Текст книги "С любовью, верой и отвагой"

Автор книги: Алла Бегунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

4. ВОЗВРАЩЕНИЕ В САРАПУЛ

С этого времени я была всегдашним

товарищем отца моего в его прогулках

за город; он находил удовольствие учить

меня красиво сидеть, крепко держаться

в седле и ловко управлять лошадью.

Я была понятливая ученица; батюшка

любовался моей лёгкостью, ловкостью

и бесстрашием; он говорил, что я – живой

образ юных его лет и что была бы подпорою

старости и чести имени его, если б родилась

мальчиком!

Н. Дурова. Кавалерист-девица.

Происшествие в России. Ч. I

Анастасия Ивановна в это время была в Перми на лечении у доктора Граля. С осени она чувствовала недомогание. Все знакомые советовали ей поехать к знаменитому врачевателю, и зимой городничиха решилась на это, потому что боли делались все нестерпимее и сильнее. Только это спасло Надежду от грандиозного скандала. Уж родная матушка не спустила бы ей бегства от мужа и заставила бы тут же вернуться к Чернову в Ирбит. Никто в доме не посмел бы тогда защищать беглянку.

Но в отсутствие суровой хозяйки Андрей Васильевич принял дочь с внуком мирно и добродушно. Он сам отчасти пребывал в таком же сложном положении. По требованию жены городничий расстался со своей пассией из красильных рядов и даже выдал её замуж. Но Анастасия Ивановна уехала, и он завёл новую содержанку.

Младшие дети в семье любили Надежду. Они были рады её возвращению. Она придумывала интересные игры, не наказывала строго за шалости, дарила сладости и игрушки. Шестилетний Вася заполучил в товарищи своего племянника – трёхлетнего Ваню, такого же баловника, как он сам, и оттого в доме Дуровых стало ещё веселее.

Надежда взяла на себя заботы по ведению хозяйства, и прислуга, почувствовав старание молодой барыни, принялась ретиво ухаживать за домом и садом, готовить, убирать, стирать. На семейных обедах и в присутствии гостей Надежда теперь сидела на месте Анастасии Ивановны, и Дуров, наблюдая за тем, как хорошо справляется его двадцатитрёхлетняя дочь с ролью хозяйки дома, думал, что мир и покой его старости теперь обеспечены.

Желая дать Надежде новое развлечение после её трудов и хлопот в семье, он разрешил ей снова брать Алкида. Затем облагодетельствовал ещё раз. В его библиотеке была очень редкая и старинная книга, которую Андрей Васильевич берег как зеницу ока. Это был труд господина Франсуа Робишона де ла Гериньера «Школа кавалерии», изданная в Париже в 1744 году. Однажды вечером он принёс её в комнату Надежды и сказал, что она может читать эту книгу, но относиться к ней надо бережно.

Сперва она открыла ветхую обложку с надписью «L’EcoIe de Cavalerie» без энтузиазма, но, прочитав несколько страниц, поняла, что перед ней – творение из ряда вон выходящее. Господин де ла Гериньер писал о лошадях так проникновенно, будто бы прожил всю жизнь на конюшне в деннике и понимал язык этих животных. Он подразумевал у них наличие ума, памяти, чувств и хотел вооружить других всадников своими знаниями.

«Причинами непослушности лошади, – читала с удивлением Надежда, – в основном являются недостаточные способности всадника и в меньшей степени – естественные несовершенства лошади. Непослушность её может иметь три причины: лошадь не понимает, что от неё требуется; она не имеет соответствующих способностей; она не в состоянии достигнуть требуемого уровня. Если всадник требует непонятное, то возникает сопротивление...»

В книге было много рисунков и подробных описаний к ним. Надежда сразу загорелась идеей выучить с Алкидом несколько упражнений из высшей школы верховой езды, рекомендованных великим мастером, который некогда был учителем верховой езды французского короля и заведовал королевским манежем при дворце в Тюильри.

С этим планом она пришла к отцу. Он выслушал её. Надежда показала Андрею Васильевичу картинки, где, как она говорила, «все нарисовано», перевела подписи к ним, потому что городничий знал французский неважно. Затея Надежды была из разряда фантастических, но Дуров не хотел огорчать дочь. Ему нравилась её любовь к лошадям и желание трудиться над воплощением в жизнь своей мечты.

Когда-то он тоже мечтал о кавалерии. Но служить с четырнадцати лет ему пришлось в пехоте, так как на собственную лошадь денег не было. Лишь в 1781 году, уже имея чин капитана, он смог перевестись в конницу. В Полтавском легкоконном полку Андрей Васильевич пробыл семь лет в должности командира эскадрона и без малейшей надежды на производство в чин секунд-майора. Но там он встретил знатоков и любителей «лошадиного искусства», описанного в книге «Школа кавалерии», этой библии всех конников XVIII века. Один из них, богатый дворянин, бывал во Франции и наблюдал методы обучения лошадей по системе де ла Гериньера в манеже одного армейского полка. Потому он сумел внятно растолковать друзьям-однополчанам, как научить лошадь делать «принимание», пируэт на галопе, пассаж, пиаффе и другие элементы высшей школы верховой езды.

Это было самое главное – метода, навыки, переданные как бы из рук в руки, наблюдаемые воочию, а не описания в книге, которая служила лишь квинтэссенцией опыта, декларацией идей. Но когда и какую лошадь при выполнении упражнения надо ударить бичом по скакательному суставу, чтобы добиться нужного эффекта, а какую не трогать никогда, мог знать и чувствовать только сам мастер, ибо многообразие характеров у лошадей так же велико, как у людей.

Перед второй русско-турецкой войной в Полтавском полку было четыре офицерские лошади, которые умели делать «принимание» – основу основ в системе упражнений де ла Гериньера. Одна из них принадлежала ротмистру Дурову. С тех пор минуло почти двадцать лет.

Сейчас, слушая пылкую речь Надежды, Андрей Васильевич думал, не тряхнуть ли ему стариной, не освежить ли в памяти былое. Алкид – лошадь, по своим данным способная воспринять уроки и добиться результата. Надежда – толковая ученица, и так называемое «чувство лошади» у неё есть, это он видел. Возвращение к молодости всегда греет сердце. Может быть, оно свершится здесь, вдали от степей Украины, где ходили они, легкоконники, в походы против турок и крымских татар...

Однако для тренировок был нужен манеж. Они решили дождаться, когда сойдёт снег, а потом недалеко от Камы, за городом, на пологом берегу, насыпать речной песок, поставить камышовые стены. Андрей Васильевич достал из чулана разные принадлежности: шамберьер – бич с длинной ручкой; развязки – два ремня длиной по полсажени, с пряжками на концах, которые пристёгивались одной стороной к трензельному удилу, другой – к седлу, троку или гурте; корду с сыромятным ремнём...

Под ярким апрельским солнцем гладкая шерсть Алкида точно искрилась, а сам он, навалившись задом на стенку и повернув правое плечо вовнутрь манежа, стоял и не двигался с места. Дуров шевельнул шамберьером. Жеребец покосился на него и остался в том же положении.

   – Надя, – крикнул отец. – Ты спишь на нём, что ли?

   – Он не слушается...

   – Конечно, он упрям! Но ты – всадник или ты... – Андрей Васильевич чуть было не сказал по солдатской привычке «баба», но вовремя остановился. – Или ты – мешок с песком? Ну-ка ковырни его левой шпорой! Отдай повод, пусть отойдёт от стенки.

   – Прямо так его и тянет туда... – пожаловалась Надежда.

   – Как не тянуть, он думает, там у него опора. Но ничего, если освоим «принимание», всё остальное легче пойдёт...

Алкид в конце концов покорился и отошёл на середину манежа. Ему новое увлечение Надежды радости не доставляло. Выезжен он был как хороший строевой конь и полностью подчинялся всаднику, знал повод, шенкель, «сбор». Но больше нравилось ему скакать по полям. А тут на девятом году жизни крутись на пятачке, усыпанном песком, соображай, что к чему, запоминай, следи за бичом в руках хозяина.

   – Ты готова? – спросил Дуров.

   – Да, – не очень уверенно ответила Надежда.

Отец ещё раз повторил ей, что она должна делать, если жеребец идёт «ездой налево». Важно правильно держать левый и правый повод, воздействуя на плечи Алкида. Сам Дуров при помощи шамберьера собирался контролировать положение бёдер лошади.

   – Начинай! – скомандовал отставной кавалерист.

Надежда чуть наклонила корпус, сильно уперевшись ягодицей на левую половину седла и ногой – на левое стремя. Тем самым она побуждала Алкида двинуться за ней вперёд и вбок, чтобы сохранить равновесие. Отец едва коснулся шамберьером крупа лошади. Алкид, уходя от бича, качнулся задом влево. В этот миг Надежда и поощрила его движение, крепко прижав правый шенкель и натяжением поводьев не дав лошади развернуть плечи прямо. Так, изогнувшись, жеребец медленно переступил ногами раз, другой, третий.

   – Молодец! – крикнул дочери Дуров. – Тотчас отдай ему повод, огладь лошадь... Ай Алкидушка, ай умница! Вот тебе морковка...

Пока Алкид хрустел морковкой, Надежда уселась в седло свободно и отдыхала. Эти занятия поначалу очень утомляли её. Но Андрей Васильевич сказал, что отступать негоже и он сделает из неё кавалериста несмотря ни на что.

Потому каждый день поутру, приехав к их самодельному манежу на Алкиде и Урагане, они начинали не с выездки господина де ла Гериньера, а с простых упражнений, принятых во всех кавалерийских полках для обучения рекрутов. В роли рекрута выступала Надежда. Андрей Васильевич же превращался в строгого взводного командира.

Расседлав лошадей, они пускали Алкида пастись в леваду, пристроенную тут же. Урагана Дуров брал на корду, укрывал ему спину попоной, и Надежда садилась на него верхом. Начинали с шага, потом переходили на рысь, и это продолжалось минут тридцать – сорок. Андрей Васильевич следил за посадкой дочери.

   – Плечи назад! Спину прямо! – кричал он, входя в раж, и щёлкал бичом. Ураган поводил ушами и бежал по кругу рысью все быстрее и быстрее.

   – Сейчас упаду, – говорила Надежда, цепляясь руками за гриву и ногами сжимая бока толстого Урагана.

   – Только попробуй! – грозил ей отставной секунд-майор. Он мастерски владел шамберьером, и Надежда получала удар точно по правой коленке. – Колени – к лошади! Пятки – вниз! Локтями не болтать!..

Всё это действительно напоминало Андрею Васильевичу годы его молодости и службу в Полтавском легкоконном полку. Только Надежда усваивала уроки в три раза быстрей, чем рекруты его эскадрона, взятые в полк от сохи и в жизни не видавшие кавалерийского седла.

После такой разминки Дуров давал своей ученице получасовой отдых: всё-таки женщина и силы у неё не те. Они расстилали на траве ковёр, доставали свёрток с домашней снедью, флягу с ключевой водой. Лёжа на ковре, Надежда прислушивалась к своим ощущениям.

В такие минуты энергия, которая всегда бушевала в ней, ища выхода, как будто утихала. Может быть, она уходила в песок манежа. Может быть, передавалась Урагану, который без устали кружил вдоль камышовых стен. Может быть, обращалась в навык наездника, потому что отец всё реже пускал в ход бич. Да и она сама чувствовала, что стоит ей сесть в седло, как бёдра, колени, пятки, носки находят свои места и сбить её с лошади уже невозможно.

После отдыха седлали Алкида и выводили в манеж. Начиналась работа с поводом и шенкелем. Здесь Надежде надо было следить не за собой, а за жеребцом. Так прошло десять уроков. Алкид выучил «принимание» не только на шагу, но и на рыси. Она же довела своё «чувство лошади» до совершенства и могла, не оглядываясь назад, сказать, подвёл ли её конь ноги под круп или же держит их отставленными. Это она ощущала спиной, поясницей...

Кончался Великий пост. В доме городничего готовились к Пасхе. Дети решили в Страстной четверг сами красить яйца. Кухарка вскипятила три казана воды. В один бросили луковую шелуху, во второй – разорванные на лоскутки цветные тряпочки, в третий – специальные «мраморные» бумажки, которые Андрей Васильевич купил в лавке. Яйца опускали по очереди, и больше всех волновался Ваня. Ему хотелось посмотреть, как белая скорлупа становится жёлтой или палевой, пёстрой или «мраморной». Надежда взяла его на руки и держала над казанами, а он, шепелявя и заикаясь, объяснял ей, что там происходит.

Ужин проходил оживлённо. Подавали постную еду: пироги с грибами, запечённую картошку, солёные огурцы и капусту.

Дети были веселы и наперебой болтали. Дуров с улыбкой слушал их рассказы о том, кто, и как, и в какие цвета сегодня красил пасхальные яйца. Вдруг за окном зазвенели колокольчики, застучали копыта лошадей, раздался лай дворовых собак. В гостиную вошёл привратник и торжественно объявил:

   – Матушка барыня Анастасия Ивановна прибыли!

Лица детей сразу изменились. Они испуганно замолчали.

Один Ваня, не помнивший бабушку, продолжал что-то лепетать и смеяться. Надежда переглянулась с отцом, потом опустила голову. Андрей Васильевич встал из-за стола и пошёл навстречу жене.

Анастасия Ивановна вошла в комнату прямо в дорожном платье. Дети кинулись целовать ей руку. Она ласково обошлась только с Клеопатрой, которую очень любила. На Надежду посмотрела строго:

   – Что, дочь моя, ты здесь делаешь?

   – Живу под отцовским кровом.

   – А муж где?

   – Остался в Ирбите.

   – Не пора ли тебе обратно?

   – Нет, любезная матушка. С Василием Черновым я хочу расстаться навсегда, – ответила Надежда, решив сразу прояснить ситуацию.

В иное время этот ответ немедленно бы вызвал бурю в семье Дуровых, но ныне жена городничего была уже не та. Она похудела, побледнела, страдальческое выражение не сходило с её лица. Доктор Граль мало помог ей, хотя она прошла двойной курс лечения. Жить ей оставалось чуть больше года, но пока никто не знал об этом.

Бросив на Надежду неприязненный взгляд, Анастасия Ивановна произнесла с угрозой:

   – Дерзка и груба по-прежнему. Видеть тебя сейчас не хочу! Но завтра мы поговорим...

Надежда отвела Ваню в детскую и, поцеловав его и перекрестив перед сном, отдала няньке Наталье. Поднимаясь по лестнице к себе на второй этаж, она прислушивалась ко всем звукам в их старом деревянном доме. Но тихо было в комнатах и коридорах. Тихо, как перед грозой.

Лишь около десяти часов вечера, когда Надежда читала книгу, в её комнату постучал отец. Она открыла дверь. Добрый её батюшка, держа в руках подсвечник с зажжённой свечой, явился к ней для трудного разговора.

   – Как чувствует себя матушка? – спросила его Надежда.

   – Она больна, друг мой, и врач не обещал ей излечения.

   – Что она хочет от меня?

   – Она требует, чтобы ты вместе с Ваней покинула наш дом и вернулась к мужу.

   – Вы рассказали ей о моей ссоре с Василием и его поступке?

   – Да. Но мнение её твёрдо и неизменно. Ты должна ехать в Ирбит.

Слёзы выступили на глазах у Надежды.

   – Ах, батюшка, ведь мне всё равно: что к Чернову в Ирбит, что головою в омут! Почему, почему она так жестока ко мне?

   – Матушка желает тебе счастья.

   – Она желает, чтобы я страдала!

   – Друг мой, успокойся. Речи нет о немедленном отъезде. Просто ты должна подумать о своём будущем с Василием. Найти какой-то вариант, приемлемый для всех...

   – Все варианты с ним кончились. Вы слышите, батюшка? Никогда я не вернусь к нему. Никогда!

Она схватила отца за руку и изо всех сил сжала её своими жёсткими от постоянной работы с поводом пальцами. Андрей Васильевич в удивлении воззрился на неё:

   – Надя, это больно. У тебя не пальцы, а клещи. То-то Алкид тих и покорен с тобой... Ты совсем как мальчишка. Господи! Я был бы счастлив, имея на твоём месте сына! Никаких бы денег не пожалел, чтоб снарядить тебя в кавалерию. С этакой ловкостью и бесстрашием ты через год-два была бы уже офицером...

Дуров сам не знал, как вырвались у него эти слова, и уж тем более предполагать не мог, какое значение им придаст Надежда в обычных для неё мечтах. Но, услышав их, старшая дочь городничего опустилась перед ним на колени и прижала к своим мокрым от слёз щекам его руки.

   – Вы и вправду так думаете, любезный батюшка?

   – Конечно, друг мой. Но судьбу не переменишь... Не плачь. Матушка не будет завтра говорить с тобою. Она устала от поездки. А ты возьми Алкида и езжай на берег Камы одна. Я пока должен быть возле матери твоей...

5. НЕЧАЯННАЯ ВСТРЕЧА

Воинственный жар с неимоверной силою

запылал в душе моей; мечты зароились в уме,

и я начала деятельно изыскивать способы

произвесть в действие прежнее намерение

своё – сделаться воином, быть сыном для

отца своего...

Н. Дурова. Кавалерист-девица.

Происшествие в России. Ч. I

Белые лепестки жасмина, сорванные свежим утренним ветром, залетали в окно садового дома и опускались на бумагу, исчерченную карандашом и кое-где покрашенную акварелью. Вчера Надежда оставила на подоконнике свой недоделанный рисунок. Она рисовала героиню древнегреческого мифа – юную Андромеду, дочь царя Кефея, отданную в жертву страшному дракону и прикованную к скале.

Этот сюжет не выходил у неё из головы последние дни. Андромеде она хотела придать собственные черты. Очень подробно изобразила железные оковы на руках царевны и скалу мрачного, серо-стального цвета. В первом варианте у неё был и двуглавый дракон. Одну его голову Надежда нарисовала с карикатурным профилем родной матушки, другую – с профилем Василия Чернова.

Недавно из Ирбита пришло длинное письмо. Это послужило сигналом к возобновлению военных действий, которые Анастасия Ивановна вела против старшей дочери. Письмо было адресовано тёще, и в нём хитроумный Василий давал свою трактовку последней ссоры, умолял о поддержке, клялся в вечной любви к Надежде, сообщал о своей командировке в Сарапул, которая назначена на осень, и выражал уверенность в том, что вернётся в Ирбит после этого с женой и сыном.

Да, страшное чудовище уже простёрло над ней чёрные крылья, уже дышало ей в лицо огнём и дымом, уже готовилось схватить её своими когтистыми лапами. Но Андромеду спас благородный и смелый Персей. Повторится ли ныне это предание или ей суждено навек стать безответной жертвой, сгинуть в глубинах огромнейшей империи?..

С тех пор как установилась летняя погода, Надежда перебралась в садовый дом с пятью окнами, обнесённый кругом террасой, к которой вплотную подступали кусты жасмина и несколько старых лиственничных деревьев. Дом этот стоял над оврагом, где тихо журчала маленькая речка Юрманка. Надежда с сыном и нянькой Натальей занимала весь первый этаж. Андрей Васильевич жил в мезонине наверху.

Отец больше не вспоминал их разговор вечером в Страстной четверг, но Надежда его не забыла. Мысль о превращении беглой жены в воина, солдата императорской армии, где никто не осмелится искать её, теперь казалась ей естественной и простой по исполнению. Даже, может быть, слишком простой, если предусмотреть и обдумать каждую мелочь этого путешествия из северной провинции России через две тысячи вёрст к её западным границам, где стояли полки пехоты и кавалерии и где назревали крупные события.

Политические новости, конечно, доходили до Сарапула медленно. Однако война с французами в Австрии, закончившаяся разгромом союзных войск под Аустерлицем 20 ноября 1805 года[7]7
  Здесь и далее все даты даны по старому стилю.


[Закрыть], уже давно служила поводом для разговоров и бурных обсуждений в местном обществе. Городничий часто получал от брата Николая, жившего в столице, петербургские газеты, а также пересказы различных слухов, курсировавших в Северной Пальмире. Газеты Андрей Васильевич давал читать своим гостям, которые раз в неделю собирались у него сыграть партию в вист.

Господа засиживались допоздна в летнем кабинете городничего и рассуждали о том, что позора Аустерлицкой баталии государь император не потерпит, а значит, жди новой войны с французами. А Надежда, сидя на террасе, слушала эти разговоры и думала о том, что война – как раз то, что ей нужно.

На войне можно совершить подвиг, заслужить награду, получить офицерский чин. На войне, где полки несут потери едва ли не ежедневно, особенно не станут приглядываться к новому солдату. На войне, если она погибнет, канет в Лету и её побег. Но нет, о смерти ей вовсе не хотелось думать. Она составляла свой план для того, чтобы выжить, чтобы победить...

За кустами жасмина послышался лай дворовых псов, громкие мужские голоса. Надежда выглянула в окно, раздвинула руками длинные и гибкие побеги. Их крепостной Пётр Васильев, тот, что был и привратником и садовником одновременно, спустил собак на четырёх всадников в тёмно-синих казачьих куртках и высоких картузах с тёмно-синим верхом. Казаки, перебравшись через овраг, очутились в саду городничего, но, видимо, не подозревали об этом.

   – Куда прётесь, олухи? – кричал им Пётр. – Здесь господское поместье!

   – У вас спрятался разбойник! Вон следы его лошади... Они ведут к вам прямо из леса! – Один из казаков, молодой, с серебряными нашивками урядника на воротнике и обшлагах, показывал нагайкой на свежие лунки от копыт, хорошо различимые на мокрой земле. Это Надежда вчера вечером, решив лишний раз испытать себя и Алкида, после верховой прогулки в лесу поехала не через ворота, а прыгнула на лошади в овраг и потом выбиралась наверх по крутому склону прямо в сад.

   – Нет здесь разбойников! – сердился садовник.

   – За укрывательство ответишь! – грозил ему нагайкой казак.

   – Убирайтесь, не то барина позову...

   – Зови! А мы посмотрим, кто здесь есть.

   – В сад не пущу!

Васильев ругался с казаками, собаки лаяли, тощие донские скакуны прядали ушами и переступали в нетерпении с ноги на ногу. Скандалу не было видно конца. Надежда раздумывала, что делать. То ли выйти и прекратить бессмысленный спор, то ли остаться в комнате. Однако этот шум мог разбудить и напугать Ваню...

Она заколола шпильками только что расчёсанные волосы, надела свой домашний чепец с кружевами. Затем накинула на плечи узорчатую летнюю накидку и вышла в сад. Садовник обрадовался её появлению:

   – Барыня Надежда Андреевна, казаки к нам въехали через овраг. Какого-то разбойника ищут.

   – В чём дело, господа? – спросила она у молодого казака.

Он снял с головы картуз, поклонился ей, сидя на лошади:

   – Да будет ведомо вам, сударыня, что я – урядник Донского майора Балабина 2-го казачьего полка Филипп Дьяконов и командую разъездом. Мы ищем разбойника Ниязова и его отряд. Жители бают, что видели их вчера в лесу.

   – Но здесь никого нет.

   – Мы нашли следы. Они ведут сюда.

   – Это мой отец вчера возвращался с верховой прогулки в лес.

   – Старый барин любит скакать через овраги? – Дьяконов недоверчиво покачал головой.

Он был хорош собой и строен. Смуглое лицо, большие чёрные глаза, наверное доставшиеся ему от матери-турчанки или черкешенки, тонкая талия, перехваченная шёлковым кушаком, широкие плечи. По возрасту урядник был старше Надежды года на два-три, не более, и, разговаривая, смотрел на неё слишком пристально. Но она не смутилась. В затворничестве своём Надежда отвыкла от внимания мужчин, и этот взгляд был ей приятен. Она ответила казаку с улыбкой:

   – Уверяю вас, господин урядник, что Ниязов к нам не заезжал. А если бы он заехал, то я взяла бы его в плен и сейчас передала в ваши руки.

   – Вы бы взяли в плен Ниязова?

   – Беспременно. Или вы думаете, что женщины не могут брать в плен мужчин?

Дьяконов засмеялся:

   – Могут, сударыня, могут! Теперь мне остаётся ждать, когда вы сделаете это, и навещать вас... Честь имею!

Он надел картуз, развернул коня и ударом нагайки заставил его с места прыгнуть в овраг. Казаки последовали за своим командиром, но не прыжком, а осторожно, шаг за шагом спускаясь по склону вниз, где текла Юрманка.

Надежда знала, что в Сарапуле находится казачий полк, прибывший для сторожевой и патрульной службы в городе и уезде, когда она ещё была в Ирбите. Она даже видела, правда издалека, майора Балабина и его офицеров. Два или три раза они приезжали в гости к её отцу. Но их встречала в качестве хозяйки дома сама Анастасия Ивановна, а Надежда сидела в своём садовом доме и носа оттуда не смела показать.

Сейчас она вернулась к себе в отличном настроении. Она улыбалась и вспоминала смелого урядника Дьяконова. Прыгнул вниз не задумываясь, а ведь со стороны их сада склон ещё выше и круче. Донской казак, конечно, не похож на древнего героя Персея, но всё же...

Она не придала значения его словам насчёт следующего посещения. А Дьяконов действительно пришёл через три дня утром в их сад. На сей раз он пробрался так тихо, что собаки его не учуяли. Надежда гуляла с Ванечкой, когда он вдруг вырос на садовой дорожке шагах в пяти от неё, снял картуз и низко поклонился.

   – Желаем здравствовать, Надежда Андреевна. Каково почивали?

   – Вы опять тут?! – удивилась она. – Зачем пожаловали?

   – Пришёл узнать о разбойнике Ниязове, – усмехнулся казак. – А ну как вы его споймали?

   – Но это же была шутка.

   – Я тоже хочу пошутить. – Он развязал широкий кушак и извлёк из складок бережно завёрнутые два алых бутона роз на длинных ножках. Такие у Дуровых не росли.

   – Не пугайтесь, сударыня. К вам не подойду. Цветы здесь оставлю... – Он положил свой подарок на дорожке перед Надеждой и отступил назад.

Ваня стал дёргать Надежду за руку:

   – Маменька, можно я возьму?

   – Сын ваш? – Дьяконов кивнул на Ваню.

   – Да.

   – А где муж?

   – Далеко...

   – И моя жена далеко, – с сожалением произнёс молодой урядник, чем вызвал у Надежды немалое доверие. – В Пятиизбянской станице осталась. Детей вот только Бог пока не дал.

   – Разве вы давно женаты?

   – Четыре года...

Так продолжался первый их разговор. В нём было много случайных фраз, смысл которых, однако, был не важен. Они смотрели друг на друга и понимали, что должны увидеться снова. Надежда лишь упомянула, что гуляет в саду по утрам ежедневно, а Дьяконов сказал ей, что будет свободен от службы через неделю.

Их краткие встречи в саду продолжались весь июль и август и оставались тайной для родителей Надежды. Урядник Войска Донского держался чинно и благородно. Он приносил Ване деревянные игрушки, которые сам вырезал ножом. Надежде рассказывал о своих военных походах.

Собственно говоря, поход был один, но такой, что стоил иных десяти. В 1799 году, будучи рядовым казаком полка Грекова 8-го, Филипп побывал в Италии и Швейцарии, воевал с французами при Адде, Треббии, Нови[8]8
  Сведения из послужного списка урядника Войска Донского Дьяконова. РГВИА, ф 489, оп. 1, д. 3274, л. 23. «Послужные списки урядников донского казачьего майора Балабииа 2-го полка». Составлены в г. Сарапуле в 1803 г.


[Закрыть]. В трёхдневном бою на реке Треббии Дьяконов видел несколько раз Суворова. Почти целый день полководец шёл вместе с казаками на выручку пехоте, уже вступившей в бой с войсками Макдональда.

Сначала Дьяконов обмолвился об этом вскользь, но, заметив неподдельный интерес своей собеседницы, стал припоминать детали, живо рисовать облик полководца, его поведение на марше, отношения с солдатами и офицерами. Надежда почти ничего не знала о последней кампании своего кумира. Фредерик Антиг и фон Раан об Итало-Швейцарском походе Суворова не писали потому, что их книги увидели свет раньше.

Теперь она не могла не думать о молодом казаке. Словно ведомый Божьим Провидением, он являлся в сад городничего и рассказывал ей о её возможном будущем: походы, бои, учения, наставления великого полководца. Но рано или поздно казаки уйдут отсюда и, может быть, снова отправятся на войну. Это был шанс, и упускать его ей никак не следовало.

И Надежда приняла решение. Теперь ей нужна была форменная казачья одежда, чтобы вместе с полком майора Балабина покинуть Сарапул. Посвящать в свои планы урядника она не хотела. Она лишь сказала ему, что мечтает научиться ездить верхом на мужском седле и хорошая лошадь у них на конюшне есть. Нет только подходящего для верховых прогулок костюма.

Дьяконов сначала принёс ей довольно новый чекмень, потом широкие шаровары с красными лампасами и строевую казачью шапку – в виде расширяющегося кверху цилиндра, меховую, с красным шлыком, свешивающимся набок. Надежда попыталась отдать ему деньги. Он их не взял. Сказал, что это – подарок.

Одежда была добротная, но большого размера. Несколько дней у неё ушло на то, чтобы подогнать вещи по своей фигуре. Надежда шила тайком от всех и при малейшей опасности прятала казачье одеяние в сундук с висячим замком. Чекмень она решила надевать только на суконную синюю жилетку, покрой которой разработала сама.

Это было изделие, весьма важное для её новой жизни. Во-первых, под сукно на груди Надежда поставила куски толстой парусины и простегала их суровыми нитками так, что они стали выгибаться вперёд и напоминать кирасу. Во-вторых, на парусине изнутри она нашила потайных карманчиков для золотых червонцев, которые собиралась взять с собой в дорогу.

Много раз Надежда примеряла свою жилетку-кирасу перед зеркалом, надевая её прямо на полотняную мужскую рубаху, и придирчиво осматривала себя со всех сторон. Ничего видно не было, и в этом смысле замысел вполне удался. Другое дело, что носить это жёсткое и грубое приспособление требовалось весь день и даже, наверное, ночью. К такому ещё надо было привыкнуть...

Однажды Дьяконов явился на встречу в сад грустным. Полк Балабина получил приказ выступать в поход. Надежда давно ждала этого приказа и обрадовалась, но вида не подала.

   – Что будет, Филипп Игнатович, если я пойду в поход вместе с вами?

   – Со мной? – удивился молодой казак.

   – С вашим полком, – уточнила она.

   – Хотите убежать из дома?

Надежда не ответила на этот вопрос. Опустив голову, она чертила летним кружевным зонтиком какие-то фигуры на дорожке, посыпанной речным песком. Урядник тоже молчал. Он был ошеломлён таким поворотом разговора. Сколько раз видались, а молодая барыня ни словом, ни жестом не дала ему понять, что желает большего.

Он ходил сюда развлечения ради и от симпатии к ней. Хотел забыть скучную службу нижнего чина, которую он, обер-офицерский сын, получивший достаточное образование, должен был отбыть перед давно назначенными ему серебряными шнурами хорунжего. Хотел играть с чужим ребёнком, коли Бог своего не дал. Хотел свободно говорить с дамой из светского городского общества.

Не часто выпадает такой случай казачьим урядникам и офицерам, потомкам беглых холопов и недавних разбойников. Не жалуют их в гостиных российского дворянства и женихами для своих дочерей не выбирают. Слава славою, а место их – на Дону, в станицах и на хуторах или на бивуаках Российской Императорской армии да в боевых её порядках.

Обо всём этом думал Дьяконов, и постепенно в голове его складывалась новая картина их отношений. В ней были такие радужные сцены, что он даже дух перевёл, прежде чем сказать слово.

   – Отчего же, можно и в поход, сударыня. Выйдем мы утром шестнадцатого сентября, да через два дня будет днёвка...

   – Сколько вёрст в день вы проходите?

   – Не более двадцати.

   – Я догоню вас на лошади.

   – А хорошо ли вы держитесь в седле?

   – Держусь. – Она пожала плечами.

   – Будьте всемерно осторожны, Надежда Андреевна, – сказал он, поклонился, впервые взял её руку и поцеловал кончики пальцев.