Текст книги "Часы бьют полночь (СИ)"
Автор книги: Анатолий Даровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
– Вылезем, – упрямо повторила она и улыбнулась вопреки всему. И почти не поверила своим глазам, когда Женька улыбнулся ей в ответ.
– Вылезем, – эхом отозвался он и вдруг рассмеялся, откинув голову назад, к батарее. Не радостно: нервно, почти истерично, наконец дав волю эмоциям, что копились внутри и не находили выхода.
В какой-то момент смех стал слишком похож на всхлипывания, и Оля перестала понимать, хохочет он или плачет. Или – и то, и другое?
Она так и не поняла, даже когда Женька снова поднял на неё глаза – покрасневшие то ли от смеха, то ли от слёз, но больше не мертвенно-пустые, как у куклы. Точно тонкая плёнка льда лопнула внутри, пошла мелкими осколками, что теперь блестели в глазах.
– С возвращением в мир живых, – тихо произнесла Оля и снова попыталась улыбнуться. Это была его фраза, и Женька прекрасно это помнил.
– Как давно я говорил тебе, что ты восхитительна? – поинтересовался он, вытирая лицо рукавом. – В смысле – неиронично.
– Никогда, – честно ответила она.
Женька привычным до боли жестом запустил ладонь в волосы, взъерошивая их на манер вороньего гнезда, и отозвался:
– А зря.
Оля хмыкнула и положила голову ему на плечо. Она чувствовала себя бесконечно усталой.
Ещё некоторое время они сидели молча, прислушиваясь к скрипам и шорохам из-за дверей, к гомону ребят, проходивших мимо, к суровому басу Жужелицы, что долетал даже досюда.
– У меня… кое-что есть, – спохватилась наконец Оля, вспомнив о том, что лежало в её сумке. Когда Фролов добился всеобщего внимания своим громким заявлением, она единственная не отвлеклась на него. Вместо этого предпочла под шумок подхватить с пола кое-что очень важное – пока его окончательно не растоптали. – Держи.
Женька моргнул, уставившись на неё. В руках Оли, завёрнутый в носовой платок, лежал его фонарик. Точнее, то, что от него осталось.
– Даже не думал, что когда-нибудь ещё его увижу, – он невесело усмехнулся, осторожно прикасаясь пальцем к осколкам пластикового корпуса. – Уже не починить, конечно, проще новый купить. А жаль.
– Не могу себе представить тебя без него, – тихо отозвалась Оля. – Этого фонарика с тобой только в нашу первую встречу не было. Тогда, на экскурсии.
Он кивнул.
– Стоило забыть его дома – и тут же влипли хрен знает во что. Так всегда. И… чёрт, я тоже не могу себе представить, как буду без него дальше.
Женька поднял на неё глаза, серые и тревожные, но снова живые – не пустые провалы, что видела Оля несколько минут назад.
– Ты же знаешь, что этот фонарик особенный? – серьёзно спросил он. – Вроде бы обычный, китайский, но… что-то в нём такое было. Он всегда их разгонял, даже тогда, когда не справлялось ничего другое. Ещё один мамин секрет.
Оля покачала головой, вспоминая призрачную Марину, тонкую и улыбчивую, с беззаветной материнской нежностью в глазах. Светлых и грустных, совсем как у него.
– Думаю, как раз секретов здесь не было, – ответила она.
***
Когда Оля возвращалась домой, уже темнело. Но рабочий день ещё не закончился, и главная улица города, залитая огнями фонарей, была безлюдна. Только тени шныряли туда-сюда да какая-то бабка-коробейница притулилась в уголке. И что она тут делает? Почему здесь, а не на рынке?
– Возьми шнурок, девочка, – закряхтела старуха, когда Оля проходила мимо. – Для телефона. К себе цеплять. Универсальный, для всех подходит! Не потеряешь!
Оля хотела возразить, что она не бабулька и не первоклашка, чтобы носить телефон на шее на дурацкой верёвочке. Глупо же выглядит и неудобно: болтается такая лопата на груди, бьёт по рёбрам. Но старушка продолжала трещать:
– Скоро у всех такие будут! Верёвочка регулируется, можно на руку повесить, когда держишь! А можно отпустить подлиннее, чтоб до кармана достал. Зато не вытащат и не выпадет. И недорого совсем, за сотню рублей продаю. Попробуй!
Почему-то перед глазами встала картинка из сна: смартфон, где хранится такая незнакомая, такая важная заметка, вылетает из рук и разбивается о камень платформы метро. Скользит вниз, падает в щель, на рельсы – и от воспоминаний остаются только осколки. Или всё было не так?
Неважно. Оля пришла в себя, когда уже протягивала старушке деньги и получала взамен странноватое, неприметное крепление на витом чёрном шнурке.
========== Межглавье ==========
В субботу людей в вагоне было немного. Понятное дело. Отдыхают после рабочего дня, стараются не залезать лишний раз в подземку, которая кажется такой приятной в первые месяцы жизни в Москве – а потом быстро надоедает. Оле надоела почти сразу. Но сделать с этим она ничего не могла: добираться до альма матер на автобусе было неудобно, да и не лучше они.
И с тем, что пары у них в субботу, тоже ничего не поделаешь. У единственной группы на всём потоке.
На родной конечной остановке в вагон зашла только она. Да ещё какой-то мужик: достаточно было скосить на него глаза, чтобы понять – не человек. Какая, впрочем, разница? Если Оля не будет обращать на него внимания, он не пристанет.
Она хотела было потянуться к телефону, чтобы скрасить унылость поездки чтением новостной ленты, но вспомнила: точно, его же больше нет. Выронила пару дней назад, когда выходила из вагона и зачем-то решила проверить заметки. И зачем? Смартфон выскользнул из пальцев, неудачно ударился о край платформы и полетел под колёса поезда.
Такое не починишь. Так что пока Оля ходила с простенькой «звонилкой» – единственным, на что хватило присланных родителями денег. Как пришлют ещё – купит новый. А скуку пока можно развеять и интересной книгой.
Она улыбнулась и полезла рукой в сумку. Стася, бывшая школьная подруга, рекомендовала ей эту книгу, когда та ещё была безвестным самиздатом и даже не существовала на бумаге. С тех пор утекло много воды: автор решилась напечатать тираж в издательстве, и теперь её лицо радостно улыбалось с твёрдой цветистой обложки.
А со Стасей они поссорились давным-давно, ещё даже до старшей школы. Почему-то Оля не могла вспомнить, из-за чего. Кажется, была какая-то неприятная история…
Какая разница? Сейчас, когда в поезде почти никого нет, не время думать о мрачных вещах. Оля потянулась к книжке – и очень удивилась, когда пальцы наткнулись на что-то ещё. Твёрдое, плоское и продолговатое.
Содержимое сумки показалось на свет, и Оля изумлённо моргнула. Что? Как, каким образом? Телефон, разбитый несколько дней назад, спокойно лежал рядом с книгой. Абсолютно целый, без единой царапинки.
Вокруг книжной обложки обмотался потрёпанный длинный шнурок, с другой стороны прикреплённый к смартфону.
– Что за… – прошептала Оля. Что ещё за чертовщина? Она же точно помнила, как телефон выскальзывает из рук и падает на рельсы! Или нет? Или в последний момент он качнулся и опасно повис над пропастью, закреплённый на шнурке? Или она так и не появлялась в салоне связи, а выходные провела, просматривая истории в ленте социальной сети?
Что-то шло не так. Одни воспоминания накладывались на другие. Только что Оля была убеждена, будто никогда в жизни не носила никаких шнурков для телефона – и тут вдруг вспомнила, что эта привычка появилась у неё в девятом классе! В том же девятом классе, когда они поругались со Стасей, в том же девятом классе, когда…
Она так и осталась сидеть с разинутым ртом, когда поезд, визжа тормозами, подъехал к следующей станции. Точно. Смутные воспоминания, что мучили её в последние дни. Связанные с чем-то, что произошло в её пятнадцать лет – и с кем-то, кто тогда был рядом. Что-то, о чём она совсем перестала думать, когда «потеряла» телефон.
Что-то, что она забыла и никак не могла вспомнить.
Подозрительный пассажир с соседнего сиденья обернулся и мрачно посмотрел на Олю.
========== Глава 16. Капкан ==========
Следующие несколько дней прошли как в тумане. Оля даже толком их не запомнила. Холодная атмосфера отчуждения, повисшая в классе, леденила кожу и мешала воспринимать действительность. Будто не жизнь – а очередной ноябрьский сон, тоскливый, как любая осень.
Её сторонились. Связи Оли с убийствами кошек никто так и не доказал, но ребята помнили, что она общалась с Женькой, и держались от неё подальше. Стася перенесла вещи на другой ряд. Место рядом с Олей осталось пустым: никто не хотел подсаживаться.
Она хотела было пересесть к Женьке, но тот отговорил: мол, привлечёшь лишнее внимание. Оля скрепя сердце была вынуждена согласиться – ей всё ещё было что терять. Её хотя бы не обвиняли в открытую и не пытались травить.
– Знаешь, – сказал ей как-то Женька, – самое фиговое во всём этом – олимпиадный кружок. Мне там, как ты понимаешь, теперь… не рады.
Оставалось только вздохнуть с облегчением, что она так и не успела записаться: шипели бы и там, донимая расспросами. Впрочем, на редкие попытки одноклассников разузнать что-то поподробнее Оля отвечала резко и односложно, так что вскоре они прекратились.
Всё, что она теперь могла, – быть рядом. Оставаться Женьке другом даже сейчас, когда отвернулись все остальные. На виду у одноклассников они всё-таки старались не общаться, уходя на другие этажи или в памятную детскую раздевалку – но ребята как-то догадывались, что она поддерживает с ним связь.
– Ты крыса, – как-то заявила ей Ленка, хмуря подрисованные брови. – Общаешься с монстром. Самой не стыдно?
– Я общаюсь с монстром? Кто бы говорил, – холодно ответила Оля. Лена с каждым днём нравилась ей всё меньше и меньше. И до того оторва, сейчас, под влиянием Фролова, она превратилась в настоящую суку. Отвязаться от неё было тем ещё квестом.
– Это ты про ко… – начала было Ленка, но Оля, собрав вещи, демонстративно удалилась из кабинета. Одноклассница прекрасно понимала, про кого она говорила. Притворяться дурой ещё никому не шло.
Чёртов Фролов с каждым днём набирал всё больше популярности. Из подозрительного хамоватого новенького он превратился в звезду школы, героя, который не побоялся рассказать остальным правду о «кошачьем маньяке». Фигура Женьки в школьных сплетнях исказилась до невозможности: умело распущенные слухи сообщали, что он угрожал Гоше убийством. Что он носит в школу нож и показывал его Фролову в то злополучное утро, когда в школе отрубили свет. Истории делали своё дело, и теперь «новенький» смотрелся едва ли не мучеником, который с трудом решился пойти против сумрачного гения из девятого «Б».
Возможно, именно из-за этого слуха одноклассники так и не решались на открытую травлю. Ограничивались шепотками, бойкотом да мелкими пакостями исподтишка. Газировка, «случайно» разлитая на тетради, «потерянная» в раздевалке куртка, которая нашлась в мусорном ведре, изгаженная и заплёванная – кто бы это ни делал, они умели действовать на нервы.
Но, как Оля и предполагала, в полицию никто заявлять не спешил.
– У меня такое ощущение, – сказала она, когда помогала Женьке оттирать грязь с куртки, – что вся эта история с «кошачьим маньяком» – его способ воздействовать на остальных. Помнишь же, раньше к Фролову прислушивалась только пара человек? А теперь его считают героем едва ли не все. Похоже, змея даёт ему какие-то способности, но применять их он может… не на каждом. Нужны условия или вроде того.
– Я тоже так думаю, – кивнул Женька в ответ. – Только, знаешь… влияние Гоши очень сильное, но всё-таки не бесконечное. Даже с учётом скандала вряд ли его хватило бы на весь класс. Я говорил, что не знаю, как справляться с людьми, но…
Он пожал плечами и потянулся к тряпке.
Заканчивать фразу было необязательно: Оля всё поняла без слов. Может быть, разница между чудовищами и людьми на самом деле не такая уж и большая? Может быть, и вести себя с ними нужно так же?
Нет. Конечно же, нет. Ведь, если бы Фролов не появился, ничего этого бы не случилось. Ведь не случилось бы?
Или случилось?
Оля не знала, что и думать. Всё шло вверх ногами. Даже Стася, которая всегда была рядом, сколько она её помнила – даже та отвернулась. И виновата в этом была она. Только она. В дни, когда окружающие смотрели на неё волком, потеря подруги ощущалась особенно остро.
С того самого дня они так и не смогли толком объясниться. Стася не хотела ничего слушать и всячески избегала её общества.
– Нам нужно как-то разобраться со всем этим, – говорила Оля, сидя у Женьки дома и потягивая горячее какао с корицей. Он, как выяснилось, прекрасно готовил: сказывались годы, проведённые без матери.
– В плане?
Женька казался обманчиво спокойным. Знай Оля его чуть хуже, предположила бы, что ситуацию он воспринимает по-философски – но за эти дни она хорошо научилась смотреть между строк. И то, что она видела, ей не нравилось. Ни тени, залёгшие под глазами, как у наркомана – или человека, который не спит ночами. Ни красные узоры на костяшках, очень похожие на те, что остаются, когда ударяешь кулаком в стену в приступе бессильной злости.
А самое главное – он ничего не делал. Вообще ничего. Как будто и не пытался бороться.
– В плане… мы вроде как решили, что волк, смерть котят и Фролов связаны, – пробормотала Оля и подтянула колени к груди. – Понять бы, как. Как Гоша может общаться с волком. Откуда у него эта змея. И… всё остальное. В частности – что это за ребёнок такой был. Может, мы не правы… Может, и вправду совпадение – хотя вряд ли.
– Мало данных, – коротко ответил Женька. – И обстоятельства не те. Ты боишься собак, от меня теперь шарахаются. Много в такой ситуации нарыть можно? Единственный, кто знает правду, – сам Фролов, но нам он ничего не расскажет.
– Всё наладится… когда-нибудь, – на автомате отозвалась Оля. – Но для этого нужно что-то делать.
– Ага, вот только что?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю.
Повисло неловкое молчание, которое разбавлялось только мерным звоном чайной ложечки о чашку с какао. Оля не могла ничего придумать. Расспрашивать было некого, а сам Фролов не подпускал к себе ни на шаг. Теперь он вообще не появлялся в одиночестве.
Ей не нравилось, к чему всё шло. Но своими подозрениями Оля пока не делилась.
– Может, попробовать связаться с его родителями? – брякнула она.
– Отличная идея. Так и представляю: здравствуйте, у вашего сына из плеча растёт монстр, который гипнотизирует наших одноклассников, а ещё из-за него нас считают преступниками. Повлияйте на него, пожалуйста. – Женька отхлебнул какао и добавил. – А если его семья тоже видит, тем хуже. В таком случае они про тварь наверняка уже и сами знают. И, судя по тому, что ничего не сделали… сама понимаешь.
Оля понимала. Либо не могут, либо не имеют ничего против, и при любом из этих вариантов обращение к ним только ухудшит и без того нерадостную ситуацию.
– Они распускают слухи, будто я нож в школу ношу, – фыркнул вдруг Женька куда-то в чашку. – Об этом настолько из каждого утюга говорят, что я уже начинаю думать, будто это не самая плохая идея.
– Сдурел, что ли? Мало тебе проблем?
– Кто знает… порой кажется, что хуже уже не будет.
Хуже могло быть. Это понимали оба.
Подозрение, которое ворочалось в глубине души Оли, становилось сильнее с каждым днём. Что, если замысел Фролова не менялся с того момента, как он предложил ей помощь? Вдруг единственное, что он сделал – переключился на другую цель, поставив её для верности в невыносимые условия? В условия, которые схлопнутся вокруг намеченной жертвы, как капкан, и заставят её принять его предложение.
Чтобы получить силу, спасающую не только от тварей, но и от людей.
В том, что «предложение» подразумевает превращение в такого же, как он, ни Оля, ни Женька уже не сомневались.
Но поделать ничего не могли. Оставалось лишь ждать, пока вторая сторона сделает ход, и надеяться, что этот ход не станет для них последним.
Единственной неувязочкой в стройной теории оставалась излишняя сложность плана. Слишком умно, слишком запутанно для Гоши. При всей его дьявольской власти особой хитростью Фролов не отличался. Если всё это было правдой – значит, не он один был замешан в этой потусторонней афере.
Звучало откровенно бредово. До сих пор ни Оля, ни Женька не слышали о других «видящих»: разве что Гоша явно был в курсе чего-то, но он разве расскажет? Существование неведомой силы, которая ловит детей со способностью и превращает их в симбионтов чудовищ, казалось абсурдным. Кому они нужны? Кто о них вообще знает?
И всё-таки, когда Женька не встретил её, как обычно, у школьных ворот после уроков, Оля обеспокоилась. Как оказалось – не зря.
========== Глава 17. Ручная крыса ==========
В последнее время они каждый день виделись после уроков. Женька уходил первым, привычным движением просачиваясь сквозь толпу и утекая в гардеробную – как у него получалось делать это настолько незаметно, Оля и понять не могла. Сама она собиралась нарочито медленно, одевалась вместе со всеми, чтобы потом, отбившись от стайки ребят, завернуть за угол и встретить его у раскидистого дерева неподалёку от ворот.
Одноклассники всё равно с ней не общались и старались держаться подальше от «ручной крысы живодёра». Обидное прозвище, брошенное Ленкой, прилепилось дурацким ярлыком. Оля почти чувствовала: ещё пара недель – и её тоже начнут травить.
И всё равно она не сдавалась. И общаться с Женькой не прекращала, проводя с ним больше времени, чем с кем-то ещё. Ни с кем другим особенно и не получалось – разве что с приятельницами из других школ. Но выкроить хоть несколько часов на общение с ними удавалось нечасто.
Поэтому, когда Женьки не оказалось на обычном месте у дерева, Оля встревожилась. В последние дни ей казалось, будто он мутит что-то за её спиной. Мерещилось, что они отдаляются друг от друга, растворяясь в холодном ноябрьском мареве. Но пока что эта дружба – единственное, что у них оставалось, чтобы не сойти с ума под волной всеобщего презрения и ненависти.
Может, что-то случилось? Может, просто задерживается?
Оля позвонила ему, но номер не отвечал, а сообщения так и оставались висеть непрочитанными.
После десяти минут бестолкового стояния под деревом у неё закончилось терпение. Руки начинали мёрзнуть даже под перчатками, а от колючего, почти зимнего воздуха закладывало нос. К тому же поднялся жуткий ветер: он трепал косу и не давал как следует присмотреться, задувая в глаза.
Вскоре мёрзнуть начали и ноги. Намело в последние дни много, и теперь Оля стояла по щиколотку в снегу, едва-едва протоптав себе дорожку через сугроб. Комок снега попал в голенище полусапога и медленно таял внутри. Мало того, что холодно, так ещё и мокро.
Минутку. Сугроб! Что с ним не так?
Дерево, которое Оля и Женька использовали для встреч, стояло в стороне от дороги. Другие люди вокруг него обычно не ходили: с собаками возле школы не гуляли, а других поводов лезть в снег Оля не могла себе представить. Обычно единственные следы, которые они здесь видели, принадлежали им самим. Тонкая цепочка: две пары ног, идущие от дороги к дереву.
Тогда почему сейчас от ствола удалялась тропинка, которую явно вытоптало несколько человек?
Это могли быть младшеклашки, которые часто бесились неподалёку от школы. Это могли быть пьяные: им всё равно, куда и какой дорогой идти. Это могли быть случайно заблудившиеся собачники или стайка молодых людей, увлечённая разговором.
Но…
Оля присела и внимательно осмотрела тропу. Снег по обе стороны от неё был примят и взрыхлен, будто неведомая процессия тащила кого-то с собой – а тот вырывался, пытаясь увернуться, отбежать в сторону.
Это выглядело совсем уж нехорошо.
Контрольный звонок Женьке не дал результата, и Оля, ведомая нехорошими предчувствиями, осторожно ступила на тропу. Ей очень хотелось верить, что в своих подозрениях она неправа.
Дорожка уходила в сторону от школьного двора, куда-то за гаражи, будто вышедшие из фильмов про девяностые. Туда обычно убегали курить, когда прогуливали занятия, и там же выпивали, швыряя бутылки прямо на землю. Оля слышала, что в крупных городах такие закутки почти изжили – но в их захолустье прогресс доходил медленно.
Голоса из-за гаражей она услышала, ещё не дойдя до конца тропы. И один из них совершенно точно принадлежал Фролову.
– …так, сука, – он снова тянул гласные, но сейчас в его голосе не было и намёка на фальшивую доброжелательность, – на этот раз ты расскажешь мне всё.
Оля приблизилась и осторожно прислонилась спиной к ребристому боку ближайшего гаража. Не хватало ещё попасться Гоше на глаза. Не сейчас. Сначала она должна понять, что он делает.
Ответа она не услышала: вместо него раздались шорох и скрип снега. Шум сменился глухим звуком удара и последующим вскриком. Слишком знакомым голосом, чтобы Оля могла перепутать его с кем-то другим.
– Я повторяю, – уже более напряжённо заговорил Фролов, – рассказывай. О себе, об этой девчонке и о вас двоих. Всё.
Когда Оля поняла, что происходит, ей с трудом удалось сдержать первый безрассудный порыв: броситься туда, оттолкнуть Гошу, ударить его чем-нибудь тяжёлым. Глупо и бессмысленно. Он там явно не один, и сейчас она ничего не сможет против него сделать. Сначала нужно найти что-нибудь, что ей поможет.
Побежать и позвать взрослых? Некогда! Кто знает, что случится здесь, пока она бегает не пойми где? Да и поверят ли ей, придут ли на помощь? Тем более – сейчас, днём, когда люди поголовно на работе и на улице почти никого нет.
В полицию? Нельзя. Всплывёт их связь с «кошачьим маньяком» – будет нехорошо. А она всплывёт: Фролов и компания не упустят шанса перекинуть вину на них.
Может, получится найти какой-нибудь камень?..
Оля попыталась придвинуться поближе. Нужно было своими глазами увидеть, что происходит. Точно: он не один. Вовка, верзила Глеб и Ленка сгрудились вокруг лидера, покачиваясь, как сомнамбулы, и явно пребывали где-то не здесь. Женьку держал Глеб, крепко перехватив его руки за спиной. Как ни пробуй – не вырваться. Вовка стоял на подстраховке. Лена смотрела в сторону соседней улицы – видимо, на стрёме. Даже сейчас, когда в их лицах не было ни капли осмысленности, ребята действовали слаженно и чётко, как единый организм.
Оле, безоружной, с ними не тягаться. Нужно было что-то придумать.
Гоша заговорил снова, и рука сама собой потянулась к телефону. Где, где там это злосчастное приложение для диктофона? Если у неё будет доказательство Женькиной невиновности, тогда…
– За этих троих не волнуйся, – гоготнул Фролов, так и не получив ответа. – Они ничего не поймут. И нашу маленькую тайну никому не выдадут. Знаешь ли, они и вправду верят, что «кошачий маньяк» – это ты…
– Что ты сделал? – сказал наконец Женька, и у Оли защемило сердце: голос звучал хрипло и глухо, точно доносился из-под земли. Выглядел он ужасно. Волосы, и без того вечно взлохмаченные, спутались и слиплись – хотелось верить, что не от крови. На лице виднелись ссадины, а по скуле расплывался синяк. Свежий, лиловато-красный.
Ей снова захотелось ударить Фролова, но она сдержалась. Диктофон наконец включился, и теперь Оля напряжённо шарила взглядом по окрестностям. Хоть бы пивную бутылку какую найти, что ли…
– Вопросы тут я задаю, – негромко пояснил Фролов и выдохнул Женьке в лицо клуб густого сигаретного дыма. – Ты, парень, не в том положении. Совсем.
– А если я откажусь отвечать?
Даже сейчас он пытался стоять на своём. Что же ты делаешь, взмолилась про себя Оля, ну наплети ему что-то, чтобы он отстал, ну зачем так-то!
Фролов хмыкнул и перекатился с пятки на носок, а потом обратно. Наверное, ему казалось, что это выглядит круто. С точки зрения Оли, так он становился похож на корову.
– Значит, заставлю этих ребят вспомнить, кто ты такой. А, «кошачий маньяк»?
– Кошачий маньяк здесь только ты, – тихо откликнулся Женька. Оля едва смогла его услышать. – Верно, Гош?
Ей очень хотелось, чтобы диктофон уловил эту реплику.
Фролов засмеялся. Запрокинул бритую машинкой голову, расфыркался, как лошадь, слишком долго простоявшая в стойле.
– Тебе всё равно никто никогда не поверит, – наконец выплюнул он. – Я победил, и ты это прекрасно знаешь. А что, завидуешь, обсосок? Так же хочешь?
– Понимаю, к чему ты клонишь, но нет. Не хочу. Ни сейчас, ни когда-нибудь ещё.
Худшие опасения становились правдой. Не нужно было быть гением, чтобы догадаться, о чём ведёт речь Гоша и что именно он сейчас предлагает Женьке. Заманить в ловушку – и поставить такие условия, чтобы тот был вынужден согласиться играть по его правилам. Умно. Слишком умно для Фролова. И для чудовища на его плече, кровожадного, но глупого – тоже слишком умно.
Оля не видела выражения лица новенького. Он стоял вполоборота, и разглядеть она могла лишь бритый затылок. Увидела только, как Гоша резко подаётся вперёд и бьёт: под дых, без замаха. Женька судорожно выдохнул и повис на Глебе.
Нужно было что-нибудь сделать. Хоть что-нибудь. Она не могла так это оставить.
– Будем считать, я этого не слышал, – процедил тем временем Фролов. – У тебя последний шанс. Думаешь, я забыл, что ты пытался убить моего фамильяра? Нет уж. Тебя и твою бабу хотят видеть с нами, а я бы с радостью тебе вместо этого рожу сломал.
– Хотят? – тут же оживился Женька, приподнимая голову. Глаза блестели из-под спутанной шевелюры. – И кто же? Чем я так важен? С чего «им» вдруг сдалось разворачивать целую аферу с маньяками, только чтобы заполучить одного школьника?
Похоже, он намеренно не упоминал Олю.
Гоша помолчал, затянувшись. Швырнул окурок через плечо. Оля обмерла, подумав, что сейчас он обернётся и её увидит – но пронесло.
Хорошо, что Ленка, стоявшая на стрёме, смотрела не в её сторону.
– Ты чо, – наконец произнёс новенький, – кино тупого обсмотрелся? Думаешь, я тебе ща всё выложу? Совсем поехал, да? О конфиденциальности что-то слышал?
– А попробовать стоило, – вздохнул в ответ Женька. Фролов занёс кулак – но в последний момент передумал.
– Короче. Последний раз говорю. Рассказывай мне всё. Как давно видишь, что о них знаешь. Про бабу свою тоже. Никого ты с ней не обманул. Видит она. Ссалась с волка, на фамильяра моего смотрела. Не может она не видеть, не свисти мне.
– Почему бы тебе не спросить меня об этом уже после того, как я соглашусь на твоё предложение? – поинтересовался вдруг Женька. – Зачем устраивать допрос? И с чего моё согласие вообще так важно?
– Потому что не факт, что ты пере… – начал было Фролов, но змея на его плече тревожно зашипела, и он спохватился. – Потому что не ты тут вопросы задаёшь, вот почему! Я предлагаю тебе силу, здесь и сейчас, в последний хренов раз. И всё, что тебе для этого нужно – просто ответить. Откажешься – хуже будет. Так что разевай пасть и отвечай! Последний шанс: да или нет? И если да – выкладывай всё о себе и девчонке!
«Не факт, что ты пере…»? Пере – что? Переживёшь то, что должно случиться?
Повисла пауза. Оля вздрогнула: на миг ей показалось, будто Женька готов согласиться. Но он поднял голову, и у неё отлегло от сердца.
– Нет. Никогда.
– Ну что же, – медленно и угрожающе протянул Гоша. – Значит, скажу им, что не смог тебя уговорить. А это значит, что теперь я могу делать с тобой всё, что захочу. А я захочу. Я, мать твою, мечтал, что ты откажешься.
Он потянулся рукой к твари, что сидела у него на плече, и – Оля могла поклясться – погладил её по голове. Бережно и ласково: так гладят любимого питомца. Гоше эта ласковость не шла совершенно, смотрелась чужеродно и дико.
– Передумать уже не получится, – почти по-доброму сказал он и резко развернулся в сторону. Оля едва успела юркнуть подальше за гаражи. – Подъём, ребята! Мы поймали кошачьего маньяка, и сейчас самое время его наказать!
Отсюда Оля уже не могла видеть, что происходит – но могла слышать. Тишина наполнилась звуками. Тяжело выдохнул Глеб, прокашлялся Вовка. Истерически вскрикнула Ленка: похоже, до того она вообще не замечала, что происходит вокруг неё. Как и остальные. Точно очнулись от странного гипнотического сна.
– Поверить не могу, что ты делаешь это ради меня, – протянула вдруг Лена, и в голосе её звучало едва ли не благоговение. – Даёшь мне шанс отомстить. Ты прекрасный.
– Не стоит того, – нарочито небрежно отозвался Фролов. – Я и сам давно хотел с ним разобраться.
Раздался шорох, прервавшийся воплем Глеба:
– А ну, куда собрался, засранец?! Думаешь, так просто тебя отпустим?
– Я ничего не делал, – прошипел в ответ Женька и, судя по звукам, снова попытался вырваться – и снова неудачно.
– Не делал? А это мы щас ещё посмотрим, – в голосе Гоши слышалось злобное торжество, и Оля всё-таки подобралась поближе – снова. Ей хотелось видеть, что происходит. – Сейчас я врублю камеру на телефоне, а ты скажешь на неё: «Я признаюсь, что я обоссанный живодёр и убил всех этих кошек». Можешь ещё про меня добавить, как ты мне угрожал. Посмотрим потом, как ты будешь рассказывать, что ничего не делал.
– Я тебе не… – начал было Женька, но новый удар едва не сбил его с ног. Если бы не Глеб, который продолжал его держать. Оля прикусила губу – с силой, почти до крови.
– Всё равно заставим, хочешь ты того или нет, – процедил Вовка. – Ублюдок. Мы тебя не трогали, так ты решил на её кошке отыграться?
– На какой ещё кошке?!
– Моей, – Лена всхлипнула. – Вот видишь, я плачу. Доволен? Этого хотел? Думал, раз я назвала твою бабу крысой, так мне теперь мстить можно? Она и правда крыса, раз общается с таким, как ты!
– На себя бы посмотрела, – буркнул Женька, и это оказалось последним, что он сказал. Глеб разжал руки и одним быстрым ударом по лицу уронил его в снег.
Времени на раздумья уже не было. Беспощадное осознание не давало Оле дышать: они же его убьют там, если он не согласится сейчас сказать какую-то дичь на камеру. Или не передумает, приняв условия Гоши и став таким же, как он.
В том, что на последнее Женька не пойдёт никогда, Оля не сомневалась. Да и вряд ли Фролов, уже опьянённый возможностью сломать жизнь сопернику, теперь согласится впустить его в свои ряды.
Всё сходилось. Всё оказалось правдой: за ним стоял кто-то ещё. Но сейчас думать об этом не было времени.
Когда Оле на глаза попался крупный осколок бутылки, картина на маленьком пятачке между гаражей успела измениться. Женька, сбитый с ног, ничком лежал на снегу, придавленный к земле тяжёлым ботинком Глеба. Гоша – огромный, плотный – возвышался над ним, самодовольно ухмыляясь.
– Говори давай. В камеру, чтоб рожу было видно.
– Пошёл ты, – выдохнул Женька в морозный воздух. Фролов занёс было ногу в очередном ударе, но его опередили.
Ленка, отпихнув его в сторону, вышла вперёд. Брезгливо сморщилась: Женька, избитый и в грязной одежде, выглядел немногим лучше бомжа.
– Кошачий маньяк вчера вечером убил мою кошку, мразь, – отчеканила Лена. – Это тебе за неё.
И с силой опустила каблук сапога на выставленную вперёд руку Женьки.
Вскрик эхом отдался у Оли в ушах. Терпеть она больше не могла: сжатый в руке острый осколок холодил пальцы, грозя порезами и занесённой инфекцией, но ей было уже плевать. И так прождала слишком долго, добилась того, что его вот-вот начнут калечить всерьёз. Уже начали.
