Текст книги "Пламя над тундрой"
Автор книги: Анатолий Вахов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)
В склад вошел заведующий. Новиков, купив пачку табака, ушел. Стряхивая снег, заведующий сердито сказал:
– Не было начальства – не было забот.
– Что-нибудь случилось? – почти механически спросил Мандриков, думая о беседе с Новиковым.
– Едва отговорился от поездки в Усть-Белую, Еропол, Марково. – Заведующий складом швырнул шапку на прилавок: – Громов задумал провести ревизию складов. А что толку? У того же Чекмарева товаров как кот наплакал.
– У Чекмарева? – переспросил Михаил Сергеевич. – Кто это?
– Да приказчик в Марково, такой же, как и вы. – Заведующий достал кисет. – Знакомый, что ли? – он поднял глаза на Михаила Сергеевича.
– Был такой. Служили у Кунста вместе, – стараясь говорить как можно спокойнее, пояснил Мандриков. – А как звать его?
– Василий Михайлович, да едва ли это ваш сослуживец. Давно он здесь. – Заведующий складом был занят свертыванием папиросы и не заметил, как его ответ обрадовал Мандрикова. Михаил Сергеевич непринужденно сказал:
– Нет, не он, того звали Гаврилом. Жаль…
– Эх-ха, земля большая, разбредутся по ней люди, – философствовал, наслаждаясь табаком, заведующий. – И во веки веков не встретиться. А где уж тут, у нас…
Мандриков, поддакивая собеседнику, думал о том, как обрадует своих товарищей этой неожиданной новостью. Ведь до сих пор они не могли связаться с Чекмаревым.
За ужином Август Мартынович сообщил, что Громов сегодня снизил плату шахтерам еще на три доллара.
– Знают на копях об этом? – спросил Мандриков.
– Нет, – Берзин сидел, устало облокотившись о стол. – Шахтерам об этом сообщат только завтра.
– Нам надо предупредить их. – Мандриков посмотрел на Берзина, который тяжело дышал.
За последнее время Август чувствовал себя хуже, приступы кашля изводили его.
– На копи поеду я, – сказал Мандриков.
Берзин хотел возразить, но его предупредил Новиков:
– И тебе, Сергеич, и тебе, Август, пока еще рано на копях показываться. С шахтерами потолкую я, а потом и в путь-дорожку, к Чекмареву. Пусть колчаковцы догоняют.
Товарищи согласились с Новиковым. Мандриков посмотрел на часы. Скоро придет Фесенко. Он должен привести телеграфиста Титова, познакомить с ним. Игнат явился точно, он весело поздоровался, сверкнул зубами:
– По мне капитаны всегда хронометры сверяли.
За его спиной стоял Титов. Игнат познакомил с ним товарищей. В маленьком домике стало шумно. Игнат был доволен, что ему наконец удалось растормошить Титова. Тот приглядывался к друзьям Фесенко.
– Садись, товарищ Титов, – Мандриков пригласил телеграфиста к столу и налил ему кружку чая. – Согрейся.
– Да, мороз крепчает, – сказал Титов. – Лютая зима нынче будет.
– И трудная, – в тон ему добавил Мандриков и обратился к Фесенко. – Слушай, Игнат, нужно Николая Федоровича срочно на копи отвезти. Поможешь?
Мандриков коротко рассказал, почему Новиков должен поехать к шахтерам. Игнат сразу же посерьезнел:
– Понятно! Сейчас нарта будет.
Он торопливо ушел. Титов, прихлебывая чай, вначале коротко, односложно отвечал на расспросы Мандрикова и Берзина, потом разговорился. Он пообещал передавать им копии всех радиограмм, а если будет необходимость, то искажать текст перед тем, как передать их Учватову для Громова.
За окнами послышался шум подъехавшей нарты. В клубах морозного пара вошли Фесенко и чукча. Игнат подтолкнул его вперед:
– Вот наш каюр, Оттыргин.
– Да это же мой знакомый, – обрадованно удивился Мандриков и, подойдя к Оттыргину, похлопал его по плечу. – Греет кухлянка?
– Хорошо, – Оттыргин улыбался, глаза его блестели.
– Вот его, – Мандриков указал на Новикова, – отвезешь на, копи и назад, конечно, доставишь.
– Повезу, повезу, – торопливо закивал Оттыргин. Он был рад, что предоставилась возможность выполнить просьбу Мандрикова.
Новиков тепло оделся. Август протянул ему браунинг, но Новиков не взял:
– Лишний сейчас.
Жена Клещина сунула Николаю Федоровичу небольшой сверточек:
– Передайте моему.
Все вышли из домика. Было морозно, но безветренно. Ново-Мариинск спал. Кое-где, точно головешки угасающего костра, горели редкие огоньки. Новиков неумело сел на нарту. Оттыргин помог ему устроиться поудобнее. Упряжка нетерпеливо повизгивала, предчувствуя дорогу.
Оттыргин пустил собак, и они налегли на упряжь, нарта скрипнула и легко пошла. Оттыргин побежал рядом с ней:
– Хак! Хак! Хак!
– Счастливого пути, – негромко сказал Мандриков. Упряжка исчезла в темноте. Титов и Фесенко распрощались, Август и Мандриков вернулись в дом.
Новиков трясся на нарте. Вначале он пытался смотреть по сторонам, но бесконечное однообразие вскоре утомило его. Он потерял всякое представление о времени и расстоянии. Все слилось в какое-то усыпляющее движение. Нарта скользила то быстро, то вдруг замедляла свой бег. Николаю Федоровичу казалось, что он, как в детстве, качается на качелях. Спрятав лицо в воротник, Новиков прислушивался к каюру. Юноша точно не знал усталости, он почти все время бежал рядом, только изредка легко бросаясь на нарту, чтобы вскоре снова подняться на ноги. Собачья упряжка бежала послушно и резво. Николай Федорович никогда не представлял себе, что собаки могут так быстро и долго бежать, таща за собой тяжелый груз. Как они послушны каюру, у которого веселый, даже радостный голос.
Новиков незаметно задремал. Разбудил его Оттыргин. Он осторожно тряс его за плечо:
– Копи…
Николай Федорович с трудом встал на онемевшие ноги. Пока он их разминал, Оттыргин вернулся с Клещиным, Бучеком и Булатом.
– Что стряслось? – тревожно спросил Булат.
Новиков коротко рассказал.
Бучек одобрил решение товарищей:
– Правильно сделал, что приехал! Идем в наш барак. Будешь говорить в темноте. Есть у нас ненадежные люди.
Они вошли в маленькую скрипучую дверь. В бараке стоял храп и бормотание спящих усталых людей. Изредка раздавались стоны. В плите рубинами тлели угли.
– Проснитесь, товарищи, – негромко, но так, чтобы его голос был слышен во всех углах барака, сказал Булат. – Проснитесь! Шахтеры! К нам товарищ приехал!
Зашевелились люди на нарах, завздыхали, закашляли. Послышались сонные голоса, расспрашивавшие в чем дело.
– Какого черта надо?
– Что там еще?
– Не мешайте дрыхнуть!
Послышалась брань. Проснулся весь барак. Вспыхивали маленькие спичечные огоньки – шахтеры закуривали. Кто-то хотел зажечь лампу, но к столу подошел Бучек:
– Света не надо.
– Почему? – послышалось со всех сторон.
– С нами будет говорить человек, которого не обязательно всем видеть.
– Если по доброму делу пришел, то пусть и харю покажет. Может, врать будет?
– А вот тебе его и не надо видеть, Малинкин. – Бучек узнал говорившего по голосу. – Может, он ухажер Катьки, и ты в драку полезешь.
Хохот дружный, веселый разрядил напряжение. Бучек обратился к шахтерам:
– Слушайте, да на ус мотайте.
Новиков спокойно заговорил:
– Вы, товарищи, действительно меня не знаете. Но я знаю вас, потому что я сам такой же рабочий человек, как и вы, и годов мне уже многовато, так что не пристало мне говорить неправду. Я привез вам правду, но правду горькую. – Новиков сделал паузу. В бараке было тихо. Кто-то не выдержал:
– Ну, что еще там?
– Сегодня колчаковский управляющий уездом Громов снизил вам оплату за тонну угля еще на три доллара.
– Что?! – выкрикнул кто-то. – На три доллара! А ты не врешь?
– Это так же верно, как то, что вы слышите меня, – снова заговорил Новиков. – Вам об этом объявят завтра.
– Да что же это такое, братцы! – Поднялся шум. Казалось, барак вот-вот рухнет от криков и ругани. Бучек с трудом добился тишины, но ее все время прерывал то один, то другой голос. Теперь его слушали не, просто с любопытством, а с надеждой, что этот неожиданно появившийся человек скажет им, что надо делать, как вернуть отнятые у них восемь долларов. Люди искали сочувствия, ждали помощи.
– Вы должны вернуть свои деньги! – громко сказал Новиков. – И не восемь долларов, а больше, потому что цены на товары тоже незаконно подняты… – Вспыхнула спичка – Новиков оборвал свою речь, отшатнулся. Кто-то хотел разглядеть его лицо, но в тот же момент крепкий кулак Бучека обрушился на человека со спичкой. Огонек погас. Человек, вскрикнув, бросился в глубь барака. Шахтеры снова зашумели, но тут же утихли. Новиков говорил все убедительнее, просто и понятно разъяснял шахтерам, что происходит. В адрес колчаковцев посыпались проклятия и угрозы.
– Да что с ними церемониться! – раздался голос Мефодия Галицкого откуда-то сверху. – Идемте в Ново-Мариинск и потребуем…
Его слова потонули в шуме. Одни поддерживали Галицкого, другие возражали, но перевес брали вторые. Послышался резкий выкрик Бучека:
– Пойдем, значит, милостыню выпрашивать? Подайте нам христа ради, верните, пожалуйста, нашу копеечку? Так, что ли? – голос его стал гневным. – Перед кем шею гнуть будете? Гордость свою шахтерскую унижать!
– За рублики и поклониться не грех, – перебил Малинкин. – Подобру-поздорову, честь честью поговорить и…
– …И накладут по шее колчаковцы, как тебе Толстая Катька, – безошибочно воспользовался проверенным приемом Бучек. Под смех и свист шахтеров он громко произнес: – Надо бастовать!
– С утра не выходим на работу! – закричали шахтеры.
– И до тех пор не возьмем в руки обушок и лопату, пока не будут нам платить по прежней расценке! – предложил Бучек.
Его слова потонули в гуле одобрения:
– Правильно! Даешь забастовку!
– Молодец Бучек! Вот это голова!
– Пусть без уголька колчаковцы попрыгают.
Но были и сомневающиеся в успехе задуманной забастовки. Побаивались расправы колчаковцев. Вспомнили Варавина. Начались споры. Но большинство поддержало Бучека. Голоса противников потонули в скандируемом шахтерами возгласе:
– Даешь забастовку! Даешь забастовку!
Новиков дождался, пока шум немного стих, и продолжал:
– Товарищи, Красная Армия идет к океану. Колчак отступает, но ему помогают интервенты, прежде всего американцы и японцы. Они мечтают захватить Дальний Восток, превратить его в свою колонию, а нас в послушных рабов!
– Ишь, чего захотели, сволочи! – кричали шахтеры. – Не выйдет!.. – кто-то густо выругался.
– Мы должны помочь Красной Армии! – закричал Бучек. Он испытывал необычайный подъем, даже восторг. Наконец-то шахтеры чувствуют свою силу. – Слушайте, товарищи, что нам надо сделать, чтобы и здесь скорее была настоящая, наша рабочая советская власть! Слушайте приехавшего товарища большевика!
В бараке стало очень тихо, и Николай Федорович заговорил.
Новиков еще долго объяснял и отвечал на различные вопросы. Его слушали внимательно, ведь впервые к ним пришел человек и говорил о том, что каждого волновало, но о чем все боялись сказать вслух. Сейчас же, словно сквозь прорванную в половодье плотину, хлынули жаркие слова, мысли и мечты о лучшей доле…
Никогда еще в бараке не было такой ночи. Провожали Новикова Бучек с товарищами. Галицкий кипел нетерпением и твердил свое:
– Чего ждать? Шахтеры готовы к восстанию. Сейчас самый раз его начинать. Всем пойти ночью в поселок и схватить колчаковцев.
– Горячая голова у вас, – заметил Николай Федорович. – Вы уверены, что все шахтеры пойдут за вами? Вот сейчас?
– Пожалуй, да, – ответил Мефодий.
– А я думаю, что нет, – убежденно проговорил Новиков. – Вот забастовка и будет проверкой – готовы ли шахтеры к более серьезным делам. – Новиков обратился к Бучеку: – Вам к утру надо в письменной форме составить требования шахтеров и выбрать комитет из нескольких человек, который будет вести переговоры с колчаковцами.
Якуб Мальсагов, молчавший весь вечер, сказал:
– Я принимал участие в двух забастовках в Америке. Одной рабочие кое-чего добились, а за другую пришлось за решеткой посидеть.
– Колчаковцы едва ли решатся на аресты, – возразил Новиков.
– Пусть только сунутся! – воскликнул Галицкий. – Мы им!..
– Вот этого и не стоит делать, – остановил его Новиков. – Не давайте ни малейшего повода для арестов. Надо собирать силы…
Они распрощались, и Новиков уехал. Не подозревали шахтеры, что над ними нависла опасность… Бучек озабоченно спросил:
– А кто спичку зажигал?
– Черт его знает, досталось ему крепко, – Булат помахал рукой. – Побаливает.
Товарищи рассмеялись и вернулись в барак, который еще шумел. Бучек сел за стол:
– Будем составлять наши требования.
Вокруг него сгрудились шахтеры…
Рано утром с грохотом распахнулась дверь барака и вбежало несколько милиционеров с винтовками наперевес. В дверях появился Струков. Он закричал, держа руку на раскрытой кобуре:
– Не вставать! Лежать на местах! – шахтеры зашумели, но Струков вновь приказал: – Молчать! Кто здесь Бучек?
– Я! – поднялся Бучек. В бараке стало тихо, тревожно.
– Выходи! – Струков махнул рукой на дверь.
– По какому праву? – начал Бучек, но к нему подскочили два милиционера, подхватили под руки и поволокли полураздетого из барака.
– Галицкий! – снова крикнул Струков.
– Ну я! – Мефодий весь затрясся от ненависти. По скулам бегали желваки.
– Выходи!
Галицкий неторопливо оделся.
В бараке стояла напряженная тишина. Шахтеры молча следили за происходящим. Острые штыки и дула винтовок, направленные на них, сковали людей. Слишком неожиданным было появление колчаковцев. Подойдя к двери, Мефодий вдруг обернулся к шахтерам и крикнул:
– Что же вы? На работу не вы… – удар прикладом в спину прервал его слова. Галицкий, споткнувшись о порог, упал. Семен Гринчук рванулся с места. Его за плечо придержал Булат:
– Тихо!
Пока милиционеры обыскивали постели и сундучки Бучека и Галицкого, Струков прошелся вдоль нар. Шахтеры провожали его взглядами – злыми, настороженными. Струков остановился, посредине барака и неторопливо произнес:
– На работу выходить всем!
Где-то на нарах послышались возмущенные голоса. Струков резко крикнул:
– Молчать! Зачинщиков беспорядков буду строго наказывать!
– Можно спросить? – поднял голову пожилой шахтер с седой бородой, но Струков отрубил:
– Не о чем говорить. Все на работу!
К Струкову подбежал милиционер и протянул исписанный лист бумаги.
– У лысого под подушкой нашел.
Струков быстро пробежал лист глазами. Это были условия, которые забастовщики собирались предъявить уездному управлению.
– Тэк-с, хорошо. – Струков неторопливо сложил листок вчетверо, провел крепко пальцем по сгибам и спрятал в карман.
При обыске ничего больше не было найдено, и колчаковцы покинули барак. Едва за ними захлопнулась дверь, как шахтеры возмущенно зашумели, повскакивали со своих мест. Булат крикнул:
– На работу не выходить!
– Вот, выкуси, – показал ему кукиш Малинкин. – Я в кутузку в гости к Бучеку не хочу. – И, обернувшись к шахтерам, крикнул: – Айда, ребята, к обушкам!
Он вышел, а за ним потянулись другие. Булат попытался их задержать:
– Куда же вы? Мы же договорились бастовать!
– Заткнись! – крикнул Кулемин. – Ночью наобещали с три короба, а как милиционеры пришли, так и хвост поджали. Где твой оратор? Наболтал тут – и за печку!
Ему поддакивали шахтеры и уже не слушали Булата. Все вышли на работу. Забастовка была сорвана, а когда в полдень Щетинин объявил, что уездное управление снизило на три доллара оплату за тонну угля, это приняли с покорностью, вяло ругаясь. Булат, переговорив с Мальсаговым и Гринчуком, решил вместе с Клещиным побывать у Мандрикова, посоветоваться, что делать, узнать о Бучеке и Галицком, которых колчаковцы увезли в Ново-Мариинск.
Булату и товарищам не давал покоя вопрос: как колчаковцы узнали о готовящейся забастовке, кто сообщил им обо всем? Он подозревал Малинкина, но тот не выходил из барака. Кто же тогда?
Не знал Булат, что человек, зажегший спичку перед лицом Новикова, был Кулемин. Так велел ему Малинкин, пообещав три доллара, и послал к Щетинину, когда Бучек с друзьями провожал Новикова.
Подбежав к маленькому домику, в котором жил мастер, Кулемин постучал в окошко. Щетинин сразу же открыл.
Не зажигая лампы, он выслушал Кулемина, расспросил подробности о событиях в бараке и сказал:
– Молодец Малинкин, что прислал тебя. А я тебе тонн пять, так и быть, припишу! Теперь давай, на пост, к господину Громову. Он десятку долларов даст. Все ему расскажи.
– Ничего не надо, – в испуге отказался Кулемин. – Я не пойду в поселок. Булат проведает об этом, убьет. Не пойду.
Как ни настаивал Щетинин, Кулемин не соглашался.
Щетинин отпустил Кулемина, а сам отправился в Ново-Мариинск, следом за умчавшейся нартой Оттыргина.
Глава восьмая
1
Весть о прибытии шхуны Свенсона распространилась с необычайной быстротой. Охотники и оленеводы из ближайших стойбищ, приезжали с семьями и сразу же располагались на заснеженном берегу лимана. Ново-Мариинск напоминал большой бивак, охваченный нетерпеливым ожиданием. Люди следили за горизонтом.
Снегопад прекратился. Небо очистилось от туч. Зимнее солнце заливало землю. Ослепительно сверкал свежий снег. На лимане появились первые льдины, между ними поблескивала синяя вода.
Мандриков и Берзин, идя утром на работу, с удивлением наблюдали за необычным оживлением в поселке. Они не понимали, почему к приходу шхуны Свенсона готовятся как к празднику. Такого не было при приходе «Томска».
Берзин направился в уездное управление, а Мандриков пошел к складу. Заведующий опаздывал, и склад был закрыт. Михаил Сергеевич стал неторопливо прохаживаться и увидел спешащего к нему Августа. У Берзина был встревоженный вид. Август Мартынович запыхался. На его желтых щеках яркими розами проступили пятна румянца.
– Бучек и Галицкий арестованы, – проговорил Берзин. – Видно, кто-то донес. Забастовка сорвана, Опасаюсь за Новикова.
– Ему надо немедленно покинуть Ново-Мариинск. – Мандриков, как всегда в минуты опасности, был спокоен.
– Да, – согласился Берзин.
– Возвращайся в управление, а я все сделаю. – Мандриков зашагал к домику Клещина…
Новиков был доволен результатами своей поездки на копи, и вдруг такой провал. Почему? Главное не в доносе, а в том, что шахтеры еще не подготовлены для борьбы, не объединены.
– Нам придется там много поработать, – сказал Новиков.
Мандриков и Новиков направились к Куркутскому. В школе было тихо.
– Почему нет уроков? – удивился Михаил Сергеевич.
– Сегодня ни одного ученика в школу не заманишь, – покачал головой Куркутский. – Все на берегу, ждут американца.
– Не понимаю, пожал плечами Мандриков.
– Увидите – и все поймете, – грустно сказал Куркутский.
Куркутский выслушал Мандрикова о срыве забастовки, об опасности для Новикова, помрачнел.
– Конечно, Николаю Федоровичу надо уезжать, – подтвердил он. – Только не сейчас, а ночью, чтобы никто не увидел, куда направится нарта Оттыргина. Он повезет. Да и в дорогу надо подготовиться: триста верст до Марково.
До отъезда Новиков остался в школе. Ведь колчаковцы наверняка будут искать его в доме Клещина. Мандриков вернулся в склад. Заведующий только снимал замок. Увидев Мандрикова, он сказал:
– Сегодня можно было бы и не открывать. Покупателей не будет.
Он оказался прав. До полудня в склад никто не заглянул. Занятый делами и мыслями об отъезде Новикова, Мандриков не заметил, как прошло время.
В полдень с берега донесся шум возбужденных голосов. Заведующий выглянул в дверь:
– Свенсон на горизонте показался. Теперь наверняка ни одна душа к нам не заглянет. Идемте на берег. Там все-таки веселее.
Они вышли к лиману. Вдали виднелся силуэт судна. Встречать американца собрались все новомариинцы. Тут же были коммерсанты и Громов в окружении колчаковцев. Елена Дмитриевна о чем-то весело разговаривала со Струковым. Она почувствовала на себе взгляд Мандрикова, повернула голову и улыбнулась. Берзин протиснулся к Мандрикову сквозь плотную стену людей и тихо сказал:
– Знают, что на копях кто-то был из поселка. Допрашивали Галицкого и Бучека. Они молчат. Громов приказал Струкову вести допрос с пристрастием, но тот отказался. Тогда Толстихин и Суздалев вызвались это сделать.
– Сволочи! – вырвалось у Мандрикова.
– Спокойно, – Август пожал локоть Михаила Сергеевича. – Николай Федорович в безопасности?
Мандриков кивнул, К ним подошел Рыбин. Его худое лицо было чисто выбрито, он улыбался:
– Вот и свиделись!
Пароходный знакомый Мандрикова заметно изменился. Он и одет был лучше, и из его черных глаз исчезла тоска и безнадежность. Схватив руку Михаила Сергеевича, он крепко потряс ее.
– Я часто вспоминал вас! Как я благодарен вам за те слова ободрения, которые вы говорили мне на «Томске». Вы так душевно меня поддержали.
– Как вы устроились? – Мандрикову было приятно видеть человека, у которого жизнь, видимо, пошла лучше.
– Нанялся в работники к коммерсанту Бесекерскому, – словоохотливо объяснил Рыбин. – Работаю на складах, а с началом охоты пойду в тундру. Я же сибиряк, и в молодости с ружьецом не расставался.
– Что же, вы решили шахтерское дело забросить? – Мандрикову не понравилось, что его знакомый пошел к купцу.
– Кто с угольком сроднился, так на всю жизнь. Вот только хочу чуть-чуть на ноги встать. Бесекерский в долг многое дал. Отработаю, и на копи, – почти оправдывался Рыбин.
Август Мартынович изучающе смотрел на Рыбина – что-то в нем ему не нравилось. И когда Рыбин отошел, он сказал об этом Мандрикову.
– У тебя излишняя подозрительность, – не согласился Михаил Сергеевич. – Это плохо. Рыбин один из тех, кого жизнь придавила, ему надо помочь подняться.
«Возможно, что Михаил и прав», – подумал Берзин.
На берегу поднялся невообразимый шум. Шхуна «Нанук» подошла так близко, что можно было на ее палубе рассмотреть лица людей. Свенсон стоял у борта, махал рукой, что-то весело кричал. В ответ с берега неслись радостные приветствия. Мандриков и Берзин были удивлены такой встречей американца.
Шхуна стала на якорь. От нее отделились две шлюпки. Когда шлюпки, на которых были только гребцы, подошли к берегу, боцман обратился к Биричу на ломаном русском языке:
– Мистер Свенсон приглашает господ быть его шхуна.
Бирич пропустил на шлюпку Громова, Суздалева, Толстихина и Струкова. Затем сели Бирич, его сын и Елена Дмитриевна. Шлюпка направилась к судну, Елена Дмитриевна помахала рукой и послала стоящим на берегу воздушный поцелуй. Мандриков понял, что этот жест предназначался ему. Во вторую шлюпку сел Маклярен и другие коммерсанты. Доставив пассажиров на шхуну, шлюпки вновь вернулись к берегу и взяли первых подбежавших к ним чукчей и русских. Было сделано несколько рейсов. Вскоре с судна стали свозить людей. Все они – и мужчины, и женщины, и дети – были пьяны, некоторые настолько, что лежали. Их переносили на берег и клали прямо на снег. Другие пытались сами выбраться из шлюпок и падали в воду под смех толпы. Выгрузив пьяных, шлюпки снова брали желающих побывать на американской шхуне. А таких оказалось бесчисленное множество. В этот день население Ново-Мариинска почти удвоилось – к тремстам его жителям прибавилось еще столько же кочевников.
Теперь Мандрикову было понятно, почему приход американской шхуны вызвал в Ново-Мариинске такое возбуждение. Михаил Сергеевич сказал Берзину:
– Не мешало бы посмотреть, что происходит на шхуне. Может, поедем?
Берзин согласно кивнул. В очередной шлюпке они перебрались на «Нанук». На ее палубе было шумно и многолюдно. Бродили пьяные люди, орали песни, затевали борьбу, лежали, беспомощно растянувшись на палубе. Американские матросы бесцеремонно их стаскивали в шлюпки и отвозили на берег.
На корме и баке люди толпились около бочек. Американские матросы черпали из них кружками спирт и подавали гостям. Темно-коричневая, видимо с какой-то одурманивающей примесью, жидкость перехватывала у людей дыхание. С неестественно расширенными глазами и багровыми от прилившей крови лицами люди долго не могли прийти в себя, а затем погружались в тяжелое, похожее на приступ нервного потрясения состояние.
Тут же стояли открытые ящики с дешевым табаком и галетами, которыми мог угощаться любой желающий.
– Какое издевательство над людьми! – возмутился Мандриков. – Это надо прекратить!
– Не забывай, что ты находишься на американском судне! – Берзин всегда хорошо владел собой, хотя и был потрясен увиденным. – Вернемся на берег!
Мандриков и Берзин проходили мимо двери, ведущей в матросский кубрик. Возле нее стоял Аренс Волтер. Прислонившись плечом к косяку, он скрестил на груди руки и хмуро смотрел на происходящее. Его глаза светились таким негодованием, что Мандриков обратил внимание. Он понял, что матрос не сочувствует тому, что здесь происходит. А может быть, презирает туземцев? Мандриков не удержался и сказал по-английски:
– Любуетесь, как унижается человеческое достоинство?
Волтер неторопливо осмотрел Мандрикова и сухо ответил:
– Этим любоваться нельзя. Это можно только ненавидеть.
– Так зачем вы это делаете? – негодующе спросил Мандриков.
– Я только кочегар, а не хозяин этой шхуны, – Волтер пожал крепкими плечами и требовательно спросил. – А почему вы, русские, такое терпите?
Мандриков не успел ответить. По палубе покатился клубок сцепившихся в пьяной драке людей. Волтер бросился их разнимать. Михаил Сергеевич хотел ему помочь, но Берзин увлек Мандрикова к шлюпке. Как только они высадились на берег, Берзин отчитал Мандрикова:
– Ты словно умышленно хочешь привлечь к себе внимание. Ты знаешь этого матроса? Может быть, он уже рассказывает своему хозяину о русском, который против угощения людей. А почему против, если правители уезда разрешили это? Кто такой этот русский? – Август покачал головой. – Какой ты неосторожный.
Берзин до того разволновался, что закашлялся. Мандриков хотел упрекнуть Августа в излишней осторожности, Но удержался. Они направились к Куркутскому. Короткий зимний день сменился быстро сгущавшимися сумерками. По берегу ходили пьяные, кто-то монотонно тянул малопонятную мелодию…
…В каюте Свенсона было тесно, но весело. Олаф щедро угощал своих гостей и хорошими винами, и свежими фруктами, и дорогими сигарами. Настроение у всех было приподнятое, Громов, которому Олаф не забывал наполнять рюмку, бубнил с пьяным пафосом:
– Я рад, очень рад вашему приходу, мистер Свенсон. Русские всегда рады добрым гостям, друзьям… А вы – друзья, настоящие друзья. Вы протянули нам дружескую руку, помогаете нам в тяжелый для России час. Спасибо… Мы не забудем, отблагодарим… Торгуйте.
Громова настороженно слушали русские коммерсанты и завидовали Свенсону. Они угодливо улыбались, стоило Олафу на кого-нибудь взглянуть. Только Бирич чувствовал себя спокойнее и увереннее остальных. Он избегал брать у Свенсона в кредит, и это давало ему самостоятельность. Сейчас Бирич мечтал о том, чтобы стать компаньоном Свенсона. Кажется, теперь это удастся. Бирич внимательно наблюдал за Олафом. Американец, усадивший рядом с собой Елену, хмелел не от вина, а от ее близости. Да и она, похоже, неравнодушна к Свенсону: блестят глаза, пылают щеки, а мелкие зубы так и сверкают в частой улыбке. Красивая женщина, мужчине трудно устоять против такого соблазна. У старого Бирича уже сложился план. Завтра же он отправит Трифона в далекую и долгую поездку по своим торговым складам, а Свенсон будет у него частым гостем. Бирич размечтался, но не пропускал того, что происходило и говорилось вокруг него.
– Торгуйте, мистер Свенсон, все торгуйте, ну а если кто посмеет нам помешать, – пусть бережется. Фамилия у меня – Громов…
…Гости разъезжались поздно. Для каждого у Олафа был приготовлен подарок: кому коробка сигар, кому ром или виски. Только для Елены Дмитриевны ничего не оказалось. Олаф извинился и попросил разрешения навестить ее завтра и исправить свою ошибку. Она с улыбкой разрешила. Олаф вышел провожать гостей, оставив в каюте Струкова и Стайна. Сэм весь вечер держался в тени.
– Мне нужна надежная охрана, – требовательно заговорил Стайн. – И хотя бы десяток нарт.
Струков молча слушал американца и думал: «Вот началась та настоящая работа, ради которой Фондерат сослал меня сюда». Но это не вызвало у него ни обиды, ни огорчения. Самолюбие тоже не было задето словами Стайна.
– Мы должны завезти оружие во все крупные населенные пункты и создать там отряды из наших людей. Это на случай, если сюда придут большевики, – пояснил Стайн, уже осведомленный о Струкове. – Как вы считаете, есть такая угроза?
Струков рассказал о событиях на копях. Стайн задал несколько вопросов и предложил:
– Арестованных строго допросить и не выпускать. Начать слежку, шахтерам не уступать ни в чем. Всех подозрительных изолировать, наиболее опасных – убрать. – Стайн умолк, точно вспомнив что-то. Он попросил Струкова обождать несколько минут и вышел из каюты.
Струков подлил себе вина и, неторопливо прихлебывая его, прикрыл глаза от усталости. Проклятая жизнь! Все время в напряжении. А как хочется пожить беззаботно! Что же, этого можно добиться. Прямой и верный путь – запастись пушниной. Он поедет со Стайном по тундре и с охотников будет взимать налоги. По лицу Струкова скользнула улыбка, и он отхлебнул вино с большим удовольствием.
Стайн вышел на палубу. Пьяные новомариинцы уже были свезены на берег, и только Свенсон прощался с Громовым и его спутниками. Звонко смеялась Чернец и обещала Олафу познакомить с очаровательной Ниной Георгиевной, которая не смогла приехать на шхуну из-за головной боли.
Стояла ночь. Звезды холодно смотрели с бездонно черного неба. С моря тянул холодный ветер. Стайн незаметно отозвал боцмана и что-то ему шепнул. Тот согласно кивнул и крикнул:
– Кочегар Волтер!
– Я слушаю, – отозвался в темноте Аренс.
– Заменишь меня на шлюпке у руля и проводишь мистера Громова домой.
– Олл райт, – Аренс обрадовался. – Ему предоставился хороший случай покинуть шхуну и высадиться на русском берегу. Тут же он вспомнил, что карманы его пусты. Капитан обещал рассчитаться только по возвращении в Штаты, а в Ново-Мариинске выдать десяток-другой долларов.
Волтер опустился в шлюпку. Он не заметил, как многозначительно подмигнули друг другу двое матросов. В шлюпку сели Бирич, Громов, Толстихин и Суздалев, Матросы налегли на весла. Сверху донесся голос Свенсона, прощавшегося с гостями. На берегу Волтер почти на руках вынес Громова из шлюпки и с двумя другими матросами проводил гостей до квартир. Ново-Мариинск уже спал. Волтер шел и думал о своем – он на русской земле. Сбылась мечта. Его спутники молчали. Это были матросы из палубной команды, и Аренс плохо знал их. «Устали за этот постыдный день, – думал Аренс. – Так спаивать забитых людей, чтобы потом легче было обирать их». Волтер с негодованием думал о Свенсоне и вспомнил русского, который тоже был возмущен происходящим на шхуне. Кто он? Конечно, не торговец.
Вдруг сильный удар обрушился на голову Волтера, но он удержался на ногах. Толстая шапка спасла Волтера, смягчила удар. Аренс овладел собой и прыгнул в сторону в тот самый момент, когда над ним был занесен нож. Он просвистел у самого лица и впился в плечо… Аренс вначале даже не почувствовал этого, но затем сильная боль заставила его вскрикнуть.
