Текст книги "Часы бьют полночь (СИ)"
Автор книги: Анатолий Даровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
– Блин, откуда их столько, в классе же почти не было, – Оля увернулась от очередной проплывавшей мимо «рыбки». – Насколько я сейчас вообще могу быть в чём-то уверена – да, она на меня смотрела. И что это значит?
Одноклассник пожал плечами.
– Кто знает. Может быть, ничего. Может быть – что у нас проблемы. Оль, честно, я впервые вижу такую тварь и ничего раньше не слышал о подобном. Люди, носящие с собой чудовищ, как питомцев… В маминой книжке про это ни слова нет.
– Или есть, но ты не знаешь, – перебила Оля, задумчиво накручивая на палец выбившуюся из косы прядь. Да что за дурацкая невротическая привычка? Откуда она её подхватила?
Неприятное ощущение утекающего из-под пальцев песка, приглушённое было бурными событиями сегодняшнего утра, вернулось. И становилось сильнее каждый раз, когда Оля думала о странном новеньком и твари на его плече.
– Или есть, но я не знаю. К остальным шифрам ключ так и не подбирается.
– Неужели всё настолько сложно? – Оля вздохнула. Нерасшифрованные записи в дневнике волновали её. Не только потому, что там были спрятаны факты о её мутных ноябрьских снах. Ещё и потому, что ей казалось, будто от их расшифровки зависит будущее.
То, которое ещё не наступило, но приходит к ней каждую ночь. С которым она пока ничего не может сделать.
– Самому интересно, – Женька взъерошил пятернёй шевелюру, что и так уже напоминала воронье гнездо, и Оля тихонько усмехнулась: не у одной неё фиксация на волосах. – Как я понимаю, ключом должно быть что-то невероятно простое, но при этом понятное только ей и мне.
– И много у вас такого?
– Да не особо. Мы слишком мало времени успели провести вместе, если ты не помнишь, – он вдруг улыбнулся, – меньше половины моей жизни, как-никак.
Ещё какое-то время они шли в тишине, неожиданно густой, будто за закрытыми дверями классов сейчас не шли уроки, а царила мертвенная пустота. Оля даже потянулась было проверить, но из-за слоя дерева и картона раздался гулкий окрик Жужелицы, и она поспешила отойти от двери подальше.
Уже на лестнице – тусклые крутые пролёты и стены, выкрашенные унылой зелёной краской – Женька наконец решился прервать молчание.
– Знаешь, – протянул он, – я всё хотел тебе сказать…
Что-то в его тоне насторожило Олю. Так нарочито спокойно и безразлично он всегда разговаривал в моменты, когда от его слов зависело слишком многое. Или – когда нервничал, но пытался не подать виду по старой, въевшейся в кожу привычке.
– Ну? – наконец поторопила она, когда пауза начала затягиваться, и он нехотя, будто сам уже жалел, что начал разговор, ответил:
– Отца переводят работать в другое место.
Оля заметно расслабилась. И это всё? Она уж испугалась, что речь опять зайдёт о надвигающейся опасности, которой в её жизни за последние месяцы и так было многовато. Но смена работы? Как это должно их касаться?
Разве что…
Она не успела закончить мысль. Женька добавил:
– На Север.
И Оля прикусила губу, сдерживая рвущиеся с губ слова. На Север? В смысле – в Сибирь? О том, что речь шла не о севере Москвы, а о более далёком месте, понятно было сразу. Но…
– А как же… – она начала фразу, но замерла, не в силах правильно сформулировать мысль. Так, чтобы она звучала менее эгоистично.
– Я с ним не поеду, конечно, – отозвался одноклассник, угадав, о чём она переживает. Да ладно, любой в её ситуации об этом бы подумал. – Понимаю, как всё выглядит, но нет, я никуда не сваливаю.
– Оно и к лучшему, – вздохнула Оля. – Стой, погоди, а как ты собираешься остаться здесь?
Когда он сказал, что не собирается уезжать, она немного успокоилась. Неясное возбуждение, охватившее было её при слове «Север», пошло на убыль. Теперь Оля сама не понимала, с чего она вдруг решила, будто Женька собирается к чёрту на рога вместе с отцом.
– Бабушку вызвоним, – он как ни в чём не бывало пожал плечами. – Из Воронежа. Она странная, конечно, но жить в одиночку я по закону права ещё не имею.
– В смысле – странная? – не поняла Оля. – Деменция?
Женька фыркнул.
– Упаси боже. Нет, просто фанатка всяких там передач про инопланетян и масонские заговоры. И про демонов, которые превращают людей в извращенцев.
– А здесь она не так уж и неправа, – напряжение отпускало с каждым мигом, и теперь Оле хотелось улыбаться. – Представляю, как весело рядом с ней… тебе.
– Ага. Периодически выдаёт такие перлы, что поневоле кажется, будто она подглядывала на мир моими глазами.
– А ты уверен, что это не так? – усмехнулась Оля. Чем чёрт не шутит, может, способность видеть чудовищ передалась ему не от матери, а от поколения постарше.
– Уверен, – он махнул рукой. – Вот бабушка по матери их видела, про это я уже у мамы прочёл. Но та умерла давным-давно. Из-за… собственной неосторожности, я так понимаю.
Веселиться тут же расхотелось. Оле вновь стало не по себе. Ну вот, опять. Снова смерти – и снова в этих смертях явно виновато нечто большее, чем несчастный случай.
– Речь ведь не про включенный газ, да? – уныло уточнила она. – И не про скользкие лестницы.
– Речь о том, что не стоит впускать домой кого попало, – отрезал в ответ Женька, – особенно если знаешь, что это не всегда могут быть люди.
Оля вздохнула. Ровно как она и думала – опять чудовища, опять опасность. И сколько поколений их проклятой семейки умерло слишком рано? Сколько оставило после себя детей сиротами, а сколько вообще не знало своих родителей? Взять хотя бы самого Женьку: каждый раз, когда речь заходит о его семье, он начинает вести себя, как… как сейчас.
Она вспомнила Марину. Вспомнила, как столкнулась с нелюдскими тварями во второй раз, когда Женькина мать, пролежавшая в коме без малого девять лет, неожиданно встала на ноги. Встала слишком здоровой, слишком разумной для такой больной. Слишком идеальной – особенно для сына, помнившего её другой.
Вспомнила, как они пытались накормить чудовище в теле матери ядом и как провалились – и как остатки жизни, теплившиеся в Марине, спасли их обоих.
Именно тогда Оля начала видеть чудовищ, по доброй воле променяв хрупкую безопасность на знание правды. Знание, которое было нужно ей, чтобы иметь возможность хоть как-то помочь.
Марина тогда сказала: «Семьи, которые получаются из двух видящих, самые крепкие». Значило ли это, что она знала других видящих, – Оля не поняла. А Женька так и не ответил. И спрашивать у него было бессмысленно. Пусть он и изменился с тех времён, став более открытым, чем раньше, существовали вопросы, о которых он до сих пор предпочитал молчать.
– В любом случае, – Женька снова заговорил, уже более спокойно, и Оля дёрнулась, вынырнув из своих мыслей, – в моей жизни почти ничего не изменится. А в твоей так тем более.
– И зачем ты мне тогда всё это говоришь? – ей почему-то стало обидно. Он сам завёл этот разговор, никто его за язык не тянул – а потом первый же прерывает тему, будто Оля вторглась на запретную территорию против его воли.
Новый приступ головокружения настиг внезапно, и она неловко качнулась на очередной ступеньке. Женька поймал её за капюшон толстовки, не давая упасть.
– Да сам не знаю. Подумал, что тебе стоит быть в курсе, – отозвался он. – А ещё потому что… ну, блин, непривычно как-то. Что-то меняется. Тем более, что-то такое постоянное, как присутствие отца в доме.
Теперь Оля поняла, о чём он. Точно. В конце концов, ноябрь действует не только на неё, мучая злыми вещими снами. Липкое беспокойство, которое поселилось внутри, настигает в этом месяце всех, кто может видеть больше других.
– Тревожно, да? – уточнила она, потому что сам он бы никогда такого не сказал.
– Да, и это тоже. Вроде бы понимаю, что всё должно быть хорошо, но иногда накатывает – а если не получится? Если придётся ехать в эту глушь, под Сургут там или куда ещё? Хотя вообще-то повода волноваться нет. Бабушка и так давно хотела приехать.
Женька говорил спокойно и ровно, и ничего в его голосе не выдавало напряжения. Но Оля ощутила, как воздух вокруг напитывается неуловимым электричеством. Или это существо, пролетевшее мимо, электрифицирует всё вокруг?
Лестница закончилась, и они вышли на первый этаж, к белеющим среди рядов классов дверям медпункта. Дальше – «лягушатник», вотчина младшеклашек. И большой, в полстены, информационный стенд, оформленный специально для мелких: бумаги и статьи обрамлены весёлым рисунком, а наверху, в шапке, красуется мультяшный котёнок.
Оля лениво окинула стенд взглядом. Котёнок улыбался, растягивал причудливую нарисованную мордочку в дурацкой гримасе.
И тут её осенило.
– Знаешь, что? – быстро сказала она, не дожидаясь, пока Женька уйдёт. – А заведи кота.
– Кота? – не понял одноклассник.
– Ага. Ты же сам говорил, что кошки тоже их видят? По-моему, это будет удобно. Да и питомец всегда успокоит, если не по себе.
– Чего это ты вдруг, – непонимающе произнёс Женька. – У меня был кот. Когда-то. Вообще, я думал завести, но потом как-то всё завертелось, и я забил. А что? Ты кого-то пристраиваешь?
Оля прищурилась и заговорщически протянула:
– Есть у меня кое-какие котята на примете…
В конце концов, она обещала Стасе помочь их пристроить. Так почему бы и нет?
========== Глава 10. Карета Золушки ==========
Стаська за соседней партой тяжело вздыхала. Вид у неё был потерянный и совершенно расстроенный. Обычно жизнерадостная, сегодня подруга выглядела так, будто потеряла близкого – или как будто распалась любимая корейская группа.
– Что случилось? – не выдержала наконец Оля.
Весь сегодняшний день она посвятила навёрстыванию упущенного за время болезни. Сейчас, когда навязчивая головная боль ушла, дела пошли на лад. Концентрироваться стало легче, да и муторные серые сны почти перестали беспокоить. Не исчезли, но и не были больше такими пугающе яркими, реалистичными, как будто настоящая Оля уже давно живёт в Москве, а лицей номер шесть и Женька – лишь плоды её воображения.
Оно и к лучшему. Теперь, когда ей больше не приходилось просыпаться, вдыхая едкий запах креозота, жить стало легче. Можно обратить внимание на более важные вещи: учёбу, грядущие экзамены…
И Фролова.
Стаська в ответ расстроенно всхлипнула и махнула рукой, как будто пытаясь оправдаться.
– Котята… – пробормотала она наконец. – Те, которых я тебе показывала. Помнишь? Которые в коробке в подъезде.
– Помню, – рассеянно кивнула Оля и обернулась к подруге, забыв на минутку о новеньком. – Что с ними? Что-то не так?
Точно. Она как раз хотела поговорить об этом. Оля ходила фотографировать их в тот день, когда всё началось. А потом встретила чудовище, похожее на волка, и получила сотрясение мозга. И напрочь забыла о котятах, вспомнив только пару дней назад – хотя, казалось бы, обещала выложить их фотографии в соцсетях.
За пару дней желающих приютить зверят не нашлось. Кроме разве что Женьки, который, впрочем, тоже не спешил напомнить ей о них.
Молодец, мысленно обругала себя Оля. Хороша подруга – наобещать и облажаться. Хотя Стаська тоже могла бы подсказать, раз уж это так важно.
– Я сама не знаю, что именно случилось, – расстроенно протянула Стася, – но кошка больше не приходит. Только утром заметили, что котята все замёрзли и голодные пищат.
– В смысле – не приходит? Бросила их? – не поняла Оля. Подруга пожала плечами.
– Хочется верить, что просто бросила, но… я жутко боюсь, что её убил этот.
– Этот?!
Теперь Оля ещё сильнее запуталась. Стаська подняла глаза и настороженно взглянула на неё – но настороженность быстро сменилась пониманием.
– А, точно, ты же не знаешь… в общем, пока ты болела, тут кошачий маньяк завёлся.
Оля моргнула и нервно потянулась рукой к волосам, отдёрнув пальцы в последний момент. Не стоит потакать дурным привычкам.
– Чего?
– Уже четыре распотрошённых трупа нашли, – тихо произнесла подруга. – В основном бродячие, но одна была самовыгульной и, кажется, кого-то из наших. Похоже, какой-то живодёр. Или вроде того.
Оля застонала и откинулась на спинку стула. Пусть животных, тем более самовыгульных, в их семье не водилось, новость от этого лучше не становилась. Маньяк – это серьёзно. Пусть даже кошачий.
– А что котята? – сообразила вдруг она. – Кошка пропала, а с ними что?
Стаська снова насупилась и печально отвела глаза. Понятно. Ничего хорошего.
– Одни остались, – наконец пробормотала она. – И это просто ужасно, блин, мне их так жалко! Мы пытаемся их кормить, но ты же сама понимаешь… никто не сможет за ними следить, как мама.
Оля кивнула. За последние дни произошло столько странных вещей, что она почти не вспоминала о котятах. Ей и сейчас-то было не до них – но помочь хотелось. Да и стыдно всё-таки: обещала и не сделала.
– Надо их домой куда-нибудь забрать, – заметила она. – В тепло.
– Надо, – Стаська качнула головой, механически, неловко. Как те дурацкие игрушки, что продают коробейники на улицах. – Но соседи отказываются, а я… не могу. Сама знаешь.
Оля знала. И об астме Стасиной мамы, и о том, что самой Стаське строго-настрого запретили иметь домашних животных, если она не хочет, чтобы болезнь, мамино наследство, проявилась и у неё.
– Тогда давай их заберу я, – предложила она. – Мама будет ругаться, конечно, но я её знаю. Животных она любит, а аллергии ни у кого из наших вроде нет. Да и…
Ей хотелось упомянуть о Женьке, о том, что он был бы не против взять котёнка. Так предложение звучало бы ещё более заманчиво. Но в последний момент Оля запнулась и прикусила губу. Не хватало ещё лишний раз подливать масла в огонь дурацких школьных сплетен. Пусть одноклассники, поглощённые знакомством с новеньким, и перестали обращать на неё внимание – неважно. Оля всё равно не хотела привлекать лишнее внимание ни к себе, ни к Женьке.
Сейчас, когда в их классе учится Фролов с тварью на плече – особенно.
Гоши с каждым днём становилось всё больше. С места Никитки он действительно слез – понял, что со Светой ничего не выйдет – зато переместился на галёрку, туда, где тусили Вовка, Лена и ещё парочка ребят. Поначалу те не слишком радовались его компании, но уже через несколько дней Фролов непонятным образом успел стать для них авторитетом и негласным лидером.
Как будто он завоёвывал уважение всех, с кем общался. Даже Вовка, поначалу заговоривший с ним с целью подколоть, сейчас заглядывал Гоше в рот и стелился перед ним, как собака.
Оле это не нравилось. Она хотела верить в собственную мнительность, хотела надеяться, что накручивает себя, и на самом деле в неожиданной популярности хамоватого новенького нет ничего удивительного. Но каждый раз, когда ей почти удавалось себя убедить, она ловила блестящий взгляд игрушечной змейки на левом плече Фролова – и страхи возвращались в стократном объёме.
Он что-то делал. С Вовой, с Леной. Со всем классом. И она не могла понять, что именно. И Женька тоже не мог.
– Что – да и? – поторопила Стася, заставив Олю вынырнуть из размышлений. – Ты серьёзно сможешь их забрать? Это было бы очень круто, правда, но – ты не шутишь сейчас? Всё точно нормально будет?
– Конечно, смогу, – Оля улыбнулась. – Я же сказала. Заберу.
***
Холод щипал лицо, и морозный ветер задувал в шею, находил щели в толстом, намотанном в три слоя шарфе. В такую собачью погоду даже Оля мёрзла и куталась похуже Женьки – но она обещала забрать котят сегодня, а значит, должна сдержать это обещание.
Вокруг сновали тёмные силуэты, что-то скалилось в тени ближайшего дерева да протяжно ухало над головой. Но на такое Оля уже привыкла не обращать внимания.
Главное – не заходить в парк. Кто знает, там ли ещё та тварь, что в прошлый раз загнала её на дерево.
Тяжёлую парковую громаду Оля обходила по соседним улочкам, стараясь даже не приближаться к узорчатой металлической решётке. Шла по другой стороне дороги, делала вид, будто спокойна. Чёртов гололёд так и не прошёл: то ли дворники ленились посыпать улицы песком и солью, то ли лёд нарастал быстрее, чем его успевали убрать – но скользко было едва ли не так же, как в первые дни ноября.
Где-то в стороне гулко бухнули, отмеряя четыре часа дня, городские часы. И эхом отдались внутри другие, призрачные часы, что отсчитывали время до неизбежного.
Оля начинала привыкать к этому ощущению. Но, приближаясь к знакомым серым подъездам многоэтажки, где в картонной коробке пищали, звали маму потерянные котята – почувствовала его всей кожей, так сильно, что чуть не пошатнулась и не упала на льду. Так и застыла на месте, со свистом втягивая сквозь зубы холодный воздух и выдыхая облачка пара.
Был бы здесь Женька, подумалось ей. Но того не было. Как всегда, пропадал на олимпиадных занятиях, которые сейчас, в самый сезон, стали особенно долгими и частыми. Хоть и собирался пойти вместе с ней – Оля сама отказалась. Не стоит лишний раз отрывать человека от любимого дела.
Котёнка он пообещал забрать. Но это будет уже потом, когда она притащит коробку домой.
Только сейчас Оля поняла, как отвыкла за последние недели ходить в одиночку дальше, чем до школы и обратно. Или к репетиторам – по проверенному, проторенному маршруту. А сейчас, когда уже начало темнеть, и тени неторопливо летали вокруг, знакомый город начинал казаться чужим и недобрым. Будто что-то перещёлкнуло внутри: волшебная карета превратилась в разбитую тыкву, а платье истаяло, обнажая беззащитные голые плечи.
Вся её спокойная жизнь была этой каретой, что оставалась прекрасной, пока часы не пробьют полночь.
Оля быстро проверила сообщение от Стаськи с кодом для домофона и решительно направилась к двери подъезда, стараясь не обращать внимания на неприятные предчувствия.
Стрелки внутри продолжали неумолимо двигаться к двенадцати.
Стасин подъезд встретил её сыростью и неожиданным холодом. Будто и не включали здесь отопление, будто и не пытались отогреть троих маленьких котят, оставшихся без матери. Лампочка светила тускло: вот-вот перегорит.
Голодные котята возмущённо пищали, пытаясь привлечь внимание, и Оля пошла на их тонкие голоса. Коробку задвинули куда-то в угол, который оставался в полумраке – полумёртвой лампы не хватало, чтобы его осветить.
– Все на месте?.. Тише, тише. Сейчас я вас заберу, мои хорошие, – бормотала она, пока пальцы скользили по грязному картону. – Всё будет просто отлично… главное, чтобы вы не простыли по дороге. А там тепло, дом… а потом я заберу одного, Женя другого, а третьего пристроим. Всё будет хорошо…
Котята умолкали, когда Оля говорила. Кажется, человеческий голос их успокаивал.
Она вывалилась из подъезда, судорожно сжимая в руках картонную коробку, внутри которой возились и попискивали зверята. На миг Оле показалось, будто в спину ей что-то смотрит. Но тяжёлая металлическая дверь бухнула за спиной – и ощущение исчезло, как будто и не было.
Оля бросила мимолётный взгляд на часы. Полпятого. Не так и поздно. Дотащить домой коробку с котятами, прежде чем станет совсем темно, она успеет.
Волк вырос перед ней внезапно: Оля даже не успела понять, когда он появился. Только что делала первые неуверенные шаги по скользкому льду, прикидывала, сможет ли дотащить коробку так – или придётся вытаскивать котят и нести их дальше под курткой. Только что никого рядом не было, и всё было нормально.
Но вот он стоял рядом с ней, огромный, чёрный. Такой же угрожающий, как в прошлый раз. На длинных лапах, вывернутых не в ту сторону. С пастью, слишком широкой, чтобы принадлежать нормальному зверю.
У Оли подкосились ноги, и она всё-таки поскользнулась.
========== Межглавье ==========
– Смерть стоит за левым твоим плечом, – прошептала Оля.
Вагон потряхивало. Пассажиров на последней остановке вошло слишком много, и теперь она не могла даже рассмотреть узоры, в которые складывалась вязь проводов на стенах тоннеля. В последние дни многое шло не так. Многое, если не всё.
Как обычно, шипели на пассажиров бабки-вампиры, хищно осматривались твари в дорогих, слишком вычурных для метро костюмах, выло и хихикало из-за стен вагона. И вой этот не могли заглушить никакие наушники.
Слишком знакомый вой. Она точно слышала его где-то, когда-то, во времена, когда она была юной и наивной и очень, очень боялась. Кого-то.
Смерть стоит за левым твоим плечом. Откуда она знает эту фразу? Оля слышала, что её автор —Кастанеда, но его книг она не читала: мистики хватало наяву. И всё же цитата вертелась на языке – резкая, хлёсткая. Сказанная чужим, но вместе с тем таким знакомым голосом. Голосом, который ещё не утратил подростковой ломкости, но уже начал становиться из мальчишечьего – мужским, бархатным и приятным.
Остановки пролетали одна за другой, и людей в вагоне становилось всё меньше, а Оля всё сидела, нервно теребила в пальцах короткие пряди. Пыталась вспомнить фразу, вспомнить ускользающие из памяти лицо, имя, одежду.
Чьё-то фото у неё в закладках. Почему она никак не может найти время просмотреть его? Почему?
Поезд взвизгнул тормозами и остановился. Оля медленно поднялась с места. Мысль, что билась в голове последние несколько минут, тут же попыталась вылететь из головы. Но она схватилась за телефон, как за спасательный круг, и потянулась пальцем к иконке заметок.
Какой-то мужик, стоявший слева от неё, грубо пихнул Олю в плечо. Та охнула и разжала пальцы.
========== Глава 11. Вероятности ==========
Комментарий к Глава 11. Вероятности
Осторожно: присутствуют упоминания мёртвых животных.
– Пятнадцать плюс триста шестьдесят два…
Оля сидела, прижавшись спиной к холодной стене подъезда, и мелко-мелко дрожала. Не от холода, нет: от леденящего ужаса. Ужаса, что смешивался с отчаянием, отчаяния, в котором чувствовался горький привкус стыда.
Она оставила котят на улице. Она бросила коробку. Уронила, когда оскользнулась на льду – и, поднявшись, в истерическом страхе побежала обратно в подъезд. А котята остались там, рядом с огромным чёрным волком. Вернее, тем, что выглядело как волк.
Оставалось надеяться, что существо, кем бы оно ни было, безвредно для животных.
Темно. Господи, как темно. Лампочка не выдержала: когда Оля ворвалась сюда, света уже не было. Пришлось плестись по стеночке – на подгибающихся ногах, боясь споткнуться.
– Триста семьдесят семь… сто шестьдесят шесть поделить на…
Спасибо Женьке: счёт в уме отвлекал, позволял не сойти с ума от ужаса. Давал последнюю надежду на благополучный исход, хрупкую, как дверь подъезда, за которой скалился и рычал её оживший ночной кошмар. Подумать только, пару минут назад эта дверь казалась ей такой прочной – а теперь Оля не была уверена, не проникнет ли полуволк сквозь неё, как сквозь туман.
Поэтому считала. Считала, не забывая дрожащими пальцами набирать сообщение единственному человеку, который мог дать ей совет. Позвонить она не могла: боялась лишний раз подавать голос. Даже счёт вела беззвучно, едва шевеля губами.
«Я в подъезде, за дверью СОБАКА».
«ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ».
Он поймёт, что за собаку я имею в виду, отчаянно надеялась Оля. Он должен понять, потому что он всегда всё понимает. Потому что он пытается разгадать и более, куда более сложные шифры, а значит, её бессвязные сообщения разберёт тем более.
– Тринадцать… умножить на шестьдесят один…
Телефон зажужжал, информируя о пришедшем сообщении. Звук был тихим, почти таким же тихим, как её приглушённое дыхание, но Оля всё равно дёрнулась, как от удара. Иррациональный страх мешал воспринимать вещи как надо, и сейчас темнота подъезда казалась почти живой, почти осязаемой.
Плохо. Нужно отвлечься, а то на запах ужаса подтянутся другие.
Оля перевела взгляд на экран. В окошке мессенджера светилось входящее сообщение из одного-единственного слова:
«Адрес?».
***
Когда дверь заскрипела, Оля непроизвольно вздрогнула. Страх приковал её к месту, не давал нормально вздохнуть – что уж говорить о движении. Только и оставалось сидеть, съёжившись, у стены на лестничной площадке, где резко пахло бомжом и валялась пустая бутылка.
Пусть. Если бы «владелец» этого места решил предъявить ей претензии, Оля испугалась бы его меньше, чем того, что ждало её за дверью. И каждый раз, когда кто-то заходил в подъезд, возвращался с работы, с учёбы или просто из магазина – она обмирала.
Если тварь проберётся за ними внутрь – Оле конец. Но пока что все открытия двери заканчивались одним и тем же: шаркающие шаги, грохот дверей лифта, шелест курток и сумок. Люди шли домой. Шли и не видели её, забившуюся в угол на лестничной площадке.
– Ау? Ты где? – раздалось снизу, из подъезда. У Оли отлегло от сердца. Голос, многократно искажённый эхом подъезда, всё-таки был знакомым, и она наконец смогла откликнуться.
– Тут… наверху.
Темно было везде: даже на лестничной площадке лампочка перегорела. Почему так? В прошлый раз, когда Оля здесь появлялась, подъезд освещали хорошие яркие лампы, а сейчас вокруг клубился сырой полумрак, в котором было сложно рассмотреть что-то дальше собственного носа. Приблизившегося Женьку она скорее даже не увидела: услышала по шагам.
– Я здесь, – ещё раз позвала она. Попыталась встать на ноги: ватные, подкашивающиеся. Подсохшие подтёки истерических слёз стягивали кожу на щеках. Оля прерывисто вздохнула и сделала шаг вперёд, невольно уткнулась носом в толстую ткань чужого шарфа.
Хотелось плакать. Не столько от ужаса и волнения, сколько от осознания собственной позорной беспомощности. Ей так не нравилось быть слабой! Раньше Оля считала, что ради помощи другим способна не бояться неизведанной опасности. Что её собственные кошмары не имеют никакого значения, если она может сделать что-то полезное.
Раньше так и было. Но сейчас – нет. Не когда речь шла о детских страхах, глубинных страхах, которые слишком сложно преодолеть.
– Всё нормально, – произнёс Женька откуда-то сверху, и Оля осознала, что так и стоит на лестничной клетке, судорожно всхлипывает и цепляется за него, как за последнюю спасательную соломинку. А он в ответ осторожно придерживает её, как будто боится, что она упадёт. – Снаружи никого нет. Он ушёл.
– Правда? – Оля подняла голову. Свет не вернулся, но теперь, когда Женька был близко, она хотя бы могла видеть его силуэт.
Он кивнул.
– Правда. Не знаю, почему он не побежал сюда за тобой… – Оля снова дёрнулась, и одноклассник поспешно добавил, – но его точно тут нет. Я бы заметил.
– Это хорошо… наверное.
Оля облегчённо вздохнула и отстранилась. Ужас понемногу уходил. Начал уходить ещё тогда, когда она отправила ему сообщение и получила ответ – но по-настоящему исчез только сейчас. Растворился в воздухе вместе со зловещим полуволком. Остался там, в холодном липком вечере, на крыльце подъезда. Вместе со злосчастной картонной коробкой с котятами.
Точно! Котята!
– О, чёрт! – вспомнила Оля и рванулась наружу. Женька придержал её за рукав.
– Что? Что-то не так?
– Котята! Я оставила их там…
Она вывернулась из его рук и помчалась вниз по лестнице. Страх испарился, словно его и не было, сменившись беспокойством. Только что ей казалось, будто у неё есть всё время мира, но сейчас оно начало стремительно утекать из пальцев.
Если они остались там, если это существо, чем бы оно ни было, могло до них добраться – кто знает, что сейчас с ними? А ведь она пообещала Стаське, что позаботится о котятах!
– Да о чём ты, блин? Что с котятами? Ау? – Женька нагнал её в несколько прыжков по ступенькам, возникнув слева, как привидение. Нет. Как что-то из очередного ноябрьского сна, серого и унылого, как вся эта чёртова осень, осень, когда всё пошло не так и её нормальная человеческая жизнь превратилась не пойми во что.
Она сама этого хотела. Думала, что всё будет хорошо, но…
Морозный воздух ударил в лицо, отрезвил, заставил почувствовать, как сильно горят щёки, раскрасневшиеся от бега и волнения. Оля остановилась на пороге, глотая этот воздух, как глотают воду при засухе, как глотают горькую, но жизненно необходимую пилюлю.
Коробки не оказалось там, где она её оставила. И котят не было слышно.
– Может, всё-таки объяснишь мне, что происходит?
Похоже, Женьке передалась её тревога: он точно так же стоял на крыльце подъезда, хмурился, скрестив руки на груди, и совершенно не замечал, что заслоняет собой проход. А, к чёрту. Всё равно здесь сейчас никого нет.
Оля набрала в грудь побольше воздуха: тот приводил в себя и не давал окончательно сорваться в истерику.
– Я же за котятами сюда пришла! Ну, помнишь, я говорила… Стася попросила. Ты ещё собирался взять котёнка. Так вот, я даже успела их забрать! А потом эта штука напала, и… в общем, я оставила их тут. Вместе с коробкой. И теперь не могу понять, где они.
Она выпалила всё на одном дыхании. Сбивчиво, непонятно – какая разница? Главное сейчас не это. Главное – найти котят и, если они целы…
Взгляд судорожно метался из стороны в сторону. Крыльцо? Нет. Ни единого следа, намекающего, что здесь лежала коробка. Может, кусты сбоку от подъезда? Тоже нет! Они довольно близко, Оля бы заметила при выходе, будь там что-нибудь.
– Может, забрал кто? – предположил Женька. – Ну, знаешь, проходили мимо, пожалели, решили отнести куда-нибудь в тепло или вообще оставить себе.
Оля рассеянно кивнула. Да, звучало правдоподобно и казалось самым вероятным исходом из возможных: котят спасли. В конце концов, зачем полуволку, преследовавшему её, трогать животных?
Но дурное предчувствие, что ворочалось внутри, никуда не делось. Что-то внутри подсказывало ей: не обманывай себя. Ничего хорошего с ними не случилось, и ты это знаешь, знаешь с того самого момента, как уронила коробку и помчалась к подъезду, не подобрав её.
– Хочется верить, – всё-таки ответила она, стараясь выглядеть спокойной. – Очень хочется, но…
– Им было бы просто некуда отсюда деться, ты же понимаешь? Разве что в мусорку.
Оля кивнула ещё раз. Мусорные баки, видневшиеся в отдалении, не особо хорошо просматривались с крыльца. Она прищурилась и вытянула голову, но ничего не заметила.
– Пойдём проверим, – решила Оля. – Маловероятно, но вдруг и правда в мусорку?
– Окей-окей, – Женька пожал плечами. – Не понимаю, правда, зачем кому-то выкидывать котят туда.
Оля тоже не понимала. Но что-то внутри влекло её вперёд, к мусорным бакам. Как будто невидимая сила толкала в спину и шептала: ты должна это сделать. Ты должна туда подойти.
Как будто разом обострилось предчувствие неизбежного, вновь завелись злосчастные часы судного дня, чьи стрелки вели безжалостный отчёт с самого начала ноября. Оля понимала, что не должна туда идти. Не должна этого видеть.
– Но мне нужно найти их, – прошептала она, споря не столько с Женькой, сколько с дурным предчувствием внутри себя. – Я должна. Я обещала.
Каждое слово Оля подкрепляла шагом в сторону мусорки. Сперва неуверенным, потом – всё более и более быстрым. Ноги точно сами несли её туда, почти срываясь на бег, как будто и не было вокруг этого чёртового гололёда.
Она даже ни разу не поскользнулась, пока бежала к чёрно-зелёным громадам баков.
