Текст книги "Пламя над тундрой"
Автор книги: Анатолий Вахов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)
– О-о-о… – колчаковец отпрянул назад и захлопнул дверку. Он только сейчас увидел, что рядом с Гринчуком стоят вооруженные люди.
– Ломай ворота! – приказал Гринчук, и шахтеры дружно навалились на них.
– Раз-два, взяли! Еще раз! Взяли!
Ворота с протяжным скрипом распахнулись. Шахтеры вбежали в тюремный двор. Впереди были Гринчук и Оттырган. Трое колчаковцев прячась за дверь, отстреливались. Кто-то из шахтеров застонал, двое упали.
Гринчук в ярости зарычал:
– Сволочи!.. Мать вашу…
Он подскочил к ближнему колчаковцу, который не успел скрыться, и ударом сбил его с ног. Двое других милиционеров побежали по коридору, оставив открытой дверь. Шахтеры устремились за ними. Из камер доносились крики заключенных. Они стучали в толстые двери, не зная еще, что происходит.
Шахтеры сбивали замки, открывали двери, возбужденно кричали:
– Выходи! Свобода! В Ново-Мариинске советская власть!
Люди плакали от радости, смеялись, выбегали из зловонных, сырых камер, обнимали своих освободителей, торопились к выходу. Голос Гринчука перекрывал весь шум:
– Бучек! Мефодий! Якуб! Где вы? Выходите!
– Семен! – откликнулся из одной камеры Мальсагов. – Иди сюда! Тут-мы!
– Света! – потребовал Гринчук, и ему передали фонарь. С ним Гринчук вошел в камеру и увидел, что на полу, на каком-то тряпье лежали Галицкий и Бучек… Одежда на них была, изорвана, покрыта пятнами грязи и запекшейся крови. Они пытались приподняться, но не хватило сил. Слабыми голосами они приветствовали Гринчука:
– Семен… Семен…
– Ох, что с вами сделали, гады! – с трудом проговорил Гринчук. – Теперь за все поплатятся. За все!
– Ослабели они от голода и побоев, – сказал Мальсагов, который выглядел немного лучше. – Пытали их сильно.
– Кто?
– Суздалев… Толстихин. Галицкий говорит, что сам с ними посчитается…
Галицкого и Бучека положили на носилки и понесли к уездному управлению. Колчаковцев заперли в их камеру и поставили шахтеров-часовых.
Едва раздался первый выстрел у тюрьмы, Наташа, забыв про наказ Мандрикова, выбежала из дому. Вместе с шахтерами она проникла во двор тюрьмы. Тут она и увидела Оттыргина. Вместе они разыскали Антона, Наташа плакала от радости…
Ново-Мариинск не спал. Непрерывно хлопали двери уездного управления. В выстуженных коридорах и комнатах толпились возбужденные люди, у которых оказалось много неотложных дел к новой власти. Каждый стремился пробиться к председателю ревкома, точно опасаясь, что не успеет это сделать завтра. Уже все знали, что приказчик склада не Сергей Евстафьевич Безруков, а известный большевик Михаил Сергеевич Мандриков, что истопник Хваан на самом деле комиссар Август Мартынович Берзин, Люди качали головами, удивлялись и передавали друг другу слухи и домыслы. Кто-то доверительно сообщил, что Мандриков и Берзин посланы в Ново-Мариинск самим Лениным. У одних лица были испуганные, у других радостные, – у третьих любопытные…
Гам моментально стихал, когда открывалась дверь в бывший кабинет Громова, где шло заседание ревкома. Люди наваливались друг на друга, поднимались на носки, стараясь заглянуть в дверь, но она, пропустив одного-двух человек, захлопывалась. И хотя надежды попасть к Мандрикову было мало, да и Берзин уже дважды выходил и предлагал разойтись, никто не уходил. Слишком необычными были события. Такого Ново-Мариинск еще не знал. Смена властей здесь до Сих пор происходила спокойно и не нарушала привычный строй жизни. Все оставалось как и прежде, и вдруг – советская власть. Разве можно было оставаться спокойным, равнодушным, сидеть дома, дожидаясь утра, когда хотелось своими глазами увидеть настоящих большевиков, от которых теперь зависела жизнь анадырцев. Люди боязливо косились на вооруженных шахтеров. Уже прошел слушок, что будут грабить зажиточных, и некоторые в поселке поспешили спрятать, позарывать в снег свои пожитки… Группы шахтеров по пять человек с членом ревкома куда-то уходили и возвращались замерзшие, но бодрые, веселые.
Но время шло, а слухи о грабежах не подтверждались. Вот вернулся с несколькими шахтерами Берзин. На ремне – маузер. Все умолкли и расступились, давая ему дорогу. Обсыпанный снежной пылью, он раскраснелся.
Заседание ревкома продолжалось. Все внимательно слушали Тренева. Он стоял на том же месте, На котором еще недавно докладывал Громову. Зажав под мышкой малахай, изредка приглаживая дрожащей рукой расчесанные на пробор волосы, он говорил:
– Я точно вел учет каждой копейке, каждому фунту товаров, что брали коммерсанты. Тут у меня все записало. Воровство это. – Он протянул Мандрикову новую копию своего списка. – Народ голодает, а коммерсанты с него три шкуры дерут. Советская власть не может допустить такого!
– Вы ведь тоже коммерсант? – спросил Мандриков.
– Какой там, – махнул рукой Тренев. – Так, понемногу приторговывал, чтобы с голода не помереть, по миру с сумой не пойти. Какой я коммерсант, – он говорил с большой убедительностью. – Всякий знает меня. Потому и в Совет пошел, когда Сосновского, комиссара Временного правительства, значит, от дел отстранили. Хотел послужить обществу, думал, новая свободная жизнь будет, а опять вышло двадцать пять. Опять, значит, коммерсанты, и наши и американские, все к своим рукам прибрали. Больно было видеть, как они добро по своим складам растаскивали, да что я мог один сделать. Вот только и вел учет, кто чего и сколько взял. Верил сердцем, что настоящая власть народная придет и стребует отчета.
– Спасибо, – Мандриков поднялся из-за стола и, держа в руке треневский список, обратился к членами ревкома.
– Это очень важный документ, по нему мы все сполна получим с господ коммерсантов. Вы нам поможете, гражданин Тренев?
– Счастлив буду, долгом своим почту, – закивал Тренев. – Прошу на меня положиться.
Еще раз поблагодарив Тренева, Мандриков отпустил его и гневно постучал по столу.
– Вот почему государственные склады пусты! А купцы взвинтили цены!
– Отобрать все у них назад! – крикнул Клещин.
– Завтра обсудим этот вопрос, – Мандриков вопросительно посмотрел на Берзина. Тот устало сказал:
– Аресты закончены. Милиционеры, молодой Бирич и Перепечко в тюрьме. Служащие уездного управления – в квартире Громова. Все надежно охраняются шахтерами.
– Ну вот, товарищи, переворот совершился, – торжественно сказал Мандриков. – Установлена власть Советов рабочих депутатов. Поздравляю вас, товарищи!
Ревкомовцы зашумели. Улыбки осветили суровые и радостные лица. Волтер, переговорив с Мандриковым, до того растрогался, что у него стали подозрительно влажными глаза.
– Надо сообщить всему миру, что здесь восторжествовала свобода, – предложил Булат.
– Радиостанция в наших руках! – крикнул Игнат Фесенко. Учватова под замок посадили! Боров так испугался, что визжал: «Я тоже большевик! Я люблю Ленина и рабочих! Я сам рабочий!». Все засмеялись.
– А кто остался на радиостанции, – спросил Берзин моториста.
– Титов на станции, – ответил Игнат. – Он один остался. Ему будет трудно.
– А что, если Учватова заставить работать, но под контролем, – высказал предложение Антон.
– Верно, – поддержал Мандриков. – Завтра об этом и поговорим.
– Как с воззванием к населению уезда о перевороте? – спросил Куркутский. – Надо, чтобы все узнали.
– У меня есть набросок. Послушайте. – Мандриков достал из кармана листки, которые исписал утром в квартире Волтера. Но тут вошла Наташа.
– Бучек, Галицкий и Мальсагов очень слабые, в тяжелом состоянии. Их надо вымыть, накормить и в тепло. Здесь холодно.
Ревкомовцы приняли слова Наташи за упрек. Куркутский сказал:
– В амбулатории есть две койки, и там можно натопить, но нет фельдшера.
– Положить их в лучший дом, к богачам, – крикнул Фесенко. – Пусть купцы за шахтерами поухаживают!
Предложение всем понравилось, и Мандриков решил спросить самих шахтеров – согласны ли они на это. Едва Михаил Сергеевич вышел из кабинета, как в коридоре все замолкли. К Мандрикову протиснулся Бесекерский:
– Мне надо поговорить с вами, Михаил Сергеевич. Это очень важно для новой власти.
– Приходите завтра.
Мандриков вошел в кабинет Толстихина, где лежали шахтеры. При свете лампы они выглядели очень плохо. Обросшие худые лица, запавшие глаза. Увидев Мандрикова, Бучек сказал:
– Обузой мы стали для вас…
– Не говори чепухи, – с дружеской грубоватостью остановил его Михаил Сергеевич. – Вы много сделали. Поправляйтесь. Как вы смотрите, если мы вас поместим…
Мандриков увидел, что в кабинет вошла Нина Георгиевна, и с раздражением подумал, что она пришла просить за своего мужа, но он ей ничем не сможет помочь. Струкова будет судить народ. Он враг.
Нина Георгиевна видела, что ее приход всем не понравился, и она торопливо заговорила:
– Выслушайте меня, пожалуйста, можно? – в ее голосе было столько мольбы и надежды, что Мандриков, думавший отказаться от разговора, только хмуро кивнул. Женщина продолжала: – Я согласна с арестом Струкова. Он этого заслуживает. У вас сейчас нет времени меня выслушать, но прошу, поверьте мне. Вы можете меня презирать, – голос Нины Георгиевны прервался, – но не гоните меня. Ради бога, дайте мне что-нибудь делать.
Все видели, что Нина Георгиевна вот-вот заплачет, – но она сдержала слезы.
– Я не могу и не хочу жить по-прежнему, по-старому. Я… – она сделала шаг к лежащим шахтерам и воскликнула: – Позвольте мне ухаживать за вашими друзьями! Я буду хорошей сиделкой!
Мандриков сразу же поверил женщине. Он понимал жизненную трагедию Нины Георгиевны. Она сейчас искала дорогу в новую жизнь.
– Я верю вам, Нина Георгиевна, – сказал Михаил Сергеевич. – Иногда обстоятельства бывают сильнее людей, и никто вас не презирает. Скажите, можете ли вы взять этих товарищей к себе на квартиру и вот вместе с Наташей, – Мандриков указал на жену Антона, – ухаживать за ними, поставить на ноги?
– О, конечно, – радостно, с благодарностью произнесла Нина Георгиевна. – Конечно!
У нее выступили слезы. К удивлению Мандрикова, никто из шахтеров не возразил против предложения Нины Георгиевны…
…Наступило утро. Толпа около здания правления стала еще больше. По-прежнему ветер с Берингова моря нес снежную пыль. Собравшиеся ждали, когда же новая власть им что-то скажет. Все нетерпеливее раздавались голоса:
– Какие теперь налоги будут?
– Почему лавки закрыты?
– Судить Громова и Суздалева!
Ревкомовцы, усталые от бессонницы и волнений, утвердили текст воззвания. Они слышали шум на улице. Мандриков спросил:
– Кто прочтет воззвание? О перевороте скажу я.
– Ты, – произнес Булат, – и его все поддержали:
– Ты председатель ревкома.
– Только на время переворота.
– Там разберемся, – Гринчук натянул шапку. – Люди ждут. Пошли.
Ревкомовцы потянулись к двери. Мандриков подозвал к себе Антона:
– Позаботься о флаге. Надо немедленно заменить колчаковский нашим, советским. Вот где только красный материал взять?
– Мы с Отты найдем, – посмотрел Антон на каюра, который сидел в углу кабинета. Тот закивал.
– Тогда действуй, – Мандриков поторопил Августа, который все еще находился в кабинете. – Пошли…
…Увидев ревкомовцев, толпа притихла. Сотни лиц были обращены к ним. Фесенко, шедший за Мандриковым, шепнул:
– Смотри, вон и Маклярен пришел. Ночью принес телеграмму в Ном о перевороте. Титов задержал.
– Правильно, – одобрил Михаил Сергеевич. Он увидел свенсоновского приказчика, который стоял в стороне и с невозмутимым видом попыхивал трубкой. – Передадим после нашего воззвания.
Тут Мандриков увидел рядом с американцем Елену Дмитриевну. Их взгляды встретились, и в ее глазах Михаил Сергеевич прочел любовь и восхищение. Женщина улыбнулась, точно хотела сказать: «Я с тобой, Сережа».
Наступила тишина, и только шумел ветер. Он крепчал. Мандриков подошел к самому краю крыльца и поднял руку:
– Товарищи! Граждане! – Голос его твердый, сильный летел над головами людей, над скованной льдом Казачкой, над Ново-Мариинском и словно уплывал вдаль, в тундру. – Сегодня ночью совершен революционный переворот. В Ново-Мариинске установлена власть Советов рабочих депутатов! – Он сделал паузу и, к удивлению всех собравшихся, сказал: – Старый охотник чукча Евтуги как-то рассказал мне одну легенду своего народа. В ней говорится, что наступит время, когда сильный ураган с юга принесет много тепла, солнца, и тогда растает снег, и на этой суровей северной земле наступит вечная весна, а птиц, зверей, оленей, рыбы станет несметное количество, и чукчи навсегда забудут о голоде, холоде, нищете, и все будут счастливы. Эта легенда – мечта народа о своем будущем. Мечта начала сбываться. Первое дыхание могучего урагана великой революции коснулось этой земли!
Было очень тихо. Все слушали внимательно. Даже притихли дети. Только посвистывал ветер и шуршала поземка. Толпа застыла в ожидании, что скажет дальше председатель ревкома. Он развернул лист с воззванием и торжественно прочитал:
– Товарищи далекого Севера, люди голода и холода! К вам Мы обращаемся с призывом присоединить свой голос и разум к общему голосу трудящихся России и всего мира.
Третий год рабочие и крестьяне России и Сибири ведут колоссальную борьбу с наемниками богатых людей Америки, Японии, Англии и Франции, которые хотят затопить в крови трудящийся народ России. Русское бывшее офицерство, сынки купцов-спекулянтов объединились вокруг господина Колчака и, получая от бывших союзников оружие и деньги, приступили к удушению рабочего и крестьянина. Япония выслала в Приамурье двести тысяч солдат, которые заняли все деревни, безжалостно убивая детей и стариков. Они думали этим кровавым террором убить русскую революцию, лишить свободы трудящихся, но ошиблись. Советские войска, одухотворенные жаждой равенства и свободы всем, кто трудился, разбили армию Колчака и сейчас подступают к Иркутску, где незамедля уничтожат последние остатки бывших тиранов, а уцелевшие остатки иностранных войск поняли обман своих правительств и требуют ухода из русских территорий. Вот почему долг каждого рабочего-камчадала в последний час прийти на помощь своим братьям по труду, свергнуть ставленников Колчака, купцов и мародеров, которые так безжалостны к вашему труду, к вашим жизням. Каждый человек имеет право на равный кусок всех ценностей в мире, созданных трудом, и каждый должен трудиться. Только тогда не будет бедных и богатых, и на земле воцарится равенство и братство. С таким чаянием и желанием рабочие ведут борьбу со всей буржуазией.
16 декабря рабочие Анадыря свергли в Анадырском крае ставленников Колчака и объявили власть Советов рабочих депутатов. Цель переворота – оказать моральную поддержку в борьбе трудящихся России и Сибири.
Да здравствует коммунистическое равенство! Долой капиталистов-спекулянтов!
Анадырский революционный комитет.
Председатель М. Мандриков.
Секретарь М. Куркутский.
Крики «ура!», шумные возгласы покрыли последние слова Мандрикова. Все смотрели куда-то вверх, на крышу, указывали что-то руками. Мандриков и его товарищи сбежали с крыльца в толпу и увидели, как над зданием в сером пуржистом небе развевается алое полотнище. Знамя реяло, а около него стояли обнявшись Антон и Оттыргин и радостно отвечали на приветствия. Ветер с океана рванул флаг, и он сверкнул точно пламя. Началась пурга…
Четвертые сутки радиостанция Ново-Мариинска передавала воззвание, четвертые сутки с антенны, гудевшей в белой неистовой мгле пурги, летели по эфиру огненные слова о том, что над северной землей взвился пурпуровый флаг свободы! Их должны были слышать в Чите – столице Дальневосточной республики, в Москве их должен был читать Ленин!
Голос восставшего края слышали американские станции на Аляске и станция Наяхан на берегу Охотского моря. Американцы не отзывались. Наяхан отказался принять и передать дальше в Охотск и Петропавловск воззвание. Везде были колчаковцы.
Восставший Анадырь был изолирован стеной молчания. А о нем должно было знать революционное подполье Владивостока, Петропавловска, о нем должны были знать все. И тогда революционный комитет обратился к радиотелеграфистам всех радиостанций.
«Всем радиостанциям!
Товарищи радиотелеграфисты!
Вы – первые вестники нового мира, новой жизни, братства, равенства и свободы! Вы волнами атмосферы возвестите нашим братьям, товарищам рабочим и крестьянам, борющимся за торжество социализма, что жители Севера камчадалы, чукчи, коряки и эскимосы – восстали против угнетателей, мародеров-купцов. Укрывательство революционного положения есть тяжкое преступление против рабочих и крестьян. Совет рабочих депутатов Чукотского полуострова призывает товарищей телеграфистов найти все возможные меры скорого и полного слияния с властью Советов России и Сибири. Если ранее радио было прислугой капиталистов-спекулянтов, пусть сейчас, в период классовой борьбы, оно смоет с себя пятно позора и будет вестником свободы!
Председатель революционного комитета М. Мандриков.
Комиссар охраны А. Берзин».
Взволнованно слушали радиотелеграфисты Наяхана голос, доносившийся из пуржистой ночи, и у многих задумчивее становились глаза. Взбешенные офицеры отшвыривали от аппаратов радиотелеграфистов, в клочья рвали принятый текст обращения, в ярости передавали угрозы анадырцам. А высокие ажурные мачты Анадырской радиостанции, выдерживая адский натиск пурги, крепко держали антенну Она слала в эфир правду, которая сквозь снежный ураган, сквозь ночь, сквозь ненависть и бешенство врагов находила путь к сердцам народа.
