Текст книги "Часы бьют полночь (СИ)"
Автор книги: Анатолий Даровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
– О, а вот и она, – мама перевела взгляд на Олю, вышедшую из полумрака комнаты. Та всё ещё подслеповато щурилась: ударивший в глаза яркий свет, особенно после темноты, казался невыносимым. От него голова болела ещё сильнее. – Как ты? Получше, я надеюсь? Тут твой ухажёр до ночи задержался, представляешь, отказался даже от чая…
Доброжелательная насмешка в мамином голосе Олю почему-то разозлила.
– Мам, ну не надо, – поспешно прервала она, – хватит уже, и так вся школа нас невесть в чём подозревает. Мы не встречаемся. А мне – лучше, да. Спасибо.
Хоть по мне и не скажешь, мысленно добавила Оля, поймав взглядом своё отражение в зеркале: бледное, растрёпанное, с волосами, что лежали по плечам неряшливыми волнами и на макушке топорщились, словно антенны. С синяками под глазами – хоть сейчас в фильм ужасов.
Разве что одежда для создания облика недружелюбного привидения не подходила: смешная салатовая майка с Хэлло Китти да полосатые домашние штаны. Оля зевнула. Ладно, сам напросился, пусть теперь не пугается, что одноклассница выглядит не лучше тварей из темноты.
Тварей дома, как обычно, практически не было. Запертые окна и двери, яркий свет и домашний уют им не слишком нравились – чтобы терпеть всё это, существу понадобилось бы занять чьё-то тело. А одержимых у них дома точно не водилось.
Оля почесала царапину на щеке и обернулась к Женьке, который всё ещё молчал, торопливо убирая в сумку ноутбук и шарясь там в поисках уже знакомой тетради.
– Ну и правда, зачем ты сидел тут весь день?
Он поднял на неё глаза – серые в окаймлении тёмных ресниц, такие удивительно яркие – и неожиданно облегчённо вздохнул, как будто ожидал сейчас увидеть не Олю, а тварь, занявшую её тело.
– Мы не договорили тогда, в парке. А договорить надо, и чем быстрее, тем лучше.
Оля выразительно покосилась на маму, которая всё ещё торчала в проходе и с любопытством поглядывала на обоих. Та вскинула руки в ироничном жесте капитуляции.
– Ухожу-ухожу, не мешаю, – напоследок мать бросила на них ещё один многозначительный взгляд и скрылась в комнате, притворив за собой дверь. Оля посмотрела ей вслед.
– На кухню бы хоть пошёл, – вздохнула она. – Был же уже там, чего сейчас-то стесняться?
Женька неопределённо пожал плечами: мол, мне и здесь хорошо.
– Здесь розетка рядом, – пояснил он, – а там все заняты. А просить вытащить что-то ради того, чтобы ноут зарядить, как-то не круто.
Оля ещё раз вздохнула. Наконец-то оставшись наедине, они могли продолжить разговор, начатый днём, но торчать в коридоре ей не хотелось. Мама может услышать отголоски речи. Да и приступы головокружения, которые накатывали так некстати, мотивировали побыстрее вернуться в кровать.
– Давай так, – предложила она, – перемещаемся в мою комнату и разговариваем там. А потом ты быстро идёшь домой, пока совсем поздно не стало. Сколько времени, восемь?
– Полдевятого, – уточнил в ответ одноклассник. – Ладно, ладно, как хочешь.
Оля не то чтобы хотела, чтобы Женька уходил. Напротив, рядом с ним, понимающим больше, чем она, всегда было спокойнее, чем в одиночестве. Но ночь – время теней, а остаться у неё с ночёвкой он вряд ли захочет. Прошлого раза хватило. Да и тогда ночёвка была вызвана скорее неприятными обстоятельствами, чем искренним желанием.
Дверь в свою комнату она закрыла поплотнее: не хватало ещё, чтобы мама или вернувшийся отец услышали, как они с одноклассником рассуждают о монстрах, шифрах и кошмарных снах.
– Итак, – она обессиленно плюхнулась на кровать и прикрыла глаза, чтобы избавиться от головокружения, но под веками продолжало пульсировать что-то разноцветное. – На чём мы тогда остановились?
– На шифре, – отозвался Женька. Он снова, как и в прошлый раз, оккупировал её компьютерное кресло и, судя по звуку, покачивался на нём туда-сюда, как на качелях. Ещё одна из его постоянных привычек. Наверное, из-за неё он так любил детские площадки. – Часть текстов зашифрована очень просто. Шифр «слово через три», я ведь уже говорил, да?
Оля напрягла мозги. Что-то похожее припоминалось из книжек о Шерлоке Холмсе, до дыр зачитанных в детстве, но подробности ускользали. Чёртово сотрясение не давало как следует думать, сбивало с толку. А хотя он же и впрямь успел упомянуть об этом в парке, разве нет?
– Вроде… читать каждое третье слово, да? – неуверенно уточнила она. Женька кивнул.
– Точно. И бессмысленный текст про рецепты или молекулы водорода превращается, превращается…
– В элегантную подсказку? – неожиданно для себя самой засмеялась Оля.
– В точку! – он подался вперёд, и кресло, качнувшись, жалобно скрипнуло. – Вообще, не особо элегантную, текст выходит довольно корявый – но на это пофиг. Главное – полезно. И, как ты, может, уже догадалась, там есть записи и про ноябрь. И про сны.
Напоминание о болезненной, приторной серой мути московского метро неприятно отдалось в голове, и Оля скривилась, сползла по подушке вниз, под одеяло.
– Мне снова это снилось, – нехотя буркнула она оттуда, не дожидаясь Женькиной реакции. – На этот раз – так ярко, что я даже не сразу поняла, где я, когда проснулась.
– Это потому, что ты болеешь, – вздохнул он откуда-то сверху. Голос приблизился: одноклассник слез с кресла и теперь стоял прямо рядом с её кроватью. – И про это там тоже есть. Если заболеть в ноябре, они становятся ярче и чётче, и сложно отличать сны от реальности. Не слишком круто, да?
– Вообще не круто, – отозвалась Оля и всё-таки высунула голову из-под одеяла: жарко. Жарко, а в голове и без того пульсирует ноющая боль. – Ну так что? Что ты там нашёл про эти сны?
Позабытое было любопытство снова шевельнулось внутри – вяло, без прежнего энтузиазма. Ей совершенно не хотелось лишний раз копаться и разузнавать новые, наверняка неприятные подробности. Единственное, что осталось от интереса – желание узнать, как можно избавиться от этих дурацких сновидений.
И от холодных тяжёлых часов, часов судного дня, которые застыли внутри, готовясь отмерять время до момента, когда её сон сбудется. Или – уже отмеряли.
– Тебе дать прочесть или лучше пересказать? – Женька, присев на корточки около её изголовья, облокотился на край кровати. Оля скорчила недовольную гримасу.
– Издеваешься? Какое мне сейчас читать? Тем более шифровку, – она снова помассировала виски и умолкла. Действие таблеток понемногу сходило на нет, и ей снова становилось плохо. – Если нужен свет, включи ночник.
– Да не надо, – хмыкнул Женька, – я и так запомнил. Короче, большая часть этих снов и правда ничего не значит.
Оля выпростала из-под одеяла руки, взбила подушку и перевернулась на бок, лицом к Женьке. И обратилась в слух.
В полумраке она могла различить пожелтевшие страницы тетради и строки, записанные тонким, убористым почерком, чуть заваливающимся набок. Марина, мать Женьки, даже из посмертия продолжала наставлять и помогать – как своему сыну, так и его подруге. Оля никогда не спрашивала одноклассника, что он думает по этому поводу, с тех самых пор как они отправили в небытие то, что притворялось его матерью. Вернее, не совсем они. Не только они.
Он продолжал говорить, и его голос, ещё не утративший подростковой хрипотцы, но уже начинающий становиться взрослым, низким и мягким, убаюкивал. Голова болела, и сконцентрироваться на рассказе было трудно. Но Оля пыталась.
Марина писала о ноябре. О времени, которое современные «экстрасенсы» называют безвременьем. Периодом, когда граница между мистическим и реальным становится тоньше, и на свободу выходит то, чем обычно пугают только детей в сказках. О том, что даже простые люди в ноябре особенно уязвимы – а те, кто видит или ещё как-то воспринимает иных существ, и подавно.
И о снах. О странных, муторных повторяющихся снах, что всегда приходят в ноябре. Снах, больше половины которых – морок, дурное наваждение; оно исчезает, как только сновидец открывает глаза.
Меньшая часть – более опасна. Не потому, что может затянуть внутрь и оставить в зловещем мире навсегда, как недавно пригрезилось Оле.
Потому, что вещая.
– Что?! – Оля подалась вперёд на кровати, рывком сдирая с себя одеяло. Нет, она догадывалась: стрелки часов, застывшие внутри, намекали на это уже который день. Но одно дело – строить предположения, которые могут и не оказаться реальностью.
Совсем другое – убеждаться в том, что твои худшие страхи, возможно, правдивы.
– Да погоди ты, – нетерпеливо прервал её Женька, – я же не договорил! Не паникуй так. Даже если ты и правда видишь вещие сны, в чём я сомневаюсь, им не обязательно становиться правдой.
– В смысле? – не поняла Оля.
– Ну, помнишь, как в Докторе? Time can be rewritten и всё такое. Если ты сделаешь что-нибудь, что не соотнесётся с событиями во сне, то… бах!
Он подался чуть назад и изобразил руками метафорический взрыв. Оля так и не поняла, что именно должно взорваться – мир из сна или её голова, которая начинала трещать от переизбытка информации. Но суть она уловила.
Если во сне у неё короткие волосы – значит, если она не подстрижётся, всё будет хорошо?
Если во сне она поступила в Москву – значит, если она выберет другой город, ничего не случится? И слава богу: незнакомая московская подземка уже успела обрыднуть до глубины души, даром, что вживую Оля её видела всего пару раз.
Если во сне Женьки не существует, значит…
– Значит, я сделаю всё, чтобы сон не стал правдой, – задумчиво протянула Оля. Отголоски серого марева таяли, исчезали в голове. Сквозь туман забрезжила надежда – и быстро сменилась тревогой, когда она вспомнила очередную деталь. – Но… кажется, он уже сбывается.
Часы внутри, так похожие на часы с экрана блокировки телефона той Оли, Оли из сна, неприятно щёлкнули.
– Там, во сне, у меня болела голова, – тихо добавила она, – и я помнила, что болит она из-за старой травмы.
Женька нахмурился, но, когда он снова заговорил, голос звучал успокаивающе:
– Не факт, что это связано. Может быть, ты просто чувствовала боль от сотрясения сквозь сон? А? Это куда более вероятно, чем вещие сны… чёрт, да я до сегодняшнего дня вообще не верил в вещие сны!
– Тем не менее, – вздохнула Оля, – правды мы не знаем. Может быть, так, а может быть, нет.
Ей по-прежнему было не по себе. Цепкое предвкушение неизбежного никуда не делось и становилось всё хуже и злее с каждым новым днём. Точнее, с каждым новым сном, из которого Оля выныривала уставшей, будто и не отдыхала, и чувствовала, как дразнит ноздри пыльный запах креозота.
– Говоришь, волосы короткие, – протянул тем временем Женька, невесомо касаясь свисающего с кровати Олиного локона. – Значит, не стригись. Вообще не стригись больше – и это будущее никогда не наступит. Ну… я на это надеюсь.
Он улыбнулся и добавил:
– Если бы сны и правда сбывались и с этим ничего бы нельзя было поделать, мы бы сейчас жили в очень жутком мире, тебе так не кажется?
Женька явно старался, чтобы его речь звучала утешительно, но Оле стало понятно: он тоже не думает, что всё просто. Вот только, как и она, тоже не знает, что делать. Не хочет признавать свою слабость, не хочет пугать подругу. И сейчас-то рассказал ей правду о вещих снах только потому, что не желал больше скрывать от неё информацию. Даже неприятную.
Она вспомнила, что он сказал ей в парке. «Я чувствую себя мудаком рядом с тобой» – потому что из-за него она оказалась втянута в эту историю, из-за него начала видеть чудовищ? С того самого дня Оля иногда замечала за ним почти отеческую, почти братскую заботу – и могла лишь смутно догадываться, что Женька чувствует перед ней вину. Бессмысленную – потому что начать видеть монстров она решила сама. Но чувствует. И поделать с этим ничего не может.
А ведь, если сон сбудется, ему наверняка придётся хуже, чем ей. Она всего лишь забудет. А что случится с ним – непонятно. И вряд ли это будет что-то хорошее.
«Волосы можно потерять разными путями, – хотела сказать Оля. – Они могут обгореть или повредиться. Могут выпасть из-за тяжёлой болезни. И с этим я ничего не смогу поделать». Но не сказала.
Если он чувствует себя виноватым, чего ей стоит подыграть ему? Подыграть – а потом искать способы избежать судьбы самостоятельно, параллельно с ним? Он ведь наверняка ищет, в дневнике или где-нибудь ещё.
Поэтому Оля улыбнулась и ответила:
– Хорошо. Значит, я не буду стричься.
Помолчала и добавила, стараясь, чтобы голос не дрожал:
– Всё будет хорошо.
И сама не заметила, как накрутила на палец длинный тёмно-каштановый локон.
========== Глава 7. Новенький ==========
– Что случилось? – спросила Стася.
Она сидела за партой рядом с Олей и копалась в сумке. Парой минут ранее подруга влетела в класс, едва не опоздав на звонок, и теперь судорожно вытаскивала всё необходимое: ручку, линейку, тетрадь. В небольшом рюкзачке, усеянном разноцветными значками, как обычно, царил хаос. Найти в нём что-то полезное было даже сложнее, чем в Олиной сумке.
Даже поглощённая рытьём в рюкзаке, Стаська заметила, что Оле нехорошо. Это Стаська-то, которая слона может рядом с собой не обнаружить. Насколько же плохо она выглядит?
– Это всё последствия. Я же недавно… головой ударилась, – буркнула Оля и отвела глаза. О её сотрясении подруга знала – в конце концов, прошла почти неделя. Весь класс знал.
– Фигово, – протянула Стася и всё-таки вытащила из недр сумки цветастый, как и всё остальное, пенал. Розовый свитер и жёлтые джинсы делали подругу похожей на пирожное. – Может, тебе всё-таки было бы лучше того… дома пересидеть, пока лучше не станет?
– Куда уж дольше сидеть, – флегматично заметила Оля, – и так уже почти неделю проторчала в кровати. Со скуки чуть не подохла.
Настоящую причину, по которой она рвалась в школу, Оля решила не озвучивать. Нет, дело было не в скуке – хотя и в ней тоже. Скуку, по крайней мере, можно было бы притупить прослушиванием аудиокниг, любимых подкастов и музыки, раз уж читать и напрягать глаза врач не советовал.
А вот сны, которые с каждым днём её вынужденного сидения дома становились всё ярче и реальнее, не получалось заглушить ничем. Сны, в которых она никак не могла вспомнить Женьку, в которых она ехала в метро, а в голове пульсировала боль.
Когда запах креозота начал настигать её и в реальности, Оля не выдержала – и побежала в школу, сославшись на скуку. Пусть чувствовала она себя всё ещё не очень хорошо, свежий воздух и гулкий гомон учеников хоть немного возвращали её в настоящий мир. Пусть этот мир был полон демонов, знакомые тени казались меньшим из зол по сравнению с мутным сонным маревом.
Женька говорил, что, когда она выздоровеет, станет легче. И со временем Оля начала понимать, что выздоровление – это не только улучшение самочувствия, но и смена образа жизни.
Она на всякий случай обернулась к его парте в третьем ряду, у стены, рядом с плакатами о пользе математики и вреде курения. Место пустовало. Как обычно, либо опаздывает, либо сидит где-то с Никитой и остальными олимпиадниками.
Ладно. Его дело. В конце концов, он и так забегал к ней почти каждый день, пока она болела.
– Кстати, – Стаська наморщила нос, пытаясь вернуть на место съехавшие очки, – ты совершенно случайно не знаешь ничего про новенького?
– Новенького? – не поняла Оля.
Она выпала из школьных сплетен на неделю, и, хоть о возможном пополнении класса начинали шептаться ещё в начале четверти, никаких новостей она с тех пор так и не узнала. Вроде бы – сын какой-то шишки, достаточно богатой, чтобы позволить себе отмазать чадо от занятий на месяц. То есть, так поговаривали.
Самого новенького никто не видел в глаза. Знали только, что зовут его дурацким именем Георгий, а по фамилии он – Фролов.
– Ну да, его, – кивнула Стася. – Ты не видела? Он же вчера в классный чатик написал впервые, сказал, что собирается в кои-то веки прийти.
Оля покачала головой, чувствуя, как шевелится внутри не прошедшая до конца боль. В классный чат она не заглядывала уже давно. В тамошнем потоке спама можно было утонуть, а важные новости ей всё равно пересылала Стася.
Мимо пролетело, шевеля длинным туловищем, какое-то существо из мелких.
– И как он? – лениво поинтересовалась она. Подруга скривилась.
– Судя по странице – придурок. Подписан на всякую ауешную жесть и паблики с дебильными шуточками. И на стене посты про «понятия» и тупых девок.
Теперь скривилась уже Оля. Только таких им в коллективе не хватало. До сих пор девятый «Б», как и большинство профильных классов, был довольно дружным и миролюбивым – неприятные типы здесь не задерживались.
Хотелось верить, что не задержится и этот.
Истошное дребезжание хлестнуло по ушам ударной волной, и Оля в сто десятый раз за этот год мысленно обругала тех, кто так и не сообразил поставить в лицей нормальный звонок.
Ольга Викторовна вела урок математики. Маленькая, сухонькая, с пушистой копной полуседых волос, похожих на одуванчик, она сновала у доски, как проворная пчёлка.
Её любили. Не мрачная склочница, как Вивла, и не хабалка, как Жужелица – нормальный учитель с нормальным отношением. Тем более, профильный. К ученикам она относилась со сдержанной доброжелательностью, и они платили ей тем же.
Оля напряжённо кусала губу, вчитываясь в задачу. Неделю назад она решила бы её запросто, но сейчас головная боль отвлекала от мыслей. Не помогла даже выпитая перед занятиями таблетка. «Может, я слишком рано вернулась на занятия», – хотела было пожаловаться она Стаське, но не успела.
Дверь распахнулась, открытая с ноги. Жалобно скрипнули петли, и в класс не торопясь, вразвалочку, вошёл незнакомый пацан.
– Ой, – пискнула Стаська, когда тот – высокий, плотный, похожий на бычка – вышел на середину класса и осмотрелся. Класс моментально загудел встревоженным ульем.
– Это он? – догадалась Оля. – Фролов этот?
Стася кивнула, скорчила нелюбезную гримасу и отвернулась от «бычка». Отворачиваться не очень выходило: вторая парта на среднем ряду не способствовала незаметности.
– Ах, – Ольга Викторовна на миг смешалась, оторвалась от решения задачи да так и застыла у доски с мелом в руке. – А вы, надо полагать, новенький ученик? Кажется… Жора, верно? Фролов?
– Фролов, – хрипловато подтвердил новенький. – Лучше Гоша.
И, не обращая больше внимания на учительницу, так же неторопливо пошагал к свободным местам.
– Это Никитино, – возмутилась было Света, староста класса, когда незнакомый Гоша плюхнулся на место рядом с ней за первой партой у двери. Новенький смерил старосту взглядом. Оля со своего места не могла различить выражения, но догадывалась, что читалось в его лице.
– Выражение такое есть, – нехотя протянул в ответ Гоша. – Жопа встала – место пропало. Так своему Никите и передай.
Светка вспыхнула. Класс зашептался пуще прежнего. Высокая, красивая отличница в неизменных белых блузках – никто даже на минуту не сомневался, почему Фролов, которому, судя по виду, больше полагалось сидеть на галёрке, выбрал именно место рядом с ней.
– Но у Никиты плохое зрение, – наконец справилась с оторопью Света. – Он не может пересесть подальше… свободны же только последние парты.
– Не мои проблемы, – отчеканил Гоша, неуловимо напомнив Вивлу.
Стаська рядом с Олей негодующе зашипела и, склонившись к её уху, прошептала:
– Почему мне хочется ему врезать?
– Потому что он ведёт себя как козёл, – подсказала Оля и, криво усмехнувшись, добавила. – Мне тоже хочется. Но весовая категория не та. Если попытаемся, скорее он врежет нам.
Ей было не по себе. Не потому, что Гоша, едва успев появиться, начал настраивать класс против себя. Не потому, что о новеньком ходили не самые приятные слухи. И уж точно не потому, что ей было серьёзное дело до его разбирательств со Светой.
Просто на плече у Фролова, прозрачной лентой обмотавшись вокруг шеи, сидело что-то блёклое и незаметное, похожее на резиновую змею. Существо стремительно вращало из стороны в сторону круглыми глазками и косилось на Олю каждый раз, когда она задерживала на нём взгляд.
========== Глава 8. Игрушечная змейка ==========
– У меня всего один вопрос, – Вовка, местный зубоскал, сидел на парте и болтал ногами. Взгляд, брошенный им на новенького, мог бы казаться совершенно невинным, если бы в глубине его глаз не плясали чертенята.
– И какой же? – флегматично осведомился Фролов.
– Почему не в гуманитарный? – отчеканил Вовка и широко улыбнулся. Заулыбались и остальные, искоса поглядывая в их сторону.
На Гошу кидали заинтересованные взгляды с самого первого урока. Кто-то – любопытные, кто-то – откровенно негодующие, как Стаська. Но подойти и пообщаться с «бычком» решался не каждый.
Сплетни разносились, как по ветру. Кто-то поговаривал, что причина, по которой Фролов оказался здесь, а не в элитной гимназии – желание папочки научить непутёвого сына общаться с простыми смертными. Впрочем, на представителя «золотой молодёжи» Гоша не тянул: обыкновенный быдловатый пацан с дурным характером.
– Не понял, – моргнул Фролов. – Ты про что?
– То есть как про что? Все знают, что в гуманитарном, – Вовка изобразил руками женскую грудь, выпирающую из-под свитера, – типа… малинник.
Шушуканье стало громче. Теперь косились и улыбались уже почти все.
– А, ты про это, – неожиданно миролюбиво откликнулся Гоша. – Да блин. Батя говорит, гуманитарии не люди, а значит, топай в математический профиль. Хотя ваш физмат мне нафиг не сдался.
Сплетни стремительно подтверждались. Теперь Фролов-старший представлялся ученикам девятого «Б» не всесильным тираном, что устал от произвола сынка и засунул его в школу с максимально жёстким уклоном – а обычным мужиком, который по своим меркам хочет для сына лучшего будущего. Кто ж виноват, что под «лучшим» будущим он понимает математический профиль?
– Здесь у многих такая история, – сдержанно заметила Ленка, четвёртая девочка в их классе. Из шести: математика до сих пор не пользовалась популярностью среди девчат, зато они косяками шли в гуманитарные классы. Тут Вовка был прав.
– Ой, тебе ли говорить, – вмешался Вова, – то вопишь, что тебе здесь не место, то выезжаешь на районный этап!
– Мне здесь не место, – с достоинством ответила Ленка и демонстративно отвернулась от одноклассника.
Оля по-прежнему старалась держаться от Фролова подальше. Пусть на поверку он оказался и не таким хулиганом, каким почудился изначально, тварь у него на плече ясно показывала: хорошего от новенького ждать не стоит. Уж лучше дождаться Женьки и спросить у него, что за штука пожаловала к ним в класс.
И почему эта штука насела на парня, который их не видит. Ну, то есть, это Оля предположила, что не видит. Уж слишком спокойно Фролов себя вёл для пацана, у которого на плече сидит какая-то хрень, обвиваясь вокруг шеи и таращась вокруг.
Олимпиадников всё ещё не было видно. Что они, опять уехали на какую-то подготовку? Или просиживают уроки за книжками в школьной библиотеке?
– Лучше бы вам поторопиться, ребят, – пробормотала Оля и покосилась на Гошу, который снова развалился на Никиткином месте рядом с застывшей, как изваяние, Светой.
Перед третьим уроком олимпиадники наконец появились в классе. К тому моменту коллектив окончательно разбился на две группы. Первая, несмотря на всю хамоватость Фролова, стремилась с ним общаться: Ленка, Вова, ещё парочка ребят, которых запихнули в математический профиль насильно и которые наверняка ощущали в новеньком родственную душу.
Вторая группа усиленно старалась делать вид, что не замечает ни новенького, ни ажиотажа, который творился вокруг него. Пыталась соблюдать молчаливый нейтралитет. К ним относились Оля и Стася, и Оля полагала, что олимпиадники тоже откажутся общаться с Фроловым.
Насчёт одного из них она была уверена точно.
– Эй, – её тронули за плечо, и Оля устало подняла голову с парты. Ей стало хуже: видимо, всё-таки слишком рано вернулась в школу. И сейчас, на большой перемене, когда одноклассники вовсю общались, а кто-то даже побежал в буфет за снеками, всё, на что её хватило – упасть за парту, уронить голову на руки и закрыть глаза. Делать вид, что ни новенького, ни непонятной твари на его плече нет.
– О, привет, – пробормотала она. – Извини, мне хреново, и я думаю, может, домой пойти. Отпрошусь у медсестры.
– А чего до сих пор не отпросилась тогда? – поинтересовался Женька. Как всегда, замотанный в огромную, не по размеру, толстовку. А под ней наверняка ещё и водолазка. К тому, что одноклассник вечно одевается как на Северный полюс, Оля уже привыкла. Он говорил, что мёрзнет. Даже странно, учитывая, какие тёплые у него всегда руки.
– Ждала тебя, – она со стоном выпрямилась и окинула взглядом класс. – Сам же видишь, какая херня творится с этим новеньким.
Одноклассник нахмурился. Между бровями залегла знакомая складка.
– Вижу. И сообщение, что с ним что-то не то, получил. Правда, только сейчас понял, что именно. И то не до конца.
Оля понизила голос до свистящего шёпота, потянулась к Женьке, несмотря на насмешливые взгляды. Слава богу, сегодня их практически не было: все слишком увлеклись новеньким.
– Ты знаешь, что это за херня?
– Впервые вижу, – отозвался тот, присаживаясь на стул рядом с ней, на Стаськино место. – Стася не против?
– Стася в буфете, – пояснила Оля. – Покупает себе поесть и мне воды, потому что я тут сдохну сейчас.
Женька кивнул.
– Понял. Ну, раз ты меня всё равно дождалась, пошли к медсестре. Я тебя провожу, а по пути поговорим.
– Пошли, – охотно согласилась Оля. Она не была уверена, что сможет просидеть ещё один урок, особенно – урок Вивлы. И до сих пор единственное, что держало её в классе – желание показать необычную тварь Женьке своими глазами.
Она уже поднималась с места, когда сбоку донёсся, заглушая мерный гул голосов, возмущённый возглас Никитки:
– Блин, может, вернёшь мне моё место?
Оля вздрогнула и невольно обернулась на звук. Никита, всегда такой уравновешенный, после событий жуткой школьной экскурсии сильно изменился. Пусть одноклассник и не помнил, что произошло там с ним и его братом, пусть он вообще не помнил, что у него был брат, смутная память о случившемся явно осталась в его мозгу, не отпускала и не давала успокоиться.
Никитка стал нервным, дёрганым и часто оборачивался, будто искал кого-то – но не находил.
И сейчас, стоило новенькому, этому странноватому Фролову с тварью на плече, вывести его из равновесия, как Никита тут же начал коситься куда-то вбок.
Но сбоку сидела лишь Света, которая медленно покрывалась пунцовыми пятнами.
– Не, не верну, – ухмыльнулся Фролов и демонстративно положил поперёк парты сумку – массивную чёрную дуру, на которой болтался золотистый значок. – Сам прощёлкал, вот и ищи теперь другое место.
– Но мне нельзя на другое место! – чуть ли не завопил Никита. – Это единственное за первой партой, которое свободно. Остальные за последними, мне не видно оттуда! Свет, ну ты хоть скажи ему…
– Я говорила, – скорбно вздохнула Светка, – но он меня не слушает.
– «Он»? Меня тут типа нет? – новенький начал закипать. Выглядело это как ничтожные придирки, чтобы взвинтить себя до крайности. – Вали отсюда к чёртовой матери, ботанутый!
– Это ты вали! Я тут всегда сидел! Пожалуюсь классной, тебя силой пересадят!
– Чего? Ты что, ещё и крыса?!
– Ой-вей, – пробормотала Оля. Будь ей чуть получше, она бы, пожалуй, полезла в битву – разнять, успокоить. Но сейчас, когда голова кружилась и тошнота подкатывала к горлу, из неё вышел бы плохой спорщик.
– Пошли отсюда, – потянул её за рукав Женька. – Всё равно ничего не сделаем, к тому же от этой хреновины нам лучше держаться подальше.
– Погоди.
Оля вывернулась из его руки и решительно шагнула к парте, где стоял, упираясь в столешницу ладонями, Никитка. Он пытался грозно нависать над Гошей, но с учётом разницы телосложений смотрелось это глупо. Как будто воробей навис над вороной.
– Да чего ты, не человек, что ли? – продолжал вещать он, в упор глядя на Фролова. – Думаешь, я не понял, что тебе эта первая парта нахрен не сдалась, просто решил показать характер? И сесть рядом со Светкой, на которую тебе станет пофиг через день! Понял я всё! Но блин, так дела не делаются!
Гоша в ответ молчал и самодовольно усмехался, а тварь на его плече тоненько свистела в такт каждому Никитиному слову. Свистела – и будто бы вытягивалась вперёд, словно и впрямь была змеёй, игрушечной прозрачной змейкой. Придвигалась всё ближе, ближе к негодующему однокласснику, скалила небольшие острые зубки. Ещё десяток сантиметров, ещё ладонь, ещё…
– Никит, – Оля осторожно хлопнула Никитку по плечу, но тот всё равно вздрогнул, как от удара.
– Чего тебе? – он обернулся, всё ещё пылая негодованием – и тут же как-то остыл. То ли увидел, что Оле плохо, и устыдился собственной грубости, то ли…
То ли отсутствие зрительного контакта с тварью, похожей на змею, его успокоило.
– Забей на него, – миролюбиво посоветовала Оля. – Сомневаюсь, что он долго просидит на этом месте, через пару дней вернёшься к себе.
– Да, но… – Никитка нахмурился, – а сидеть-то мне где?
Оля пожала плечами и мотнула головой в сторону своей парты.
– Там, где я сидела. Я домой ухожу. Чувствую себя фигово, и вообще… короче, будь как дома. Это не первая парта, конечно, но и не последняя. На второй тебе нормально?
Никитка часто заморгал, будто не понял, с какой стати она предлагает ему помощь. Оля и сама не знала. Просто с тех самых пор каждый раз, когда она видела его в подобном состоянии духа…
…ей вспоминалось, что это она, Оля, заставила Игоря пожертвовать собой ради остальных. Пусть другого выхода у них тогда не было, с тех самых пор ей казалось, будто обязанности Никиткиного брата легли на её плечи.
Они с Никитосом даже не дружили, но… каждый раз, когда ему нужна была помощь, Оля ощущала, что должна вмешаться. Вместо Игоря, раз уж его с ними больше нет.
– Ну… нормально, – наконец произнёс Никитка, в тон ей пожимая плечами. – Спасибо. И правда, лучше, чем последняя.
Он несмело улыбнулся, и Оля улыбнулась было в ответ, но за рукав потянули снова – теперь уже настойчивее.
– Идём, – шепнул Женька у неё за спиной, – что-то мне подсказывает, что наш маленький друг на этом ещё не закончил, и не стоит нам попадаться ему на глаза.
Оля скосила взгляд на Фролова, всё ещё вразвалку сидевшего на жёстком деревянном стуле и улыбавшегося, как сытый кот. И похолодела. Сам Гоша так и не обращал ни на неё, ни на Женьку никакого внимания. Глядел по сторонам и наслаждался статусом победителя.
А вот игрушечная змейка на его плече смотрела прямо на Олю, и в проворных бусинках-глазках мелькали радужные всполохи.
========== Глава 9. Что-то меняется ==========
– Ты уверена? – уточнил Женька.
Они шли по школьному коридору, узкому и тёмному, как в фильме ужасов, и старый линолеум прогибался под ногами. Сходства с ужастиком добавляли мелкие сущности, сновавшие туда-сюда, как рыбки в аквариуме. То ли друг за другом, то ли просто резвились в полумраке: лампы опять светили плохо.
