Текст книги "Часы бьют полночь (СИ)"
Автор книги: Анатолий Даровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)
– Нет, – одними губами произнесла она. – Нет… не может быть.
И сама поняла, что не права. Только так всё и могло быть. А как иначе?
Если у неё ещё оставались какие-то сомнения по поводу того, что они с ним сделали, то теперь картина прояснялась окончательно. Пусть она до сих пор не заметила «фамильяра» – кто сказал, что тот не прячется под одеждой? Что эта тварь, чем бы она ни была, вообще видима?
– Зачем?.. – пробормотала Оля, стараясь не плакать. Всё равно безопасно – чудовищ поблизости не было. – Просто… зачем? У тебя… был шанс скрыться от них! Чтобы они никогда не узнали! Зачем было… ради меня идти на такие жертвы?
На мгновение воцарилась острая, как лезвие, тишина. А потом Женька сделал то, чего Оля от него точно не ожидала.
Он улыбнулся. Странно и зловеще, совсем не похоже на человека, которого она давно знала. Зато похоже на…
Она не успела сообразить, на кого.
– Жертвы, – медленно произнёс Женька, и от интонаций его голоса Оля окончательно заледенела внутри. – А с чего ты, собственно, решила, будто я шёл хоть на какие-то жертвы?
Что?!
Вот теперь Оле стало по-настоящему страшно.
– О чём… ты? – пробормотала она, невольно подаваясь назад. Что-то шло не так. Очень сильно не так. «Не так» даже относительно всего остального.
– Сколько тварей ты видела, с тех пор как мы пересеклись в школе? – вопросом на вопрос отозвался Женька и сам же ответил. – Ни одной, верно? А сколько раз за сегодняшний день тебе угрожала опасность? Ноль?
Оля несмело кивнула. Что-то подсказывало ей: убегать не время. Нужно было закончить этот разговор, окончательно расставить точки над «ё».
Хотя бы понять, о чём он говорит!
– Посмотри на меня, – продолжил Женька. С каждым словом из его голоса уходило холодное безразличие, сменяясь запалом. – Я не чувствую холода. Меня никто не преследует. Мне незачем скрываться и прятать эмоции. Я наконец могу пытаться жить по-человечески! И ты говоришь о жертвах? Чёрт, да я жалею, что раньше не согласился!
Оля вспомнила: школьная линейка, неожиданная игра в снежки, его непривычная оживлённость и серое северное небо над головой. Чистое. Ни единой твари.
Она ведь и сама думала о том же всего полчаса назад, разве нет? Что проклятье, нависшее над ними, сделало худший из возможных подарков – ощущение, будто они могут быть нормальными людьми с нормальной человеческой жизнью. С жизнью простых тинейджеров, чьё существование не отравлено, не исковеркано постоянной опасностью, близостью чудовищ, зловещей тьмой, где вспыхивают огоньки.
Вот только…
Каким бы приятным ни было чувство мнимой безмятежности, оно могло лишь обманывать. Они не спаслись от опасности – всего лишь попали в самое сердце шторма.
Женька не мог этого не понимать.
– Я догадываюсь, о чём ты, – начала она, – но… это же неправда. Вся эта… нормальная жизнь.
– Неправда? – переспросил он, нахмурившись, и отсветы в глазах стали как будто ярче. – Да какая к чёрту разница?
– Что…
– Ты понимаешь, о чём говоришь? – Женька одним резким движением вскочил из-за столика и теперь почти кричал, нависая над Олей, как в дешёвом кино. – Ты так жила несколько месяцев! Всего. Несколько. Месяцев! И посмотри, что случилось! А пятнадцать лет такой жизни хочешь? Почти шестнадцать уже? Без понимающих родителей, вообще без людей, которые хоть что-то обо всём этом знают?
Торговый центр был почти пуст, но Женька говорил так громко, что с соседних столиков к ним начали оборачиваться люди. Он этого, кажется, и вовсе не замечал и только продолжал повышать голос.
– Да ты понятия не имеешь о том, что это такое – расти с чёртовой способностью видеть! Не понимать, как это, откуда это, шугаться от всего, потерять всех близких, не заводить друзей, чтобы никого не подвергать опасности – ты реально ничего не знаешь!
Оля смотрела, как на обычно бледных щеках расцветают пунцовые пятна, причудливо гармонируя с алыми отсветами в глазах, и ей становилось невыносимо горько. Даже не страшно уже.
Он бы никогда так не поступил, если бы не обстоятельства. И никогда бы не сказал ничего подобного, будь всё в порядке.
– Успокойся, – позвала она, стараясь говорить мирно и сдержанно, – прошу тебя. Я… понимаю, правда, и…
– Да хватит уже, – Женька перебил, но голос и впрямь понизил, продолжив уже тише и ровнее. – Я давно думал, что такие, как я и мама, или Фролов, или эта Наташа твоя – не жертвы, а наоборот. Корень всех зол. Мы вроде как предназначены для той стороны мира, где живут чудовища. И ничего с этим никогда не поделаем. Можем только умереть – или присоединиться к ним.
Из каких бездн альтернативной логики он выудил это заключение?!
Она вспомнила стычку за гаражами, протяжные нотки в голосе Фролова – «я даю тебе последний шанс: да или нет?». И Женькин ответ, тихий, но твёрдый: «Нет. Никогда».
А сейчас он говорит, что давно думал о подобном? Быть не может. Перед ней стоял не тот человек, которого она знала и которого считала другом, а нечто совершенно иное. И незнакомое.
Хотя… может, она просто была не в курсе, что он прячет на дне своего омута? Может, события этих дней всего лишь выплеснули на поверхность скрытые мысли и тревоги?
– Мне кажется, ты не… – осторожно начала Оля, но Женька снова не дал ей договорить.
– Не прав? Но это всё объясняет! Ты сама посмотри. Как только я перестал убегать от очевидного и просто принял его как есть, жить, как видишь, стало проще.
Он усмехнулся куда-то в пустоту и добавил:
– Жаль только, я это понял, только когда ты оказалась в опасности. Сообрази я раньше, многих неприятностей можно было бы избежать.
Оля напряглась: по восприятию тревожно царапнуло. Что-то было не так в его речи, такой пламенной и одновременно такой бессмысленной. Пусть слова Женьки звучали искренне и, в общем, правдиво, пусть она понятия не имела, насколько трудно ему приходилось всю жизнь и какие тайные мысли он прятал от мира, – с этим сложно было поспорить – но что-то в его словах казалось… неправильным.
Она посмотрела Женьке в глаза. Красные огни стали ярче, а лицо пересекала всё та же странноватая, нехорошая улыбка, от которой по коже шла дрожь. Знакомая, очень знакомая. Где Оля такую видела? Когда?
Её вдруг осенило.
– Ты же прямо как она сейчас!.. – охнула она раньше, чем успела додуматься прикусить язык. – Прямо как Марина… тогда, в те дни, когда в её теле было…
И запнулась, увидев, как резко он переменился в лице. Поняла, что зашла слишком далеко, но сказанного вернуть уже не могла.
– Окей, это было… жестоко, – медленно произнёс Женька. – Хотя, если задуматься… ты, может, и права. Ха! Есть у меня кое-какая догадка на этот счёт. Так что, может быть, мы с ней похожи сильнее, чем мне казалось.
Олю словно холодным душем окатили. Она никак не могла привыкнуть к резким переменам его настроения, которые, видимо, преследовали всех симбионтов – достаточно было вспомнить Фролова. И он теперь навсегда останется… таким? И дальше будет хуже? И так до тех пор, пока он сам не станет монстром? Как его мама?
Мама…
Всё-таки Женька пошёл в неё. Оля уже пожалела о сгоряча сказанных словах, но она ведь и вправду ухватила суть – сейчас он как никогда был похож на Марину. Слишком похож.
Настолько, что в конечном итоге, сам того не осознав, повторил поступок матери. И в этом как раз крылась разгадка.
Марина отдала себя чудовищам, чтобы спасти сына. Он – чтобы спасти подругу.
С чего бы ему спасать Олю, если симбиоз – предназначение всех «видящих»? Если для неё такой путь – тоже лучший из возможных?
– Ты говоришь, что такие, как мы, созданы для темноты и жути, – пробормотала она, и собственный голос показался чужим и взрослым, – но при этом прячешь меня от «них» и делаешь всё, чтобы они не вышли на меня снова. Врёшь мне ради этого. Держишь подальше. Это как-то… нелогично, не находишь?
Если бы Женька и впрямь считал так, как говорил, первое, что он бы сделал, – попытался бы донести свои идеи до Оли. Она тоже видела чудовищ. Её это касалось в той же мере, что и его.
И всё-таки он поступил иначе. И продолжал поступать даже сейчас.
А значит, это не Женька говорил. Это тварь внутри его души шептала на ухо нужные слова, заставляя мысли плыть не в том направлении, рационализируя собственную чудовищность, вынуждая искать плюсы в худшем, что могло случиться. Шептала – и ничего не делала, не в силах перебороть желания и чувства настоящего Женьки.
Возможно, однажды всё изменится. Так, как вышло с Фроловым. Влияние монстра станет слишком сильно, и он сам отдаст её в «их» руки.
Оля не сразу поняла, что Женька уже с минуту молчит.
– Послушай, я… – начала она, но он прервал её.
– Замолчи.
А потом одним движением развернулся, подхватил рюкзак и быстрым шагом пошёл к выходу.
Оля рванулась за ним.
***
– Куда ты… так быстро… – она едва дышала, запыхавшись после бега в толстенном пуховике. – Ты… даже пальто не взял.
Оля смогла нагнать его только на какой-то пустынной улочке, наполовину заметённой снегом. Парочка невысоких домов, серая бетонная стена – пейзаж выглядел настолько уныло, что на него смотреть не хотелось. И яркое синее пятно на серо-белом фоне – Женькина рубашка.
Похоже, он не наврал. Ему действительно больше не было холодно. Совсем не было.
– Оно мне не нужно, – отозвался Женька, но всё же остановился. Хотя оборачиваться к Оле не спешил. – Так и знал, что ты погонишься.
– Куда я денусь, – пробормотала она, приближаясь и набрасывая ему на плечи прихваченное с собой пальто. – Ни за что не поверю, что ты и от простуды теперь защищён.
– Подумаешь, – с безразличием пожал плечами тот. – После тех дней, когда оно только появилось, худшего экспириенса в моей жизни, кажется, уже не будет. Так что на простуду пофиг.
Тех дней? А… точно. Три дня «олимпиады», дни, которые он на самом деле наверняка провёл у себя в комнате, пытаясь справиться с проснувшейся внутри силой. Такое происходило и с Фроловым, судя по рассказам Наташи.
И Гоша, и его сестра говорили про этот период как про нечто мучительное и опасное. Возможно, даже смертельно опасное. Фролов не просто так упомянул, что не все переживают процедуру.
Оле захотелось расспросить Женьку поподробнее, но сейчас было не до того. Вместо этого она сказала другое.
– Ты зачем убежал? Знал же, что я за тобой пойду.
– Слишком много народа, – отозвался тот и наконец повернулся к ней, на ходу продевая руки в рукава пальто. – И света. И нервов. И вообще, нужно было успокоиться, а на морозе с этим проще.
Он и впрямь выглядел намного собраннее, чем на фудкорте. Исчезли лихорадочные пятна с лица, сменившись румянцем, который всегда возникает на холоде. Погасли, прячась вглубь, огоньки. Перед ней стоял почти тот же Женька, какого она всегда знала.
Почти – но не совсем.
Ей всё не давали покоя его слова. Судя по тому, как Женька отреагировал на Олину догадку, она оказалась права, но…
– Слушай, насчёт того, что я сказал, – он заговорил сам, и у неё гора с плеч свалилась: не пришлось самой поднимать сложную тему. – Прости за это. Вообще-то… я не хочу, чтобы ты считала, будто симбионтом быть хорошо. Ну, как минимум потому, что ничего хорошего так-то.
– То есть, ты на самом деле так не думаешь, – облегчённо вздохнула Оля. – Я была права.
Женька замялся, знакомым движением запустил руку в волосы и нервно усмехнулся.
– С этим… сложно. Иногда думаю, иногда нет.
Оля недоумевающе вскинула бровь, и он быстро продолжил, пытаясь объясниться.
– Иногда меня переклинивает, и я начинаю вообще всякую дичь нести, ну, ты заметила, – Оля кивнула. Женька осторожно улыбнулся в ответ – знакомой человеческой улыбкой, ничуть не похожей на ту, застывшую, нелюдскую. – Но вообще – нет, боже, конечно же, нет. Просто… иногда я как будто немного ослабляю контроль, и несётся говно по трубам.
Примерно что-то такое Оля и представляла. Тварь внутри него влияла на разум и душу, спутывала мысли, не давала адекватно воспринимать происходящее. Понемногу меняла мышление, превращая из человека в чудовище.
– С ним было так же, – не удержалась она, вспомнив Фролова. Женька отвёл взгляд, выдохнув облачко пара.
– Да, да, я знаю, – с досадой произнёс он. – И что теперь? У меня выбор был, что ли? Мне самому это всё не нравится, но сделать больше ничего нельзя. Не знаю, насколько меня хватит, но, пока я могу сопротивляться…
Женька умолк и развёл руками: ничего, мол, не поделаешь. Оля не хотела с ним соглашаться.
Что-то делать было нужно. Она не могла допустить такого же исхода, как с Гошей.
Оля нащупала в глубине сумки что-то твёрдое, пластмассовое. Что-то, на что отец потратил несколько вечеров. Соединял сломанное и заменял детали, которые уже не получалось спасти. Купить новый, конечно, вышло бы дешевле, но… ей был важен именно этот.
Если что и могло помочь, то только он.
– Нельзя ничего сделать? Ты уверен? Говоришь, они не любят яркий свет? – выпалила Оля, одним быстрым движением выхватывая из сумки фонарик.
Раньше, чем Женька успел среагировать, она направила на него линзу и нажала на кнопку включения.
Лампочка внутри вспыхнула, залила пасмурную улочку белоснежным светом. Похоже, отец что-то подкрутил: теперь тот сиял ещё ярче, чем раньше. Или это снег, отражая лучи, усиливал эффект?
Женька сдавленно вскрикнул и отшатнулся к плите забора.
– Что ты де… нет… прекрати!
– Не прекращу, – упрямо произнесла Оля, подходя ближе и заставляя его почти вплотную придвинуться к бетонной глыбе. – Ты говорил, он их отпугивает, верно? И сам использовал его на Фролове!
– А, так это тот самый? – ожил на миг Женька и тут же дёрнулся, скривившись. – Да твою ж мать!.. Выключи! Серьёзно, ты не понимаешь, что делаешь!..
Он так и застыл, вжавшись в холодную плиту лопатками и вздрагивая, точно его били током. Оля скрипнула зубами. Ей и самой было стыдно, больно и странно это делать – но луч она отводить не стала.
– Откуда мне знать, что это не «оно» говорит? – в голосе звенело напряжение. – Если я правильно понимаю, оно ещё не до конца в тебя проникло. Может, выберется, если сделать ему неприятно?
– Ему, но не мне же! – завопил в ответ Женька, безуспешно пытаясь отодвинуться в сторону. Однако луч следовал за ним, а нормально шевелиться он, видимо, не мог. Как и Фролов в далёкий ноябрьский день, когда на него точно так же направляли фонарик.
Оля проигнорировала возглас, не убирая руку. Несмотря на болезненную гримасу на лице, Женькины глаза снова светились красным – так же ярко, как на фудкорте. А значит, она не могла ему верить, как бы ей ни хотелось самой это прекратить.
А ей хотелось. Оля ощутила, как дрожат губы и отливает от лица кровь, и суровые северные морозы здесь были ни при чём.
– Поверь мне, пожалуйста, – пробормотал он, бледнея с каждым мигом и напряжённо прикусывая губу. – Ты так ничего не добьёшься… только…
Фраза прервалась глухим стоном и прерывистым вздохом, и у Оли дрогнули пальцы. Своими руками причинять боль близкому человеку было ещё невыносимее, чем казалось до того. Пусть её намерения оставались самыми светлыми, кто сказал, что поступает она правильно?
Может, не стоило?
– Ты что… убить меня хочешь, что ли?.. – через силу выдавил Женька, медленно опускаясь в сугроб у забора. – Оно… не снаружи, а внутри, Оль. В крови. И так просто не выберется… а мне тем временем…
Он снова не договорил: с силой втянул воздух сквозь зубы и зачем-то приложил к лицу ладонь. Оля ощутила, как ноет, скручиваясь в узел, что-то внутри, и не выдержала.
Почти не чувствуя пальцев за плотными рукавицами, она нажала на кнопку выключения. Женька с шумом выдохнул и, разом обмякнув, грохнулся в снег окончательно.
Уверенность сменилась сомнением, которое начало превращаться в панику. Чёрт! Кажется, снова всё испортила. Если Женькины последние слова – правда, выходит, она только почём зря заставила его страдать?
Оля кинулась к нему, упала рядом на колени. Женька сидел в сугробе, не обращая внимания ни на неё, ни на промокшую насквозь одежду, прижимал к лицу ладонь и пытался отдышаться. Из-под пальцев на снег падали красные капли, и Оле стало совсем не по себе.
Да что на неё нашло такое? Нервы не выдержали? С чего она вообще подумала, будто свет фонарика может чем-то помочь? Фролову-то не помогло! Только хуже сделало.
– Я совсем с ума схожу, – прошептала Оля и уронила фонарик в снег: ватные руки отказывались его держать. Потянулась к Женьке, дотронулась рукавицей до его плеча. – Не знаю… что на меня нашло. Прости, я надеюсь, это было не слишком…
Она не договорила. Не произнося ни слова, Женька зыркнул на неё ярко-алым взглядом, одним стремительным движением метнулся вперёд – и мир на миг потерял чёткость.
Когда перед глазами перестало расплываться, Оля поняла, что висит, прижатая к бетонной плите, и ноги не достают до земли, а на шее стискивается стальная хватка. Слишком мощная, чтобы принадлежать человеку.
Запоздало пришёл страх. Женька – или уже не он? – смотрел на неё, и в его лице, ещё недавно знакомом и почти родном, не было ничего людского. Глаза полыхали пламенем, а на горле всё сильнее сжимался смертоносный захват.
Оно что, решило её задушить?
Оля попыталась глотнуть воздуха и не смогла: только протяжный хрип вырвался из гортани. Она засучила ногами, судорожно дёргаясь. Попыталась разжать его пальцы, забилась, как пойманная птица – без толку. Захлёстывающая с головой паника сменялась первобытным ужасом, и казалось, будто уже не Женька – сама смерть заглядывает ей в глаза.
Перед глазами пошли оранжевые круги. Внутри всё сжалось в невыносимом ощущении нехватки воздуха. В голове загремел набат. Уходили силы, немели конечности, слабела воля.
Что произошло? Почему он пытается её убить?
Времени на вопросы не осталось. Из последних сил Оля потянулась непослушными руками к пальцам, с остервенением сжимавшим её шею, но, конечно, снова не смогла разжать.
Круги перед глазами сменились картинками. Её начало глючить – верный признак того, что дела плохи. Словно издалека донеслось: смех Фролова, капризный голос Ленки, каблук, опускающийся на выставленную Женькину руку…
Разум уже отказывал, но Оля выудила из глубин сознания нужное воспоминание. Собрав остаток воли, она обеими руками сжала левое запястье Женьки. В том самом месте, где тогда…
Только бы не промахнуться! Только бы…
В глазах померкло, но хватка на горле ослабла.
Откуда-то сквозь слой ваты, заложившей уши, раздался далёкий вскрик, который сменился изумлённым возгласом. Ноги ощутили под собой твёрдую поверхность, но колени подломились, и Оля рухнула в снег. Схватилась рукой за шею: та горела. Попыталась отдышаться – лёгкие обожгло, точно пламя вдыхала. Раскалывалась голова, ныло и дрожало тело.
Она не помнила, сколько так просидела, кашляя и хрипя в попытках восстановить дыхание и вернуть зрению и слуху чёткость. Помнила лишь момент, когда наконец смахнула слёзы с глаз, подняла голову и встретилась взглядом с Женькой. Тот стоял в шаге от неё и потирал левое запястье.
Первым порывом было вскочить и убежать, но в его лице читалась такая паника, что Оля даже в себя пришла. И осталась на месте.
Что бы ни случилось – сейчас Женька снова стал Женькой.
– Я… не знаю, что это было, – пробормотал он, и голос отдавался в её голове взрывами белых искр. – Просто будто вспышка, раз – и всё, я сам не понял, как так вышло… Прости. Хотя блин, какое тут «прости», я тебя чуть не убил случайно… Ты как вообще?
– Жива… как видишь, – прохрипела Оля, стараясь не слишком напрягать горло. – Я тебя тоже… чуть не убила. Так что, можно сказать… мы квиты.
Тело всё ещё колотило от пережитого ужаса, и что-то внутри истошно вопило: беги! Беги отсюда, пока тварь в его крови снова не перехватила контроль и не уничтожила тебя окончательно! Оставь его, он уже не в себе, и его не спасти!
Оля усилием воли отогнала эти порывы. Нельзя. Нельзя, пока она не поймёт, из-за чего его так перекрыло. Да и бежать она сейчас не сможет: ноги подкашивались, не держали, а воздух всё ещё приходилось проталкивать в лёгкие с трудом.
– Не думаю, что в моём случае до этого бы дошло, – вздохнул Женька. – Это было… неприятно, да, и больно, и кровь из носа, но одно дело – светить фонариком, совсем другое – пытаться задушить. Хорошо ещё, ты про руку вспомнила… никогда бы не подумал, что прошлые травмы могут принести пользу.
– Иногда… бывает полезно знать чужие слабости, – пробормотала Оля. – Ты уверен… что тебя снова не накроет?
– Я ни в чём не уверен и поэтому стараюсь держаться от тебя подальше и не прикасаться, – отозвался тот. – Но оно, кажется, затихло. Видимо, разозлилось из-за фонарика и потратило последние силы на то, чтобы устранить угрозу – тебя, то есть. А сейчас даже на мои слова почти не реагирует.
– Реагирует?.. – не поняла Оля. – В смысле?
– Ну, оно слышит, что я говорю, и видит моими глазами, – пояснил Женька. – И, если ему что-то из этого не нравится, оно подаёт сигналы такие… особые. Сложно описать. Я их чувствую и поначалу дико с этого стремался, но потом привык. Уж точно лучше, чем… как сейчас. Блин. Мне просто охренеть как жаль, серьёзно, ты даже не представляешь.
– Представляю, – слабо кивнула она: сама, в конце концов, пару минут назад ощущала то же самое. – Раньше такого не было?
Он помотал головой.
– Сейчас впервые. Но… не уверен, что в последний раз. Хотя уже неважно, потому что у тебя есть проблемы поважнее, и, похоже, пришло время их решить.
Это он о чём? Неужели о…
– А! Точно… Эта группировка. Ты же с ними…
В суматохе Оля успела забыть: она ведь нарушила Женькино соглашение с «ними»! По которому «они» не трогают её, пока она не лезет в его дела. И теперь ей грозит опасность, несмотря на все его старания, несмотря на огромную жертву. Которая была таковой, как бы он ни пытался убедить Олю в обратном.
Ей снова стало не по себе. Ну почему так происходит?! Они стараются, стараются, а в итоге неведомая группировка всегда оказывается на шаг впереди, и все их усилия рассыпаются в пыль парочкой удачных действий!
Кто «они» вообще такие? Что им нужно? Зачем создавать симбионтов?
Интересно, Женька хоть что-то об этом узнал?
Похоже, на лице Оли отразились все её сомнения, потому что он вдруг покачал головой и негромко произнёс:
– Понимаю, что тебе интересно, но я тоже мало что знаю. О конспирации «они», похоже, охренеть как заботятся, а мне до сих пор не доверяют. После того разговора я пришёл в себя на мосту уже здесь, в городе, с порезом на руке и осознанием, что совершенно не помню последние несколько часов. А потом накрыло, и… стало не до этого.
– Вообще ничего не помнишь? – уточнила она. Тот наморщил лоб.
– Ну… условия припоминаются, и то, о чём их просил – тоже. И ещё мелькает что-то на границе сознания. Вроде бы человек с… протезом вместо руки? Таким, знаешь, бионическим. Заметным. Но это всё. А по такому критерию искать можно вечность. К тому же у нас нет времени, Оль. Я тебе уже сказал – есть проблемы поважнее.
Оля вяло кивнула. Адреналин уходил, накатывала апатия, и у неё не оставалось сил, даже чтобы пугаться. Угрозу она отметила автоматически, скорее на грани сознания.
Женька, видимо, принял её усталость за оцепенение паникующего человека, потому что тут же добавил, быстро и успокаивающе:
– Но это ничего. Всё ещё можно исправить, так что за себя не переживай.
Она вздрогнула, тут же приходя в себя. «Можно исправить»? О чём это он?
Горло болело, и говорить лишний раз не хотелось, но, видимо, эмоции снова отразились на лице.
– Да-да, не волнуйся по этому поводу, – отмахнулся он в ответ на её недоумевающий взгляд. – У тебя тогда на фудкорте было такое лицо, как будто ты всё испортила – так вот, нет. Думаешь, я заранее не учёл бы такой поворот?
Да плевать на меня, захотелось воскликнуть ей. С собой ты что делать будешь? Просто сдашься и будешь плыть по течению, превращаясь в монстра? Как Фролов? Как тот, кем когда-то был чёрный волк с оборванной плотью на костях? Как множество других, чьих имён никто уже и не вспомнит? Будешь позволять этому существу и дальше перехватывать над собой контроль, заставлять творить жуткие вещи? Где гарантия, что оно не разойдётся окончательно? Что не убьёт Олю в следующий раз? Хотя пофиг уже на неё, в опасности куча других жизней!
Она промолчала: горло словно на куски раздирали. И сил не хватало ни на что.
– Обо мне не беспокойся, – странно улыбнулся Женька. – В конце концов, ещё пара минут – и тебе станет уже всё равно.
Что?!
А вот это ей уже совсем не понравилось.
Оля дёрнулась всем телом, когда он придвинулся к ней – бледный, растрёпанный, с засохшими буроватыми пятнами на лице. С глазами, где всё ещё горели, тая, алые всполохи.
Способность, вспомнила она. Фролову симбиоз подарил гипнотическую силу. Та, правда, не действовала на неё и Женьку, но кто сказал, что возможности разных фамильяров одинаковы?
– Ты же не собираешься… промыть мне мозги? – прошептала она, обмирая. Бежать? Куда? Он явно сильнее и быстрее, чем раньше, да и не уйдёт Оля далеко. Не с толкающейся внутри головной болью, хрипнущим голосом и до сих пор стоящими в глазах кругами.
– Какая ты догадливая, – невесело вздохнул Женька, перехватывая её за руку. – Поверь, я сам меньше всего на свете этого хочу, но ничего другого мне просто не остаётся. Не могу же я и вправду допустить, чтобы всё оказалось впустую.
– Зачем? – в который раз за сегодняшний день пробормотала Оля. Ноги обмякли: сбежать не получилось бы, даже если бы она попыталась. – Почему ты вообще на такое пошёл?..
– А ты ещё не поняла? – с горечью произнёс он. – Оль, у меня больше нет близких людей. Мама? Умерла. Папа? Я его вижу полтора раза в неделю. Все знакомые – далеко, из друзей вообще только ты. Неужели… неужели я мог просто так сидеть и смотреть, как у меня отнимают единственного, кто мне дорог? Что мне ещё оставалось?
– Я не проси… – начала было Оля и не решилась договорить, наткнувшись на взгляд Женьки, как на остриё. Взгляд отсвечивал красным, но в уголках глаз стояла влага.
– А теперь я тебя чуть не задушил, и мне приходится навсегда с тобой прощаться, только чтобы ты оказалась в безопасности, – он невесело усмехнулся. – Вот тебе и попытки сохранить всё как есть чуть подольше. Видимо, я и впрямь корень всех зол, как бы ни стрёмно было это признавать. За что ни берусь – выходит вот так.
Нет, нет, нет. Не такого она хотела. Что значит «навсегда прощаться»? Что он собирается сделать? С ней, с собой, со всем остальным?
– И, что ещё хуже, – медленно добавил Женька, – мне придётся своими руками сделать правдой твои сны. А это уже совсем мерзко.
Что? Нет! Быть не может!
– Сила, которая… – ахнула Оля, и он едва заметно кивнул. Провёл по глазам свободной рукой, как будто снимая застилавшую взгляд пелену.
– Да. Появилась она сразу, ещё раньше… переходного периода. Прямо в тот же вечер. Я ещё тогда специально потребовал такую, которая сможет работать и на видящих. Так что… я могу всё исправить. Как минимум для тебя.
Оля ощутила, как наваливается свинцовое бессилие, душит уже не его хваткой – призрачной петлёй, которая затягивается вокруг шеи и не даёт вдохнуть. Только не её сны, только не то самое будущее! Ведь и в нём она тоже умирает! Нельзя претворять эти грёзы в реальность! Тогда они оба…
– Не надо… – прошептала она. – Прошу тебя. Что угодно, но не это. В последних снах я…
– Надо, Оля. Извини, но альтернатива этому будущему – ещё хуже. Ты уже знаешь, на что они способны, – он говорил тихо и грустно, и с каждым словом у Оли в груди как будто что-то лопалось. – Честно, я очень надеялся, что до такого не дойдёт. Но с «ними», видимо, на хорошее рассчитывать глупо. Так что мне изначально не стоило пытаться оставаться рядом с тобой. А стоило сделать это сразу.
На этот раз Оля ничего не смогла ответить. Опустила голову и замолчала, чувствуя, как колется в горле мерзкая, навязчивая боль.
– Прости, пожалуйста, – произнёс Женька. – Я правда был рад увидеть тебя ещё раз, и мне безумно жаль, что всё получилось вот так. Прости, и… наверное, пора с этим заканчивать. И так затянули, дошло чёрт знает до чего.
Она вздрогнула, усилием воли сбрасывая оцепенение. Уже? Нет! Нет, нельзя! Ведь всё, что он сделает, – отсрочит опасность, а настоящее зло поджидает впереди! Не стоит жертвовать собой ради того, что и так окончится её смертью! Не стоит…
Оля хотела это сказать, но не успела. Попыталась вырваться – и снова не успела. Одним быстрым движением Женька поднёс правую ладонь, ладонь с порезом, к её лицу и приложил к пылающему виску прохладные пальцы.
Наступила темнота.
========== Межглавье ==========
Секунды текли, как кисель. Оля, съёжившись, лежала на лестнице – неловко, боком – и старалась не дышать. Загривок холодило беспощадным осознанием: это её последние мгновения. Сейчас тварь ещё немного помедлит и…
Ничего не происходило. Время будто замерло. Остановилось в едином миге, длинном, как вся вечность. Оля так и продолжала лежать, жмурилась и ожидала: сейчас, вот сейчас в тело вонзится беспощадная боль, а после короткой вспышки навсегда наступит темнота.
Темнота не приходила, и Оля решилась приоткрыть глаза.
Тварь так и стояла над ней, недвижимая, как изваяние. Просто стояла. Не делала попыток атаковать, не впивалась в плоть, не пыталась проникнуть в душу. Покачивалась и ждала непонятно чего.
Чем бы оно ни было, нападать существо не спешило. Похоже, у неё ещё оставался шанс.
Оля начала вставать, неловко, с трудом. В подвёрнутом голеностопе толкнулась боль, и она вновь чуть не упала на ступеньки, но вовремя сумела удержать равновесие. Было бы ужасающе нелепо спастись из лап монстра, чтобы размозжить голову на лестнице.
– Вам помочь? – донеслось сверху, и Оля задрала голову, готовясь ответить «нет». Голос был женский, мягкий. Странно знакомый: от его интонаций на глаза почему-то наворачивались слёзы и протяжно ныло внутри.
Она встретилась глазами с женщиной, что стояла на несколько ступенек выше, и слова застряли в глотке, словно кто-то сжал на шее невидимые пальцы. Горло и впрямь болело – простыла, видимо, где-то – но внезапное онемение не имело никакого отношения к возможной простуде.
Просто эта женщина в сером пальто, протягивавшая ей руку в жесте помощи, казалась… родной?
Слово подобралось неожиданно верно. Именно так. Именно родной. Невысокий рост, русые волосы, мягкие, добрые черты лица и беспокойные светло-серые глаза – у Оли не было ни одного знакомого с похожей внешностью. И всё-таки…
– Вставай уже, – тепло улыбнулась вдруг женщина, разом переходя на «ты», – он не будет ждать вечно.
По телу пробежала неожиданная дрожь. «Он»? Это она о чудовище?
Эта женщина что, тоже их видит?!
Не говоря ни слова, Оля вцепилась в ладонь незнакомки, и та с неожиданной для такой хрупкой женщины силой одним рывком подняла её на ноги. Она замерла, ошарашенная. Осмотрела спасительницу ещё раз: нет, обычная женщина, ничего из ряда вон выходящего.
