Текст книги "Владимир Крючков. Время рассудит"

Автор книги: Анатолий Житнухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Далеко не все участники Первого съезда народных депутатов РСФСР, дружно проголосовавшие за Декларацию, понимали тогда, к чему это может привести. Безусловно, на их решение повлияли разгул русофобии, недовольство политикой Горбачёва и крайне недружелюбное, а порой и откровенно враждебное отношение к Москве ряда республиканских руководителей. Но в той обстановке нельзя было противопоставлять Россию другим союзным республикам, где население находилось в таком же бедственном положении.

Вот так, благими намерениями, мостилась дорога в ад.

После позорных Беловежских соглашений – окончательного приговора Союзу ССР, вынесенного в декабре 1991 года на абсурдных юридических основаниях и денонсированного позднее, в 1996 году, Государственной думой РФ, многие депутаты российского парламента, подписавшиеся под Декларацией от 12 июня 1990 года, наконец-то осознали, что именно с её принятием началось ускоренное разрушение Союзного государства. «Первый шаг в этом направлении, – признали они в печати, – сделали мы сами на первом съезде, из благих побуждений приняв решение о государственном суверенитете Российской Федерации… Виноваты мы все. И те наши руководители, которые борьбу против недостатков, а также конкретных политиков, находившихся у власти в Союзе, превратили в борьбу против государства и основ этого государства».

К великому стыду, Россия одной из первых бросила вызов Союзу ССР. Уже затем последовали декларации о суверенитете Узбекистана, Молдавии, Украины, Белоруссии, Туркмении, Армении, Таджикистана.

Отметим, что большинство граждан СССР, несмотря на огромные пропагандистские усилия сепаратистов, не испытывали желания замкнуться в своих квартирах и отдать свою судьбу в руки местных «элит». 17 марта 1991 года состоялся общесоюзный референдум по вопросу о сохранении СССР. На вопрос референдума – «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновлённой федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?» – ответили «да» свыше 76 процентов его участников (всего в референдуме приняли участие 80 процентов граждан СССР, имевших право голоса). При этом в Узбекистане, Азербайджане, Киргизии, Таджикистане, Туркмении за сохранение обновлённого Союза высказалось от 93 до 98 процентов участников референдума. Такая же картина наблюдалась и в Казахстане, однако основной вопрос референдума там был изменён и формулировался следующим образом: «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза ССР как Союза равноправных суверенных государств?» За этой формулировкой просматривалось явное стремление руководства республики к обособленности, что вскоре и подтвердилось.

В Латвии, Литве, Эстонии, Грузии, Молдавии и Армении руководство отказалось от проведения референдума. Голосование, в котором приняли участие в общей сложности свыше двух миллионов человек, проходило по инициативе отдельных местных Советов и трудовых коллективов.

К сожалению, не прошли бесследно сказки российских политиков либерально-демократического и псевдопатриотического толка о том, что Россия «кормит окраины» и, отделившись от них, она якобы моментально превратится в богатейшую страну мира: в Москве и Ленинграде более половины участников референдума проголосовали против сохранения СССР.

Верховный Совет СССР, рассмотрев итоги референдума, отражавшие желание большинства народов СССР, постановил:

«Государственным органам Союза ССР и республик руководствоваться в своей практической деятельности решением народа, принятым путём референдума в поддержку обновлённого Союза Советских Социалистических Республик, исходя из того, что это решение является окончательным и имеет обязательную силу на всей территории СССР (курсив мой. – А. Ж.).

Рекомендовать Президенту СССР и Совету Федерации, Верховным Советам республик исходя из итогов состоявшегося референдума энергичнее вести дело к завершению работы над новым Союзным Договором, с тем чтобы подписать его в кратчайшие сроки».

Важно отметить, что, определяя главный принцип нового Союзного договора (действовавший Договор об образовании СССР был принят 30 декабря 1922 года), в декабре 1990 года Четвёртый съезд народных депутатов СССР поимённым голосованием принял решение о сохранении федеративного государства и его названия – Союз Советских Социалистических Республик. Вместе с тем на этом же съезде президент Казахской ССР Н. А. Назарбаев выдвинул идею заключения республиками Союзного договора без участия Центра, что отражало намерение ряда республиканских руководителей направить процесс подготовки основополагающего документа в сторону замены федеративного устройства страны конфедерацией.

Эта же точка зрения, которая шла вразрез с Конституцией СССР и итогами мартовского референдума, отразившими позицию абсолютного большинства населения СССР, возобладала во время стартовавшего в апреле 1991 года так называемого Новоогарёвского процесса с участием девяти республик, выразивших желание остаться в новом Союзном государстве, и союзного Центра как самостоятельного участника дискуссий по вопросу, каким быть обновлённому Союзу (формула «9 + 1»).

Каково же было отношение Крючкова к основным проблемам, возникшим во время подготовки нового Союзного договора?

«Можно и нужно было, – считал он, – поступиться многим – отказаться от жёсткой централизации и всеобъемлющего планирования, однопартийной системы, предоставить реальные права и полномочия союзным республикам, решительно изменить соотношение властных, управленческих прерогатив между Центром и местами, пойти на радикальные изменения в социально-политическом строе, в частности сделать крен в сторону рыночных отношений, предоставить право на жизнь всем формам собственности, осуществить в строго определённых рамках приватизацию и многое другое. Главный исторический итог развития нашего тысячелетнего Отечества – Союз, единое государство, подлежал сохранению во что бы то ни стало»[177]177
  Крючков В. А. На краю пропасти. М.: Эксмо, 2003. С. 67.


[Закрыть].

Находясь уже под арестом (после провала ГКЧП) и отвечая на вопросы следователей, Владимир Александрович так пояснял свою позицию:

«На заседаниях, в ходе делового общения стоял неизменно вопрос: «Что же делать?» Начался распад Союза, и это, пожалуй, беспокоило всего больше. В конце концов, каким будет строй в нашей стране – капиталистический или социалистический, – это ещё можно было бы как-то переварить. Но то, что распадается Союз, то, что межнациональные конфликты уносили всё новые и новые сотни жизней, когда тысячи людей были ранены, а более семисот тысяч человек стали беженцами, гонимыми, – это всё уже говорило о том, что страна охвачена, без преувеличения, смертельным кризисом»[178]178
  Протокол допроса обвиняемого В. А. Крючкова от 31 августа 1991 года.


[Закрыть].

У приверженцев социализма эти слова Крючкова, безусловно, вызовут большие сомнения: а можно ли было ради сохранения Союза поступиться социалистическим строем? Конечно же, нет! Ведь именно социализм с его базовыми ценностями служил цементирующей основой многонационального Советского государства. Именно социалистические идеи, воплощение в жизнь принципов интернационализма, равенства и дружбы народов позволили большевикам во главе с Лениным в кратчайший исторический срок осуществить величайший в истории человечества проект по созданию многонационального государства – Союз Советских Социалистических Республик был образован уже через пять лет после Октябрьской революции[179]179
  Сравните с тем, как в наше время, в эпоху реанимированного и переведённого четверть века назад в палату для тяжёлых больных капитализма, движется, например, строительство Союзного государства России и Беларуси, начатое ещё в 1997 году, – и пояснять больше ничего не придётся.


[Закрыть]. Уместно напомнить, что важнейшим ленинским принципом решения национального вопроса, обеспечившим добровольное вхождение республик в СССР, было право наций на самоопределение[180]180
  Кстати, Сталин, бывший поначалу сторонником создания не федерального, а унитарного государства, в конечном счёте признал историческую правоту Ленина и при разработке Конституции СССР 1936 года не стал изменять заложенные Лениным принципы построения Советского государства.


[Закрыть]. И не Ленин «заложил под Россию атомную бомбу», как в этом пытаются нас сейчас убедить некоторые российские политики, а подложили её те, кто в 1991 году, спекулируя на национальных чувствах народов и возникших трудностях, разорвал Советский Союз на части, разогнал великое содружество наций по отдельным квартирам, а сейчас пытается уничтожить в людях даже само воспоминание о социализме. Возникает вопрос: почему же руководство страны так трепетно заботится об увековечении памяти одного из главных разрушителей великой державы и виновников неисчислимых бед народа Б. Н. Ельцина (например, открытие ельцинского центра в Екатеринбурге почтили своим присутствием президент и председатель правительства Российской Федерации)? Думаем, что на этот вопрос каждый читатель волен отвечать по-своему.

…Автор глубоко убеждён: Крючков прекрасно сознавал, что и обновлённому Союзу суждена недолгая жизнь, если не сохранить его фундамент – социалистический строй. Да, тогда, в 1991 году, уже существовала реальная угроза разрушения фундаментальных основ Советского Союза – подрывные работы велись полным ходом. Но всё же наиболее опасным в тот период представлялось стремление деструктивных сил осуществить демонтаж здания под названием СССР «сверху», разобрать сначала его крышу и стены, а уж затем приступить и к подрыву всего фундамента.

Заметим, что позиция Владимира Александровича отражала мнение большей части здравомыслящих сил в верхних эшелонах власти. Казалось бы, неизбежные в сложных ситуациях компромиссы, которые допускал Крючков и близкие к нему по духу соратники, могут быть приемлемы для всех участников Новоогарёвского процесса, если… Если бы только все из них были действительно озабочены жизненными интересами людей, сохранением великого государства, руководствовались общим стремлением преодолеть политический и социально-экономический кризис, который переживала страна. Однако, как подтвердило дальнейшее развитие событий, многие региональные руководители преследовали совсем иные цели…

Владимир Александрович обстановку в стране, сложившуюся к августу 1991 года, характеризует в своих воспоминаниях довольно лаконично, но предельно ясно:

«Конституция СССР, конституции союзных республик были отброшены в сторону как ненужный хлам, в стране наступил хаос и беспредел. Между Центром и союзными республиками воцарилась атмосфера раздоров и противостояния.

Попытки с помощью «демократических», популистских заявлений исправить положение, напротив, лишь ухудшали его. Разрушительные силы делали своё дело: держава катилась в пропасть. Во многих районах страны возникла обстановка морально-психологического террора.

Любой голос в защиту институтов советской власти – легитимной, конституционной – встречал град нападок. Огульно охаивалось всё: история, настоящее, а будущее в условиях советской власти рисовалось как мрачная перспектива».

К июлю 1991 года был готов проект нового Союзного договора, в основном одобренный Верховным Советом СССР. Но окончательная его доработка осуществлялась келейно, за закрытыми дверями. Своё заключение по этому документу дали три большие группы квалифицированных юристов, каждая из которых работала самостоятельно.

23 июля на совещании новоогарёвской группы в соответствии с принятым ранее решением Верховного Совета СССР было решено договор доработать и провести его подписание в сентябре – октябре, после обсуждения и утверждения текста Съездом народных депутатов СССР. Однако 29–30 июля на закрытой встрече в Ново-Огарёве Горбачёв, Ельцин и Назарбаев решили подписать новый договор 20 августа без его предварительного обсуждения и одобрения на Съезде народных депутатов СССР.

Центральным союзным органам, в соответствии с последним вариантом договора, отводилась чисто символическая роль. Их функции сводились к тому, чтобы в основном координировать деятельность республиканских органов. В соответствии с «Основными принципами» этого документа каждая союзная республика получала статус «суверенного государства», а обновлённый Союз наделялся правом осуществлять государственную власть лишь «в пределах полномочий, которыми его добровольно наделяют участники договора».

Провозглашение Союза «федеративным» государством никого не могло ввести в заблуждение, поскольку «государства, образующие Союз», имели право «на самостоятельное решение всех вопросов своего развития».

Показательным был подход авторов договора к решению наиболее принципиального вопроса – о бюджетно-финансовой системе СССР. По свидетельству А. И. Лукьянова, Ельцин настоял на том, что вместо двухканальной бюджетной системы следует ввести одноканальную. Это означало, что все налоги будут поступать не в бюджет Союза с последующим распределением их по республикам, а в бюджеты республик, которые будут по своему усмотрению выделять средства лишь на поддержание сведённых до минимума функций общесоюзного государства.

Весь смысл договора окончательно проясняла статья 23: «Настоящий договор одобряется высшими органами государственной власти государств, образующих Союз, и вступает в силу с момента подписания их полномочными делегациями.

Для государств, его подписавших, с той же даты считается утратившим силу Договор об образовании Союза ССР 1922 года».

Как видим, о высших органах центральной власти здесь даже и не упоминается, всё было подготовлено к тому, чтобы Советский Союза с самого начала процедуры подписания прекратил своё существование, рассыпался как бы «автоматически». И такой план задумали осуществить, по сути дела, три человека, грубо поправ основные положения действующей Конституции СССР. Ведь даже название для нового государственного образования было придумано новое – Союз Советских Суверенных Республик (сравните с прежним названием и, как говорится, почувствуйте разницу).

На этой же встрече Горбачёва, Ельцина и Назарбаева обсуждался и широкий круг других вопросов, касавшийся участи Советского государства. В частности, планировалось прекратить деятельность союзных законодательных и исполнительных органов и заменить их новыми, лишёнными каких-либо серьёзных властных функций и полномочий. Под этим же углом зрения обсуждались даже кадровые вопросы.

Готовившийся в спешном порядке договор был результатом личных компромиссов Горбачёва с двумя республиканскими «вождями» в обход всех ранее принятых законным, демократическим путём решений и договорённостей. И пошёл он на сделку исключительно ради сохранения хотя бы какой-нибудь, пусть даже формальной власти, без которой он не мыслил своего существования.

И всё бы оставалось в тайне до 20 августа, если бы не утечка информации. 15 августа неожиданно для всех либеральные «Московские новости» опубликовали проект Союзного договора, который предстояло подписать через несколько дней. Причин для такой публикации, думается, было две. Во-первых, газета не упустила возможности преподнести публике сенсацию. А во-вторых, редакция, видно, не смогла сдержать радости по поводу скорой кончины СССР. Об этом свидетельствует и заголовок, под которым был опубликован подготовленный к подписанию договор: «Мы ещё не знаем, что надежда уже есть».

По информации Владимира Александровича, тех, кто готовил новый Союзный договор, его публикация привела в шок. Горбачёв звонил из Фороса, куда он накануне подписания договора отправился в отпуск, метал громы и молнии, требовал наказать виновных…

Надежда для одних оборачивалась драмой для других, для подавляющего большинства советских людей. Сидеть и ждать дальнейшего развития событий сложа руки было нельзя.

Был ли у Государственного комитета по чрезвычайному положению хоть какой-нибудь шанс сорвать преступные замыслы по уничтожению Союза? Наверное, был. Любопытно, что с самого начала выступления ГКЧП эти шансы просчитывало и ЦРУ. Обратимся к книге, написанной по американским источникам:

«ЦРУ, как обычно, перебирало варианты. Вероятность возвращения к доперестроечному режиму аналитики оценивали в 10 процентов; в 45 процентов – вероятность патовой ситуации в отношении демократов и сторонников жёсткой линии и в те же 45 процентов – вероятность поражения заговорщиков. Возможность успешного путча ЦРУ рассматривало с большим скепсисом… отчасти потому, что не удалось обнаружить признаков серьёзных приготовлений: переворот был затеян почти спонтанно»[181]181
  Плохий С. Последняя империя. Падение Советского Союза (пер. с англ.: Sergii Plokhy. The Last Empire. The Final Days of the Soviet Union. USA: Basic Books). M.: ACT, 2016. С. 113–114.


[Закрыть].

В документальном фильме «Владимир Крючков. Последний председатель», показанном осенью 2015 года по государственному телеканалу «Россия-1», на протяжении всей картины проводится мысль, что в случае победы ГКЧП в стране установилась бы диктатура, а на Крючкова была бы возложена роль диктатора. Мы далеки от мысли обвинять создателей фильма, по-своему стремившихся к объективности, в каком-либо сознательном навязывании зрителю традиционной, либеральной, трактовки событий августа 1991 года. Однако длительная и массированная обработка мозгов «демократическими» СМИ, до сих пор представляющими ГКЧП как «путч» или «заговор с целью государственного переворота», конечно же, не прошла даром.

Как мы уже упоминали, сигналом к решительным действиям стал обнародованный «Московскими новостями» проект Союзного договора, подготовленный втайне от общественности. Однако ГКЧП создавался не на пустом месте и имеет свою предысторию. 19 августа 2015 года в газете «Комсомольская правда» было опубликовано любопытное интервью А. Осипова с экс-послом США в СССР Джеком Мэтлоком под названием «О заговоре ГКЧП мы знали за два месяца до путча». На вопрос: «Как вы узнали о планах сместить Горбачёва?» – последовал такой ответ:

«В июне 1991 года я пригласил мэра Москвы Гавриила Попова на деловой обед. И он рассказал, что против Горбачёва готовится переворот и что он очень хотел бы, чтобы Ельцин, который в те дни находился в Вашингтоне, вернулся в Москву. Всё это происходило в формате обмена записками, мы боялись прослушки.

Я написал: «Я доложу, но кто всё это затеял?» Попов вывел ручкой четыре фамилии – Крючков, Павлов, Язов, Лукьянов».

Во-первых, этот эпизод даёт читателю ещё одно наглядное представление о том, о чём мы уже говорили – о методах работы агентов влияния и предводителей «пятой колонны», чья деятельность координировалась из-за рубежа и осуществлялась в тесном взаимодействии с Соединёнными Штатами.

Во-вторых, строки из интервью с американским послом требуют пояснения, поскольку слишком много здесь напутали Г. Попов и г-н Мэтлок.

Прежде всего отметим, что первым поднял вопрос о необходимости принятия чрезвычайных мер не кто иной, как Горбачёв, и было это ещё в феврале 1991 года. Многие склонны считать, что он сознательно вёл страну к развалу, однако вряд ли его можно в этом обвинять, тем более принимать всерьёз многочисленные байки о том, что он ещё в молодости решил бороться с коммунизмом. Подвели Михаила Сергеевича его амбиции и прочие личные качества, о которых читатель осведомлён не хуже нашего, и прежде всего завышенная самооценка на фоне весьма ограниченного кругозора. Не будем голословными, послушаем, что говорил по этому поводу его ближайший сподвижник А. Н. Яковлев:

«У него была… слабость, и я пишу об этом в своих мемуарах, хотя Горбачёв, наверное, обидится. Слабость вот какая: он постоянно делал какие-то «открытия» и делился со мной. Любил звонить по ночам. Знал, что я тоже «сова», и мог звонить в два, полтретьего ночи. И начинал: «Я знаю, что ты не спишь. Слушай, у меня возникла вот такая мысль…» А я слушаю и думаю: как его отговорить от этой мысли? Потому что мысль «школьная», вычитана из брошюр Высшей партийной школы… Приходилось лукавить: да, интересно, конечно, но…

Утром на Политбюро он опять начинает: мол, сегодня ночью мне пришла в голову мысль… Начинает её развивать, причём с какими-то добавлениями после ночного разговора. Все, конечно, слушают с умным видом, поддакивают: мол, всё замечательно, чуть ли не гениально. И вот эта его почти детская наивность просто убивала. Он искренне верил, что сделал открытие, потому что раньше он этого действительно не знал!»[182]182
  Яковлев А. Маленькие тайны великого времени // Аргументы и факты. 2000. № 18.


[Закрыть]

Приведённый отрывок из рассказа «архитектора» перестройки помогает понять, почему Яковлев без особого труда получил место духовного поводыря Горбачёва, и во многом объясняет причины постоянной путаницы в голове Михаила Сергеевича.

И всё же Горбачёв, скорее всего, понял, что зашёл в тупик, и начал метаться в поисках выхода. 28 марта 1991 года он провёл совещание в Кремле, на котором принял решение о создании Комиссии по чрезвычайному положению. Руководителем Комиссии был назначен вице-президент СССР Г. И. Янаев, в её состав вошли почти все члены будущего ГКЧП[183]183
  В ГКЧП позднее вошли: О. Д. Бакланов – первый заместитель председателя Совета обороны СССР, В. А. Крючков – председатель КГБ СССР, В. С. Павлов – премьер-министр СССР, Б. К. Пуго – министр внутренних дел СССР, В. А. Стародубцев – председатель Крестьянского союза СССР, А. Й. Тизяков – президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР, Д. Т. Язов – министр обороны СССР, Г. И. Янаев – вице-президент СССР.


[Закрыть] (за исключением В. А. Стародубцева и А. И. Тизякова). Председателю КГБ В. А. Крючкову, министру внутренних дел Б. К. Пуго и руководителю Аппарата президента В. И. Болдину было поручено проработать организационные вопросы и меры, которые следует принять в случае возникновения в стране чрезвычайной ситуации. Имелось в виду прежде всего крайнее обострение политической обстановки в стране и возможность возникновения в связи с этим массовых беспорядков.

Деятельность Комиссии по чрезвычайному положению была отнюдь не формальной. Помимо серьёзной текущей работы, трижды состоялись её вполне официальные совещания, на которые приглашались некоторые государственные и политические деятели. Вполне естественно, что свои, внутриведомственные совещания проводили включённые в Комиссию руководители силовых структур государства. По свидетельству А. И. Лукьянова, Комиссия имела и свою гербовую печать.

Добавим, что её деятельность осуществлялась в строгом соответствии с принятым в апреле 1990 года Верховным Советом СССР Законом «О правовом режиме чрезвычайного положения», статья 1 которого устанавливала:

«Чрезвычайное положение является временной мерой, объявляемой в соответствии с Конституцией СССР и настоящим Законом в интересах обеспечения безопасности граждан СССР при стихийных бедствиях, крупных авариях или катастрофах, эпидемиях, эпизоотиях, а также при массовых беспорядках.

Целью объявления чрезвычайного положения является скорейшая нормализация обстановки, восстановление законности и правопорядка».

Автору довелось встречаться с несколькими участниками рабочих совещаний Комиссии, которые носили, по понятным причинам, закрытый характер, и поэтому у людей неосведомлённых (где-то и что-то слышавших) могли вызвать иллюзию подготовки «заговора», что при желании, в обстановке острого политического противоборства можно было представить в любом свете.

Как мы уже говорили, противникам советской власти были хорошо известны и вопросы, обсуждавшиеся на закрытом заседании Верховного Совета СССР 17 июня 1991 года. А ведь с резкими оценками ситуации в стране на этом заседании выступил не только Крючков. Министр обороны Язов и министр внутренних дел Пуго поддержали тогда требование премьер-министра Павлова о предоставлении Кабинету министров СССР, стремительно терявшему в результате действий центробежных сил рычаги управления, чрезвычайных полномочий (вопрос тогда остался открытым).

Нельзя обойти стороной и ещё одно важное обстоятельство: перед угрозой распада страны шёл процесс объединения и консолидации народно-патриотических сил. В июле 1991 года в газете «Советская Россия» было опубликовано воззвание «Слово к народу», инициаторами которого выступили секретарь ЦК Компартии РСФСР Геннадий Зюганов и писатель Александр Проханов. На их призыв обратиться к людям напрямую, не уповая на остатки совести и разума у действующих властей, откликнулись видные общественные и государственные деятели. Среди них были писатели Юрий Бондарев и Валентин Распутин, генералы Валентин Варенников и Борис Громов[184]184
  Б. В. Громов позднее отозвал свою подпись.


[Закрыть], скульптор Вячеслав Клыков и певица Людмила Зыкина, президент Ассоциации государственных предприятий Александр Тизяков и председатель Крестьянского союза Василий Стародубцев, председатель Союза патриотических сил Эдуард Володин и лидер движения «Союз» Юрий Блохин. В воззвании, в частности, говорилось:

«Дорогие россияне! Граждане СССР! Соотечественники!

Случилось огромное небывалое горе. Родина, страна наша, государство великое, данные нам в сбережение историей, природой, славными предками, гибнут, ломаются, погружаются во тьму и небытие. И эта погибель происходит при нашем молчании, попустительстве и согласии. Неужели окаменели наши сердца и души и нет ни в ком из нас мощи, отваги, любви к Отечеству, что двигали нашими дедами и отцами, положившими жизнь за Родину на полях брани и в мрачных застенках, в великих трудах и борениях, сложившими из молитв, тягот и откровений державу, для коих Родина, государство были высшими святынями жизни?

Что с нами сделалось, братья? Почему лукавые и велеречивые властители, умные и хитрые отступники, жадные и богатые стяжатели, издеваясь над нами, глумясь над нашими верованиями, пользуясь наивностью, захватили власть, растаскивают богатства, отнимают у народа дома, заводы и земли, режут на части страну, ссорят нас и морочат, отлучают от прошлого, отстраняют от будущего – обрекают на жалкое прозябание в рабстве и подчинении у всесильных соседей? Как случилось, что мы на своих оглушающих митингах, в своём раздражении и нетерпении, истосковавшись по переменам, желая для страны процветания, допустили к власти не любящих эту страну, раболепствующих перед заморскими покровителями, там, за морем, ищущих совета и благословения?» [185]185
  Слово к народу // Советская Россия. 1991.23 июля.


[Закрыть]

Призыв «очнуться, встать для единения и отпора» был услышан и наиболее честными представителями высшего руководства страны, в том числе и будущими членами ГКЧП, о чём, например, писал в своих воспоминаниях Г. И. Янаев: «Это было очень яркое, искреннее, проникновенное воззвание. Воспринималось оно патриотически настроенной частью нашего общества с благодарностью и некоторой надеждой на лучшее будущее. Мы же, будущие гекачеписты, в этом плане от других патриотов Советского Союза не отличались»[186]186
  Варенников В., Крючков В., Стародубцев В., Язов Г., Янаев Г. ГКЧП. Был ли шанс? М.: Алгоритм, 2013. С. 21–22.


[Закрыть].

Заметим, что воззвание подписали будущие активные участники ГКЧП Варенников, Стародубцев, Тизяков, а либеральные СМИ назвали этот документ «манифестом ГКЧП», «прологом августовского путча». Очевидно потому, что и его авторы, и члены ГКЧП руководствовались одним и тем же – своей совестью, чувствовали не только боль за судьбу великой страны, но и свою личную ответственность за её будущее (многие тогда эту боль переживали на кухне)…

Приведённые выше в качестве примеров события и факты свидетельствуют о том, что вопрос о введении чрезвычайного положения в стране назрел и стоял на повестке дня. И большого секрета это ни для кого не представляло, что подтверждает и история, рассказанная автору Н. С. Леоновым.

В июне 1991 года Николай Сергеевич сопровождал Крючкова, выполнявшего правительственное поручение, в поездке на Кубу. Была поставлена задача – решить с кубинским руководством вопрос о дополнительных поставках сахара в нашу страну, испытывавшую тогда трудности с продовольствием. Обстановка на переговорах с Фиделем Кастро была, как всегда, доверительная. После решения основного вопроса (была успешно заключена бартерная сделка) зашёл разговор на больную тему – о ситуации, сложившейся у нас в стране. В ходе беседы Владимир Александрович откровенно заявил, что в СССР есть силы, готовые пойти на решительные действия. При этом присутствовал и советский посол на Кубе Ю. В. Петров, работавший ранее первым секретарём Свердловского обкома КПСС, – человек, близкий к Ельцину, а потому назначенный вскоре руководителем Администрации президента РСФСР (по роковому совпадению, к новым обязанностям он приступил 19 августа 1991 года). Однако его присутствие ничуть не смущало Крючкова, из чего можно было сделать вывод, что Ельцин знал о планах подготовки к введению в стране чрезвычайного положения.

Из протоколов допроса обвиняемого Крючкова В. А.

Крючков:

«В августе 1991 года во время обычных совещаний, широких или узких, то у Павлова В. С., то у Янаева Г. И., то у Бакланова О. Д., вставал вопрос: что делать? У Павлова В. С. остро обсуждалось экономическое положение в стране, в частности, грозящее разрушение финансовой системы страны. У Янаева Г. И. обсуждали продолжающиеся правовые конфликты. У Бакланова О. Д. меня, например, поразило совещание учёных атомщиков-физиков, где речь шла о катастрофическом положении на этом направлении народного хозяйства. Тизяков А. И. рассказывал об остановке многих промышленных предприятий и о том, что она в ближайшие месяцы достигнет катастрофических последствий.

В этих условиях возникла идея ещё раз доложить всё это Президенту СССР М. С. Горбачёву для того, чтобы повлиять на него и уговорить пойти на более решительные шаги в интересах спасения страны, т. е. предотвращения полного краха государства».

А. И. Лукьянов упоминает об одном важном обстоятельстве, которое в нашей печати почему-то обычно обходится стороной:

«Мы не раз говорили с союзным президентом об угрозе, которая нависла над страной, об активизации действий оппозиции, всякого рода экстремистских элементов. 3 августа 1991 года, всего за две недели до так называемого «путча» Горбачёв на заседании Кабинета министров констатировал «наличие в стране чрезвычайной ситуации и необходимости чрезвычайных мер». Причём, как он подчёркивал, «народ поймёт это!»[187]187
  См.: Лукьянов А. И. Август 91-го. А был ли заговор? М.: Алгоритм, Эксмо, 2010 (Ч. 2. Август 91-го. «Путч» в защиту советской власти).


[Закрыть].

Обратим внимание: 3 августа Горбачёв обозначил крайне важную проблему перед членами правительства, а 4-го уехал в отпуск, сославшись на обострение радикулита и словно забыв о намеченном на 20-е число подписании Союзного договора.

Вряд ли у кого из здравомыслящих людей вызовет удивление, что члены Комиссии по чрезвычайному положению восприняли выступление президента на заседании Кабинета министров как прямое указание на необходимость перехода к практическим действиям.

Более того, по свидетельству Крючкова (оно есть не только в воспоминаниях, но и в его показаниях на следствии), перед самым отъездом на юг Горбачёв поручил ему, Язову и Пуго ещё раз проанализировать обстановку, посмотреть, в каком направлении может развиваться ситуация, и готовить меры на случай, если придётся пойти на введение чрезвычайного положения.

«Я понимал, – пишет Владимир Александрович, – что Горбачёв боялся исключительно за себя, боялся, что с ним могут рассчитаться те, кому он когда-то, как он выразился, «насолил», имея в виду прежде всего Ельцина. В последнем разговоре со мной перед отъездом в отпуск он многозначительно заметил: «Надо смотреть в оба. Всё может случиться. Если будет прямая угроза, то придётся действовать».

5 августа Крючков поручил заместителю начальника ПГУ В. И. Жижину и помощнику первого заместителя председателя КГБ А. Г. Егорову подготовить аналитические документы и предложения по стабилизации обстановки в стране в случае введения чрезвычайного положения. Кстати, в материалах, которые они представили, было рекомендовано воздержаться от применения силовых действий. Язов возложил такую же задачу на П. С. Грачёва, являвшегося в то время заместителем командующего воздушно-десантными войсками.