Текст книги "Психология проклятий (СИ)"
Автор книги: Альма Либрем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
Глава 8
Доцент Ойтко первым делом даже обрадовалась, узрев на пороге Сагрона. Она тут же поставила перед ним на стол дополнительную стопку бумаг и радостно заулыбалась, даже подмигнула Котэссе.
– Это замечательно, – прошептала она девушке на ухо, – если у тебя появились на него рычаги влияния. Главное их не растерять – и мы с него сделаем трудолюбивого человека! Он ещё у нас станет тружеником года!
Котэсса в этом очень сомневалась – но, признаться, была уверена в том, что проклятье пойдёт Дэрри на пользу. Вчера вечером, стоило только захлопнуть у него перед носом дверь, она поймала себя на мысли, что было б неплохо узнать, что он там предлагал относительно переписывания. Но – нет, пообещала себе быть стойкой и уверенной в собственной жизненной позиции, значит, должна исполнять. А то так недолго и до грехов, неоспоримых перед Небесами, а потом вообще – несмываемые с репутации последствия, свадьба…
Вот от свадьбы, может быть, она б и не отказалась. Так, через пару лет. И, наверное, не с Сагроном.
Хотя, если быть предельно честной…
Девушка мотнула головой. Если быть предельно честной, то думать об этом нынче не стоит. Не стоит тратить собственное время на то, чтобы вот так вот спокойно вспоминать события минувшей ночи – ночи на широкой, удобной кровати, на которой она магией сменила постельное бельё, потому что мало ли когда и кого Сагрон водил в эту комнату, ночи, когда никакие Жодоры Ольи не залазили в окна, в двери и вообще куда получится, не мешались под ногами, не протягивали лапу на девичью честь, да и вообще, всё было прилично, пристойно и лучше некуда.
В общем-то говоря, Котэсса была довольна всем, за исключением заглянувшего спозаранку Сагрона – потому что комната закрывалась на ключи от всех, кроме него самого, от хозяина, повторила дверь десять раз извиняющимся тоном, прятаться нельзя.
Сейчас же он так деловито осматривал эти бумаги, бесконечные списки, перечни дел, которых хватило бы не только на это лето, а ещё и до конца следующего, и довольно улыбался.
Ойтко только-только ушла, закончив прочтение своей недоморали, которая, вероятно, сводилась к одному стабильному выводу – мир жесток, мужчины в нём – палачи чести и невинных дев, держи ухо востро, не позволяй никому к себе приближаться и… милочка, ты правда можешь заставить Сагрона работать?
В сером кабинете было уже бело – бело от папок, от бесконечного перечня бумаг, что наслаивались одни на другие, перемешивались, собирались в кучу. Им светили ещё все магистры с личными делами и индивидуальными планами, потом целая увесистая стопка с преподавательским составом, после каталог журналов…
А магистров-то уйма!
– Могу открыть секрет, – загадочно сообщил Сагрон, – что помогает вскрыть эту блокировку. Ты, я думаю, уже размышляла над тем, как это сделать, верно?
Котэсса кивнула. Спорить смысла не было, притворяться правильной дурочкой, не сознающей всех тех проблем, что могли принести безмерные перечни бумаг и излишне тщательная работа, тоже.
– Да, – согласилась она. – Я пыталась придумать, как обойти блокировку, но, увы, каждый раз вылезает одна и та же проблема. Вечно что-то не складывается. Мне буквально маленького ключика не хватает…
– Могу подсказать?
– Вы…
– Ты!
– Вы уже это делали? – упрямо повторила Котэсса. – Пробовали вскрыть? Неужели студентом подрабатывали себе личное дело?!
– Нет, – покачал головой Сагрон. – Но в аспирантуре мне однажды пришлось заниматься подобного рода деятельностью, когда срочно надо было забрать статью, а переписывать я просто не имел ну никакого желания – а там была блокировка на копирование.
– Тут ещё и на вписывание, – отметила Котэсса. – Я могла бы и подиктовать, да только вот, во-первых, слышно, во-вторых, невозможно, в-третьих, не так уж и быстро, как бы мне хотелось.
– Это всё ерунда, – махнул рукой мужчина. – На вписывание она элементарная, уверен, ты уже давно догадалась, как её снять. А вот в множественном заполнении – считывание, то бишь, – проблема. Верно?
– Верно, – согласилась Котэсса. – Но нехорошо преподавателям помогать студентам в совершении шалостей.
– Мы трудимся на благо факультета, – отмахнулся от неё Сагрон. – Какие там шалости. Ведь ты порядочная, великолепная девица, которая никогда не позволит себе ничего большего, чем просто заняться делом. Разве нет?
– Возможно, – согласилась она. – Но к чему вы клоните? Почему просто сразу не сказать способ, а потом уже разводить эти пространственные разговоры? Литория может вот-вот прийти.
Сагрон улыбнулся. Он провёл рукой по ближайшей к нему папке, как-то ласково, почти нежно, и вновь заулыбался, только на сей раз уже повернувшись к самой девушке.
– Оно-то так, – согласился мужчина, – но работа-то это в основном твоя. А значит, я могу просто смотреть со стороны, как ты мучаешься. В противном случае за любые услуги, даже за благотворительность, всегда надо платить. Вот, к примеру, те дураки, что принимают от наших политиков, мечтающих забраться в Управление, подаяния, платят рекламой. Они о ней даже не догадываются, но ведь каждый умный человек осознаёт, что проголосуют скорее за того доброго, что озаботился о бездомных, чем за того злого – надо же, в образование он вкладывает, будто бы у НУМа своего запаса золотого нет!
– Возможно. Что вы хотите? Даже не смотрите на меня вот так! – Котэсса скрестила руки на груди и сердито фыркнула. – Если вы думаете, что обход блокировки стоит снятия проклятия – можете даже и не надеяться.
– Точно?
– Более чем!
Мужчина вздохнул. Хотелось верить, что однажды лёд тронется, но что-то ему подсказывало, что случится это ещё ох как нескоро.
– Пусть, – наконец-то согласился он. – Пусть – не сомневаюсь в том, что ты не отступишься от своего. Но мы можем хотя бы, к примеру, сходить на свидание? А я за это раскрою секрет. Подойдёт такой обмен? Он тебе кажется равноценным?
– Кажется, – согласилась Котэсса. – Только вы не забывайте о том, что в общежитие я сегодня схожу. Договорюсь относительно комнаты.
– Тебе её не дадут.
– А вдруг?
– Не дадут!
– Постараетесь, чтобы этого не произошло? – фыркнула она. – А обещали помочь. Ваше слово что, не стоит даже ломанного гроша?
– Почему ты не надела вчерашнее платье?
Девушка усмехнулась.
– Потому что в этих брюках мне лучше, – пожала плечами она. – А что? Вам они не нравятся? Нравятся. Я по глазам вижу. Вот потому, может быть, и надела. Чтобы поддразнить, – она весело ему подмигнула, и Сагрон в ответ только закатил глаза. Он понимал, что просто так разобраться с проклятием не получится, но Котэсса, казалось, даже получала некоторое удовольствие от издевательств. – Но, положим, я согласна на прогулку по столице. Вы ведь это хотели предложить?
– И никакого "вы" во время этой прогулки, – кивнул Сагрон. – Тогда, так уж и быть, я приму это, подобно достойной плате за обход блокировки.
– Согласна, – кивнула Котэсса, сделав шаг ему навстречу. – Если вам подходит подобный расчёт, – она прищурилась, показывайте ключ.
Мужчина потянулся к ближайшей папке – к личным делам первой группы магистров, как раз с их кафедры, – открыл список и пробежался по уже написанному примеру предметов. Все остальные следовало переписывать по нему – но Ойтко озаботилась, чтобы, в случай чего, пример всегда был перед глазами.
– Будь внимательна, – он протянул девушке папку. – Ты полагаешь, что заклинание нужно снять противодействующим. Подковырнуть им – и просто растерзать на кусочки. А ты попытайся представить, как чернила проникают под защитный слой! Он сделан по принципу физического – вот представь, как ты подсовываешь туда копировальный листик, потом отпечатываешь на нём всё, что тебе надо, и это скопированное переносится на следующий лист, под защиту. Только лист – магический, оставляет отпечатки. В итоге – точная копия готова, и тебе не придётся делать ничего такого особенного, ничего опасного. Просто – подковырнуть и впихнуть копировальный лист.
Котэсса прищурилась. Она взяла в руки ту папку, которую доселе держал Сагрон, напрочь проигнорировав его попытку поймать её за запястье, и представила себе, как копировальный лист – не один, а девятнадцать, ровно по количеству студентов группы за вычетом этого, с образком, вырываются на свободу, словно снимая копии.
Да, того заклинания противодействия, что она подобрала, действительно было слишком мало, чтобы полностью расколоть защитный панцирь. Но Сагрон оказался прав – эти листы спокойно забрались в ту тонкую щель, которую она смогла для них проделать, прорезав формулой, будто бы ножом, грань пространства.
Листы – невидимые, просто буквы в воздухе, полыхающие чернилами, вырвались оттуда, один за другим, и застыли в воздухе.
Дело оставалось за малым – успеть разобраться с этими копиями до той поры, пока не придёт Ойтко.
– Помогите, – она передала Сагрону половину папок группы, девять штук, сама взялась за оставшиеся – на одну больше, но как же было приятно, пользуясь простой формулой, разрывать пространство и вливать в него копию, будто бы это была воистину ювелирная работа.
Мужчина должен был бы как-то ей помочь – но вместо этого застыл, наблюдая за тем, как быстро бормотала себе под нос магические слова Котэсса. Казалось, копировальные листы вливались буквально в пространство страницы – и застывали там таким тонким, практически невидимым слоем, что никто, за исключением самой девушки, не сумел бы отметить их присутствие.
Заклинания её сливались в один сплошной поток. Она, казалось, только и успевала открывать папки и позволять забираться в них словам, а после закрывала – тогда-то страница сама собой запечатывалась, закрывалась, закупоривалась, чтобы никто больше не имел возможности её раскрыть.
Последняя папка легла на стол, завершённая горка индивидуальных планов и личных дел – и всего за пять или десять минут! – и только тогда Котэсса заметила наконец-то, что Сагрон даже и не пошевелился, наблюдая за тем, как она работала.
– За помощь, – промолвил он, – потребуется дополнительная плата, а не просто одно свидание.
Котэсса усмехнулась.
– Так или иначе, госпожа Литория разделила работу пополам, – промолвила она. – А у вас – второй курс магистратуры, шестой, то есть. Я всё равно трудилась на себя, – девушка бойко пожала плечами. – Так что удачи и приятного времяпровождения!
– А ты куда?
– Я? – удивилась она. – Я ведь переписала. Мои первые два часа работы освободились. Схожу, говаривают, комендант общежития вернулась, можно будет наконец-то попросить у неё комнату. Не всё ж мне проживать у чужих, отвратительных по характеру мужчин, верно?
– Ты мне совершенно не мешаешь… – начал было Сагрон, но Котэсса только пожала плечами и выскользнула из кабинета.
Он тяжело вздохнул. Следовало бы потянуться за своими папками, но он вновь полез к тем, что относились к пятому курсу, раскрыл все – и вложил в заклинание, то самое, которым пользовалась Котэсса, ещё и умножитель. Тонкий резак прошёлся по пространству над каждым из нужных листиков, а копии, сделанные умелыми, быстрыми руками, выскочили из первого, образцового варианта вновь двумя десятками невидимых листов и пробрались внутрь, прочно застывая на месте.
Сагрон только закрыл каждую из папой, запечатывая её прикосновением, провёлся по ободкам – и тоже сложил на горку сделанных уже индивидуальных планов.
…Он хотел приняться и за третью папку, но за спиной послышался стук каблуков. Можно было подумать на Литорию – но их Бойцовский Пудель сегодня был в лёгких плетёных босоножках и в платье, вероятно, слишком уж жарко на улице. Они-то с Котэссой пришли из дому довольно рано, да и сколько тут, сто метров – и уже в кабинете. А Ойтко приходилось ехать через весь город верхом либо в наёмной карете, ну, или использовать мгновенное превращение, а оно ох как тяжело сказывалось на организме женщины, которая всё ещё надеялась родить ребёнка. Конечно, у доцента Литории дети были – но она, кажется, хотела ещё одного.
А в сорок – даже магу не так уж и просто, и не потому, что организм не может, а потому, что их неадекватные врачи, те, которые не обладают волшебным даром, как-то не спешат давать подобным женщинам адекватные советы.
Говорят, хотите рожать – будете как селянки, под ближайшим кустом. Потому что им страшно брать на себя ответственность.
Всегда страшно.
Но нет, это была не Ойтко. Женщина, стоявшая у него за спиной, казалась деланно равнодушной – и он заметил, что сменила причёску.
– Здравствуй, милый, – холодно поприветствовала она его, потянувшись к светлой пряди волос – с рыжеватым отливом. Прежде у неё был оттенок ярче, но сейчас она словно специально приглушила его, воспользовавшись волшебными красками.
И каре. Он бы не обратил внимания на её причёску, но это казалось наглейшим плагиатом – у Котэссы точно такая же.
– Здравствуйте, – холодно поприветствовал он. – Странно видеть вас здесь, старший преподаватель Энниз. Разве вы не работаете на кафедре с другого факультета? Мне всегда казалось, что на нашей делать вам уж точно нечего. Ведь вы совершенно ничего не понимаете в боевой магии.
– Прежде, – отметила Энниз, – ты обращался со мной совершенно по-другому. Даже звал на встречу.
– Прежде, – покачал головой Сагрон, – я приглашал на свидание женщину, что выглядела совершенно по-другому.
– Но ведь тебе теперь нравятся такие.
Он хмыкнул. Нет, может быть, и не нравится – но светло-русый оттенок волос, меньше волшебной косметики, хотя до натуральности тоже было достаточно далеко, брюки… Брюки? Обувь на каблуках, это, впрочем, всегда свойственно – носить беспорядочно разные туфли.
– Удивительно, но факт, – покачал головой Сагрон, – я предпочитаю натуральные оттенки. Сквозь твои светлые волосы всё ещё пробивается рыжевизна, а ещё – они вьются у тебя совершенно неестественно.
У Котэссы – он понял сегодня утром, – кудри появлялись только от влаги, ну, или если пространство было слишком наполнено волшебством. Тогда каре, всегда хорошо уложенное, превращалось в какой-то стиль одуванчика.
Но когда она была спокойна и не пользовалась слишком активно магией, то всё было в порядке.
Вероятно, Энниз в своей страсти действительно прийтись ему по душе, слишком уж заигралась или засмотрелась на студентку. А ещё – подловила её в тот миг, когда она была не в лучшем своём состоянии.
– Однако, прежде я тебе нравилась и такой, и другой – да ты был готов принять меня в том состоянии, в котором я тебе приду, и неважно, каким оно было.
На самом деле, Сагрон был уверен – так о нём могла заявить каждая из бывших любовниц. А с Энниз даже ничего не сложилось – потому что в тот вечер он как раз пытался избавиться от первых последствий проклятия. А потом – эти дурацкие поцелуи, эта странная дорожка, что вела от шеи к сердцу, такая неуместная, особенно если учитывать место её обретения…
Прежде ему нравилась Энниз – аспирантка Фору в позапрошлом году. Она была на другом факультете, умела строить глазки каждому, с кем только сталкивалась в коридоре, а он не стал исключением. С формами, чуть полнее, чем совсем уж худощавая Котэсса, тоже с характером – это ему нравилось больше всего, – с весёлой улыбкой, сияющей, казалось, ярче солнца – особенно если ей ну уж очень сильно хотелось запасть кому-то в душу.
За Энниз Фору даже хотелось сражаться. Прежде. Сейчас, после колкостей со стороны Котэссы, после воспоминаний о том, как легко от одного её короткого поцелуя унималась ненавистная боль в ожоге, он думал, что ни за что не променял бы эту до смешного строптивую юную девочку, совсем ещё неопытную, на такую акулу, как старший преподаватель с соседней кафедры.
Чистоты и невинности, да, в ней не было. Огнём полыхала страсть – всё, что нужно взрослому, самодостаточному мужчине, не желающему пока что жениться и связывать себя более серьёзными узами.
Ага.
Оставалось только одно "но", вот только оно и портило радикальнее всего отношения с Энниз.
Проклятие.
Он уже почувствовал на себе итог нескольких поцелуев. Фору не стесняло то, что они находились в деканате, не смущали ни папки, ничто. Казалось, вряд ли вообще существовало что-то, что могло бы заставить её хоть покраснеть. Или, может быть, румянец просто очень хорошо скрывал плотный слой косметики, просто точно сказать довольно-таки трудно.
Если б тогда вечером, разумеется, ничего не случилось, если б утром не умудрилась Котэсса его проклясть, он бы, вне всяких сомнений, увидел Энниз Фору без лишней косметики – без лишней одежды тоже. Но представление о её формах складывалось более чем удачно и без этого, а всё прочее пока что не имело никакого значения.
Сагрон искренне верил в то, что он её тоже интересовал всего лишь как способ провести одну короткую ночь. Но зачем она тогда приходила раз за разом?
Фору сделала шаг вперёд, протянула руки, порываясь его обнять, но Дэрри отступил от неё на один шаг и отрицательно покачал головой. Пояснять в очередной раз Котэссе, что всё произошло совершенно случайно, ему не хотелось, по крайней мере, не прямо сейчас. И вновь растягивать проклятие ещё на целый год, из которого он уже отбыл практически неделю – а это могла быть уже вторая семидневка первой летней двадцатки!..
Нет. Вновь возвращать всё на круги своя Сагрон не хотел – и так только-только отсчитал первые семь дней из предстоящих ему, недовольно повздыхал – и что поделать? В году немало часов.
Да и не то чтобы его нынче вообще привлекала Энниз.
– Что-то не так? – спросила она. – Неужели ты, Сагрон, умудрился в кого-то влюбиться до такой степени, что уже не приемлешь даже обыкновенное прикосновение женских рук?
– Может быть, и не приемлю, – пожал плечами он. – А разве это так строго запрещается законом?
Она рассмеялась, будто бы мужчина только что позволил себе одну очень смешную шутку.
– Нет, не запрещается, – фыркнула Энниз. – Но мне кажется, эта юная прелестница не спешит отвечать тебе взаимностью, не так ли?
– Это уже не твое дело. Я ведь сказал – у нас ничего не получится. Зачем пытаться что-то продолжать?
– Если б я тебя не знала, подумала бы, что проклят, – рассмеялась Фору. – Но пусть. Не хочешь – не надо, зачем мне настаивать на том, что тебе не к лицу? Впрочем… Ах, забудь, – она мотнула головой. – Забудь, мой милый.
Он смотрел на неё, молча, холодно, но без злобы во взгляде. Казалось, пытался понять, что именно хотела от него Энниз.
– Зачем ты пришла? За документами? Сейчас придёт Ойтко – попросишь у неё то, что тебе надо. Я тут ничего не знаю и бываю довольно редко, так что…
– Я пришла полюбопытствовать, насколько у тебя занят вечер. Потому что лично у меня он свободен, может быть, я могла бы уделить тебе минутку.
– Нет. У меня другие планы.
Энниз раздражённо повела плечами.
– Жаль. Такое впечатление, будто бы ты действительно проклят, а ещё и с перепугу перезабыл все заклинания, которые могли бы избавить тебя от проклятия. Девчонка приворожила? Весело.
Сагрон устроился поудобнее на стуле – потому что отступать было уже некуда, – и сердито покосился на Фору. Да, приворожила, да, это проклятие притягивало его к Котэссе, будто бы магнитом.
А он прежде полагал, что и вправду с лёгкостью снимет с себя всё, что угодно, достаточно только однажды очень хорошо постараться. А ещё – что его защита выдержит и не одно, и не два проклятья.
Но, очевидно, Элеанор не просто так защищала диссертацию по одному только проклятию. Не просто так всё сложилось в странную, причудливую головоломку, которую он не мог разгадать. Котэсса была ключом к свободе – но к какой? И понадобится ли она ему потом?
Свобода – не Котэсса.
– Знаешь, – прошептала вдруг Энниз, подавшись вперёд, – а к нам в университет должен прибыть один любопытный артефакт. По секрету говорю – наши, с Защитной, постоянно о нём толкуют. Великолепнейшая, говаривают, вещь, очень просто снимает все проклятия, все на свете!
– Я рад, что подобное чудо будет у нас в НУМе, – пожал плечами Сагрон. – Я так полагаю, они позволят прикоснуться к нему всем желающим, так что, когда он прибудет, это не будет столь странной новостью.
– Нет, – покачала головой Энниз. – Потому что артефакт специфичен, перенимает проклятия на себя – после коротенького ритуала, разумеется, не знаю, в чём он на самом деле заключается. Он способен нести в себе только одно проклятие, пока не истечёт его срок. Говорят, специально для кого-то из совета кто-то выпил то, что было внутри, впустил в себя – а там оказалось краткосрочное. Вот и передадут в НУМ – когда проклятие перестанет действовать, одного, может, кого-то и избавят от его ноши, но кого…
Сагрон замер. Всего год. Люди занимали этот камень – или как выглядел артефакт? – наверное, на сотни лет, по крайней мере, на несколько поколений уж точно. А для него это будет меньше года…
Когда он вынырнул из своих мыслей, рядом уже Энниз не было. Она ушла, ступая неожиданно тихо, ускользнула куда-то, не оставив по себе ничего, кроме отвратительного, слишком густого запаха духов.
Сагрон вновь принялся за работу. С пальцев срывались тоненькие ниточки волшебства – он трудился над папками, одна за другой, сначала над теми, что причитались Котэссе, потом над теми, что ему самому.
Вспоминал Элеанор. Она говорила, как будет действовать проклятие – сначала он просто попытается от него избавиться, но после его будет притягивать к Котэссе всё сильнее и сильнее. Она станет ему сниться. Её светлый образ не будет оставлять его ни на одно мгновение – окутывает, будто бы каким-то лёгким флёром, приходит наяву тоже…
А если она уедет – будет плохо. Тоска будет съедать его изнутри. Если что-то случится, то даже некому будет исцелить, но не об этом он станет думать совсем-совсем скоро. Нет. Все мысли уйдут к этой худенькой девочке с причёской, будто бы у всколоченного воробья – тогда, когда она слишком много колдует.
…Папки закончились как-то сами по себе. Литория, вернувшись и увидев гору переделанной работы, удивлённо фыркнула.
– Странно, – промолвила она, – что вы так быстро справились. Может быть, какой-нибудь есть секрет?
– Нет никакого секрета, – покачал головой Сагрон. – Тут уже было написано, просто мы с Котэссой случайно запихнули папки в несделанную гору. Зато теперь можно не беспокоиться относительно проверки, верно?
– Поразительно! – кивнула Ойтко. – Она очень старательная и талантливая девочка. Но заслужила, определённо, на отдых, переделать такой объём работы практически за десятку дней…
– Да, – рассеянно согласился Дэрри. – Да, очень старательная и талантливая девочка.
Зачем он тогда не поставил ей пятёрку? Почему решил, что она могла списывать – она же сама честность!
Сам себе отыскал проблем на голову, ну, теперь должен сам их и разгребать. Никто не заставлял его унижать девчонку, тыкать её носом в несуществующие оплошности. Он не увидел у неё "светлячка", так чего же тогда прицепился?
Сагрон прежде не испытывал особых мук совести, а теперь сам не понимал, откуда взялись столь странные ощущения, почему на него с головой накатывала непонятного происхождения грусть, до невообразимого глупая, тягучая и странная.
– Что-то не так? – полюбопытствовала Ойтко.
– Нет, всё хорошо. Что вы говорили? – Сагрон, по правде, не мог вспомнить ни слова из её последних заявлений.
– Я говорю, что теперь, когда столько работы переделано, на следующие полторы двадцатки можно отправиться домой. Порадую Котэссу, скажу, что она может отправляться к родителям, или куда она там собиралась!..
– Стойте!
Сагрон не ожидал от себя такой прыти. Ойтко только-только повернулась к двери – а теперь замерла и медленно обернулась к нему, посмотрела, словно на сумасшедшего, но возражать не стала. Скорее уж мягко улыбнулась, будто бы тому неадекватному, и попыталась спокойненько, тихонько, без шума и пыли покинуть здание.
– Вы что-то хотели? – мягко спросила она. Сагрон буквально видел мысли, что крутились у неё в голове. "Если не провоцировать сумасшедшего, то он может и не напасть. Главное соглашаться с каждым его заявлением, смирно кивать, но отступать, медленно но уверенно, к двери. Следует закрыть дверь за сумасшедшим и вызвать магическую скорую помощь волшебным сигналом, если вы маг. Обыкновенная может не справиться – не забудьте, пожалуйста, специфический сигнал".
– Да, – кивнул он. – Мне бы хотелось, чтобы Котэсса осталась в НУМе на лето. Неужели не найдётся для неё никакой работы?
– Работа найдётся всегда, особенно если за нею будете присматривать лично вы, потому что я всё же хочу в отпуск, – неуверенно начала Литория. – Но вы уверены? Бедная девочка трудилась весь год, а теперь… Она и сама вызвалась на эту работу, странно, но…
Сама, как же! Это он заставил её прийти к Ойтко, заставил подумать, что тут для неё подготовили какое-то задание. А уж Литория, разумеется, не упустила своего.
– Понимаете, госпожа доцент, – грустно промолвил Сагрон, – проблема у неё в семье. Её родители требуют у бедной девочки деньги, она отдаёт им практически всю стипендию, фактически лишается любых средств на проживание, – сколько он лишних слов только что употребил, не передать! – но держится. А теперь ей надо на лето либо оставаться работать – это замечательное оправдание для родителей, знаете, да и для неё самой, потому что просто так, скажем, ради удовольствия она в городе не останется, не сможет, совестная слишком, – либо поехать домой. Я не сомневаюсь, что там, в той глухой деревне, её тут же силком выдадут замуж, отправят на огород, заставят десятками рожать детей и пахать, словно лошадь, на полях. Неужели вы желаете ей этого? Работа – единственный выход.
– Но где же бедняжка будет жить? – Ойтко, вспомнив историю собственной жизни, тяжело вздохнула. – Какой кошмар… И почему родители совершенно не замечают потенциал собственных детей? Запихают их в этот огород, выдают силком замуж. Неужели они не понимают, что она может найти свою судьбу в столице, закрепиться здесь! Но всё же, жильё…
– Она сегодня отправилась к госпоже коменданту, – сообщил мужчина. – Но если ничего не получится – у меня есть свободная комната, и я готов предоставить её Котэссе на время. Даже снять квартиру. Не подумайте ничего плохого! – не хватало ещё только ославить девчонку на весь университет, причём совершенно на пустом месте. – Нет, разумеется, Котэсса вряд ли согласится. Но мне просто очень хочется ей помочь. Я тоже не местный, и мои родители были радикально против…
Его родители были радикально за, лишь бы только сын не мозолил глаза, но кого это сейчас волновало?
– В любом случае, лучше быть здесь, чем где-нибудь в деревне, – подытожил Сагрон. – Так что, если только есть возможность…
– Хорошо, – согласилась Ойтко. – Я подберу вам список работ, дам его Котэссе. Думаю, мы можем даже немного уплатить после за такие труды, у НУМа есть достаточный запас. Надеюсь, тут вы не будете против? Без денег девочке развиваться никак не удастся. Только проследите, пожалуйста, чтобы она не отправила всё, что только может, своим родителям! Ох, кровопийцы…
Сагрон кивнул.
– Разумеется, разумеется, – закивал он, не сомневаясь в том, что Котэссу в этом порыве будет остановить довольно трудно.
Но он, впрочем, почти поверил в рассказанную историю – скорее всего, так оно и было. Особенно несчастной в столице Котэсса не казалась – а вот где-нибудь в глубинке, куда её обязательно затолкают родители, бедной девочке и вправду нечего делать.
Ойтко в последний раз улыбнулась, вытащила откуда-то из пустоты лист бумаги – на миг в комнате стало чуть труднее дышать, – и быстро принялась писать список дел, который следовало выполнить за лето.
Судьба Котэссы была просто предопределена.
