355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Альма-Мари Валери » Единорог и три короны » Текст книги (страница 7)
Единорог и три короны
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 18:55

Текст книги "Единорог и три короны"


Автор книги: Альма-Мари Валери



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 38 страниц)

14

Девушка надеялась, что такое положение продлится недолго, однако быстро убедилась, что Филипп не собирается отпускать ее.

Он приходил к ней три раза в день, чтобы предоставить ей свободу на несколько минут – время завтрака, обеда и ужина. По утрам он присутствовал при том, как она совершала туалет, – и держал ее под прицелом заряженного пистолета. Она с большим трудом добилась одной-единственной уступки в углу повесили занавеску, чтобы девушка могла отправлять свои естественные надобности. Но в остальном шевалье оставался непреклонен.

В полдень и вечером он иногда обедал и ужинал в камере узницы, однако почти не заговаривал с ней, сохраняя тот рассеянно-высокомерный вид, с которым появился в первый раз. Было видно, что поручение короля гнетет его и роль тюремщика в тягость, – он исполнял приказ, как подобает солдату, но подчеркнуто торопился уйти.

И перед уходом он неизменно приковывал Камиллу к кровати. Поначалу она пыталась как-то смягчить его и заверяла, что уже не помышляет о бегстве… Она даже попросила у него прощения, говоря, что достаточно наказана за свой безрассудный поступок… Она молила, плакала, впадала в ярость и снова униженно просила – все было тщетно. Молодой дворянин отвечал на ее слова ледяным молчанием.

Он перестал расспрашивать ее, как если бы его интерес к таинственной узнице внезапно иссяк. Оскорбленная этой холодностью, она также ушла в молчание, с покорным достоинством снося свое положение и не протестуя, когда на нее надевали в очередной раз цепи.

К узам она постепенно привыкла. Ей даже удавалось заснуть в чрезвычайно неудобной позе – по милости шевалье она лежала словно на плахе для четвертования. Только вот дни казались ей нескончаемо долгими, поэтому она научилась радоваться любому проявлению жизни – жадно следила за мышами, которые сновали по полу, подбирая хлебные крошки, и за птицами, подлетавшими иногда к ее окну. Она изучала рисунок камней на потолке и тоскливо вслушивалась в далекий звон колоколов…

Больше, чем для кого либо другого, это существование было невыносимым для Камиллы, выросшей на вольном воздухе и в постоянном движении. Незаметно для себя самой она погружалась в состояние полной прострации, увядала как цветок, лишенный света, – потеряла аппетит, стала бледной и вялой, превращаясь в тень прежней цветущей девушки. Она не реагировала даже на приход неотразимого шевалье, при виде которого у нее прежде начинало неистово биться сердце.

Через несколько дней Филипп заметил, что узница очень плохо выглядит, и решил, что надо выводить ее утром и вечером на небольшую прогулку. Для пущей предосторожности он выбрал местом гуляния вершину сторожевой башни высотой в двадцать пять метров – она возвышалась в угловой части тюрьмы, а внизу чернели темные воды глубокого крепостного рва.

Узнав, что ее будут выпускать на воздух, Камилла едва не расплакалась от радости.

Она шла за д’Амбремоном, который безмолвно поднимался по винтовой лестнице. Ноги у девушки подкашивались, она задыхалась от усилий и в какой-то момент вынуждена была, чтобы не упасть, ухватиться за руку шевалье. Тот отпрянул и выхватил из-за пояса заряженный пистолет, с которым никогда не расставался.

Камилла слабо улыбнулась:

– Чего вы боитесь? Неужели вы думаете, что я способна напасть на вас? Я и на ногах-то стою с трудом.

Дворянин не ответил, продолжая держать узницу под прицелом.

– Наверное, я должна гордиться тем, что нагнала на вас такого страху, – со вздохом произнесла Камилла, отворачиваясь от молодого офицера.

Наконец они поднялись наверх, и девушка смогла осмотреться. Вершина башни представляла собой небольшую площадку, окаймленную довольно высокими зубцами. Отсюда открывался изумительный вид на город.

Камилла с восхищением смотрела на огромную столицу королевства, которая сверху напоминала своеобразную шахматную доску. Архитекторы, стремясь к симметрии, возводили новые здания вдоль старых римских дорог, сходившихся в центре под прямым углом. Да, новый Турин, устремляясь в будущее, не порывал связей с прошлым – это был уникальный город, суровый и величественный одновременно.

Девушка с гордостью подумала, что блеском своим Турин обязан ее предкам, и в частности деду – Виктору-Амедею II. Но эта мысль сразу заставила Камиллу вернуться на землю, ведь собственное ее положение было весьма незавидным – наследница герцогов Савойских прозябала в тюрьме!

Узница покосилась на своего стража. Филипп, сжав зубы, держал ее под прицелом своего пистолета и не спускал с нее глаз ни на секунду. Она мысленно спросила себя, чего он так боится – не думает же он, что она способна наброситься на него или прыгнуть с башни вниз? Машинально наклонившись между зубцами, она увидела глубокий ров с черной водой и невольно вздрогнула – на высоте у нее всегда кружилась голова.

– Какая темная вода! Там глубоко? – поинтересовалась она с невинным видом.

– Да, – лаконично ответил молодой дворянин.

Она вздохнула, понимая, что большего от него не добиться. Внезапно на нее навалилась страшная усталость, и она мрачно сказала:

– Давайте вернемся.

Но постепенно солнце и воздух сделали свое дело – здоровье Камиллы значительно улучшилось. Она словно бы возрождалась к жизни благодаря этим ежедневным прогулкам. К ней возвращались силы, а вместе с ними и желание бороться.

Прежде всего необходимо наладить связь с друзьями – лишь от них могла она узнать, как продвигаются дела! Задача эта оказалась гораздо труднее, чем в первый раз. Подать сигнал из окна камеры невозможно, ибо она прикована к кровати; когда же шевалье на короткое время освобождал свою пленницу, то следил за каждым ее движением. Оставалось только одно – воспользоваться прогулками на вершине башни. Однако д’Амбремон и здесь не упускал девушку из виду, и ничто не могло поколебать его бдительности.

Тогда Камилла решила, что сигналом должны стать ее длинные белокурые волосы. Во время одной из прогулок она прислонилась спиной к стене и откинула голову назад, чтобы ветер свободно трепал кудри.

Она боялась, что это вызовет недовольство шевалье, но Филипп не повел и бровью – создавалось впечатление, будто он исполняет порученное ему дело с холодным бездушием машины. Пристально следя за узницей, он делал вид, что не замечает ее красоты, и сохранял бесстрастное выражение лица, даже когда прелестные формы молодой женщины просвечивали на солнце сквозь рубаху.

Камилла стояла, закинув голову, до тех пор пока у нее не заныло в затылке. Затем повернулась и стала с надеждой вглядываться вдаль, но не обнаружила никаких следов Тибора или Пьера. Все ее усилия напрасны!

Разочарование оказалось слишком сильным, и она подошла к д’Амбремону – ей нужно получить хоть какие-то сведения, и только шевалье мог помочь в этом. Эта неизвестность сведет ее с ума!

– Сударь, – робко произнесла она, – отчего вы не желаете со мной разговаривать?

Филипп не выносил, когда она обращалась к нему таким кротким тоном, ибо у него сразу же возникало непреодолимое желание защитить ее от грозивших ей опасностей, а подобная слабость могла иметь самые неприятные последствия. Он заставлял себя думать о ране, которую она ему нанесла, и это обычно помогало – к нему возвращалось чувство спасительной ненависти, делая его безжалостным и непреклонным.

Однако Камилла не сдавалась, желая во что бы то ни стало прервать затянувшееся молчание.

– Умоляю вас, – жалобно сказала она, – ответьте мне. Я должна знать, что происходит за этими стенами, иначе мне не выдержать. Я могу потерять рассудок от одиночества.

Она приблизилась к офицеру почти вплотную, устремив на него горящий взгляд. В ее светло-голубых глазах читалась такая мука, что Филипп был потрясен до глубины души. Он потупился, не желая поддаваться колдовским чарам, и грубо бросил:

– На что вы жалуетесь? Вы пришли сюда по собственной воле.

– У меня не было выхода, – пролепетала она еле слышно. – Вы не можете понять.

– Я уже давно и не пытаюсь.

– Поверьте, я ни в чем вас не упрекаю. Я сознаю, что вы исполняете свой долг. Но мне хотелось бы узнать, как здоровье короля, что происходит при дворе…

– Если монарх приказал заключить вас в крепость под строжайшее наблюдение, значит, он не желает, чтобы вам было известно о событиях в королевстве. Так что незачем меня расспрашивать.

С этими словами он повел Камиллу назад в камеру.

В последующие дни ей также не удалось увидеть своих друзей. Она начала серьезно беспокоиться, и в голову ей лезли самые черные мысли – наверное, с Тибором и Пьером что-то случилось…

Но однажды вечером, когда она уже потеряла всякую надежду, ей вдруг бросился в глаза маленький человечек, важно разгуливавший вдоль рва. Сомнений не оставалось – это ее молочный брат!

Она едва не вскрикнула от радости, но вовремя прикусила язык и тревожно взглянула на шевалье, который стоял, прислонившись к стене, и по-прежнему не спускал с нее глаз. Какое счастье, что ей удалось смолчать – неуместный возглас, конечно же, пробудил бы в нем подозрения! Впрочем, сияющую улыбку тоже надо как-то объяснить, и девушка, воспользовавшись первым предлогом, протянула руку, показывая на заходящее солнце:

– Смотрите, какая красота! Небо в пурпурных лучах…

– Можете немного полюбоваться, – ответил он сухо, – но скоро мы пойдем вниз.

Она поняла, что уловка удалась, – он приписал внезапное возбуждение девушки роскошному зрелищу заката. Разумеется, ему и в голову не могло прийти, что ее сообщники осмелятся появиться у крепости при свете дня.

Теперь у Камиллы появилась возможность получать все необходимые сведения. С помощью привычного для обоих языка жестов Тибор сообщил, что расследование значительно продвинулось вперед, – им удалось выследить толстого горожанина и обнаружить некоторых из его приспешников.

Ежедневные переговоры с друзьями оказали на девушку самое благотворное воздействие. У нее вновь появились надежды на скорое освобождение. Но она очень боялась, что дело застопорится из-за слишком приметной внешности великана и карлика – стоит заговорщикам обратить на них внимание, как все пойдет прахом. А ведь к бандитам необходимо подобраться поближе, чтобы проникнуть в их планы и раскрыть наконец вожака. Пьер с Тибором этого сделать не могли, зато Камилла в состоянии добиться успеха.

И молодая женщина стала вновь раздумывать о побеге. Постепенно эта мысль завладела ее душой: она убедила себя, что никто, кроме нее, не сумеет проторить путь к заговорщикам. Но как совершить побег? Предприятие выглядело слишком уж рискованным, а препятствия – почти непреодолимыми. Она выжидала, надеясь, что случай поможет ей принять решение.

15

Через несколько дней произошло событие, подтолкнувшее Камиллу к принятию решения. Во время утренней прогулки друзья сообщили ей крайне неприятную новость – вездесущий Гвидо устроился на работу в крепость помощником главного повара! Бандит должен приступить к своим обязанностям уже сегодня.

Видимо, Тибор и Пьер все же попались кому-то на глаза в окрестностях тюрьмы, их выследили, и заговорщикам теперь было известно, где скрывается наследница Савойского дома. Итак, тюремная камера перестала быть для нее безопасным убежищем.

Друзья передали, чтобы она не прикасалась к пище до тех пор, пока они не найдут выход из этой опаснейшей ситуации. Девушка пришла в смятение. Все утро она обдумывала полученные известия и решила, что ей необходимо завоевать доверие шевалье д’Амбремона. Молодой офицер – ее единственная надежда; нужно внушить ему, что ее жизнь находится под угрозой.

Когда в полдень Филипп вошел в камеру, чтобы снять цепи на время обеда, Камилла обратилась к нему дрожащим голосом:

– Сударь, молю вас выслушать меня. Убийцы сумели подобраться ко мне. Поговорите с королем! Передайте ему, что я оказалась в ловушке. От вас зависит моя жизнь!

На какое-то мгновение дворянину показалось, что она лишилась рассудка. Сказав себе, что надо хоть немного скрасить ей заключение, он стал уговаривать ее, как ребенка:

– Успокойтесь! Не болтайте чепухи и поешьте – вам сразу станет лучше!

– Нет! – вскричала она, вцепившись в его руку. – Я не прикоснусь к еде. Я не желаю умирать из-за вашего тупого упрямства, и вам придется меня выслушать! Если вы не сделаете того, о чем я прошу, то королю вы передадите труп!

Удивленный этой яростной вспышкой, он пристально взглянул на узницу и прочел в ее глазах такой ужас, что на секунду поверил ей, но тут же вспомнил, как обманчива хрупкая внешность этой девицы и сколько коварства таится в искренних, казалось бы, словах. Конечно, это очередная адская выдумка, чтобы обмануть его и вновь совершить побег.

Грубо схватив Камиллу за плечи, он силой усадил ее за стол решительно произнес:

– У меня нет времени выслушивать все эти глупости. Хватит ломаться! Ешьте!

Однако на сей раз она не собиралась подчиняться и, прежде чем Филипп успел остановить ее, смахнула на пол всю принесенную ей еду. Тарелки с грохотом разлетелись на мелкие кусочки.

– Хорошо, – сказал он сквозь зубы, силясь сохранить хладнокровие. – Если у вас нет аппетита, подождем ужина. А пока извольте лечь на постель. Я не намерен долго возиться с плаксивой жеманницей!

Схватив девушку за запястья, он бесцеремонно швырнул ее на кровать и взялся за цепи. Но она, столь покорная и молчаливая, словно бы взбесилась – кусалась, царапалась и вопила рыдающим голосом:

– Нет! Нет! Умоляю вас… Не трогайте меня… Выслушайте! Шевалье!

Филипп, придя в крайнее раздражение, потерял всякий контроль над собой. Она билась в его руках, будто фурия, оглушив его своими криками, и ему хотелось просто придушить ее. Внезапно девушка обмякла, и ее огромные глаза уставились на какую-то точку в середине комнаты.

– Посмотрите, – выдохнула она, – мыши… Они подохли!

Шевалье инстинктивно обернулся, думая, что на сей раз Камилла окончательно сошла с ума. И застыл в изумлении: в нескольких метрах от него возле разбитых тарелок и кусков пищи неподвижно лежали две мыши. Привыкнув хватать с пола любую крошку, зверьки устремились на пиршество, и яд поразил их почти мгновенно.

Опомнившись, Филипп выругался и бросился в коридор. Позвав стражников, он быстро выяснил, что обед принес новый помощник повара, лишь сегодня поступивший на службу. Приказав схватить негодяя, он заявил, что сам займется расследованием.

Вернувшись затем в камеру, он долго смотрел на Камиллу прищуренными глазами, словно желая проникнуть ей в душу. Столь долго сдерживаемое любопытство едва не прорвалось наружу потоком вопросов, но он заставил себя молчать, ибо не хотел поддаваться слабости. Ему нет никакого дела до этой девушки, и не имеет значения даже то, каким образом удалось ей узнать о готовящемся покушении. Он должен руководствоваться одним – приказом, полученным от короля.

– Вы оказались правы, – сказал он наконец. – Вас действительно пытались отравить… По не известной мне причине. Однако это не отразится на вашем положении и на строгих мерах надзора. Отныне я сам буду следить, чтобы подобных происшествий более не случалось. Что до преступника, то обещаю вам: мы развяжем ему язык прежде, чем его вздернут на виселицу. – Он приковал Камиллу к кровати цепями – та не оказала сопротивления. На пороге он обернулся и добавил: – Возможно, именно вы и довели до преступления этого беднягу! Наверное, он хотел расквитаться с вами за какую-нибудь пакость… Меня бы это не удивило!

Этими словами Филипп хотел преуменьшить важность случившегося и успокоить молодую женщину. Но Камилла пребывала в таком ужасе, что почти не слушала. Ее преследовала ужасная картина – дохлые мыши среди тарелок и разбросанной еды! Если бы не верные друзья, она вполне могла бы оказаться на их месте!

Она не ведала страха, встречаясь с врагом лицом к лицу, с оружием в руках. Но сейчас ее окружали коварные, безжалостные враги, против которых она была беспомощна, – именно это обстоятельство приводило ее в ужас. И вдобавок ко всему она была прикована к кровати, лишенная способности защищаться.

Нужно бежать – бежать во что бы то ни стало, пусть даже с риском для жизни! В конце концов, лучше погибнуть самой, чем в страхе поджидать убийцу.

Она ждала вечера в лихорадочном нетерпении, спрашивая себя, хватит ли у нее сил решиться и осуществить смелый до безрассудства план. Но выбора не было – она должна это сделать!

Когда д’Амбремон, как обычно, зашел за ней, чтобы отвести на вершину башни, она посмотрела на него невидящим взором и двинулась вперед, будто автомат. Он поразился призрачной бледности ее лица, но приписал это пережитому волнению – все-таки она побывала на краю могилы, что не могло не повлиять даже на такую бесстрашную амазонку, как Камилла.

Поднявшись на башню, девушка прежде всего отыскала взглядом своих друзей – их нужно предупредить о том, что она задумала. Жестом подан им сигнал и не дожидаясь ответа, она повернулась к шевалье и устремила на него долгий взор. Сердце у нее мучительно сжалось. Быть может, через несколько секунд она погибнет – так пусть же воспоминание об этом красивом лице будет последним в ее жизни!

Ей хотелось поговорить с ним, проститься… Сказать то, что невозможно произнести! Она подошла к нему совсем близко, почти коснувшись его, и прошептала дрожащим от волнения голосом:

– Сударь, я знаю, что виновата перед вами…

Ее огромные голубые глаза, казалось, молили о снисхождении. Сохраняя бесстрастное выражение лица, он ждал, заинтригованный этим тоном и пристальным взглядом. А она продолжала:

– Я причинила вам много неприятностей, ранила вас в плечо. Из-за меня вы провели много часов в этой крепости, хотя у вас, конечно, масса развлечений в других местах. Но вы должны знать, что я не держу на вас зла и ничего дурного сделать не хотела. Обстоятельства вынудили меня поступать именно так, а не иначе. Возможно, сложись все не столь драматически, мы могли бы стать друзьями… Пока же я прошу вас простить меня!

Донельзя изумленный этой торжественной декларацией, Филипп даже и не подумал прервать монолог Камиллы какой-нибудь иронической репликой. Она была невыразимо прекрасна в эти минуты, и у Филиппа защемило сердце при мысли, что этому хрупкому грациозному созданию угрожает опасность. Он хотел спросить ее, зачем она завела такие странные речи, но не смог вымолвить ни слова, ибо был слишком взволнован и предпринимал отчаянные усилия, чтобы это скрыть. С невыразимой тревогой он следил за ней, а она медленно подошла к зубцам стены и, склонившись вниз, испуганно вскрикнула:

– Господи, как же здесь высоко!

– Черт возьми, не надо глазеть вниз, если у вас кружится голова! – бросил он, силясь утаить смятение за грубостью тона.

Он не успел еще закончить фразу, как увидел, что Камилла вскочила на парапет и бросилась вниз, в пустоту!

Словно безумный, он устремился за ней и, похолодев от ужаса, понял, что она упала в черные воды рва. Задыхаясь, он всматривался вниз в тщетной надежде, что девушка вынырнет. Но она не показывалась – конечно, утонула, оглушенная падением с такой высоты!

В отчаянии молодой дворянин отпрянул от стены. Во рту у него пересохло, в глазах помутилось. Он не мог поверить в то, что случилось на его глазах, и одновременно проклинал себя. Его переполняло чувство вины, как если он сам собственными руками столкнул Камиллу в пропасть. Своей жестокостью и упрямством он довел молодую женщину до крайности. Она взывала к нему о помощи, говорила, что в нем ее последняя надежда, а он отверг ее мольбы и радовался ее унижению!

Он вспомнил ее последние слова – какой она выглядела бледной и испуганной, когда говорила их! А он ничего не заподозрил, не догадался, что она готова избавиться от мучений даже ценой жизни… Он был просто слеп, а теперь уже ничего нельзя поправить!

Дело даже не в том, что он не справился с поручением. Он чувствовал, что со смертью этой девушки теряет не только свой престиж в глазах короля – вместе с ней умерла какая-то часть его души. У него появилось ощущение, что он упустил единственный в жизни шанс, хотя не смог бы объяснить себе, в чем заключается этот шанс. Ему словно бы отсекли руки, и тело его терзала такая же страшная боль, как опустошавшая душу мука.

Филипп воочию увидел страшную картину: это изумительное девичье тело, залитое черной жижей, прелестный рот, забитый тиной, изумительные глаза, вылезшие из орбит. Ноги у него подкосились, и он рухнул на колени – он был убит, уничтожен. Даже долг солдата потерял для него всякое значение – он не мог покинуть проклятую башню, чтобы подать сигнал тревоги. Он перестал быть офицером короля – теперь что был просто обезумевший от горя человек, который плакал не стыдясь своих слез.

Он сам не знал, сколько времени провел стоя на коленях и закрыв лицо руками. Но внезапно ему пришла в голову мысль, что еще не все потеряно. Надо прыгнуть в ров, попытаться найти ее, вытащить и привести в чувство…

Силы вернулись к нему, едва забрезжил лучик надежды. Он вскочил и, бросившись к стене, ухватился за зубцы, готовясь ринуться вниз, но вдруг замер, как если бы перед ним возник призрак.

Во рву виднелась белая фигурка. Камилла! Она жива!

Нет, ему это не почудилось – это была она в своей длинной полотняной рубахе! Ее, наполовину оглушенную, поднимали из воды двое – рыжий великан и белокурый карлик.

Не в силах произнести ни слова, Филипп смотрел, как мощный гигант взвалил девушку на плечо и почти мгновенно исчез со своей ношей. Затем молодой офицер опустился на каменный пол, сотрясаясь от истерического смеха. Он хохотал так, что на глазах у него выступили слезы, но не мог остановиться. Плача и смеясь одновременно, он чувствовал и невыразимое облегчение, и бешеную ярость.

Да, Камилла вне всякого сомнения жива. Но она в очередной раз обвела его вокруг пальца как последнего глупца. Эта чертовка снова посмеялась над ним!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю