Текст книги "Восьмая горизонталь (СИ)"

Автор книги: Андрей Стригин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

творение из металла, дверь десять на десять. Кажется, нет силы, способной ей сдвинуть, но Грайя только глянула на неё и скрытые механизмы приходят в движение. Дверь с

тяжёлым гулом отодвигается в сторону. Сильнейший порыв ветра едва не сбрасывает нас

на пол. Мы, обхватив хрупкие тельца детей, ждём, когда дверь закончит свой путь.

Наконец она застывает в неподвижности.

– Бегом!– жрица устремляется вперёд.

Мы, прогибаясь под тугой струёй воздуха, с великим трудом вползаем за дверь, а

она словно ждала когда мы, покинем ангар, вздрагивает, и с тяжёлым гулом закрывается.

Мы оказались в невероятном мире. Находимся на верхней площадке, мягкий

рассеянный свет заливает пространство, а внизу пламенеют остроконечные холмы,

поросшие длинной пурпурной травой всех оттенков, от светлых тонов до ярко

насыщенных красок и всё находится в постоянном движении, под порывами сильного

ветра колышутся как лёгкие водоросли на морском дне.

На границе холмов покоится море, его воды, прозрачные как стекло, обволакивают

прибрежные камни и гладкую гальку, а где-то сбоку, шумит водопад струящийся, из

нагромождения остроконечных скал и питает небольшую речушку, которая змеится среди

зарослей и теряется в пурпурной траве. У подножья холмов виднеются множество уютных

опушек, они словно укрыты лебяжьим пухом.

– Вот бы здесь шашлыки пожарить, отдохнуть, рыбу половить, просто расслабиться,-

мечтает Семён.

– Всё это будет ... для тебя,– загадочно улыбается жрица.

Вниз ведёт тропа из искусно подогнанных плит. На крутых местах,

предусмотрительно изготовлены перила, они из дерева, по-видимому, изготовлены

недавно. Игорь ринулся первым, но Светочка хватает его за воротник:– Куда бежишь? Там

людоеды!

– Здесь их нет, эта территория нейтральная, но лететь впереди всех не следует, это место

не вполне изучено, что скрывается под мягкой травой не известно, по крайней мере, Другие сюда, никогда не заглядывали, а это о многом говорит,– жрица взъерошила

мальчику волосы.

– Животных много?– меня заинтересовал именно такой вопрос.

– Рыба в море есть, звери сюда не заходят, насекомых вроде тоже нет. А ведь интересно, почему?– неожиданно жрице самой стал интересен, сей момент,– но с нами никогда не

было проблем при прохождении этого участка,– Грайя явно в замешательстве.

– По-крайней мере, для вас опасности нет,– делаю я вывод,– а для нас, не знаю.

Женщина насупилась, в глазах тревога.

– В любом случае обратной дороги нет, так что, вперёд,– командую я.

Мы спускаемся по крутым, потемневшим от времени, ступеням. Пурпурный мир

приближается и становится всё великолепнее. Шелковистая трава колышется под ветром, красные искорки срываются с кончиков стеблей и фантастическим роем разносятся по

округе. Волнующий аромат приятно щекочет ноздри и ... музыка, я её ощущаю телом.

Смотрю, у Семёна глаза поголубели. Он улыбается, старается идти быстрее. Детвора – они

пищат от восторга. Одна лишь Грайя сохраняет тревожное молчание, автомат сняла с

предохранителя и держит впереди.

– Никита, ты слышишь, трава поёт?– Семён счастливо улыбается.

– Музыку слышу. Она во мне.

– Да, да, и она во мне. Просто невероятно.

– Трава поёт?– жрица с недоверием смотрит на нас. Вертикальные огненные зрачки

расширяются и вспыхивают.

– Неужели не слышишь?– удивляется Семён.

Женщина поджимает губы, весь вид выражает скепсис.

– Привыкли, наверное, к этой музыке, вот и не слышите,– предполагаю я.

– Глупости,– излишне резко выпалила она, но я знаю, ей обидно,– вы там не

расслабляйтесь. Вдруг вам этот мир готовит ловушку?– чуть ли не с вызовом добавляет

она.

– Нет,– я уверен и спокоен,– он принял нас.

Словно в подтверждении мыслей, вихрь искрящейся пурпурной пыльцы

взметнулся с кончиков травинок, и осыпает меня с головы до ног.

– И я хочу!– вопит Светочка. Пурпурная пыльца окружает детей и запорашивает им плечи

и Семёну досталось, словно смеясь над ним, пурпурная смесь залепила ему нос – ну, совсем дед Мороз.

– Надо же!– фыркает жрица. Она закидывает через плечо автомат и, помрачневшая от

обиды сбегает с лестницы. Трава расступается перед ногами, обнажая тёмные плиты

древней дороги.

– Впервые такое. Нам указывают путь!– Грайя с восхищением оборачивается ко мне.– Это

всё ты, Великий!

– А, брось,– мне становится неловко от такого внимания. Внезапно меня осеняет, это

разумная форма жизни. Эти холмы, трава – разум. Разум необычный, но и он ждёт

помощи. Вновь груз ответственности, как исполинская гора, опускается на плечи. Как мы

все, взаимосвязаны друг с другом, мы дети Земли, разные, но все вскормленные её

"молоком".

Идём мимо остроконечных холмов, словно покрытых велюровым покрывалом,

нежная трава ласкает ноги, вездесущая, пурпурная пыльца, приятно щекочет ноздри – всё

вокруг наполнено ароматом и звучит музыка. Неожиданно Грайя в удивлении крутит

головой и заулыбалась:– Я её тоже слышу музыку!

У водопада, нежно журчащего с мохнатых скал, останавливаемся на привал.

Умываемся в прохладных струях, испили воды, при этом чувствуем, словно всплеск,

прилив энергии. Шелестит трава, непонятно как, перед нами оказываются спелые плоды, аппетитные и ароматные. Отведав их, все потёртости, ранки, мигом зажили, а у Семёна, на месте вырванного зуба, появляется набухающий бугорок. Он в восторге! Пурпурный

мир принял нас как дорогих гостей и делится своей Силой.

Грайя сидит в траве, с удивлением смотрит, как отрастает, потерянный когда-то

мизинец, на правой руке, она счастливо что-то бормочет и улыбается, затем внезапно

расстраивается:– Как плохо, Гронда с нами нет.

К её ногам подкатывается мясистый плод.

– Это ему?– удивляется она.– Спасибо,– прячет его в свой ранец.

Я отдыхаю в густой траве, мне хорошо и легко, думаю об этом странном мире,

какой он могущественный, добрый. Добрый? Добрый к нам! А ведь чувствую, он может и

убивать, пурпурный мир рад не каждому. Искорки пыльцы проносятся у глаз, они

подтверждают мои размышления.

Музыка звучит таинственно и торжественно, она затрагивает самые потаённые

струны души, наполняет сознание восторгом и уверенностью. Я сижу в мягкой траве, прислонился к уютной кочке, глаза слипаются. Незаметно погружаюсь в сон, и словно

душа воспаряет над телом. Я в окружении странных людей, они высокие, стройные,

полупрозрачные, тела светятся благородным пурпуром, а лица приветливые, раскосые

глаза смотрят с интересом.

– Мы эльфы, человек.

– Эльфы? Это сказка.

– Верно. Ты правильно чувствуешь. Мы жили на этой Земле ещё тогда, когда её не было в

этом мире.

– Я не понимаю.

– Сначала появилась душа Земли, затем она обросла мышцами.

– Вы ровесники Земли?

– Мы? Мы жили всегда.

– Так вы боги?– осенило меня.

– Нет, конечно. Богом можешь стать ты – мы, попроще.

– Это шутка?

– Очень может быть.

Лица пурпурных людей искрятся весельем, они развлекаются на всю катушку, а я

чувствую себя глупой букашкой. Внезапно, словно проносится ледяной ветер:– Другие, хотят выдуть душу с Земли. Останутся лишь мышцы. Это будет зомби планетарного

масштаба.

– Как страшно.

– Не просто страшно. Представь, чистые энергии всех живших и живущих ныне существа

на Земле, внезапно станут неприкаянными, без будущего – это реальная смерть.

Бессмертная душа станет смертной.

– А как же бог?

– Бог во всех нас. Не будет душ, не будет бога. Ты даже представить не сможешь, что есть

мир без бога. По критериям непонятным даже нам, выбрали тебя. Почему-то считают

именно ты, способен извести Других.

– Я, что, один такой, уникальный?– во мне разгорается скепсис.

– Как всякая букашка,– смех звучит, словно серебряные колокольчики.– Уникальность, вещь относительная. Представь некое событие: срывается с горы небольшой камушек-

букашка, падает на притаившуюся лавину, зашевелились огромные камни, лавина

двигается вниз, сметает всё на своём пути – по сути, уникальное событие, малюсенький

булыжник разбудил грандиозное событие, сдвинул с места миллионы тонн.

– Значит я булыжник,– странно, но я ощущаю некое облегчение.

– Ну, зачем так. Не совсем булыжник – полированный опал!– смех звучит по всей округе, но мне не обидно, тоже улыбаюсь. Мне легко в окружении полупрозрачных существ,

которые называют себя эльфами.

– А скажите,– меня мучает вопрос, с надеждой смотрю на сказочный народ,– может, вы

знаете, как нужно использовать артефакты? Мне заказали спасти мир,– я скромно опускаю

глаза.

– Скромняга, мир он будет спасать!– эльфы смеются.– Не ты будешь спасать, а тобой будут

спасать.

– Ну, пусть мной,– обижаюсь я,– но всё же, скажите?

Словно проносится ураган, настроение у эльфов меняется с игривого, до

враждебного. Они окружают меня, пространство гудит, вспыхивают электрические

разряды, пахнет грозой, не могу понять, что происходит, внезапно догадываюсь – они

думают. Неожиданно всё заканчивается, я вижу усталые лица, в раскосых глазах

растерянность.

– Нам блокируют вероятности событий,– голоса на удивление беспомощны. Безусловно, с

таким они столкнулись впервые.

– Но кое, что зацепить успели, это в обход прямой мысли.

Тяжёлый голос звучит, словно из всего пространства:– Когда свинец станет

золотом, Другие уйдут.

– Подождите, это полный абсурд! Нельзя из одного сделать другое и ... причём здесь

артефакты?

– В том то и дело. Тебе придётся поменять природу вещей, чтоб "свинец стал золотом", это не конкретно этих элементов, они могут быть совсем не причём, мы же говорили тебе, это обходной путь, артефакты повлияют на ИЗМЕНЕНИЕ.

– Как сложно с вами, умными,– не удерживаюсь от язвительного замечания.

– Какие есть,– раздаётся без эмоций, сухой голос.

Дунул ветер, я открываю глаза: рядом играют ребятишки, Семён мечтает о

возвышенном, Грайя бросает на него нежные взгляды, поминутно заливаясь краской.

Неужели всё было сном? Эльфы? Булыжник? Свинец и золото?

Музыка во мне обрывается, пурпурная пыльца срывается с места и крутится как позёмка в

зимнюю стужу.

Гл.20

– Нам пора,– я нехотя поднимаюсь на ноги. Пурпурная трава колыхнулась, вновь обнажает

каменные плиты древней дороги.

Как во сне миновали Пурпурную страну, у мокрых скал её владения закончились.

Привычные сталагмиты торчат на пути, словно злобные тролли, под сводами, с резкими

криками, носятся крылатые создания, пахнет сыростью, птичьим помётом и ... будущими

неприятностями.

Скользкая дорога с размаху упирается в стальные прутья. Они торчат из стены как

зубы кашалота. На петлях свисает обычный замок на заклёпках, а сквозь решётки

виднеется извилистый ход.

Грайя выуживает из ранца длинный ключ, замок ностальгически скрипит, дуги

расходятся:– Добро пожаловать в страну людоедов,– её губы недобро раздвигаются,– в

принципе для тревог нет причин, от их владений огородились решётками. Перепилить они

не в состоянии, тысячи лет пребывают в каменном веке и этим довольны, не хотят

развиваться,– с пренебрежением бросает жрица.

– А вдруг маскируются?– с опаской смотрю в темноту.

– Они слишком примитивны,– жрица фыркает, и смело входит в туннель.

Гулко звучат шаги, липкая влага забирается за шиворот, дети притихли, даже не

шепчутся, боятся страшных дикарей. Я наблюдаю за нашей проводницей, она напряжена, изящные пальцы цепко обхватывают автомат.

– Всё же ты чего-то не договариваешь,– в упор говорю ей.

– Какой ты проницательный,– некрасиво усмехается она.– Не людоедов боюсь, своих, они

для вас пострашнее будут.

– Весело.

– А то!

Туннель неожиданно быстро заканчивается, и мы оказываемся в тесном ущелье.

Кажется, нависающие скалы стремятся сомкнуться между собой, но почему-то на секунду

передумали и дают нам шанс быстрее убраться.

– Там владения дикарей?– указываю на поблёскивающие прутья решёток.

– Да.

– Мы увидим их?

– Вряд ли. Скоро дорога станет шире, если ничего не изменилось, за тем поворотом будет

стоять машина.

– На ходу?– удивляюсь я.

– На колёсах,– снисходительно замечает жрица.

Действительно, сразу за поворотом, у осколков обвалившихся глыб, в ожидании

застыл обычный вездеход – приплюснутая кабина и широкие гусеницы по бокам.

– А ты говорила на колёсах,– подкалываю Грайю, но она даже не реагирует на реплику.

Внутри, вездеход, достаточно уютный: сидения обтянуты кожей, подголовники с

подушками, место водителя оборудовано системой рычагов, без руля. Наверное,

управляется как танк, решаю я.

Малышня в восторге прыгает на мягких сидениях, я прикрикиваю на проказников,

но Грайя разрешает им проказничать.

Семён с удовольствием снимает с плеча боевой топор, с интересом осматривается.

– Меня эти пещеры не перестают восхищать, не удивлюсь, если и самолёты есть,– он

ёрзает на сидении, с трудом подавив в себе желание, запрыгать как дети.

– Это вряд ли,– неуверенно высказываюсь я.

– Пару штук есть,– высокомерно, взметнув роскошной гривой, заявляет жрица.

– У вас своды низкие!– кричу я.

– В главных городах, в высоту до километра – ехидно замечает она. Жрица вновь залазает

мне в мозги, словно себе домой, видит картинки роскошных лайнеров, грустнеет,– по

крайней мере, они у нас тоже летают,– а я понял не самолёты у них, нечто планеров. Но, всё же, для подземного мира это даже слишком.

Грайя уверено отжимает один из рычагов, двигатель довольно урчит и вездеход

резво срывается с места.

Томительно идёт время, вездеход скачет по камням, словно по лунной

поверхности. Пытаюсь расслабиться, но часто подлетаю к потолку, дети визжат в

восторге, им поездка нравится. Семён вцепился в подлокотник, но и его тушу, так же, швыряет в разные стороны. С ностальгией вспоминаю прошлую жизнь, вот так же ездил

по городским дорогам, маневрируя чтоб не влететь в очередную выбоину. Грустно

улыбаюсь, странно, но меня иногда тянет в ту жизнь. Хотя прошлая ли она? А вдруг эти

жизни идут параллельно?

Сильный удар по умной голове отрезвляет и заставляет "шарики" занять

правильное положение. Мысли принимают нужное положение и, с помощью "шариков", плавно поехали.

Вездеход резко тормозит. С беспокойством кручу шеей в разные стороны, вокруг

реальный мир. Грайя напугана, в руках автомат, Семён протискивается к ней, зачем-то

поднимает топор, Игорь и Светлана Аскольдовна присмирели, уже не смеются, смотрю

вперёд – дорогу преграждает скрученная, изломанная, стальная решётка, а сбоку ход в

черноту.

– Людоеды смогли её сломать,– я не спрашиваю, утверждаю.

– Ага. И проехать дальше не получится, всю дорогу перекрыла,– к жрице возвращается

самообладание.– Ничего, мы поедем через их страну! И пусть попробует, кто сунуться, кишки на гусеницы намотаю,– её глаза как раскалённые угли, потревоженные кочергой, разбрасывают яркие искры. А ведь не шутит, точно давить будет, дитя своего мира.

Она долго не сидит, решения принимает быстро, вездеход резко разворачивается и,

как в омут, ныряет во тьму. Ревёт двигатель, гусеницы скребут камень, напряжение

страшное, пальцы до боли сжимают бластеры. Пытаемся, что– либо разглядеть, но за

окнами чёрная пустота, как космос без звёзд, но Грайя видит всё, виртуозно управляет

машиной, ни разу не цепляется за стены. Ожидаю чего угодно в страшном туннеле, но бог

милует, вездеход с победным скрежетом вырывается из темноты и застывает у поля, густо

засаженного культурными злаками.

Даже очень светло, Грайя жмурится, злобно шипит, для неё свет слишком яркий.

В каменоломни ведут множество дорог и дорожек пересекают крутые склоны, а в пустых

нишах – открытые клетки, следов жизни не видно.

– В своё время, здесь, мы добывали гранит. За каменоломнями должна быть дорога, она

ведёт к другим воротам и от них у меня есть ключи,– Грайя вновь заводит вездеход. Он

медленно, как танк, ползёт по крутой дороге, вдоль выработок. Ревёт мотор, звук тонет в

мрачных скалах.

Всматриваюсь в окна, пустынно, но кто-то должен быть. Внизу, в карьере, блестит

озерцо. Видно механизмы обнажили водотоки подземных источников. Вода постепенно

заполняет низины и вскоре будет озеро, заплывёт рыба, заползут мокрицы, заквакают

амфибии – забурлит жизнь.

Проезжаем мимо пустующих клеток. Кто в них содержался? Мысли рисуют

ужасающие картины. Мне даже чудится запах тлена. Суровые места, скорее б их

проехать. Как назло, машина едва карабкается, из-под гусениц срывается каменная

крошка. Иной раз машина зависает над обрывом, ещё мгновенье и вездеход рухнет.

Частота толчков сердца зашкаливает, дух захватывает, в ужасе смотрю на Грайю.

Железная леди! Ни один мускул не двигается на решительном лице. Умелой рукой ведёт

машину над пропастью. Она мне всё больше и больше нравится, даже, несмотря на

необычный цвет кожи, ну, а Семён, у того от восхищения, в глазах появилось серебро. Он

смотрит на пещерную женщину как подросток на свою первую любовь.

Едем долго, а каменоломни не кончаются. Хорошо, что дорога не засыпана. Ага,

накаркал, впереди завал. Грайя напрягается, забывает о Семёне, лицо каменеет в тревоге, глушит машину.

– Дальше пешёчком,– заявляет она. Вижу, ей это решительно не нравиться.

Детишки притихли, они правильно оценивает ситуацию. Паршиво. Светочка

шмыгает носом, Игорь прижимает её к себе, скалит зубки.

Выскакиваем из машины, бластеры наизготовку, у жрицы плотно сжаты губы,

зрачки расширились как у разъярённой кошки, глаза пылают красным огнём. Она первая

лезет через завал, я быстренько стаскиваю её, не женское дело подвергать себя опасности, когда есть мужчины. Она от злости шипит, чуть ли не царапается, но я непреклонен, заставляю её занять место между детьми и замыкающим Семёном.

Перебираюсь через завал, пока спокойно, но кто-то ж его устроил и не просто так.

Всюду клетки, двери открыты, кое-где валяются человеческие кости и черепа в мерзких

оскалах, воняет разложением, где-то валяются трупы. Идём по дороге, неизвестность

давит на психику. Глаза лихорадочно шарят по сторонам, даже глазные яблоки запекло.

Вновь завал, перелезть через него уже нет возможности, он заполнен до свода, но рядом

ход ведущий вниз. Лезем по ржавой лестнице. Выходим на следующий уровень -

довольно чистый туннель. Клетки пустые, но ухоженные, такое ощущение, будто их

подготовили к заполнению. От этих мыслей становится жутко и запах. Запах преследует

всюду. Боже, когда это всё закончится! Вспышка в голове. Вот, всё и закончилось, мелькает запоздалая мысль. Сознание меркнет. Проваливаюсь будто в гроб.

Словно просыпаюсь после сильной пьянки, во всём теле ощущаю неприятное

гудение, конечности дрожат, слабость, глотаю, что-то солёное, чуть не рву, кровь, моя

кровь. Губы разбиты, голова пылает от боли. С трудом открываю заплывшие глаза -

знакомые места – клетка, я внутри, она закрыта. Приподнимаюсь на локтях, рядом стонет

Семён и лежит без движения Грайя., детей нет. Меня бьёт, словно током, вскакиваю.

Удивительно быстро боль отступает, я в клетке, ярость вскипает в крови. Подхожу к

двери, хватаюсь за решётку. Трясу. Толстые прутья изгибаются, стонут, нагреваются, но ...

выдерживают мой нечеловеческий натиск. Семён подползает ко мне:– Никита, я их видел, страшные очень. Детей забрали,– друг скрипит зубами. Зашевелилась Грайя, со стоном

перекатывается на живот, пытается встать. Семён забывает о боли, мгновенно оказывается

рядом и помогает ей встать. Жрица держится за живот, губа рассечена, алая кровь льётся

на волевой подбородок и с него капает на упругую грудь, выпирающую из материи

комбинезона, задерживается у выпуклости сосков и срывается вниз, оживляя серую

каменную крошку.

– Недооценила этот скот,– кривится горящее от ярости её лицо.

– Любого противника надо уважать,– не к месту заявляю я.

Жрица одаривает меня взглядом полным ненависти, передёргиваюсь, словно я во

всём виноват.

А вот и они, из темноты выплывают долговязые фигуры. Ничего общего с

каннибалами Новой Гвинеи не вижу. Осанки гордые, зелёная кожа блестит словно

мрамор, излишеств в украшениях нет, одежда лёгкого покроя, прикрывает тела вплоть до

голых пяток, на поясах сверкают острые клинки – безусловно, это не каменный век, Грайя

предвзято к ним относится, но суть нашего положения это не меняет, мы для них мясные

животные.

Людоеды приблизились к решётке, изучают нас, глаза холодные, лица

бесстрастные. Я подхожу совсем близко, впиваюсь взглядом в глаза, они легко выносят

взгляд, но нечто улыбок скользит по лицам.

– Вы, что, нас съедите?– в упор гоню им мысль.

Они смеётся столь весело, что теплеет на душе:– Неужели считаете нас

человекоедами?– их мысли как бабочки порхают над нами.– Мы скормим вас Другим,-

бабочки обломали крылья и рухнули к нашим ногам.

– Сволочи,– лает жрица и плюёт в них кровью. Один из долговязых с удовольствием

слизывает кровь. Врут, с отвращением думаю я, людоеды, самые настоящие людоеды.

– Ни какого прогресса, оболочка, простая оболочка,– делится мыслями Грайя.

– Права,– я разочарован, всё же надеялся на благополучный исход.– Где дети?– требую от

них ответа.

– А дети причём? Воспитаем, будут одни из нас.

В глазах темнеет, ярость вновь овладевает мной, вспыхивает корона на плече,

искры со злым шипением падают на землю. Вновь хватаю стальные прутья, на этот раз

едва не ломаю их … но не ломаю. Людоеды отступают, испуг выплёскивается наружу, но

поняв, что у меня ничего не вышло, загоготали как гуси за оградой, этим раскрывается вся

их сущность, приметив, оболочка. Ничего: "Смеётся хорошо тот, кто смеётся последним".

Они уходят. Мы сгрудились друг возле друга: я, Семён и жительница глубоких

пещер – мы как родные, трагедия у нас общая.

Семён целует Грайю, женщина дрожит как лист на сухой ветке, катятся по

нефритовому лицу, прозрачные как хрусталь, слёзы. Семён утешает её, как может, я

храню молчание. Мысли скачут в голове, а вверху толстая черепная коробка – идей нет.

Гл. 21

Прихожу к выводу, ну и дилетанты мы. Ловушку поставили столь очевидно, ещё

табличек не хватало – прямо, чуть левее, а вот за эти камнем, мы вам по голове дадим.

Стыдно перед Аскольдом, сколько раз он демонстрировал нам, как необходимо себя вести

в незнакомых местах, а я только поддакивал, ведь это так понятно, да и Аскольд всегда

рядом, вот и вляпались. Сильно беспокоит судьба детей, не могу простить себя за такой

промах. Что-то необходимо решать. Осматриваюсь. Клетка изготовлена со знанием дела, всё добротно, с любовью подогнаны прутья, строго выдержаны зазоры, допуска. Вверху

вижу закреплённую сеть, на случай если необходимо быстро обездвижить строптивых

узников.

Наблюдения совсем расстраивают меня, шансов выбраться нет. Придётся ждать.

Вряд ли долго будем сидеть здесь, людоеды ушли за Другими. Кто они такие?

Пришельцы? Или их слуги? Мутанты, выведенные для того, чтоб не умереть в нашей

атмосфере? Я содрогаюсь от того, что нас сожрут. Причём не наши земные хищники, это

не так противно, а нечто чуждое. Боюсь, даже души будут искалечены, после смерти.

Семён трогательно ухаживает за Грайей, обтирает её лицо от крови, прикладывает

примочку к рассечённой пухлой губе и, о чём-то ведут разговор, у жрицы то разгораются

в пламя глаза от гнева, то проступает на лице нежность.

Действительно, долго ждать не приходится, слышится звук подкованных в железо,

сапог и шлёпанье босых ног. Из темноты показываются наши долговязые знакомые, но

рядом идёт коренастое человекоподобное существо – тяжёлая, словно оплывший воск, голова, покоится на плечах, без признаков шеи, прорези для глаз, едва виднеются из

многочисленных складок, руки перекручены жгутами выпуклых мышц, на пальцах

короткие, треугольные когти. На нём кольчуга как у рыцарей средних веков, на коротких, толстых ногах сапоги из грубой кожи, за поясом торчит мой бластер. Гоблин! Я так его

сразу окрестил.

Он вплотную подходит к прутьям, мощно и тяжело дышит и всё заполняется

звериным запахом. Существо внимательно разглядывает. Грайя напугана, отползает

вглубь клетки, у Семёна, в глазах ненависть и бугрятся тугие мышцы, если б они сейчас

сошлись один на один, шансов у гоблина, не было никаких.

Но гоблина интересую, прежде всего, я. Теперь он сверлит меня взглядом – ни

каких эмоций не вижу на безобразной морде. Я легко выдерживаю тягучий взгляд,

чудовищу это не нравится, он кривится, толстые губы расходятся, плоский, раздвоенный

на конце, фиолетовый язык, мелькает в чёрной щели. Слышу его мысли:– Хм, мяса совсем

нет. Что за герои пошли сейчас? Столько сил бросили ради этого недоношенного.

– А, ты глуп, жабья твоя голова, мозги твои в кишечнике, вот-вот шлёпнутся на землю.

Как жить будешь дальше без них?– я сознательно издеваюсь, хочу вывести его из себя, глядишь, и найду слабые места.

– Не обделён юмором, очень забавно. Ещё придумаешь нечто похожее?– сказано это с

таким спокойствием и насмешкой, что, напротив, я едва не выхожу из себя. Вот сволочь

такая, меня на место ставит, жаба жирная!

Гоблин откровенно ухмыляется, понимает, что посадил меня в лужу, но я уже

спокоен, его сильные стороны мне понятны, это тоже плюс.

– Надеюсь,– звучит липкая мысль,– ты осмотрелся, понимаешь, дёргаться бессмысленно.

Мы вас свяжем, проводим в другие хоромы. Жаль не мне решать твою судьбу, хотел бы с

тобой пообщаться, ты не похож на других героев, тщедушный какой-то.

– А, ты что, многих видел?– стараюсь окрасить мысль в пренебрежительные тона.

– Не поверишь, многих. Видишь, пузо отъел. А ты особенный, с царицей Марса на

короткой ноге, но ничего, и до неё доберёмся, с помощью тебя, вытащим её чистую душу

и бросим на Помойку, в щель между Вселенными.

– А ты вообще кто?– в упор спрашиваю гоблина и тот неожиданно для меня вздрагивает.

– Я? Землянин,– мне кажется чудовище в замешательстве.

– Ты очень не глуп, хотя рожей не вышел и смердит от тебя. Ты говоришь, что землянин, дышишь нашим воздухом, а теперь, на досуге, подумай, чем дышат твои хозяева. Вывод, уверен, сделаешь правильный.

– Странный ты, герой, слюной не брызжешь, на стены не бросаешься, меня в смущение

вводишь. Что делать с тобой?

– Отпусти.

– Интересная мысль, но никак не можно. Вон верёвки, связывайте друг друга.

– Послушай,– не унимаюсь я,– у тебя есть женщина, такая же красивая как ты, с такой же

рожей? Вижу есть. Подумай на досуге, а ведь и она дышит, нашим с тобой, воздухом.

Надеюсь для тебя не секрет, воздух на Земле будут менять. Как же твои, будущие жабята, смогут дышать? Давай союз заключим?

У гоблина глаза наливаются кровью:– Ну и сволочь,– говорит он,– по самому

больному бьёшь. Вяжите себя верёвками, и не пытайся меня больше вербовать.

А я не унимаюсь:– Конечно, ты не человек, нас не любишь.

– Почему не люблю,– демонстративно облизывается раздвоенным языком чудовище,-

люблю.

– Вот об этом, я где-то и говорю. Ведь так приятно драться с нами, на свежем воздухе, глядишь, и царство себе отгрохаешь – жабье государство. Перспектив – целое море, герои

на поклон станут ходить.

– Связывайте себя, иначе сеть сбросим!– гоблин взбешён, но держит себя в руках. Но я

знаю, дрогнуло его безобразное сердце. Ничего, программу запустил, будем ждать

результатов.

Больше давить на психику не стал, иногда это может привести к отрицательным

результатам, подчинился, верёвками себя связали.

Дверь открылась, долговязые, бесцеремонно выволокли нас от туда. Грайя

заартачилась, но сопротивление жёстко сломили ударом в рассечённую губу. Семён

взревел, словно пещерный медведь, но и ему врезают под дых. С трудом сдерживаюсь, бросаю взгляд на идущего рядом гоблина, он улыбается.

– Скажи своим шестёркам, чтоб не зарывались. Гоблин анализирует мою мысль, понимает

значение, безобразно усмехается:– Никак не могу, часть ритуала – это прелюдия, пытки

будут впереди. И, вообще, зачем о них беспокоишься, судьба их предрешена, а если

быстрее издохнут, меньше страдать будут.

– Как ты заметил, беспокоюсь и не только о них ... и о тебе тоже, хоть ты и безобразный, как раздавленная консервная банка, мы с тобой в одной лодке, мы на Земле.

– Допустим, понятие о красоте, спорный вопрос. Для меня, вы как омерзительные, голые

червяки. Мы же в теле, всё при нас,– вновь сажает в лужу мерзкая тварь. С удивлением

замечаю, он не обделён чувством такта, не оскорбляет, просто выполняет свою работу. Он

продолжает:– За меня не надо беспокоиться, лучше о своей душе подумай, она ведь у тебя

одна,– но всё, же чудовище рявкает на своих слуг, когда они вновь пытаются бить по лицу

Грайю. Я удовлетворённо замыкаюсь, программа начинает работать.

Спускаемся на дно карьера. Озерцо оказалось не таким маленьким, каким его

видели сверху. В воде валяются брошенные каменные блоки, у одного из них

покачивается, вполне приличный, парусный корабль. На блоке выбиты ступени и

навешаны перила.

На корабле суета. Полуголые матросы, как зелёные ящерицы, шныряют по реям,

готовят судно к отплытию. Старший состав явственно выделяется среди них гордыми

осанками, своей одеждой – не пёстрой, но великолепного покроя.

Мы поднимаемся на борт, ощущаем множество любопытных глаз. Матросы

откровенно пялятся, офицеры, украдкой кидают взгляды, мы для них, необычные

персоны.

Нас толкают на палубу, идём между бухт канатов, клеток с рептилиями, ящиков,

бочек пахнувших бражкой. Открывают трюм, спихивают вниз. Падаем, едва на ломаем

конечности. Крышка закрывается, и без того тусклый свет, сменяется кромешной тьмой.

– Ну, что, Никита, делать будем?– голос друга полон тревоги, но нет и следа паники.

– Мы уже всё сделали, нужно только ждать. Программа работает, ей необходимо лишь

перезагрузиться, только бы сбой не произошёл.

– Что за программа?– недоумевает Семён.

– Даю руку на отсечение, наш гоблин ещё заявит о себе, в положительном аспекте для нас.

– Этот урод?

– Он очень не глуп. Правда это не вяжется с его внешностью. Ему нужно подумать над

моим весьма заманчивым предложением.

– Что ты ему предложил?

– Очень многое – будущее и власть.

– С ними нельзя договориться,– отрезвляет меня жрица,– он демон, у нас с ними идёт

война.

– Но "низшая" каста договорилась с ними.

– Предатели.

– Ваша беда, что вы сильно вознеслись, вместо того, чтобы наладить с ними отношения.

Вас разобьют поодиночке, а вы единый народ, по крайней мере, с твоих слов.

Ожидаю, Грайя как обычно вспыхнет, но она неожиданно вздыхает:– Я давно

понимаю это, но не мне решать. У нас нет действительно сильного лидера.

Томительно тянется время, небольшая качка говорит, мы движемся по озеру, а

может – вошли в подземную реку.

Спустя несколько часов, спускают ведро с водой и бросают живую рептилию, с

перебитыми ногами.

– Обед,– зло усмехается Семён, чтобы не мучилось животное, быстро ломает ей шею и, зашвыривает труп в дальний угол.

Грайя прижимается к Семёну, недовольно сопит.

– Вообще-то, я голодная, неожиданно заявляет она.

– Ты, что, хочешь съесть сырое мясо?– удивляется сероглазый богатырь.

– Ну-у ...– протянула женщина и грустно умолкает.

Усмехаюсь, всё же, какие мы разные.