Текст книги "Пламя над тундрой"
Автор книги: Анатолий Вахов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)
Елена подошла к дверям склада и уже хотела открыть их, но тут же повернулась и быстро направилась к Нине Георгиевне.
Та не удивилась ее приходу. Они встречались каждый день, но Нина Георгиевна обратила внимание на то, что Елена чем-то возбуждена. Она все время ходила по комнате, не находила себе места.
– Что с тобой? – спросила Нина Георгиевна.
– Я… – Елена смело смотрела в глаза подруге. – Разреши мне пригласить Сергея Евстафьевича к тебе сегодня.
– Сюда? – вырвалось, у Нины Георгиевны, и ей почему-то стало холодно. Она зябко поежилась.
– Ну да. – Елена не замечала, что происходит с подругой. – Я к себе не могу. Да он и не пойдет, Ну, пойми меня, Нина, ты же любила! Ты знаешь, я не могу больше без него! – Елена Дмитриевна неожиданно заплакала, Нина Георгиевна обняла ее, и в этом жесте, в том, как она успокаивала подругу, было что-то материнское. Нина Георгиевна сказала:
– Хорошо, Лена. Я согласна. Приглашай его…
– Правда? – Елена подняла заплаканное лицо. – Какая ты добрая, хорошая. Знаешь, Нина, иногда мне кажется, что ты что-то таишь от меня. В жизни тебе приходилось трудно? Очень тяжело?
– Да, – ответила Нина Георгиевна, и ее синие глаза стали грустными. Лицо разом постарело. Она тихо попросила: – Не надо об этом говорить.
– Конечно, – Елена догадалась, что затронула что-то очень больное, что Нина Георгиевна от всех старательно прятала. Она поспешно добавила: – Что было, то забыто, – и повеселела. – Значит, ждем гостя?
– Ждем. – Нина Георгиевна подумала о том, как странно иногда складывается судьба. Разве могла она или Безруков во Владивостоке предполагать, что они встретятся здесь, на Севере, и он снова будет гостем в ее доме. Нет, это не ее дом. Здесь она временно и, наверное, скоро уйдет. Куда? К кому?
– Ну вот, ты и задумалась, о чем? – окликнула ее Елена.
– Чем угощать будем, – слукавила Нина Георгиевна и поймала себя на том, что ей будет приятно видеть у себя Сергея Евстафьевича. Всегда при виде Мандрикова она испытывала приятное, светлое чувство.
Забежали на минутку Оттырган и Куркутский. По тому, как с ними разговаривал Мандриков, обменивался взглядами, Соколов сразу же определил, что это не простые покупатели, а люди, между которыми есть какая-то крепкая, но невидимая для него связь.
Михаил Сергеевич не замечал, что заведующий складом Соколов стал внимательно присматриваться ко всем, кто заходит в склад, прислушиваться к разговорам. Мандриков привык К тому, что заведующий был скрытным, занятым своими думами. Михаил Сергеевич был спокоен. Казалось, все шло хорошо. Вовремя вернулся с копей Рыбин. Проезжая мимо склада, он жестом показал, что все в порядке.
Елена довольно долго гуляла по берегу Казачки, не выпуская из виду двери склада. Когда Соколов и Мандриков закрыли склад и расстались, она пошла за Мандриковым. Он шагал быстро и, опасаясь, что не догонит, Елена окликнула его:
– Сергей!.. Сережа!..
Мандриков обернулся, Елена, запыхавшись, подбежала к нему. Забыв обо всем, они обнялись. Блэк заворчал.
– Я ждал тебя… – говорил Мандриков. – Почему не пришла?
– Мне надоел этот склад, люди, которые нам мешают. – Елена говорила быстро. – Пойдем со мной.
– Куда?
– Пойдем, пойдем, – она схватила его за руку и потащила за собой. Мандриков нерешительно сопротивлялся. Она засмеялась: – Или ты боишься меня?
Михаил Сергеевич ответил ей крепким пожатием руки. Войдя в квартиру Струкова и увидев Нину Георгиевну, Мандриков на какое-то мгновение смутился и вопросительно посмотрел на женщину. «Неужели ты рассказала Елене о том, как мы познакомились во Владивостоке? Что же подумала Елена?»
Нина Георгиевна словно разгадала его немой вопрос. Она держала себя просто, как радушная хозяйка.
– Добрый вечер, Сергей Евстафьевич. Очень любезно с вашей стороны, что вы зашли. Мы же теперь соломенные вдовушки…
– Оставь этот тон, – прервала ее Елена и сказала: – Мы, вернее я, очень хотели видеть тебя, Сережа.
Елена не заметила, что она впервые при постороннем человеке назвала Мандрикова на «ты». Молодая женщина волновалась от переполнившего ее счастья. Она без умолку говорила, шутила и этим очень помогла Нине Георгиевне и Мандрикову. Неловкость, возникшая между ними, исчезла. За столом велась непринужденная беседа о событиях в России и о жизни здесь, на Севере, о Свенсоне. Постепенно беседой завладел Михаил Сергеевич. Женщины внимательно его слушали.
– Вот вы, Елена Дмитриевна, – он никак не мог перейти на «ты», – ужасаетесь, что в России революция, что народ сверг царя и вам приходится жить здесь, где, к слову говоря, не так уж плохо.
– Царская власть была законной, – вспыхнула Елена Дмитриевна. Ее слова задели Мандрикова. Он резко произнес:
– Власть, основанная на угнетении человека человеком, должна погибнуть, потому что естественно – стремление человека к созданию общества, основанного на равенстве и свободе!
– Вы верите, что такое общество будет? – спросила Нина Георгиевна. Слова Мандрикова вызывали в ней смутные надежды.
– Конечно, оно уже строится, – горячо сказал Мандриков, – там, в России, но наступит время, и такая же прекрасная жизнь придет и сюда.
– О, да ты мечтатель, – засмеялась Елена Дмитриевна, не скрывая, что она любуется им. Она смотрела на него с еще большей нежностью и признанием. Нина Георгиевна видела это, и ей стало особенно грустно, но она старалась побороть себя и спросила:
– Значит, правы те, кого зовут большевиками?
– Да! – энергично тряхнул головой Михаил Сергеевич. – Они идут против лжи, власти золота, всего, что калечит людей, и видят перед собой иную жизнь, честную, настоящую, счастливую.
– Пожалуй, вы правы. – Нина Георгиевна задумалась. Сцепив пальцы, она прижала их к губам, вся ушла в себя.
– А я испытала ужасы не от царской власти, а от революции. Вот она куда меня, занесла! И я молю бога, чтобы эта революция с ее прекрасным будущим обществом не дошла сюда! Она исковеркала мне жизнь! – Елена выскочила из-за стола и, подойдя к обогревателю печки, прижалась к ней спиной. Лицо ее стало злым, и она почти крикнула: – Из-за этой революции я чуть не стала проституткой!
Нина Георгиевна зажмурилась, точно увидела перед собою что-то очень ужасное, ниже опустила голову, чтобы скрыть лицо, на котором отразилась огромная внутренняя боль. Мандриков заметил это, но, чтобы помочь женщине быстрее с собой справиться, подошел к Елене, взял ее за руку:
– Я понимаю тебя, Лена, – мягко заговорил он. – Но революция без жертв не бывает. И укрыться от этого урагана негде, невозможно. Каждый может быть только в рядах одной из сражающихся армий. Не может быть ни примирения, ни тихой жизни в стороне.
– Как правильно, – послышался тихий, но твердый голос Нины Георгиевны. – Укрыться негде.
Было уже поздно. Мандриков собрался уходить. Распростившись с Ниной Георгиевной, он проводил Елену до дома Биричей и здесь крепко обнял ее. Им не хотелось расставаться.
А в это время из темноты за ними наблюдал человек в длиннополой барчатке. Он же следовал за Мандриковым до самого домика Клещина. Михаил Сергеевич вошел в дом, но свет в окнах не появился. Незнакомец постоял некоторое время и потом ушел, будучи уверенным, что Мандриков лег спать.
– Не зажигай огня, – раздался недовольный, с укоризной голос Берзина. – Мы ждем тебя. Здесь Клещин.
Мандриков, собиравшийся раскрыть коробок спичек, сунул его в карман. Ему стало не по себе. Он чувствовал себя виноватым. Товарищи ждут его, а он… Михаил Сергеевич готов был проклясть себя и этот вечер. Он встревожился. Клещин самовольно приехал с копей.
– Что случилось? – спросил Мандриков.
– Мальсагов пропал, – сообщил Клещин. – Булат меня послал…
– Как пропал? – не понял Михаил Сергеевич. – Что с ним?
– Булат послал его взять листовку у Рыбина, – торопливо стал объяснять Клещин. – И больше его не видели, Щетинин объявил, что Мальсагов сбежал.
– Где же Мальсагов? – И прежде, чем товарищи спохватились, Мандриков выбежал под ночное небо и направился к Рыбину. Никому бы он не простил такого проступка, такого риска. Где-то в подсознаний росло ощущение грядущей беды. Он быстро оказался у домика Рыбина и постучал в окно. Ему долго не открывали. Он стучал вновь и вновь, пока из-за двери не откликнулась жена Рыбина. Она говорила сквозь слезы, с отчаянием и страхом и не хотела впускать Мандрикова. И лишь после того, как ушла в комнату и переговорила с мужем, она решилась открыть дверь.
Михаил Сергеевич вошел в комнату. Семья Рыбина не спала. Испуганные дети сидели на кровати. У Рыбина все лицо было забинтовано. Местами сквозь повязку проступили темные пятна крови. Он сидел у стола в одной рубашке и покачивался из стороны в сторону. В щелке между бинтами виднелись его полные муки и страха глаза.
– Что случилось? – почти крикнул Мандриков.
– В милиции его. Только привели… – Жена Рыбина зарыдала.
Михаил Сергеевич подсел к Рыбину и требовательно сказал:
– Говори, за что?
– Допытывались о листовке, – едва шевеля разбитыми губами, с трудом сказал Рыбин. – Я отказался. Мальсагов сказал, что нашел на снегу…
– Мальсагов у них? – Мандриков даже растерялся.
Рыбин кивнул. Он говорил так, как его наставлял Перепечко. Он был уверен, что это сможет спасти его и его семью.
Мандриков был потрясен услышанным. Неужели они убили Мальсагова? Рыбин говорит, что видел его в милиции. Надо что-то немедленно предпринимать. Все поставлено под угрозу провала.
Уходя от Рыбина, он сказал:
– Поправляйся, Василий Николаевич. Недолго нам осталось терпеть.
– Когда?
– В январе, – Мандриков пожал ему руку. – Мужайся!..
– Если это не провал, то начало провала, – заключил Берзин, когда вернувшийся, запыхавшийся Мандриков передал рассказ Рыбина.
– Что делать? – спросил Клещин.
– Вооружиться. – Берзин говорил строго. – Сегодня берем у колчаковцев из склада оружие. Ты, Михаил, иди к Куркутскому. Пусть он зайдет за Антоном и Оттыргиным. Собираться у склада Мандрикова…
…Было два часа ночи, когда к большому складу Биричей осторожно крался Берзин. Прижавшись к стене соседнего склада, он прислушался, но, кроме посвистывания ветра, который нес мельчайшую ледяную пыль, ничего подозрительного не слышал. Берзин выглянул из-за угла. Часового у дверей не было. Тайком от начальства часовые ночью иногда уходили греться в коридор уездного управления. Да и кто в Ново-Мариинске посмеет забраться в склад!
Берзин метнулся к дверям, вытащил из кармана связку ключей и стал подбирать подходящий ключ. Он делал все быстро, но спокойно. Август не успел открыть замок, как хлопнула дверь управления. Берзин моментально отскочил за угол. Часовой, прикрывая лицо от ветра, подошел к складу, потрогал замок и побрел назад. Снова хлопнула дверь. Берзин снял замок и негромко свистнул.
Быстро подбежали Клещин, Мандриков и Антон, Оттыргин и Куркутский подогнали упряжки. Оттыргин остался снаружи, а остальные вошли в склад, Берзин зажег маленький фонарик, и слабый желтоватый свет вырвал из темноты штабеля ящиков с красными надписями и фабричными клеймами.
– Вот! – вырвалось у Мандрикова радостно. – Оружие!
Он первый снял со штабеля ящик с винчестерами и, сгибаясь под его тяжестью, вынес из склада. Его примеру последовали остальные, вынося ящики с гранатами, револьверами и патронами. Август осмотрел склад и негодующе сказал Куркутскому и Мандрикову:
– В поселке продуктов не хватает, всякую дрянь люди едят, а тут горы… Эх, сволочи! Все им мало! Надо это отдать людям.
– Готово, – вернулся от нарт Антон. Он был благодарен Мандрикову и Берзину, что они сразу же взяли его на боевое дело.
– Поезжайте на копи, – сказал Берзин Клещину и Оттыргину, стоявшим у своих упряжек. – Антон вам поможет спрятать оружие. Мы должны быть утром на службе. Ждем в воскресную ночь всех товарищей.
Берзин закрыл склад. Упряжки Клещина и Оттыргина, сопровождаемые Моховым, исчезли в темноте. Мандриков и Куркутский взяли по небольшому квадратному ящику с револьверами и патронами, отнесли их к Волтеру, чтобы в любое время оружие было под рукой.
…Никем не замеченные, упряжки подходили к копям. Клещин, не доезжая бараков, свернул с дороги в сторону, и Мохов увидел, что они оказались среди каких-то торчащих из земли редких рогатых палок. Он присмотрелся и вздрогнул. Это были кресты. Они на кладбище. Товарищи забыли его об этом предупредить.
– Сложим в пустую могилу. Тут их с осени заготовили для нашего брата, – сказал Клещин. – Подождите меня.
Клещин убежал к баракам и вскоре появился с двумя лопатами. Он и Мохов быстро очистили мелкую могилу от снега и опустили в нее ящики с оружием. Затем они насыпали могильный бугорок. Клещин воткнул крест в могилу с оружием.
– Теперь сам бог не догадается, что здесь покоится.
– Следы бы надо замести, – сказал Мохов.
– Ветер за нас постарается, – успокоил его Клещин. – Ну, пора и назад.
Мохов сел на нарту, и упряжка Оттыргина понеслась через лиман к Ново-Мариинску. Они ехали навстречу ветру, который бросал в лицо сухой снег. Оба молчали, но с теплотой думали друг о друге.
Оттыргин подвез Антона к домику Сусанны Ивановны Падериной, у которой он поселился с Наташей. Наступало утро. Мохов распрощался с каюром. И тот сразу отъехал. Антон не успел войти, как до него донесся испуганный крик Оттыргина, чья-то ругань. Антон бросился на крик. И почти наткнулся на клубок борющихся людей. Два пьяных милиционера, которые возвращались с гулянки от Толстой Катьки, избивали Оттыргина, стянув его с нарты. Упряжка стояла рядом. Мохов с размаху ударил одного колчаковца, и тот отлетел в сторону.
– Беги! – крикнул Антон Оттыргину, схватив за плечи второго милиционера. Перепуганный, каюр бросился на нарту, и упряжка умчалась. Колчаковец, изловчившись, подставил Мохову ногу и сшиб его. Первый милиционер успел прийти в себя и тоже набросился на Мохова. Он пытался вырваться, но несколько сильных ударов по голове оглушили его. Колчаковцы поволокли Антона в тюрьму.
3
– Итак, вы утверждаете, что до приезда в Ново-Мариинск ни с кем не были знакомы? – Перепечко заканчивал допрос Мохова. – А какое поручение вы привезли для Безрукова или Хваана?
– Я таких не знаю! – Антон смотрел прямо в глаза Перепечко и возмущенно говорил: – И протестую против моего задержания. Пьяные милиционеры проявили бесчинство, а вы…
– Молчать! – закричал Перепечко. – Или я вас… – Он прикусил губу, злясь на себя, что сорвался. Уже с первых минут допроса Перепечко понял, что у этого молодого человека, в котором угадывались сила и упорство, испугом, побоями ничего не добьешься. У Перепечко не было уверенности, что он на правильном пути. Пока все, что говорил Антон, снимало с него всякое подозрение, а Перепечко, сам того не ведая, высказал Мохову многое.
– Почему же вы сразу остановились у шахтера Клещина?
Мохов пожал плечами и слегка улыбнулся.
– Была ночь, и если бы каюр подвез меня к вашим дверям, я бы и у вас попросил ночлега… – Антон осмотрел грязную тюремную комнату, в которой велся допрос. – На следующий день я снял угол в более свободном домике.
– Почему вы вчера ночью оказались на улице с упряжкой? – Насмешливый взгляд Мохова задевал Перепечко.
– Когда я вышел на минутку по надобности из квартиры, то услышал крики, шум. Подумал, что кого-то грабят, и побежал. Вижу: двое бьют одного. Ваши милиционеры упустили свою жертву, но выместили свою злобу на мне. – Антон помрачнел. У него болело все тело. – Показали пьяную удаль.
– Что вы кричали каюру? – вспомнил Перепечко путаное сообщение милиционеров.
– Не помню, – Антон внимательно рассматривал мятое лицо Перепечко. – Очевидно, звал на помощь.
– Почему вы приехали таким необычным путем Именно в Ново-Мариинск? – допытывался Перепечко.
– На пароход мы опоздали. А Ново-Мариинск казался тихим местом, где можно спокойно жить с молодой женой и, конечно, подзаработать. Ну, а потом, может быть, удалось бы уехать в Америку. – Антон хорошо выучил версию, которая была приготовлена для него и Наташи товарищем Романом. – Человек ищет, где лучше. Но здесь не тихое место.
Перепечко собрал документы Мохова, которые были на имя Кирилла Андреевича Идрина, и встал:
– Я вынужден вас задержать.
– Я вновь протестую, но бессилен что-то изменить и надеюсь, что вы не станете долго задерживать ни в чем неповинного человека. – Антон старался говорить как можно спокойнее и даже чуть улыбался, чтобы скрыть свое негодование и ярость. – И прошу вас сообщить моей жене, где я. Передайте ей, что я здоров и чувствую себя хорошо. Об этом не надо рассказывать, – Антон указал на большую ссадину у глаза, от чего он заплыл. – Неприятное украшение.
– Хорошо, – крикнул, уходя, Перепечко. – Я поговорю с вашей женой.
Он лгал. С ним уже разговаривала Наташа. Она не спала всю ночь, ожидая возвращения Антона. Под утро она услышала, что где-то недалеко кто-то закричал, но потом все стихло. А вскоре пришли Куркутский и Оттыргин. Учитель спросил:
– Кирилл дома?
– Он еще не вернулся. – Наташа вспомнила приглушенный крик и в страхе спросила: – Что случилось?
– Нет, нет, – успокоил ее Куркутский. – Закрывайтесь, мы еще придем.
Наташа, сжавшись в комок, сидела в темной комнатке и ждала Антона, хотя предчувствие ей говорило, что он не придет, что с ним что-то случилось.
Вернулся Куркутский, но на этот раз с Мандриковым.
– Где Кирилл? – голос Наташи дрожал.
– Его, наверное, арестовали, – Мандриков проклинал себя за то, что допустил Антона участвовать в операции.
– О! – вырвалось у Наташи. – Опять его будут пытать…
Слезы побежали у нее из глаз, но она тут же взяла себя в руки и сосредоточенно слушала Мандрикова.
– Утром пойдешь в милицию и заявишь, что твой муж пропал. Ты знаешь, как отвечать, если начнут допрашивать?
– Да, знаю, – сказала Наташа. – Товарищ Роман обучил.
Утром Наташа была в милиции у Перепечко. На все его вопросы она отвечала так же, как и Антон.
Возвращаясь в управление, Перепечко уже стал сомневаться в правильности ареста и содержания в тюрьме Мохова, но тут же оправдал себя: лучше сто безвинных пострадают, чем один виноватый будет на свободе.
Громов ко всему отнесся иначе. Он считал, что появление Антона, неизвестная упряжка на улице ночью связаны с Безруковым и Хвааном, который в это время старательно топил печи в управлении.
– Я не понимаю, почему вы медлите? – раздраженно говорил Громов. – Надо арестовать всех подозрительных.
– Это мы всегда успеем, – ответил Перепечко. – День-другой не в счет, а вот здесь появится больше имен.
Перепечко указал на лист бумаги, на котором была схема связей и список подозрительных лиц, среди которых даже появились имена Елены Дмитриевны и Нины Георгиевны.
– За эти два дня должны прибавиться новые имена, и тогда мы одним ударом всех их… чик! – Перепечко вытянул руку и щелкнул пальцами, как бы выстрелив из воображаемого пистолета…
…Мандриков и его товарищи в Ново-Мариинске весь день провели в напряженном ожидании. Арест Антона был еще одним грозным предупреждением, сигналом опасности. Но проходил час за часам, а все было спокойно. Мандриков и Берзин пришли к заключению, что колчаковцы от Мохова ничего не добились.
В полночь назначено собрание коммунистов у Волтера. Не помешает ли этому что-нибудь? Не пронюхали ли колчаковцы, не арестован ли еще кто-нибудь?
Мандриков и Берзин думали о предстоящем выступлении и не знали, что почти час у их домика дежурил Еремеев, но потом, видя, что в окнах не зажигается свет, ушел в кабак Толстой Катьки.
Перед тем, как идти к Волтеру, Михаил Сергеевич забежал к Рыбину. Тот уже спал. Встретил он Мандрикова испуганно в коридоре у двери, не пригласил в комнату. Ему показалось, что Михаил Сергеевич уже знает о его предательстве и пришел с ним расправиться. Рыбин ждал, что вот-вот из-за спины Мандрикова выступят шахтеры и схватят его… Отомстят за Мальсагова.
Рыбин трясся от страха. Мандриков подумал с жалостью к нему: «Как измучили человека. Припомним им все!» Он вытащил из кармана револьвер. При виде его, Рыбин рванулся назад:
– А-а!..
– Чего ты? – удивился Мандриков. – Это я тебе принес, на всякий случай. С оружием оно, знаешь, спокойнее.
– А ва-ам? – еле выговорил Рыбин.
– У нас хватит, – тихо засмеялся Мандриков. – Ну, я пошел…
Рыбин остался у двери с револьвером в руках. Он жег его ладонь. Что делать? Рыбин, колебался, оно перед его глазами встала картина лежащего долу истерзанного Мальсагова в кабинете Перепечко. Рыбин решительно сунул в карман револьвер, и, одевшись, вышел из дому.
Волтер ничего не понимал из того, что говорил собравшимся Берзин, и сильно переживал. Те немногие русские слова, что он успел выучить за время болезни, не выручали. А ведь он участвовал в подпольном собрании большевиков. Вот произошло то, о чем он так много мечтал, но как все буднично.
Норвежец уже поправился, но на улицу выходил редко и только по ночам. Товарищи опасались, что Стайн, узнав о нем, попытается уничтожить Волтера, а пока американец был уверен, что Волтер утонул, как сказали ему матросы.
Мандриков сидел у стола, подперев рукой голову. Небрежно полулежал на скамейке Фесенко. У окна прислонился могучий Булат, скрестив руки на груди. – Рядом сидел Титов, обхватив руками колено, и, слегка покачиваясь, у печки стоял Гринчук, почти касаясь головой потолка, а в дверях на пороге присел Клещин, маленький, худощавый, Куркутский задумчиво почесывал подбородок.
– Таков план восстания. Срок – в конце января или начале февраля, – закончил Берзин. Он присел на лавку и сложил клочок бумаги, на которой были пометки, сделанные условными знаками. Август осмотрел всех. – Кому что непонятно?
Все зашевелились. Первым заговорил Гринчук. В его голосе было недовольство.
– Непонятно мне, для чего ждать январь, али там февраль. Наши братки в тюрьме терзаются. Колчаковцы над ними лютуют. А мы кого-то ждать будем. Теперь надо выступать.
– Конечно, надо раньше выступить, – поддержал его Фесенко.
Все посмотрели на Мандрикова. Михаил Сергеевич встал:
– Товарищи! У нас многое созрело для немедленного восстания. Но есть директива областного комитета партии о том, чтобы восстание провести именно в эти сроки. Оно вспыхнет по всему Дальнему Востоку. Это поможет нам хотя бы морально и ослабит наших врагов.
– Разреши мне сказать слово, – Булат наклонился вперед. – Тут Август Мартынович сказал, что все товары коммерсантов будут национализированы и поступят в распоряжение советской власти.
– Да, так, – подтвердил Мандриков. – Что тебе не ясно?
– А с американцами как? – Булат тряхнул головой. – Они похлеще наших спекулянтов.
– Наше решение относится и к ним. Товары перейдут к Советам, а за них будет выплачено по нормальной цене, – пояснил Мандриков.
– Я бы и американцев и всех иностранцев в шею выгнал из уезда, – загорячился Гринчук. – Пусть катятся к себе в Америку и забудут сюда дорогу.
– А вместе с ними и наших купцов, – предложил. Клещин.
– Нет, наших не высылать, – возразил Булат. – А заставить пожить так, как мы: поголодать, да уголек, порубать, да в наших бараках на нарах поспать, вшей покормить.
– Правильно! – раздалось сразу несколько голосов.
Люди заспорили. Михаил Сергеевич попросил не шуметь и сказал:
– Планом предусмотрено основное. О каждом коммерсанте, о каждом колчаковце будем решать в отдельности. Расследуем все их преступления перед народом, и каждый из них понесет заслуженное наказание. И за Галицкого, и за Мальсагова, и за всех…
– Шпиков много развелось, – зашумел Гринчук. – У нас на копях не только Малинкин и Кулемин. Щетинин еще себе помощничков нашел. Чует моя душа.
– Вот поэтому надо быть осторожнее. Листовки будем передавать с Оттыргиным. На него меньше подозрений…
…Суббота прошла. Ничего нового осведомители Перепечко не принесли, и Громов подумал, что Перепечко прав.
Громов решил устроить у себя ужин, чтобы как-то заглушить страх, который так терзал его. Ему чудилось, что за ним все время кто-то следит, что в Ново-Мариинске полным-полно большевиков. Это настроение подогревалось радиограммами, которые приносил Учватов. Колчаковская армия терпела поражение за поражением. На юге страны тоже было не лучше. Все чаще подумывал Громов об Америке, чтобы там укрыться и спокойно жить. За эти месяцы он уже кое-что поднакопил. Коммерсанты, и крупные и мелкота, проведав о том, что Бирич уплатил Громову половину своего долга, торопливо последовали его примеру.
«Можно в случае опасности бежать и зимой, пересечь Берингов пролив на упряжке, – думал Громов. – Нужно дождаться Стайна. Он все сделает и поможет мне. Больше мне не на кого надеяться». Громов быстро оглядел своих гостей.
Собралась все та же привычная компания: Суздалев, Толстихин, Перепечко, Бирич, Нина Георгиевна, Елена. Был приглашен сияющий Учватов. Он был счастлив. Подвыпивший Перепечко усиленно ухаживал за Ниной Георгиевной. Бирич со скрытой насмешкой наблюдал за Перепечко: «Он и в самом деле вообразил себя заместителем Струкова. Даже для его жены…»
Нина Георгиевна не слушала пьяной болтовни и все время подливала в рюмку Перепечко виски, чтобы поскорее от него отвязаться. Раскачиваясь на стуле и расплескивая виски, Перепечко стал бахвалиться.
– Я их всех переловлю и засажу. Нет, не-е засажу, а к стенке. Всех, всех! Ни одного большевика не останется в Ново-Мариинске, ни одного! А этот Безруков – штучка, но-о и его мы – гоп – и в клеточку…
Елена готова была выбежать из-за стола. «Что делать?» – думала она.
– Что с вами, милочка? – участливо спросила Громова. – Вы так побледнели.
– Пустяки, пройдет, здесь очень душно, – торопливо ответила Елена.
Послышался звук разбитой посуды. За столом прервался разговор, и все посмотрели на Перепечко. Он лег головой на стол, сбив с него локтем несколько тарелок и бокал. Мужчины стали переносить его на диван. Этим воспользовалась Елена. Она подошла к Нине Георгиевне и, наклонившись к ней, шепнула: – Что делать? – в ее голосе звучало отчаяние:
– Подожди, сейчас выйдем… – шепнула та.
Ужин подходил к концу. В столовую робко вошла кухарка и сказала Громову:
– Вас там один человек спрашивает.
– Кто? – Громов не поднимался со стула.
– А кто же его знает, – пожала плечами кухарка. – Вас или их, – она указала на спящего Перепечко.
– Хорошо, иду. – Громов посмотрел на часы. Была уже полночь… Наверное, кто-то из милиционеров.
Громов вышел на кухню и увидел человека с забинтованным лицом.
– Я Рыбин, я пришел сказать господину Перепечко, как он мне велел… – начал Рыбин боязливо. Громов наконец понял, кто стоял перед ним, и поторопил:
– Говорите быстрее. – Ему было неприятно видеть Рыбина.
– Ко мне приходил Безруков и вчера, и сегодня, говорил, что в январе какой-то переворот будет. Вот оружие мне дал и сказал, что у всех есть, ну, значит, у большевиков.
– Где оружие, какое? – Громова опять охватил страх: большевики готовятся захватить власть. Он не помнил, как взял револьвер и отпустил Рыбина, как вошел с револьвером в столовую. Только тут он пришел в себя.
Увидев у него в руках оружие, все вскочили с мест. Жена Громова вскрикнула:
– Убери! – и тут же ладонью зажала себе рот.
– Господа! – Громов говорил деревянным голосом. – Сейчас стало известно, что большевики готовят заговор и вооружаются. – Он посмотрел на револьвер и положил его на стол. – Близкой опасности нет, и мы ее не допустим. Мы примем решительные меры, чтобы в корне уничтожить здесь большевистскую заразу. Господин Учватов, вы сможете сейчас передать радиограмму в Петропавловск?
– Да, конечно, – подбежал к Громову начальник радиостанции. – Я сейчас же… немедленно-с…
– Радиограмма совершенно секретна. Извините, господа!
Они прошли в кабинет Громова, и через несколько минут Учватов, ни с кем не прощаясь, убежал на радиостанцию. Все были взволнованы, забыли об ужине.
– Может быть, арестуем сейчас этого Безрукова? – спросил Суздалев начальника уезда.
Елена вздрогнула. Громов с досадой посмотрел на спящего Перепечко и возразил судье:
– Нет. Дождемся ответа от господина Червлянского. Времени у нас достаточно, чтобы расправиться с большевиками. Они же собираются выступать в январе. Смутьяны получат по заслугам. А теперь, господа, прошу всех к столу. Поднимем бокалы за нашу победу!
Громов почувствовал себя сильным и смелым. Зашумели его гости, опорожнили бокалы, но прежнее веселое настроение не возвращалось, и гости вскоре стали расходиться.
Елена Дмитриевна и Нина Георгиевна ушли раньше старого Бирича и почти бегом направились к дому Клещина. Елена, оставив в стороне Нину, подошла к двери. Узнав от жены шахтера, что Мандрикова нет, она медленно вернулась к Нине:
– Нет его…
Женщины побрели по темному Ново-Мариинску. Ветер дул порывами, предвещая близкую пургу.
