Текст книги "С любовью, верой и отвагой"

Автор книги: Алла Бегунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Теперь, войдя в комнату, Надежда увидела, что рядом с Иваном Васильевичем сидит не их ротмистр Борис Иванович Мервин, а ротмистр из другого эскадрона Станкович, любезный сердцу подполковника гость и добрый его сослуживец. Ей же сегодня предстояло быть за столом не последней, а предпоследней, потому что, кроме офицеров, на обед был приглашён восемнадцатилетний портупей-юнкер Древич из первого взвода.

Он появился тут недавно. За ним тянулась какая-то тёмная история. На учениях он будто бы по неосторожности заколол рядового гусара и попал под суд. Его родители, люди знатные и богатые, добились отсрочки приговора. Древича отпустили в полк, но не в лейб-эскадрон, где служил он раньше, а во второй батальон, к Павлищеву. Юнкер Древич, нескладный рыжеволосый юноша с голубыми глазами, и в Красном нашёл себе дело. Он сразу влюбился в старшую дочь своего нового командира и начал довольно явно ухаживать за ней.

Праздничный обед затянулся, был весёлым и оживлённым. К гаданию, как и положено, перешли в сумерках. Сначала гадали на воске, растопив его и вылив в лохань для мытья посуды, наполненную холодной колодезной водой. Затем гадали на записках. На края той же лохани с водой прицепили длинные и узкие полоски бумаги с написанными на них пожеланиями. Водила старшая дочь Лиза: крутила рукой воду в лохани по часовой стрелке, потом опускала на неё скорлупу от грецкого ореха с зажжённой свечкой. Скорлупа в конце концов приставала к какой-нибудь бумажке, Лиза указывала на гостя, и он сам себе читал пожелание, иногда – забавное, иногда – не очень. Но все смеялись.

В шесть часов вечера подали глинтвейн и печенье. Потом стали готовиться к маскараду. Специально маскарадных костюмов никто не делал, но были маски, всякие чудные головные уборы из кисеи, картона, серебряной и золотой бумаги, украшенные перьями и цветными нашивками, подручные средства, извлечённые из бабушкиных сундуков.

Елизавета сказала, что будет Принцессой Ночи, и завернулась в чёрную кружевную мантилью своей матушки. Древич избрал наряд венецианского дожа с бархатными плащом и беретом. Подполковник Павлищев стал запорожским казаком в белой рубашке и широченных пунцовых шароварах. Ротмистр Станкович накрутил на голову полотенце в виде чалмы, надел турецкий халат, подпоясал его красным платком и заткнул за него трофейный ятаган, превратившись в янычара. Маленький шустрый корнет Вонтробка решил быть чёртом: намазал лицо жжёной пробкой, вывернул мехом наружу кожаный камзольчик, на голову пристроил шапку с пришитыми к ней рожками из фетра.

На танцах пригласили играть деревенских музыкантов: бандуриста и двух скрипачей. Для того чтобы построить полонез, не хватало дам. Луизия Матвеевна предложила корнету Александрову стать черкесской княжной и взять её корсаж, юбку и кашмирскую шаль. Эту идею вдруг поддержал ротмистр Станкович:

   – Соглашайтесь, корнет. Мы с вами составим пару: янычар и черкешенка – и выиграем приз.

   – Какой приз? – удивилась Надежда.

   – Да, Александр Андреевич, у нас есть приз! – объявила жена подполковника. – Он куплен давно, и все сдавали на это деньги...

   – А я не хочу, чтобы господин Александров переодевался! – топнула ногой Елизавета. – Пусть он останется гусаром и будет танцевать со мной!

   – Лиза, ведь тебя уже пригласил юнкер Древич.

– Ну и что? Я обещала ему только два танца. Остальные я танцую с папой, с ротмистром Станковичем и корнетом Александровым, маменька!

Луизия Матвеевна очень любила старшую дочь и потакала всем её капризам. Видя, что Лиза готова расплакаться, она сейчас же отказалась от своего предложения насчёт черкесской княжны, чему Надежда была очень рада. Один раз в своей жизни она уже переоделась, и это ей казалось вполне достаточным для пребывания на деревенских Святках в доме эскадронного командира Павлищева.

Танцы оставили весьма разнообразные впечатления. Злобно косился на Надежду рыжеволосый портупей-юнкер, а её потешали его мальчишеские страсти. Елизавета, на глазах у всех превращавшаяся из подростка в милую девушку, доверчиво клала Надежде голову на плечо, вальсируя под звуки скрипки. Рослый Станкович, казавшийся в халате и чалме ещё больше, провожал эту пару задумчивым взглядом.

Когда офицеры Подъямпольский, Вонтробка и Александров через два дня вернулись к себе в Крутогорки, Надежда забыла обо всём. Лишь Станкович, выглядевший так необычно в своём турецком наряде с ятаганом, являлся перед её мысленным взором. Она приказала Зануденко набить и подать ей пенковую трубку, заварить свежий чай. Затем пришёл унтер-офицер Белоконь с рапортом о взводных делах. Но Надежда слушала его невнимательно.

9. КОМАНДИРОВКА

На рассвете отправилась я со своею командою

в Киев, где находится наша корпусная квартира.

Для избежания нестерпимого жара и сбережения

лошадей я ехала ночью от Броварей до Киева.

Густой сосновый бор искрещен весь бесчисленным

множеством дорог, глубоко врезавшихся в песок;

не зная, что все они выводят к одному месту,

к берегу Днепра и Красному трактиру, я думала,

что мы заплутались...

Н. Дурова. Кавалерист-девица.

Происшествие в России. Ч. 1. Командировка. 1810

Торжественный колокольный звон плыл над деревней Крутогорки. Мариупольцы вместе с её жителями сегодня отстояли в храме заутреню, были на литургии. Затем офицеры вывели солдат на улицу, поздравили с пресветлым праздником Христова Воскресения и отпустили на обед, где нынче каждому нижнему чину от казны выдавали по чарке вина.

Надежда как была в церкви в полной парадной форме, так в ней и собралась ехать к эскадронному командиру. Надела лишь портупею с саблей и ташкой, поскольку Павлищев предъявлял своим обер-офицерам два неуклонных требования: всегда носить при себе холодное оружие и всюду ездить только верхом, забыв о существовании колёсного транспорта.

Зануденко вывел осёдланного Алмаза и подал ей стремя. Надежда легко поднялась в седло, проверила, хорошо ли приторочен к задней луке суконный чемодан, в который она уложила пасхальные подарки: детям – книги, игрушки, сладости; взрослым сувениры – деревянные яйца – и подобрала повод. Жеребец весело пошёл с места рысью. Она тоже была весела. От церковной службы на душе осталось светлое настроение. Да и погода радовала: конец апреля, ясный солнечный день, свежая зелень вокруг, пение птиц.

В доме Павлищевых готовились к пасхальному обеду. На столе высились горы крашеных яиц и пирогов, куличи, творожные пасхи с цукатами. Держа наготове деревянные, красиво раскрашенные яйца, Надежда похристосовалась с подполковником, его женой, офицерами первого и второго взводов, уже приехавшими в гости к командиру. К ней выбежала Лиза, и Надежда вручила девочке украшение: серебряную цепочку с кулоном овальной формы, где были выгравированы буквы «X. В.».

К праздничной трапезе приступили, как это нередко водилось у Ивана Васильевича, более двадцати человек. Но на сей раз гусарские мундиры находились в меньшинстве: только шесть человек, включая портупей-юнкера Древича, из его эскадрона, а из полка никого не было. Даже верный Станкович приехать не смог. В марте он был произведён в майоры, в апреле получил в командование запасной эскадрон и отбыл к месту его квартирования в дальнюю деревню. Зато пестрели за столом разнообразные фраки и платья. На Пасху к Луизии Матвеевне приехала её младшая сестра с мужем и двумя детьми. Было в полном составе и семейство здешнего помещика.

После слишком сытного обеда гости разбрелись по комнатам отдыхать, а Елизавета повела корнета Александрова в сад, чтобы показать ему кусты роз, за которыми она теперь сама ухаживала. В тени деревьев их разговор касался разных тем: нового романа, прочитанного Лизой, гостей, приехавших издалека, и, наконец, праздника Пасхи.

   – Я приготовила вам, Александр Андреевич, особливый подарок, – сказала дочка подполковника. – Но пока не говорите о нём моей матушке.

   – Почему? – спросила Надежда.

   – Так мне хочется, – ответила девочка, взяла её руку и надела ей на мизинец тонкое золотое колечко.

   – Лиза, где ты его взяла?

   – Тётя Домника вчера подарила мне три таких на Пасху. Два – с камушками, они гусару не подходят. А это – лучше.

   – Спасибо, дружочек, но, право...

   – Ещё раз, Александр Андреевич, Христос воскресе!

   – Воистину воскресе...

Едва Надежда произнесла эти слова, как Лиза встала на цыпочки, обняла её за шею и поцеловала в губы. Но это был вовсе не пасхальный поцелуй, а самый настоящий любовный – долгий, терпкий и страстный. Надежда с силой разжала её объятия:

   – Лиза, да что с тобой?!

   – Я вас люблю! – крикнула Лиза и тут же, с алыми от смущения щеками, отпрянула в сторону, прыгнула, как коза, на другую садовую дорожку и убежала.

Надежда же осталась стоять возле куста роз, чувствуя, что боль поселяется в её сердце.

   – О Господи! – печально вздохнула она. – И откуда такое несчастье...

В доме Павлищевых бывало много мужчин, женатых и холостых, молодых и старых, красивых, сильных, храбрых, с отличными манерами. Но Елизавета почему-то выбрала её. Да, она помогала дочери командира с французской грамматикой, учила её рисовать, любила слушать её детские рассказы о разных разностях. Но делала она всё это, как бы держа в уме Ванечку. Ей хотелось опекать и воспитывать ребёнка, и вот какого ответа от рано повзрослевшей девочки она дождалась!

Однако, думала она, дочери подполковника всего лишь тринадцатый год. Это – её первая отроческая влюблённость, и она пройдёт, точно утренний сон. Правда, как вспоминала себя Надежда, она в тринадцать лет тоже была влюблена, но – в верховых лошадей, в книги, в великого русского полководца Суворова.

Хруст гравия под чьими-то быстрыми шагами вывел её из задумчивости. Перед Надеждой стоял портупей-юнкер Древич: взъерошенный, как воробей после драки, с дрожащими губами и красным лицом.

   – Ага, вы здесь, господин Александров! Далеко, значит, не ушли...

   – Слушаю вас, юнкер.

   – Оставьте этот тон! Как вы только посмели?.. Как вы могли соблазнить чистое, невинное существо! Воспользоваться его неопытностью...

   – О чём это вы, Древич?

   – Вы – негодяй! Вы – трус! Вы ответите... Я не допущу... – Он мял в руке перчатку, не решаясь сделать последний шаг.

   – Да вы просто спятили, юнкер, – сказала Надежда, взяла у него перчатку и тотчас засунула её Древичу за гусарский кушак, туго стянутый на талии.

   – Но это – вызов, – пробормотал он.

   – Кому вызов? Чей вызов? Куда? Зачем? – Надежда сердито наступала на него. – Милый юноша, вы хорошенько подумайте, прежде чем сделать что-либо серьёзное. Вызов на дуэль – это вам не игрушки!

Отчитав его, она уверенно пошла по дорожке к дому, а юнкер в растерянности смотрел ей вслед и кусал губы.

В доме было тихо. В гостиной Надежда не нашла ни души и вышла в коридор, где офицеры оставляли амуницию и оружие. Быстро надела она свою портупею с саблей, накинула на плечо ментик, взяла кивер и перчатки. Какое-то сильное, тревожное чувство подстёгивало её. Решив не прощаться с командиром, она снова вышла в сад, завернула за дом и направилась к конюшне. Теперь её занимала одна мысль: осёдлан ли Алмаз.

Древич бросился на неё внезапно. С саблей наголо он ждал корнета Александрова у флигеля. От прямого удара её спасла случайность. Юнкер споткнулся о камень, и клинок прошёл в полувершке от её плеча. В мгновенье ока Надежда выхватила оружие и отбила его новый выпад. Клинки звякнули в воздухе. Древич крикнул своему удачливому сопернику:

– Теперь не уйдёшь, козёл!

Уходить она и не собиралась. Отступая к стене дома, Надежда бросила в сторону кивер, накрутила на левую руку ментик, чтобы при необходимости прикрыться им, как щитом. Эта парадная одежда, обшитая кругом мехом, пуговицами, шнурами и галунами из нитей пряденого золота, вполне могла смягчить удар. Но пока Надежда легко парировала одной саблей все атаки противника и выжидала какой-нибудь его ошибки, желая лишь выбить у него из рук оружие.

Древич фехтовал беспорядочно и вкладывал в свои удары слишком много сил. Видимо, никто не научил его, как когда-то Вышемирский Надежду в Конно-Польском полку, что в фехтовании важна не сила, а ловкость и умение. Потому сабля юнкера каждый раз отлетала прочь. Он злился, нервничал, и от этого дело у него шло только хуже. Он хотел убить корнета Александрова немедленно, а убийство все откладывалось.

О том, что два молодых гусара дерутся на саблях в саду за домом, подполковнику, отдыхавшему в кабинете, сообщил конюх. Павлищев вскочил как ошпаренный. Взяв своего денщика и того же конюха, он кинулся к дуэлянтам. Увидев командира, Надежда сразу опустила оружие. В этот момент Древич нанёс ей свой наиболее точный удар, но конец клинка застрял в золотых шнурах ментика, потому что она успела встать к нему боком. Слуги набросились на портупей-юнкера сзади, схватили за руки. Он молча отбивался...

Это была очень скверная история, и Иван Васильевич сделал всё возможное, чтобы она не получила огласки и не вышла за пределы его эскадрона. Помогло тут новое трагическое обстоятельство. Через три дня после дуэли Древич застрелился из карабина. У него на столе нашли пакет из военного суда с приговором: портупей-юнкера разжаловали в рядовые до выслуги. Возле лежала его собственноручная записка, что мадемуазель Павлищева его не любит и потому он решил покончить счёты с жизнью.

В Красном появился полковой аудитор и начал следствие по делу о самоубийстве. А корнета Александрова подполковник быстро отправил с глаз долой – в командировку в Киев на два месяца быть при военном губернаторе ординарцем. Там ждали совсем другого офицера из Мариупольского гусарского полка, и Надежде пришлось выдержать очень неприятный разговор с адъютантом губернатора. Однако дело было сделано. Она осталась в Киеве.

С 30 апреля 1810 года должность военного губернатора здесь занял генерал от инфантерии Милорадович, один из ближайших сподвижников Суворова по Итальянскому походу. Зная об этом, Надежда не без волнения представлялась генералу вместе со своей командой: унтер-офицером и рядовым. Но Милорадович, в отличие от своего адъютанта, никаких претензий к ней не высказал, внешним видом и выправкой гусар остался доволен и часто выбирал их для своего эскорта вместо кирасир, улан и драгун, также бывших у него ординарцами. Более того, Надежде, как молодому и красивому офицеру, он поручал отвозить свои записки к возлюбленной – госпоже Храповицкой.

Пребывание в Киеве было бы совсем замечательным, если бы не придирки генеральского адъютанта. То он ругал Надежду за нарушение формы одежды, то за опоздание на службу, то за нерасторопность при выполнении поручений. Скоро она нашла управу на этого самодура. На её сторону встал генерал-майор Ермолов, который знал корнета Александрова ещё по службе в 9-й дивизии, где раньше командовал артиллерией. В Киеве Алексей Петрович несколько раз беседовал с корнетом и совершенно очаровал Надежду своим умом, образованностью и прекрасным воспитанием.

Как ординарец военного губернатора, Надежда попала в киевский высший свет и охотно проводила время в светских развлечениях. На одном из балов она снова встретила коммисионера Плахуту. Он и здесь веселил общество анекдотами. Коронным номером у чиновника по-прежнему был рассказ о русской амазонке в Витебске. Но за давностью лет Плахута всё больше уснащал своё повествование литературными красотами, выдуманными для развлечения слушателей, и всё больше уходил от реальности. Не задавая ему никаких вопросов, Надежда выслушала свою историю. Ей хотелось узнать, какие новые черты появились в её былинном образе. Эта героиня, изобретённая Плахутой, уже отделилась от неё и жила своей собственной жизнью.

Под конец командировки мариупольцам в Киеве выпали манёвры. Военный губернатор заскучал от мирной провинциальной жизни и устроил на берегу Днепра летние учения для всего вверенного ему резервного войска, насчитывающего более десяти тысяч человек. Оно было разделено на две группы. Одна под командованием генерал-майора Ермолова отрабатывала оборону и отступление, вторая под командованием самого Милорадовича – атаку и преследование отступающего противника.

Надежда думала, что ей выпадет честь быть ординарцем у Ермолова, но Милорадович отослал к нему драгуна и улана, а себе оставил кирасира и гусара. После артиллерийской канонады начался учебный бой. Развозя приказы генерала, Надежда полтора часа носилась как метеор в своём развевающемся за плечами ментике между батальонами и ротами, которые стреляли холостыми патронами из ружей, маршировали, кричали «ура» и бросались в штыковые атаки.

Милорадович вывел войска к овражистому берегу реки и теперь рассматривал их боевые порядки. Ему не понравилось, что егеря ведут огонь из штуцеров, стоя на дне оврага. Он повернулся к Надежде:

   – Немедленно передайте мой приказ вон тому егерскому офицеру. Солдаты должны лечь!

Надежда подъехала к краю оврага, заглянула вниз. Склон здесь был крутым, усеянным камнями. Если идти к егерям не в обход, а напрямик, то следовало прыгать с высоты более полутора саженей, и жеребец её попятился назад.

   – Ну так что же? – крикнул ей генерал от инфантерии. – Вы боитесь? Вы – гусар или вы...

   – Я – гусар! – ответила Надежда, ударила Алмаза саблей плашмя по крупу и направила его прямо в овраг.

Добрый конь, не приученный к такому обхождению, ринулся с обрыва, и под ним посыпался вниз песок. Она отдала Алмазу повод и, как могла далеко, откинула корпус назад, упираясь коленями в крылья седла и ногами – в стремена. Попали они на полутвёрдый грунт, изрядно присыпанный речным песком. Наверное, только это и спасло им жизнь. Надежда усидела в седле, Алмаз устоял на ногах. Поручение Милорадовича было выполнено, егеря начали стрелять правильно.

На другой день Надежда нашла своего боевого друга в конюшне лежащим. Увидев её, Алмаз поднялся. Он хромал. Она ощупала и осмотрела его передние ноги, мышцы на груди, плечи, лопатки. При прикосновении к ним жеребец вздрагивал. Потом он стал тереться головой о свои локти, будто показывал: боль – там. Досадуя на себя и на Милорадовича, Надежда написала генералу рапорт, что из-за болезни лошади пока не сможет выполнять обязанности ординарца. Отправляя её в этот мир корнетом Александровым, государь велел ей не быть женщиной, но и не забывать о том, что она таковой является. С какой стати она при малейшем намёке на это, даже не намёке, а только тени его, полезла к чёрту в зубы и рисковала всем: своей жизнью, своей лошадью...

10. СЛУЧАЙ НА УЧЕНИЯХ

При команде: «С места! Марш-марш!» —

моя лошадь поднялась на дыбы! прыгнула

вперёд; от сильного движения этого ножны

сабли моей оторвались с переднего ремня

и попали между задних ног лошади, которая

на всём скаку стала бить и с третьего подкида

перебросила меня через голову на землю.

Я упала и в ту же минуту потеряла память...

Н. Дурова. Кавалерист-девица.

Происшествие в России. Ч. 1

Отправляясь из Киева со своей командой обратно в полк, Надежда чувствовала, что устала от штабной суеты и должна отдохнуть. Ещё больше в отдыхе нуждался её вороной Алмаз. Тот прыжок в овраг не прошёл для него бесследно. Надежда рассчитывала за лето подлечить жеребца в Крутогорках, а пока ездить на казённо-офицерской лошади.

Но об отдыхе пришлось забыть. Прибыв в деревню, она узнала, что мариупольцы перебазировались из Черниговской губернии опять на Волынь и ей надо догонять свою часть. Как ни старалась Надежда облегчить переходы для Алмаза, всё же путь на запад оказался длинным и трудным. С денщиком и тремя лошадьми она добралась до местечка Кременец, где располагался штаб эскадрона Павлищева, лишь к середине июля. Полк уже готовился выходить в летний лагерь.

Подполковник собрал офицеров эскадрона на совещание. Он сказал, что о привычной безмятежной и лёгкой жизни на «кампаментах» в этом году надо забыть. У границ империи завелась противная «рухавка», и полкам 9-й дивизии поручено вести патрулирование и охрану границы России с герцогством Варшавским. Патрулировать гусары будут взводами и полуэскадронами по неделе каждый, и это потребует от господ офицеров усиленной работы с нижними чинами и строевыми лошадьми.

«Рухавка» – так называли поляки своё ополчение. Вдохновлённые обещаниями Наполеона, они начали формировать в Варшаве собственные вооружённые силы. Их эмиссары уже появились на Правобережной Украине. Патриотические слова: «Аще Полска не сгинела!» – нашли отклик в сердцах ясновельможных панов, чьи земли и поместья после третьего раздела Польши в 1795 – 1796 годах перешли под юрисдикцию России. Началось тайное формирование партий и отрядов, вооружение их, переброска через границу. Участились побеги поляков из русских полков, расквартированных на Волыни и в Подолии. Правительство в Санкт-Петербурге решило положить этому конец. В 9-й дивизии получили приказ: границу перекрыть, беглецов ловить и возвращать в полки, поляков, взятых с оружием в руках, арестовывать, оружие у них отбирать, их самих препровождать в Киев, откуда их будут этапировать в Сибирь.

   – Корнет Александров, вы поняли задачу? – спросил Павлищев.

   – Так точно, ваше высокоблагородие! – отрапортовала Надежда, вскочив со стула.

   – Через два дня ваш взвод первым из нашего эскадрона выходит на патрулирование границы.

   – Слушаюсь!

   – Все свободны, господа. А вы, корнет, задержитесь. Доложите о вашей командировке в Киев.

Когда они остались в комнате вдвоём, Павлищев встал, выглянул за дверь, затем закрыл её поплотнее и сел около Надежды с видом значительным и несколько таинственным. Иван Васильевич начал разговор с сообщения о том, что секрет ему известен.

Надежда насторожилась:

   – Какой секрет?

   – Вы ведь дрались с Древичем на дуэли из-за моей старшей дочери.

   – О да! – Она с облегчением перевела дух и продолжала не очень уверенно, потому что до сих пор не знала, почему юнкер кинулся на неё с саблей: – Имя вашей дочери названо не было, но можно сказать...

   – Лиза нам с Луизией Матвеевной во всём призналась, – перебил её подполковник.

   – Вот как? – удивилась Надежда. – И что она сказала?

   – Что любит вас без памяти. Вы знаете об этом?

   – Конечно. На Пасху Елизавета Ивановна пожелала со мной объясниться.

   – Что вы намерены делать?

   – Ничего. – Надежда пожала плечами. – Лиза – ещё ребёнок. Нельзя относиться серьёзно к её порыву. Это пройдёт.

   – Но почему же? Ей скоро тринадцать лет. Она уже девушка. Через год-полтора мы могли бы поговорить о свадьбе.

   – О чём?

   – О вашей свадьбе, – спокойно ответил командир эскадрона. – Вам будет двадцать лет, Лизе – четырнадцать. Чем вы с ней не пара? Служба у вас идёт хорошо, и чин поручика – не за горами. За это время вы стали своим человеком в нашей семье.

   – Вы... вы полагаете, что я... – она запнулась, – должен жениться на вашей дочери?

   – Разумеется!

Надежда вскочила на ноги, но Павлищев не дал корнету Александрову выйти из-за стола и оборвать этот важный разговор. Положив руку ему на плечо, Иван Васильевич почти силой усадил своего обер-офицера обратно. Потом он обстоятельно и не спеша рассказал будущему зятю всё, что было намечено им и его супругой для претворения в жизнь этого проекта.

Прежде всего подполковник осветил вопрос о приданом. Лиза получила наследство от бабушки – деревню в Екатеринославской губернии, в коей числилось шестьдесят три души крестьян мужского пола. Со своей стороны он гарантировал корнету скорое производство в поручики, если на Рождество они объявят о помолвке. Жить молодые смогут пока у них с Луизией Матвеевной, чтобы пользоваться теми льготами в квартировании и питании, которые даёт его штаб-офицерский чин. Также Павлищев надеялся, что родители Александра Андреевича Александрова, судя по образу его жизни люди вовсе не бедные, согласятся выделить сыну его долю, коли он женится.

Надежда слушала всё это, не поднимая глаз от стола. В первые минуты ситуация казалась ей комичной до нелепости и она с трудом сдерживала смех. Но затем сообразила, что ничего смешного для неё здесь нет. На неё надвигается очередное приключение, да ещё похлеще, чем дуэль с рыжеволосым портупей-юнкером. Речь идёт о её дальнейших отношениях с семьёй Павлищевых, к которым она успела привязаться всем сердцем, и о репутации их старшей дочери, чьё увлечение корнетом Александровым, видимо, известно многим в Мариупольском полку.

Эти прекрасные, добрые и простые люди стали жертвами её обмана. Естественно, она не может вступить в брак с Елизаветой, как не может и открыть им свою тайну, рассказать, почему Александр Александров всегда будет холостым. И ей, конечно, теперь откажут от дома и даже, наверное, заставят перейти в другой эскадрон, а может быть – и в другой полк. Ведь по суждению полкового общества, где все всё про всех знают, выйдет, что молодой офицер совершил неблаговидный поступок: скомпрометировал девушку, а жениться на ней не хочет...

   – Согласны ли вы со мной, Александр? – Вопрос подполковника прервал её грустные размышления.

   – Да, Иван Васильевич, – ответила она. – Но прежде всего я должен написать письмо своему батюшке и спросить у него разрешения на брак. Боюсь, однако, что это будет для него весьма неприятным сюрпризом...

   – Неужели? – помрачнел командир.

   – Он ответит, что я – слишком молод и должен дослужиться хотя бы до штабс-ротмистра.

   – Ну, чины – дело наживное. А если вы посватаетесь и без родительского согласия, то мы в обиде не будем.

   – Нет, ваше высокоблагородие. – Надежда взглянула прямо в глаза добрейшему подполковнику. – Так я поступить не могу.

Её ответ очень не понравился Павлищеву. У него даже лицо изменилось. Но Надежда думала, что лучше сейчас дать понять, что план, изобретённый ими для устройства Лизы замуж, осуществить невозможно, чем продолжать лгать или уходить от этого щекотливого дела иными способами...

Потом она долго не виделась с командиром. Её четвёртый взвод ушёл в поход и пробыл у польской границы десять дней, проводя время в беспрестанных передвижениях по лесам и полям, в ночных засадах на дорогах. Надежда ездила на Алмазе, потому что на её казённо-офицерскую лошадь сел Белоконь, иначе бы во взводе не хватило четырнадцати рядов[53]53
  То есть 28 всадников.


[Закрыть], указанных в командировке из штаба.

Алмазу такая нагрузка оказалась не по силам. Он опять захромал. Стало ясно, что служба его в кавалерии, наверное, закончилась и ей надо покупать новую верховую лошадь, а пока как-то продержаться на «кампаментах» и манёврах, которые следовали за ними.

Вернувшись в лагерь, гусары узнали, что первый и второй взводы их эскадрона вместе с подполковником Павлищевым отправлены в Киев в качестве конвоя для большой партии поляков, взятых с оружием у притока реки Стырь. Это означало, что четвёртый взвод снова идёт на патрулирование не через три недели, как планировалось вначале, а через одну и надо готовиться к трудному походу. За делами и хлопотами Надежда совершенно упустила из виду, что её конфиденциальный разговор с командиром может иметь продолжение.

На манёврах с ней случилась большая неприятность. Молодая и плохо обученная лошадь, которую она была вынуждена взять вместо своего Алмаза, во время учебной атаки выбросила её из седла. Упав на землю, Надежда потеряла сознание и очутилась буквально на волосок от разоблачения. Испуганные однополчане решили раздеть корнета Александрова, чтобы привести его в чувство, и одновременно вызвали полкового лекаря Любарского.

Благодаря какому-то чуду она пришла в себя, почувствовав чужие руки у воротника мундира. Лекарь уже открывал свой чемоданчик с медикаментами, когда Надежда поднялась и сказала, что она – в полном порядке. Любарский всё же предложил корнету поехать в лазарет для осмотра. От одной мысли, что ей придётся снимать рубашку перед этим молодым человеком, боль мгновенно улетучилась. Надежда на глазах у всех уверенно села в седло и поехала к своему взводу.

Вечером её вызвал к себе подполковник Павлищев. Командир эскадрона был суров и непреклонен:

   – Вы, корнет, сегодня при общей атаке позволили себе упасть с лошади.

   – Никак нет, господин подполковник! Это лошадь выбила меня из седла...

   – А я говорю, вы упали с лошади! Стыд-позор для гусарского офицера. Запомните, что гусар может упасть только вместе с лошадью, но никогда – с неё. Вы, вероятно, не умеете ездить верхом.

   – Я не умею?! – Надежда в изумлении воззрилась на Ивана Васильевича: он ли говорит это.

   – Да, вы! – Павлищев повысил голос и отвернулся от неё. – Я снимаю вас с командования взводом.

   – Меня? За что? – Голос у неё дрогнул, но она продолжала стоять перед ним по стойке «смирно».

   – Временно. – Подполковник вроде бы сжалился над молодым офицером. – Вы сейчас поедете в запасной эскадрон и там будете учиться верховой езде. Три недели – без седла, на одной попонке! Я проверю. И подумайте над своим поведением...

В последней фразе, сказанной крайне раздражённым тоном, Надежде послышались и угроза и намёк. Если корнет Александров согласится быть мужем Елизаветы, то благосклонность командира вернётся к нему. Тогда все они вновь будут служить вместе чинно-благородно, как служили, и жить большой дружной семьёй, как жили до сего печального случая. Ещё раз Надежда пожалела о теперь утраченном для неё уютном и ласковом мире семьи Павлищевых. Она уже давно думала, что суждено ей скитаться по свету, точно листку, сорванному с дерева вихрем. Нигде нет ему пристанища, нигде нет ему опоры. Сам себе он защитник и друг...

Через четыре дня она в полной парадной форме, как это положено при представлении новому начальнику, стояла перед командиром запасного эскадрона майором Станковичем. Он читал письмо подполковника Павлищева, в котором описывался проступок корнета Александрова и методы его исправления: учить – как неопытного рекрута и спуску ни в коем случае не давать. Майор был удивлён:

   – А что произошло, корнет?

   – На учениях я упал с лошади.

   – Да, это здесь написано. Но я спрашиваю, что произошло с Иваном Васильевичем. Он так был расположен к вам и всегда говорил мне, что более примерного и разумного молодого человека, чем вы, не встречал.

   – Не могу знать, ваше высокоблагородие! – Надежда щёлкнула каблуками и с отчуждённым видом перевела взгляд в окно.

   – Да бросьте вы это, Александров! – Станкович поморщился. – Не хотите говорить правду, и не надо. Снимайте ментик, лядунку, портупею. Выбирайте себе хлыст по руке, и пойдём в манеж. Там как раз полковой берейтор Вихман разминает мою кобылу. Вот и посмотрим, что вы умеете делать, а что – нет...