Текст книги "Часы бьют полночь (СИ)"
Автор книги: Анатолий Даровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)
С другой стороны – что Дмитрий ещё мог подумать?
– Вообще-то батя обычно не такой, – добавил Женька, помедлив. – Только когда выпьет. Но пьёт он редко, так что всё терпимо… Извини за это. Я там сам чуть сквозь землю не провалился.
– Он рассказывал мне про презервативы, – зачем-то вспомнила Оля. Женька приглушённо кашлянул и закрыл лицо руками.
– Пожалуйста, ни слова больше! Просто ничего об этом не говори!
– Ну…
– Вообще молчи!
– Да хорошо, хорошо, молчу, – примирительно отозвалась Оля. – Успокойся, я не приняла на твой счёт. Хотя… знаешь, это странно. Все вокруг считают нас парой.
Она улыбнулась. Иногда ей нравилось его смущать. Когда-то Марина намекнула, что их дружба останется всего лишь дружбой не навсегда, и с тех пор Оля порой нет-нет да вспоминала её слова. Хоть и сама успела задолбаться двусмысленными взглядами окружающих.
– И пусть считают, тебе-то что, – пробурчал Женька куда-то в сторону. – Или ты тайно в меня влюблена и хочешь, чтобы это стало правдой?
– Пока нет. Но, может, когда-нибудь и станет, – пожала плечами Оля и поднялась со скамеечки. До полуночи оставалось всего ничего. – Пойдём. Время. Вход тут, кажется, бесплатный.
– Пошли, – отозвался Женька. Пассаж про отношения он как будто не заметил – понятное дело, намеренно.
Оля решительно выдохнула и шагнула к турникетам.
Пора было заканчивать.
***
Центральная ёлка в Доме культуры встретила их смехом, музыкой и огнями. Танцевали в зале пары, дети вопили и бегали вокруг взрослых, беседовали о чём-то в стороне пожилые люди. Все смеялись, смеялись, смеялись, и на этом празднике жизни не было места чудовищам.
Почти не было.
– Самое светлое место, говоришь? – поинтересовался Женька, оглядывая помещение. – Ты уверена? Потому что я вижу только полумрак. Та хрень сюда всё равно вряд ли скоро доберётся, но безопасным я бы этот праздник точно не назвал.
– Свет включат в полночь, – кивнула Оля. – Успокойся. Я знаю, что делаю.
Зал и правда освещался только гирляндами. Разноцветные сияющие пучки свисали с каждой стены, мерцали на ёлке, опускались с потолка, как виноградные гроздья. Цветные блики сверкали на одежде, на людях, на стенах. И на ёлке – огромной, до потолка.
Совершенно шикарной. Понятное дело, из тайги небось привезли.
Почему-то Оле захотелось принять участие. Не просто просидеть в уголке все жалкие минуты, что остались до Нового года, а тоже… повеселиться, что ли. Праздник, в конце концов. Время чудес, которое в их случае обернулось войной с чудовищами.
– Ты танцевать умеешь? – спросила она, заранее зная ответ.
– Вообще ни разу, – фыркнул Женька. – Да и мы не в том виде, чтобы тут танцы устраивать. Выглядим как жертвы нападения.
– Почти правда, – вздохнула Оля. – А жаль.
Она не отказалась бы провести последние минуты перед новогодним часом в танце. Но, раз не с кем, значит, не судьба. Ну и ладно. Обойдётся. В конце концов, времени осталось буквально минут десять, следить надо. Да и тварь может добраться до них в любой момент – и та, что снаружи, и та, что у Женьки внутри. До танцев ли тут?
И всё-таки хотелось бы!
Видимо, разочарование на лице Оли было слишком заметным. Потому что Женька вдруг нахмурился, смерил её задумчивым взглядом, в котором полыхали алые отсветы, и произнёс:
– Ладно, ладно. Я попробую. Можешь считать это новогодним подарком. Но не жалуйся, если я вдруг тебе на ногу наступлю.
Оле показалось, будто она ослышалась. Серьёзно? Он что, вот так просто взял и согласился, только чтобы её порадовать? Только ради Нового года? Ради праздника, который всю жизнь был для неё сказкой, а теперь превратился в историю про чудовищ?
Про чудеса, мысленно исправилась она. Хотя… про чудовищ тоже.
– Плохого и так хватает, – Женька пожал плечами в ответ на немой вопрос в глазах Оли. – Так что, пока есть время, можем добавить в эту чёртову праздничную ночь хоть что-то радостное.
Похоже, он не шутил. По залу летела музыка, смешиваясь с громыханием фейерверков снаружи, цветные блики плясали по его щекам, и обстановка вдруг показалась Оле невероятно сказочной. Точно и впрямь не побег от монстра, не финальная фаза опасного плана – а просто праздник, счастливый и беззаботный.
– Спасибо, – искренне ответила она. – Правда… спасибо. И с Новым годом тебя.
– Всегда пожалуйста и с Новым годом, – отозвался Женька и протянул ей руку. – Это же так делается, верно?
– Вроде того, – засмеялась Оля. – Я покажу, давай, это не так сложно…
По всем правилам подобных историй ей полагалось сейчас волноваться. И она волновалась – тихо, про себя, в глубине души. Но волнение больше не мучило: меркло перед всеобъемлющим ощущением праздника, таким сильным, что от него становилось почти больно.
Музыка продолжала играть.
***
Когда именно оно появилось, Оля не заметила. Слишком увлеклась музыкой, цветными огнями и танцем, простым, но оттого не менее радостным. Женька на удивление быстро учился. Через пару минут они даже перестали спотыкаться на каждом шагу.
– Может, тебе в танцевальный кружок пойти? – беззлобно поинтересовалась она, когда они в очередной раз приблизились к ёлке, огромной, до потолка.
– Боже упаси, – фыркнул в ответ Женька. – Только этого не хватало. Сегодняшний вечер – исключение, забыла?
– Да помню я, помню, – Оля засмеялась, и в унисон с её смехом по залу разнёсся совсем другой звук.
Уже знакомый по прошлому разу многоголосый вой.
Она даже не успела испугаться, когда из дверного проёма хлестнула, стремительно заполняя помещение, липкая бесформенная тьма. Та же самая: жирный мазутный блеск, пульсирующие кластерные отверстия и дым, вырывающийся из них. С алыми всполохами, такими же, как блики в Женькиных глазах.
– Ой, твою мать… – только и смогла пробормотать Оля.
Тварь стремительно заполняла собой помещение. Растекалась по полу, шипя и вереща, а танцующие пары проходили по её телу и даже не замечали, на что наступают. Двигалась по залу. Искала что-то – точнее, кого-то.
Оля и Женька замерли невдалеке от ёлки. В дальнем от входа углу – к счастью! Стой они у двери, чудовище обнаружило бы их тут же, и новогодняя сказка закончилась бы на очень печальной ноте.
– Не паникуй. Похоже, оно нас не видит, – прошипел ей на ухо Женька. – То есть, по идее, мы можем ещё продержаться. Говоришь, иллюминацию врубают в полночь? Сколько там до неё?
Они так и замерли в танцевальной позе, не в силах ни разомкнуть руки, ни сдвинуться с места. Оля скосила глаза к огромным часам на стене – с её позиции их хоть немного было видно.
– Пара минут всего, – так же тихо отозвалась она. – Если не видит, значит, нам что… продолжать?
– Похоже на то, – нервно усмехнулся он. – Только от ёлки лучше всё-таки не отходить. Не думаю, что нам стоит к нему прикасаться.
Оля ощутила, как гулко забилось сердце. Ну вот, опять. Буквально минуту назад всё было почти хорошо и даже радостно – и снова происходит что-то ужасное. Снова чудовища, снова опасность…
Только бы оно не догадалось уничтожить прожекторы раньше, чем вспыхнет свет. Иначе им обоим конец. Убивать их, конечно, никто не станет – «им» видящие нужны живыми – но вряд ли после атаки этой твари они смогут сохранить здравый рассудок.
А такое, пожалуй, похуже, чем смерть. Один Фролов чего стоит. Стоил.
Оля решительно отогнала от себя тревожные мысли и сделала максимально непринуждённый шаг, увлекая Женьку за собой. Вести, по идее, должен был он, но в этих делах опыта у неё имелось больше.
Хотя бы в этих.
– Ты что-нибудь о нём знаешь? – поинтересовалась она, огибая ёлку. Женька покачал головой.
– Совсем немного. Оно полуразумное, как и большинство тварей, но как-то… служит этой группировке. Что это такое на самом деле – понятия не имею, но могу немного понимать его речь. Оно… приходило уже раньше. Пару раз. Интересовалось, как дела. Видимо, следило, чтобы я не натворил чего без «их» ведома.
– Нихрена себе, – протянула Оля. – Понимать его речь? Это тоже из-за… штуки?
– Из-за неё, да, – он кивнул и осторожно закружил её, неумело, но старательно. – Она, кстати, не шибко довольна происходящим и пытается толкать меня к этой хреновине. Но пока несильно.
– Что будет, если оно нас поймает? – поинтересовалась Оля, скосив глаза в сторону мазутной массы. Та потихоньку облепляла стены, расширялась, двигалась к ним, в дальний угол, к огромной таёжной ёлке. – Я не спросила ни в квартире, ни на улице, но… ты знаешь?
– Ничего хорошего, – отозвался Женька и прикрыл глаза, прислушиваясь. – «Идите ко мне, потому что так нужно. Идите, и ваши кости будут уголь, ваши тела будут дым, ваши души будут огонь». Довольно поэтично, но нихрена не понятно.
– Может, это метафора на одержимость? – задумалась Оля. – Но делать меня одержимой «им» смысла нет, а тебе оно вообще ничего сделать не сможет…
– Ну, как сказать, – усмехнулся тот. – Вырубить и притащить к этому чуваку с протезом – тоже не слишком хороший исход. А уж он найдёт способ уговорить на симбиоз и тебя, поверь. Вот тебе и тела-дым, и души-огонь.
– Так ты всё-таки что-то помнишь?
– Нет. Но могу догадываться, что этот парень и Кирилл из маминого дневника – одно и то же лицо. И он поехавший наглухо.
Оля открыла уже рот, чтобы спросить, как он вообще додумался до такого вывода, но не успела. Женька вдруг перехватил её за талию – крепко, сильно – и дёрнул совсем не в ту сторону, в которую они двигались до того.
– Что ещё за?.. – вырвалось у Оли. Громко, слишком громко: кто-то из танцующих с неодобрением покосился на них. – Это снова… не ты?
Он не ответил. Лишь наклонился к её лицу и посмотрел в глаза, странно, по-птичьи повернув голову.
Красные вспышки в глазах стали настолько яркими, что, казалось, отсвечивали на щёки. Или это блики от гирлянд создают причудливую игру света на лице?
– Отпусти, – пробормотала Оля, холодея, но хватка стала только сильнее. Теперь оно действовало не с яростью потревоженного зверя, но с холодным расчётом, и отбиться она уже не могла.
Они сделали шаг. И ещё. И ещё. Мазутная масса заурчала, потекла к ним чёрным склизким ковром.
Оля скосила глаза на табло: почти двенадцать. Почти Новый год. Буквально полминутки осталось. Вон уже и люди собираются у большого проектора, где вот-вот покажут президента, а потом – Спасскую башню и громыхающие на ней часы.
Часы, бьющие полночь.
Чёрная масса коснулась её ботинок, и у Оли подкосились ноги. Внутри поднялась холодная паника: нет, нет, не сейчас! Дайте ей ещё несколько мгновений, ещё хотя бы полминуты, полминуты чудес – и она всё исправит, и план претворится в реальность и спасёт обоих, и…
Она с изумлением ощутила, как ослабевает хватка на её руке. Лихорадочное волнение подкатилось к горлу: пришёл-таки в себя? Вовремя, ничего не скажешь!
Чёрные отростки, испещрённые отверстиями, поднялись на уровень её колен. Медленно охватили лодыжки. Ещё чуть-чуть – и станет совсем поздно.
Оля с силой дёрнула кистью, вырывая её из Женькиной ладони. Вторая его рука по-прежнему сжимала её талию и отпускать явно не собиралась, но хоть немного свободы уже было лучше, чем ничего.
Времени почти не оставалось. Либо она сделает это сейчас – либо никогда.
– Ты когда-то говорил, – хриплым от волнения голосом произнесла Оля, – что таскать с собой нож – хорошая идея… так вот, я не согласна.
Освободившейся рукой она пошарила в кармане джинсов. И натолкнулась на нужный предмет почти сразу – маленькую, плоскую пластиковую коробочку. Внутри гремело что-то металлическое.
Женька – или то, что было им – смерил коробочку внимательным взглядом. По свободной руке, теперь безвольно свисающей вдоль тела, прошла еле заметная дрожь.
Отростки поднялись выше. Теперь она ощущала их прикосновение на бёдрах.
– Я не согласна, потому что есть кое-что получше, – прошипела Оля, одним движением пальцев открывая коробочку и стремительно выхватывая её содержимое.
Тусклый металл бритвенного лезвия даже не блестел в свете гирлянд.
Рука Женьки дёрнулась, пошла было вверх – но снова опустилась, не успев перехватить Олино запястье. Похоже, тот, в каком бы состоянии сейчас ни был, всё же старался не дать «этой штуке» помешать ей претворить план в жизнь.
– А теперь дай ладошку, – скомандовала Оля и поудобнее сжала в пальцах лезвие. – Заранее прошу за это проще…
Она не договорила: музыка прервалась. Со стороны центра зала послышались чьи-то радостные возгласы и дружные аплодисменты. Кто-то свистел, кто-то просто хлопал, кто-то выкрикивал бессвязные поздравления.
Уже? Она всё-таки успела?
Оля обернулась и ощутила, как с сердца падает холодный камень. Взрослые, дети, старики – все собрались в центре зала. Все смотрели на экран проектора, где возвышалась величественная Спасская башня.
Вместо вальса из колонок грохнул удар часового механизма.
Часы били полночь. Наступал Новый год.
***
– Сейчас! – пробормотала Оля.
Быстро, пока тот не успел среагировать, она схватила Женьку за правую руку и с силой чиркнула лезвием по его ладони. Поверх старого пореза, вскрывая его, делая из старой раны новую, пробуждая монстра внутри, выпуская его на свет.
Она поняла, что не ошиблась, когда вместе с кровью из зияющего пореза на руке вырвались дымные всполохи. Дело оставалось за малым.
Эта тварь не может существовать вне тела, верно? Вне тела видящего? Тогда это тело Оля ему предоставит! Проще простого: ещё один взмах лезвием, теперь уже по собственной ладони, левой, чтобы легче было вцепиться в его руку, соединить порез с порезом, создать для твари удобный проход из одного человека в другого.
Не-Женька не шевелился и не произносил ни слова. Как будто ждал. Как будто понимал, что так и задумано. Как будто… сам хотел этого?
– Я согласна, – прошептала Оля и закрыла глаза. – Полностью согласна, ещё согласнее, чем он. Так иди же ко мне, сволочь ты этакая. Иди, потому что в том теле тебе сейчас будет… жарко.
Она схватила его за руку – порез к порезу, ладонь к ладони. Тот по-прежнему не реагировал.
Над головой вспыхнул ослепительно белый свет. Наконец-то прожекторы включились. Отлично. Как раз вовремя.
Уши разорвал пронзительный визг: истерично, болезненно завыла мазутно-чёрная масса. Зашевелилась, скукожилась под этим светом, отпуская её ноги, уползая назад, во тьму, из которой когда-то пришла.
Мгновение – и от жижи, что растекалась по всему залу, не осталось и следа.
Туда ей и дорога.
Оля с облегчением вздохнула и отступила назад, в единственное место в этом чёртовом зале, где до сих пор стоял полумрак. В тень огромной новогодней ёлки.
Женька изваянием застыл в пятне света, белоснежного света праздничной иллюминации, пригвоздившего его к одному месту, света, что не давал сделать лишнего шага.
Она помнила: яркий свет парализует их и не даёт двигаться. А значит, когда весь зал залит сиянием, и этот Дом культуры – самое светлое место в городе, существу некуда бежать. Некуда скрыться. Кроме как…
Кровь сочилась между их сплетёнными пальцами.
Часы били полночь. И те, и другие.
Её судьба решалась здесь и сейчас. Невнятные сны, что начались в ноябре, и всё, что случилось после них, – кошачьи трупы, Фролов со змеёй, ссора со Стаськой, травля, «они», убийство, Север, Рэна – всё схлопнулось в точку, одну-единственную точку, где Оля стояла в тени от ёлки и держала Женьку за руку, а между пальцев шевелилось… нечто.
Рука горела. Не болела даже – пылала, заходилась нелюдским жаром, точно по венам и впрямь тёк жидкий огонь, тёк раскалённый металл, текла сумасшедшая, безумная, чудовищная сила.
Женька прерывисто вздохнул и дёрнулся. Поднял на Олю глаза – усталые и тревожные, но знакомые. Человеческие.
Привычного серого цвета, без всяких инфернальных огоньков.
– Что ты… – пробормотал он, всматриваясь в лицо Оли непонимающим, ещё осоловевшим взглядом не проснувшегося до конца человека.
А потом перевёл глаза на их сплетённые пальцы – и недоумение сменилось паникой.
– Да ты с ума сошла! Это что, и есть твой «план»?! Прекрати! Отпусти немедленно, оно же…
Он попытался выдернуть руку, но та, похоже, всё ещё плохо слушалась.
Часы били полночь. Оля улыбнулась.
– Верь мне, – отозвалась она и лишь сильнее стиснула пальцы на его ладони. – Я справлюсь, вот увидишь.
Тело пронзила резкая болезненная вспышка. Руку и вовсе будто раскалённым штырём прошило. Оля не удержалась на ногах: грохнулась на колени, но пальцы не разжала. Нельзя. Рано, слишком рано.
Внутри закипало невыносимое тепло. В свитере, в котором до сих пор было даже прохладно, стало жарко, настолько жарко, что она с трудом подавила желание сорвать с себя ненужную тряпку и остаться посреди зала в одной футболке. Как Женька. Женька, который смотрел на неё теперь уже сверху вниз – встревоженно, даже испуганно.
Он всё ещё не верил, да?
– Я же сказала, – прошептала Оля, – я спасу нас… обоих.
Руку в последний раз дёрнуло невыносимым спазмом, таким, что она едва не завыла сквозь зубы, а потом отпустило. Ушла боль. Спало оцепенение. Только жар всё плескался внутри, нечеловеческое, колдовское пламя, пламя симбиоза, пламя «этой штуки», что теперь текла по её венам.
А Женька – Женька был свободен. И, едва к нему вернулась способность двигаться, грохнулся на колени рядом с ней. Вырвал из ослабевших Олиных пальцев собственную ладонь. Схватил её за плечи, как тогда, в коридоре, пачкая кровью светлую ткань её свитера. Потряс туда-сюда – голова Оли безвольно мотнулась из стороны в сторону.
– Ты что натворила? – тихо произнёс он, и в голосе слышалась нездоровая дрожь. – Ты… ты понимаешь, что ты вообще сейчас сделала? И это ты называешь – «жертвенность бесполезна»? Оно же… ты же…
Оля попыталась ответить и не смогла выдавить из горла ни слова.
Это ощущалось совсем не так, как она думала. Ей казалось, что придёт сила, но все мышцы охватывала невозможная, гибельная слабость. Почти истома. Ещё чуть-чуть – и она просто закроет глаза и…
Нет! Нельзя отключаться! Нужно сделать это сейчас, пока оно ещё не освоилось внутри её тела! Пока не запретило сделать то, что не смог сделать с ней Женька – не смог или просто не догадался, оставив ей способность видеть взамен всего остального!
– Верь мне, – произнесла она одними губами и улыбнулась. Люди, увлечённые курантами, начали посматривать в их сторону: что там у этих двоих творится? Кому-то плохо? Кому-то помочь?
Оля и впрямь чувствовала себя не очень, но помощь ей точно была не нужна.
Часы били полночь. Твари не могли жить в телах невидящих.
Существо из Женькиного тела, что сейчас бушевало внутри неё, умело стирать воспоминания.
Вот он, момент, в котором «они» просчитались. Учли каждую мелочь, кроме одной малюсенькой, но жизненно важной детали, детали, о которой не знали, детали, которая изменила абсолютно всё.
Оля была видящей не с рождения. А «они» таких, судя по форуму, даже не знали. Только догадывались, что подобные ей существуют, но никогда не встречали вживую.
Она выиграла. У неё всё получилось. Женька свободен и никогда больше не станет монстром, никогда не станет одержимым или симбионтом, потому что тот, в чьём теле уже побывало чудовище, навсегда иммунен к таким вторжениям.
А что до неё самой… Что ж, суровое московское будущее, где она едет в метро и не может вспомнить его лица, никогда не наступит. Она останется жива. И здорова. И с Женькой. Может быть, когда-нибудь, когда его отпустит отец, они даже смогут вернуться в прежнюю школу – если оба станут «им» неинтересны, слежка и травля наверняка прекратятся.
Часы били полночь.
Оля подняла тяжёлую, точно свинцом налитую левую руку, где всё ещё пылал порез, и осторожно коснулась пальцами собственного виска.
Куранты неотвратимого будущего внутри неё пробили в финальный двенадцатый раз, дрогнули и рассыпались в пепел.
========== Межглавье ==========
Когда в уши ударил привычный визг тормозов, Оля даже не поморщилась.
Метро пахло по-особому: металлом, пылью, людьми. И ещё – этим странным не пойми чем, незнакомым, но приятным. «Запахом метро», о котором знают все, кто живёт в Москве.
Все, но не она. Она-то здесь недавно. Для неё здесь всё в новинку: раньше-то Оля бывала в столице только по большим праздникам. Три часа на электричке в одну сторону, пока доберёшься туда и оттуда – почти целый день пройдёт.
Нет, погодите-ка! Какая ещё Москва? Какое метро? Что она здесь делает, почему едет в пыльном вонючем вагоне, который пару секунд назад тормозил, а теперь снова летит через пустоту? Что за силуэты мелькают в темноте тоннеля? Кто эти жуткие люди, что нехорошо присматриваются к ней из разных углов вагона?
Кто она вообще такая?!
Оля распахнула глаза и лихорадочно завертела головой, оглядываясь по сторонам. Мир расплывался, корёжился, становился из привычного и знакомого неясным, уродливым, нелогичным.
Не было никакого метро. И теней тоже не было.
И не поступала она в этот задрипанный вуз в Москве, и не терзалась смутными воспоминаниями, и ничего этого не было, не было, не было! И самой её, этой Оли, усталой, потерянной, одинокой – тоже никогда не было!
И теперь уже не будет.
Левую ладонь пронзило болью. Она подняла руку и увидела, как из широкого пореза на руке стекает на светлый рукав алая струйка.
Только что её руки были чисты.
Вагон тряхнуло, как в лихорадке.
– Это пройдёт, – ласково раздалось сбоку, и плеча коснулась чужая мягкая рука. Рука мертвеца, вдруг поняла Оля, но страшно от осознания не стало.
– Ма… рина? – сорвалось с языка незнакомое, но такое родное имя.
Женщина, сидевшая рядом с ней на продавленном коричневом сиденье, кивнула. Хрупкая, русоволосая, со светлыми серыми глазами, чужая и далёкая, но при этом близкая – рукой подать.
– Я. Теперь помнишь, верно? Помнишь, потому что всё исправила, и этого мира нет и больше никогда не будет. Ты умничка, я всегда знала. Ты смогла всех спасти.
– Почему вы… так говорите, – прошептала Оля. – В смысле… вы ведь даже не моя мать.
Декорации вокруг плыли и смазывались. Изменилась её одежда, волосы залепила какая-то склизкая дрянь, а на джинсах проявились чёрные пятна, похожие на мазут. Да и сама она как будто стала… меньше? Младше?
Всё, что оставалось прежним, – разом опустевший вагон, летящий через неизвестность. Да ещё женщина по имени Марина на соседнем сиденье.
– Потому что я – твоё прошлое, – рассмеялась та. – А ещё потому, что должен же кто-то приглядывать за непутёвыми детьми, чтобы они не натворили дел, правда? Вот я и приглядываю.
Она умолкла и вслушалась в шум поезда. Оля помотала головой. Вагон по-прежнему слишком сильно трясло, но, кажется, он… замедлялся? И за окнами вместо тёмных нагромождений кабелей начинали вырисовываться очертания станции.
– Вставай, – позвала Марина и сама поднялась с сиденья. – Твоя остановка.
Оля послушно встала и пошла к выходу. Двери распахнулись, как только она коснулась их рукой.
Платформа парила в пустоте, и, стоило Оле шагнуть на неё, как исчез, растворяясь, поезд за спиной. Точно и не было. Теперь всё, что осталось, – тьма, окружавшая её со всех сторон, и звёзды, горящие в этой тьме, нет, не звёзды, не совсем звёзды, совсем не звёзды.
…ягоды?!
В нос шибануло приторным запахом винограда, и Оля едва не потеряла равновесие. А когда осмотрелась по сторонам снова – утратила дар речи.
Витой стебель оплетал платформу. Огромная, невозможная лоза стелилась по холодному камню, обвивалась вокруг колонн, уходила в небеса, в пустоту, вверх, вниз, во все стороны, сияла неземным светом, от которого становилось больно глазам.
– Как это… красиво, – прошептала Оля, едва не теряя сознание: от сияния кружилась голова и тошнота подкатывала к горлу.
– Очень, – невесомо подтвердила Марина где-то у неё за спиной. – Ну, что ты стоишь? Поприветствуй его, пока вы совсем не потерялись. Это место доживает последние мгновения, в конце концов. Будет грустно, если ты так и не узнаешь, кого видела.
От ближайшей колонны отлепилась тень. Чёрный дым с алыми всполохами, силуэт, в котором от человека было меньше, чем от призрака. Угрожающий, нелюдской. И всё же… знакомый? Почти родной?
Существо приблизилось к ней, вытянуло эфемерную конечность и невесомо коснулось Олиной щеки.
– Это ведь он, да?.. – прошептала та, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. – Я всё пыталась его вспомнить, а он всё это время был рядом. Даже… после того как перестал быть человеком.
– Даже после этого, – эхом отозвалась Марина. – Всё-таки свой долг я выполнила. Воспитала хорошего сына, пусть во многом и не сама. Знаешь, – она усмехнулась, – даже когда он выглядит вот так, я всё равно его люблю. Но он таким никогда уже не станет – и к лучшему.
Силуэт подёрнулся дымкой и начал понемногу развеиваться. Облачными хлопьями опадали с призрачного тела целые пласты чёрного дыма, гасли искры. Прошла всего пара вдохов – что это за единица измерения такая непонятная? – и от него совсем ничего не осталось.
Поверхность под ногами содрогнулась. Прямо у Оли на глазах камень платформы пробил, прорастая сквозь него, очередной виноградный стебель. Огромный – она в жизни таких не видела.
– Что это такое? – пробормотала она. – Что за… виноградник?
– Зачем ты задаёшь вопросы, на которые нет ответов? – откликнулась Марина. – Никто не знает, что такое этот виноградник. Но будущее, прошлое, настоящее – всё стоит на его стебле. А во тьме, из которой он растёт, живут чудовища.
Мать опять говорила загадками. Оля запуталась. Она решительно ничего не понимала. Она была всего лишь девушкой, которой только что было девятнадцать и вдруг снова стало пятнадцать, девушкой, что стояла посреди летящей в пустоте платформы и слушала голос давно умершей женщины. Она точно не была готова для таких откровений!
– Всё это так странно, – пробормотала Оля и не услышала звука собственного голоса. Платформа переломилась надвое, но равновесия она почему-то не потеряла.
– Верно, – ответил откуда-то голос Марины, но саму женщину Оля уже не видела. – Потому что это сон. Просто глупый, дурацкий сон про будущее, которое никогда не наступит. Сейчас ты проснёшься – и ничего не будет. Ты будешь жива, и Женя будет жив, и всё с вами будет хорошо.
Свет перед глазами померк. Последнее, что Оля ощутила, перед тем как провалиться в темноту, – лёгкое прикосновение к своей щеке и тихий шёпот над ухом:
– Передай ему, что я его люб…
Всё исчезло.
========== Эпилог ==========
– Оля, ты сошла с ума, – заявил Женька.
Он сидел на краю кровати, где она валялась с жутчайшим приступом головной боли. То ли напряжение последних дней сказалось, то ли тварь-симбионт оставила прощальный новогодний подарочек, но при каждом движении в голове отдавалось белыми искрами, и встать Оля сегодня так и не решилась.
Первое января на дворе, в конце концов. Можно и в кровати поваляться, даже если кровать эта – чужая.
Сам Женька, видимо, ночевал в кресле. Или на полу, Оля не знала. Он притащил её к себе домой, пока она была без сознания, – а когда пришла в себя, в окно уже заглядывали лучи робкого северного солнца. Зимнего солнца, январского.
Женька и тогда был уже на ногах – взвинченный, как будто укусил кто. Носился по всей квартире, на скорую руку заварил ей бульон и всё это время не переставал рассуждать, какую ужасную глупость она совершила.
– Да брось… – слабо отмахнулась Оля, но он повторил.
– Я серьёзно. Ты двинулась! Как ты до такого вообще догадалась?
Женька вскочил с кровати, зашагал по комнате из угла в угол, оживлённо жестикулируя.
– Ты чем вообще думала, когда на такое решалась? Это было совершенно безрассудно! И глупо, и ненадёжно, и опасно, и… и… и… – он запнулся и вдруг остановился. Посмотрел на Олю: она полулежала на кровати с чашкой бульона и улыбалась в ответ на каждое его слово. Шумно выдохнул. – И… гениально. Ладно, ладно, хорошо, это сработало. Но всё-таки! Стереть из своей памяти момент, когда ты начала их видеть, – это что за идея вообще?
– Так получилось же, – резонно заметила Оля, отхлёбывая из плошки горячий говяжий бульон. Самое то в её-то состоянии. – Я сейчас не в кондиции немного, конечно, но, как видишь… всё прошло как надо. Оно ушло.
Существа внутри не было. Не горел в венах дикий нелюдской огонь, не кружило голову осознанием собственного всесилия, не было в пальцах гипнотической мощи. Только дёргало болью порезанную ладонь да в мышцах ныла противная слабость.
И голова вот ещё болела. Понятное дело, после такого-то опыта. Она, в конце концов, сделала себя невидящей из видящей, применив для этого способность, которую тварь может дать только видящему, и убив тем самым эту тварь… да от одного описания можно было схватить приступ мигрени.
– Устроила себе рекурсию, блин, – проворчал Женька и снова опустился на кровать рядом с ней. – А если бы не сработало? А если бы ты умерла у меня на руках или чего похуже? Что бы я тогда делал?
– Придумал бы что-нибудь, – Оля пожала плечами. – Ты же умный. Но вообще нет, такого не случилось бы. Потому что… ну, скажем так, я хочу жить и верю в чудеса.
– В чудеса, – передразнил он и плюхнулся на кровать – поперёк, прямо на её колени головой. – И всё-таки прийти в голову такое могло либо гению, либо сумасшедшему. И, раз ты даже пределы не знаешь, я скорее поверю во второе.
Оля беззлобно фыркнула.
– Ты меня только что по сути дурой назвал. Сам-то понял?
– А? Что?
Он поднял голову и наткнулся на её смеющийся взгляд: несмотря на головную боль, Оле было весело. В кои-то веки она сделала что-то хорошее, что-то правильное. Что-то, если верить Женьке, потрясающе безрассудное, но в итоге спасшее их всех.
Получается, она сотворила чудо сама, как говорила Рэна? И Новый год ни при чём?
Рэна! Точно!
– Ой, чёрт, я же не сказала никому, что со мной всё в порядке, – простонала Оля, прижимая свободную руку к виску, а второй протягивая Женьке опустевшую плошку. – Они волнуются, наверное, кошмар…
– Да не парься, – он махнул ладонью, – я всем позвонил уже. Сказал, что ты в норме и спишь. Хотя, признаться, в какой-то момент сам подумал, что ты не проснёшься, и жутко пересрался.
Оля медленно покачала головой. Не проснётся? Соскользнёт с обломков платформы там, во сне, и растворится в темноте? Напорется на проросший сквозь камень стебель вселенского виноградника?
В нос снова ударил призрачный ягодный запах, и она поморщилась. Да, пожалуй, учитывая оглушительную реальность сна, это могло бы стать реальным исходом. Могло бы – если б не…
– О, точно, – спохватилась она. – Марина просила передать тебе привет. И сказала, что любит тебя.
– Чего?!
Женька подорвался, как будто его током ударили. Быстро сел на кровати, придвинулся к Оле. Положил руку на её лоб – такую же тёплую, как обычно.
Он снова был в свитере. Нелюдской жар, позволявший ему разгуливать среди зимы в тонком пальто и рубашке, ушёл вместе с тварью. Небольшая плата за здравый рассудок и иммунитет к одержимости.
