Текст книги "Эхо. Творец нитей (СИ)"

Автор книги: Анатолий Хохлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 44 страниц)

   – Таюра-сама! Убейте лису! – прозвучал чей-то выкрик из белой пелены. – Убейте же ее!

   Таюра вздрогнула и, очнувшись, крепче сжала пальцы на рукояти вакидзаси, но рвануть, отрезая девчонке голову, она уже не успела.

   Чьи-то пальцы ткнулись в затылок Таюры.

   Огромный тесак, который Сингэн носил за спиной, был великолепным оружием, одним из величайших творений оружейников страны Морей. Прежний владелец этого меча в бою полагался в основном на силу своего оружия, но Сингэн не следовал тем же путем. Предпочитая работать без лишнего шума, он редко пускал меч в дело и использовал его варварски с точки зрения многих. Почти исключительно как аккумулятор Ци огромной емкости.

   Заряжая меч в часы отдыха, в бою мечник Прибоя забирал энергию обратно и наносил удары импульсами Ци достаточной силы, чтобы пробить любую защиту.

   Сильнейший импульс вошел в голову дочери самураев, сметая противодействие почти без потери ударной силы. Пронзил от макушки до пяток, вышиб сознание принцессы Таюры из тела и парализовал ее. Жуткая зверюга, выпучив глаза и разинув рот, замерла в неподвижности, обратилась в подобие статуи.

   Но щадить ее Сингэн не собирался. Особым милосердием он никогда не славился.

   Ци грозной воительницы пришла в хаос и не могла больше защищать ее от ниндзюцу врага. Даже от самых простейших.

   В человеческом теле много воды. Особенно много ее в крови и... мозгу.

   Мастер дзюцу водного элемента, Сингэн запустил в голове злобного чудовища небольшой водоворот и убрал пальцы.

   Дело сделано.

   Мастер бесшумного убийства снял действие паралича с тел врагов, и грохот железа наполнил коридоры. Мертвые самураи, мозги которых ныне представляли собой жидкую кашу, выронили оружие и, один за другим повалились на грязный пол тюремного комплекса. Все пришедшие за головой волшебной лисы были мертвы. Погибли, так и не увидев своего врага.

   Кицунэ, зажмурившись и трепеща, снова склонилась над телом Танако. В белом тумане снова прозвучал горестный всхлип измученного ребенка.

   Сингэн все еще был рядом.

   – Ты плачешь о погибших, – прозвучал холодный голос из тумана. – Я понимаю твое горе, но ты ведешь себя так, как будто действительно не представляла, что их смерть возможна.

   Кицунэ молчала, содрогаясь в рыданиях.

   – Твоя сила, твоя магия, волшебная лиса, в том, что ты легко вызываешь любовь и дружеские чувства. Люди, которым ты становишься другом, стремятся тебя защитить, и это желание бросает их против сил, с которыми ты пытаешься бороться. Люди становятся твоим оружием, твоим щитом. Они вершат чудеса или погибают, пытаясь их свершить. Щит принимает удары. Так, как принял на себя удар горный великан. Так же, как приняла удар эта женщина. Пойми неизбежность таких потерь и стань тверже. Пользуясь людьми, как оружием, нужно уметь подавлять свои чувства.

   – Я... я не пользуюсь людьми... – ответила Кицунэ сквозь рыдания. – Я просто хотела всем помочь. Чтобы жить им стало лучше и радостней... я не хотела... не хотела...

   Слезы падали из ее глаз на волосы мертвой женщины, отдавшей свою жизнь ради того, чтобы Кицунэ жила. Ставшая щитом, принявшим на себя удар.

   – Просто жить не получится, Кицунэ. Не в этом проклятом мире. Просто живут здесь люди, которых никогда не касалась настоящая беда. Живут и строят себе радужные иллюзии о красоте человека и о развитии общества. Зло пожирает людей вокруг них сотнями, тысячами, каждый день, а они, те, кого не коснулась чужая беда, все продолжают просто жить в своих маленьких уютных мирках. Незаметные, серые... обычные люди, никогда не видевшие истинного зла или сбежавшие, сдавшиеся при его приближении. Мы не смогли сбежать или сдаться. Мы поняли цену жизни, которую платят те, кто сопротивляется. Немногие выживают после столкновения со злом, но тем, кто видел его и выжил, уже никогда не стать прежними. Когда-то я тоже хотел просто жить. Стать героем своего селения, гордостью семьи и наслаждаться славой. До одного судьбоносного момента, когда я увидел лицо зла и понял, кого из меня создали. Теперь я живу только убийством. Убийством паршивой мрази, похожей на эту! – из тумана донесся приглушенный шлепок. Сингэн пнул лежащую на полу тушу Таюры. – Тех ублюдков, что мнят себя хозяевами мира, но слишком тупых, чтобы уважать свои орудия труда и войны! Меч мстит глупому хозяину. Так можно кратко охарактеризовать всю мою жизнь. Я – меч. Ты – хозяйка мечей и щитов. Будь им хорошей хозяйкой, но запомни мой совет: отправляя людей в бой, будь внутренне готова к тому, что кто-то из них может не вернуться. Иначе твоя душа быстро сломается под тяжестью слез. Мы ведь не боги. Мы – люди.

   Туман начал рассеиваться, и вместе с ним исчез шиноби.

   – Я не посылаю людей в бой... Не хочу, чтобы они погибали, защищая меня... нет... нет... никогда больше не позволю... никому не позволю меня защищать!

   Самураи кланялись принцу Такао, пока он быстрыми шагами шел по коридорам тюремного комплекса к месту недавних событий. Больше половины уцелевших войск дайме были сейчас здесь. Зачем? Кого они охраняли? Уж не эту ли пару до смерти перепуганных верзил, которых главный городской судья оставил сторожить вход в комплекс перед тем как идти ловить волшебную лису?

   – Туман... это был демонический туман, мой господин... – заныл один из стражей, лежавших на полу ничком, когда принц проходил мимо него. – Туман возник из небытия, заполонил все камеры и коридоры, а затем бесследно исчез! Мы прибежали сюда, но увидели только трупы и... и ее... демона в облике прекрасной девушки, что плакала над телом мертвой женщины!

   – Мы ничего не могли сделать! – воскликнул второй. – Поверьте, господин! Волшебная лиса убила бы и нас тоже!

   – Вода не ее стихия, – резко прервал стражей принц Такао. – Стены фонят энергий Ци. Это работа шиноби, а не мифических демонов. Молчите и не злите меня своим невежеством! Мы сами разберемся.

   – Да, господин! – оба стража спешно ткнулись мордами в пол. – Простите, нас! Простите, но... демоница приказала нам передать вам одну ее просьбу.

   – Слушаю.

   Она просила достойно похоронить ту женщину, что... что спасла ей жизнь и была убита палачами нашего господина. "Вы не позволили ей жить по-человечески, так позвольте хотя бы по-человечески упокоиться ее телу" – так она сказала.

   – Ясно. Я отдам распоряжения. – Такао вошел в камеру и взглянул на тело Таюры.

   "Я приказывал тебе оставить волшебную лису в покое! Как жаль, что в такой здоровенной туше не нашлось места для хороших мозгов!"

   Но вслух такое о родственниках говорить нельзя. Кем бы ты ни был, дурачье обязательно припомнит.

   – Отправить отряд за демоницей? – спросил телохранитель принца, стоящий позади него. – Тварь не могла далеко уйти.

   – Она не одна, – ответил Такао, быстро сочиняя благовидный предлог для отказа. – Какая бы нечисть ни уничтожила наш элитный отряд, но легко понять, глядя на эти трупы, что Златохвостую защищают весьма сильные личности. Я не могу позволить себе потерю еще нескольких людей. Мне с восемью сотнями самураев теперь предстоит держать сразу шесть беспокойных регионов, окончательно лишившихся защиты после стычки с горным великаном. У нас нет сил для нового сражения с существами из легенд.

   – Но погибла ваша сестра, мой господин! Неужели вы оставите родную кровь неотомщенной?

   Гибель сестры Такао особо не беспокоила. Слишком много проблем возникало из-за глупости и вспыльчивости Таюры. Да, с ее потерей утрачено знатное пугало для бандитов, но позора клану станет гораздо меньше.

   – Не верх ли это глупости ненавидеть и преследовать кого-либо за... оказание сопротивления при попытке убийства? Таюра нападала на лису, а не лиса на нее. Моя сестра недооценила врага и погибла. Это лишь ее просчет. Для кровной мести нет ни малейшего повода. Или считаешь меня идиотом, типичным для детских рассказов о самураях?!

   – Нет, господин! – напуганный гневом командира, самурай попятился и поклонился. – Прошу простить мои поспешные, необдуманные слова.

   – Унесите тела отсюда и прикажите горожанам заняться подготовкой к погребению. А у меня есть еще немало важных забот. – Такао преклонил колено у тела женщины в серых лохмотьях и, взявшись за ее плечо, повернул, взглянув на лицо, обезображенное ударами озверевших палачей.

   "Чем преследовать кого-либо, стремящегося просто вернуться домой и увидеть близких, не лучше ли сделать все возможное для того, чтобы в нашей собственной земле люди не умирали столь страшной и горькой смертью, как эта женщина!"

   Он не произнес своих мыслей вслух, сдержал слезы и проглотил горечь. Златохвостая объявлена врагом нации, и никто в здравом уме не посмеет сейчас высказать при посторонних слова в ее поддержку и защиту. Вокруг дикие звери, которые ждут подобающего поведения от своего вожака. Надо тихо делать свое дело и молиться, чтобы маленькая богиня добралась до далекой земли, где друзья и благодарные люди ждут ее. Кошмары и безумие кровавых битв? Такао любил совсем иные сказки.

   "Беги, лисенок, беги. Как можно скорее и как можно дальше отсюда".

   Кицунэ смела снег ладонями и, подняв на руках, прижала к себе плюшевую игрушку. Образ доброго друга, который так долго ждал ее возвращения. Лишь образ, фантазия, которая не может даже спросить, почему плачет обнимающая его девочка. Все, что у Кицунэ осталось.

   Маленькая оборотница оглянулась на лежащие в отдалении стены и здания большого города, а затем, отвернувшись, устало побрела прочь.

   Придет весна, сойдет снег с горных склонов, и город пробудится от долгого сна. Зазеленеют цветы и деревья, новый правитель города наведет порядок, и люди вздохнут с облегчением. Темное время закончится, но...

   Но дом, в котором жила Танако и ее семья, останется пуст, обветшает и рассыплется. Навсегда останутся мертвы руины научного центра и полигона, на котором грозный великан Нова от души веселился, играя со своим отцом.

   Селение у дороги, уничтоженное и развеянное в пепел, будет отстроено, и люди поселятся в нем, но старая сакура возле разрушенного храма той весной расцветет слабо и бледно, похожая на смертельно раненного человека, уже умирающего и теряющего последние силы, но все еще пытающегося подняться на ноги. Сакура распустит листья, но те осыплются задолго до наступления осени, и дерево погибнет, под лучами палящего солнца обратившись в сухой остов. Может быть, виною тому было повреждение корневой системы при копке могилы, или землю отравили отходы от варки дурмана, которые куноичи выливала выше по склону горы? Может быть, но народная молва создаст другую легенду. Легенду о святой женщине, своей любовью пробуждавшей старую сакуру к весеннему цветению, и о смерти дерева следом за мико, погубленной злодеями. Дерево будет наделено душой, столь же чуткой к чужой боли и способной страдать, как душа человека. Сказка? Но действительно ли неспособно дерево пережить повреждение корневой системы и яд, который вымоют из земли и растворят весенние дожди?

   Сказка будет рождена и вплетена в другие сказки. В легенды о златовласой девочке-лисе, подружившейся с могучим и грозным горным великаном. О бандитах и городе, утонувшем в обреченности. О городе, дожившем до великой весны только благодаря женщине, защитившей и спасшей маленькую богиню.

   Как могли темнейшие кошмары превратиться в светлые сказки, зажигавшие надеждой сердца отчаявшихся людей? Изменившие тысячи душ и судеб? Сотворившие множество чудес, спасшие сотни и сотни жизней?

   Это была магия. Магия людей, которую нельзя было увидеть сразу и которой можно было лишь изумляться при взгляде на произошедшее из отдаленного будущего. Тьма и злоба, чуждая думающим людям, пересказчикам легенд, таяли в сказках, а золотой свет Кицунэ, ее стремление к любви, едва заметно мерцавшие сквозь грозную ночь, оставались и становились ярче.

   Оставляя позади себя волшебные сказки, маленькая лиса бежала дальше на восток. Люди могли сочинять что угодно, но объятая тьмой напуганная и раненая девочка бежала сквозь ледяную пустыню и стороной обходила любое людское жилье. Если ее появление снова спровоцирует врагов на атаку? Если снова кто-нибудь встанет на ее защиту и, приняв удар, погибнет?

   Нельзя было этого допустить.

   Но, как ни пыталась Кицунэ выбирать самые безлюдные пути, ее ждала еще одна встреча, которой она не забывала после всю свою оставшуюся жизнь.

   Глава 6. Старшая сестра

   Рими всегда была послушной девочкой и редко шалила. Дело было даже не в том, что она боялась сказок о живущей в горах страшной старухе, которой отдают капризных детей. Просто когда живот сводит от голода, не очень-то хочется бегать и играть.

   В деревне голодали уже давно. Несколько лет назад на и без того не слишком плодородных полях деревни произошла стычка между шиноби, применившими в бою мощные дзюцу элемента земли. Плодородный слой был перемешан с мертвой породой и камнями, срытие навороченных холмов потребовало от крестьян огромных усилий.

   Поля были уничтожены.

   Много людей умерло от голода после того события. Шиноби пришли и ушли, унесли свои распри с собой, но селение крестьян так и не смогло залечить полученные раны. Глубокая нищета поселилась в этих землях. Даже сборщики налогов не могли выбить подати из отощавших, еле живых людей, которые больше не реагировали ни на угрозы, ни на избиения, ни на казни.

   Рими родилась уже после дня катастрофы и не видела прежней, относительного благополучной жизни деревни. Она видела лишь суровую борьбу крестьян, пытающихся оживить мертвую землю, их тяжелый труд и серые от усталости лица.

   Отец, как и многие другие, пытался переселиться в город. Взял сбережения семьи и отправился обустраиваться, но через месяц вернулся, ограбленный и избитый. Отлежался и, не рассказывая ничего, угрюмо поплелся работать в поле.

   Жизнь становилась все хуже. Урожай этого года был невысок, и снова угроза голода нависла над мрачным, серым селением. Придет весна, а с нею новая надежда, но пока люди как могли берегли каждую горсть зерна и с наслаждением ели жидкую кашу из вареной дробленки. Каждый всей душой почувствовал истинную ценность куска хлеба.

   Ночью Рими долго не могла уснуть и слышала, как мама о чем-то тихо шептались с папой. Кажется, они опять говорили о том, что еды осталось совсем мало. Девочка едва не заплакала, когда подумала о том, что утром ей могут не дать каши.

   – Если у соседей зерна займем, до первых овощей в огороде дотянем, – говорил отец. – Меня только Рими очень беспокоит. Совсем она ослабела. Скоро ходить не сможет.

   Родители зашептались, еще больше, понизив голоса, и голоса их становились все более сердитыми. Девочка, лежащая в углу комнаты на постели из сена, не могла больше расслышать слов, но съежилась, чувствуя негативные эмоции. А вдруг она чем-то провинилась? Плохо помогала маме собирать хворост, и теперь папа злится на них обеих.

   Убаюканная шепотом родителей в абсолютной тишине, уставшая от волнений и ослабевшая, девочка незаметно для самой себя погрузилась в дремоту. В ту ночь ей приснился вкусный сон про большую плошку каши. Такую большую, что еды хватило не только Рими, но и всем жителям деревни, которых девочка созвала на волшебный пир.

   Плошка каши, которую перед Рими поставила утром мама, была гораздо меньше, чем во вкусном сне, зато сегодня она была наполнена до краев, а не чуть выше половины, как обычно. Девочка, глотая слюну, подвинула плошку к себе и попробовала слабосоленую вареную муку. Горячая очень! Жжется даже.

   Рими хотела подождать немного, пока каша остынет, но увидела тонкую дымку пара, поднимающуюся над плошкой, и начала, обжигаясь, торопливо есть. Если не поспешишь ведь, много каши улетит! Туман потом не поймаешь и не съешь. Пусть теперь эта хитрая каша попробует из животика сбежать!

   Чтобы съесть все, без остатка, много времени не потребовалось.

   – Не вылизывай тарелку! – сердито ругнулась на дочь мама. – Налей воды, размешай и выпей.

   – Но так вкуснее...

   – Не веди себя как животное! Просто сделай так, как тебе говорят!

   Рими сжалась от окрика и подчинилась. Вчера на нее тоже ругались, но не так сердито, как сегодня. Неужели это так плохо, плошки вылизывать? Ведь если размешать остатки в воде, то совсем вкуса не остается. Хочется ведь еды, а не воды!

   Закончив с завтраком, девочка спряталась обратно в свой угол и задремала. Не хотелось ни играть ни что-либо делать. Хотелось спать. И есть. Скорее бы обед. Может быть, к обеду папа и мама ее простят?

   Обед был, как и завтрак, необычно сытным.

   – Ешь, – сказала мама, подвигая полную каши плошку к дочери. – Сегодня нам нужно пойти на работу. Дров совсем мало осталось. Ты поможешь мне собирать хворост.

   Дело привычное. Интересно только, куда они с мамой сегодня пойдут? На заросшие склоны? Или к старым домам? Если за хворостом, то, наверное, на склоны, где кустарников много. А жаль. В старых домах, которые на дрова разбирают, что-нибудь интересное можно найти. Игрушку какую-нибудь поломанную. Или страничку от книжки с картинками.

   Белые крупные хлопья падали с небес и устилали склоны, пряча любые следы. Горы, словно в тумане, утонули в белой пелене размеренно и плавно кружащихся снежинок.

   Рими устало плелась за мамой. У нее не осталось сил даже ныть и жаловаться. Еще немного, и она просто упадет в снег.

   "На заросших склонах весь хворост уже собрали, – сказала дочери мать, когда они собирались выходить из дома. – Мы пойдем в другой лес, подальше, где много дров".

   Ох и далеко же этот другой лес! Как после такого трудного пути еще и работать?

   Не осталось сил даже думать. Девочка просто плелась за матерью, как и любой ребенок, во всем доверяясь взрослому человеку.

   Пока их путь пролегал по продуваемому ветрами и почти лишенному снежного покрова склону горы, идти было относительно легко, но потом началась пересеченная глубокими трещинами низина, и, по пояс увязая в мокром, тяжелом снегу, Рими не выдержала. Лишившись последних сил, она упала и заплакала бы, но ее обняли и подняли руки матери.

   Разом забыв про усталость и мучения, девочка прижалась к маме и только тихо всхлипнула. Хорошо, когда рядом есть кто-то, кто заботиться о тебе. Хорошо на руках у мамы. Так хорошо...

   Женщина шла сквозь снегопад еще часа полтора. Начинали сгущаться сумерки, и в бесконечной снежной пелене даже взрослый рисковал безнадежно заблудиться. Достаточно.

   Высмотрев небольшую пещерку в склоне горы, даже не пещерку, а занесенный снегом каменный навес, крестьянка посадила дочку на камень у стены и села на корточки рядом с ней. Женщина хотела заговорить, убеждая девочку подождать ее здесь, но беспокойство и волнения оказались излишни. Безмерно уставшая и измученная долгой голодовкой, пятилетняя малышка укачалась на руках матери и мирно спала, посапывая маленьким носиком.

   Так даже лучше.

   Женщина поднялась и отступила от каменного навеса. Последний раз взглянув на дочку пустым, мутным от усталости и безысходности взглядом, она отвернулась и хотела скрыться в снежной пелене, но девочка вдруг, очнувшись от сна, потянулась за ней.

   – Мама...

   И тогда нервы крестьянки не выдержали. Резко сорвавшись с места, она бросилась в ночь и побежала прочь от крошечной пещерки.

   – Мам! Мама! – Рими поднялась, удивленно и испуганно захлопала глазами. – Мам, ты куда? Мама! Мама, подожди!

   Мать не возвращалась, и девочка побежала за ней, громко крича и плача.

   – Мама, не бросай меня!

   Крики ребенка растворялись в бесконечной белой мути. Ноги малышки увязли в снегу, она упала и, пытаясь подняться, принялась барахтаться.

   Что случилось? Почему мама убежала? Почему оставила ее здесь?

   – Мама!!!

   Снег кружил, заметая следы. Ночь, грозящая холодом и темнотой, захватывала горы в свои объятия.

   Маленькая девочка, дрожащая, перепуганная и растерянная, подавилась криком, притихла и прислушалась.

   Ни одного, даже самого тихого звука. Ни неба, ни земли. Только сумерки и снег.

   Рими заплакала снова, принялась звать маму и попыталась идти. Мыслей не было никаких. Только страх и растерянность. Обычные чувства для ребенка, что впервые в жизни остался совершенно один.

   Прошло несколько часов. Девочка, измученная и начинающая замерзать, сидела в снегу, плакала и время от времени пыталась звать маму, но та не появлялась, а вместо нее... в ночи возникла бесплотная тень, привлеченная сюда голосом человека.

   Рими обмерла от страха, заметив осторожное движение в снежной пелене. Кто-то подошел ближе, но отступил и начал кружить, то снова приближаясь к девочке, то отдаляясь. Снег похрустывал с каждым шагом осторожного существа. Кажется, прозвучало даже тихое сердитое ворчание. Кто это? Не мама, конечно же. Мама бы сразу подошла. Но и не зверь. Человек? Почему же он не выходит? Значит...

   Мысли Рими не были столь ровно построены, она просто вдруг поняла, что рядом с ней ходит чудовище. Страшная горная старуха, Ямамба, которая ворует и ест людей. Мама и соседи рассказывали очень страшные истории о горной старухе. О той, которой отдают капризных детей, или она сама забирает тех, кто отходит слишком далеко от дома. Мама отдала Рими Ямамбе?

   Девочка притихла, сжалась в трепещущий комочек. Может быть, Ямамба не увидит ее? Поищет и уйдет?

   – Мам... – прошептала Рими, дрожа и роняя слезы.

   Мамы не было, а из снежной пелены, медленно и осторожно, вышел... человек?

   Нет, это не Ямамба. Мама говорила, что горная старуха такая страшная, что умереть можно от одного взгляда на нее, а эта девушка молодая и... и невероятно красивая. Она точно не человек, люди такими красивыми быть не могут. Богиня... или хотя бы не самый злой йокай? Не юки-онна (снежная женщина) и не свирепый оками (волк-оборотень), который утащил цепную собаку со двора дома Рими прошлой зимой. Может быть, она даже добрая и не станет есть Рими?

   Будь девочка немного старше, она, наверное, смогла бы заметить, что "йокай" перед ней откровенно трусит и боязливо озирается по сторонам, но Рими была еще слишком маленькой, чтобы подозревать взрослого человека в слабости, и слишком напугана, чтобы замечать даже очевидные вещи.

   Почти минуту она и таинственная незнакомка таращили глаза друг на друга полные удивления глаза и молчали.

   – Привет... – первой нарушила долгую тишину девушка-йокай. – Ты что, одна здесь?

   Рими, начавшая понемногу успокаиваться, снова вспыхнула страхом.

   – Уф... – незнакомка шумно перевела дух. – А я-то испугалась! Думала, охотники тебя специально посадили, чтобы меня заманить. Кажется, нет никого, – девушка подошла к Рими и села в снег перед ней. – Не бойся, я не злая. Как тебя зовут? И что ты здесь делаешь?

   * * *

   После ухода из Агемацу Кицунэ долго брела по заснеженным склонам, не задумываясь особо, куда идет. Глубоко раненная, потерявшая силы и волю к борьбе, она потерялась в бесконечных горных лабиринтах. Смехотворно было то утверждение, которое сочинили шиноби скрытого селения Скалы и агенты из столицы, искавшие неуловимую лису на востоке от Агемацу: "Со свойственной лисам хитростью она просчитала наши действия и избегала районов, в которых мы вели поиски".

   Кицунэ попросту заблудилась, потеряла направление и долгое время шла на юго-запад вместо востока. Она даже не подозревала, что в восточных регионах несколько сотен разномастных ее врагов шарят по пещерам и расщелинам, выискивая следы пропавшей златохвостой богини.

   Юная оборотница избегала обжитых людьми мест, но на исходе второго дня пути ей стало совсем плохо от голода, и она была вынуждена выйти к большому селению на торговом тракте.

   Кицунэ боялась того, что ей начнут задавать вопросы и вызовут самураев, но владелец продуктовой лавки, взглянув на ее дорогое и красивое пальто, вымазанное сажей и запятнанное кровью, осведомился лишь о наличии денег. Оборванцев разных он много повидал. Прошедших через бои и бегство, отчаянно пытающихся сберечь оставшееся у них имущество. Ограбленных богачей, униженных благородных леди... мало ли какую семью, бегущую из разваливающейся страны, охраняет эта девчонка?

   Маловажно и откуда у нее деньги. Отняла у бандитов, ограбила кого-нибудь, выпросила у хозяев или пустила в ход личные сбережения, кому какое дело? Готова платить удесятеренную цену за рис и мясо, остальное не важно.

   Две горсти золота из ящика сокровищ Хизако давно уже слишком сильно оттягивали карманы пальто Кицунэ. Бандитское богатство. Что его беречь?

   Торговец был жаден и, поглядывая на девчонку, задумывался о возможности грабежа, но почувствовал четкий контроль Ци и побоялся сделать своим наемникам тайный знак к атаке. Телохранители благородных семей на многое способны, убить пару не слишком сильных головорезов для многих труда не составит. Лучше не рисковать.

   Сделка была совершена без каких-либо осложнений, Кицунэ забрала большую сумку с продовольствием и поспешила покинуть людское поселение. В окружении каменных и бревенчатых строений она чувствовала себя мышью, попавшей в кишащую змеями яму. Напрасно торговец надеялся, что его тайные намерения покупательница не поняла. Бежать прочь, и как можно скорее!

   Снова спрятавшись в горах, маленькая оборотница отдышалась и запустила руки в сумку, первым делом вытащив большой кусок вяленого мяса и жадно вцепившись в него зубами. Как ни велика была опасность, теперь у нее есть еда, которой хватит надолго. Не нужно будет больше ни к кому подходить. Теперь только бежать и бежать, пока горы не сменят холмы, украшенные множеством больших и маленьких водопадов. Там ждут друзья и родные. Скорее бы вернуться домой! Как хочется забраться маме на колени, прижаться к ней, поплакать и рассказать обо всем, что здесь произошло! Про горного великана, про добрую женщину в страшном городе. Про злых бандитов и Черную Тень. Мама выслушает, поплачет и сделает то, что нужно сейчас ее дочке больше всего на свете. Она крепко обнимет измученного лисенка, поцелует и погладит по голове. Только мама сможет полностью понять, как плохо и тяжело было Кицунэ. Только мама может сделать так, чтобы продолжать жить стало хоть немножко легче.

   Почти всю ночь и весь следующий день подкрепившая свои силы Кицунэ бежала без передышки и выбирала самые безлюдные места, но люди были вездесущи, и она в удивлении остановилась, услышав детский крик, прозвучавший где-то далеко в белом безмолвии.

   Что это еще такое? Откуда здесь взяться детям? Может быть, это галлюцинация от усталости и недостатка сна?

   Но крик повторился, и Кицунэ побежала вниз по склону, движимая удивлением и предчувствием беды. Ребенок звал на помощь, понять это было легко даже на большом расстоянии.

   Кицунэ подбежала поближе и затаилась, почувствовав запах человека. Надо быть осторожнее. Она ведь сейчас на территории врага. А что если это злобные и хитрые шиноби, знающие, что Кицунэ мимо зовущего на помощь пройти не сможет, украли этого ребенка в соседнем селе, посадили как приманку, спрятались и ждут?

   В любое время легко попадающаяся на простейшие уловки злодеев и на полном серьезе заподозрившая ловушку сейчас, Кицунэ принялась кружить вокруг плачущей девочки крестьян, ища силовые печати и затаившихся врагов. Все бы ничего, но снег хрустел при ее каждом шаге, ужасно демаскируя осторожную лисицу. Кицунэ то багровела, то бледнела и даже пару раз сердито заворчала на снег. Без всякого, конечно же, толку.

   Ладно, кажется, опасности действительно нет, иначе враги бы точно уже напали.

   Набравшись храбрости, Кицунэ вышла к притихшему ребенку и остановилась шагах в трех от сидящей в снегу, напуганной не меньше оборотницы, маленькой девочки в нищенских лохмотьях.

   – Привет... – сказала Кицунэ, когда обе они немного присмотрелись друг к другу. – Ты что, одна здесь?

   * * *

   Девочка долго пыталась заговорить, но вместо слов у нее получались только судорожные всхлипы. Кицунэ, не дождавшись ответа, быстро порылась в своем вещевом мешке и выудила из нее большую металлическую бутыль с широким горлышком.

   – Вот, смотри что у меня есть, – сказала оборотница, сворачивая с бутыли крышку, которая служила одновременно и стаканом. – Хочешь? Это вкусно, и поможет тебе успокоиться. Прости, что не на чем подогреть.

   Из бутыли потекло, громко булькая, самое настоящее молоко. Рими изумленно уставилась на металлический стакан, который возникшая из снежной пелены волшебница наполнила до краев и протянула ей. Молока девочке крестьян удавалось попить только летом, когда соседка делилась им с другими работницами в поле, а мама приносила свою порцию домой. Тогда мама разбавляла молоко водой, чтобы лакомства было больше.

   Бросив робкий вопросительный взгляд на щедрую богиню и увидев ободряющий кивок, девочка взяла стакан. Металл не был холодным, сохраняя тепло человеческих рук. Рими коснулась молока губами и сделала первый глоток.

   Кицунэ позволила девочке не спеша выпить все до капли и открыла ей свои объятия.

   – Иди ко мне. Я не обижу тебя, честно.

   Девочка боялась, и Кицунэ, сделав движение к ней, сама обняла ребенка. Надо успокоить, ведь страх и боль – не те чувства, которые легко выдержать детям.

   Прошла пара минут, и девочка, согревшись в объятиях нашедшей ее странницы, расслабилась.

   – Вот, – едва не мурлыча, пропела довольная Кицунэ. – Теперь ты расскажешь мне, что у тебя случилось? Как ты сюда попала, маленькая?

   – Меня мама Ямамбе отдала, – всхлипнув, пожаловалась девочка доброй златовласой богине. – Мама говорила мне, чтобы я не вылизывала плошку после каши, а я вылизывала... мама, наверно, подумала, что я непослушная, и отвела меня сюда, чтобы... чтобы Ямамба меня съела!

   Рими горько расплакалась, уткнувшись личиком в пальто богини, а Кицунэ с горькой улыбкой погладила нежданного найденыша по голове. Она прекрасно поняла, что произошло. Хозяин, Хебимару, рассказывал ей о таких случаях, выставляя людей страшными чудовищами, способными на убийство даже собственных детей. "Отдать Ямамбе". Когда семья не могла прокормиться, чтобы спасти хоть какую-то свою часть, самых слабых уводили в безлюдные места и бросали там. В озлобившемся мире, охваченном бесконечной войной, подобные случаи, увы, давно уже не редкость, и вот Кицунэ "повезло" увидеть родительское злодейство своими глазами.

   – Я больше не буду... – плакала девочка у нее на руках. – Я больше никогда не буду вылизывать плошки! Не отдавайте меня Ямамбе! Не надо!

   – Тише, тише, – сама заливаясь слезами, Кицунэ принялась баюкать ребенка на руках. – Не бойся. Теперь ничего не бойся. Я никому тебя не отдам! Как тебя зовут, маленькая?