Текст книги "С любовью, верой и отвагой"

Автор книги: Алла Бегунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

4. ЭТО – ВОЙНА

Мы прошли вёрст сто и опять остановились.

Говорят, Наполеон вступил в границы наши

с многочисленным войском. Я теперь что-то

стала равнодушнее; нет уже тех превыспренних

мечтаний, тех вспышек, порывов. Думаю, что

теперь не пойду уже с каждым эскадроном в атаку...

Н. Дурова. Кавалерист-девица.

Происшествие в России. Ч. 2

Который день то шагом, то рысью, то галопом кружил по дорогам Волынской губернии отряд корнета Александрова. Двенадцать солдат, унтер-офицер, две вьючные лошади с палатками, запасом овса и сухарей сопровождали молодого офицера повсюду. Надежда методично, одну за другой, объезжала помещичьи усадьбы в поисках фуража для ста тридцати строевых лошадей эскадрона полковника Скорульского. Четыре дня назад ей удалось отправить в Стрельск воз сена и телегу, груженную мешками с двадцатью пятью пудами овса, но этого было мало, очень мало.

Во внутреннем кармане форменной тёмно-синей куртки у Надежды лежала грозная бумага с полковой печатью – «баранта». В ней говорилось о широких полномочиях корнета Александрова. Он имел право взять этот самый фураж силой, заставить хозяина отправить его на хозяйских же повозках в штаб эскадрона, а вместо денег выдать ему квитанцию за своей подписью, по которой потом в полковой кассе с ним произведут полный расчёт.

Слов нет, всё это было крайне невыгодно местным землевладельцам. Как раз для их устрашения корнет и являлся на подворье со своими солдатами, вооружёнными штуцерами. Затем один, побрякивая длинной саблей, заходил в дом и вежливо начинал с хозяином разговор о том, что Российская армия предлагает ему хорошую сделку.

Фураж у поляков был, но они не желали его продавать. И не потому, что ездить с квитанциями туда-сюда хлопотно. Они приберегали сено и овёс для кого-то другого. В апреле 1812 года они уже уверены были, что этот другой покупатель скоро заплатит им не рублями, а франками. Впрочем, за возрождённое герцогство Варшавское, за обещанное им княжество Литовское, за посрамление ненавистной России многие из них готовы были не только продать, но и даром отдать и сено, и овёс, и жизни своих сыновей новому великому завоевателю.

Действовать на территории, где часть населения уже не скрывала своей враждебности к российским войскам, приходилось осторожно. Надежда предпочитала уговаривать, улещивать высокомерных ясновельможных панов, а не грозить им «барантой». Двенадцать солдат в какой-нибудь украинско-польской деревне дворов на пятьдесят – семьдесят – разве это защита?

Пока её долгие разъезды и хитрые переговоры приносили результат. Зато корнет Чернявский чуть не вызвал восстания в местечке Столин, отлупив у дверей амбара, забитого мешками с овсом, управляющего-поляка, который не пускал его туда и лгал в глаза российскому офицеру, что фуража здесь нет, а мешки наполнены стружкой.

Цезарь Торнезио пал жертвой собственного неодолимого влечения к пухленьким блондинкам. Не в силах отказать молодой вдове, он задержался у неё на несколько дней и отправил обоз из пяти возов с сеном в Стрельск только с четырьмя солдатами. По странному стечению обстоятельств в соседней деревне, также принадлежавшей этой очаровательной польке, солдат пригласили на свадьбу. Там они перепились. Тем временем три воза сена из фуражного обоза исчезли бесследно.

Подъямпольский был в ярости. Он задал корнету Торнезио 1-му отменную взбучку. Но ехать вместо него на поиски корма пришлось опять Надежде и Семёну Торнезио, тишайшему, скромнейшему офицеру Литовского уланского полка. Над картой Волынской губернии они вдвоём подбросили рубль-«крестовик». Серебряная монета упала крестом вниз, и потому Надежда, загадавшая «на орла», поехала на запад, ещё ближе к польской границе, а Торнезио 2-й – на восток, где в украинских деревнях было гораздо спокойнее...

Теперь она уже находилась более чем в пятидесяти вёрстах от своего эскадрона. С дороги, пролегавшей по склону холма, Надежда увидела в долине с цветущими вишнёвыми садами довольно большую, дворов на восемьдесят, деревню. Она сверилась с картой. Это было селение, принадлежавшее семейству польских дворян Цецерских.

Оставив свой отряд на широком помещичьем дворе, Надежда вошла в дом. Лакей отвёл её в кабинет, и молодого офицера приняла сама владелица здешних угодий – пани Агнесса, дама лет семидесяти, храбро вступившая в бой со старостью. Её седые волосы под маленьким кружевным чепцом были уложены в красивую, но несколько старомодную причёску, щёки слегка нарумянены, губы подкрашены. На её морщинистых пальцах Надежда насчитала восемь колец и перстней, один богаче другого.

Держа строевую шапку на согнутой левой руке, Надежда щёлкнула каблуками, представилась и коротко объяснила цель своего визита. Старушка, с удивлением разглядывавшая стройного улана, ответила, что ей неизвестно, есть ли у них на продажу сено и овёс, это знает её эконом. Она отправила лакея за экономом, а сама продолжала внимательно изучать мундир пришельца.

Такие пристальные взгляды всегда беспокоили Надежду, и она, готовясь к худшему, уже прикидывала пути для своего поспешного отступления из этого дома. Молчание затянулось до неприличия, но вдруг пани Агнесса нарушила его:

   – Votre uniforme est admirable! – сказала она восхищённо. – J’aume cet heureux mariage de couleurs bleu fonsé et cramoisi[62]62
  Ваша униформа – замечательная! Мне нравится это удачное сочетание цветов тёмно-синего и малинового (фр.).


[Закрыть].

   – Oh oui! – Надежда перевела дух с облегчением и подтвердила: – J’en suis fou moi aussi[63]63
  О да. Я тоже без ума от этого (фр.).


[Закрыть].

   – Mon fils possede cet uniforme[64]64
  Мой сын имеет эту униформу (фр.).


[Закрыть], – продолжала помещица.

   – Est-il possible[65]65
  Неужели? (фр.).


[Закрыть]? – удивилась Надежда.

   – Oui, oui. II est officier[66]66
  Да, да. Он – офицер (фр.).


[Закрыть].

   – Ou?[67]67
  Где? (фр.).


[Закрыть]

   – En France. Dans le regiment des chevaux-legérs polonais de la Garde imperiale...[68]68
  Во Франции. В полку польских легкоконников императорской гвардии... (фр.).


[Закрыть] – простодушно сказала пани Агнесса и пригласила Надежду в гостиную, где на стене висел поясной портрет молодого человека в военной форме.

Действительно, многое совпадало. Цвет, покрой, отделка мундира, серебряная перевязь были у него такими же, как у Надежды, только воротник его куртки был малинового цвета, а у Надежды – тёмно-синий с малиновой выпушкой по краям, да четырёхугольная уланская шапка у него была обшита наверху малиновым сукном, а у Надежды – белым. Старушка, смеясь, поставила Надежду рядом с портретом своего сына и всплеснула руками:

   – Mon Dieu! Stanislav vous ressemble![69]69
  Мой Бог! Станислав похож на вас! (фр.).


[Закрыть]

   – C’est une historie etrange, mais en realite je...[70]70
  Странная история, но я в действительности... (фр.).


[Закрыть] – начала было Надежда, в растерянности оглядывая картину.

Их беседу прервало появление эконома. Пани Агнесса заговорила с ним по-польски, и из этого разговора Надежда поняла, что эконом ничего продавать не хочет, а старушка готова продать корнету Александрову абсолютно всё, что он ни попросит.

Железо нужно было ковать, пока горячо, и Надежда тоже по-польски сказала им, что литовским уланам немедленно требуется четыре воза сена и шестьдесят пудов овса.

Цецерская тотчас согласилась. Пан эконом тяжело вздохнул и сказал, что грузить всё это на возы должны сами солдаты. Надежда в кабинете у помещицы подписала квитанцию и отдала её старушке. Та, не взглянув даже на бумагу, кокетливо протянула молодому офицеру руку для поцелуя.

В нынешней ситуации четыре воза сена и овёс, полученные так легко и просто, вполне того стоили. Надежда щёлкнула каблуками, изящно поклонилась и чуть коснулась губами руки пани Агнессы. Помещица улыбалась ей как своему лучшему другу:

   – Вы должны сегодня ужинать у меня, господин офицер. Всё моё семейство будет в восторге от знакомства с вами! А я, глядя на ваш мундир, буду вспоминать моего Станислава...

   – Вы давно не встречались с ним? – спросила Надежда.

   – Очень давно. Но скоро, вероятно, мы увидимся.

   – Вы едете в Париж?

   – Нет. Станислав написал мне, что, когда его полк перейдёт Неман, он обязательно заедет сюда...

   – Ну, положим, это будет не совсем просто, – ответила Надежда, усмехнувшись. – Тогда наш полк тоже двинется к Неману, и я увижу вашего сына гораздо раньше, чем ему этого хочется!

Но пани Агнесса не поняла ни иронии Надежды, ни угрозы, прозвучавшей в её словах. Она ещё раз повторила, что сегодня не сядет ужинать без корнета Александрова. Надежда, приняв это приглашение, поспешила откланяться, потому что считала необходимым присутствовать при погрузке сена и овса. Пусть здесь живут родственники её будущего противника, но безобразничать в поместье сейчас она своим солдатам не позволит.

Возы стояли около сенных сараев. Уланы, привязав лошадей к забору, вилами грузили сено, перетаскивали кули с овсом. Ворота в житницу, стодол и другие пристройки были открыты.

Люди в тёмно-синих куртках уже сновали там, когда Надежда заехала во двор. Бросив поводья рядовому у ворот, она прыгнула на землю и, сжимая в руке хлыст, пошла с проверкой по всем помещениям.

Больше других досталось Мелеху и Бойкову. Открыв ларь в шорном сарае, они как раз доставали оттуда и запихивали себе под мундиры свёртки кожи и новенькие уздечки. Корнет Александров дважды собственноручно прошёлся хлыстом по их спинам, прежде чем они бросили свою добычу обратно в ларь.

   – Марш во двор, канальи!

   – Слуш-ваш-бродь!

Следом за солдатами она вышла из сарая и увидела унтер-офицера, который весьма благодушно толковал о чём-то с местным кузнецом.

   – А ты куда смотришь, Кумачов? Или тоже воровать собрался?

   – Никак нет, ваше благородие! – Унтер вытянулся в струнку. – Виноват, недоглядел. Ведь только сейчас на глазах были...

   – Быстрей поворачиваться надо, а не лясы точить!

Заложив руку с хлыстом за спину, Надежда подошла к возам. Не все солдаты сразу увидели своего командира, но до неё донёсся чей-то громкий шёпот: «Ребята, тихо! Взводный – здесь...» Само собой разумеется, что погрузка пошла быстрее, а шастанье по пристройкам и сараям прекратилось.

Добрая старушка Цецерская из-за корнета Александрова задержала на час ужин всей своей семьи и за столом усадила Надежду рядом с собой. Она искренне расхваливала усердие к службе молодого офицера, который не поленился наблюдать за погрузкой и отправлением обоза, хотя мог бы провести это время куда более приятно в её гостиной, доверив дело унтер-офицеру. Но ни льстивые слова, ни великолепно сервированный стол, ни пение под арфу одной из внучек пани Агнессы не доставило удовольствия Надежде. Рассеянно ковыряя вилкой фрикасе из цыплят под белым соусом, она смотрела на портрет пана Станислава и думала: «Неужели это – война?..»

Цецерские дружно уговаривали корнета Александрова погостить у них ещё день-другой, но Надежда сразу после ужина села на своего Зеланта и ночью пустилась по дороге догонять фуражный обоз. Вернувшись с возами в Стрельск, она отрапортовала эскадронному командиру, что поручение выполнено. Подъямпольский похвалил её. Он сказал, что уже отправил в штаб полка представление: корнета Александрова произвести в следующий чин, так как он есть нынче самый старший корнет в полку[71]71
  РГВИА, ф. 489,оп. 1,д. 2657, л. 66 – 67. «Список штаб– и обер-офицеров и поргупей-юнкеров Литовского уланского полка восьми эскадронов по старшинству их мая 4-го 1812 г.». Дурова в это время возглавляла список из 28 корнетов полка, так как была старше их всех по производству в этот чин: с 31 декабря 1807 г. Высочайший приказ о производстве корнета Александрова в поручики состоялся 5 июня 1812 г. В документах штаба 4-го кавкорпуса она впервые названа поручиком 9 августа 1812 г., в полковом рапорте – 29 августа 1812 г.


[Закрыть] и отличился при исполнении приказа о добывании корма.

Это была долгожданная и радостная новость для неё, но всё-таки Надежда не забыла рассказать ротмистру об откровениях пани Агнессы и намерениях её сына, служащего в гвардии императора Наполеона.

   – Да, такие слухи ходят, – кивнул Подъямпольский. – Говорят, вся Польша забита сейчас французскими войсками...

   – Что же делать?

   – Ждать. Приказа о походе пока нет.

   – Вы, Пётр Сидорович, уверены, что он будет в этом году?

   – В этом году? – Ротмистр задумался. – Похоже, что да, наверное будет...

Но косвенное подтверждение тому, что крупные события назревают, офицеры и нижние чины Литовского полка получили 15 апреля, при раздаче жалованья. Деньги всем дали только за январь и февраль, а за март и апрель – нет, объяснив тем, что предполагается поход за границу, а там войскам положено жалованье по особому расчёту. В поход уланы двинулись в начале мая и 1 июня 1812 года уже находились в Гродненской губернии, в Брест-Литовском уезде, совсем близко от русско-польской границы.

Выходя каждую ночь со своим взводом на патрулирование из деревни Млыновичи, Надежда зорко вглядывалась в тёмные пространства за рекой Наревой. Враг мог прийти оттуда. Однако тихо было на белорусских полях и дорогах. «Но всё-таки это – война, – думала Надежда. – И когда ещё теперь дождёмся мы с Михаилом нашего отпуска...»

Фельдъегерь из Волковыска прискакал в штаб полка 16 июня. Он привёз два пакета полковнику Тутолмину. В первом был приказ командующего 2-й Западной армией князя Багратиона, повелевающий собрать все восемь эскадронов, расположенных по деревням, вместе и выступить по Минской дороге на Слоним. Во втором – приказ военного министра войскам Западных армий от 13 июня 1812 года.

«Воины! наконец приспело время знамёнам вашим развиться пред легионами врагов всеобщего спокойствия, приспело вам, предводимым самим МОНАРХОМ, твёрдо противостать дерзости и насилиям, двадцать уже лет наводняющим землю ужасами и бедствиями войны! – так начинался этот приказ. – Вас не нужно воззывать к храбрости, вам не нужно внушать о вере, о славе, о любви к ГОСУДАРЮ и Отечеству своему: вы родились, вы возросли и вы умрёте с сими блистательными чертами отличия вашего от всех народов...»[72]72
  РГВИА, ф. 103, оп. 3/209г, св. 51, д. 55, л. 39.


[Закрыть]

В приказе не было ни слова о противнике Российской армии, но все и так знали, что это – Наполеон. Не говорил этот приказ и о дате и месте перехода русской границы вражеской армией, но для литовских улан, как и для других полков, это уже значения не имело. Не были названы в нём и силы противника, но, видимо, сам министр в тот день ещё не знал этого. Ясно, что войско это отличалось многочисленностью, ведь за спиной императора Франции лежала покорённая им Европа.

5. ОТСТУПЛЕНИЕ

Французы употребляют всё старание догнать

нас и подраться, а мы употребляем тоже всё

старание уйти и не драться. Манёвр этот очень

утешает меня. Забавно видеть, с какою быстротою

несём мы доверчивого неприятеля во глубину

лесов наших!., не всегда, однако же, кажется

это смешным, воображая страшный конец

отступления нашего, я невольно вздыхаю

и задумываюсь...

Н. Дурова. Кавалерист-девица.

Происшествие в России. Ч. 2

Из Гродненской губернии 2-я Западная армия уходила двумя колоннами, по направлению к Новогрудку, небольшому городку в долине реки Неман. Переходы были изрядные, до тридцати вёрст в сутки. Но войска, ещё свежие после зимних квартир, шли бодро. Продовольствие выдавалось по увеличенной норме. Для подкрепления сил солдаты и офицеры получали ежедневно по стакану вина. На днёвке в Новогрудке 21 июня в полках на обед и ужин приготовили густые мясные щи и кашу, благо за обозами гнали много скота, взятого у населения по квитанциям.

Получив на себя и своих денщиков четверть туши молодого барашка, офицеры эскадрона полковника Скорульского из-за дождя, слегка накрапывавшего вечером, расположились ужинать в палатке ротмистра Подъямпольского. Его денщик Иван сделал из баранины жаркое, сварил молодой картофель, купленный по дороге в деревне. Пётр Чернявский выставил друзьям для угощения бутылку рома, и шумный разговор о нынешней кампании против французов завязался сам собой.

Корнеты храбрились друг перед другом и поносили наполеоновское нашествие последними словами. Они боялись, что Литовский уланский полк не успеет к генеральному сражению, которое должно произойти со дня надень. Тогда супостата разгромят без них, птица-слава пролетит мимо, а вместе с ней – новые чины, награды и вечная признательность соотечественников за спасение России. Но эскадронный командир не разделял этих страхов.

   – Погодите, будет и на нашу долю каша с порохом, – мрачно произнёс он. – Хлебнём мы её так, что мало не покажется...

   – Вы, Пётр Сидорович, стало быть, не верите в силу русского оружия? – горячился Пётр Чернявский.

   – Очень даже верю. Только с французами я был при Аустерлице. Помню. Орден у меня есть за эту баталию.

   – Аустерлиц теперь повториться не должен, – тихо сказал Семён Торнезио.

   – То-то и оно! – Ротмистр строго посмотрел на своих молодых подчинённых. – А где наша армия? Здесь у князя Багратиона тысяч пятьдесят, там у Барклая – тысяч сто тридцать. Ещё на юге есть генерал Тормасов, с ним тоже, думаю, тысяч сорок пять. Расстояние же – вёрст шестьсот с гаком. Для Наполеона лучшего и не надо. Сначала разбить Барклая, после него – Багратиона. А подойдёт Тормасов – на него кинуться. И все, нашей армии нет. Коли нет армии, нет и России...

   – Ну, ротмистр, это вы уже слишком! – зябко повела плечами Надежда. – Страшные картины рисуете. Такого случиться не может.

   – Не дай, конечно, Бог, – согласился с ней Подъямпольский. – Так что сейчас уходить будем на северо-восток, к армии Барклая. Знать бы только, где она и куда сейчас пойдут французы...

   – Наверное, наши генералы знают, – вздохнул Цезарь Торнезио.

   – Это их, генеральское дело, – продолжал Подъямпольский. – Наше дело – солдат сохранить и в походе вести эскадрон должным образом. Тутолмин давеча на совещании эскадронных командиров сказал, что за двадцать дней сего месяца убежало[73]73
  РГВИА, ф. 489, оп. 1, д. 2657, л. 77 – 78. «Рапорт Литовского уланского полка за июнь 1812 г. Потери в нижних чинах: 28 человек бежавших, 15 человек пропавших без вести, 13 человек погибших».


[Закрыть] из полка двадцать восемь нижних чинов. А в мае – только десять, да и то троих поймали...

   – Мало того, что они – воры, так они ещё и трусы! – Надежда не скрывала своего негодования.

   – Отчего бы им не убежать? – Цезарь Торнезио был настроен более философски. – Полк – Литовский, они – литвины и находятся на своей земле. Вчера, когда я водил солдат к колодцу за водой, один господин, проезжая мимо в коляске, крикнул мне по-французски, что здесь – территория независимого княжества Литовского, мы – его враги[74]74
  В июне 1812 г. Наполеон, вступив в границы Российской империи, объявил о создании княжества Литовского со столицей в г. Вильно. В него вошли губернии Виленская, Гродненская, Минская и Белостокская область. Население нового государства по разным оценкам колебалось от 2,5 млн до 3,5 млн человек.


[Закрыть]...

   – Присягу, однако, они давали русскому царю! – жёстко ответил Подъямпольский. – Наказывать их надо по законам военного времени!

   – А что, разве кого-нибудь уже поймали? – удивился Чернявский.

   – Нет, не поймали. Да и кого поймаешь при таком отступлении? Потому прошу вас, друзья мои, – командир выдержал значительную паузу, – быть трижды внимательными. Сберечь эскадрон для решительных действий – вот каков нынче ваш долг офицера...

Присоединив в Новогрудке к своим войскам 27-ю пехотную дивизию генерала Неверовского, Багратион повёл армию к местечку Николаев на верхнем Немане. Но тут стало известно, что корпус маршала Даву занял Вишнёво, а войска Жерома Бонапарта вступили в города Слоним и Зельву. Это грозило 2-й Западной армии окружением. Багратион тотчас переправился обратно на левый берег Немана и пошёл по дороге на юг, к местечку Мир, для того чтобы попытаться пробиться к Минску на соединение с 1-й Западной армией с другой стороны: через Кареличи – Ново-Свержень – Кайданово.

С каждым днём условия похода становились всё труднее и труднее. Наступила погода, жаркая до неправдоподобия. Обозы из-за усталости лошадей начали сильно отставать от полков. Выдача свежего хлеба и мяса заметно уменьшилась. Вино последний раз уланы получили 26 июня, когда 2-я Западная армия достигла Несвижа.

Но в ночь с 26-го на 27 июня в их лагере сыграли «генерал-марш», и литовские уланы вместе с другими кавалерийскими полками из отряда генерал-майора Васильчикова: Ахтырским гусарским и Киевским драгунским, а также 5-м Егерским полком – выступили из Ново-Сверженя обратно по дороге к местечку Мир, где казаки Платова завязали бой с авангардом французов.

Слыша канонаду, офицеры эскадрона полковника Скорульского радовались от души: наконец-то они побывают в деле! Но радость была недолгой. В атаку на польские уланские полки вместе с казаками ходили ахтырские гусары, киевские драгуны и лейб-эскадрон Литовского уланского полка. Ротмистру Подъямпольскому приказали быть в резерве.

Более четырёх часов стояли солдаты, ожидая сигнала к атаке, на огромном конопляном поле под палящими лучами июньского солнца. Сначала уланы сидели верхом, взяв пики в руки, потом им разрешили сойти с лошадей, а затем и вовсе сесть на землю, чтобы в тени под лошадьми укрыться от зноя. Все давно опустошили свои фляги и теперь страдали от жажды, хотя речка Мирянка была от них не очень далеко, в роще за полем.

Подъямпольский подъехал к Надежде, сидевшей, как и её солдаты, под лошадью на иссохшей земле.

   – Александр, искупаться хочешь?

   – Так точно, господин ротмистр! – Она встала перед командиром по стойке «смирно» на виду у своих солдат.

   – Пусть четырнадцать человек из твоего взвода соберут по всему эскадрону пустые фляги и котелки. Пойдёшь с ними за водой к реке...

   – А если сигнал к атаке?

   – Значит, мы атакуем противника без тебя.

   – Тогда я не пойду.

   – Что за капризы, корнет? – склонившись к ней, тихо говорил он. – В сражении ещё побываешь. А пока – жара африканская. Мы пятый день в седле, спим не раздеваясь. Мужчинам это тяжело. Тебе – тяжелей подавно. Ступай на реку, освежись. Только смотри за нижними чинами. В лесу шмыгнут в кусты – оглянуться не успеешь...

Надежда не знала, нужно ли ей сейчас спорить с ротмистром, делать вид, что его намёк ей не понятен, возмущаться. Всё равно кто-то должен пойти за водой, люди просто погибают от зноя. Подъямпольский выбрал для этого из четырёх своих корнетов Александрова. Ясное дело, так он давал ей маленькую поблажку, но ведь командиру видней...

   – Есть пойти за водой, господин ротмистр! – Она приложила руку к козырьку строевой шапки и после этого обернулась к солдатской шеренге: – Взво-од, слушай мою команду...

Сражение под Миром было успешным для российских войск. Они на два дня остановили продвижение вражеского авангарда и сильно потрепали бригаду польских улан. Генерал Турно, командовавший ею, был убит в бою. Немало польских всадников попало в плен. Потому офицеры эскадрона полковника Скорульского впервые увидели противника именно здесь, когда большую партию пленных, человек сто пятьдесят, казаки гнали по дороге в Несвиж для сдачи в штаб-квартиру 2-й Западной армии.

Вид их был ужасен. Многие шли без сапог и строевых шапок, в разорванных мундирах, без рубах. Заметив нескольких солдат в куртках с малиновыми воротниками и лацканами и такими же лампасами на панталонах, Надежда подумала, что они – из полка Станислава Цецерского, и спросила их об этом по-польски. Но солдаты были из 11-го Уланского и офицера по фамилии Цецерский не знали. Она подъехала к уряднику:

   – Зачем вы их раздели?

   – Это не мы, ваше благородие, – ответил он. – Мы одежду не отнимаем. Разве только сапоги, если у кого хорошие... Это они сами рубашки на себе изодрали на перевязку ран. У нас-то у самих для раненых корпии не хватает, а тут ещё французу отдай![75]75
  Ситуация описана в рапорте генерала Платова князю Багратиону от 28 июня 1812 г. ОПИ ГИМ, ф. 160, ед. хр. 182, л. 28.


[Закрыть]

По тем законам войны, которых придерживался полководец Суворов, о пленных следовало заботиться, снабжать их всем необходимым, лечить от ран. Но пока их колонна шла мимо русских полков, как-то не похоже было, что милость к бывшим неприятелям согревает сердца солдат. Наоборот, чувствовалось ожесточение против этих несчастных, для которых война уже закончилась.

Надежда вспоминала кампанию в Пруссии. Там такого не было. Может быть, потому, что и русские и французы воевали на чужой территории, не в своей стране. Теперь же наша армия отступала вглубь России, без боя отдавала противнику города и сёла. Наши полки начали испытывать трудности с провиантом и фуражом, повозок не хватало для собственных усталых солдат, не поспевавших за ротами и батальонами в этом суровом марше.

Дав двухдневный отдых изнурённым войскам у Несвижа, Багратион двинулся столь же быстро дальше, на Бобруйск. Литовские уланы по-прежнему оставались в отряде генерал-майора Васильчикова, который шёл в арьергарде армии, и столкнулись с неприятелем у местечка Романов. Здесь опять удалось задержать французов 2 июля, что позволило обозам всей армии, а также лазаретным повозкам с ранеными и больными свободной дорогой пройти к городу Мозырю. Ещё раз дрались они с наполеоновской армией у Салтановки.

Ритм отступления сделался более напряжённым. Войска шли теперь день и ночь, регулярно останавливаясь только на получасовые привалы. Готовить пищу на таких привалах было некогда. После лагеря под местечком Глузск в Минской губернии в полку разрешили выдавать солдатам сухари из неприкосновенного десятидневного запаса. Уланы их грызли на ходу, а на остановках сходили с лошадей, ложились на землю и засыпали.

Надежда при этом бодрствовала, облокотившись на седло. Она боялась ложиться, потому что однажды вот так легла и заснула в крестьянской хате и её потом не могли разбудить.

Солдаты прыскали ей в лицо водой, трясли за плечи, подносили к глазам зажжённую свечу. Решив, что их командир впал в беспамятство, они даже хотели раздеть корнета.

Подъямпольский, вовремя вызванный в третий взвод, не допустил этого. Он лишь приложил ладонь ко лбу Александрова, распростёртого на лавке, послушал его ровное дыхание и велел корнета сейчас не будить, а оставить возле него унтер-офицера, чтобы охранял его покой и потом проводил к полку, уходящему из деревни по лесной дороге.

Через три часа Надежда проснулась, вскочила на ноги и бессмысленным взглядом уставилась на своего унтера Кумачова:

   – Где эскадрон?

   – Ушёл, ваше благородие.

   – Почему меня не разбудили?

   – Господин ротмистр так приказать изволили. Мол, надо вам отдохнуть и вашей лошади – тоже. Тогда сами полк догоните. А мне при вас быть неотлучно и помогать, если понадобится...

Выходило, что Подъямпольский опять её пожалел. Но не желала Надежда нынче получать поблажки. Знала, что слабость припишут её полу, якобы не способному переносить испытания. Ей же хотелось доказать, что может она идти наравне со всеми и участвовать в небывалой схватке, где на весах Истории колебалась, с одной стороны, слава императора Наполеона, с другой – свобода её родной страны. Должно было теперь каждому честному россиянину положить на чашу сих невидимых весов свою лепту, отдать не задумываясь все: силы духовные и физические, здоровье, жизнь...

С тех пор она решила, что сон для неё опасен. Будет время – она когда-нибудь отоспится. А пока ей надо быть на ногах и смотреть за своим взводом. В походе колонну покинуть трудно, но на привале отойти от стоянки можно под благовидным предлогом. Воспользовавшись этим, за первую половину июля из полка совершили побег уже 38 нижних чинов[76]76
  РГВИА, ф. 489, оп. 1, д. 2657, л. 98 – 99. «Рапорт Литовского уланского полка за июль 1812 г. Потери в нижних чинах: 66 человек бежавших, 22 человека пропавших без вести, 15 человек погибших».


[Закрыть]. Правда, в их эскадроне беглых было всего трое, и, слава Богу, не из её взвода.

Июльские ночи приносили войскам облегчение своей прохладой, но днём солнце палило немилосердно. В полках участились обмороки от солнечных ударов. Вчера у Надежды тоже упал с лошади человек. Это был Мелех, самый рослый и бравый солдат в её подразделении. После его попытки разжиться чужим добром в имении Цецерских Надежда относилась к нему с подозрением. Кажется, он догадывался об этом и всегда смотрел на командира виновато. Теперь с белым как полотно лицом Мелех лежал в тени деревьев за обочиной дороги. Однополчане уже расстегнули на нём куртку, развязали галстук, положили на лоб влажную тряпицу. Надо было дать болезному холодной воды, но её в полку не имели со вчерашнего дня. Надежда склонилась над солдатом. Жалко ей стало своего правофлангового. Сняв с шеи плоскую флягу на длинном ремне, она отвинтила крышку, плеснула водой на его лицо. Мелех открыл глаза.

   – Ну что, братец, жив?

   – Жив, ваше благородие.

   – Выпей-ка. – Надежда отдала ему флягу.

   – Премного благодарен, ваше благородие. – Он выпил её до дна, утёрся рукавом.

   – Где твоя строевая шапка?

   – К передней луке пристегнул.

   – Зря, братец. Оттого с тобой и солнечный удар приключился, что голова была непокрыта. Теперь вставай. Надо догонять эскадрон...

Мелех с трудом взобрался на лошадь. Надежда ехала рядом с ним минут десять, пока не убедилась, что солдат вполне пришёл в себя.

   – Воровать-то больше не будешь? – спросила она его.

– Никак нет, ваше благородие. Христом Богом клянусь! – Он перекрестился, преданно глядя ей в глаза. – А тогда бес попутал. Сам не знаю, как в ларь полез...

Земли новоявленного княжества Литовского давно кончились. 2-я Западная армия вступила в Смоленскую губернию. Конец её июльского бега был виден. С 21 числа этого месяца в Смоленске располагалась штаб-квартира 1-й Западной армии, где с нетерпением ждали князя Багратиона. Соединение войск становилось событием реальным. Стратегический расчёт Наполеона рухнул, и это было главным достижением русских в июле 1812 года.