Текст книги "Мистики, розенкрейцеры, тамплиеры в Советской России"

Автор книги: Андрей Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

имея уже не только тамплиерское посвящение, но и задание основать здесь Восточный

отряд Ордена тамплиеров. Будучи после П.А.Кропоткина крупнейшим теоретиком

анархизма, писателем и организатором различных изданий в эмиграции, Карелин и по

приезде в Россию развернул бурную анархистскую деятельность сначала в Петрограде, а

затем в Москве, где уже в 1918 г. создал и фактически возглавил две федерации -

Всероссийскую федерацию анархистов (ВФА) и Всероссийскую федерацию анархистов-

коммунистов (ВФАК).

Авторитет Карелина, его энциклопедические знания, поразительный талант привлекать

к себе людей, умение выслушивать их и уважать чужие мнения, снискали ему уважение

представителей других партий<10> и выдвинули, вместе с его сподвижником, тоже

тамплиером, Р.З.Эрмандом, приехавшим с ним из Франции, во ВЦИК от анархистов на

правах фракции (наблюдательной). Такое положение наряду с широкими дружескими

связями в советских верхах (напр., с А.С.Енукидзе) оказалось столь прочным, что,

практически, до своей смерти 20.03.26 г. Карелин выступал как бы “гарантом” легального

анархистского издательства “Голос труда”, существования Общественного Комитета по

увековечению памяти П.А.Кропоткина и самого музея Кропоткина в Москве, ставшего

последним центром (и памятником) анархистского движения.

Из показаний Н.А.Ладыженского в процессе следствия по делу “Ордена Света” осенью

1930 г. явствует, что первые шаги к созданию Ордена тамплиеров на российской почве

Карелин предпринял не позднее 1919 г., имея в числе своих ближайших сподвижников

анархиста Н.К.Богомолова (гимназического приятеля Ладыженского, через которого тот и

был представлен Карелину) и преподавателя математики в московских вузах

А.А.Солоновича. При разговоре Карелин предложил использовать формы орденской

организации “для распространения идей анархизма”(11). Последнее можно расценить

двояко: как попытку закамуфлировать подлинно орденские устремления мистического

плана от сподвижников-анархистов, не признававших никакой “мистики”, или, наоборот,

как попытку скрыть за духовным движением явление политического характера, на чем в

своих обвинениях против мистиков неизменно настаивали органы ОГПУ-НКВД.

Двойственность эта существовала на протяжении ряда лет до полного разгром властями

60

того и другого движения, вызывая путаницу, недоумение окружающих, взаимные упреки,

а также установившееся за тамплиерами наименование их “анархо-мистиками”.

Впрочем, иначе, вероятно, и не могло быть, ибо такая политико-идеологическая

двойственность вызывалась еще и условиями среды, в которой действовали тамплиеры.

Так, будучи математиком, преподавателем математики в разных вузах Москвы, в первую

очередь в МВТУ им.Баумана, А.А.Солонович, человек талантливый и экспансивный,

работал одновременно по распространению этих идей в преподавательской и

студенческой среде, причем если в первой он мог говорить со своими коллегами на языке

науки, то к студенчеству требовался более простой и действенный подход с позиций

современности и актуальности.

Все начиналось с приватных, нелегальных кружков, в которых Солонович читал

лекции, посвященные философии и политэкономии, которые начинались историческим

обзором и критикой материализма, в следующем цикле переходили к утверждению

идеалистического мировоззрения, к раскрытию мистического понимания мира и человека,

а затем к изложению философских систем Востока, в том числе, гностицизма. Изложение

основ мировоззрения дополнялось лекциями по истории литературы и искусства, которые

читали другие тамплиеры, например, А.С.Поль, блестящий лектор, закончивший не

только Московский университет по зарубежной экономике и экономгеографии, но еще и

Государственный институт слова, а в последующие годы, до своей смерти в 1965 г.,

остававшийся кумиром для нескольких поколений учащихся театральных вузов Москвы.

Занятия с анархически настроенной молодежью в этих первичных кружках строились

таким образом, что незаметно для слушателей происходил их качественный отбор, когда

наиболее способные и развитые приглашались уже в другие кружки, где уровень

преподавания и сюжеты занятий были значительно более серьезными. Большинство же

первичных слушателей начинало посещать библиотеку-читальню Кропоткинского музея,

ходить на доклады членов Анархической секции Кропоткинского Комитета и т.п.

мероприятия.

Кружки оказывались недолговечны и потому, что многие из них подвергались

разгрому, а их участники – высылке. Разобщенность, случайность упоминания имен

участников, не позволяют пока выяснить ни их количество, ни их окружение, ни

дальнейшую судьбу. Так, например, только в результате случайного сопоставления,

казалось бы, никак и ничем не связанных архивно-следственных дел В.С.Пикунова (1926

г.) и проходивших по делу “Ордена Света” А.И.Смоленцевой и И.Е.Рытавцева (1930 г.)

удалось выяснить их причастность к одному кругу анархической молодежи. Только

благодаря личным воспоминаниям вдовы Пикунова, В.И.Филоматовой, стало возможным

установить тот факт, что кружок, собиравшийся в доме А.И.Смоленцевой, был самым

теснейшим образом связан с квартирой А.А.Карелина в 1-м Доме Советов (ныне

гостиница “Националь”), а та, в свою очередь, – с анархистами и анархо-мистиками

Сергиева Посада, окрестностей Сочи и г. Батума.

Столь же сложны и разнообразны оказываются связи “преподавательского корпуса”

Ордена тамплиеров, если представить, что преподаватель МВТУ С.Р.Ляшук, убежденный

анархист и анархо-мистик, о встречах с которым вспоминает в своих мемуарах писатель

О.В.Волков<12>, был женат на сестре поэта и математика С.П.Боброва, разделявшего, к

слову сказать, этот круг идей своего зятя. Е.К.Бренев, преподаватель математики МВТУ,

был женат на М.В.Коваленской, близкой родственнице С.М.Соловьева, через которого (и

через эллиниста В.О.Нилендера) он был связан с мистически настроенной

интеллигенцией Москвы, в том числе и с А.Белым (Б.Н.Бугаевым). Д.А.Бем, тоже

математик московских вузов, в том числе и МВТУ, одновременно являлся заместителем

заведующего музеем П.А.Кропоткина, жил в здании музея и был, как указано в одной из

служебных справок, сохранившихся в следственном деле, “учителем и другом детей

Троцкого”. О мистических же интересах Л.Д.Троцкого известно по его дружбе с

61

П.А.Флоренским и еще некоторым фактам, которые приводит в своих воспоминаниях

С.А.Волков<13>.

Несколько особняком от этой группы, похоже, стоял Н.И.Проферансов, в то же время

являвшийся одним из ближайших сподвижников Карелина. Жизненный путь и

внутренний облик этого человека, его устремления, интересы и работа во многом

остаются пока загадкой для исследователя.

Из крайне скупых биографических данных, сообщенных им во время следствия 1930 г.,

а равным образом из показаний других лиц, знакомых с ним (таких оказалось мало),

следует, что уже в гимназические и студенческие годы он принимал активное участие в

революционном движении, сначала в Туле, потом в Москве как член военной организации

РСДРП(б), сидел в тюрьмах, в 1917 г. был членом Московского Совета, редактором

газеты “Советы” и “Солдат-гражданин”, в начале 20-х гг. читал лекции в Народном

университете в г. Пятигорске, затем работал в Москве, в Институте Маркса-Энгельса,

заведующим отделом изучения социальных движений, потом техническим редактором в

Большой советской энциклопедии<14>. Его связи с кружками московской интеллигенции

оказались глубоко законспирированными, поскольку они не всплыли в процессе

следствия, а сам он называть какие-либо имена категорически отказался. Поэтому в

обвинительном заключении против него следствие могло использовать только показания

членов периферических организаций Ордена тамплиеров – участников нижегородского

кружка (“Орден Духа”), которых он “опекал”, и отдельных подследственных по

“сочинскому делу”, арестованных одновременно с ним в августе 1930 г. на черноморском

побережье Кавказа.

Не менее загадочной фигурой пока остается и другой ближайший сподвижник

Карелина по анархистской и орденской деятельности – Н.К.Богомолов, бывший одним из

секретарей ВФАК и “Черного Креста помощи заключенным и нуждающимся анархистам”,

организованного Карелиным вскоре после 1905 г. в эмиграции. Причастность Богомолова

к анархизму, как к политическому движению, не вызывает сомнений. Гораздо больше

вопросов может возникнуть относительно его орденской работы, которую сам он

категорически отвергал. В этой части остается положиться на показания уже упомянутого

Н.А.Ладыженского, и, что более важно, на показания известного антропософа, тамплиера

и розенкрейцера М.И.Сизова, называвшего на допросе 1933 г. в числе наиболее старых

тамплиеров высокой степени посвящения Богомолова, стоящего в этом списке после

А.А.Солоновича, Д.А.Бема, Н.А.Проферансова и самого М.И.Сизова.

Не останавливаясь специально на истории Ордена и его первоначальном составе, Сизов

называет еще восемь его членов, имевших к 1933 г. 10-ю степень посвящения (всего в

Ордене тамплиеров было двенадцать степеней посвящения), которые, по его словам, жили

в то время в Москве: Б.М.Власенко, А.О.Солонович (жена А.А.Солоновича),

Ю.А.Завадский, профессор математики В.М.Комаревский, В.А.Краснокутский,

Н.Н.Нотгафт и В.В.Губерт-Поспелова<15>.

М.И.Сизов совершенно определенно указывал, что Орден тамплиеров в России был

открыт в 1920 г. и целью его было “содействовать движению человечества в такой форме

бытия и сознания, которая определялась бы высшими духовными началами”. В то же

время, он подтверждал показания Ладыженского, говоря, что Орден не должен был стоять

в стороне от политической борьбы, воздействуя на нее через свои организации, например,

как то имело место в 20-х гг., на анархистов через анархо-мистиков, которые, в свою

очередь, направлялись отдельными тамплиерами<16>.

Такое признание вместе с перечнем некоторых членов Ордена, среди которых

оказываются и антропософы, позволяет попытаться решить вопрос о связующем звене

между первым составом Ордена тамплиеров и возникшем позднее “Орденом Света” как

одной из центральных орденских филиаций, принявшей на себя в дальнейшем (после

смерти Карелина) руководящую роль в орденском движении и поставившей его на более

62

высокое научное и духовное обоснование, в конечном счете, отмежевавшись совершенно

от политического анархизма.

Наличие в указанном перечне, наряду с Ю.А.Завадским, Б.М.Власенко, о котором мне

пока известно, что кроме связи с Завадским и его Студией, он был довольно близко

знаком с художником и издательским работником А.В.Уйттенховеном, членом Ордена и

близким знакомым Карелина с 1921-22 гг.<17>, позволяет предположить, что к этому же

времени относятся и первые контакты с Карелиным Ю.А.Завадского, а затем поэта и

востоковед а П.А.Аренского, сына известного композитора, получившего в сентябре 1920

г. розенкрейцерское посвящение в Минске от Б.М.Зубакина вместе с

С.М.Эйзенштейном<18>, поскольку именно в это время он вошел в семью Завадских,

женившись на сестре Ю.А.Завадского, киноактрисе В.А.Завадской, и переехал в их

квартиру в Мансуровском переулке.

На фигуре Б.М.Зубакина стоит остановиться. Это был человек безусловно широко

одаренный, а в ряде областей искусства талантливый до гениальности, оказавший влияние

на многих своих современников, которым приходилось с ним встречаться<19>. Согласно

автобиографии, написанной им в конце 1922 или в январе 1923 г. во время своего первого

ареста<20>, Зубакин еще в гимназические годы увлекся мистикой и оккультной

литературой, решив возродить Орден розенкрейцеров, как общину мистических

единомышленников. Первоначально она возникла под Петербургом в Озерках, где

находилась дача его родителей, но перед 1917 г. распалась. Вторично община возродилась

в период революции и гражданской войны под Невелем, где Зубакину удалось объединить

несколько художников и музыкантов из родственников и знакомых, однако в

последующем и эта попытка потерпела фиаско. Более удачным шагом Зубакина,

прикомандированного в 1920 г. в качестве лектора к Политуправлению штаба Западного

фронта, я считаю открытие им ложи в Минске и посвящение в ней находившихся там

актера И.Ф.Смолина, занимавшегося оккультизмом и врачеванием, поэта и литератора

П.А.Аренского и С.М.Эйзенштейна<21>.

Результатом этого акта, описанного Эйзенштейном в одной из глав своих

автобиографических мемуаров достаточно точно, хотя и с долей иронического юмора,

стали регулярные занятия оккультизмом и вопросами мистики, о чем можно прочитать в

письмах Эйзенштейна к матери из Минска, и последующее приобщение к неофитам

артистов Первой студии МХАТа М.А.Чехова и В.С.Смышляева, когда Аренский, Зубакин,

Никитин и Эйзенштейн вернулись в Москву. Это произошло в первых числах октября

1920 г. и в известной мере предопределило последующее поступление Эйзенштейна

художником в московский театр Пролеткульта, которым тогда заведовал В.С.Смышляев, а

затем и оформление им с Л.А.Никитиным спектакля “Мексиканец” по Дж.Лондону в

соответствии с символикой оккультизма<22>.

После Минска пути Б.М.Зубакина и его молодых друзей разошлись. Стоит заметить,

что этот удивительный человек, обладавший сильнейшей силой внушения, ярким

талантом поэта и литератора, и, м.б., еще более ярким – скульптора, этнографа,

воспитателя, так и не смог ни разу надолго объединить людей. Ему до конца осталась

верна только А.И.Цветаева, попавшая под обаяние “мага” еще в начале 20-х гг. и

сохранившая восторженную и благоговейную память о нем до конца своей жизни<23>. Но

то, что Зубакин сделал для Аренского, а через него – для М.А.Чехова и В.С.Смышляева, не

пропало даром: к этому времени в Москве уже существовал Орден тамплиеров.

Вопрос о том, кто первым “подвел” этих друзей к Карелину, остается до сих пор

открытым, хотя наиболее вероятными кандидатами все же остаются Аренский и

Завадский, а время – конец 1921 или начало 1922 г. Примечательно, что к этому же

времени относится знакомство Завадских с двоюродным братом Аренского, тогда

молодым астрономом, а затем композитором и фольклористом С.А.Кондратьевым,

который наезжал в Москву из Петрограда и получил посвящение в Орден вместе со своей

63

женой, индологом и переводчицей М.И.Клягиной, скорее всего, от самого Карелина, как

то заставляют думать некоторые его стихи<24>.

Отец Кондратьева был директором Пулковской обсерватории, игравшей, к слову

сказать, большую и до сих пор еще не оцененную роль в культурной жизни

Петербурга/Петрограда, а с указанного момента ставшей, как можно догадываться, одним

из центров по распространению в научной среде Петрограда тамплиерских идей. Именно

там, по-видимому, произошло первоначальное знакомство Ю.А.Завадского с уже

упоминавшимся мною М.М.Брендстедом (литературный псевдоним – М.Артемьев),

обрусевшим датчанином, анархо-мистиком и тамплиером, сблизившимся с Карелиным и

после смерти последнего даже вошедшим в так называемый Карелинский Комитет

(Комитет по увековечению памяти А.А.Карелина, созданный по аналогии с таким же

Комитетом Кропоткина).

С Пулковом связаны имена метеорологов (астрономов) тамплиеров А.А.Синягина<25>

и М.А.Лорис-Меликова, из которых первый был связан с нижегородским кружком и с

известным синологом Ю.К.Щюцким, а через него – и с кругами петроградских

востоковедов, с которыми через П.К.Козлова и совместные с ним монгольские

экспедиции связан был и С.А.Кондратьев. О значении Пулкова в тамплиерском движении

свидетельствуют также аресты в 30-х гг. ряда его научных сотрудников по обвинению в

связях с анархо-мистиками.

Наконец, при решении поставленного вопроса стоит обратить внимание на показание

М.И.Сизова на допросах 1933 г. о М.А.Чехове, как о тамплиере высокой степени

посвящения<26>, что могло произойти только между 1920 и осенью 1921 годом, до того,

как он познакомился с А.Белым и попал в круг антропософских идей. Анализ

взаимоотношения людей в этот период, хронологии событий и всего прочего позволяет

утверждать, что проводником Чехова к Карелину мог быть П.А.Аренский или же

познакомившийся тогда же с Чеховым А.В.Уйттенховен, если не предположить, что на

гениального актера, о котором говорила тогда вся Москва, обратил внимание сам

Карелин.

Таким образом, нитей, которые могли бы протянуться от будущих его учеников и

соратников по Ордену, оказывается достаточно много. Другое дело, что при имеющейся

информации нельзя остановиться с уверенностью ни на одной из предлагаемых версий.

Впрочем, очень мало известно и о работе Ордена в эти годы, когда единственным

бесспорным фактом остается отъезд в Америку Р.З.Эрманда<27> в 1922 г. чтобы

возродить в Соединенных Штатах русскоязычную газету, основанную некогда еще

Карелиным, чтобы она стала не только рупором анархистов, но и трибуной анархо-

мистиков. К сожалению, о самом Эрманде мне ничего не известно, кроме того, что такой

человек существовал и стал редактором указанной газеты под псевдонимом Е.Долинин.

Новая газета “Рассвет” – “орган российских рабочих организаций Соединенных Штатов и

Канады” – переняла эстафету у своей предшественницы, “Американских известий”, и,

сейчас это можно сказать определенно, сыграла немаловажную роль для развития и

организации массы российских эмигрантов как упомянутых двух стран, так и всей

русскоязычной диаспоры на протяжении 20-х и 30-х гг. нашего века.

Большого формата, выходившая на четырех (иногда на шести) полосах, газета

рассказывала о жизни в советской России, ее культуре, научных открытиях, хозяйстве,

репрессиях, имела довольно большой литературный отдел, освещала жизнь русских

рабочих и эмигрантов в Соединенных Штатах, а в целом представляла для читателя

своевременную и объективную информацию обо всем, происходившем в мире, почему

имела подписчиков на всех континентах и даже попадала в СССР. Для исследователя это

издание интересно, в первую очередь, находящимися на его страницах многочисленными

публикациями работ А.А.Карелина (статьи, заметки, пьесы-диалоги, проникнутые

мистическими и анархическими идеями, главы так и не увидевшей света монографии по

вопросам политической экономии Западной Европы), статьями А.А.Солоновича,

64

А.С.Пастухова, В.С.Смышляева, Е.Моравского и ряда московских анархистов

(А.А.Борового, И.В.Хархардина, В.С.Худолея и др.), сообщениями о преследовании

анархистов в СССР, ожесточенной полемикой с издаваемым в Париже П.Аршиновым

журналом “Дело труда”, сыгравшем откровенно провокационную роль в расколе

анарходвижения, и статьями отдельных эмигрантов и корреспондентов из России.

Следующим шагом Эрманда-Долинина стала организация журнала “Пробуждение”, уже

целиком являвшегося органом анархо-мистиков, где политические и мировоззренческие

акценты были расставлены гораздо явственнее, чем в газете, и где напечатаны работы

ряда московских тамплиеров (А.А.Солоновича, А.С.Пастухова, Е.Моравского,

Л.А.Никитина и др.)

На этих изданиях я останавливаюсь столь подробно, во-первых потому, что

находящиеся в них материалы до сих пор практически не введены в научный оборот, а

сами издания оказались за пределами внимания исследователей, хотя их комплекты

(разной степени полноты) все же имеются в бывших спецхранах наших центральных

библиотек; во-вторых потому, что до сих пор ничего не известно о сохранности и

местонахождении их архивов в США, долженствующих заключать первостепенной

важности материал по интересующим нас проблемам, в том числе и рукописи московских

анархо-мистиков и тамплиеров, которые в России были уничтожены в результате обысков

и арестов.

Широкое распространение тамплиерского (а в качестве “внешней” формы – анархо-

мистического) движения в России приходится на 1924 г., как то можно заключить на

основании показаний арестованных в 1930 г. тамплиеров и анархо-мистиков (Москва,

Нижний Новгород и др.), позволяя сдвинуть дату перехода к активной работе членов

Карелинского кружка на период 1923 г. Факт это весьма любопытен и потому, что именно

на этот период, как я мог заметить, приходится активизация также и других известных

мне мистических групп и орденов, что последующими историками, возможно, будет

объяснено обострением в это время внутрипартийной борьбы в ВКП(б), связанной с

болезнью Ленина, а затем и с дележом ленинского наследия. Все вместе это определило

кратковременную передышку в идеологических репрессиях, возобновившихся (по

отношению к анархистам и мистикам) уже весной 1925 г.

Подтверждением такого наблюдения об активизации деятельности тамплиеров,

преодолевших замкнутость саморазвития именно в 1923 г., может служить история

Белорусской государственной драматической студии в Москве (первого

профессионального театрального вуза республики Белоруссия)<28>. Студия возникла

осенью 1921 г. в Москве по просьбе правительства Белоруссии и под общим

руководством МХАТ, которое, в связи с отъездом основного ядра труппы во главе с

К.С.Станиславским на гастроли за границу в 1922 г., перешло к Первой студии МХАТ,

ставшей все в том же 1924 г. МХАТом 2-м. В этой смене руководства решающее значение

имело то обстоятельство, что с самого начала, т.е. с осени 1922 г., и до закрытия Студии в

1926 г., ее бессменным художественным руководителем стал артист и режиссер Первой

студии МХАТ В.С.Смышляев, бывший не просто тамплиером, но и обладателем одной из

высоких степеней в Ордене. Факт этот, до самого последнего времени остававшийся

неизвестным историкам театра (впрочем, вероятно, что он не известен им и сейчас),

оказывается своего рода “ключом” к истории Студии и ее первых постановок, а равно и к

достаточно сложным первым годам жизни витебского драматического театра им Я.Коласа

(первоначально – БДТ-2, т.е. 2-й Белорусский государственный театр), созданного на

основе Студии и ее репертуара постановлением Правительства в 1926 г.

Речь идет как о прямых репрессиях, упавших на труппу в начале 30-х гг.

(В.К.Роговенко, К.Н.Санников), так и о целенаправленной газетной кампании против

молодого театрального коллектива с обвинениями в “васильковой мистике”,

воспринимающимися сейчас, за давностью лет, всего лишь очередным измышлением

белорусских партийных идеологов. На самом деле, все было не так просто.

65

Обратившись к репертуару БДТ-2, составленному из спектаклей, подготовленных

студийцами в Москве, можно заметить совершенно определенную мистериальность

постановок, открывающихся народной драмой-мистерией “Царь Максимилиан” и далее

разворачивающихся фантастической (опять же мистериальной!) феерией “Апраметная”, за

которой следовали “Сон в летнюю ночь” Шекспира, “Вакханки” Еврипида и в качестве

квинтэссенции мистической драмы души человеческой – “Эрос и Психея”

Ю.Жулавского<29>. Маленькие одноактные пьесы по Г.Мопасану, М.Сервантесу и др., а

так же небольшая пьеса И.Бена “В былые времена”, поставленные как своего рода дань

“социальному заказу”, не меняли картины, потому что основной акцент в воспитании

актеров и режиссеров был сделан вполне сознательно на мистериальности театрального

искусства вообще и на катарсисе актера, выступающего как бы посредником между

зрителем и миром трансцендентальным. Даже в конспектах лекций Смышляева,

сохранившихся в записи Т.А.Бондарчик<30>, можно почувствовать настойчиво

проводимую линию аполитичности искусства и “чистоты служения” актера посредством

своего таланта и приобретенного им мастерства остальному человечеству – тот лейтмотив

служения вообще, который красной нитью проходит через легенды тамплиеров и который

изначально был положен в основу Учения при создании Ордена.

Вполне естественно, что так воспитанные бывшие студийцы в своем новом качестве

уже государственных актеров не могли не вызывать раздражения, а затем и пристального

внимания органов идеологического надзора Белоруссии.

Да и как могло быть иначе, если в том же 1923 г. В.С.Смышляев, утверждая программу

занятий Студии, в качестве преподавателей пригласил туда своих друзей и сподвижников

по Ордену, среди которых с достоверностью можно назвать П.А.Аренского, который

читал историю драмы и поэтику, пианистку Е.Г.Круссер, актера и режиссера 2-го МХАТ

Б.М.Афонина, композиторов А.Александрова и В.Н.Крюкова, сестру своей жены

преподавательницу французского языка Пушечникову, В.А.Завадскую, занимавшуюся со

студийцами общей теорией музыки, Л.А.Никитина, читавшего историю искусства, курс

оформления спектакля для будущих режиссеров, оформившего большинство спектаклей

Студии, наконец, В.О.Нилендера, читавшего курсы античной литературы и

искусства<31>.

Этот перечень имен, куда включены лишь те, чья принадлежность Ордену безусловно

доказана, впервые позволяет рассматривать каждый спектакль Студии не просто как

“постановку”, а как целенаправленную попытку сценического воплощения определенных

идей с целью проведения их воздействия на публику – совсем так, как то было зимой

1920/21 г. у Смышляева, Эйзенштейна и Никитина в их работе над “Мексиканцем” в

театре Пролеткульта. Во всяком случае, будущему исследователю истории коллектива

Белорусской студии и его сценических достижений придется рассматривать эти спектакли

через призму реализации идей тамплиеров, а саму Студию – как одну из первых

“площадок”, на которых разворачивалась деятельность Ордена в Москве.

Другой, по-видимому гораздо более серьезной “площадкой”, о которой мы вряд ли

сможем узнать много, стала Студия Ю.А.Завадского, принимавшая участие во многих

орденских мероприятиях как целиком, так и отдельными ее членами, из которых, к

сожалению, уже никого не осталось в живых.

Попытками расширения сферы деятельности Ордена в этом направлении, правда, не

получившими развития и пресеченными бдительным Главреперткомом, были уже начатые

репетициями два спектакля: “Золотой горшок” по Э.-Т.-А. Гофману в инсценировке

П.А.Аренского на сцене МХАТа 2-го (режиссер В.С.Смышляев, художник

Л.А.Никитин)<32> и “Когда проснется спящий” по Г.Уэллсу в инсценировке

П.Г.Антокольского на сцене театра им.Е.Вахтангова (режиссеры Р.Н.Симонов и

В.С.Смышляев, художник Л.А.Никитин). Трудно сказать, насколько это было связано с

наличием в этих труппах устойчивых тамплиерских кружков, но о существовании там

отдельных тамплиеров известно точно. Так, согласно показаниям ряда подследственных

66

по делу “Ордена Света”, во МХАТе 2-м членами Ордена были А.И.Благонравов и

Л.И.Дейкун, а в театре им. Е.Вахтангова – М.Ф.Астангов, В.К.Львова, А.М.Лобанов,

И.М.Раппопорт и Р.Н.Симонов. В Московском детском театре работала одна из активных

деятельниц Ордена Г.Е.Ивакинская, жена географа, профессора А.С.Баркова, тоже

тамплиера<33>.

Имя Ивакинской заставляет вспомнить об организации, ныне прочно забытой

исследователями московской жизни тех лет – о Государственном институте слова (ГИС),

игравшем столь же важную роль в жизни московской интеллигенции первой половины

20-х гг., как Государственная академия художественных наук (ГАХН) в их второй

половине. В качестве подтверждения позволю себе привести выписку из аттестата

А.С.Поля, закончившего это учебное заведение вместе с Ивакинской, чтобы показать

тематику и состав его преподавателей, тем более, что некоторые из них, как

В.А.Краснокутский, в дальнейшем оказываются старейшими членами Ордена тамплиеров.

Итак, там преподавали: исторический материализм – П.С.Коган; политграмота -

Я.М.Окунев; введение в науку о языке – Д.Н.Ушаков; анатомия, физиология, гигиена

дыхательных и голосовых органов – Ф.Ф.Заседателев; магия слова – А.А.Грушка; этика

слова – Н.А.Бердяев; психология – Г.Г.Шпет; логика – Б.А.Фохт; лекторское искусство -

Д.Н.Егоров; художественный синтаксис – А.М.Пешковский; рассказывание -

А.К.Шнейдер; внушение и бессознательное – д-р Хорошко; ораторы древней Греции -

С.И.Радциг; ораторы Великой Французской революции – М.С.Фельдштейн; ораторы

древней Руси – В.Н.Муравьев; основы судебного красноречия – Л.П.Андронников;

практика законодательных собраний – А.М.Гурвич; социальная философия -

Э.Э.Понтович; социальная психология – С.Л.Франк; введение в эстетику – И.А.Ильин и

Саккетти; практические занятия: дыхание – О.Г.Лобанова; техника и музыка речи -

В.В.Суренский; пауза, акцент и интонация – Ф.О.Фишеров; импровизация -

С.А.Котляревский; ораторский практикум по судебному процессу – В.А.Краснокутский;

ораторский практикум – М.С.Фельдштейн; семинарий по эстетике – И.А.Ильин; семинарий

по логике – А.С.Ахманов; семинарий по греческой риторике – Б.А.Фохт; конспекты и

планы – Н.В.Якушкин; художественное чтение – О.Э.Озаровская<34>.

Как можно видеть из приведенного перечня, профессорско-преподавательский состав

Института в большинстве своем состоял из “опальных” – тех, кто вскоре будет выслан за

границу (И.А.Ильин, Н.А.Бердяев, Г.Г.Шпет, С.Л.Франк) или сослан “в места

отдаленные”. Не приходится поэтому удивляться, что такая же участь постигла и часть их

слушателей. Во всяком случае, среди 33 подследственных, проходивших осенью 1930 г.

по делу “Ордена Света” в Москве, шестеро были выходцами из стен этого института:

Е.Г.Адамова, Н.И.Водовозов, П.Е.Корольков, А.С.Поль, Е.А.Поль (урожд.Вишневская),

Е.Н.Смирнов, а Ю.А.Завадский вел в этом институте кружок на декламационном

отделении. Из других известных мне мистиков, связанных с ГИС, кроме Г.Е.Ивакинской,

можно назвать В.Д.Вознесенскую (Лиорко, по первому мужу – Лебедева), после

возвращения из ссылки ставшую женой М.М.Пришвина, и ее первого жениха, О.В.Поля,

принявшего монашество, уехавшего на Северный Кавказ и расстрелянного в 1929 г.

Деятельность выпускников Института слова была разнообразной, как были и

разнообразны возможности применения их сил. Часть из них вела педагогическую работу

в вузах (А.С.Поль, Н.В.Водовозов, Е.Н.Смирнов), что давало возможность общения с

широкой студенческой аудиторией, у которой на всю жизнь откладывалось в памяти

обаяние лекторов и те идеи духовного порядка, которые они могли почерпнуть из

общения с ними. Другие, как Е.Г.Адамова и П.Е.Корольков, работали в библиотеках с

читателями. Но, вероятно, наиболее серьезная работа шла в ГАХН, остававшейся к концу

20-х гг. единственным “центром свободомыслия” для научной и творческой

интеллигенции советской столицы.

Действительно, значение этого центра далеко выходило за пределы только научные,

поскольку на заседания его секций и подсекций собирались (когда это можно установить

67

по присутственным листам) гораздо более широкие круги интеллигенции, чем только

интересующиеся тем или иным вопросом специалисты. Так было в Секции рассказывания

и Секции живой речи, где работали Е.Г.Адамова и А.С.Поль; так было в Секции

пространственных искусств, где на семинаре Н.М.Тарабукина по изучению творчества