Текст книги "Единорог и три короны"

Автор книги: Альма-Мари Валери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)

45

Камилла устроила свою жизнь так, чтобы у нее оставалось время бывать в обществе. Утро она посвящала своим обязанностям офицера: занималась верховой ездой и упражнялась во владении оружием, постоянно окруженная услужливыми дворянами. После обеда или вечером она отправлялась ко двору, принимала участие в празднествах, в играх, посещала спектакли. Ее обществом почти в равной степени дорожили мужчины и женщины; ибо для каждой из женщин она умела найти подходящий комплимент, подчеркнуть то или иное достоинство представлявшейся ей дамы. Конечно, существовала группа неприступных, возглавляемая холодной маркизой де Чильони, питавшей к Камилле яростную ревность и наотрез отказавшейся даже разговаривать с ней; но, в целом, женщинам нравилась любезность и простота в обращении юной уроженки Савойи, и они прощали ей слишком стремительный успех.

Этот успех становился предметом их шуток, особенно в те минуты, когда Камилла начинала тяготиться своим триумфом. Приятельницы сочувствовали девушке, и каждая принималась утешать ее исходя из собственного жизненного опыта. В такие минуты разговор всегда переходил в спор о достоинствах и недостатках мужской половины рода человеческого. Споры эти, при которых мужчины, разумеется, не присутствовали, всегда сопровождались веселым смехом.

Особенно высоко ценила свободные манеры общения мадемуазель де Бассампьер герцогиня д’Абрициано; герцогиня восхищалась свежестью и непосредственностью девушки. Она взяла ее под свое покровительство и с радостью готова была взять ее к себе в свиту; но офицерские обязанности Камиллы никак не могли совместиться с обязанностями придворной дамы. Чтобы держать на расстоянии слишком пылких обожателей и вместе с тем не показать себя невежливой, она открыто выказывала предпочтение виконту Ландрупсену. От стал ее признанным кавалером.

Некоторые распускали слухи о том, что их связывало даже нечто большее; подобные разговоры отнюдь не вызывали гнева датчанина: он был польщен, что многие поверили, будто он в самом деле пользуется особым расположением Камиллы. Сама Камилла также не пыталась пресечь эти слухи, используя их как оборонительное сооружение против назойливых вздыхателей, претендовавших на нежные отношения с ней.

Девушка знала, что должна следить за своей репутацией, и всегда умела устроить так, что, несмотря на все намеки, никто с уверенностью не мог сказать, каков же истинный характер ее отношений с Микаэлем. Иногда она упрекала себя за такое обращение с датчанином: но, в конце концов, он знал, на что соглашался; она никогда не оставляла ему ни тени надежды. А Микаэля, похоже, вполне устраивало создавшееся положение.

Все, чего он просил, – это быть рядом с ней, время от времени целовать ей руку.

Камилла высоко ценила ровный и нетребовательный характер датчанина; она знала, что может на него положиться: он никогда не потребует больше, чем она сама готова ему предложить. Его ухаживания всегда отличались изысканной вежливостью, он никогда не ставил девушку в затруднительное положение, как, например, это делал Кастелло-Тальмонди.

Однажды Микаэль, уведя Камиллу от вездесущих взоров, сел рядом с ней на каменную скамью, которые во множестве были расставлены на дорожках королевского сада, и устремил на нее свой нежный серьезный взор.

– Камилла, я долго размышлял над предложением, которое хочу вам сделать.

– Так говорите же, – с улыбкой произнесла юная девушка.

– Вы знаете, мои чувства к вам чисты, и я никогда не просил у вас ничего, что могло бы вас скомпрометировать. И вот я все обдумал и понял, что приемлемый выход может быть только один: будьте моей женой.

– Но это просто повальная эпидемия! Вы – третий, кто сегодня утром предлагает мне выйти за него замуж.

– Да, но мое предложение совершенно серьезно. Я вас люблю и слагаю к вашим ногам мою честь и мое имя.

– Микаэль! – воскликнула она, растроганная искренностью и выражением надежды, читавшейся на лице молодого человека. – Вам только кажется, что вы любите меня: на самом деле это всего лишь влюбленность, да и то не в меня, а в тот идеальный образ, который вы каждый день вызываете в своем воображении. Но попробуйте быть откровенным с самим собой; ведь на самом деле в вашем сердце живет лишь дружба и восторженность! Любовь – она иная!

– А какая она?

Камилла на мгновение задумалась. В сущности, в этой области у нее не было никакого опыта; какое она имела право давать советы? Однако сейчас необходимо найти вразумительное объяснение для датчанина.

– Послушайте, Микаэль, будьте умницей, – ответила она тоном превосходства, на который иногда была способна. – Разве вы видите меня, солдата, исполняющей роль нежной и скромной супруги? Неужели вы считаете, что мой темперамент смирится с этим? Вам нужна женщина, похожая на вас, ваша избранница должна быть нежна, ласкова, спокойна…

– Но вы такая и есть!

– Нет. И вы это прекрасно знаете. Вы создали образ, не имеющий ничего общего с истиной. У меня нет ни одного качества, необходимого для хорошей супруги. Я вспыльчива, беспокойна, невыносима, не переношу ни в чем превосходства… Поверьте, если я соглашусь стать вашей женой, вы будете глубоко несчастны. В тысячу раз лучше, если я останусь вашим другом!

Виконт вздохнул. В глубине души он понимал, что Камилла права: такая амазонка, как она, не создана быть матерью семейства.

– Здесь так много прелестных девушек. Почему бы вам не поухаживать за одной из них? – продолжала Камилла.

– Они такие легкомысленные! Большинство из них думают только о легком флирте. Разве вы не видели, как они все толпятся вокруг Филиппа, пытаясь заслужить его благосклонность? И вы хотите, чтобы я предложил одной из этих безмозглых с пастушек титул виконтессы Ландрупсен? Конечно, Камилла, вы, быть может, излишне свободны в своих словах и поведении, но у вас, несомненно, есть характер. И вы самая Сдержанная, самая чистая среди них!

Девушка расхохоталась:

– Итак, значит, вот кого вы ищите: монахиню! Это не так уж просто отыскать. Но, поверьте мне, рано или поздно вы все равно ее отыщете, вашу редкостную жемчужину! А теперь давайте поторопимся, иначе пропустим концерт.

Микаэль больше не касался этой темы, и жизнь снова вошла в свое русло, то есть потекла между празднествами и военными упражнениями.

По долгу службы Камилла очень редко сталкивалась с д’Амбремоном. Она надеялась, что ее новое существование при дворе, где ее привечали и баловали, каким-то образом затронет самолюбие шевалье. Втайне она надеялась, что он просто позеленеет от ярости, убедившись, какой она имеет успех; но Филипп оставался равнодушным. Казалось, он окончательно вычеркнул из своей жизни все, что напоминало ему о хорошенькой уроженке Савойи.

Он больше не упрекал за ее дурачества – он, который когда-то настойчиво убеждал Камиллу в особой для нее необходимости вести себя скромно и сдержанно. Возможно, он ожидал, что она зайдет слишком далеко в своих развлечениях и совершит ошибку, которая роковым образом повлечет за собой ее отчисление из батальона; хотя скорее всего, он слишком хорошо знал Ландрупсена и его обостренное чувство чести и понимал, что забавы Камиллы останутся без последствий. Как бы то ни было, девушку смущало безразличное отношение к ней пылкого шевалье, и ей захотелось немного подразнить его. Как-то раз, встретив его в казармах, она отважилась подойти и заговорить с ним.

– Я хотела бы кое-что уточнить у вас, – начала она.

– Обратитесь к виконту Ландрупсену! – не останавливаясь и не глядя на нее, ледяным тоном ответил он.

Камилле показалось, что он дал ей пощечину; она больше не делала ни малейшей попытки сближения и принялась столь же тщательно избегать его.

Это продолжалось до тех пор, пока однажды утром король не призвал ее в свой рабочий кабинет. Войдя в кабинет, она с удивлением увидела там Филиппа. После взаимных приветствий, отличавшихся с обеих сторон чрезвычайной холодностью, они стали ждать, пока суверен объяснит им, зачем пригласил.

– Я собираюсь доверить вам поручение особой важности, – начал король. – Я провел ряд секретных переговоров с французами касательно некоторых итальянских территорий. Людовик XV посылает мне своих эмиссаров, но наши соглашения должны остаться в тайне. Поэтому местом переговоров выбрано селение на границе между Францией и Савойей, а именно Монмелиан. Вы возьмете с собой еще двух надежных офицеров и отправитесь туда, стараясь по пути привлекать к себе как можно меньше внимания, а там, на месте, вы ознакомитесь со сделанными нам предложениями.

– Когда нам выезжать?

– Завтра, если это возможно. Мне бы хотелось, чтобы вы вернулись к празднествам, начинающимся пятнадцатого августа.

– Позвольте заметить, сир, но участие в поездке мадемуазель де Бассампьер не кажется мне оправданным…

– Напротив, оно более чем оправданно! Ибо официально целью вашего путешествия является ознакомление ее с теми гарнизонами, где ей пока еще не довелось побывать. А потом, мне необходимо, чтобы она была в курсе начатых мною тайных переговоров, это дополнит ее образование.

Камилла видела, что Филипп в бешенстве от того, что ему придется обременять себя заботами о женщине – особенно о той, которая ему так ненавистна! Но, как настоящий солдат, он не стал более возражать. Девушка, впрочем, также не пришла в восторг от необходимости путешествовать вместе с шевалье.

Часть III
ДВЕ ПОДРУГИ

46

Камилла была не прочь покинуть двор и отправиться в путешествие, пусть даже в обществе Филиппа. Более того, она обрадовалась – ведь речь шла о ее первом поручении, которое к тому же было секретным!

Полдня она оповещала своих друзей об отъезде: барона де Бассампьера, собиравшегося пробыть в Турине до начала празднеств, начинающихся пятнадцатого августа, Пьера и Тибора; последний недавно дал согласие перебраться жить в дом графа де Ферриньи.

Камилла не видела Зефирину с тех пор, как та покинула столицу и уехала в Монкальери. Девушка подозревала, что в провинции подругу удерживали сердечные дела; как иначе можно объяснить, что великосветская дама добровольно удаляется от двора? На всякий случай Камилла оставила для графини письмо, где сообщала ей о своем предстоящем путешествии.

Затем надо было попрощаться с Микаэлем. Ей хотелось, чтобы датчанин сопровождал ее в предстоящей экспедиции, но этому воспротивился д’Амбремон. Он заявил, что для успеха переговоров ему необходимы дворяне-французы. Предлог показался уважительным. Впрочем, то ли случайно, то ли по воле шевалье, но оба выбранных им офицера не относились к числу поклонников Камиллы; они принадлежали к тем редким мужчинам, которые держались в стороне от юной уроженки Савойи. Первым был Ангерран д’Антюин, уроженец Фландрии.

Весьма сдержанный в обращении, он, казалось, ко всему относился равнодушно. Высокий, хорошо сложенный, он вполне мог бы считаться красивым мужчиной, если бы лицо его не было обезображено многочисленными шрамами, полученными во времена его бурной юности. Второго офицера звали Готье де Трой. Этот приземистый, дородный бургундец славился грубым нравом и невоспитанностью.

В утонченном обществе, собиравшемся при туринском дворе, он постоянно чувствовал себя не в своей тарелке. Он был создан для действия, презирал любые умствования и грезил исключительно о грандиозных битвах и походах. Камилла подозревала, что он даже не умеет читать. Однако характер у де Троя был открытый и веселый, что делало его общество вполне сносным, особенно если не обращать внимания на его нарочито грубоватую речь и резкий запах, присущий мужчинам, не злоупотребляющим мытьем.

На заре четверо всадников покинули Турин. Было решено взять казенных коней и пользоваться королевскими подставами; это позволит чаще менять лошадей и двигаться гораздо быстрее. Так что если Камилла вместе с Тибором и Пьером доехали от Шамбери до столицы за четыре дня, то теперь это расстояние им предстояло проделать всего за три дня.

Действительно, весь первый день офицеры гнали королевских рысаков с бешеной скоростью. Через каждые шесть лье их ожидали свежие лошади.

Спутники Камиллы упорно хранили молчание. Сначала она находила эту обстановку угнетающей, но потом поняла, чем она вызвана: офицеры экономили силы; они прекрасно знали, сколь изнуряюща подобного рода скачка даже для закаленных воинов. Тем более что августовская жара отнюдь не облегчала им путь.

Выехав из города и оказавшись на вольном просторе, девушка скрывала своей радости. Вот уже почти два месяца, как она не покидала Турина; только сейчас она вдруг поняла, как ей недоставало бескрайних сельских просторов, среди которых прошло ее детство и которые она успела полюбить. Она наслаждалась величественным зрелищем голубовато-белых альпийских хребтов; путь их лежал как раз к высившимся вдали горным вершинам. Она вдыхала ароматы: запах свежескошенного сена, благоухание растущих вдоль дороги цветов, сладкие запахи фруктов, созревавших в садах, мимо которых они проезжали. Все эти фимиамы быстро вытеснили воспоминания о тяжелом, зачастую зловонном воздухе Турина. Камилле казалось, что она заново родилась, и она полной грудью вдыхала душистую горную свежесть.

Правда, по мере того, как утренняя прохлада уступала место полуденной жаре, восторг ее угасал. Полдень вступал в свои права, и Камилла почувствовала, что она очень устала. Ей хотелось, чтобы остановки были более частыми и более продолжительными, но она не смела жаловаться, так как боялась услышать в ответ какую-нибудь колкость Филиппа.

Она молча стискивала зубы и продолжала подгонять коня; на последней подставе перед перевалом Мон-Сени она, обессилев, рухнула на кровать в отведенной ей крохотной комнатушке. К счастью, на подставе оказалось достаточно конюхов, чтобы позаботиться о животных: девушка чувствовала, что не в состоянии даже расседлать своего коня.

На следующий день ее разбудили на заре, и ей показалось, что она успела подремать всего лишь несколько минут.

После вчерашней скачки у нее все еще болела поясница, но отдых позволил преодолеть вчерашнюю изнурительную усталость. Она уверенным шагом направилась к своим спутникам и вежливо их приветствовала. В ответ д’Антюин только кивнул. Де Трой оказался более многословен:

– Ну что, капитан, хорошо выспались? Сегодня нам снова предстоит нелегкий денек. Черт подери, я заранее чувствую, как ноет моя ж…!

Не желая продолжать подобного рода разговор, Камилла, улыбаясь, отступила, но тут же наткнулась на выходившего из конюшни д’Амбремона.

– Вы готовы? – сухо спросил ее шевалье.

– Конечно.

– Вам следует плотно позавтракать. Со вчерашнего вечера вы ничего не ели, а на пустой желудок вам не выдержать предстоящей скачки!

Слова эти были сказаны таким повелительным тоном, что Камиллу тотчас же охватило непреодолимое желание объявить пост – исключительно чтобы позлить самоуверенного офицера.

Но пришлось упрятать самолюбие подальше и заказать себе сытный завтрак. Она прекрасно знала, что предстоящий им сегодня путь по горам невероятно труден. Не стоило наживать себе неприятностей из-за того, что надменному Филиппу снова удалось вывести ее из состояния равновесия.

Путешественники вскочили на коней и мчались как вихрь до самого Сен-Жан-де-Морьена. Теперь Камилла даже не помышляла о том, чтобы полюбоваться пейзажем; сжав зубы, она изо всех сил старалась во что бы то ни стало удержаться в седле. Ни за что на свете она не согласилась бы признаться, что устала; лучше свалиться с коня, чем показать, что она менее вынослива, чем какие-то мужчины! Поглощенная борьбой с постоянно берущей верх усталостью, она не замечала, что ее спутники изнурены не меньше нее, и только гордость мешала им признаться в этом в присутствии женщины.

В конце дня, еще более утомительного, чем предыдущий, они прибыли в деревню Сен-Жан. Тяжелый воздух был наэлектризован, приближалась гроза.

Камиллу лихорадило, и она, несмотря на полное изнеможение, никак не могла заснуть.

Лежа в полусонном оцепенении, она внезапно услышала страшный раскат грома, и совсем рядом сверкнула грозная молния!

Девушка боялась грозы; она знала, сколь опасны они в этих горных краях; когда она была ребенком, у нее на глазах от молнии сгорел пастух. Вспомнила она и о страшном ненастье, настигшем ее вместе с Пьером и Тибором по дороге в Турин; перед ее глазами вновь предстал юноша, потерявший сознание от удара тяжелой веткой. Тогда ей удалось преодолеть свой страх только благодаря присутствию сильного и уверенного в себе венгра. Но сейчас она одна, в плену своих собственных страхов, а за окном небо то и дело озарялось величественными огненными всполохами.

Она одна, и сердце ее, истомленное усталостью, все больше сжималось от непреодолимого ужаса.

Тяжело дыша и плохо соображая, что делает, она выбралась из кровати и выскочила в коридор. Куда бежать? Камилла не представляла себе, как она среди ночи ворвется к холодному Ангеррану или неотесанному Готье. Оставался Филипп… Девушка заколебалась, внезапно ощутив всю смехотворность и двусмысленность своего положения. Она уже повернула обратно, но тут страшный громовой раскат сотряс стены хрупкого строения, и она, не помня себя от страха, мгновенно очутилась в комнате шевалье. В полутьме она разглядела, как, разбуженный ее вторжением, на кровати зашевелился Филипп; она застыла перед дверью: гроза повергала ее в ужас, но еще больше боялась она того, что скажет ей шевалье.

Молния осветила комнату, и молодой дворянин смог разглядеть Камиллу, недвижно стоящую возле дверей в белой ночной рубашке; волосы девушки разметались по плечам, в глазах бился страх. Тихо выругавшись, он зажег свечу; однако, сам не зная отчего, встревожился:

– Что с вами? Что вы здесь делаете?

Камилла не осмеливалась подойти. Комната осветилась, и теперь она отчетливо разглядела привставшего на кровати Филиппа; хотя он и постарался завернуться в простыню, она прекрасно понимала, что тонкое покрывало скрывает его наготу.

Камилла быстро опустила взгляд; она была не в силах ни подойти к кровати, ни выйти из комнаты.

– Что вы молчите? – продолжал допрашивать д’Амбремон. – Что случилось? Вы похожи на привидение!

– Там… – с трудом выдавила она, – гроза…

Шевалье недоверчиво взглянул на нее:

– Ну и что, что гроза? Не станете же вы утверждать, что боитесь грозы!

Самолюбие Камиллы не выдержало. Да, она боится грозы; интересно, почему это она не имеет права чего-либо бояться? Теперь, когда она стоит перед офицером в самом нелепейшем виде, ей ничего не остается, как идти до конца. Новый раскат грома помог ей стремительно принять решение. Уверенным шагом подойдя к кровати молодого человека, она схватила и бросила ему валявшуюся поодаль его рубашку, а сама безмолвно юркнула под одеяло.

Филипп был так изумлен, что на некоторое время даже потерял дар речи. В замешательстве смотрел он на молодую женщину, устроившуюся на половине его кровати с очевидным намерением остаться здесь спать.

– Погасите свет! – сонно пробормотала Камилла, заворачиваясь в одеяло и устраиваясь поудобнее.

Шевалье резко дернул одеяло.

– Уходите отсюда!

– Нет.

– Ах вот как! Интересно, что вы о себе думаете? Вы здесь не у себя дома. Ваше нахальство переходит все вообразимые пределы.

– Не сердитесь, Филипп! Пока бушует эта страшная гроза, я глаз не смогу сомкнуть, а это значит, что не сумею как следует отдохнуть и завтра стану обузой для вас. Чтобы заснуть в такую погоду, мне надо чувствовать рядом с собой кого-то сильного.

– И вы тут же подумали обо мне! Как это трогательно!

– У меня не оставалось выбора. А вы бы предпочли, чтобы я постучалась в дверь к Готье или к Ангеррану?

– Тогда бы я отлично выспался!

– Не шутите. Разве я могла так поступить, не нарушая приличий?

– Вы говорите о приличиях, а сами в разгар ночи без предупреждения врываетесь в комнату к мужчине! А вам не пришла в голову мысль, что я могу быть не один, а в приятном обществе?

– Дочь хозяина некрасива…

– Вот уж действительно мне везет!

– Послушайте, Филипп, – вкрадчиво начала Камилла. – Я вас не стесню. Ведь я прошу у вас всего лишь кусочек кровати, чтобы выспаться.

– Но, черт побери, неужели вы так наивны? Кто вам сказал, что молния может ударить только в вашу комнату, а не, к примеру, в мою?

– Если она попадет в вашу комнату, мы умрем вместе.

– Блестящая перспектива!

– Это меня не пугает. Я боюсь оставаться одна в грозу.

Филипп внимательно рассматривал уютно устроившуюся подле него девушку. На лице его внезапно отразилось смятение, и, наклонившись к Камилле, он язвительно зашептал:

– А не кажется ли вам, что прийти ко мне вот так, среди ночи, да еще забраться в мою кровать весьма опасно? Не думаете ли вы, что я могу понять это как вполне откровенное предложение? И тогда почему бы мне не воспользоваться им?

При этих словах сердце Камиллы учащенно забилось, однако, повернувшись к шевалье, она выдержала его пристальный взгляд:

– Если вы попытаетесь дотронуться до меня, я закричу. А если нас застанут вдвоем, и вашей и моей карьере в Королевском батальоне придет конец.

– Это угроза?

– Как вы догадливы!

Филипп улыбнулся. Он лежал совсем рядом с Камиллой. Если бы девушка не была столь утомлена путешествием и напугана грозой, она бы наверняка поддалась действию колдовских чар этого опытного и неотразимого ловеласа. Но в теперешних обстоятельствах чувства ее притупились, и она осталась холодна.

Филипп убедился, что его неожиданная гостья совершенно невозмутима. Слегка отстранившись, он с притворным гневом выдохнул:

– Никогда не видел подобной самоуверенности!

– Значит, я могу остаться?

– А вы считаете, что у меня есть выбор, после того как вы пригрозили мне скандалом?

– Благодарю! – ответила Камилла, устраиваясь спать. И мгновенно погрузилась в сон.

Филипп тоже попытался заснуть, но лежащая рядом с ним девушка смущала его; она действовала на него как угодно, только не усыпляюще. Он слышал ее ровное легкое дыхание, различал в сумраке под одеялом контуры ее тела, ощущал дурманящий, ей Одной присущий запах. Стоит ему слегка протянуть руку – и он коснется пальцами ее белокурых волос, разметавшихся по подушке.

Несколько минут он боролся с собой, потом не выдержал и принялся ласкать мягкие шелковистые волосы… и тут же пожалел о своем поступке. Ибо испытанное им ощущение пробудило в нем неумолимое желание перейти к более смелым ласкам. Рядом, на расстоянии вытянутой руки, покоилась гладкая, бархатистая щека Камиллы. Он нежно прижался к ней. Щека оказалась теплой и мягкой; казалось, она призывала поцеловать ее…

Не просыпаясь, девушка повернулась и положила голову на плечо Филиппа; он тут же почувствовал, как сердце его забилось, собираясь вот-вот выскочить из груди. Всепожирающее пламя страсти охватило его.

Шевалье изо всех сил сопротивлялся опасному влечению; он сознавал, что если он все-таки отважится обнять Камиллу, то последствия этого поступка будут весьма плачевны. Поэтому он, не двигаясь, принялся трясти девушку за плечо.

– Просыпайтесь! – резко произнес он, зажигая свечу.

Она с трудом открыла глаза.

– Просыпайтесь! – повторил Филипп. – Гроза прошла. Возвращайтесь к себе в комнату и дайте мне наконец спокойно отдохнуть!

Теперь девушка окончательно проснулась и мгновенно покраснела, увидев, что лежит на самой середине кровати и совсем рядом с Филиппом – так близко, что даже касается его!

Словно развернувшаяся пружина, она, рывком вскочив на ноги, спрыгнула на пол и в растерянности уставилась на шевалье:

– Прошу вас, извините меня… Благодарю за ваше любезное гостеприимство.

И, не дожидаясь ответа, она, проклиная собственную трусость, бросилась вон из комнаты, оставив Филиппа в состоянии, отнюдь не способствующем, сну.