Текст книги "Часы бьют полночь (СИ)"
Автор книги: Анатолий Даровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
– А если бы ты отказался? – Оля вскинула бровь. Звучало чересчур фантастично даже для ситуации, в которой они очутились. – Что бы они сделали тогда?
– Вот этого не знаю. Но ты не забывай, это только подозрения. Судя по тому, как отреагировал Гоша, правдивые, но… может быть, я всё выдумал. Потому и не хотел тебе говорить, слишком уж оно призрачно и без пруфов.
Это был Женька, которого Оля хорошо знала. Слишком скрытный, чтобы посвящать кого-то в свои догадки – даже её, близкую подругу. Но достаточно рассудительный, чтобы эти догадки строить.
– Мог бы хотя бы поделиться, – вздохнула она. – Я бы прислушалась.
– Да мне самому это в голову буквально недавно пришло, – фыркнул вдруг Женька. – А окончательно оформилось вообще только сейчас. До того я всё думал, что собирается делать Фролов.
– Как ты догадался, что он отошёл от изначального плана? – тихо спросила Оля. – Это же было… ну, вообще неочевидно.
– Ну… – он замялся и отвёл взгляд. – Как бы сказать. Я… не совсем догадался.
– В смысле?! Ты блефовал, что ли?
– И это тоже, но не только.
Оля нахмурилась. Кажется, ситуация прояснялась.
Вспоминались последние дни: она всё говорила, что им нужно действовать, а Женька отнекивался: мол, возможностей нет. И ей начинало казаться, будто он что-то скрывает, мутит воду за её спиной – но смутные подозрения никак не оформлялись в понимание.
– Ты что-то разузнал и мне не сказал? – медленно протянула она. – Ведь так?
– Помнишь, я говорил, что Гоша нигде не появляется один? – негромко откликнулся Женька, не поднимая глаз. – Так вот, это не совсем так. Есть одно место. Догадайся, какое.
Оля открыла рот – и тут же захлопнула.
– Только не говори мне, что ты за ним в туалет ходил!
– Да нет же! – за синяками было не различить, но Оле показалось, будто тот вспыхнул, как девчонка. – Это случайно вышло. Я просто услышал голос из кабинки, а он там… с кем-то по телефону болтает. И говорит что-то в духе: «Точно ничего не делать? Даже пугать не стоит? Что значит – вы сами?». Вот тогда у меня подозрения и возникли.
– И ты опять ничего мне не рассказал…
– Да какая разница-то? – Женька махнул рукой. – Я всё равно не знал, что с этим делать, пока он сегодня на меня не наехал. Видимо, решил, что, если получится, его похвалят. А если не получится, сможет на мне отыграться. Судя по тому, что он мне сказал, исход его особо не волновал.
– А что он, кстати, сказал-то? – вспомнила Оля. – Тогда, шёпотом… что-то важное?
Тот кивнул.
– Он сказал: «Я сделал это, потому что ты меня бесишь, ушлёпок. Мне было пофиг, как всё пройдёт. А им плевать. Им главное, чтобы цель была жива. И поверь, у них много способов». Как-то так. Слова, может, другие, но суть та же.
Что? Серьёзно?!
– Бесишь? – переспросила она. – И что, это… всё? Но почему? Но как… в смысле, пофиг, как всё пройдёт? Неужто ему бы за такое ничего не было? И что за многие способы? Я не понимаю.
– Вот я тоже не понимаю, – со вздохом подтвердил Женька. – Я как раз и думал, что за самодеятельность его накажут. Тем более – за такую бездарную. Но теперь сомневаюсь, повлияла ли она вообще хоть на что-то. А тогда и вовсе растерялся, потому что совсем уж странно.
Оля помотала головой. Она ничего не понимала. С каждой минутой история становилась всё более запутанной.
Одноклассник невесело усмехнулся и взъерошил волосы здоровой рукой.
– Теперь понимаешь, почему я сказал, что рука – это фигня? По сравнению с остальным-то. Фролов, конечно, мог наврать, но если у «них» и впрямь много способов и совсем нет принципов… то мы влипли ещё покруче, чем раньше. И я, и ты. Я хотел хоть тебя уберечь, но, раз они знают, проблемы у нас обоих.
– Ну, не факт, – возразила Оля. – Может, отстанут ещё.
Звучало совершенно неубедительно.
– С чего бы? – Женька пожал плечами и скривился – видимо, шевелиться было больно. – Ничего не изменилось. Они всё ещё нас ищут – и теперь точно знают о тебе. Я всё ещё преступник. А судя по тому, что Фролову было плевать на исход своей затеи, их изначальный план всё ещё в силе. Им ничего не мешает и дальше загонять нас в угол.
– Хочешь сказать, мы только хуже сделали?
– Не знаю. Может, и сделали. Я пытаюсь об этом не думать, хотя бы не сейчас, но понимаю, что сегодняшний день мне ещё долго будет сниться в кошмарах. И тебе, наверное, тоже.
Оля вспомнила: жуткий хриплый смех рвётся из её горла, когда она смотрит на перекошенную рожу Фролова, перечерченную плевком, а внутри горит ненависть, яркая, как путеводный огонь в ночи, и уходит страх, и остаются только непривычная лёгкость внутри да буйное, нелюдское ликование. Злое и яростное, как если бы она и сама была чудовищем.
Даже сейчас отголоски этой тёмной эйфории искрами вспыхивали внутри.
А страха больше не было. Ни единой крупицы.
– Нет, – твёрдо ответила Оля, – не будет.
– Счастливая ты…
– И тебе не будет. Потому что у нас есть чем ответить. Как минимум ты больше не преступник.
Женька с недоверием посмотрел на неё. Правый глаз заплыл, превратившись в щёлку, и выглядел он не лучше жертвы аварии – но даже это не смогло скрыть непонимания на его лице.
Оля улыбнулась и положила на стол телефон. Эффектно, как козырную карту.
– Я записала ваш разговор, когда стояла за гаражами. Если обрежем часть про чудовищ, получим доказательство твоей невиновности. Одной проблемой меньше.
Она непонятно себя чувствовала. Раньше воодушевление, приходившее в критические моменты, всегда уходило вместе с опасностью. Но, похоже, сегодняшний день что-то необратимо сломал. Оля ощущала себя так, будто была готова свернуть горы. Идти вперёд, несмотря ни на что, полнясь внутренним огнём.
Казалось, коснись она сейчас рукой пролетавшей мимо мелкой твари – и та рассыплется в пепел.
Женька потянулся здоровой рукой к телефону, осторожно нажал на сенсор. Из динамика полился хрипловатый, прокуренный голос Гоши:
«Знаешь ли, они и вправду верят, что «кошачий маньяк» – это ты…».
«Что ты сделал?».
«Вопросы тут я задаю. Ты, парень, не в том положении. Совсем…».
– Оу, – сказал Женька и поставил запись на паузу. – Ты что… всё это время там стояла?
– А я тебе что говорила? – почему-то завелась Оля. – Да, стояла! Потому и просила прощения, что не пришла раньше.
Женька моргнул, уставившись на неё с таким странным выражением лица, что она не могла ничего по нему прочитать. Хотя, учитывая, как он выглядел – ничего удивительного.
– Прощения? Ты серьёзно? Ты… ты понимаешь, что так даже лучше? Блин, да мы теперь весь их план порушить можем! А дальше уже проще будет, предупреждён – значит, вооружён, все дела… Слушай, нет, ты и правда чёртов гений.
– Ну хватит уже, не смущай меня, – рассмеялась Оля и мотнула головой. Коса, чудом уцелевшая, ударилась о плечо.
Коса… В ажиотаже она совсем забыла о необходимости беречь волосы. О том, что их потеря – ещё один путь, ведущий к неприглядному одинокому будущему. И вот сейчас, когда всё вроде бы осталось позади, – вспомнила. Как некстати.
– Что? Что такое? – встревожился Женька, увидев, как резко она переменилась в лице. Оля не ответила: молча перекинула косу набок и стащила с толстых каштановых прядей скреплявшую их резинку.
Волосы рассыпались по плечам, такие же густые и длинные, как всегда. Наполовину. Вторая половина шевелюры, которую до того удерживала коса, водопадом опала к Олиным ногам. Обрезанная у самого затылка.
========== Глава 20. Без вариантов ==========
– Не расстраивайся так, – сказала мама. – Всякое бывает. Сходим к парикмахеру, сделаешь крутую асимметричную причёску, здорово же, да?
Оля только мрачно кивала. Они сидели на кухне: мать, стоявшая сзади, перебирала испорченные пряди, пока сама Оля сидела на табуретке и покорно ожидала, когда та закончит. Сейчас, в краткий миг передышки, она могла выпустить наружу настоящие чувства. Горечь. Обиду. Мерзкое ощущение жалости к себе, болезненной и липкой: всё пропало. Сколько она ни пыталась сражаться с будущим, которое продолжала видеть в мутных осенних снах, это будущее раз за разом наносило новые удары.
Сотрясение. Книга, подаренная Стаськой. Дурацкая привычка наматывать прядь на палец, от которой Оля так и не смогла избавиться.
И вот теперь – волосы. Вряд ли их получится спасти, даже учитывая, что пострадала только половина: дура-Ленка ухитрилась обрезать почти всю правую половину шевелюры. Разве что и впрямь делать асимметрию. Но это ведь уже не то, что было.
Может, и не значили они ничего? Может, сохрани она причёску – и декорации сна просто поменялись бы, оставив ей косу, как они изменились после покупки шнурка для телефона?
И всё же Оля ощущала себя проигравшей. Проигравшей беспощадным часам судного дня, которые продолжали ворочаться внутри и мерно отсчитывать секунды до будущего. Неизбежного – как она ни пыталась его обмануть.
– Я понимаю, да, они были твоей гордостью, – мама печально вздохнула. – Но, Оля, всякое случается. Дай бог, чтобы эта потеря стала самой большой в твоей жизни.
«Она такой и станет», – хотела сказать Оля, но вовремя прикусила язык. Мама её проблемы не поймёт.
– И всё-таки, – мать снова невесомо прикоснулась к её волосам, – как вышло, что ты ввязалась в драку, да ещё такую жестокую? Волосы обрезать… Я думала, у вас учатся приличные ребята, а тут такое.
– Я уже рассказывала, – начала было Оля, но мама перебила.
– Да помню я, помню! Если всё действительно было так, как ты говоришь, и ты пришла на помощь другу, то ты молодец. Правда. Просто… это на тебя не похоже. Ты всегда была примерной девочкой, никогда не лезла ни в какие драки. Но в последнее время я тебя не узнаю. Как будто что-то изменилось.
– Причёска? – безнадёжно пошутила Оля и услышала в ответ смешок.
– Ты понимаешь, о чём я.
Мамин голос звучал грустно и по-доброму, настолько по-доброму, что Оле на миг стало стыдно: она совсем завралась. А что делать? Не правду же рассказывать. «Мам, я и вон тот парень видим чудовищ, и из-за этого какие-то странные люди открыли на нас охоту» – да кто бы ей поверил?
Уж точно не родители. Её бы отправили к психиатру, и на этом всё бы закончилось.
– Может, и правда изменилось, – пожала плечами Оля. Нужно было сменить тему. – Слушай, мам… можно я завтра в школу не пойду? Посмотри, как выгляжу. Кошмар же.
– Всё ещё лучше, чем твой друг, но да, кошмар, – согласилась мать и отпустила её волосы. В голосе читалось: не хочешь говорить, да? Ладно. Не буду на тебя давить.
От такого становилось ещё хуже.
– Можно, – продолжила мама. – И завтра, и послезавтра. Пока синяки не сойдут. Ты только не увлекайся особо, хорошо? А к парикмахеру я тебя на днях свожу. Знаю тут одного хорошего…
Оля рассеянно кивнула. Теперь, когда всё уже закончилось, пусть творит с её волосами что хочет.
Отдых давал краткую передышку. За несколько дней, что она проведёт дома, нужно будет решить, что делать дальше. Потому что на них с Женькой нацелилось что-то большое.
И оно так просто не отступит.
***
– Слушай, может, ты просто поедешь с отцом на Север? Там они тебя точно не найдут, – протянула Оля несколькими часами ранее, когда они сидели в очереди в душном больничном коридоре. Горько пахло лекарствами. Перешёптывались в очереди, косясь на них, старухи да презрительно фыркали серьёзные молодые люди – видимо, принимали за малолетнюю шпану. Да и чёрт бы с ними.
– Издеваешься? – спросил Женька, вытаращившись на неё, насколько позволяло опухшее лицо. – И оставить тебя тут разбираться со всем в одиночку? Забыла, что ли, главное правило историй о чудовищах? Разделяться – прямой путь к полной заднице.
– Не забыла, – Оля вздохнула. – Ладно, я не ожидала, что ты согласишься. Просто… а вдруг не сработает? А если тебя продолжат считать убийцей? А если, упаси боже, с Фроловым что-то случится?..
– Значит, придётся думать по ситуации, – пожал плечами Женька. – Будет сложно, но я, кажется, почти смирился. Всё равно ничего уже не изменишь. Да что с тобой, куда делся твой боевой дух?
– Отвалился вместе с волосами, – мрачно ответила Оля и опустила голову. Внутренний огонь, так ярко сиявший сегодня днём, ослабился и почти потух. Одолевало ощущение, будто всё, что она делает – напрасно.
– Переживаешь из-за снов? Да ладно тебе, – Женька осторожно коснулся остатков длинных прядей, которые, не скреплённые ничем, струились по плечу и концами касались жёсткого больничного сиденья. – Может, ещё наладится. Может, найдёшь другой способ. Может, они и не вещие вовсе. А что до волос, если хочешь моего мнения – тебе и так хорошо.
«А тебя никто не спрашивал», – чуть не огрызнулась в ответ Оля. К счастью, смогла промолчать: пусть настроение и было испорчено окончательно, грубить сейчас – это уже слишком. Им и без того невесело, а он хотя бы пытается как-то её подбодрить.
– Ты не забыл, что у тебя перспектива похуже моей? – мрачно осведомилась она вместо этого. – Мы о таком варианте особо не говорили, но… я в этом сне просто одинока. А тебя там нет. Вообще. Я даже имени твоего вспомнить не могу. И с каждым сном забываю всё больше.
Значило ли это, что он погибнет? Не просто погибнет – исчезнет в лапах нечеловеческой твари и сотрётся из умов людей, как стёрлась Марина из памяти всех, кроме Оли и Женьки? Даже его отец считал свою жену уже девять лет как мёртвой. Правду помнили только они.
Что, если случится нечто подобное?
Что, если мрачное будущее как-то связано с теми, кто ищет их, мечтая заманить в свои сети?
Оля часто об этом думала, но так и не могла найти ответа.
– Я помню, – серьёзно ответил Женька. – Ты думаешь, я бы смог такое забыть? Вряд ли кого-то обрадует возможная скорая смерть. Но…
Он ненадолго замолчал, и Оле пришлось поторопить.
– Что – но?
– Но я не думаю, будто могу что-то сделать, – нехотя продолжил одноклассник. – Это твой сон и твоё будущее. Может быть, на самом деле всё вообще не так. Может быть, со мной там всё в порядке. Может быть, ты не помнишь, потому что что-то случилось с тобой. Может быть, мы забыли друг друга, потому что тому… была причина. У меня к этим снам доступа нет, я не знаю, что там могло произойти. Понимаешь? Ты единственная, у кого есть шанс понять, что случилось… то есть, случится. И помешать этому.
– Хочешь сказать, твоя судьба тоже зависит от меня? От того, что я узнаю и решу? – охнула Оля. С такого ракурса она о своих снах никогда не думала. Да и звучало чересчур нереально.
Неприметный человек в очереди завозился, демонстрируя две пары тонких, как у жука, рук, и она одёрнула себя. Речь о мистике, а значит – реально всё. И всё же, как Женька до такого додумался?
– Именно это я и хочу сказать. Но не забывай, я могу ошибаться, а это вообще только догадки, – он зевнул. – Но как бы оно там ни было… всё равно никуда я не поеду.
– А это тут при чём?
– Притом, что, если я уеду на Север, шанс, что ты забудешь меня, резко возрастает, разве нет?
Оля отрицательно качнула головой.
– Не факт. По своей воле я никогда тебя не забуду.
– Про волосы ты говорила то же са…
– Я сказала «по своей воле»!
Последний возглас Оли оказался настолько громким, что к ним обернулась парочка людей в очереди, и она поспешила прикусить язык. Не стоит привлекать лишнего внимания. Не все эти люди на самом деле простые пациенты.
Прямо как вампиры в метро, там, во сне.
И всё-таки она оставалась благодарна Женьке за то, что он никуда не едет. Вдвоём было спокойнее. В глубине души продолжала гореть робкая надежда: всё ещё может обернуться хорошо.
***
Отпущенные ей дни свободы пролетели, как в тумане. Оля сидела за компьютером, играла, читала, думала о будущем и пыталась свыкнуться с новым отражением в зеркале. То отражало девушку с грустными карими глазами и непривычной причёской, похожей на чересчур удлинённую стрижку пикси.
Она отправила отредактированную аудиозапись в чат класса, но ответа не последовало. Беседа как будто вымерла. Парочка невнятных мемов да вопросы формата «что с Фроловым, почему не пришел?» – и всё. Будто Гоша или другая неведомая сила отняли у ребят из девятого «Б» способность общаться.
Судя по обрывочным сообщениям, «новенький» пропал. Об отсутствии самих Оли и Женьки почти не спрашивали – и, наверное, оно было и к лучшему.
Что делать с будущим и с теми, кто ищет их, в голову не приходило. Ни ей самой, ни Женьке.
Когда через несколько дней они столкнулись у ворот школы, Оле было нечего ему сказать.
– Вау, – произнёс он, осматривая её новую причёску. – Никогда бы не подумал, но тебе идёт.
– Не надо об этом, – поморщилась Оля. – Извини, я идиотка. Думала, смогу что-нибудь придумать на случай, если с аудиозаписью не прокатит, но… я слишком мало знаю.
– Как и я, – легко согласился Женька. – Успокойся пока. Говорю же, будем смотреть по ситуации. Ты и так сделала слишком много. Настолько много, что я даже не знаю, как тебе ответить.
– Забей, – Оля отмахнулась. – Как рука? И вообще ты сам? Разве тебя не должны были госпитализировать из-за перелома?
– Трещины, – поправил он. – Должны были, но я оттуда сбежал. Как с экскурсии. Не так сложно, если есть навык.
Женька улыбнулся, и Оля фыркнула в ответ. В его способности мастерски ускользать от любых неприятных, но обязательных мероприятий она не сомневалась.
– На экскурсии можно просто не ходить, – напомнила она. – И тебе ничего за это не будет. А тут другое. Вдруг срастётся неправильно? И синяки ещё не сошли, и…
– Не понял, я что, похож на того, кто парится из-за внешнего вида? – он приподнял брови. – Всё с этим нормально, не переживай. Прибегу туда ещё разок, чтобы гипс снять, и всё.
В его кармане судорожно пискнуло, и Женька замедлил шаг, нашаривая телефон.
– Входящий от отца. Ты это, иди вперёд, я потом догоню. Окей?
– Ладно, – отозвалась Оля. Она, в общем, была не против ещё чуток постоять на улице, а не нырять в шум и гам школьной рекреации, но не хотела подслушивать чужой диалог. Вдруг там что-то личное, о чём не стоит слышать?
Она вошла в класс и тут же пожалела: с порога на неё кинулась гомонящая толпа.
– О, пришла!
– Как всё было?.. Расскажи!
– Мы в конфу не хотели, мало ли что, но тут такое…
– Крыса и убийца!
– Заткнись, мы ещё ничего не знаем…
– Ведьма! Настоящая!
– Ты что, идиот?! Какие ведьмы? Просто…
Оля стояла посреди класса в окружении десятка одноклассников и только открывала и закрывала рот, не в силах понять, что происходит. Сегодня утром она не проверяла соцсети – а что-то, похоже, случилось. Что-то, связанное с ней. Но почему в таком случае ей не позвонили? Не написали?
Точно. Чёрный список. Сразу после событий с котятами Оля отгородилась почти от всех, запретив звонить и отправлять сообщения. Достали обвинения с незнакомых номеров.
– Ребят, вы о чём? – попыталась вклиниться она, но голос потонул в выкриках.
– Так она ещё и не знает? Фролов…
– Говорю же, она ни при чём, и этот, который кошачий, тоже!
– Он не кошачий! Вы войс тот слышали?
– Да она под дуру косит, чтобы не запалили! Понятно, блин, тюрьма светит!
Информационный шум заставлял голову трещать, как перезревшая дыня. Что вообще происходит? Что-то случилось с Фроловым?
Они с Женькой не знали, что будет с Гошей после смерти «фамильяра». Надеялись, что тот окажется вне игры, а то и вовсе придёт в себя, став без твари на плече нормальным человеком. Но втайне боялись худшего.
Судя по реакции одноклассников, худшее всё-таки произошло.
Оля пропустила момент, когда Женькина фигура показалась в дверном проёме, и поняла, что он здесь, только когда кто-то отвернулся к двери и заорал:
– А вот и он! От кошек к людям, да?
– Чего? – хлопнул глазами Женька. – К каким ещё…
– Да заткнись уже, он ни при чём! Пруфы есть!
– А я говорю – при чём! Ты на его лицо посмотри, это же явно Фролов сделал!
– Ага, сопротивлялся…
– Да вы чего, он же не от этого…
– А от чего тогда? Кто ещё мог настолько желать ему зла, а?
– Он ему угрожал…
– Пруфы, народ! Пруфы!
– А кто тогда, если не они?!
– Да щас, слушай их больше! Ты Фролова видел? Лоб здоровый, ещё и ходит вечно со свитой! Куда ему…
Слушать это больше не было сил: в голове гудело. Оля глянула, как с каждой новой репликой всё сильнее расширяются глаза Женьки, и, набрав в грудь побольше воздуха, завопила:
– Да что произошло вообще?!!
Крик перекрыл голоса, и на миг в классе повисла тишина – точно кто-то нажал на кнопку выключения.
– Ты серьёзно не знаешь? – уточнила Светка, появляясь откуда-то сбоку. – Оль, Фролов… после того как ты выложила свою аудиозапись, он…
– Сегодня утром пришла инфа, что он умер в больнице, – прервал Свету Никитка. – А его друзья, ну, Лена, Глеб и Вовка… там же, но живы и без сознания. Отчего – никто не знает. И все, ну…
Он запнулся и обвёл класс глазами, так, что без слов стало понятно: подозревают их, Олю и Женьку. Нетрудно догадаться, почему.
Тишина длилась недолго. Откуда-то с задних парт полетел тонкий крик:
– Убийцы!
Оля не успела даже слова вымолвить: класс опять взорвался разговорами. В мельтешащей толпе она успела увидеть, как Женька, так и не зайдя в кабинет до конца, развернулся и быстро пошёл прочь. Из класса. Обратно.
Она рванулась было ему вслед, но кто-то загородил дорогу. Так что, когда Оля, тяжело дыша и отплёвываясь от коротких концов волос, что лезли в лицо, наконец выскочила в коридор, Женьку она уже не увидела.
Звонок ударил по ушам, пока она летела вниз по лестнице. Выскочить из школы не удалось: путь в раздевалку преградила вечно злобная бабка-техничка. Разбежались, мол, тут, уроки прогуливать. В класс иди!
Сообщение от Женьки пришло уже позже, когда Оля сидела на уроке и отчаянно пыталась сконцентрироваться на занятии и не слушать шёпот, доносившийся со всех сторон.
«Прости. Я думал, ты догонишь».
«Да ничего», – напечатала в ответ Оля, хотя в душе ворочалась тяжёлая мокрая обида. Не за то, что сбежал с уроков. А за то, что не подождал её и предоставил самой разбираться со злыми слухами.
И, подумав, добавила: «О чём ты хотел поговорить?».
«Отец звонил», – пришло в ответ. Ещё какое-то время новых сообщений не было. Только мигала, появляясь и исчезая, иконка «собеседник набирает сообщение», будто он раз за разом стирал разные версии одной и той же новости.
«Короче. Бабушка умерла. И он говорит, мы с ним сперва на похороны, а потом вдвоём на Север. Без вариантов».
Оля оцепенела, чувствуя, как улетает из-под ног и без того не слишком твёрдая почва. Что? В смысле – умерла? Как это – без вариантов?
«То есть…» – начала было набирать она, но окошко мессенджера взорвалось сообщениями – одно за другим, как из пулемёта.
«Я что-нибудь придумаю, чтобы задержаться, должен же быть способ».
«Не пугайся, сама же говорила – разберёмся, как со всем остальным».
«В крайнем случае сбегу с посадки, ну)».
«Должно быть не сложнее, чем с экскурсии».
Фразы летели одна за другой, но Оля их уже не читала. Слёзы застилали глаза, стрелки внутри неё вращались, как бешеные, и маленькие крупицы надежды гасли и таяли. Обнадёживающие сообщения не могли скрыть правды: вряд ли у него, несовершеннолетнего, что-нибудь получится. Ничего не выйдет.
Его отец сказал «без вариантов», и, похоже, он был прав.
Может быть, к лучшему? Может быть, хотя бы Женьку не настигнут те, кто идёт за ними? Неизвестные «они», желающие видеть его в своих рядах?
Но тогда Оля останется против них совсем одна.
«Езжай, – наконец написала она, проигнорировав его предыдущие реплики. – Если надо – езжай, я отпускаю. Всё будет хорошо».
Хорошо ничего не было. Без вариантов.
«Блин, я же не могу тебя тут бросить», – пришло в ответ, и Оля чуть не ответила едким «ты уже».
«Ты не бросаешь. Мы будем списываться, окей? Если ты будешь убегать и прочее, сделаешь только хуже, сам же понимаешь».
«Да, но».
«ЗАБЕЙ».
«НЕ МОГУ».
«Можешь!!!».
Оля поставила три восклицательных знака и отключила экран телефона. Всё, пусть пишет, что захочет. Она больше не будет ввязываться в спор и не будет переубеждать.
Что может подросток противопоставить воле взрослого? Если даже он сбежит с самолёта, отец просто вернётся и заберёт его с собой. Женька не мог этого не понимать, а спорил потому, что не хотел признавать правду.
Новых сообщений не было. Кто-то заметил её слёзы, и шепотков стало больше. Оля с трудом подавила желание выйти из класса, чтобы прореветься в туалете.
Наконец телефон завибрировал, и она не удержалась: включила экран и потянулась к значку мессенджера.
«Я приеду обратно так быстро, как смогу, хорошо?» – гласило сообщение. Оля ощутила, как захлёстывает с головой безнадёжное отчаяние, и отпечатала в ответ:
«Хорошо) Всё будет нормально)».
Они оба понимали, что он не приедет. Они оба понимали, что нормально больше не будет. И что опасность никуда не делась – тоже понимали.
Что бы ни случилось несколько дней назад за гаражами, для их судьбы это стало началом конца.
========== Межглавье ==========
Всё шло не так. Всё переплеталось, мешалось между собой в причудливом нагромождении линий и силуэтов – то тёмных и расплывчатых, то, наоборот, слишком чётких.
Оля бежала по платформе, путаясь в полах собственного пальто. Люди, сонные и неповоротливые, не расступались, и ей приходилось лавировать между фигурами, замотанными в толстые куртки и шарфы. Было холодно. Очень холодно: зима на дворе, недавно ударило минус двадцать – та ещё погодка для Москвы.
По сравнению с Севером, конечно, тепло, но…
В голове у Оли плыло и кружилось. Последствия детской травмы – или она просто заболевает? Почему реальность кажется ей настолько размазанной, как будто и не реальна вовсе? От чего она бежит?
Откуда она, чёрт возьми, знает, какая сейчас погода на Севере?
Ответов не было. За Олей кто-то сопел, кто-то большой, грузный и тяжёлый, кто-то, кто кинул на неё подозрительный взгляд сегодня в вагоне, когда она обнаружила в сумке не пойми как там оказавшийся телефон. Или – не он? Или это было вчера? Или позавчера?
Оля потеряла счёт времени, Оля металась по платформе, как пойманная птица. Всё не складывалось. Она жила в неправильной жизни. Что-то было не так. Всё было не так.
– Чьё имя я забыла? – беззвучно шептала Оля, продолжая натыкаться на спины людей, мучительно медленных и сонных. Она не помнила уже, что идёт по её следам, зная лишь одно: чем бы оно ни было, это существо связано с тем, что она забыла. С событиями холодных ноябрьских дней времён, когда она ещё училась в школе.
С тем, что произошло в её девятом классе.
– Я училась в лицее номер шесть… – помертвевшими губами шептала Оля. – С математическим уклоном, до одиннадцатого класса… училась… в «Б»-классе, дружила с девушкой по имени Стася… и этим человеком.
Заметку она наконец-то проверила: не помогло. Фотография, прикреплённая к короткому сообщению, изображала взлохмаченного темноволосого подростка с на удивление светлыми серыми глазами и в свитере не по размеру. На лице мальчишки темнели следы недавних синяков, но в камеру он смотрел с лёгкой и немного грустной улыбкой.
В самой заметке было всего два слова.
«Не забывай».
И всё. Ни имени, ни описания, ни малейшей зацепки, кем был этот мальчик и что за история связывала их с Олей. Но почему-то при взгляде на фото сердце начинало заходиться невозможной тоской, и на глаза наворачивались слёзы, точно с памятью об этом человеке из её жизни ушло что-то невозможно дорогое и родное.
Кем он ей был? Как его звали? Они встречались – или просто дружили? Или он вообще приходился ей родственником?
Оля не знала о нём ничего, но ей мучительно хотелось вспомнить. И она бежала – бежала вперёд, из вагона, с платформы, подальше от тёмных силуэтов, что стремились затащить её обратно в бездны забвения.
К выходу из метро, на декабрьскую утреннюю улицу, где уже начинали понемногу гаснуть фонари.
========== Глава 21. Холодно ==========
Нос закладывало от холода, и Оля дышала ртом. Сегодня с утра поднялась пурга да так и не закончилась. Снег залетал в приоткрытый рот и таял, оставляя на губах и языке горьковатый привкус. Ощущение холода – вот всё, что ей оставалось.
Она брела в школу одна, поодаль от всех, пытаясь не попасться никому на глаза. Даже если бы по дороге к Оле не пристали местные задиры, всё равно толку от общения со сверстниками было мало. Прошёл месяц, а они всё так же пытались при встрече расспросить её, узнать побольше о том, что случилось тогда с Гошей и остальными.
Никто не верил, что она не знает. Оля и сама не верила.
Теней в школе появилось как будто больше. Одноклассники и сами стали как тени – бледные, хмурые, настороженные. Её не то чтобы травили, но… побаивались. Шепотки «ведьма!» летали вокруг парт, как мелкие призрачные твари, и каждый раз, когда такие переговоры доносились до Оли, внутри неё что-то медленно умирало.
Без Женьки стало намного хуже. Ноябрь закончился, а сны никуда не делись.
Стася прошла мимо, демонстративно не заметила Олю, побежала вперёд, увязая зимними сапожками в густом снегу. Оставалось только вздохнуть и продолжать идти в своём темпе.
Женька уехал через неделю после памятного разговора. За эти дни они успели увидеться только однажды, и он много говорил ей, что вернётся, обязательно вернётся, вот после девятого класса переведётся куда-нибудь с проживанием – и приедет к ней, пусть только подождёт. Говорил, чтобы она берегла себя. Говорил, что «они» вряд ли снимут её с крючка, так что ей стоит быть внимательнее и не попадаться в возможные ловушки. Оля размеренно кивала и улыбалась, стараясь, чтобы он не заметил, как дрожат её губы.
На прощание она попросила фотографию, и Женька, ненавидевший камеры Женька, согласился. Фото так и осталось храниться в телефоне. Зачем? А кто его знает. Может, чтобы Оля-из-будущего, одинокая Оля в московском метро посмотрела однажды на эту фотографию и вспомнила мальчика из своего прошлого.
Может быть – потому что так было спокойнее. Она и сама не знала.
Кроме фотографии, у неё остались разве что обломки фонарика. Для чего – кто теперь разберёт. То ли на память, то ли как своеобразный оберег, способный хоть немного защитить от подступающей темноты. Вот только на что он, сломанный, годился?
– Сделай что-нибудь, – попросил Женька перед отъездом, – чтобы они до тебя не добрались. У меня уже нет ни времени, ни возможности, но ты… постарайся держаться тут, хорошо?
– Хорошо, – ответила Оля, но с тех самых пор ничего толком не сделала, провалившись в стылое отчаяние, холодное, как эта зима.
Холодно. Холод – всё, что ей оставалось. Внутри, в классе, во взглядах бывших друзей и на кончиках озябших пальцев танцевал проклятый мороз, который ей больше нечем было растопить. Не осталось ни планов, ни идей, ни возможности противостоять судьбе.
Возможно, причина лежала в одиночестве. Может быть – в ощущении собственной беспомощности. Женька был прав: его отъезд ещё на деление приблизил стрелки внутри неё к двенадцати.
