Текст книги "Великий мертвый"
Автор книги: Андрей Степаненко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)
И тут же почувствовал у своего горла холод кастильского кинжала.
– Не надо, Годой, – серьезно произнес Кортес. – Это всего лишь бумажки. Будем считать, что они просто пропали.
– Они не пропали! – не отрывая глаз от перегорающих бумаг, болезненно выдавил Годой. – Вы их уничтожили!
Кортес недобро улыбнулся, перехватил нотариуса под руку и, не отводя кинжала, силой оттащил от очага.
– Я просто все исправил, Годой. Теперь ничего не было: ни пятины, ни добычи.
– Это противозаконно, – выдохнул Годой, стараясь не коснуться горлом лезвия.
– А кто об этом узнает? – легко парировал Кортес. – Пройдет несколько месяцев, и из тех, кто что-то видел своими глазами, в живых останется от силы человек двадцать. Уж я об этом позабочусь.
Годой шумно сглотнул и почувствовал, как по шее потекла теплая струйка.
– Ну, что, Диего, вы предпочтете договориться? – легонько встряхнул его Кортес. – Или мне и о вас позаботиться?
– Не надо, – всхлипнул Королевский нотариус. – Не надо заботиться… я… лучше я как-нибудь сам…
Спустя неделю Кортес отправил четыре каравеллы: в Кастилию, на Кубу, на Ямайку и в Санто-Доминго – с самыми разными поручениями.
Законная и, надо полагать, все еще девственная супруга Каталина Хуарес ла Маркайда получила высокопарное письмо, в котором ее Эрнан рассказал, сколько подвигов во имя Короны совершил, и сколько в ближайшие годы собирается совершить еще.
Его Величеству было отправлено длинное послание, в котором Кортес правдиво описал все чудеса этого края, а также перенесенные им и его солдатами труды и муки. Он искренне сожалел, что не сумел вынести из осажденного Мешико королевской пятины, хотя и рисковал за нее жизнью.
Дядюшка Николас де Овандо получил письмо на судне, изрядно загруженном подарками для Королевской Аудьенсии. Чиновники должны были понять, что имущество Диего Веласкеса де Куэльяра – 11 посаженных на мель и 18 стоящих на рейде судов, а также порох, лошади, провиант, оружие и солдаты – истрачено исключительно для славы Священной Римской империи!
Ну, и неплохая партия рабов ушла на Ямайку…
А спустя еще неделю Кортес начал сооружать озерный флот для нового штурма столицы, ибо стало предельно ясно: иначе стоящий в центре озера город не покорить. И когда на рейде у Вера Крус встал огромный корабль, битком набитый оружием, амуницией и лошадьми, Кортес скупил все, что привезли.
* * *
Отряды разведчиков присылали сведения о том, что делает Кортес, ежедневно. Поэтому Куа-Утемок знал, что тысячи мужчин из самых разных племен валят и на своих плечах доставляют «мертвецам» лес, тешут и распиливают его на доски, помогая строить озерный флот – грозное оружие умеющих плавать против ветра чужеземцев.
И все-таки главным оружием «мертвецов» был не флот, не Громовые Тапиры и даже не Тепуско. Главным их оружием были новая болезнь и новая вера. Стоило вождю взять из рук парламентера Кортеса письмо с требованием покориться, как вскоре он покрывался язвами, и ни тщательное мытье, ни припарки из горных трав не помогали. И в считанные месяцы вся элита огромного Союза погибла от неведомой прежде хвори, а племена были фактически обезглавлены.
Вот на эту, уже подготовленную «почву» и приходил потом Кортес, предлагая принять новую веру и новые законы – единственное спасение от болезней и разорения. И, если ему отказывали, мстил беспощадно.
Кортес вообще был неистощим на выдумки. Мог сознательно выжечь поля с маисом или разрушить водопровод. А мог вызывать врага на бой, и пока часть его солдат сражалась, другая входила в беззащитный город и уводила всех девочек от одиннадцати до пятнадцати лет. И люди совершенно терялись, потому что так в этой стране еще не воевал никто. А когда по совету Малиналли самые высокородные девочки оказывались в личном гареме Кортеса, проще всего было признать, что Кортес, пусть и силком, но уже родственник.
* * *
Второй по значению город Союза – Тескоко сдался без боя. Нет, на дорогах все еще встречались засеки и завалы, по всей благодатной долине Мешико горели сигнальные огни, а какой-то отряд даже поджидал кастильцев на той стороне реки, у моста. Но по всей земле уже свирепствовал оспа, и кастильцы буквально смели еле держащих оружие воинов с лица земли. А наутро Кортеса посетили восемь вождей – по одному от каждого рода – и со словами покорности вручили ему сплетенный из тончайшей золотой проволоки стяг.
– Мне нужно снабжение едой и людьми, – только и сказал на это Кортес.
И самый старый вождь склонил голову в знак полного подчинения каждому слову Великого Мертвеца.
Однако когда колонна вошла в город, стало ясно, что все обстоит не так, как надо бы: ни детей, ни женщин – да, и вообще никого пригодного в добычу в городе не было. Кортес тут же послал Альварадо и Сандоваля на вершину главного храма – осмотреть округу, и те сообщили, что всех женщин и детей грузят на спрятанные в камышах лодки, явно намереваясь отправить подальше. Понятно, что Кортес немедленно выслал погоню… и не успел. Отправил конвой к вождям… и узнал, что тех, кто его встречал, в городе уже нет.
Тогда и наступила очередь падре Хуана Диаса.
– Сколько вам нужно солдат, святой отец? – сухо поинтересовался Кортес.
– Два десятка хватит, – склонил голову падре Хуан Диас.
Кортес поднял руку, намереваясь отдать распоряжение… и тут же ее опустил.
– Я сам с вами пойду.
Они тронулись по главной улице, равнодушно проходя мимо самых роскошных домов, и обязательно поднимаясь по ступеням каждой, даже самой захудалой пирамиды. И там, наверху Кортес, как всегда, менялся в лице, брал из рук Ортегильи тяжелый двуручный меч или кузнечный молот и принимался крушить увешанных золотом и перепачканных кровью идолов – с такой ненавистью, словно у него к ним были личные счеты. Ну, а паж Ортегилья и солдаты не без удовольствия выдирали из ушей и носов золото и нефрит, не забывая восхищенно охать при каждом особенно удачном ударе Кортеса.
– Так его, Кортес!
– Круши идола!
– Хороший удар, Кортес!
А под вечер, когда уже стало темнеть, они пришли в маленький неприметный храм на самой окраине города. Порядком уставший Кортес уже поднял меч, как один из солдат вдруг охнул и ткнул пальцем прямо в идола.
– Смотрите!
– Что это? О, Господи!
– Это же ты, Кортес!
Кортес непонимающе моргнул, взял из рук падре Диаса факел и поднес его ближе. Все замерли.
Неведомый скульптор воплотил в идоле каждую деталь одежды и лица Великого Малинче: высокий кастильский шлем с выгнутыми полями, густая борода, острый нос, перевязь для меча – все было абсолютно узнаваемым!
– Во, дьявольщина! – выдохнул кто-то за спиной.
Падре Диас изумленно качнул головой и подошел ближе. Ткнул пальцем в каменную вязь надписи на стене и, на ходу переводя слова по смыслу, прочитал:
– Топиль-цин Кецаль-Коатль Накшитль… четвероногий Пернатый Змей прибыл в нашу землю в год Тростника. Прибыл к нам с моря, с востока, управляющий ветром Белый Бог. Прибыл на пироге из досок… прибыл сюда, в центр мира, желая сгореть в костре и стать шестым солнцем Вселенной.
Кортес поперхнулся.
Падре Диас покосился на него и прочел последнюю строку:
– Ему, Богу единому, доброму, всемогущему несите жертвы. Только ему.
Падре Диас облизнул мигом пересохшие губы и, не рискуя повернуться спиной ни к генерал-капитану, ни к его каменному двойнику, отошел в сторону.
– Глупость какая… – хрипло хохотнул Кортес и – не в силах держать – опустил факел.
Солдаты охнули.
– Сеньора Наша Мария!!!
Внизу, на расположенном у коленей идола алтаре лежал свежий детский труп – без сердца, без головы, без рук и без ног.
* * *
С этого самого момента Кортес, как сошел с ума. Не оставив от идола камня на камне, он почти скатился по ступеням и помчался в лагерь, яростно требуя найти и привести ему всех жрецов этого поганого города. И стремительно идущий вслед падре Хуан Диас его понимал: случись такой улике попасть в руки инквизиции… и жизнь покажется – да, что там покажется?! Станет! – адом.
– Где они?! – орал убежавший вперед Кортес. – Всех! Взять! Раздавить… – и вдруг стал, как вкопанный. – А это еще что?!
Выстроившиеся у длинной, на тринадцать персон, виселицы солдаты замерли.
– Так, это… Хуан Каталонец…
Падре поежился.
– Что – Хуан Каталонец?! – заорал Кортес и выхватил меч. – Вы меня должны слушать, а не Каталонца! Кто инквизиции будет отвечать: я или Каталонец?!
Падре Хуана Диаса пробил озноб. Связываться с Каталонцем он зарекся давно.
– Я вам покажу Каталонца! – взревел Кортес и принялся перерубать веревки, с такой яростью, словно это могло спасти от инквизиции.
– Ты что делаешь, Кортес?! – взвыли солдаты. – Фарта же не будет!
Но было уже поздно: все тринадцать женских трупов с глухим стуком уже попадали на землю.
– Во, дурак! – чуть не рыдали бойцы. – Ну, дур-рак!
– Сеньор Наш Бог тебе еще покажет!
Кортес побледнел и затрясся.
– Кто упомянул имя Господне всуе?! Какая тварь, я спрашиваю…
Солдаты мигом подались назад.
– Все! С меня хватит! – рубанул воздух мечом Кортес. – Если еще раз какое богохульство услышу, – виселица! Сразу! Без разговоров!
* * *
Пушинка обняла его сзади.
– Подожди, родная, не сейчас… – простонал Куа-Утемок.
– Ты совсем со мной не бываешь, – стараясь заглянуть в его лицо, надула губки жена. – Все дела и дела…
– Тескоко отложился, – выдохнул Куа-Утемок.
Пушинка обмерла и отпустила мужа.
– Как?
– У них тоже появилась эта новая болезнь, – мрачно вздохнул Куа-Утемок. – И теперь там правит Малинче.
Пушинка всхлипнула. Она любила этот дивный город художников и поэтов.
– Хуже того, – цокнул языком Куа-Утемок. – Он уже сменил вождей, а новых окрестил в свою веру. Теперь у мертвецов появились еще восемь тысяч рабочих для постройки флота.
– И что ты собираешься делать?
Куа-Утемок мотнул головой. Следовало сжечь флот – столько раз, сколько его построят. Но он уже понимал, что, обороняясь, только проигрывает. Нужно было придумать что-нибудь необычное, какую-нибудь ловушку – в духе Великого Мотекусомы. У него, даже ушедшего в страну предков, можно было еще учиться и учиться.
* * *
В Тескоко тлашкальцы заскучали быстро.
– Малинче, – буквально через пару дней принялись они осаждать своего зятя. – Куда ты нас привел? Брать, что нравится, нельзя. Мужчин для наших богов брать нельзя… Мы ведь воины, а не бабы.
Кортес крякнул и начал объяснять, что грабить Тескоко теперь, когда вожди приняли христианство и подданство Священной Римской империи, нельзя. Однако он и сам видел: необходимость в новом походе есть. Близилось время сбора урожая, а значит, и провианта для войска. И, увы, это понимал не только он, но и Куа-Утемок. В последнее время этот мальчишка почти не ввязывался в бой, чтобы отстоять города, а вот посевы его отряды охраняли круглосуточно, мгновенно вывозя все, что успело вызреть, в столицу, – в том числе и через Истапалапан, главный перевозочный пункт.
– В том числе и через Истапалапан… – вслух повторил он.
– Истапалапан? – обрадовались тлашкальцы. – Очень хорошо. Ты умный, Малинче. Давай Истапалапан ограбим!
Кортес удовлетворенно хмыкнул, – отрезать Итапалапан от столицы это было бы неплохо, – и повернулся к Ортегилье.
– Собирай капитанов. Мы выступаем.
А спустя два часа, переговорив с капитанами, он уже обратился к солдатам.
– Друзья! Вы все знаете, сколь виноват город Истапалапан перед нами.
Солдаты взволнованно загудели.
– Ни для кого не секрет, – продолжил Кортес, – что их воины досаждали нам во время выхода из Мешико, а в их мечетях и поныне лежат останки наших братьев и коней.
– Даешь Истапалапан! – выкрикнул Берналь Диас.
Кортес улыбнулся, но тут же сам себя одернул и посерьезнел.
– Этот языческий город следует примерно наказать! Но при одном условии: никакого богохульства! Никаких мне этих виселиц на тринадцать персон! Две-три – пожалуйста, но не тринадцать же! Мы воины, а не колдуны!
Войско недовольно загудело.
– А кто этого еще не понял… – поднял брови Кортес, – прошу подойти к нашим святым отцам. Они вам все объяснят лучше, чем я, – и про инквизицию тоже…
Солдаты мгновенно притихли.
– В добрый путь, христиане! – широко улыбнулся Кортес. – С Богом!
* * *
За ходом операции по сдаче Истапалапана Куа-Утемок наблюдал с борта простой солдатской пироги – лично. Именно для этой операции стоящий на сваях и связанный множеством каналов с обоими озерами город подходил, как нельзя лучше. К сожалению, хитрый Малинче вывел далеко не всех своих солдат, и впереди сплошной волной, как всегда, шли тлашкальцы. И поначалу небольшие, но отборные отряды мешиков как бы сражались, а затем, как бы напуганные огромным числом врага, стали планомерно отступать.
– В пироги! В пироги! – покрикивали командиры. – И в камыши! Быстрее!
– Нас хоть не перевернет? – рассмеявшись, повернулся Куа-Утемок.
Гребцы по обычаю мгновенно опустили глаза перед взором Великого Тлатоани.
– Нет, Великий Тлатоани, – за всех ответил старший. – Носом развернемся.
– Тогда, пожалуй, пора начинать… – пробормотал Куа-Утемок, внимательно рассматривая входящих в город кастилан. – Еще немного… еще… Пора!
Сидящий на корме сигнальщик поднял флажок, и на самой высокой пирамиде города поднялся точно такой же, подавая сигнал тем, кто уже несколько дней подряд готовил самое главное звено операции. И тогда раздался этот гул.
– О-о! Пошла! – счастливо крикнул Куа-Утемок и ухватился за борт пироги.
Уже расслышавшие гул, уже видящие, что город совершенно пуст, и они в нем одни, но так и не понявшие, что это, кастилане испуганно завертели шеями.
– Вот она! – охнул кто-то. – Мамочка моя!
И в следующий миг весь город накрыла огромная, в два человеческих роста выпущенная сквозь открытую в нескольких местах дамбу волна. Она шла, захлестывая дома и пруды, улицы и стадионы, храмы и дворцы…
Пирогу качнуло, и Куа-Утемок почуял, как она мигом взлетела вверх, и вцепился в борт обеими руками.
– А-а-а! – дружно заорали гребцы.
– Ровней! Ровней держи! – рявкнул старший.
И лишь Куа-Утемок, не отрываясь ни на миг, смотрел, как шедших впереди тлашкальцев сметает и сбрасывает в озеро – сотнями, а затем и тысячами.
– Великий Уицилопочтли! – закричал он. – Помоги! Больше ничего не надо, только убей их всех!
И в следующий миг огромная волна дошла и до кастилан. Ударила, сбила с ног и потащила по широкой центральной улице – прямо к озеру.
– Приготовиться! – отчаянно заорал Куа-Утемок.
Белый от ужаса, словно кастиланин, сигнальщик выбросил флажок означающий «Приготовиться», и точно такой же флажок появился на самой высокой пирамиде. Куа-Утемок замер и досадливо стукнул себя в лоб. Кастилане слишком быстро сориентировались, и большая часть уже сумела зацепиться за деревья и кровли домов. А ушедшая в соседнее озеро волна уже спадала.
– Начали! – яростно приказал он сигнальщику. – Немедленно! Пироги в атаку!
И вот тогда только что позорно бежавшие от врага на пирогах отборные отряды, подбадривая друг друга криками и дружно гребя веслами, начали входить в город.
– Отправляетесь обратно в ад! – кричали мужчины.
И сгрудившиеся на крышах кастилане тщетно щелкали вмиг размокшими тетивами своих железных луков.
– И заберите с собой ваших богов и ваши болезни!
И повисшие на деревьях, словно мокрые птицы, кастилане тщетно колдовали над вымокшим зельем своих Громовых Труб.
А расплата все приближалась и приближалась – с каждым новым гребком разукрашенных в боевые цвета мужчин.
* * *
Кортес, даже вырвавшись из этого кошмара, долго не мог поверить, что смерть прошла стороной. А тем временем Куа-Утемок действовал точно и планомерно, продолжая вывозить с полей маис и оставляя кастильцам лишь обезлюдевшие города и пустые зернохранилища.
Дошло до того, что Кортес был вынужден свернуть даже постройку бригантин и заняться главным – поисками еды. Днями и ночами его отряды объезжали поля, пытаясь отстоять в преддверии зимы хоть сколько-нибудь провианта.
И только оспа, да слухи о том, что кастилан отказались взять даже духи озера, по-прежнему работали на него. И новые, отчаянно боящиеся умереть от язв и колотья в боку вожди принимали христианство. И в каждом покорившемся городе возникал новый храм с новым идолом – в характерном кастильском шлеме, бородатым и остроносым.
Кортес попросил совета у духовника армады брата Бартоломе, но тот жутко перепугался, и в результате расследованием пришлось заниматься падре Хуану Диасу. И вывод святого отца был весьма удручающий: по всей Новой Кастилии со скоростью оспы распространялся новый языческий культ – не менее кровавый, чем предыдущие.
Согласно новым «священным писаниям», Пернатый Змей, он же Топиль-цин Се Акатль Накшитль – белый, бородатый и четвероногий Бог, прибывший в год Тростника, был очень добр, однако неуклонно вел мир к Апокалипсису через войны, мор и голод. Он велел жить с одной женой до самой смерти, хотя сам, ввиду своей божественной природы, мог иметь столько женщин, сколько хотел. Любил золото и люто ненавидел Уицилопочтли, а потому запрещал приносить ему в жертву воинов, – правда, только воинов.
И в храмы понесли золото, а на алтарях появились девочки, еще не познавшие мужа, – как раз такие, каких особенно любил «Пернатый Змей», тысячами вывозивший их на Кубинские рудники и Ямайские плантации.
– Что делать? – в отчаянии спрашивал святых отцов Кортес. – А вдруг сюда Королевские аудиторы нагрянут?
– Лишь бы не аудиторы Ватикана… – хором ответили святые отцы и дружно перекрестились.
А едва зима пошла на убыль, и начались весенние дожди, приехали и те, и другие – сначала из Кастилии, а затем и из Ватикана.
* * *
Едва зима пошла на убыль, разведка донесла Куа-Утемоку, что прибыли четыре новые парусные пироги кастилан, и на сушу вышли двести солдат, восемьдесят Громовых Тапиров и очень много всяких грузов, назначения которых, ни они, ни Куа-Утемок так до конца и не поняли. Но главное, на пирогах определенно прибыли какое-то очень большие вожди, перед которыми пресмыкались все – от коменданта крепости до сопровождающих капитанов.
– Я посылаю к ним посольство, – сразу заявил новому Совету Куа-Утемок.
– Зачем?! – вытаращили глаза вожди. – Мы и так уже Малинче на веревке держим! Надо просто убить их всех! И все…
– Да, Малинче уже на привязи, – согласился Куа-Утемок, – но разве плохо держать оба конца веревки? А если он виноват перед этими вождями? Гляньте!
Он швырнул им зарисовки разведчиков.
– Видите? Они все дарят прибывшим золото! Где вы видели, чтобы мертвец отдал свое золото другому? А если это прибыл сам Карлос Пятый?
Но вожди тут же уперлись. Да, они понимали всю заманчивость предложения, но понимали и всю его опасность. Они едва отстояли те немногие права, что почти отобрал Мотекусома, но теперь, если Куа-Утемок сумеет договориться с Карлосом Пятым… у него будет слишком уж большой вес. Война их пугала куда как меньше.
– Ты, что – христианство задумал принять, – осадил Куа-Утемока Верховный судья. – Так и рвешься повстречаться…
– Мы тебя любим, Куа-Утемок, – поддержал судью новый Повелитель Дротиков, – но не пытайся превзойти своего дядю Мотекусому. Молод ты еще… А кастилан мы и так убьем – к тому все идет.
Куа-Утемок досадливо цокнул языком, свернул рисунки, и спустя полчаса сделал так, как сделал бы Мотекусома: отправил парламентеров без одобрения Тлатокана. И спустя четыре дня узнал, что охрана Малинче убила их всех – даже без попытки узнать, зачем их прислали.
Что ж, это тоже был ответ, и Куа-Утемок сразу же атаковал. Сначала – в Чалько, а когда мертвецы перебросили туда свои отряды, – в третий раз за последние несколько недель поджог строящиеся бригантины. С какой бы целью не прибыло новое начальство, такие вещи ему нравиться не должны.
Кортес понял намек верно и, забрав 8000 человек у принявших его веру вождей, двинулся на Шочимилько. Выглядеть битым в глазах приехавших он совершенно не хотел. И тут же попал в ловушку.
Сначала Куа-Утемок заманил его в места напрочь лишенные воды, так что кастилане вынуждены были есть кактусы, а затем атаковал, и раненый в голову Кортес, едва не попал в плен и еле ушел – с жуткими потерями.
Куа-Утемок снова выслал человека с требованием переговоров с прибывшим начальством. И Кортес опять убил парламентера. И вот тогда пришла пора мешиканского флота.
Куа-Утемок выслал две тысячи пирог озером и восемь тысяч воинов – берегом, и кастилане после первой же стычки дрогнули, бросили не только награбленное, но даже собственную поклажу, и побежали – во главе с Кортесом. А двух его личных конюхов Куа-Утемок с удовольствием передал жрецам – для Тлалока. И едва обоим вырвали сердца, полил такой дождь, что сомнений не оставалось, – боги его услышали.
* * *
Едва ливень иссяк, и на просветлевшем небе показалось солнце, перевязанный тряпками Кортес со стонами водрузил на пробитую голову шлем и прошел в дом, выделенный прибывшему из Кастилии Королевскому казначею.
– Не желаете увидеть отличный пейзаж, сеньор Альдерете? – превозмогая тошноту, поинтересовался он.
Казначей бросил на него умный и несколько критический взгляд.
– Охотно.
Хулиан де Альдерете давно уже стремился к этому разговору, но сеньор Эрнан Кортес все время воевал, и времени все как-то не находилось.
Кортес подал знак пажу Ортегилье и двинулся вперед по широкой, гладкой мостовой.
– Вы отвергли мои дары, сеньор Альдерете, – вполголоса произнес он. – Почему? Они были сделаны от чистого сердца.
– Дары как приходят, так и уходят, – усмехнулся казначей, – а служба Его Величеству остается.
«Мало предложил», – понял Кортес.
– Его Величество не останется внакладе, – тут же заверил он. – И едва я войду в Мешико…
– Вы входили в Мешико уже дважды, сеньор Кортес, – внезапно оборвал его казначей, – а Его Величество все еще ничего не получил.
Кортес поморщился, но тут же взял себя в руки.
– Вот здешняя мечеть, – указал он в сторону пирамиды, – не желаете пройти наверх и осмотреть окрестности, сеньор Альдерете?
Казначей кивнул.
– Я вас уверяю, – заново начал Кортес, – что если бы не повороты военной фортуны…
Казначей поставил ногу на первую ступеньку и повернулся к нему.
– Под военной фортуной вы, вероятно, понимаете покупку четырех набитых оружием и солдатами каравелл? Кстати, на какие деньги вы все это приобрели?
Кортес отвел глаза. В своем письме Карлу Пятому он пожаловался, что все золото пришлось бросить в Мешико. И объяснить, откуда взялись деньги на покупку оружия и вербовку солдат, было непросто.
– Может, те солдаты, что рассказали мне об успешном выносе королевской пятины из Мешико, не лгут? – усмехнулся казначей. – Сколько там было, сеньор Кортес?
Кортес поперхнулся и закашлялся. Невидимая, тянущаяся еще с Кубы петля снова захлестнула его горло.
– Половина, – выдохнул он.
– Что – половина? – не понял казначей.
– Половина всего, что у меня есть, – ваша, – с трудом проговорил Кортес, – и вы больше не будете задавать мне вопросов о Королевской пятине.
Казначей усмехнулся и начал подниматься по лестнице высоченной пирамиды. Кортес досадливо крякнул и, превозмогая жуткую боль в пробитой голове, принялся подниматься вслед. Он знал эту паучью породу, – пока все не высосет, не отстанет, и – Бог мой! – с каким наслаждением он вонзил бы в него лезвие – туда, в самую глубь гнилых кишок…
– Где вы там? – бодро окликнул его сверху сытый, выспавшийся казначей. – Здесь и впрямь превосходный вид!
Кортес преодолел тошноту, из последних сил поднялся на плоскую площадку на самой вершине и – не выдержал – застонал. Площадка была забита людьми: в центре – приехавший торговать индульгенциями толстый францисканец брат Педро Мелгарехо де Урреа, а вокруг свежие, только что прибывшие солдатики. И они уже шумно приветствовали Кортеса – героя и покорителя.
– Воистину, прибытие ваше в Новую Кастилию и все деяния – великая милость Бога! – восторженно изрек монах. – Вы избранники! Откройте листы истории, и ни разу не найдешь столь же великих заслуг перед государем!
Кортес покачнулся, но удержался на ногах и впился взглядом в белеющий сквозь дымку далекий город Мешико.
– Не смею возражать, сеньоры, – тихо согласился он.
Давший ему – пусть и всего на несколько месяцев – чувство абсолютного счастья город был так близок…
Неподалеку сдержанно кашлянул казначей, и Кортес взял себя в руки.
– Но знали бы вы… сеньоры, сколь печалят меня наши прошлые и будущие потери… сколь гнетет тупое упрямство не желающих спасения своих душ язычников… сколь обескураживает гордыня здешних королей, отвергающих отеческую руку нашего христианнейшего государя…
* * *
Дождь, а точнее, ливень, шел беспрерывно, и прошло не более двух недель сплошного отступления, и даже новички перестали задавать глупые вопросы о золоте, бесплатных юных девах и прочем дерьме. Все они так вымотались, что спали на постах, а некоторые умирали прямо на ходу. И первым прорвало Антонио де Вильяфанья – по пути в очередной брошенный индейцами город.
– Нас ничего не ждет, сеньоры, – повернулся Вильяфанья к друзьям. – Мешиканское золото утопил еще прежний правитель. Все, что было в Тлашкале, пропало. А то, что оставалось у Кортеса, истрачено им на оружие.
Продрогшие, вымокшие до последней нитки друзья так и шли – молча.
– Даже если мы возьмем столицу, – предположил Вильяфанья, – добычи там будет не больше, чем в Тескоко.
Спутники молча продолжали месить грязь размокшими альпаргатами.
– Вообще вся эта затея со штурмом нужна только одному Кортесу, чтобы не попасть на виселицу, – развивал мысль Вильяфанья. – И деться ему некуда: Веласкесу он должен столько, что за тысячу жизней не расплатиться. Верно?
– Верно, – мрачно отозвался кто-то.
– А тут еще и королевский казначей приехал. А значит, и махинации с пятиной вот-вот вскроются. Представляете, я подходил к Годою, а он говорит, что все бумаги пропали! Но люди-то эту пятину видели…
– Видели… – со вздохом подтвердил кто-то. – Вот только много ли этих людей после штурма в живых останется?
– Так, я об этом и говорю! – подхватил Вильяфанья. – Ни для чего, кроме как его задницу прикрыть, этот штурм не нужен!
– На пику его посадить пора, – подал голос мрачный, немолодой солдат. – Иначе он всех нас похоронит…
Солдаты шумно вздохнули.
– Я бы его убил… – вдруг произнес кто-то. – И совесть бы не мучила.
– И я бы убил.
– И я…
Вильяфанья, не веря своим ушам, хмыкнул и остановился – прямо посреди мокрой грязной дороги.
– А какого тогда черта мы ждем? Неужели мы все стали баранами? Нас на бойню ведут, а мы даже не блеем!
И тогда остановились все.
* * *
Кортес делал все, что мог. 8000 индейцев все несли и несли к углубленному, ведущему в озеро каналу изготовленные аж в Тлашкале части бригантин. А Мартин Лопес вместе со всеми, кто умел держать в руках топор, уже третий раз восстанавливал сожженный флот. Не забывал Кортес и о гостях из Кастилии, на первом же дележе отобрав для них лучших рабынь – и для Королевской пятины, и в качестве небольшого подарка.
Вой, конечно, поднялся жуткий, солдаты потребовали полного расчета, и тогда Кортес переговорил с интендантом, и через пару дней солдатам выдали счета – за амуницию, за оружие, за порох…
– Вы хотели полного расчета? – сухо поинтересовался Кортес. – Вот он ваш полный расчет.
Те, что умели немного читать, глянули в бумаги и остолбенели: выходило так, что они еще и должны.
– Здесь все точно, – добил их Кортес. – Королевский казначей подтвердит.
Солдаты изумленно глянули на важно кивнувшего казначея и поняли – через такого даже к Сеньору Нашему Богу не пробиться. А тем же вечером генерал-капитана навестил Берналь Диас.
– Как шея? – поинтересовался Кортес.
– Плохо, – прохрипел так и держащий голову набок Диас. – Гниет.
Индейская стрела, лишь зацепила шею Диаса, когда он отбивался, сидя на крыше одного из домов затопленного Истапалапана. Но затем было несколько часов боев по грудь в ледяной воде, и рана застыла – так, что даже человечий жир не помогал.
– Главное, что живой остался, – подбодрил его Кортес.
– И тебе того же желаю… – выдавил солдат.
Кортес насторожился.
– В чем дело? Опять солдаты? Это из-за счетов?
– Не только солдаты и не только из-за счетов, – прохрипел Диас и положил на стол Кортеса несколько листов скрученной в трубочку индейской бумаги.
Генерал-капитан развернул трубочку и замер. Это была жалоба Его Величеству. На нескольких листах шло детальное описание всей взятой в боях добычи, а затем и то, как ею распорядились – в обход интересов Короны.
– Это кто ж такой умный нашелся? – мгновенно осипшим голосом спросил Кортес.
– Антонио де Вильяфанья, – коротко ответил Диас. – Его подпись первая стоит.
Кортес глянул в конец жалобы и взмок: кресты и подписи шли в два ряда на восьми с половиной страницах – человек триста-четыреста… две трети всех его бойцов. Даже только что прибывшие из Кастилии и Бискайи новички подписались.
– Черт…
– Ага, – хмыкнул Диас. – Да еще почти все капитаны…
Кортес быстро нашел начало списка подписей. Кроме пяти-шести капитанов, здесь подписались все.
– Но есть и хорошие новости… – проронил Диас. – Ни кандалов, ни Веласкеса, ни суда ты уже можешь не опасаться.
Кортес прикусил губу.
– Да-да, ты правильно понял, – краем рта усмехнулся Диас. – Они тебя казнить хотят. Прямо здесь.
И лишь тогда Кортес облегченно вздохнул.
– Все-таки боятся…
И капитаны, и солдаты явно не верили, что жалоба – сама по себе – способна что-то изменить.
– Только ты поторопись, Кортес, – мрачно вздохнул Диас. – Я эту жалобу прямо у Вильяфанья стащил. Он уже, наверное, хватился…
* * *
Из полутора десятков капитанов Кортес мог положиться лишь на пятерых: Педро де Альварадо, Кристобаля де Олида, Франсиско де Луго, Гонсало де Сандоваля и Андреса Тапию. Они и ворвались в дом Вильяфанья первыми. Стащили с постели, бросили на пол и, связав руки за спиной, поставили на колени.
И только тогда, затрещав занавесями из крашеного тростника, вошел Кортес. Приблизился, ухватил заговорщика за волосы и развернул его лицо на себя.
– Ты на кого голос подымаешь, Антонио?
– О чем ты, Кортес? – дернул кадыком Вильяфанья.
Кортес недобро хохотнул и развернулся в сторону выхода.
– Берналь! Зайди!
Занавесь опять затрещала, и на пороге появился Диас.
– Ты?! – обомлел Вильяфанья.
Кортес поднялся.
– Начинайте.
Избранные сходкой Королевскими альгуасилами, капитаны тут же поставили заговорщика на ноги и деловито начали дознание. И только Кортес вышел во двор – подышать.
Красота этих мест была поразительной.
– Не-ет! – заорал Вильяфанья, но, подавившись кляпом, тут же захлебнулся.
Кортес потянул воздух ноздрями и застонал от наслаждения; сейчас, в самом начале сезона дождей цвело и распускалось все, и города превращались в сады.
Послышалась целая серия тупых звуков, и Вильяфанья лишь сдавленно мычал сквозь кляп.
