чужак. Нашим Человеком-Уилопочтли может быть только человек мешикской крови. Ты же сам это знаешь…
Мельчорехо горько улыбнулся.
– Вы не понимаете. С того дня, как Иисус взошел на крест, ни эллина, ни иудея больше нет.
Жрец замешкался. Он не до конца понимал, что ему говорят.
– Отныне нет ни тотонака, ни мешиканца, – улыбнувшись еще горше, пояснил Мельчорехо. – Мы умрем вместе. И какая разница, что мы разной крови?
Жрец посуровел.
– Все, сынок. Иди. Мы вынесли решение.
– Глупцы, – всхлипнул Мельчорехо и вдруг сорвался на крик. – Уже год, как Уицилопочтли посылает вам знаки! Или вы не видели Громовых Тапиров?!
Жрецы смутились, а возле бесноватого чужака сразу начала собираться толпа.
– А может быть, вы не заметили Тепуско?! – хрипло кричал Мельчорехо. – Тепуско, кидающих круглые камни на десять полетов стрелы?!
Жрецы уже начали сердиться. А толпа все собиралась.
– Или вам так и не удалось увидеть ни одного бледного лицом посланца из преисподней?! – надрываясь, рыдал Мельчорехо.
Люди начали переглядываться. В чем-то чужак определенно был прав.
– Все знаки, что ваш Иерусалим падет!
Главный жрец растерялся; он не знал, что такое Иерусалим. Однако быстро взял себя в руки, посуровел и легонько толкнул бесноватого в грудь.
– Не пугай людей попусту. Иди к себе домой и стань там, кем хочешь, даже Человеком-Уицилопочтли. А здесь ты – чужак.
– Мы все умрем вместе, – всхлипывая, пробормотал Мельчорехо. – Поймите это. И не будет никакой разницы между тобой и мной.
Толпа взволнованно загомонила.
– Все! – махнул жезлом в виде змеи жрец. – Расходитесь. Видите же, что человек не в себе! Все-все… разойдитесь…
А люди все стояли и стояли.
* * *
Братья и племянники Мотекусомы собрались на совет в считанные минуты после выхода отряда Кортеса из дворца.
– Надо штурмовать дворец! – горячо предложил племянник Мотекусомы – Куит-Лауак. – Отобрать высокородную Малиналли, а кастилан убить!
– Дворец нам не взять, – возразил один из братьев Мотекусомы. – Они закрылись изнутри, да и воинских сил там осталось много.
Молодежь заволновалась.
– А зачем нам дворец?! – вскричал юный Куа-Утемок. – Давайте нападем на самого Кортеса!
– А смысл? – уже с раздражением отозвались пожилые родственники. – Мотекусома прямо написал: не вмешиваться! Пусть кастилане сами перебьют друг друга.
Молодежь закипела.
– Кастилане могут и замириться! Это же одна стая! А Мотекусома – трус!
Теперь уже вскипели старцы.
– Мотекусома – Тлатоани! Придержи язык, щенок! Тебе до него, как до неба!
– И что теперь – ничего не делать?
Вожди снова сцепились. Все понимали, сколь уникальный шанс предоставили им боги, но никто не знал, как использовать этот шанс наилучшим образом. А ставки были нестерпимо высоки. И лишь в самом конце кто-то произнес главное – то, что боялись сказать остальные:
– Зачем мы с вами шумим? Все равно самим нам не справиться. Совет всего нашего рода собирать надо. Иначе «мертвецов» не одолеть.
Ближайшие родственники Мотекусомы понурились. Чуть ли не половина мешикских вождей уже успела породниться с Малинче-Кортесом-Кецаль-Коатлем, а кое-кто даже принял христианство, рассчитывая передать власть не по обычаю – племяннику или брату, а по более выгодному кастиланскому закону – сыну. А значит, жди раскола, – убедить их порвать родственные связи и напасть на собственного зятя – Кортеса было немыслимо. Да, и авторитет новой Сиу-Коатль, жены Кортеса – Малиналли значил очень даже много. Выходил порочный замкнутый круг, и всех их могла ждать судьба арестованного самыми близкими людьми Какама-цина.
– Нельзя нам ничего делать. Ни на Кортеса нападать, ни совет всего рода собирать, – нехотя подвел итог Куит-Лауак. – Сначала между собой следует согласие найти.
* * *
Осознав, что из Вера Крус ему ответа уже не дождаться, Панфило де Нарваэс плюнул на оставшихся там парламентеров, да и на саму крепость и двинулся прямиком в Семпоалу. А, как только вошел, понял, что лучшего шанса судьба не предоставит уже никогда!
Серебристые в утреннем солнце стены провинциального по здешним понятиям городка сверкали так, как ни в одной столице Европы. А когда его солдаты – и бывшие крестьяне, и даже идальго – увидели, сколько прекрасной хлопковой ткани, драгоценных камней и ярких юных девушек сосредоточено во дворце местного князька, они буквально ошалели!
– Что вы делаете?! – кричал князек, пытаясь отстоять хотя бы дочерей. – Я тесть самого Колтеса! Вы не смеете!
– Кортес?! – улавливали в тарабарском языке единственное знакомое слово воины. – Хо-хо! Скоро твой Кортес будет болтаться в петле! Может быть, вместе с тобой!
И Нарваэс вовсе не собирался мешать своим рыцарям. Он уже чувствовал, насколько больший приз получит сам, когда войдет в столицу этой благословенной земли.
А через несколько дней в Семпоале вдруг объявились его подзадержавшиеся парламентеры – и пришли они вовсе не из крепости Вера Крус.
– Были мы столице, – глотая от возбуждения слюну, доложил падре Гевара, – и, слов нет, – велика-а…
– Стоп! – не понял Нарваэс. – А как вы туда попали?
– Нас отвезли, – пожал плечами святой отец.
– Кто?
– Индейцы…
– На чем?
Падре Гевара смутился.
– На спинах.
– На спинах?!
Нарваэс глянул на своих капитанов, капитаны – на него, затем все они – на падре Гевару, представили, как индейцы, пыхтя, несут не маленького святого отца на закорках, и дружно расхохотались.
– Так-так… – внезапно опомнился Нарваэс. – Значит, вы видели Кортеса! И что же он вам сказал?
– Только хорошее, – дружно закивали послы. – Очень достойный идальго.
Нарваэс вскипел.
– Он же висельник! Бунтарь! Изменник!
Послы переглянулись и столь же дружно возразили:
– Вы ошибаетесь. Ничего подобного. Очень достойный слуга Его Величества.
Нарваэс ни черта не понимал. Да, первое полученное от Кортеса письмо было безупречным. Пожалуй, лишь благодаря этому учтивому письму Нарваэс и решил, что к Кортесу давно пора посылать Королевского нотариуса Алонсо де Мата – со всеми документами, включая приказ немедленно подчиниться. И он никак не ожидал, что за Кортеса поднимут голос его собственные люди.
А спустя сутки с очередным письмом от Кортеса прибыл брат Бартоломе де Ольмедо, и вот это письмо вмиг перевернуло все представления Нарваэса о том, что – черт подери! – происходит.
«Панфило, – сразу приступил Кортес к делу, – я не препятствую тебе вернуться на Кубу, но с единственным условием – не бунтуй индейцев! А если ты так ничего и не понял, то я объясню доступнее: будешь распускать язык среди местных, я тебя поймаю, посажу на цепь и доставлю прямиком в Кастилию, – как человека, замыслившего резню меж своими…»
Когда Нарваэс это прочел, у него полыхнуло в груди от ярости, но затем он вспомнил свои неосторожные речи, увы, доступно переведенные местным аборигенам при помощи трех дезертиров, и призадумался. В Королевском суде могло повернуться по всякому.
«Кроме того, – напоминал бывший нотариус Кортес, – Семпоала принадлежит Короне, а значит, все, что ты, Нарваэс и твои люди творите в Семпоале, является делом уголовным – Бог тому свидетель. И я, как генерал-капитан Новой Кастилии, требую от тебя объяснений».
Дойдя до этих строк, Нарваэс опять вскипел и приказал привести доставившего письмо монаха.
– Как он смеет такое писать?!
– Я не читал, сеньор, – подобострастно склонился брат Бартоломе.
– Да, я тебя арестую, скотина! – заорал Нарваэс. – Я всех вас арестую! В цепи! Изменники! Быдло!
Его осторожно взяли под локотки, пытаясь успокоить, но Нарваэс вырвался, яростно глянул, кто посмел… и осекся. Это был Андрес де Дуэро – личный секретарь Веласкеса.
– Не надо, Панфило, – поднял брови Дуэро. – Здесь ты битвы не выиграешь…
Нарваэс досадливо крякнул, тяжело выдохнул и махнул рукой. Чертов секретарь был прав.
– А что ты предлагаешь?
– Надо продолжать посылать Кортесу парламентеров, – пожал плечами секретарь, – но только поумнее, чем падре Гевара.
– Поумнее? – язвительно скривился Нарваэс. – Это кого? Может, тебя?
– Можно и меня, – кивнул Дуэро.
* * *
Кортес делал, что мог. Выслал гонца в крепость и потребовал, чтобы Сандоваль брал всех своих убогих и увечных и выступал навстречу – в небольшое селение возле самой Семпоалы. Затем зашел в Чолулу и уже оттуда послал гонцов в Тлашкалу, требуя выставить пять тысяч воинов. Как вдруг получил отказ.
«Если дело идет о сражении с местными племенами, мы тебе дадим столько, воинов, сколько у нас мужчин, – писали вожди. – Но со своими кастильскими «духами» разбирайся сам».
«Это Шикотенкатль, – вспомнил Кортес молодого непокорного вождя. – Его происки… Черт! Надо было его втихую убрать… еще тогда»
Но сожалеть о прошлых упущениях было бесконечно поздно, а на полпути к Семпоале судьба снова показала ему свое капризное и жестокое лицо.
Всех пятерых приволокла за шкирки конная разведка. Четверо – обычные солдаты и один – с застывшим лицом чиновника средней руки. Кортес быстро спешился, передал узды коня Ортегилье и подошел.
– Здравствуйте, сеньоры. Куда путь держите?
– В Мешико, – настороженно ответили «сеньоры». – К Кортесу.
Кортес широко улыбнулся и повернулся к отряду.
– Слышали? Ко мне идут… – развернулся и придвинулся к самому главному – с лицом чиновника. – С кем имею честь?
– Королевский нотариус Алонсо де Мата, – с достоинством поклонился чиновник.
Кортеса как ударили в живот. Он понимал, что какие-то полномочия у Нарваэса есть, но то, что в его рядах оказался Королевский нотариус, означало, что полномочия весьма значительные.
«Неужели у него есть оформленный приказ? – мучительно соображал он. – И что мне тогда делать?»
Наличие официального приказа об отстранении мгновенно лишало Кортеса всего, – по крайней мере, в глазах Короны.
– И у вас есть приказ, сеньор Мата? – вполголоса поинтересовался Кортес.
– Есть… – понемногу расправил плечи нотариус, – и я вам его немедленно зачитаю…
– Один момент подождите, пожалуйста, – просительно поднял палец Кортес.
«Отобрать?»
Приказ вполне возможно было отобрать. Но это ничего не решало, – вряд ли тот экземпляр, что у нотариуса на руках, – единственный.
«Убить?»
Это был бы идеальный вариант, потому что, пока пришлют другого, пройдет время – главное сокровище. Но свидетелей было слишком уж много.
– Пойдемте, сеньор Мата, – бережно взял Королевского нотариуса под локоть Кортес и повел в сторону. – Сейчас вы мне все зачитаете…
Нотариус напрягся.
– Но свидетели…
– Ортегилья! – обернулся Кортес к пажу. – Барабаны мне и сеньору Мата!
– Уже несу, Кортес!
Нотариус панически обернулся в сторону четырех свидетелей-матросов, но тех разведка удерживала – силой.
– Я не любитель играть на барабанах, сеньор Кортес… – резко вырвался он из рук Кортеса.
– Я – тоже нечасто играю, – признался Кортес и развел руки в стороны, показывая, что силу применять не собирается. – Это вместо стульев.
Нотариусу сразу полегчало, и он кивнул, принял поданный пажом барабан, тут же уселся и достал приказ об отстранении. Кортес щелкнул пальцами, шепнул Ортегилье пару слов, а затем принял из его рук небольшой увесистый мешок. С хитрым видом порылся и вытащил золотую цепь.
– Позвольте одарить вас плодами этой земли…
– Сначала, сеньор Кортес, я зачитаю приказ…
– Да успеете вы его зачитать! – рассмеялся Кортес.
– И пригласите моих свидетелей! – сварливо затребовал нотариус.
Кортес кивнул и помахал своим всадникам.
– Приготовьте сеньоров свидетелей! – и тут же сунул цепь нотариусу. – Держите, пока никто не глазеет…
Нотариус с некоторым смущением принял цепь и понял, что она раза в три тяжелее, чем он думал.
«Сеньора Наша Мария! Сколько же в ней?!»
– Вы должны понимать, что это не избавит меня от необходимости зачитать вам приказ об отстранении.
– Конечно-конечно, сеньор Мата, – успокаивающе выставил руки Кортес. – Но сначала позвольте убедиться, что вы действительно – Королевский нотариус…
– Да, разумеется, – сухо кивнул нотариус и принялся искать в папке свое свидетельство.
Кортес тоже начал рыться в своем мешочке и вдруг вытащил золотую собаку.
– А вот еще… правда, очень милая?
Нотариус удивился и принял подарок; тот был раза в три тяжелее цепи.
– Значит, вы Королевский нотариус, и у вас на руках есть свидетельство? – спросил Кортес и тут же сунул еще одну фигурку – еще тяжелее.
– Ну… да, – с возрастающим сомнением рассовал подарки по карманам нотариус. – А… как же иначе?
Подвели всех четырех свидетелей, но теперь и Кортес, и нотариус просто молча смотрели друг другу в глаза. Кортес не без усилий пододвинул ногой весь мешочек в сторону нотариуса.
– А у вас на руках оригинал свидетельства или копия? – кинув быстрый взгляд на мешочек, поинтересовался он. – В такой ситуации, сами знаете, нужен только оригинал.
Нотариус уставился на лежащий у его ног мешочек. Столько он не сумел бы скопить и за три жизни.
– Э-э-э…
Кортес щелкнул пальцами.
– Ортегилья! Принеси еще этих замечательных плодов!
– Увы, сеньор Кортес, оригиналом свидетельства я не располагаю, – покосился в сторону свидетелей нотариус и протянул папку Кортесу. – Извольте убедиться: здесь лишь копия.
– Что вы! Я вам верю! – удовлетворенно рассмеялся Кортес, жестом давая понять, что просмотрит бумаги позже, и повернулся к Ортегилье. – Щедро одари сеньоров свидетелей, и всем – за стол! Хорошенько покушаем и поедем говорить с Нарваэсом.
* * *
Мельчорехо так и бродил по огромному чужому городу, пока почти случайно не наткнулся на купцов из своей земли.
– Я хочу стать Человеком-Уицилопочтли. Помогите мне.
Купцы опешили.
– А почему ты не идешь к жрецам?
– Здешние жрецы погрязли в страхе и книгах, – пожаловался Мельчорехо. – Домой мне и за полгода не дойти. А срок выходит.
Купцы нахмурились.
– Это серьезное решение, брат. Ты хорошо подумал?
– Судите сами, – развел руками Мельчорехо. – Я год не касался запретного. Даже женщин.
– Полный год? – заинтересовались купцы.
– Больше. Тринадцать месяцев.
Купцы заволновались. Им предлагали очень почетную миссию; священный день Тошкатль должен был наступить вот-вот, а главное условие – пост было вполне соблюдено.
– Ладно, пошли с нами, брат. Мы найдем, как тебе помочь.
* * *
Даже через три дня жарких обсуждений преодолеть раскол между ближайшими родственниками Мотекусомы не удавалось. Молодежь во главе с Куит-Лауаком так и настаивала на немедленном штурме дворца и освобождении Мотекусомы, Какама-цина и женщин. Пожилые вожди намерены были ждать встречи двух враждующих кастильских племен и хоть какой-нибудь развязки. Дошло до того, что они втайне обратились к совету жрецов, но те лишь разводили руками: эта ваше семейное дело, решайте сами. И тогда Куит-Лауак взорвался.
– Я вызываю вас на игру! – решительно кинул он «партии осторожных». – Докажите, что боги с вами!
Старики заволновались.
– Ты бы за языком следил, мальчишка! Кого ты на игру вызываешь?!
– Вас! – заорал Куит-Лауак. – Всех! Если среди вас еще остались мужчины!
Старики вскипели.
– Да, ты еще сиську сосал, когда я три мяча подряд в «лоно смерти» засунул!
– Мальчишки! Совсем уважение потеряли! Своих дядьев на игру вызывают!
И вот тогда завелась и остальная молодежь, и лишь вмешательство жрецов заставило вождей поумерить пыл.
– Скоро наступит священный день Тошкатль. Найдите хороших, почетных пленных, приведите к нам, затем подберите команды, а на празднике и сойдетесь на поле. Сейчас-то зачем орать?
Вожди переглянулись и признали, что жрецы правы.
* * *
Кортес работал, как заведенный. Не переставая двигаться в сторону Семпоалы, он связался с кузнецами Чинантлы и заказал им 300 копий индейского образца – с лезвиями на обоих концах древка и длиннее кастильских на целый локоть.
– Но чтобы успели до Пасхи Духа Святого! – наказал он гонцу-оружейнику. – И пусть не вздумают кремень ставить – лучше уж медь!
Второго гонца он послал уже за войсковой подмогой в племя, которое не должно было отказать.
– Пусть дадут хотя бы две тысячи воинов, – жестко наказал он гонцу. – Иначе… сам знаешь, где наши доли будут.
А потом разведчики привели секретаря Веласкеса Андреса де Дуэро, несколько лет назад принявшего свою должность прямо из рук Кортеса.
– Здорово, висельник, – обнял Кортеса посланник Нарваэса.
– Будь здоров и ты, каналья! – рассмеялся Кортес, хлопая друга по спине. – Надо ж, где судьба свела!
– Сколько у тебя народу? – отодвинулся Дуэро.
– Двести шестьдесят шесть душ, – честно признался Кортес.
– Мало.
– Зато золота много.
Оба захохотали. Затем они уединились в шалаше Кортеса, всю ночь напряженно разговаривали и остались довольны, – Дуэро загруженной на коня поклажей в две карги [23]23
Карга (carga – ноша, бремя) – мера веса; 1 карга = около 24 кг.
[Закрыть]весом, а Кортес – перспективами. Купить удалось почти всех.
И все-таки Кортес посылал и посылал гонцов к Нарваэсу, – обвешанных золотыми цепями, с карманами, полными подарков и как бы случайных остатков золотого песка и с единственной целью – на себе показать: с Кортесом дело иметь можно.
* * *
За день до дня Тошкатль – праздника Уицилопочтли, праздника весны и праздника возрождения жрецы уже приготовили все. У них были мак и освященный маис, мед и яйца нужных птиц, у них были перья, нефрит и золото… у них не было одного – одобрения Тлатоани.
Конечно же, жрецы пришли к дворцу Мотекусомы заранее. Долго добивались от стоящих на часах кастилан, чтобы те отнесли письмо Великому Тлатоани, затем полдня ждали, и лишь когда из дворца вынесли письменное одобрение «говорящего с богами», женщины принялись за дело.
Изо всех сил стараясь успеть, они быстро смололи нужное количество зерен мака и освященного маиса, напекли несколько сот коржей, а затем начали сооружать праздничный торт в виде вертикальной, стоящей в полный рост фигуры Уицилопочтли. Сделали каркас из прутьев и начали аккуратно нанизывать на прутья смазанные медом коржи – слой за слоем. Этап за этапом, снизу вверх вывели ступни, голени и бедра, фаллос, живот и грудь, шею, руки и голову, все это подровняли, обмазали фаллос взбитым яичным белком и посыпали – в надежде на зачатие хорошего урожая – отборными семенами маиса и лишь тогда начали все это украшать.
Они выложили уши бирюзой и покрыли грозное лицо широкими полосами из золота и кусочков редкого пронзительно-синего нефрита, наложили золотую мозаику на ступни и кисти, а затем – на грудь, живот и на все тело. Затем принялись приклеивать медом перья самых редких, самых священных птиц, и лишь когда каждое перышко было прилажено на свое место, хлебного Уицилопочтли начали одевать и вооружать.
Ему приладили набедренную повязку из лучшей бумаги «амаль», накидку из листьев крапивы, бумажный нож, в точности похожий на священный кремниевый, вручили щит с огромным крестом из орлиных перьев, надели браслеты из шкуры койота, и лишь в самом конце за спиной Бога-Отца водрузили пронзительно алое знамя.
И тогда наступило время мужчин.
* * *
За день до Пасхи Духа Святого, уже к вечеру, Кортес собрал всех своих людей и громко, но не в надрыв, сказал:
– Мы многое выстрадали и пережили вместе. Вспомните реку Грихальва. Вспомните Тлашкалу. Вспомните Чолулу, наконец. Но завтра нас ждет куда как более тяжелое испытание…
Солдаты замерли.
– И не потому, что придется поднять оружие на своих. И даже не потому, что силы Нарваэса превосходят наши вчетверо. А потому… что если мы проиграем, нас не только ограбят, но и ошельмуют.
Солдаты помрачнели.
– Да-да, из нас, верных воинов Его Величества и Церкви, наши недруги очень быстро сделают убийц и грабителей. Так уж карта легла.
Кортес на секунду задумался и вдруг усмехнулся.
– И знаете, я бы сдался…
Солдаты – весь строй – недоуменно загудели.
– Да-да! Я бы сдался! – широко улыбнулся Кортес. – Если бы не вы. Если бы не вы, – прошедшие и Грихальву, и Тлашкалу, и Чолулу. Если бы не вы, – на деле доказавшие, что для кастильца невозможного нет. Если бы не вы, доверившие мне самое драгоценное, что у вас есть, – жизнь.
Кортес по-хозяйски оглядел войска и возвысил голос:
– Но вы у меня есть! А значит, мы победим!
Войско отозвалось не слишком уверенным боевым кличем, и Кортеса пронзила острая тревога, – они так и не были готовы сражаться.
* * *
На рассвете дня Тошкатль давшие должные обеты на весь следующий год люди получили право открыть лицо хлебного Уицилопочтли. Затем, едва Он увидел встающее солнце главного весеннего дня, Его бережно взяли на руки и вознесли по ступеням на самый верх пирамиды, а едва огромный человек-торт был установлен, праздник начался, – как всегда, танцем Змеи.
Постившиеся – кто двадцать дней, кто сорок, а кто и целый год – «братья и сестры Уицилопочтли» встали во главе торжественной процессии и с пением повели за собой длинную пляшущую цепочку. И каждый горожанин – мужчина, женщина или ребенок – обязательно пристраивался в хвост Вселенского Змея, и вскоре этот хвост Млечным Путем протянулся по главной улице через весь город, а все горожане стали одним счастливым существом.
А потом весь день люди ходили в гости и поздравляли друг друга, а те из детей, кто пришел в этот удивительный день к первой исповеди и получил крещение водой, и вовсе считались божьими баловнями.
И только собравшиеся к вечеру столичные жрецы все еще были невеселы и озабочены. Впервые за много лет, совет жрецов действительно не знал, чем завершить праздник. У них было все, кроме одного – того, кто бы добровольно принял на себя бремя и честь Человека-Уицилопочтли.
Ни в какой другой год это не стало бы проблемой, и праздник замечательно закончился бы и без него, но совет жрецов столицы слишком хорошо знал, какие ставки у всего народа этой весной.
– Вожди все-таки решили играть? – спросил главный жрец.
– О, да… – один за другим подтвердили члены совета. – Они очень решительно настроены… особенно, молодежь.
– И если Куит-Лауак победит, начнется штурм… – сокрушенно покачал головой главный жрец. – Хорошо еще, если им удастся вытащить Мотекусому и женщин живыми…
– Ты же знаешь, на все воля Уицилопочтли, – сказал кто-то. – Если он нас услышит… все пройдет хорошо.
Главный жрец вздохнул.
– А если не услышит?
И тогда кто-то встал.
– Нам обязательно нужен Человек-Уицилопочтли – тот, кто донесет наши мольбы до Творца всего сущего.
– Ты же знаешь, у нас нет такого, – раздраженно отозвался главный жрец. – Одно дело поститься, и совсем другое – добровольно уйти в страну предков.
– А как же чужак? Тот, что откуда-то с севера…
– Да-да… – подхватили остальные. – Можно попросить чужака.
Главный жрец насупился. Он и сам ругал себя за недальновидность, но где его теперь искать, этого чужака?
– Ищите, – развел он руками. – Если найдете, – наше счастье.
* * *
В ночь на Пасху Духа Святого пошел дождь – такой сильный, что даже устроенная из пальмовых листьев крыша походного навеса нещадно протекала. Но Кортес не спал вовсе не поэтому. Он сделал все, что мог, и большая часть капитанов Нарваэса была скуплена подарками и обещаниями на корню. И все-таки Кортес боялся – страха своих солдат. Воины все еще не были готовы к беспримерно наглому налету на превосходящие силы противника, и в завтрашний день смотрели без оптимизма.
– Надо что-то придумать, – бормотал Кортес, расхаживая под большим капитанским навесом из угла в угол. – Я должен что-нибудь придумать…
– Ты уже все сделал, – подал голос Гонсало де Сандоваль. – Награду за поимку Нарваэса объявил. Пароль стоящие за тебя капитаны знают. У тебя даже перебежчики появились.
Все это было правдой. Уже первый, кто лишь попытается пробиться к Нарваэсу, должен был получить три тысячи песо; второй – две тысячи, а третий – одну. Не должно было возникнуть проблем и при атаке: достаточно было стоящим за Кортеса капитанам Нарваэса выкрикнуть пароль, и они, вместе со своими людьми, сразу же становились своими. Да, и перебежчиков из лагеря Нарваэса день ото дня становилось все больше.
И все-таки солдаты боялись.
– Перебежчики… – задохнулся от восторга Кортес. – Я все понял!
– Что ты понял? – моргнул Сандоваль.
– Как там его фамилия? Ну… последнего перебежчика?
– Гальегильо, – еще не понимая, что за хитрость измыслил Кортес, вспомнил Сандоваль.
Кортес энергично крякнул и рассмеялся.
– Мы атакуем прямо сейчас!
– Что-о? – опешил Сандоваль.
Но Кортес уже выскочил под дождь.
– Где Гальегильо?! – на весь притихший лагерь заорал он. – Где эта паскуда?! Сбежал! Всем подъем!
– Ты что делаешь?! – выскочил вслед Сандоваль.
– Не мешай! – обрезал его Кортес и помчался по чавкающей промокшей земле. – Подъем! Гальегильо сбежал! Нас предали! Всем в строй! Подъем, я сказал!
Потревоженные, заспанные солдаты вскакивали, начинали строиться, а Кортес все продолжал кричать.
– Они уже знают! Надо опередить! В строй, я сказал! Потом разберетесь!
Он уже видел эту смесь испуга и безумия в заспанных глазах, когда человеку можно внушить почти все.
– Собрались?! Ну, с Богом! Бего-ом… марш! – все также всполошено скомандовал Кортес. – На ходу разберетесь, я сказал! Капитаны, не отставать!
Солдаты, придерживая замотанное тряпками оружие, затоптались на месте, а затем тронулись и пошли – одной заспанной серой, насквозь промокшей массой.
– Сеньор Кортес! Сеньор Кортес! Я не понял…
Кортес оглянулся. Это был Гальегильо.
– В строй! – коротко скомандовал Кортес. – Потом поговорим.
* * *
Молодые родственники Мотекусомы вывели на поиски практически всех мужчин рода. Квартал за кварталом они обыскивали гостиницы и храмы, дворцы и замкнутые семейные дома с мансардами, балконами и квадратным двором посредине, а к полуночи, кто-то из людей Куит-Лауака наткнулся на перевозчика грузовой пироги.
