Текст книги "С любовью, верой и отвагой"

Автор книги: Алла Бегунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

2. МУЖ

...он был собою молодец, довольно ловкий

с дамами, довольно вежливый со старухами,

довольно образованный, довольно сведущий

по тамошнему месту, довольно буйный,

довольно развратный...

Н. Дурова. Игра Судьбы,

или Противозаконная любовь

Этот брак устроила её мать. Когда Чернов перевёлся в Сарапул, он сразу попал в поле зрения кумушек, тётушек и почтенных дам, озабоченных поисками женихов для своих дочек и молоденьких родственниц. Новый служащий Судебной палаты был дворянин двадцати четырёх лет от роду, красивой наружности, хороших манер, всегда тщательно одетый и, самое главное, – холостой, но высказывающий намерение жениться.

Анастасия Ивановна давно хотела выдать Надежду замуж, пристроить, как она говорила. Однако при положении первого лица в городе это оказалось не так-то просто. Неравный брак для дочери градоначальника, столбового дворянина, был неприемлем. А дворян в Вятской губернии имелось не много.

Когда в 1785 году по указу Екатерины II в России составляли дворянскую книгу, то в Вятском крае насчитали лишь сто двадцать семь семей, да и то вместе с чиновниками, которые имели чины не ниже восьмого класса и которых записали дворянами. Спустя пятнадцать лет дворянство вятское, естественно, увеличилось, но не в Сарапуле, который оставался городом купеческим.

Потому кандидатуры сарапульских женихов, хоть в какой-то мере отвечающих высоким требованиям, давно были пересмотрены, проверены. И отклонены по разным причинам. По большей части – из-за несогласия Надежды. Андрей Васильевич сказал жене, что свою любимую дочь по принуждению выдавать замуж не станет.

Сама Анастасия Ивановна не посчиталась бы с желаниями дочери, с которой не ладила, возможно, из-за сходства характеров. Обе были упрямы, вспыльчивы, самолюбивы. Ко всему этому прибавлялись увлечения Надежды, по мнению её матушки совершенно неподходящие для скромной, благовоспитанной барышни.

Со страстью дочери к чтению Анастасия Ивановна после некоторых колебаний всё-таки смирилась. Правда, в годы её юности, проведённой в имении отца Великая Круча в Полтавской губернии, девицам приличнее было заниматься рукоделием, чем читать книги. Теперь времена другие, и тут уже ничего не скажешь. Дуровы, как и все их знакомые-дворяне, тоже нанимали для дочерей учителей французского языка, словесности, истории, географии, музыки, рисования, танцев.

Но что должна читать девушка из хорошей семьи?

Конечно, романы и стихи. А Надежда перетащила к себе в комнату также и военную библиотечку отца и с увлечением изучала брошюру с описанием манёвров в Красном Селе в 1765 году, произведённых в присутствии государыни Екатерины II. Ещё она любила читать книги о Суворове господина фон Раана на русском языке и господина Антига на французском, да с приложением рисунков, карт и схем сражений.

Анастасия Ивановна приписывала такую ненормальность одному давнему эпизоду их семейной жизни. Она поссорилась с мужем, и он в отместку ей забрал с собой в летний полковой лагерь маленькую дочь. Там Надежда насмотрелась на учения, оружие, мундиры, солдат и верховых лошадей. Но кто же мог подумать, что это застрянет в её голове на всю жизнь!..

Если бы муж помогал ей, то Анастасия Ивановна воспитала бы старшую дочь правильно и в отроческие годы подавила бы в ней странные наклонности. Однако Андрей Васильевич не имел твёрдости, нужной для этого. Глядя, как восьмилетняя девчонка скачет по комнате на лошадке-палочке и кричит: «Эскадрон! Направо заезжай! С места марш-марш!» – он умилялся до слёз и дарил ей мальчишеские игрушки. В конце концов разрешил даже повесить у себя в комнате над кроватью свою саблю.

Да, Андрей Васильевич мечтал о сыне. Но сына-то все не было. Рождались девочки. Мальчик появился лишь в 1799 году, когда Надежда уже выросла, вполне сформировалась и сделать с ней что-либо было невозможно. Оставался один выход – замужество.

Василий Чернов, принятый во всех лучших домах города как завидный жених, впервые повстречался с будущей супругой на вечере у помещика Михайлова, наиболее богатого человека в Сарапуле. Чернову сказали, что та самая высокая из всех девиц, стройная, смуглая барышня с карими глазами и есть старшая дочь городничего, семнадцатилетняя Надежда. Он пригласил её на гавот, танец медленный и вялый, во время которого партнёрам было легко разговаривать друг с другом.

Надежда танцевала хорошо, говорила живо и весело. Одним словом, она ему понравилась. Он почувствовал, что несколько его удачных шуток об игре здешних музыкантов позабавили дочь городничего, потому что она посмотрела на него с интересом. С ещё большим интересом разглядывала его дама в пышном малиновом платье, сидевшая рядом с хозяйкой дома и которую та называла Анастасией Ивановной.

Последовали приглашения к Дуровым на обед, на совместную с их семьёй поездку на гулянье за город, надень ангела самой городничихи. Интересы сторон совпадали. Женитьба на дочери коллежского советника и градоначальника Дурова открывала для молодого чиновника 14-го класса неплохие виды на карьеру. Анастасия Ивановна и Андрей Васильевич уверились, что Чернов – кандидат достойный, лучшего сыскать трудно. Дело оставалось за малым – уговорить Надежду.

Ради такого случая Дуров возобновил занятия верховой ездой с дочерью, прежде прекращённые по требованию жены. Когда во второй раз они поехали в поле: отец – на своём сером жеребце Урагане, Надежда – на Алкиде, то Андрей Васильевич начал разговор издалека: о предназначении женщины в этом мире, о внуках, которых ему давно пора нянчить. Надежда, сидевшая в седле с естественностью прирождённого наездника, улыбнулась:

   – Скажите прямо, батюшка, что у вас на примете снова есть жених.

   – Да, друг мой, именно «снова», потому что рано или поздно, но ты должна...

   – Я его знаю? – перебила она.

   – Да, знаешь.

   – Его имя?

Дуров помедлил. Наступал весьма ответственный момент беседы, и он решил говорить спокойно, но уверенно:

   – Человек это, безусловно, достойный. Я, конечно, навёл о нём справки. О семье, родственниках, состоянии и прочем. Мы с твоей матушкой считаем...

   – Зачем эти предисловия, батюшка?

   – Затем, что на сей раз...

   – Боже мой! – воскликнула она. – Скажите имя, и все!

   – Василий Степанович Чернов.

   – Чернов? – Надежда даже бросила поводья на шею Алкида и повернулась к отцу. – Вы не ошиблись, нет?

   – Нет, – насупился Дуров. – Неделю назад он сделал официальное предложение руки и сердца.

   – И вы мне не сказали!

   – Да всё думали и боялись, какой ты ещё фортель выкинешь.

Надежда рассмеялась, набрала повод, прижала шенкеля[3]3
  Шенкель – внутренняя поверхность ноги всадника от колена до щиколотки, служит для управления лошадью на европейском седле.


[Закрыть] и пустила Алкида с места в галоп. Андрей Васильевич, недоумевая, поскакал за дочерью следом. Но Алкид, направляемый её рукой, шёл все шире и шире, пока не сорвался в карьер. Дуров рассердился, ударил степенного Урагана хлыстом и вскоре догнал её.

   – Стой! – крикнул он, мчась по полю рядом с Надеждой и левой рукой хватая за повод Алкида. – От меня не уйдёшь!

Она перевела коня в рысь, потом в шаг и остановилась, тяжело дыша:

   – А этот ваш Чернов хитёр как дьявол!

   – Почему?

   – Когда мы целовались в беседке в саду, он сказал, что вы не разрешите нашего брака и он со мной обвенчается тайно.

   – Целовались?! – изумился Андрей Васильевич. – Ох уж эти мне современные барышни... За ними только смотри! Так ты согласна или нет?..

Помолвку устроили в августе. На ней присутствовали близкие друзья дома. Свадьба состоялась 25 октября 1801 года, через месяц после восемнадцатилетия невесты. Было венчание в Вознесенском соборе, длинный свадебный поезд в лентах и цветах, множество гостей на торжественном ужине. Приехала родня Чернова. Весь сарапульский бомонд собрался тогда в доме городничего.

Согласно традиции, ровно в девять вечера молодые покинули пир. Их сопровождали в спальню только родители. Лакей шёл перед ними с подносом, уставленным сладкими закусками и напитками, дабы эта ночь была сладкой. Целуя дочь у дверей спальни, Анастасия Ивановна даже прослезилась от счастья. Она чувствовала себя капитаном, который наконец-то доставил корабль с опасным грузом в порт назначения. Андрей Васильевич, наклонившись, шепнул Надежде, что положил им под подушку топор.

   – Зачем? – испугалась она.

   – Примета такая. Чтобы сразу получился мальчик!

Надежда смутилась и залилась румянцем, а Василий значительно пожал тестю руку...

Как нежен, как ласков с ней он был все эти месяцы, как обрадовался известию о том, что будет ребёнок, как переживал во время родов! Но с появлением сына светлая и безоблачная пора их любви почему-то закончилась. Отношения изменились, и с этим Надежда ничего не могла поделать. Ей казалось, что она любит Василия по-прежнему, но он...

Во-первых, при содействии тестя Чернов получил повышение в чине – из 14-го класса в 12-й – и занял новую должность на службе. Она требовала от него больше времени и сил, но зато давала больше возможностей влиять на прохождение дел в земском суде. Равно этому увеличились его гонорары, угощения и подношения, а также – его мнение о самом себе. Во-вторых, он начал скучать тихими вечерами в кругу семьи и скоро нашёл более весёлое место – компанию у судебного пристава, где Сарапульские холостяки играли в карты. Из-за этого домой он частенько приходил около полуночи и укладывался спать у себя в кабинете на диване якобы для того, чтобы лишний раз не тревожить молодую жену. Это объяснение казалось Надежде малоубедительным.

Она переживала такое охлаждение к себе, но не сильно. Ведь у неё был свой мир: ребёнок, книги, верховая езда, Алкид. Она могла в любое время уехать в дом отца с Ванечкой или без него, вновь остаться в своей комнате наедине с мечтами. То перед ней вставали образы из очередного романа Анны Радклиф о рыцарях Круглого стола, то она сосредоточенно листала новую книгу о Суворове, присланную из Санкт-Петербурга её дядей, младшим братом отца, и сравнивала это «краткое извлечение из книги г-на Антига» со своим переводом.

После смерти императора Павла Петровича интересных книг стало больше. Запрет на ввоз в Россию французской литературы был снят, и творения Вольтера, Дидро, Руссо, Буало, Мольера, Бомарше, Лесажа теперь появлялись в таких российских городках, как Сарапул, гораздо чаще. Например, сёстры Клеопатра и Анна купили Надежде в подарок роскошное издание «Новой Элоизы», и она жадно принялась за чтение...

Первой заподозрила что-то неладное Анастасия Ивановна. Ей не нравились отлучки Надежды из дома мужа. Опять книги, опять лошади, опять мечты о небывалом. У замужней женщины совершенно другие заботы. Ей ни к чему рыцари Круглого стола. В центре её внимания должен находиться собственный муж, его нельзя бросать на произвол судьбы, потому что это может плохо кончиться для обоих супругов.

Пригласив старшую дочь в свою комнату, Анастасия Ивановна решила побеседовать с ней о вещах весьма серьёзных. Она говорила, что только на женщине лежит ответственность за отношения между супругами. Она призывала быть снисходительней к Василию. Она уверяла, что Бог даст им ещё целый выводок ребятишек, если Надежда впредь будет терпеливей, уступчивей и внимательней к мужу.

Удивлённая ласковым тоном её поучений, Надежда согласилась со всем. Язык у неё не повернулся сказать: «А вы-то сами, матушка, легко ли утешились после измены мужа?» Но ведь прежде, чем это произошло, её родители прожили много лет в мире и согласии, не помышляя ни о каких связях на стороне. Значит, советы Анастасии Ивановны имели свою цену.

В тот вечер Надежда, проникнувшись благими намерениями, с особым чувством ждала Василия. Но он не пришёл домой ни в шесть часов вечера, ни в девять, ни в двенадцать, когда у судебного пристава игра в карты заканчивалась.

Отпустив прислугу, она сидела в гостиной, не раз выходила за ворота, прислушиваясь ко всем звукам на пустынной ночной улице. Иногда она принималась плакать: то жалея себя, то думая про несчастье с ним. Слёзы высыхали, и появлялась чёткая уверенность, что сегодня он изменил ей с какой-то женщиной.

Около четырёх часов утра у ворот раздались неверные шаги. Потом несколько раз звякнул ключ, вставляемый в скважину. Хлопнула дверь в прихожей. Чернов долго возился там, вешая на крючки плащ, шляпу, ища место для трости. Кутаясь в шаль, Надежда вышла ему навстречу.

   – Доброе утро, Василий.

   – А, это ты... – Он качнул головой. – Зачем стоишь здесь? Что тебе нужно? Иди...

   – Где ты был?

   – Где был, там нет! – Входя в гостиную, Василий споткнулся о порог и чуть не упал.

Она подхватила его под руку, и явственный запах чужих женских духов, чужой спальни ошеломил её.

   – Зачем ты пошёл к ней? – спросила Надежда. – Разве тебе здесь плохо?

   – Что? – Василий повернулся к жене. Он был заметно пьян, и этот вопрос обозлил его. – Замолчи! Лучше принеси вина...

Она пошла на кухню, собрала на поднос разные закуски, поставила бутылку шампанского и вернулась в гостиную. Чернов сидел там, развалившись на стуле. Он открыл шампанское, не пролив ни капли, наполнил им большой бокал, залпом выпил и налил снова.

   – Пожалуйста, не пей! – попросила Надежда.

Он взглянул на неё с усмешкой и вдруг, придумал:

   – Мы выпьем вместе! За любовь... Ты будешь пить за любовь? Подай ещё бокал... Да, за любовь... Так будет веселее.

Надежда была равнодушна к спиртным напиткам. Тем более сейчас ей совсем не хотелось пить. Но, желая исполнить просьбу мужа, она взяла бокал, пригубила и решила поставить обратно на стол. Это только раззадорило Василия.

   – Нет, Надя, до дна, до дна! – Обхватив жену за плечи, Василий силой удерживал её руку с бокалом у рта и смеялся. – Ты же всегда говорила, что любишь меня. Тогда пей... Пей, я говорю!.. Если хочешь знать, то она как раз пить умеет...

Надежда рванулась прочь. Бокал со звоном упал на пол, а вино выплеснулось на фрак Чернова и ей на платье. Чернов медленно поднял побелевшие от злобы глаза на жену и с размаху ударил её по щеке.

   – Дура! Ты испортила мой новый фрак... Но погоди, я научу тебя слушаться мужа!

3. ССОРА

...теперь уже... не смел взмахнуть рукою

над светло-русою головкою жены своей

и угрожать её розовой щёчке, потому что

в одну из таких взмашек её рука, белая,

атласная, образец для Фидия, так ловко

и так сильно прильнула к тёмно-красной щеке

невежливого мужа, что миллионы искр,

из глаз его посыпавшиеся, минуты с две

летали и сверкали по горнице...

Н. Дурова. Игра Судьбы,

или Противозаконная любовь

На самом деле никто не хотел скандала. Ни Надежда, до рассвета плакавшая в спальне. Ни Василий Чернов, завалившийся после этого спать прямо в гостиной и с ужасной головной болью вставший утром. Ни Андрей Васильевич, примчавшийся к молодым с запиской от дочери, что все кончено, переданной ему в городской управе камердинером Степаном.

Родители во что бы то ни стало хотели восстановить мир в семье старшей дочери. Мать успокаивала Надежду. Отец несколько раз поговорил с Черновым по-мужски. Василий после злополучной ночи не брал в рот спиртного. Он клялся жене, что никакой любовницы у него нет, а тогда он просто заехал к одной знакомой навестить её после смерти мужа, но ничего между ними не было. Он доказывал ей это делом, оставаясь все вечера дома.

Идиллия продолжалась ровно два месяца, до первой командировки Василия в дальнее село. Там разбиралось дело о пойменном луге, на который претендовали два помещика-соседа. Шансы у обоих были одинаковые и документы в порядке. Многое зависело от той позиции, которую займёт судейский чиновник. Василия щедро угощали. Он пил почти каждый вечер и домой привёз два даровых ящика мадеры и много разных других припасов. Один ящик вина Чернов отправил тестю. Ему были не нужны осложнения с градоначальником. Он уже понял, что в Сарапуле Дуровы не дадут ему жить так, как хочется, и будут защищать Надежду. Он придумал хитрую комбинацию, решив просить тестя о переводе в другой город, поменьше и подальше, но с выигрышем в должности, чтобы потом вернуться в Сарапул не менее чем губернским секретарём 10-го класса.

Андрей Васильевич внял этим доводам. Они были весьма логичны и просты. Василий получил новое назначение в Ирбит и предписание выехать туда в течение ближайшего месяца.

Надежда отправилась вместе с мужем с радостью и большими ожиданиями. Ей казалось, что на новом месте их семейное счастье возродится вновь и Василий забудет и свою знакомую, которую нужно утешать после смерти супруга, и компанию картёжников у судебного пристава.

Дом, который снял её муж в Ирбите, был даже лучше сарапульского: двухэтажный, но комнат больше, с обширным садом, конюшней и хозяйственными пристройками. Цены за аренду жилья здесь были ниже, чем в Сарапуле, жалованье чиновников – такое же, и семья Черновых разместилась с наивозможным в провинции комфортом.

В течение месяца Надежда делала визиты, представляясь здешнему обществу. Прежде всего она посетила жену градоначальника, потом – судьи, уездного казначея, судебного пристава, обер-лекаря, почтмейстера, побывала у трёх помещиц, проживающих в городе, но владевших деревнями в его окрестностях. На этом круг знакомств для благородных семейств в Ирбите и исчерпывался...

Все дамы, кроме городничихи, также побывали с ответными визитами у четы Черновых. Молодую чиновницу они нашли приятной и образованной особой, её супруга – любезным, их дом – устроенным с должным вкусом и достатком. С ними собирались поддерживать отношения. Кто потом перейдёт в разряд друзей и будет с Черновыми «водить хлеб-соль», как говаривали здесь, а кто останется лишь знакомым – покажет время. Пока все всем понравились, и жизнь пошла своим чередом.

Однако Василий не долго сидел возле Надежды, исполняя роль примерного супруга. Мужская компания, где играли в карты, быстро сыскалась и в Ирбите. Открытый дом держал старый холостяк штабс-капитан, командир инвалидной команды. Любители попытать счастья за зелёным ломберным столом собирались у него по вторникам, четвергам, субботам и воскресеньям.

Иногда Василий пропадал на полночи или на целую ночь. Но жена уже не ждала его в гостиной, не терзалась ревностью, не лила слёзы до утра. Она просто закрывала дверь своей спальни на ключ и лежала в постели без сна, думая о том, что происходит с ней, с Василием, с их любовью.

На следующее утро за чаем Чернов с похмельной головой обычно сидел тихо. К обеду приходил в себя и начинал рассказывать Надежде удивительные истории о сломанных экипажах, перепутанных дорогах, забытых где-то документах, смертельно больных сослуживцах, помешавших ему прибыть домой вовремя. Она выслушивала все молча и не задавала ему никаких вопросов.

Скоро Надежда заметила, что это вполне устраивает Василия. Он и не желал теперь возвращения их прежней пылкой страсти. Он стремился лишь поддерживать супружеские отношения в рамках приличий из какой-то ему одному ведомой необходимости. Навязчивое внимание жены, с которого началось их житьё-бытьё в Ирбите, тяготило его.

Пожалуй, это было одно из самых печальных её открытий в новом городе, среди новых знакомых. Любовь умерла, и Надежда стала скучать в своём просторном доме. Хлопоты о Ване уже не могли заполнить всю её жизнь, поглотить всю её энергию. Лишённая прежних занятий, старых подруг и особой атмосферы отцовского дома, она чувствовала себя рыбой, выброшенной на берег, томилась и тосковала.

Смутно Василий догадывался об этом. Он старался привозить в дом из своих командировок какие-нибудь вещи, чтобы занять её досуг.

На Рождество 1804 года он доставил Надежде старинные клавикорды, выкупленные на распродаже имущества за долги одного обедневшего дворянского семейства. Но Надежда, любя музыку вообще, сама играть не могла. У неё отсутствовал музыкальный слух. Клавикорды беззвучно возвышались в их гостиной. Лишь изредка приятельница Надежды, юная жена почтмейстера, играла на них, приходя к Черновым в гости.

На день её рождения в 1805 году Василий преподнёс супруге целую мастерскую художника. Здесь были коробки с масляными и акварельными красками, кисти, китайская тушь, пастельные и простые карандаши, мольберт, этюдник и много отличной бумаги. В одной папке находились плотные и твёрдые листы с фабрики господина Джорджа Ватмана, в другой – «слоновая» бумага, желтовато-бежевого цвета, более подходящая для акварели и совсем недавно появившаяся в России, в третьей – «рисовая», тонкая и шероховатая, годная для набросков.

Надежду обрадовал этот подарок. Рисовать она умела и любила. Каково же было удивление Чернова, когда он увидел первые произведения жены, разложенные на полу в её спальне, – вместо пейзажей и натюрмортов с цветами, которые так красиво рисовала мадемуазель Хрусталёва, младшая дочь судьи, признанная в ирбитском обществе замечательной художницей, Надежда достоверно изобразила солдат в синих мундирах Полтавского легкоконного полка, где когда-то служил её отец, лошадей, скачущих по полю, и генералиссимуса Суворова, весьма удачно скопированного с книжной гравюры.

Суворов и вправду получился у неё как живой. Надежда поместила этот портрет в багетовую рамку и повесила у себя над туалетным столиком. В сумрачные и тяжёлые дни, когда ей казалось, что она живёт в Ирбите уже тысячу лет, что все, происходившее вчера, с неумолимой последовательностью повторится завтра и жизнь уходит зря, Надежда запиралась в комнате, смотрела в голубые глаза полководца и спрашивала, что ей делать.

Ещё в череде бессмысленных дней ей вспоминался Алкид. Вот кто всегда был рад её видеть. Он встречал её на конюшне весёлым ржанием, затем, осёдланный и взнузданный, покорялся одному движению её руки и дарил упоительные минуты бешеной скачки.

От нечего делать Надежда и здесь стала присматриваться к лошадям. У Черновых их было три: пара добрых вороных для экипажа и каурый мерин неизвестно какой породы для простой хозяйственной повозки. Кучер и конюх в одном лице Аникита, нанятый в Ирбите, не раз отвечал на толковые расспросы барыни о лошадях. Чуть ли не каждый день она приходила на конюшню с угощением для них: круто посоленной горбушкой хлеба или морковью.

Из разговоров со слугой Надежда пыталась выведать, какой из их упряжных коней может подойти под седло. Где взять это самое седло, она ещё не знала, но думала, что когда-нибудь тайком от мужа купит его. А пока, выбрав и приручив лошадь, можно будет ездить на попонке, охлюпкой, как иногда говорил её отец. Верховая езда без седла – хорошее упражнение для всадника...

Случилось, что Чернов, воротясь домой из судебного присутствия не в три часа, как обычно, а в два, застал во дворе своего дома феерическую картину. Его жена, в коротенькой шубейке, в старой шерстяной юбке и платке, повязанном по-деревенски, гоняла на корде вороного. Из-под копыт жеребца летел снег, его бока вспотели, а Надежда, как заправский конюх, подбадривала его протяжным возгласом: «О-оле!» Кучер Аникита, стоя поодаль с арканом в руках, изумлённо наблюдал за барыней. Трёхлетний Ванечка в полном восторге прыгал на крыльце и кричал: «Маменька, ещё, ещё!»

Это было худшее из того, о чём когда-то говорила Василию его тёща Анастасия Ивановна. От скуки ирбитской жизни Надежда не завела себе любовника, как это иногда казалось Чернову, а вернулась к неуместному для её положения замужней дамы увлечению верховыми лошадьми.

   – Qu'est-ce qu'ilya, та chere? – строго спросил он. – Que faites-vous? Pourqoui?[4]4
  В чём дело, моя дорогая? Что вы делаете? Почему?


[Закрыть]

   – Bon! – бросила она, – Je voulais me faire un peu plaisir[5]5
  Ладно. Мне хотелось получить маленькое удовольствие.


[Закрыть].

   – Plaisir? – переспросил он. – Vous me faites mal![6]6
  Удовольствие? Вы делаете мне больно! (фр.).


[Закрыть]

Она, не ответив ему, передала корду и бич конюху, взяла Ваню за руку и ушла.

Обед после этого проходил в мрачном молчании. Чернов ждал, когда нянька уведёт сына, чтобы приступить к разбирательству. Он считал, что есть великолепный повод напомнить Надежде, кто хозяин в доме. Для храбрости Василий выпил стакан рома у себя в кабинете перед обедом и сейчас играл желваками, распаляя свой гнев. Наконец Ванечку увели, и Чернов встал из-за стола.

   – Ты опять за старое, – начал он, прохаживаясь по комнате. – Хочешь опозорить здесь меня, себя, всю нашу семью? Виданное ли дело! Госпожа Чернова – вроде конюха!.. Как только ты посмела взять лошадь?

   – Просто я их люблю, – ответила Надежда, спокойно наблюдая за мужем.

   – Я запретил тебе!

   – А я не могу выполнить твоего запрета.

   – Не можешь?

   – Нет.

   – Так я сейчас заставлю!

Он бросился к ней, но Надежда вскочила с места и, опередив мужа, дала ему пощёчину. Василий охнул и покачнулся. Ром был слишком крепким, он не рассчитал его действия и теперь с трудом соображал, как поступить дальше. Ссора вышла из-под его контроля, он не ожидал такого поворота событий.

   – Ты... ты... – зарычал он. —Ты сейчас пожалеешь об этом!

   – Может быть. – Надежда отступила к камину и взяла в руки длинные каминные щипцы из кованого металла. – Но для начала я сломаю о твою голову сей инструмент.

   – Положи их на место!

   – Василий, я не сделаю этого, пока ты не пойдёшь и не проспишься. Ты снова пьян.

   – Нет, я трезв! – В бессильной ярости он стукнул кулаком по столу, и там со звоном подпрыгнула посуда.

   – Я сказала: ступай к себе. Вон отсюда!

   – Дрянь! Мы ещё посчитаемся... – Василий, бормоча ругательства, шагнул к двери.

Непреклонный взгляд Надежды подгонял его. Ни капельки страха не было в нём, и это ошеломило Чернова больше, чем неожиданное оружие в её руках. Он добрел до своего кабинета и с треском распахнул там дверь. Ещё один стакан рома немного успокоил его нервы. После третьего стакана он заснул, склонившись над столом с опрокинутой бутылкой.

Оставшись одна, Надежда долго звонила в колокольчик, чтобы лакей убрал со стола. Это входило в обязанности Степана, камердинера мужа, но он появился не сразу. Прислуга, заслышав ссору между господами, попряталась по углам. Зато вместе со Степаном в столовую пришла и кухарка Марфа, его жена, и нянька Наталья. Они быстро навели порядок. По их подчёркнуто подобострастным взглядам Надежда догадалась, что они знают, чем кончилась ссора, и признают её победу.

Но сама она победительницей себя не чувствовала. Ей впору было плакать на руинах семьи чиновника Чернова. Выходя замуж, она верила в библейский завет «Жена да убоится мужа своего» и вкладывала в слово «убоится» много значений: любит, уважает, признает главенство. Сначала разрушилась любовь, потом ушло уважение, а сегодня было покончено с главенством...

Василий проснулся среди ночи и в удивлении огляделся. Он сидел за столом в форменном фраке и жилете. Никто не раздел его, как это бывало прежде, не постелил ему постель, не уложил туда, заботливо прикрыв одеялом. Его оставили, о нём забыли. Но почему, что случилось днём?

Поднявшись, он начал искать по шкафам спиртное и ругать себя за непредусмотрительность. Бутылка рома, которую он откупорил перед обедом, была последней. В ней кое-что оставалось, но совсем немного. Чернов выпил, смочил в кувшине с водой полотенце, повязал на голову и лёг на диван. Мысли постепенно прояснялись.

За обедом произошла ссора, вернее, это он затеял её. Он хотел побить жену, которая взяла себе слишком много воли. Но получил пощёчину сам и покинул место схватки. Тем не менее порядок восстановлен, потому что в семье командовать должен кто-то один. Выходит, это – Надежда.

В угнетённом состоянии духа, чувствуя слабость во всём теле и жуткую головную боль, Василий поплёлся на женскую половину дома. Дверь в спальню жены была закрыта на ключ, но он, не смутившись этим, стал стучать и звать супругу. Он был уверен, что она не спит.

– Что тебе нужно? – раздался её голос за дверью.

   – Душенька, ангел мой, не сердись на меня. Такие неприятности на службе, что голова кругом идёт. Я погорячился...

   – Василий, ты помнишь, что ты делал, что ты говорил?

   – Помню, душенька, помню.

   – Ну и дальше?

   – Прости меня.

   – Сто раз слышала.

   – Надя, век каяться буду, но не век грешить. Я люблю тебя, так и знай.

   – Полно, Василий! – Надежда вроде бы смягчилась. – Третий час ночи. Завтра на службу не встанешь.

   – Пожалуй ручку в знак примирения, душенька, – сказал он и прислушался: откроет или нет?

Ключ в замке повернулся, дверь приоткрылась. Ловкий супруг запечатлел поцелуй на ручке, на локотке, на шейке и на щёчке, но на приглашение в спальню сегодня не рассчитывал. Прижав дражайшую половину к сердцу, Чернов только вымолвил: «Как ты хороша, любовь моя!» – и отправился восвояси.

Надежда не поверила ни единому его слову. Перед ней ещё стояло лицо Василия, искажённое гримасой ярости и злобы, когда после обеда он кинулся к ней драться. А теперь пришёл среди ночи искать нежности и ласки. Где он был искренним: когда хотел избить её или когда хотел поцеловать...

Её раздражала эта двойственность его натуры. В глубине души Надежда уже считала своего благоверного обманщиком и трусом. Сама она была из той породы людей, которые готовы отвечать за все, содеянное ими, идти в любом деле до конца и никогда ничего не бояться.

В эту ночь она решила уехать от мужа. Пусть Василий поживёт один и разберётся в своих чувствах к ней. Надежда долго обдумывала план отъезда и осуществила его, когда в середине февраля 1806 года Василий уехал в командировку в Вятку. Она взяла с собой Ванечку, няньку Наталью, ящик книг и два сундука вещей. В гостиной на столе она оставила записку для Чернова, что находит нужным прервать их супружеские отношения на некоторое время.