Текст книги "Пламя над тундрой"
Автор книги: Анатолий Вахов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
Матросы бросились на него. Аренс ударом своего мощного кулака сбил одного, но второй снова ударил его ножом. Волтер рухнул на снег и, прежде чем потерять сознание, услышал крики…
…Новиков прощался с товарищами. Наступил час его отъезда в Марково, к Чекмареву. За школой в темноте стояли нарты Оттыргина с надежно привязанным к ним необходимым в пути снаряжением. Куркутский, оставив в своей комнате Берзина, Мандрикова и Новикова, чтобы они переговорили без свидетелей, вышел к Оттыргину дать последние наставления и проверить, правильно ли уложен груз.
– Присядем на дорожку, – сказал Мандриков.
Все сели. В грустном молчании прошло несколько секунд. Потом Николай Федорович обнял Михаила Сергеевича, затем Берзина. Он до того разволновался, что с трудом говорил:
– Будьте осторожны. Как доберусь, дам знать. Ну, прощайте!
– До свидания, – поправил Мандриков, который также был взволнован расставанием. – До скорого свидания!
Они вышли из школы. Было тихо. Старый рабочий подошел к нартам, около которых все еще хлопотали Оттыргин и Куркутский, и пожал учителю руку;
– Помогай тут товарищам.
Новиков, неуклюжий в кухлянке, сел на нарту.
Оттыргин пустил упряжку. Мандриков и Берзин стояли, прислушиваясь к ее замирающему бегу. Упряжка шла по берегу лимана. Куркутский пригласил Мандрикова и Берзина на чашку чая, но они отказались, охваченные грустью расставания с Новиковым, и отправились домой.
– Когда-то свидимся с ним? – проговорил Мандриков. – Тревожусь за него.
– Ничего, он крепкий коммунист, – ответил Берзин.
– Что это? – остановился Берзин. Прямо перед ними в темноте метались три фигуры. Шла драка, молчаливая и ожесточенная. Но вот послышался крик и ругань матросов.
– Двое на одного! – Мандриков не раздумывая побежал вперед. Берзин последовал за, ним. Они увидели, как блеснул нож и высокий человек рухнул на снег.
– Стойте! – крикнул Мандриков.
Двое бросились бежать и скрылись в темноте. Мандриков и Берзин нагнулись над лежащим человеком. В спине его торчал нож.
– Убили, – Михаил Сергеевич приподнял человека за плечи, чтобы взглянуть ему в лицо. Тот застонал.
– Жив! – Мандриков узнал матроса с американской шхуны…
– Понесем его к Куркутскому. – Август хотел помочь, но Мандриков отстранил его, осторожно поднял на руки Волтера и медленно пошел к школе.
Учитель еще не спал. На стук Берзина он открыл дверь и, ни о чем не спрашивая, пропустил их к себе, показал на кровать.
Мандриков положил раненого, взглянул в бледное лицо:
– Тот самый. Матрос с американской шхуны! За что же его?
– Надо быстрее перевязать его, – сказал, раздеваясь, Берзин.
2
«Странная страна». Колдуэлл в раздражении передернул плечами и еще раз окинул взглядом большую карту России. Карта была усеяна маленькими цветными флажками. Американского консула трудно было узнать. Куда исчезла его обычная жизнерадостность, Да, дела обстоят как нельзя плохо. Осень 1919 года принесла много огорчений. Колчак отступает, застрял на подступах к Петрограду Юденич, и, видимо, ему не войти в этот город. Союзные войска оставили Крым, Одессу, Закаспийскую область, Среднюю Азию, совсем недавно покинули Баку, вот-вот падут Мурманск и Архангельск. Наступает очередь американского экспедиционного корпуса в Сибири.
Колдуэлл надул щеки, шумно вздохнул и опять подумал: «Странная страна, странная страна… невозможно понять, откуда у нищего народа столько силы, далее Антанта, вместе с белыми армиями, не может с большевиками совладать. Правда, генерал Деникин, кажется, упорно идет на Москву, уже взял Курск. – Колдуэлл прикинул по карте расстояние между Курском и Москвой. – Близок локоть, да не укусишь», – подумал он. Колдуэлл не верил в успех Деникина. Черт возьми, какое ему дело до Деникина, когда здесь дела у него самого обстоят не лучше! Колдуэлл только что вернулся от генерала Грэвса. Командующий американским корпусом отнюдь не порадовал его. Партизаны, по существу, завладели всем краем. Союзные войска контролируют только города и узкую полоску земли вдоль железной дороги. Каждый день несут потери от партизан. Борьба против них не дает нужных результатов. Более того, падает боевой дух американских войск, солдаты охотно слушают большевистских агитаторов, читают красные листовки, прячут их, пересылают в Штаты родным. В Сучанской долине американские солдаты братались с партизанами. В селе Новороссии девять американских солдат перешли к партизанам.
– Ублюдки! – выругался Колдуэлл и понял, что это звучит смешно и беспомощно. Чего обвинять солдат, когда в самих Штатах становится все больше противников оккупации этого края. Он перешел от карты к столу и раскрыл журнал «Советская Россия».
Консул перечитал страницы с отчеркнутыми красным карандашом абзацами:
«На американские деньги были куплены снаряды, которыми были убиты школьники Ивановки! Американские солдаты патрулируют железные дороги, убивая русских, старающихся помешать перевозке адских материалов, от которых гибнут их жены, дети и родные. И сам факт присутствия там американских солдат и офицеров возлагает на демократическую Америку моральную ответственность за черные дела японо-колчаковцев».
«Нельзя не признать, что журнал прав, – подумал Колдуэлл. – Денег мы ухлопали на эти русские дела невероятно много, а, кроме неприятностей, ничего не получили». Колдуэлл взял другой номер журнала и нашел нужный абзац.
«Когда американские солдаты прибыли в Сибирь, они понятия не имели о положении вещей. Они не знали, что являются орудием бюрократов для уничтожения революции. Они думали, что большевики – немецкие агенты, и были готовы сражаться с ними. Скоро, однако, они увидели, что дело обстоит не так, что в Красной Армии нет немцев, а состоит она из сибирских рабочих и крестьян… Они перестали верить в свое правительство».
Колдуэлл отложил журнал и, заложив руки за спину, заходил по кабинету. «Против этого возразить трудно, хотя и очень неприятно. Грэвс сегодня тоже об этом говорил».
Консул вспомнил слова Грэвса о том, что правительство и армия Колчака накануне полного краха. Большевики вот-вот подойдут к району, где расположены американские войска. Это может привести ко многим осложнениям.
– Как избежать их? – спросил тогда Колдуэлл.
– Остается, по-видимому, одно, – сказал Грэвс. – Только одно!
– Эвакуация? – с трудом выговорил Колдуэлл. – А наши задачи, наши планы?
– Да, эвакуация, – кивнул генерал. – Наши солдаты потеряли не только боеспособность, но и заражены большевизмом. Их надо увозить отсюда, и от этого мы только выиграем. Мы спасем свою репутацию. А наши планы! – Грэвс усмехнулся. – Я всегда предпочитал носить перчатки. В них не испачкаешь, не испортишь рук, их можно легко сменить. Старые – в мусорный ящик, новые – купить. Денег у нас хватит!
Да, так думали уже и в Государственном департаменте и в Белом доме и, пожалуй, так уже решили. Эвакуировать американские войска, а японцам и белым помогать во всем… Вот они перчатки. Колдуэлл был опытный дипломат и по последним документам от Лансинга[17]17
Лансинг – государственный секретарь США.
[Закрыть] понял это.
«А как же быть с Анадырским уездом? – мысли Колдуэлла вернулись к тому, что занимало его в последние дни. – Там нет ни японцев, ни белых частей. Нельзя же оставлять этот богатейший край. Придется держать его руками русских в американских перчатках…»
Размышления консула прервал секретарь. Он доложил, что прибыл полковник Фондерат.
С обычной любезностью Колдуэлл приветствовал полковника, угостил его коньяком и, справившись о здоровье, спросил:
– Что нового в Ново-Мариинске?
Слушая полковника, он сравнивал и проверял донесения, полученные из Нома от Томаса. Они совпадали, но не совсем удовлетворяли Колдуэлла. Как ему казалось, там сделано еще мало. Об этом он прямо сказал Фондерату:
– Господа Громов и Струков действуют нерешительно. Меня очень встревожили волнения в копях. Возможно, это дело рук большевиков? Мы не имеем права допустить ни малейшей оплошности. Анадырский край должен быть нашей твердыней.
– Я передал Громову и Струкову через Червлянского ваши указания, – доложил Фондерат.
– Необходимо дополнить их. – Колдуэлл сделал паузу и, подчеркивая каждое слово, продолжал. – Надо немедленно как в самом Ново-Мариинске, так и во всех других пунктах создать отряды из надежных местных – жителей, которые бы не допустили появления там большевиков. Повторяю: Анадырский край должен быть нашей базой, на которую в случае необходимости можно было бы надежно опереться.
Фондерат понимал, что консул хочет, чтобы Анадырский край оберегался русскими для американцев. Что же, этот план не расходится с желаниями самого Фондерата, и он сказал:
– Я охотно последую вашим советам.
– Оружие в Ново-Мариинск доставлено, – продолжал Колдуэлл. – Вам надо дать указание Громову и Струкову приступить к созданию отрядов, но это делать скрытно, Каждый отряд будет иметь нашего советника…
– Понятно, – наклонил голову Фондерат, думая о том, что Колдуэлл побаивается каких-то противников на Чукотке. Странно, каких же? Или он придает слишком большое значение событиям на копях? Усташкин сообщил, что там уже наведен порядок.
– Надо установить в Анадырском уезде более строгий, я бы сказал, военный порядок, – продолжал отдавать распоряжения Колдуэлл.
– Объявить военное положение? – Фондерат снял пенсне и протер платком. Его плоские глаза близоруко щурились.
– Я против таких громких названий, но сущность устраивает меня вполне, – ответил с усмешкой консул.
…Антон Мохов поправлялся медленно, плохо. Антону иногда казалось, что он чуть ли не всю свою жизнь находится в маленькой беленькой комнатушке глинобитного домика железнодорожного смотрителя под Владивостоком в дачном районе. Сюда его поместили после освобождения из вагона смерти.
Сюда же переселилась и Наташа. Она иногда помогала Антону выходить на воздух, и тогда он усаживался на скамейку под высоким раскидистым кустом сирени и с радостью смотрел на широкую долину, которая лежала перед ним. Беленький домик смотрителя прятался среди густой зелени на склоне сопки, у подножия которой бежала не широкая, но стремительная и студеная речушка. Амурский залив блестел шелковой синевой, и Антон с нетерпением ждал того дня, когда ему разрешат пойти к морю.
Время от времени Мохова навещал врач-коммунист, который приезжал сюда из Владивостока, чтобы посмотреть раненого и отдохнуть в этом тихом и красивом месте.
Наконец Антону разрешили небольшие прогулки, и он с Наташей бродил по густому лесу, собирал грибы или сидел у реки.
А однажды врач сказал:
– Удивляюсь вам, молодой человек. Чего это вы к морю не прогуляетесь?
– Как? – Антон недоуменно смотрел на врача и вдруг понял. – Здоров! Я здоров! Спасибо, доктор! Наташа, слышишь? Я здоров!
Взяв с собой сверток с едой, Наташа и Антон на целый день уходили к морю, отдыхали, загорали на шафранном песке. Бухточку, которую они облюбовали, с трех сторон обступали высокие обрывистые скалы, кое-где поросшие искривленными деревцами. Их корни длинными шелушащимися серыми змеями ползли от расщелины к расщелине.
Бродя по берегу в одну из первых своих прогулок, они дошли до обрывистого склона сопки, вдававшегося в море. Наташа увидела ярко-красный, незнакомый ей цветок. Он рос на скале в одной из трещин над их головами.
– Хочу этот цветок, – сказала Наташа, и в ее продолговатых глазах появились озорные огоньки. – Ты мне до сих пор цветов не дарил. Достань этот!
– Я сейчас! – Но Антон не успел и подумать, как лучше добраться до цветка, а Наташа с веселым смехом уже карабкалась к нему, цепляясь за малейшие выступы и трещины.
– Куда ты? Стой! – крикнул Антон, но Наташа только обернулась, состроила ему гримасу и поползла дальше. Из-под ее ног сыпались мелкие камешки. Наконец Наташа дотянулась до цветка, сорвала его и крикнула:
– Лови меня!
Прежде чем прыгнуть, она посмотрела вокруг и воскликнула:
– Какая прелесть!
К чему это относилось, Антон так и не понял. Наташа, раскинув руки, прыгнула вниз. В светлом желтом платье она походила на птицу. Антон подхватил ее, но не удержался на ногах, и они упали на песок.
– Ударилась, больно? – беспокоился Антон, помогая девушке подняться. Она отбежала от него, поправила растрепавшиеся косы и у виска воткнула красный цветок.
– Кармен! – закричал Антон от восхищения. Он, казалось, никогда не видел Наташу такой красивой. Она шутливо с ним раскланялась и указала рукой на скалу, вдававшуюся в море:
– Там прелестная бухточка.
Скинув сандалии, подобрав платье, она вошла в воду и обогнула скалу, скрылась за ней. Вскоре оттуда донесся крик Наташи:
– Иди сюда!
Бухточка действительно оказалась сказочно красивой. Здесь они были одни, скрытые от всех, и только чайки видели их да по-дружески ворчало море. Противоположный берег тонул в сиреневой дымке. Было тихо, солнечно.
– Давай купаться, – предложила Наташа. – Ну-ка, отвернись!
Он слышал, как она разделась за его спиной, разложила на горячем песке свое платье и бросилась в воду с визгом и смехом:
– Скорее спасай меня! Утону!
Антон бросил свою одежду. Его коренастая мускулистая фигура была женственно-белой, и на ней алели свежие шрамы. Антон с разбегу нырнул и поплыл к Наташе, но догнать ее не мог. Она быстро плавала, а он скоро запыхался, выбрался на берег и растянулся на песке, стал дремать, но тут услышал всхлипывания. Он открыл глаза и увидел, что рядом с ним сидит Наташа и смотрит на него, а из глаз ее бегут слезы.
– Ты что? – Он сел. – Что ты?
– Как они… тебя, – Наташа заплакала навзрыд. Она впервые видела следы пыток на теле Антона.
– Ну, зачем ты, – Антон не знал, как успокоить девушку. – Прошло все, и ничего не болит…
– Антоша мой… – Наташа обхватила его голову, прижала к себе. От нее пахло морской прохладой. Он хотел ее обнять, но девушка отстранилась.
– Ложись! Будем загорать! Видишь, я больше не плачу. А ты белый, как молоко. Парню не идет это. Ложись!
Антон покорно подчинился девушке, лег на спину и закрыл глаза, слышал, как гулко стучит его сердце, как рядом дышит Наташа, его любимая.
С этого дня они часто ходили в эту бухточку, которую Антон шутливо прозвал бухта Наташиных слез. Купаясь и загорая, Антон чувствовал, что он окреп и снова здоров. Долгие часы Антон и Наташа проводили вместе, и вот однажды, когда девушка задремала, Антон долго смотрел на нее, а затем осторожно поцеловал в щеку. Наташа открыла глаза, и ее лицо залилось краской. Она резко отодвинулась от Антона и сердито сказала:
– Чтобы этого больше не было. Или я не буду ходить с тобой. – Наташа нахмурилась.
Антону стало неловко, словно он в чем-то очень провинился, оскорбил девушку.
– Я… Наташа… – он не находил слов, и девушка примирительно сказала:
– Ладно… забудем…
Наконец пришел тот день, о котором мечтал Антон, как мечтает каждый влюбленный. Было начало золотой приморской осени. Бушевали в неистовстве яркие краски. У домика багрянцем покрылись узорные листья клена и шершавые – дикого винограда. Золотом тронула осень дубовые листья. Все горело, пылало; в прозрачном воздухе появился острый, едва уловимый холодок.
– Скоро и зима, – говорила Наташа. – А как не хочется морозов, снега. Не люблю я зиму. Как нам было хорошо…
– Очень, – подтвердил Антон. – Я совсем здоров и уйду в партизаны.
– И я с тобой, – тоном, не терпящим возражения, сказала Наташа. – Вместе везде будем… Посмотри, Антон, на деревца, что растут в расщелинах. Они знаешь на кого похожи? – спросила Наташа и сама ответила. – На людей, которые идут к счастью. Дорога крутая и опасная, их ждут испытания. Одни погибнут, но другие дойдут, все выдержат и достигнут счастья. Вот и эти деревца тянутся к вершине сопки, туда, где много воздуха, света, солнца, откуда виден весь мир.
Они грелись после купания. Голубоватые капли воды на их бронзовых телах блестели алмазами. Шрамы Антона стали меньше заметны.
Антон смотрел на стройную смуглую Наташу. За это время, что они провели тут, на берегу моря девушка еще больше похорошела и казалась Антону самой красивой в мире. Наташа заметила его восхищенный взгляд и тихо попросила:
– Не смотри на меня так… Антоша… Лучше слушай меня. Хочешь, я расскажу тебе сказку, которую сама придумала? О цветах.
– Мечтательница ты, – засмеялся Антон. – Хорошо это…
– Я тоже хочу счастья, – тихо сказала Наташа, и ее голос дрогнул. – Ты любишь меня? – И она неожиданно, не глядя на Антона, попросила. – Поцелуй меня, Антон!
Антон приподнялся на локте и посмотрел на Наташу, Она лежала с закрытыми глазами, ресницы ее дрожали. Антон смотрел на нее и думал: «Не шутит ли она над ним. Ведь все время она была так строга». Но вот ее полуоткрытые губы чуть шевельнулись, и Антон скорее догадался о ее зове, чем услыхал:
– Поцелуй…
Он крепко прижался к ее губам. Руки Наташи обняли его шею властно, нежно и зовуще…
…Возле дома их ждал товарищ Роман. Он сидел на скамейке и курил. На нем был простенький неприметный костюм в серую клеточку и котелок. Бородка и усики очень изменили его лицо, и Антон с Наташей не сразу его узнали.
Заметив их настороженность, товарищ Роман рассмеялся:
– Не узнали? Ну, это хорошо. А вы тоже изменились. Молодцы. Спасибо тебе, Наташа. Выходила Антона. Теперь смотри в оба. Такого красавца не только колчаковцы, а и девчата могут украсть.
– Не утащат, не дам, – Наташа вскинула голову и, взяв Антона за руку, сказала с гордостью: – Он мой муж.
Роман, глядя на счастливые и в то же время смущенные лица молодых людей, сказал:
– Любовь да счастье, – он чуть помешкал. – Но свадьбу и медовый месяц придется отложить на более спокойное время. Тебе, Антон, надо ехать в Анадырский уезд к Новикову.
– И я с ним. Одного не отпущу и сама не останусь.
Наташа прижалась к Антону. Товарищ Роман посмотрел на Наташу с Антоном теплым отцовским взглядом, улыбнулся и указал на скамейку:
– Садитесь. Вместе обсудим. – Голос у него был деловой, строгий. Роман как бы переменился. – С Ново-Мариинском у нас связи нет. Что там происходит, мы не знаем, а что и узнаем, то отрывками. Многое очень не ясно. Вот почему надо ехать туда немедленно и доставить нашим товарищам новые указания партии.
Наташа и Антон переглянулись. Роман обращается к ним обоим. Значит, он согласен, чтобы и Наташа поехала. Они были счастливы и продолжали еще более внимательно слушать товарища Романа.
– Товарищи из Петропавловска сообщили, что колчаковцы в Анадырском уезде создают вооруженные отряды из местных богатеев и их прихлебателей, вооружают их американским оружием. Чукотка для нас очень важна. Нельзя допустить, чтобы там зацепились враги. – Роман стряхнул пепел с папиросы. – Надо, чтобы мир узнал, что там поднят красный флаг свободы. Надо наносить удар немедленно! Больше ждать нельзя. Ты, Антон… – товарищ Роман внимательно посмотрел на Наташу. – Вы с Наташей завтра же отправитесь в Ново-Мариинск. Утром из бухты Диомид выйдет шхуна «Кайра». Пойдете на ней. Капитан ждет вас. Вечером за вами заедет наш товарищ и отвезет на шхуну, даст документы для Наташи. Для тебя, Антон, они уже готовы. – Роман достал из внутреннего кармана паспорт и небольшой пакетик. Передавая его Антону, Роман предупредил. – Только в руки Мандрикова, Берзина или Николая Федоровича. Их фамилии: Безруков и Хваан. В случае опасности уничтожить. На словах передадите. Заучивайте! – Товарищ Роман заставил Наташу и Антона наизусть выучить директиву подпольного комитета партии ее представителям в Ново-Мариинске…
Глубокой ночью Наташа и Антон были уже на борту «Кайры». На рассвете она вышла в море…
3
Оставив Волтера у Куркутского, Мандриков и Берзин возвращались домой озабоченные. Событий и новостей за день было столько, что требовалось все обдумать, взвесить. Прежде всего их волновало положение на копях.
– Утром мы должны быть у шахтеров, – сказал, покашливая, Берзин. – Обязательно!
– И угодить в засаду, – ответил Мандриков. – Надо сначала узнать, что делается на копях.
– Волков бояться – в лес не ходить, – слабо защищался Берзин, но в то же время понимал, что товарищ прав.
– Только дурак с голыми руками пойдет навстречу волкам, – бросил Мандриков и предложил: – Подождем шахтеров.
Но, может быть, шахтеры так ошеломлены, напуганы, что не рискнут больше зайти к ним? Нет, не может быть!
Когда Мандриков и Берзин вошли в дом, их ожидали Булат и Клещин. Они сидели в темноте около печки и курили. Красноватый отблеск огня слабо освещал их лица.
– Заждались вас, – первым заговорил Клещин. – Где пропадали? Может, Свенсон в гости приглашал, поднес по чарке?
– Что на копях? – перебил его Мандриков.
– Да что рассказывать, плохо, – вздохнул Булат. – Арест Бучека и Галицкого как обухом по голове. Все притихли.
– Так уж и притихли, – недоверчиво произнес Август. – Может быть, люди не знают, что делать, как поступить?
– Я же предлагал не выходить на работу, – слабо защищался Булат.
– Верно, – поддержал его Клещин, – но Кулемин и Малинкин верх взяли.
– Кто это? – заинтересовался Берзин.
Шахтеры рассказали. Берзин глухим голосом произнес:
– Надо к ним лучше присмотреться, а если враги, лакеи господские, то не церемониться.
– Нет, – остановил его Мандриков. – Ты, Август, не прав. Мы не будем заниматься террором. Шахтеры должны сами наказать тех, кто предает рабочее дело.
– Так как же быть сейчас? – вернулся к волновавшему всех вопросу Булат. – Понимаете, что получилось? Побывал ночью ваш товарищ, хорошо говорил, за сердце шахтеров взял. Решили, значит, забастовку начать. А утром колчаковцы… – он замялся, не зная, как выразить свою мысль. За него продолжил Клещин;
– Вроде как провокация получилась. Мол, смотрите, шахтеры, что с вами будет, если против начальства пойдете. Тут еще Малинкин и Кулемин воду мутят. Они, наверное, и донесли про забастовку.
– Плохо на душе у горняков, – попытался смягчить слова Клещина Булат.
– Мы понимаем, сейчас надо… – Мандриков не договорил. Стук в дверь заставил его замолчать. Все насторожились. Мелькнула тревожная мысль: «колчаковцы!» Мандриков и Август вытащили браунинги, появилось оружие и у шахтеров. Берзин тихо подошел к двери. Стук повторился – осторожный, негромкий, но настойчивый. Берзин спросил:
– Кто?
– Я… Титов… откройте, – послышался за дверью нетерпеливый голос радиотелеграфиста.
Берзин открыл дверь, Вошел Титов и, увидев шахтеров, нерешительно остановился. Берзин успокоил его:
– Свои.
– Что у тебя? – подошел к Титову Мандриков. Тот порылся за пазухой и достал скомканный листок бумаги, протянул его Михаилу Сергеевичу:
– Вечером принял, ждал, когда Учватов домой уйдет. От американцев вернулся навеселе, хвастался, что скоро богатым станет, торговать будет.
– Товарищи! Послушайте, – взволнованно перебил телеграфиста Михаил Сергеевич, Мандриков присел у печки и стал читать, поднеся листок к огню. Бумага в его руках казалась красной.
– Товарищи! Английские и американские войска оставили Архангельск и Мурманск! Освобожден от белых Воронеж!..
Мандриков повернулся к Титову и горячо поблагодарил:
– Хорошую ты весть принес, Василий Никитович, Спасибо тебе!
– Чего там, – застенчиво махнул рукой Титов и заторопился. – Пойду на станцию. Может, еще что будет.
Закрыв за ним дверь, Мандриков сказал Клещину:
– Готовь упряжку! Едем на копи…
– Я тоже, – потянулся к своей кухлянке Берзин, но Мандриков его остановил:
– Пожалуй, не стоит. Не надо, чтобы нас там пока видели вместе.
– Сергеич прав, – согласился Булат. – За всех шахтеров поручиться нельзя. Правда, Малинкин и Кулемин у Толстой Катьки гуляют. Сегодня при свете будешь, Сергеич, говорить. Нельзя все время в темноте. Шахтеры должны видеть, кто с ними говорит. Обещал им привести человека, который Ленина видел. Ждут тебя.
– Я же… – нетерпеливо начал Берзин, который имел больше оснований говорить о Ленине, но Мандриков мягко сказал:
– Прошу тебя, Август. – Мандриков видел, как устал Берзин, и хотел, чтобы товарищ отдохнул.
– На нарте могут уехать только двое, – напомнил Булат.
– Хорошо, – неохотно уступил Август, почувствовав страшную слабость. – Поезжай, Михаил…
Мандриков торопливо оделся и вышел вместе с Клещиным, который был несколько разочарован… Он мечтал привезти на копи своего бывшего комиссара.
…В бараке не спали. Обещание Клещина, что он привезет верного человека, знающего Ленина, взволновало всех. К тому же приезд большевика после ареста двух горняков казался шахтерам особенно смелым. Значит, большевики не боятся колчаковцев. Это поднимало настроение.
Когда Мандриков в сопровождении Клещина вошел в тускло освещенный барак, его первым встретил Мальсагов.
– Приехал? Ай хорошо, делу большую пользу дашь. Шахтеры совсем головы повесили. Подойди к Семену. Он хочет тебя видеть. – Михаил Сергеевич присел на нары рядом с Гринчуком, пожал ему руку. Семен спросил:
– Как Бучек, Галицкий?
– Молодцами держатся, – Мандриков рассматривал Гринчука.
– Вызволить бы их, а на их место колчаковцев, – он так разволновался, что хотел приподняться, но Евтуги придержал его за плечи, укоризненно причмокнул:
– Зачем так. Ай-ай.
Гринчук болезненно сморщился – резкое движение отдалось в голове:
– Голова трещит, как треснутый глечик.
– Лежите спокойно, товарищ, – посоветовал Мандриков. – Скоро вы понадобитесь, чтобы освободить друзей.
Мандриков услышал, что шахтеры говорят о нем:
– Так этот, что ли, Ленина видел?
– Видать, он самый.
Михаил Сергеевич отошел от Гринчука и вышел к столу, чтобы его лучше видели при свете лампы. Сразу же смолкли разговоры, наступила тишина. Шахтеры сидели плечо к плечу. Задымили цигарки. Усатые и бородатые лица, морщины, усталые настороженные глаза. Михаилу Сергеевичу показалось, что он уже где-то видел этих людей. Где же? Да когда машинистом ходил на миноносце на Балтике. Вот так же ночами собирались матросы в кубрике и слушали при свете коптилки питерского товарища, объяснявшего задачи пролетариата в революции…
Молчание затянулось. Шахтеры ждали, что скажет ночной гость. Кто-то не выдержал, первым нарушил молчание:
– Так какой лицом-то будет Ленин-то?
Мандриков увидел, как шахтеры подались в его сторону, и вспомнил, как всколыхнулись делегаты Третьего Всероссийского съезда Советов, когда на трибуну торопливой деловой походкой поднялся Ленин и, чуть картавя, заговорил…
В бараке стало так тихо, что было слышно, как в печке рассыпаются перегоревшие угли. Шахтеры даже затягивались из своих цигарок так осторожно, чтобы не пропустить ни одного слова Михаила Сергеевича…
Исчез душный барак, раздвинулись его мрачные стены. Питер стал так близок и видим шахтерам, точно не было между ним и Ново-Мариинском многих тысяч верст тайги, сибирских хребтов, тундры… Люди видели шагающие по Невскому проспекту отряды Красной гвардии, ярко освещенные, многолюдные, с плавающими облаками махорочного дыма коридоры и кабинеты Смольного, «Аврору» на Неве, гнали перед собой колчаковцев и деникинцев, освобождали Воронеж, шли в атаку, сидели в зале Третьего Всероссийского съезда Советов и слушали Ленина… Им казалось, что сквозь вой океанского ветра шуршание снега по крыше барака они слышат голос простого и такого необыкновенного человека, который призывает всех здесь, в далекой заснеженной земле, поднять красное знамя, которое сейчас горит над Москвой, над многими селами и городами России…
Давно погасли цигарки. Шахтеры забыли закурить новые. Обнявшись за плечи, чувствуя тепло друг друга, они слушали человека, который видел Ленина. Им казалось, что они сами слышат Ильича…
– Так чего же ждать, – вырвалось у пожилого шахтера. – По шеям Громова и всю его шатию!
– Тише, Харлов! – остановил его Клещин. – Еще не время! Надо подготовиться. Сила-то пока на их стороне.
– Сила? – протяжно переспросил Харлов. – А у шахтеров что? Вот возьмемся, так от этих колчаковцев один свист останется.
Зашумели, заспорили шахтеры. Пропал недавний страх.
– Давайте сигнал! Ты, гражданин, который о Ленине говорил, почему днем до нас не придешь да в набат не ударишь? – заговорил Харлов, но его перебил маленький сутулый шахтер:
– Хочешь за Бучеком, за Галицким следом?
Все смотрели на Мандрикова, ждали, что он скажет. Михаил Сергеевич встал и громко заговорил:
– Колчаковцы подняли свою преступную голову и мобилизуют все силы, чтобы не допустить установления здесь законной советской власти. Мы, большевики, призываем вас к полному спокойствию и самообладанию. Мы выполняем волю партии и ее вождя Ленина. Мы идем вперед. Приближается момент, когда советская власть окончательно уничтожит контрреволюцию. Красная Армия освободила Архангельск, и Мурманск. Интервенты отступают. Разбит Колчак в Сибири. Сейчас колчаковцы мобилизуют все силы, чтобы не допустить установления советской власти здесь, на Чукотке. Вот почему они пошли на аресты и угрозы.
Шахтеры слушали Мандрикова, захваченные его пламенным призывом. Его слова находили отклик в их сердцах. Скоро советская власть раздавит всех врагов и водворит справедливость на земле. Он закончил:
– Товарищи! Беспросветное рабство и голод или свобода – перед вами нет иного выбора!
– Свобода! – крикнуло несколько человек.
– Тогда поддерживайте нас, – призвал Михаил Сергеевич. – Нас прислала к вам партия большевиков. Вы должны объединиться. Ваше освобождение в ваших руках. Вы, товарищи, тревожитесь за судьбу Бучека и Галицкого. Мы вместе с вами, мы не позволим колчаковцам расправиться с нашими товарищами!
– Не позволим! – поддержали шахтеры. – Вызволим своих!
– Скоро советская власть утвердится здесь навсегда, – говорил Мандриков. – Для этого необходимо ваше героическое усилие. Теснее смыкайте свои ряды, готовьтесь к борьбе. У вас сейчас нет оружия, но оно скоро будет, и тогда мы поднимем красный флаг здесь, над нашей землей!
Еще более громкими, восторженными криками были встречены Эти слова Мандрикова, но многие шахтеры молчали, хмурились, боязливо посматривали на своих соседей. Мандриков понял, что предстоит еще большая работа, чтобы убедить шахтеров в правоте его слов.
Хлопнула дверь, и послышался голос Клещина:
– Щетинин идет!
– Пусть только мордой сунется, – вскипел Харлов. – Зубы глотать будет.
– Сейчас нельзя, – остановил его Клещин. – Пусть товарищ уходит.
Мандриков в сопровождений Клещина и Мальсагова вышел на улицу. Мальсагов пожал руку Михаилу Сергеевичу:
– Спасибо, что приехал. В самый раз. Народ притих, а тут увидел, что советская власть крепка и по зубам дает буржуям.
– Дай срок шахтерам подумать, – сказал Клещин. – Увидели они, что не одни, что есть люди, которые о их деле пекутся, уму-разуму учат, и не простые люди, а Лениным присланные. Считай, что они вроде как зорьку сегодня увидели, а там и до утра недалеко. Подумают, подумают и сами по этой дороге пойдут…
