Текст книги "Великий мертвый"
Автор книги: Андрей Степаненко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
Главный штурман заинтересованно хмыкнул, тронул индейский мяч пальцами, узнал очертания материков… и как обжегся.
– Вы… сделали?
Хуан Диас кивнул.
– Я этого не видел, – решительно тряхнул головой Аламинос. – Все. До свидания. У меня дела.
– Значит, все правильно?.. – обмер падре.
Штурман замер.
– Зачем вам неприятности, святой отец? – наконец-то выдавил он. – Вы же не мальчишка. Должны понимать…
– Я… я ни-че-го не понимал, пока вот это не увидел… – чуть истерично хохотнул падре.
Аламинос подошел и дружески положил ему руку на плечо.
– Сожгите это и забудьте. Вот и все.
Падре издал булькающий звук и отер с лица крупную слезу.
– Знаешь, Аламинос… я шел сюда, поближе к Иерусалиму восемнадцать лет… – и вдруг разрыдался… в голос. – Боже!.. Восемнадцать лет!.. Все – коту под хвост!
* * *
Личное письмо Его императорскому Величеству Кортес писал четыре дня. Он знал, что рискует, в нарушение всех правил прыгая через голову аделантадо Веласкеса и даже Королевской Асьенды [21]21
Асьенда Его Величества – Реал Асьенда (Real Hacienda) – королевское казначейство, в его ведении были финансы и имущество испанской короны.
[Закрыть]. Но и вечно оставаться в мальчиках на побегушках не желал. Он уже сейчас видел шанс разом встать в один ряд с губернаторами Кубы, Эспаньолы и Ямайки.
Понятно, что шанс нужно было подкрепить золотом, и Кортес проделал колоссальную работу. При помощи ребят Берналя Диаса, он уговорил солдат отказаться от своих долей в пользу Короны и теперь отсылал в Кастилию почти все дары Мотекусомы. И что это были за дары! Роскошные, воистину королевские плащи из перьев колибри и кецаля, золотой диск размером с тележное колесо и сотни золотых же статуэток и украшений на сорок с лишним тысяч песо. Такое подношение Корона не заметить не могла. А значит, не могла не заметить и самого Кортеса.
Но главная изюминка была в том, что Кортес отплыл с Кубы уже ПОСЛЕ обретения Веласкесом титула аделантадо, и, следовательно, эта экспедиция была абсолютно легальной! Даже, случись разбирательство, Веласкес не стал бы настаивать на том, что Кортес присоединил новые земли и выслал Короне ее часть добычи вопреки закону – себе дороже.
Более того, теперь Кортес, как легальный первопроходец, мог смело присвоить все сделанное до него пиратскими экспедициями Эрнандеса и Грихальвы! И ни тот, ни другой до самой смерти не посмеют напомнить о своих открытиях, ибо тогда их, – бравших золото и рабов без разрешения Короны, а, следовательно, не плативших пятины, – ждет суд и виселица.
Теперь Кортесу оставалось получить одно – победу. Ту самую победу, после которой даже мысль о судебной расправе над бывшим «висельником» всем кажется кощунственной. Ту самую победу, что мгновенно возносит ее творца на самый верх установленной Господом власти над людьми.
* * *
Выслушав исповедь бывшего губернаторского мажордома, падре Хуан Диас принял решение мгновенно.
– Я отправлюсь на Кубу вместе с вами, Диего.
– Вы?! – обомлел Ордас. – Но почему?
Падре невесело усмехнулся. Чтобы объяснить, почему он более не хочет оставаться в этой дикой чужой стране посреди бескрайнего океана, ему пришлось бы начинать с того дня, когда он, вопреки заповедям Христовым, поклялся – достигнуть священного Иерусалима или умереть.
– Лучше скажи, чем я могу вам помочь, Диего.
– Судно-то мы захватим, – посерьезнел Ордас, – но нам нужен штурман.
– Подойдите к Гонсало де Умбрии, – мгновенно отреагировал падре. – Он согласится.
Ордас обомлел.
– Умбрия?! Вы уверены?
Падре кивнул. Ничего более, памятуя о святости исповеди, он сказать не мог.
А потом началось ожидание. Уже вышла в Кастилию нагруженная золотом каравелла. Уже число недовольных, собранных Ордасом, достигло сорока с лишним человек, а условного сигнала все не было. И лишь на четвертый день к Хуану Диасу подошел матрос.
– Сегодня после заката, – только и произнес он.
Падре кивнул и начал собираться: книга путевых записей, изрядно поношенное, но чистое белье да кошелек с двадцатью песо – больше ему никогда и не было нужно. Дождался сумерек и, следуя инструкции Ордаса, взял пустую корзину и вышел в западные ворота города – как бы к реке, помыться. Прошел берегом, быстро миновал заросли местной колючки и оказался в заранее оговоренном месте – на просторной утоптанной поляне. Огляделся и недоверчиво хмыкнул; он и не думал, что желающих вернуться так много.
– Успели… – подошел к нему Ордас и развернулся к ожидающим приказа сообщникам. – Все на месте. Теперь – в лодки.
Так же тихо, в почти полной темноте, один за другим, они тронулись по двум ведущим к берегу бухты тропинкам, слаженно приняли у состоящих в сговоре матросов лодки, сели на весла и в считанные минуты оторвались от берега на арбалетный выстрел.
– Провизии достаточно? – повернулся падре к Ордасу.
– Только то, что в трюмах, – признал тот.
Хуан Диас вздохнул. В трюмах была лишь опостылевшая, давно уже несвежая солонина, да заплесневелые сухари из кассавы.
– А пресной воды много?
– Только две бочки и не очень свежей, – озабоченно вздохнул Ордас, – но ничего… если по прямой идти, здесь до Кубы четверо суток ходу. Выдержим.
– Может, зайдем за водой на острова? – благоразумно предложил падре.
Ордас отрицательно мотнул головой.
– Нет времени. Нам важно, как можно быстрее добраться до Кубы, чтобы сообщить Веласкесу об ушедшем вперед золоте. Если послать самые быстроходные суда, можно их обогнать и перехватить у Гибралтара.
Хуан Диас удивленно поднял брови. На исповеди Ордас ничего о своих планах в отношении отправленного Кортесом золота не говорил.
– Иначе нельзя, – правильно оценил его удивление Ордас, – Корона должна получать свою долю из рук аделантадо, а не его капитанов.
Лодка стукнулась в борт небольшого суденышка, и падре, вслед за Ордасом быстро поднялся по скинутой сверху лестнице. Ощутил под ногами легкое покачивание, вдохнул свежий морской бриз и тихо рассмеялся. Это была свобода.
– Господи, наконец-то! – пробормотал он, переглянулся с таким же ошалевшим от счастья солдатом, и они тихонько рассмеялись и обнялись.
– Теперь домой…
И вот тогда раздался этот крик.
– Бог мой!
– А ну, потише! – в полной темноте скомандовал Ордас. – Что там еще случилось?
Из рубки вылетел штурман Гонсало де Умбрия.
– Штурвала нет… – с ужасом в голосе выдохнул он. – И компаса тоже…
– Как?! – оторопел Ордас и кинулся в рубку. – Ч-черт!
Падре, пытаясь понять, что происходит, растерянно огляделся и увидел огни факелов. Их были десятки – на соседних судах, на берегу, – повсюду!
– Ордас! Ты в западне! – раздался с далекого берега слабый, но отчетливо слышный в ночи голос Кортеса. – Жди утра и сдавайся.
– А если не хочешь сдаваться, – громыхнул с одного из соседних судов голос Педро де Альварадо, – можешь прямо сейчас в воду сигать. Похороним по-христиански. Обещаю.
* * *
Вопли пытаемых заговорщиков раздавались у здания суда весь следующий день, и «доброжелатели» только и делали, что уговаривали Кортеса не пачкать рук и на время суда и приговора уехать в Семпоалу – якобы по делам.
– Зачем тебе это надо? – вопрошал благоразумный Гонсало де Сандоваль. – Они ведь запомнят!
– Мне и надо, чтобы запомнили, – отрезал Кортес.
Главный секрет власти – никогда не уклоняться ни от ссоры, ни от драки, ни от расправы Кортес выучил наизусть. И спустя еще двое суток он лично огласил короткий список тех, кого счел справедливым предать судебной расправе.
– Это несправедливо! – наперебой заорали попавшие в список. – Нас там втрое больше было!
– Я бы и вас пощадил, – строго свел брови Кортес, – но ваши преступления перед Его Величеством слишком велики. Так решила вся судейская коллегия. А я, как избранный сходкой Главный Королевский судья должен следовать закону.
Судейская коллегия из двух ребят Берналя Диаса важно закивала головами, и Кортес нахмурился и зачитал первый приговор.
– Гонсало де Умбрия… штурман… за участие в подлом сговоре против интересов Священной Римской империи… приговорен к отрубанию правой ноги по колено.
– Не-ет! – заорал штурман. – Я требую, чтобы меня судили Карреро и Монтехо, а не эти полудурки!
Но его уже тащили в центр площади.
– Хочу пояснить, – мгновенно отреагировал Кортес и нашел глазами стоящего неподалеку Королевского нотариуса. – Поскольку я поручил Карреро и Монтехо доставить в Кастилию королевскую долю, сходка выбрала новых судей – на совершенно законном основании.
– Верно, – кивнул Диего де Годой. – Все правила соблюдены.
– Они даже грамоты не знают! – верещал штурман, вырываясь из рук палачей. – Какие из них судьи?!
Но это уже никого не интересовало.
– Педро Эскудеро… приговорен к повешению за шею.
– Господи, прими душу мою грешную… – забормотал главный подручный Диего де Ордаса, покорно предаваясь в руки альгуасилов.
– Хуан Серменьо… приговорен к повешению за шею.
Почти невменяемого от перенесенных пыток Хуана Серменьо подхватили подмышки и вслед за Эскудеро поволокли к виселице.
– Падре Хуан Диас… приговорен к бастонаде. Двести ударов палкой по спине.
– А ты хорошо подумал, Кортес? – громко, на всю площадь поинтересовался падре.
– Вы нарушили закон, святой отец, – развел руками Кортес. – Судейская коллегия выяснила это совершенно точно. И я это решение одобряю и поддерживаю. Не может святой отец поддерживать бунт и мятеж против интересов Церкви и Короны.
Подошли смущенные таким приговором палачи, но падре презрительно отодвинул их связанными перед собой руками.
– Тогда пусть судейская коллегия заглянет под обложку моей книги для записей, – насмешливо посоветовал он.
– А что там? – прищурился Кортес.
– Разъяснение, сеньоры, разъяснение. Как раз по поводу интересов Церкви и Короны…
Королевские судьи переглянулись, и падре вдруг осознал, что, выдав ему охранную грамоту, Ватикан впервые за все то время, что Диас ему служил, сделал что-то действительно полезное.
Судьям принесли дневник святого отца, и они, оторвав обложку, вытащили сложенный вдвое листок пронзительно белой, почти год не видевшей солнца бумаги. Склонились над ним, с уважением потыкали черными пальцами в огромную печать Ватикана и тут же передали Кортесу.
Хуан Диас ждал.
– Падре Хуан Диас, – наконец-то справился с собой побагровевший Кортес. – Оправдан.
* * *
Едва разведка принесла Мотекусоме свежие новости, он собрал Тлатокан.
– Некоторые из кастилан пытались вернуться домой, – со значением произнес он.
– «Мертвые» испугались?! – восторженно охнули вожди.
Мотекусома улыбнулся.
– Сколько их было?! – наперебой загомонили вожди. – Хотя бы один из четырех есть?!
– Разведчики пишут, что тех, кто струсил, было около двух сотен. А это – каждый третий.
Вожди торжествующе переглянулись.
– Но радоваться пока рано, – предостерегающе выставил вперед ладонь Мотекусума. – Колтес всех поймал, а самых опасных казнил.
– И что ты предлагаешь? – настороженно поинтересовался Верховный судья.
Мотекусома задумчиво забарабанил пальцами по бедру.
– Разведчики предположили, что сила кастилан должна зависеть от привоза новых Громовых Тапиров и черного порошка для Тепуско.
– Да… – закивали вожди. – Это у них самое сильное оружие…
Мотекусома, соглашаясь, кивнул и расстелил на циновке детально прорисованную карту бухты со старательно изображенными парусными пирогами кастилан.
– Я думаю, надо уничтожить весь их флот и ждать, – предложил он.
Вожди растерянно заморгали. Так они еще не воевали никогда.
– Это не так сложно, – все более воодушевляясь, начал Мотекусома, – я это сегодня ночью понял. Нужно выслать пироги с отборными воинами и множеством факелов, как-то забраться на борт каждой пироги… и поджечь!
Вожди восторженно переглянулись.
– А потом напасть?
– Нет-нет, – поднял брови Мотекусома. – Ни в коем случае! Потом нужно отрезать город от подвоза еды и дождаться, когда они покинут крепость… И вот тогда…
Замершие вожди выдохнули и принялись вытирать рукавами взмокшие лица. Такой тактики войны не применял еще никто.
– Ты действительно велик, Тлатоани, – за всех подытожил Верховный судья.
* * *
Едва Кортес выехал в Семпоалу – на встречу с вождями, в городе вспыхнула внеочередная сходка.
– Почему Херонимо повесили, а Ордас, как ни в чем не бывало, с Кортесом в Семпоалу поехал! – орали солдаты.
– Эти богатеньким сеньорам всегда все с рук сходит!
Берналь Диас дождался, когда накал достаточно возрастет, вскочил и, как бы теряя терпение, прорвался в круг.
– Братцы! – яростно стукнул он себя в грудь. – Почему мы должны вместо них кровь проливать?! Они ведь тоже присягу давали!
– Верно! – поддержали его из толпы. – Если драться, так всем!
– А если одни будут драться, а другие в сторону Кубы смотреть, толку не будет! – болезненно выкрикнул Берналь Диас.
– Да выколоть им глаза, и все! – зло и насмешливо предложил кто-то. – Чтоб не смотрели…
– Не-ет, – замотал головой Берналь Диас. – Если мы из-за паршивых гнилых каравелл друг дружке глаза будем колоть, мавры… то есть индейцы, нас мигом одолеют! Сами знаете…
– Сжечь эти чертовы каравеллы! – строго по плану заголосили со всех концов его люди. – Чтоб никто удрать не пытался!
– Правильно! Сжечь каравеллы! Идти, так до конца – всем, как один!
– Ага… – прогремел вдруг настороженный голос, – а кто потом возмещать убытки будет?
Толпа мигом смолкла и растерянно, вполголоса загомонила.
Берналь поджал губы, но тут же взял себя в руки и насмешливо прищурился.
– Ты, наверное, брат, последнюю рваную рубаху заложил, чтобы тебе каравеллу доверили…
Сходка загоготала.
– Вот и я никому ничего не должен, – развел руки в стороны Берналь Диас. – Ибо нищ, аки церковная мышь. Ну, нечего с меня взять! Нечего!
* * *
Каравеллы под руководством старшего альгуасила Хуана де Эскаланте разгружали целых восемь дней. Понятно, что сомнений было множество, и наиболее осторожные солдаты даже прислали к генерал-капитану целую делегацию под руководством опытного и очень уважаемого солдата Хуана де Алькантара, известного под кличкой «Старый». Но Кортес лишь развел руками.
– Вы сами знаете: сходка есть сходка. Она имеет право на все.
– Но кто за все это будет платить? – от имени делегации возразил Алькантар.
– Ты что, отвечаешь перед кем за эти каравеллы? – словами Берналя Диаса, парировал Кортес. – В долговую яму к ростовщикам влез?
– Не-ет.
– Ну, и какого черта тебе об этом думать? Твое дело – Священной Римской империи служить, а обо всем остальном пусть у сеньоров капитанов головы болят.
Делегаты растерянно переглянулись.
– Одно могу посоветовать, – усмехнулся Кортес. – Не надо жечь; можно просто посадить на мель, а все железное снять – и в кузницу.
Делегаты развернулись, и Кортес проводил их удовлетворенным взглядом. Он не только раз и навсегда решил проблему с побегами и смутой, но еще и поставил в строй добрую сотню человек – всех матросов. Но – Бог мой! – как же ему не хватало солдат!
* * *
Капитан Алонсо Альварес де Пинеда подошел к едва обозначенной на карте речушке под утро, незадолго до рассвета.
– Сеньор! Сеньор! – влетел в его каюту штурман. – Крепость!
– Индейская? – вскочил, протирая глаза Пинеда.
– Нет, сеньор, наша, кастильская!
Пинеда охнул и выбежал на палубу.
– Матерь Божья!
Высоченный частокол, рвы, подъемные мосты, амбразуры для артиллерии – даже в неверном свете утренних сумерек, было видно, как же великолепна эта крепость.
– Я думаю, это Эрнан Кортес, сеньор, – зачастил штурман. – Больше некому.
– Лишь бы не португальцы, – прищурился Пинеда и принял у штурмана карту. – М-да… похоже, что это Кортес.
Известия о сказочно богатой добыче, взятой Кортесом, пошли гулять по всей Ямайке сразу же после того, как его каравеллы привезли на продажу рабов, но вовсе не из-за рабов. Просто кто-то из матросов неосторожно сбыл здешнему идальго фигурку танцующей обезьянки в полторы пяди длиной – из чистого золота.
Понятно, что фигурка вмиг оказалась на столе у губернатора Ямайки Франсиско де Гарая, и уже через день Гарай вызвал к себе Пинеду.
– Пристроишься в хвост, – только и сказал губернатор.
– Не позволит, – с сомнением покачал Пинеда.
– А голова у тебя на что? – язвительно усмехнулся губернатор. – И потом, патент у меня есть; если что пойдет не так, покажешь…
Пинеда криво улыбнулся. Выданный Гараю патент Его Величества на открытие и колонизацию земель касался только тех земель, что расположены к северу от реки Сан Педро и Сан Пабло. В любом ином краю Пинеда будет вне закона, и армада Кортеса из одиннадцати судов имела полное право оказать вооруженный отпор трем его каравеллам.
Однако соблазн был так велик, а слухи – особенно после доставки на Кубу каких-то особенно превосходных рабов – столь умопомрачительны, что Пинеда рискнул. Едва основав на реке Пануко небольшой городок, он со всеми предосторожностями отправился вдоль побережья и вот, на третьи сутки, отыскал. Но какое решение принять, пока не знал.
Собственно, вариантов было два, но первый – самый лучший – отпал сам собой, как только Пинеда увидел эту крепость. Оставалось высылать парламентеров и навязывать товарищеское соучастие в «разработке» этой немыслимо богатой «золотой жилы».
«Лишь бы он согласился на совместное капитанство, – подумал Пинеда. – А уж потом я найду способ его отодвинуть…» Судя по слухам, Кортес крепко рассорился с Веласкесом как раз перед отплытием, а значит, на покровительство Кубы висельник Эрнан может теперь даже не рассчитывать.
– Санта Мария! Они нас увидели!
Пинеда прищурился и удовлетворенно хохотнул. Весь берег у крепости буквально переливался огнями факелов, а на тонком, еле заметном на фоне бледного утреннего неба шпиле взвился приветственный флаг.
– Кажется, дело выгорит, – мурлыкнул под нос Пинеда и повернулся к штурману. – Армаду ставим на рейд. Всем готовиться к высадке.
Палубы всех трех каравелл загрохотали от топота десятков ног, на мачтах взвились сигнальные флажки, а едва Пинеда отправился в каюту – облачиться в парадное платье, в дверь снова ворвался штурман.
– Сеньор! Вы должны это видеть!
– Что там еще?! – раздраженно отозвался Пинеда и, на ходу застегивая камзол, выбрался наружу. – Ну?
– Посмотрите вон туда, – указал штурман.
Пинеда пригляделся, и ничего не увидел.
– Где?! Куда смотреть?
– Да, вон же, вон!
И в этот миг солнце, самым краешком своим, вышло из-за холмов.
– А это еще что?!
У берега, омываемые пенистыми волнами, стояли каравеллы.
– Раз… два… три… – считал штурман. – Санта Мария! Все одиннадцать!
Пинеда растерянно моргнул. Он и сам уже видел, что здесь, по ватерлинии вросшая в песок и уже порядком разбитая прибоем, стоит вся армада Кортеса.
– Господи! Кто мог сделать такое? – выдохнул штурман.
Внутри у Пинеды все оборвалось.
– Всем назад! – заорал он. – Отменить высадку! Немедленно назад!
Кроме капитана армады Эрнана Кортеса, правом уничтожить суда, отрезая все пути к отступлению, не обладал никто. И Пинеда уже представлял себе, что ждало бы его флот, а затем и его самого, если бы он поверил призывным береговым огням.
* * *
Кортес двинулся вдоль берега вслед за судами Пинеды немедленно. Он знал, что этот шакал все равно попытается встать на его земле – хотя бы одной ногой. И не ошибся. Уже спустя сутки ему удалось выловить разведчиков Пинеды, и, когда он пригрозил поджарить им пятки, то узнал об армаде главное: на трех судах приплыли двести семьдесят свежих солдат.
Санта Мария! Что только он не испробовал! Под прицелом арбалетов заставил пленных вернуться на берег и махать руками, приглашая всех высадиться. Сам со своими лучшими людьми переоделся в платье ямайских самозванцев, пытаясь захватить отвалившую от капитанской каравеллы шлюпку. Но Пинеда слишком хорошо понял, и что происходит, и с кем едва не связался.
Оставалось возвращаться в Семпоалу – без добычи.
* * *
Когда, спустя четыре дня, круглосуточно бегущие гонцы, сообщили об уничтожении мертвецами всех одиннадцати парусных пирог, Мотекусома не поверил.
– Разведка уверена, что это не хитрость? – принялся он судорожно разворачивать документы. – Может быть, они уничтожили маленькие пироги? Те, что без парусов…
И осекся. На великолепно исполненных рисунках были отображены все этапы, а идущий сбоку текст сухо и точно комментировал происходящее.
– Что случилось? – подошла Сиу-Коатль.
– Посмотри, – сунул ей документы Мотекусома и схватился за голову.
– Я ничего не понимаю… – растерянно пробормотала Сиу-Коатль, быстро просматривая рисунки. – Они что – сошли с ума?
Мотекусома досадливо крякнул, вскочил и заходил по комнате – из угла в угол.
– Может, я чего-то не понимаю, – вдруг рассмеялась Женщина-Змея, – но ты ведь получил как раз то, что хотел!
– Да, – мрачно отозвался Мотекусома.
– Ну, так убей их!
Мотекусома резко остановился и притянул ее за плечи к себе.
– А что, если я ошибся?! А что если они еще сильнее, чем я думал?!
– Убей их, – повторила Сиу-Коатль. – Просто убей – и все. И отпусти меня, мне больно!
Мотекусома как очнулся и медленно выпустил старшую жену.
– Я боюсь… – тихо проговорил он, – что теперь просто убить уже мало, и за ними все равно придут другие.
– Ты слишком часто стал бояться, – потирая плечи, покачала головой Сиу-Коатль. – Уйди, если боишься. У тебя столько племянников! Любой согласится стать Великим Тлатоани.
– Они еще мальчишки… – вздохнул Мотекусома. – Только драться и умеют. А мне нужно сделать так, что кастилане остановились. Понимаешь? Чтобы более ни одно их судно не смело пристать к этой земле.
– И как ты этого добьешься? – с подозрением уставилась на явно заговорившегося мужа Сиу-Коатль.
– Для начала замирюсь с Тлашкалой, – поджал губы Мотекусома.
Сиу-Коатль обмерла.
– Ты с ума сошел!
* * *
Этой ночью Марина снова залезла к нему под одеяло. Переплела свои крепкие, изящные ноги с его ногами и прижала голову к плечу.
– Почему Колтес не идет в Тлашкалу?
Кортес рассмеялся.
– Лучше расскажи, откуда ты такая взялась?
– Малиналли – дочь своей мамы, – серьезно ответила Марина. – А больше Колтесу знать не надо.
– Вот и тебе не надо знать, почему я не иду в Тлашкалу, – в тон ей отозвался Кортес.
– Если Колтес возьмет дочку вождя Тлашкалы, Мотекусома сделает вот так, – перевернулась она на спину и смешно раскинула ноги в стороны.
Кортес хохотнул и подмял ее под себя.
– Ты не ошибся? – иронично подняла бровь индианка. – Я – не Мотекусома.
– Ты – то, что мне нужно, – впился губами в молодую упругую грудь Кортес.
* * *
Через два дня Кортес оставил в крепости Вера Крус только больных, убогих и ненадежных и вышел в Семпоалу.
– Я поставил править крепостью и всем этим краем своего родного брата Хуана де Эскаланте, – объявил он и для пущего веса добавил: – если что пойдет не так, обращайтесь к нему, он победит любого врага.
Вожди уважительно глянули в сторону Эскаланте; родной брат самого Колтеса-Малинче это и впрямь была значительная фигура.
Из Семпоалы, взяв у толстого вождя в подмогу две сотни носильщиков – тащить на себе артиллерию, да четыре тысячи отборных воинов – так, на всякий случай, Кортес и выдвинулся в Тлашкалу.
Понятно, что падре Хуан Диас думал недолго и присоединился к солдатам в первый же день. Торчать за частоколом крепости, все время думая о том, как он, думая попасть в Иерусалим, оказался на другой стороне земли, было хуже, чем даже идти в неизвестность. И в выборе не ошибся: в этом походе вообще всем было на удивление хорошо.
Сгрузившие поклажу на семпоальских носильщиков солдаты шли налегке; силы оставались, а потому все они нет-нет, да и позволяли себе побаловаться с местными прелестницами. Из тысяч вышедших в поля – надламывать початки маиса – индианок попадались очень даже ничего. Да, и в заросших виноградом и вишней чистеньких беленьких городках их встречали, как родных, наперебой называя своими зятьями и стараясь угостить повкуснее. Даже брат Бартоломе, чувствовал себя чуть ли не Иоанном Златоустом. Полуграмотный монах в каждом селении просил Кортеса уступить ему на время Агиляра и Марину и чуть ли не до полуночи пересказывал дикарям сильно урезанную версию Ветхого Завета, вызывая массовое восхищение и по-детски настойчивые требования быстрее рассказать, чем там все закончилось.
А потом они вышли на перевал, и все мигом переменилось. Селения сразу исчезли, а с близких, рукой подать, заснеженных вершин засвистело так, что, сколько падре ни кутался, пронизывало до костей. Затем небо затянуло черными тучами, и пошел дождь, затем забарабанил по каскам крупный, с фасолину, град, и, в конце концов, их даже присыпало снежком.
Застывшие вконец солдаты богохульничали и пытались согреть закоченевшие руки подмышками и чуть ли не между ног. Но даже когда они обнаружили огромные запасы дров у стоящего при дороге пирамидального храма, радость была подпорчена. Греться у огня было еще можно, а вот сварить простейшую похлебку не выходило.
– Даже не пытайтесь, – мгновенно сообразил, отчего стоит такая ругань, падре Хуан Диас. – Здесь на высоте вода при другой температуре кипит.
Солдаты уставились на святого отца непонимающими глазами, и он крякнул и объяснил доходчивее:
– Волей Божьей, чем к небу ближе, тем меньше надо о брюхе думать. Просто горячей водички попейте, и хватит с вас.
Солдаты переглянулись… и смирились.
А потом было три дня пути по стылой каменистой пустыне, а затем – новый перевал и первое селение – уже в землях Мотекусомы.
– Куда идешь? – перевели Агиляр и Марина первые слова здешнего вождя.
– Бог даст, к Мотекусоме, – осторожно ответил Кортес. – В гости…
Вождь внимательно оглядел его стальной шлем и узкий кастильский кинжал.
– Без приглашения можешь не пройти… в гости.
– Почему?
Вождь улыбнулся.
– Столица стоит на острове посреди озера… – перевел Агиляр. – И ведут к ней три дамбы. И в каждой по четыре-пять подъемных мостов… пока еще никто не прошел.
Внимательно слушающий каждое слово падре Хуан Диас достал подклеенную во многих местах книгу для путевых записей. Он о столь хорошо укрепленных городах даже не слышал.
– Там каждое здание – крепость, – спокойно, со знанием дела, продолжил вождь. – Крыши – площадки для лучников. Каналы – преграда для меченосцев. Не-ет, без приглашения не пройти.
Кортес на секунду задумался и вдруг широко улыбнулся и развел узкие ладони в стороны.
– Я пришел с миром. Думаю, пока дойду, Мотекусома это поймет.
Вождь внимательно выслушал перевод и усмехнулся.
– Ты говоришь не то, что делаешь. Если ты пришел с миром, ну так иди к Мотекусоме через наши земли, через Чолулу. Почему ты идешь в Тлашкалу?
Едва Агиляр это перевел, наступила такая тишина, что стало слышно, как там, за стенами отчаянно пытаются отогнать солдаты облепивших лошадей местных мальчишек. А Кортес все молчал и молчал.
И тогда Марина что-то произнесла.
Вождь удивился и переспросил, но тут же получил подтверждение и приложил руку к сердцу.
– Вождь извиняется за нетактичное обвинение мужа высокородной Малиналли в злом умысле, – перевела Марина, а затем и ни черта не понимающий Агиляр.
И тогда Марина перешла на кастильский – на людях впервые.
– Малиналли объяснила, что в Тлашкале у нас племянники. Колтес не обиделся, что Малиналли сказала это сама?
Капитаны переглянулись. Такой наглости от – пусть высокородной, пусть и спящей с генерал-капитаном, – и все-таки рабыни они не ожидали. И только знающий, как уважаются здесь родственные связи, Кортес лишь улыбнулся.
– Умница, Марина, умница. Хороший козырь…
* * *
Тлатокан отреагировал на желание Мотекусомы замириться с Тлашкалой взрывом.
– Ты с ума сошел, Тлатоани! – забыв о приличиях, брызгал слюной Верховный судья. – Такого позора еще никто не допускал!
– Ты забыл, сколько наших воинов они принесли в жертву своим богам! – не отставал Какама-цин. – И что теперь – все это Тлашкале простить?!
– Да, – кивнул Мотекусома.
Вожди оторопели.
– Что ты сказал?! – опомнился первым Верховный судья.
– Да, простить, – повторил Мотекусома.
Вожди пооткрывали рты и переглянулись.
– А как же честь?
Мотекусома склонил голову, долго думал, а потом совершенно серьезно произнес:
– Лучше бесчестие вождя, чем гибель его народа.
Теперь уже замолчали вожди – тоже надолго. А потом Верховный судья переглянулся с остальными и покачал головой.
– Твой старший брат Мальналь-цин был бы куда как более достойным правителем.
Мотекусома стиснул челюсти, но Верховный судья даже не заметил, как ему больно.
– Наше терпение истощилось, Мотекусома. Мы будем переизбирать Великого Тлатоани. И следующим будешь не ты.
Мотекусома замер и заставил себя собраться.
– Я знаю, – почти спокойно кивнул он. – Но время у меня еще есть.
* * *
Это было странно, но, потеряв надежду увидеть Иерусалим при жизни, падре Хуан Диас словно вышел из тюрьмы и с удивлением обнаружил, сколь многие вещи ему интересны. Взял у Кортеса переводчиков, переговорил с местными жрецами и тут же напросился осмотреть их пирамидальный храм. И не без оторопи отметил, что столько старых, выбеленных временем черепов не видел еще нигде. Здесь их были сотни… тысячи!
– Это наши враги, – с гордостью указал на груды черепов главный жрец. – Поэтому-то наш город столь прославлен.
Падре понимающе кивнул. Если сложить в одном месте черепа всех врагов католической церкви, наверняка выйдет, что и Рим не менее славен.
– Переведи ему, – повернулся падре к Агиляру, – что Бог гораздо более радуется смиренному духу своего раба, нежели убиенному телу его недруга.
Вожди растерянно заморгали, и падре досадливо поморщился, – его снова не понимали.
Вообще, понятие «раб» несло у индейцев совершенно дикий смысл. За редким исключением, вроде Агиляра, раб – это взятый в плен воин, сидящий в клетке и нетерпеливо ждущий, когда жрецы с почестями принесут его в жертву. Хуже того, дикари высокомерно считали себя прямыми потомками богов и термин «раб Божий» вызывал в них истерический смех.
– Ты глупый совсем, кастиланин! – хохотали жрецы. – Чтобы стать божьим рабом, надо сначала вступить с ним в войну! Затем попасть в плен… и уж потом…
То же происходило и со словом «золото». По странной иронии богов, деньгами у дикарей служили похожие на овечий помет бобы какао, из которого они варили совершенно омерзительный на вкус напиток, а столь вожделенное для кастильцев золото индейцы иначе как «божьим дерьмом» не называли, – наверное, из-за цвета.
– Если бы ты рискнул попробовать какао, – уверяли жрецы, – ты бы уже не поменял его на все золото земли!
И уж совершенный кавардак возникал, едва падре Диас касался понятия Троицы или противостояния Сатаны – Творцу всего сущего. По их версии, лиц у Бога было не три, а четыре, и власть над миром периодически переходила от одного лица к другому – так же, как сменяются времена года или суток.
Нечто подобное происходило и сейчас. Падре начал объяснять теософскую суть креста, но индейцы тут же все извратили. Едва увидев крест, жрецы радостно закивали и показали, как точно соотносятся стороны креста с количеством тепла, приходящего со всех четырех сторон света.
