Текст книги "Владимир Крючков. Время рассудит"

Автор книги: Анатолий Житнухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Даже в период самой разнузданной «демократической» пропаганды мало кто осмеливался упрекнуть кого-либо из членов ГКЧП в карьеризме. Это были люди, для которых смысл жизни заключался в самоотверженном и бескорыстном служении родине.

Не случайно все они оказались бессребрениками. О личной скромности Крючкова мы уже говорили.

Янаев за всю жизнь не скопил денег даже на «жигули» и имел лишь скромный дачный домик на шести сотках.

Всё состояние Пуго, ушедшего из жизни вместе с женой, составляло десять тысяч рублей в облигациях государственного займа.

Конечно же, об этом прекрасно знали «демократы». И всё же некоторые из них не гнушались грязными выдумками о зажиточной жизни и несусветных богатствах «партократов». Так, был беззастенчиво оклеветан Герой Советского Союза маршал С. Ф. Ахромеев, который, даже полагая, что ГКЧП обречён на неудачу, 19 августа срочно вернулся из отпуска в Москву и всемерно поддерживал его. По поводу гнусной лжи в адрес маршала известный публицист Виктор Кожемяко в книге «Политические убийства: жертвы и заказчики» писал:

«Видя сегодня на телеэкране модно одетую белокурую мадам, что-то лепечущую о социальной защите сирых и бедных, я всегда думаю: неужели не является тебе по ночам тень маршала Ахромеева? Того, который за величайшую скромность и аскетическую неприхотливость друзьями был назван спартанцем. Который, перейдя на должность советника президента, отказался от повышенного в полтора раза оклада. Который, даже прощаясь с жизнью, не забыл, что он должен в столовую несколько рублей, и в одной из последних записок попросил вернуть, приложив деньги.

Вы, нравственные пигмеи, злобно и жестоко травившие такого человека, разве вы способны – ну не подняться до его высоты, нет, а хотя бы эту высоту понять?»

…Дальше того, чтобы восстановить в стране конституционный порядок и дееспособность центральной власти, планы Государственного комитета по чрезвычайному положению не простирались.

Из Обращения ГКЧП к советскому народу:

«Кризис власти катастрофически сказался на экономике. Хаотичное, стихийное скольжение к рынку вызвало взрыв эгоизма: регионального, ведомственного, группового и личного. Война законов и поощрение центробежных тенденций обернулись разрушением единого народно-хозяйственного механизма, складывавшегося десятилетиями…

Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР полностью отдаёт себе отчёт в глубине поразившего нашу страну кризиса. Он принимает на себя ответственность за судьбу Родины и преисполнен решимости принять самые серьёзные меры по скорейшему выводу государства и общества из кризиса…

Мы выступаем за истинно демократические процессы, за последовательную политику реформ, ведущую к обновлению нашей Родины…

Бездействовать в этот критический для судеб Отечества час – значит взять на себя тяжёлую ответственность за трагические, поистине непредсказуемые последствия…

Призываем всех граждан Советского Союза осознать свой долг перед Родиной и оказать всемерную поддержку Государственному комитету по чрезвычайному положению в СССР, усилиям по выводу страны из кризиса».

Кстати, в «демократических» кругах не принято вдаваться в содержание документов ГКЧП, а если там и упоминают о них, то только для того, чтобы поставить свой излюбленный штамп – «демагогия». Предположим, что и Ельцин с Хасбулатовым были уверены в том, что все цели ГКЧП декларировались лишь для отвода глаз, а на самом деле он готовил «переворот» и задумал отстранить их от власти. Но ведь они прекрасно понимали: затеял бы Крючков в действительности штурм «Белого дома» – и автоматы его «защитников» против бойцов «Альфы» выглядели бы «пшикалками», хотя и смертельно опасными, особенно в руках подогретых бесплатным алкоголем людей.

Но допустим всё же, что опасения этих «героев борьбы за демократию» были небезосновательны. Как тогда можно расценивать их призывы к «защитникам» «Белого дома», к мирным гражданам, среди которых было очень много женщин, стоять до конца? Правда, к вечеру 20 августа женщинам и тем, кто был «недостаточно храбр», все-таки предложили покинуть «опасное место». Наигранное «великодушие» ещё больше накалило обстановку.

Автор полагает, что ельцинской верхушке, имитировавшей свою «осаду» так же, как Горбачёв – своё заточение в Форосе, нужен был не только «живой щит» для страховки. Они нуждались в кровавых столкновениях – для того, чтобы обвинить их виновниками «путчистов» и вызвать соответствующий резонанс за рубежом.

А раскалённая обстановка в здании Верховного Совета РСФСР[193]193
  «Белым домом» Верховный Совет РСФСР окрестили «демократы» в знак верности своим зарубежным кукловодам. Автор употребляет это название в книге как напоминание о знаковых особенностях эпохи разрушения СССР.


[Закрыть] и прилегающей к нему территории действительно вызывала у ГКЧП большую тревогу. В самом здании и перед ним, по оперативным сведениям органов госбезопасности, находилось примерно 200 вооружённых людей, не имеющих никакого отношения к официальным службам охраны. Бегал с автоматом и позировал фотографам Ростропович, которого ловко использовали в роли одного из главных подстрекателей. Провокаторы действовали на каждом шагу, будоража воображение людей, многие из которых находились под воздействием алкоголя. Нагнетали атмосферу с помощью тех же слухов о якобы готовящемся штурме «Белого дома» и аресте «демократического» руководства России. Распространялась лживая, провокационная информация, что по окнам «Белого дома» и людям на площади начали работать «снайперы КГБ» – со стороны здания СЭВа и гостиницы «Украина» (19–21 августа ни одного выстрела в окрестностях «Белого дома» зафиксировано не было). Приехали в «Белый дом», чтобы «укрыться от ареста» Попов с Лужковым, прихватив для убедительности домочадцев. Спиртное лилось рекой.

О том, что «сопротивление путчистам» превратилось в крайне опасный бедлам, свидетельствуют и другие факты. Так, спустя некоторое время после августовских событий автор стал невольным свидетелем разговора нескольких подвыпивших кооператоров, вспоминавших, как они вместе со своими «бригадами» «защищали Ельцина от путчистов». Судя по отдельным деталям их разговора, они действительно были на площади перед «Белым домом» вместе со своими вооружёнными бандгруппами. Им было что защищать.

Утром 20 августа Крючков, Язов и Пуго, учитывая крайне напряжённую ситуацию, сочли необходимым разработать меры по локализации напряжённости в районе «Белого дома». Исходили из того, что если какие-то группы лиц решатся развязать кровавый конфликт, стрельбу, массовые беспорядки, то, естественно, возникнет вопрос о предупреждении подобных действий. А они не заставили себя ждать.

Поздно вечером 20 августа пьяная, разъярённая толпа забаррикадировала выезд из тоннеля под Калининским проспектом механизированному подразделению, патрулировавшему Садовое кольцо, забросала БМП камнями и бутылками с зажигательной смесью, а трое «смельчаков» решили остановить боевые машины пехоты голыми руками. Это была лишь прелюдия к началу более серьёзных столкновений, на которые подталкивали людей провокаторы и подстрекатели. И не состоялись они лишь благодаря выдержке Крючкова – вот о чём мы должны помнить, а не болтать, оправдывая себя, о его трусости и нерешительности…

Прервёмся на минуту и предоставим слово Крючкову, тем более что его информация подтверждается рядом свидетельств. Итак:

«В ночь на 21 августа у меня состоялись два или три разговора (как полагает автор, не менее трёх. – А. Ж.) с Ельциным. Ему я тоже говорил, что никакого штурма Белого дома не намечается. Разговоры были вполне спокойными. Я не почувствовал какого-то раздражения, более того, Ельцин сказал, что надо искать выход из создавшегося положения и хорошо бы ему, Ельцину, слетать вместе со мной в Форос к Горбачёву для того, чтобы отрегулировать ситуацию. Он предложил мне выступить на открывавшейся 21 августа сессии Верховного Совета РСФСР с объяснением обстановки и ответить на возможные вопросы»[194]194
  Крючков В. А. На краю пропасти. М.: Эксмо, 2003. С. 205.


[Закрыть].

Это был первый разговор. Перейдём ко второму:

«Я посоветовался с Янаевым и дал согласие на вылет к Горбачёву в Форос и на выступление на сессии Верховного Совета России. Мы условились утром 21 августа решить технические вопросы и реализовать договорённость»[195]195
  Там же.


[Закрыть].

В тот момент Крючков и представить не мог, что ему с товарищами по ГКЧП готовили ловушку.

В эту же ночь, ближе к утру, состоится его третий разговор с Ельциным. Но о нём – чуть позже.

После провокационного нападения на Садовом кольце на военнослужащих участники координационной группы ГКЧП во главе с Баклановым поставили вопрос о необходимости приведения в действие операции «Гром», разработанной днём 20 августа. Но готовили её не «для захвата Ельцина и Хасбулатова», в чём нас до сих пор пытаются убедить «демократы», а с целью предотвращения возможных провокаций, крупных беспорядков и вооружённых столкновений в Москве. И следствие, и суд по делу ГКЧП подтвердили, что вопрос о так называемом «штурме Белого дома» ни разу даже не поднимался на заседаниях ГКЧП. Более того, 20 августа на вечернем заседании Комитета Янаев даже предложил в целях пресечения распространившихся абсурдных слухов сделать опровержение в печати. Но это могло породить волну новых домыслов, поэтому его идею отклонили.

Сложившаяся к ночи обстановка в центре Москвы, перед «Белым домом», воспринималась многими сторонниками ГКЧП как открытый вооружённый саботаж действий Государственного комитета по чрезвычайному положению, чреватый новыми кровавыми провокациями с непредсказуемыми последствиями. Поэтому оперативной группе из пяти человек во главе с заместителем председателя КГБ Г. Е. Агеевым было поручено ещё раз изучить возможность локализации беспорядков перед «Белым домом» с учётом мер, разработанных накануне. Как показал Крючков в судебном заседании Военной коллегии Верховного суда РФ 30 ноября 1993 года, «операция» по Дому Советов РСФСР была… не более чем изучаемым вариантом действий в связи с возникшими опасениями по поводу возможных непредсказуемых действий со стороны находившихся там вооружённых лиц и таковым вариантом осталась».

Вернувшиеся с места событий оперативные сотрудники доложили: операция возможна, но обстановка серьёзная: слишком много пьяных, люди возбуждены, может быть кровопролитие. Против проведения силовой операции по разоружению «защитников» «Белого дома» высказались руководители спецподразделений КГБ «Альфа» и «Вымпел» – генерал В. Ф. Карпухин и полковник Б. П. Бесков[196]196
  В одной из своих публикаций автор под влиянием воспоминаний наиболее радикально настроенных участников событий той памятной ночи написал, что они «отказались выполнить приказ», но, как позднее выяснилось, никакого приказа на так называемый «штурм» они не получали. Автор приносит свои искренние извинения Б. П. Бескову и близким В. Ф. Карпухина.


[Закрыть]. Их мнение довели до Крючкова, который в это же время в своём кабинете проводил совещание с участием Бакланова, Варенникова, Ачалова, Громова, Шенина, Грушко, Плеханова.

Хотя отдельные горячие головы на этом совещании предлагали «проявить решительность и идти до конца»: «Наведём порядок, а заодно задержим и Ельцина с его камарильей!» – большинство присутствующих посчитали, что высокая вероятность случайных жертв при проведении операции делает её невозможной.

Последнее слово было за Крючковым. Оно было кратким: «Я этого не допущу, венгерские события повторять нельзя!»

Была ли эта, без преувеличения, историческая фраза Крючкова проявлением его пресловутой «нерешительности»? На наш взгляд, это было взвешенное и единственно верное в сложившейся обстановке решение.

Ещё раз напомним о важнейшем принципе, которым руководствовался ГКЧП: никакого противостояния с народом. Государственный комитет по чрезвычайному положению рассматривал своё выступление как политическую акцию, а участие в нём силовых структур – лишь как средство обеспечения законности и конституционного порядка в стране.

Недопонимание целей и задач ГКЧП породило у многих его сторонников явно завышенные ожидания и надежды, которые, увы, не оправдались, да и не могли оправдаться. Отсюда – и глубина разочарований, проявляющаяся в оценках деятельности Государственного комитета, которые во многом несправедливы и грешат явным субъективизмом.

Долгое время под воздействием собственных необоснованных ожиданий, возникших ещё ранним утром 19 августа 1991 года, находился и автор книги, полагавший, как и многие, что ГКЧП упустил реальный шанс – одним лишь «штурмом» «Белого дома» – отвести страну от пропасти. Отчасти такая его наивность была вызвана и убеждениями, до сих пор свойственными некоторой части ветеранов КГБ, которые полагают: согласись Крючков на «штурм», и мы жили бы сейчас в другой стране. Автор не в праве сомневаться в их искренности: будучи настоящими патриотами родины, они действительно были готовы идти до конца, чтобы отвести от страны нависшую над ней страшную угрозу. Преувеличивая при этом степень готовности ГКЧП к такому решительному шагу.

Острота политического момента вынудила инициаторов создания ГКЧП решать сложнейшие проблемы, копившиеся в течение нескольких лет, в спешном порядке, что неизбежно порождало несогласованность в действиях членов Комитета, в их подходах к решению возникавших задач тактического характера. Причём среди тех, кто был призван обеспечивать деятельность и поддержку ГКЧП, были и люди, которые с самого начала вели двойную игру, выжидая, «чья возьмёт». Так, собственные контакты с представителями российской власти установил заместитель командующего ВДВ генерал Павел Грачёв, который, по выражению Крючкова, «бросал шары и в ту и в другую корзину».

Вынужденная спешка привела к тому, что по ряду вопросов между членами ГКЧП возникали разногласия, в результате которых к ночи 21 августа вся ответственность за дальнейшие шаги легла, по сути дела, на Крючкова. От участия в обеспечении режима чрезвычайного положения фактически устранились Министерство обороны (утром начался вывод войск из Москвы) и Министерство внутренних дел.

Решительно отказавшись от силовых действий, Крючков остался верен своим твёрдым обещаниям, данным российскому руководству. Впрочем, о характере его переговоров с Ельциным знали практически все, кто ещё оставался в кабинете председателя КГБ ночью 21 августа. Они и стали свидетелями последнего звонка Крючкова Ельцину. Владимир Александрович намеревался уточнить план совместных действий по выходу из сложившейся ситуации, предложенных несколько часов назад российским президентом. Через трубку правительственной связи ответ Ельцина был слышен всем: «Я в Форос ехать не собираюсь».

Близилась развязка.

Днём 21 августа члены ГКЧП Крючков, Бакланов, Ти-зяков, Язов, а вместе с ним Лукьянов и Ивашко[197]197
  В. А. Ивашко – заместитель Генерального секретаря ЦК КПСС в 1990–1991 годах.


[Закрыть] вылетели к Горбачёву в Форос.

Курс на Форос взял и самолёт с компанией ельцинских представителей, в которой верховодил бравый генерал Руцкой со «стечкиным» под мышкой. После приземления Александр Владимирович скомандовал: «Первыми высадятся автоматчики, они образуют каре, внутри которого расположимся мы».

Фарс продолжался…

По возвращении в Москву прямо на аэродроме Крючков и Язов были арестованы.

Затем были арестованы и другие члены ГКЧП (Б. К. Пуго покончил жизнь самоубийством), а также лица, активно сотрудничавшие с Государственным комитетом по чрезвычайному положению. Среди них – генерал армии В. И. Варенников, генералы КГБ В. Ф. Грушко, Ю. С. Плеханов, В. В. Генералов.

29 августа был взят под арест председатель Верховного Совета СССР А. И. Лукьянов.

На местах были освобождены от своих должностей практически все региональные руководители, поддержавшие ГКЧП. В стране развернулась «охота на ведьм».

Сменивший Крючкова новый председатель Комитета госбезопасности В. В. Бакатин на первом же совещании руководящего состава объявил, что он пришёл, «чтобы уничтожить КГБ». С чем и успешно справился за несколько месяцев.

Разгром ГКЧП ознаменовал переход ползучей контрреволюции в стране, действовавшей при активной поддержке западных реакционных сил, в новое качество, в завершающую стадию, период открытой борьбы против социалистического строя и советской власти.

Пошёл обратный отсчёт времени.

Декабрь 1991 года. Беловежский сговор. Руководители трёх республик подписывают соглашение о создании невнятного образования – Содружества Независимых Государств. Советский Союз прекращает существование. Первый, с кем Ельцин делится долгожданной радостью, – президент США Джордж Буш-старший. Тот тоже несказанно рад.

Октябрь 1993 года. Завершение антиконституционного переворота в России. Ельцин расстреливает Верховный Совет Российской Федерации. Гибнут сотни людей. А с ними – и советская власть…

Вместо заключения
А СУДЬИ КТО?

Народная мудрость гласит: от сумы да от тюрьмы не зарекайся.

Когда-то, в советское время, большинство людей всерьёз эти слова не воспринимали – обычная честность и порядочность надёжно оберегали их свободу, а даже самый скромный образ жизни был далёк от того, что принято считать бедностью.

Сейчас же пророческий смысл пословицы вряд ли у кого вызывает сомнение. А вернул к жизни это фольклорное наследие Ельцин, упрятав за решётку участников ГКЧП. Его приближённые – вице-президент Руцкой и председатель Верховного Совета РФ Хасбулатов, горячо убеждавшие доверчивый народ в том, что этот шаг был необходим для утверждения в России «подлинной демократии», вскоре тоже окажутся на нарах.

Многие считают, что арест и первые дни в неволе привели Крючкова в смятение, и в подтверждение этого домысла цитируют «покаянное» письмо в адрес Горбачёва. «Уважаемый Михаил Сергеевич! – писал Крючков. – Надо ли нас держать в тюрьме: одним под семьдесят, у других со здоровьем. Нужен ли такой масштабный процесс? Кстати, можно было бы подумать об иной мере пресечения. Например, строгий домашний арест. Вообще-то мне очень стыдно! Вчера прослушал часть (удалось) Вашего интервью о нас. Заслужили или нет (по совокупности), но убивает…»

Вроде бы и сам Крючков в своих воспоминаниях подтверждает, что он находился тогда, особенно 22 августа, скажем так, «не в своей тарелке»: «Физическое и моральное состояние было тяжёлым: бессонные ночи, полёт в самолёте, дорога в Солнечногорск[198]198
  Первые сутки Крючкова содержали под охраной на территории санатория «Сенеж», расположенного под Солнечногорском.


[Закрыть]. Сон буквально валил с ног, глаза открывались с трудом. Личный обыск, протокол, другие формальности, связанные с задержанием, понимание разумом своего состояния – всё сливалось вместе в огромную давящую тяжесть».

А далее – два многочасовых допроса, второй – «откровенно жёсткий, с неудобными, даже садистскими вопросами».

В конце дня – настойчиво убеждают дать интервью репортёру Центрального телевидения В. Молчанову. Запись смонтировали на свой лад. Но главные слова Крючкова всё же оставили: «Вспоминая свой жизненный путь, думаю, что пошёл бы по нему снова. И мне представляется, что в своей жизни я не сделал ничего такого, за что моя родина могла бы обижаться на меня». Однако последующее его высказывание о том, что пять-шесть дней назад он поступил бы иначе, избрал бы другой вариант действий и не оказался бы в тюрьме, было растолковано в угоду следствию.

После всех кошмарных событий первого дня – вся ночь, целых девять часов, в дороге. Пункт назначения – следственный изолятор в Кашине. Одиночная камера в мрачном, старинном здании.

Понять состояние Крючкова можно: ещё вчера – обличённый огромной властью крупный государственный деятель, сегодня – «государственный преступник».

Но вот ведь парадокс: когда просматриваешь видеоматериалы первых допросов, телеинтервью, смонтированное Молчановым, видишь перед собой отнюдь не подавленного, а спокойного и уравновешенного, подтянутого человека.

Откуда же взялись покаянные нотки в письме Крючкова Горбачёву?

Для начала заметим, что это, в общем-то, и не письмо, а личная записка, посланная из тюрьмы. И то, что Горбачёв обнародовал её через средства массовой информации – как бы сказать помягче? – чести ему не делает.

Кроме того, накануне её написания Горбачёв раздавал направо и налево «разоблачительные» и гневные интервью, в которых полностью искажал содержание разговора с представителями ГКЧП, состоявшегося 18 августа в Фо-росе, от всего открещивался и представлял себя «узником заговорщиков». Одно из таких его интервью и услышал Крючков по тюремному репродуктору.

Подействовала на Крючкова и мощная пропагандистская кампания, развёрнутая на радио – другие источники информации в первые дни после ареста ему были недоступны. Зато радио можно было слушать практически весь день. Крючков потом признавался своему адвокату Ю. П. Иванову, что все эти осуждающие ГКЧП митинги, протесты, заявления, интервью и т. д. и т. п., которые репродуктор извергал с утра до вечера, заставили его на какое-то время и впрямь уверовать, что народ от «заговорщиков» отвернулся.

В то же время характер набиравшей силу кампании в СМИ свидетельствовал о том, что в стране разворачивается настоящая «охота на ведьм», которая может окончиться трагически не только для членов ГКЧП и их семей, но и для всех, кто поддержал действия Государственного комитета по чрезвычайному положению. Для такой тревоги у Крючкова были серьёзные основания. Уже 23 августа Ельцин подписал один из самых позорных в истории страны указов «О приостановлении деятельности Коммунистической партии РСФСР»[199]199
  Позднее, 6 ноября 1991 года, в качестве «подарка» трудящимся к очередной годовщине Октябрьской революции Ельцин издаст указ и о прямом запрете деятельности КПСС на территории РСФСР и компартии РСФСР.


[Закрыть] – на том основании, что она поддержала «попытку государственного переворота». Фактически это означало запрет компартии, что во всём демократическом мире принято считать одним из главных признаков наиболее реакционных режимов.

Напоминание Горбачёву о возрасте и здоровье заключённых под стражу участников ГКЧП тоже было связано не столько с беспокойством за собственное физическое состояние, сколько с ответственностью за судьбу других людей.

Видел Крючков, в каком тяжёлом состоянии находится Павлов. 22 августа в больнице к нему приставили охрану, а на следующий день арестовали и доставили в «Матросскую Тишину».

Мы уже раньше говорили, что страдал от сахарного диабета Грушко. Пребывание Виктора Фёдоровича в тюрьме привело не только к резкому обострению старой болезни, но и стало причиной двух инфарктов. Позднее случился и третий, после которого он с трудом ходил, но нашёл в себе силы написать прекрасную, честную книгу воспоминаний «Судьба разведчика».

Тюрьма серьёзно подорвала и здоровье Плеханова. 10 июля 2002 года, кстати, во многом благодаря стараниям Крючкова, вышел указ президента России, в соответствии с которым Плеханов был восстановлен в воинском звании, ему были возвращены все государственные награды. Его друзья с копией указа на руках сразу же помчались на дачу, где он жил последние годы. Не успели. Буквально за несколько минут до их приезда Юрий Сергеевич скончался. Вот так порой уходят из жизни верные сыны родины, её преданные солдаты.

Сам Крючков перенёс в тюрьме два микроинсульта, несколько тяжёлых приступов хронических заболеваний, и совсем уж необъяснимый случай произошёл с ним в декабре 1992 года. При очередной несложной процедуре – инстилляции глазных капель (у Владимира Александровича в тюрьме заболели глаза) он внезапно потерял сознание, успев, как рассказывали потом соседи по камере, вскрикнуть: «Что вы делаете?!» Произошла остановка сердца. К счастью, помогло своевременное вмешательство сокамерника – врача по профессии. Когда Крючков пришёл в себя, глаза его ничего не видели. Через полтора-два часа зрение восстановилось, но лишь частично.

Через сутки его госпитализировали и сразу же положили в палату реанимации. В больнице провёл 40 дней. Там же его застало постановление Военной коллегии Верховного суда РФ от 26 января 1993 года об освобождении из-под стражи. Весть об этом моментально разлетелась по госпиталю. Пациенты, большинство которых были офицерами (госпиталь – ведомственное учреждение МВД), в коридорах приветствовали Владимира Александровича по-военному, «руки по швам», многие подходили: «Товарищ генерал армии, разрешите поздравить…» Крючков и сын Сергей, который поддерживал отца по пути на процедуры под руку (в оставшиеся до выписки дни ему разрешили ухаживать за ним и ночевать в его палате), были искренне тронуты таким отношением.

Многие из нас любят повторять слова о том, что семья – это тыл, но нередко произносят их как бы всуе. Семья Крючковых с первых дней тюремного заключения Владимира Александровича действительно служила для него надёжной опорой. Помогли твёрдо встать на ноги – понимали, как угнетала его в тюрьме, особенно в первые дни, тревога за родных, как беспокоила мысль о том, что из-за него могут пострадать жена и дети. А относился он к ним не просто бережно – трепетно. Об этом можно судить по одной из его дневниковых записей[200]200
  В тюрьме Крючков не только вёл дневник, но и приступил к работе над книгой «Личное дело».


[Закрыть]: «Сегодня 7 ноября 1991 года. День для меня особенный, который является значимым в моём восприятии с тех пор, как себя помню, и одновременно – день рождения любимой жены. 44 года совместной жизни, и каждый этот день мы были вместе. Впервые мы врозь, я – в тюрьме, жена – на свободе»…

К счастью, худшие опасения, которые одолевали Крючкова в начальный период заключения, не сбылись.

Помог Крючкову обрести полную уверенность его адвокат Ю. П. Иванов. Поначалу вопрос о юридической защите Крючкова, особенно в свете выдвинутых против него тяжёлых обвинений, стоял очень остро. Заботу о том, чтобы найти отцу квалифицированного юриста, взял на себя Сергей Крючков, которому порекомендовали обратить внимание на Юрия Иванова. К тому времени тот приобрёл известность благодаря успешной защите потерпевших по так называемому «узбекскому делу», искусственно раздутому следователями «демократической» ориентации до масштабов политического процесса[201]201
  Позднее беспартийный адвокат Ю. П. Иванов успешно защищал интересы КПСС и КП РСФСР на процессе по так называемому «делу КПСС», на котором рассматривалась конституционность указов Ельцина по приостановке и запрету деятельности компартии. В декабре 1993 года был избран депутатом Государственной думы РФ.


[Закрыть]. Позднее стало известно, что так называемая «группа Гдляна», в которую они входили, в ходе следствия не гнушалась фальсификациями, подлогами, лжесвидетельствами и оговорами.

Но оказалось не так-то просто разыскать Иванова – как потом выяснилось, у него недавно родился ребёнок, и по такому случаю семья адвоката уехала подальше от Москвы. В адресе, который удалось раздобыть, Сергей увидел добрый знак: Ступино, улица Андропова… Поразмыслив немного, адвокат дал согласие защищать Крючкова.

Первая задача, которую поставил перед собой Иванов, – помочь своему подзащитному обрести психологическое равновесие в условиях тюрьмы и уверенность при допросах следователей. А параллельно с этим надо было решить и другую важную проблему – каким-то образом объединить всех подследственных по делу ГКЧП, находившихся в строгой изоляции друг от друга, не допустить, чтобы в их показаниях были противоречия и расхождения. Любые трещины под мощным давлением ангажированной властями мощной обвинительной машины (Генеральная прокуратура против десятка узников «Матросской Тишины» бросила 150 следователей) могли привести к разрушению оборонительной конструкции. Тем более что вместе со следственной бригадой её с утра до вечера дружно долбила своими таранами огромная пропагандистская армия, в которую наряду с добровольными помощниками и наймитами Ельцина входили и иностранные легионы (секретные материалы следствия за границу текли рекой).

Чтобы читатель лучше понял, какими методами осуществлялись воздействие на формирование общественного мнения и психологическое давление на обвиняемых, приведём такой пример. В 1992 году, в период следствия и задолго до судебного разбирательства, вышла в свет книга Генерального прокурора Степанкова и его заместителя Лисова «Кремлёвский заговор. Версия следствия». Рассмотрев ходатайство защиты об отводе всех государственных обвинителей, поскольку все они являются подчинёнными Генерального прокурора, который, выполняя социальный заказ президента России, неоднократно выступал перед средствами массовой информации с тенденциозными заявлениями и в нарушение процессуального закона выпустил книгу с заведомо обвинительным уклоном, Военная коллегия Верховного суда Российской Федерации вынесла следующее определение:

«В июле 1992 года, ещё за пять месяцев до окончания расследования дела Генеральным прокурором России Степанковым В. Г. и заместителем Генерального прокурора Лисовым Е. К. была написана книга «Кремлёвский заговор», которая вскоре вышла массовым тиражом в издательстве «Огонёк». В этом произведении авторы, выборочно опубликовав материалы незавершённого предварительного следствия, обосновали свою оценку происшедших в августе 1991 года событий и участия в них обвиняемых. При этом обвиняемые именуются «заговорщиками», а их действия называются «заговором» и «захватом власти», то есть практически квалифицируются как преступление, предусмотренное статьёй 64 УК РСФСР…

Таким образом, посредством этой книги ещё до суда действия обвиняемых публично объявлены преступными, а также дана оценка их возможных показаний в предстоящем судебном заседании, достоверность которых вправе оценивать только суд».

Дело против ГКЧП, сфабрикованное Степанковым и К⁰, начало стремительно рассыпаться. Не помогла его команде и поддержка Ельцина, который в июне 1992 года в большом телевизионном интервью заявил, что главными виновниками распада Советского Союза являются члены ГКЧП, и назвал их «путчистами». Возмущённый таким фарисейством, Крючков пишет в тюрьме «Открытое письмо Президенту Российской Федерации Б. Н. Ельцину» (11 июля 1992 года его публикует газета «Правда»):

«…Подобное утверждение, не имеющее ничего общего с истиной, делается перед людьми нашей, да и не только нашей, страны, которые сами были свидетелями не столь уж давних событий и из памяти которых ещё не стёрлось всё, что произошло за последние несколько лет. Они не могут не помнить, в том числе, и Вашу деятельность, высказывания, поступки. Люди, особенно в такой пока ещё высокообразованной стране, как наша, научились самостоятельно анализировать, приходить к собственным выводам. Вы не могли не заметить, что в последнее время их оценки всё чаще и чаще не совпадают с Вашими…

Узники «Матросской Тишины» не хитрили, они действовали открыто, своих целей не скрывали, никаких для себя лично выгод не искали. Ими двигало одно – стремление предотвратить наступление ещё более опасных, кризисных явлений, свидетелями которых мы сейчас являемся, причём в куда больших масштабах, чем можно было предположить.

Именно Вы последовательно вели дело к развалу Союза, все Ваши действия лишь подтверждают это. А в «Матросской Тишине» оказались как раз те, кто всегда выступал за сохранение Союза в соответствии с волей народа, выраженной на референдуме 17 марта, и никем тогда ещё не отменённой Конституцией СССР и Союзным договором от 1922 года. Выступление 19–21 августа 1991 года, создание ГКЧП были отчаянной попыткой спасти Союз, тот самый, по которому Вы сегодня льёте крокодиловы слёзы и для которого Вы сами же с таким завидным упорством рыли могилу, а потом справили похоронный ритуал в виде создания СНГ…»

Письмо Ельцину стало настоящим манифестом Крючкова, определившим его позицию в мрачный период реакции 1990-х годов. Сразу же после выхода из тюрьмы он активно включается в общественную жизнь.

1 мая 1993 года он участвует в грандиозной демонстрации трудящихся Москвы, которая стала первым столь мощным оппозиционным выступлением после распада Советского Союза. Вышедшие на улицы города люди уже сполна прочувствовали на себе, что такое чубайсовская приватизация и гайдаровская шоковая терапия, понимали, в какую пропасть загнала страну политика российского руководства. А такие их лозунги, как «Вся власть Советам трудящихся!», действовали на Ельцина как на быка красная тряпка. Демонстрация закончилась массовым побоищем её участников на площади Гагарина, а через несколько месяцев последний оплот Советов России Ельцин расстреляет из танков.