Текст книги "С любовью, верой и отвагой"

Автор книги: Алла Бегунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

Она шла за Надеждой по коридору в гостиную и бормотала это. Когда они очутились в комнате, то оказалось, что корсаж у Аннет на груди расшнурован полностью, пуговицы на верхней юбке расстёгнуты и девушка с улицы Роз собирается скинуть её с себя.

   – Не стесняйся, милый, – сказала она юному офицеру. – Тебе будет со мной хорошо...

Холодный пот прошиб Надежду. Да это же уличная проститутка! Через пять минут она останется в нижнем белье, перейдёт к действиям, и тогда уж «проникновение в тайну», как угодно было выразиться об этом государю, будет неизбежным.

   – Сто-ять! – гаркнула Надежда так грубо, как обычно кричала на лошадей, забаловавших на взводной коновязи.

Аннет вздрогнула и выпрямилась, держа подол юбки в руках.

   – А ну марш отсюда! – Схватив девицу за воротник её короткой куртки-спенсера, Надежда вытолкала незваную гостью из комнаты, захлопнула дверь и дважды повернула ключ в замке. Затем, как человек, чудом избежавший опасности, без сил привалилась к двери плечом и перевела дух.

Но девушка с улицы Роз оказалась истинной профессионалкой и не смутилась ничем. Через минуту постучав в дверь снова, она спросила, не желает ли господин офицер в таком случае провести время с Эммой, которая очень пухленькая, или с Луизой, которая блондинка и немного говорит по-французски.

   – Вон! – повторила Надежда и стукнула кулаком по двери.

Она ещё не знала, что женщины в будущем доставят ей больше хлопот, чем мужчины. Одни – потому что слишком наблюдательны, другие – потому что очень влюбчивы, третьи – потому что просто назойливы и любопытны...

Вскоре, чтобы навести порядок среди своих новых вещей, Надежда купила большой дорожный сундук – из коричневой фибровой кожи, с двумя замками и широкими ремнями-ручками.

В нём разместились не только предметы обмундирования и амуниции, но и другие мелочи: батистовые рубашки, платки, книги, носки, упаковки с французским мылом, флаконы с туалетной водой, запонки, заколки для галстука, брошки и даже скобяные товары – щеколды, задвижки, крючки на двери. Их Надежда приловчилась устанавливать в тех комнатах, где спала, и только тогда раздевалась на ночь.

Сундук заполнялся быстро. Но ещё быстрее исчезали неведомо куда деньги. Этот процесс вышел из-под её контроля, и она ничего не могла с собой поделать. Наконец у неё осталось лишь двести рублей, отложенных для покупки верховой лошади. Потом от них она взяла пятьдесят рублей, потом – тридцать, потом ещё сто рублей отнесла на почту и послала отцу – надень ангела её сына, названного в честь Иоанна Крестителя. С Вильно, богатым, шумным, услужливым, весёлым, надо было прощаться. Она сделала это, когда в её бумажнике находился всего один серебряный рубль.

2. ПРИБЫТИЕ В ПОЛК

Мне должно было отдать свой последний

рубль, чтобы доехать в Рожища, где квартирует

эскадрон Дымчевича. Командующий этим

эскадроном штабс-ротмистр принял меня с

начальническою важностью, которая, однако ж,

ему не очень пристала как по незначительности

его звания, так и по наружности: он чрезвычайно

мал ростом, курнос и выражение лица простонародное.

Первый вопрос его был: «Есть ли у вас верховая

лошадь?» Я отвечала, что нет...

Н. Дурова. Кавалерист-девица.

Происшествие в России. Ч. 1.

Майор Дымчевич, временно исполнявший обязанности командира батальона вместо подполковника князя Щербатова, бегло просмотрел все документы и взглянул на нового офицера. Таких мальчишек, поступавших на службу с радужными планами и намерениями, он на своём веку перевидал немало. Мундир сшит у дорогого портного, сам благоухает туалетной водой, на груди – знак отличия Военного ордена, значит, успел повоевать в нижних чинах. Мечтает небось о новых походах, о подвигах, о славе. Полковая жизнь в тишайшей Малороссии скоро его успокоит. Будет он, как все, тянуть безответно лямку строевой службы.

   – Давно ли вы из Петербурга? – спросил Дымчевич у Надежды.

   – Месяц, господин майор.

   – Служили, часом, не в уланском полку великого князя цесаревича Константина Павловича?

   – Нет.

   – Что ж, у меня в эскадроне есть вакансия. Я беру вас к себе.

   – Премного благодарен за доверие, господин майор.

   – Свои бумаги отдадите полковому адъютанту. Потом отправляйтесь в село Рожище. Штаб моего эскадрона там. Временно примете взвод поручика Докукина, который в отпуске.

   – Слушаюсь, господин майор.

   – Через две недели прошу пожаловать в Луцк, на благотворительный бал, который даёт моя жена. Там и представитесь всему полковому обществу.

   – Спасибо за приглашение. Честь имею откланяться, господин майор! – Надежда щёлкнула каблуками и чётко повернулась кругом.

   – О, да у вас ташка необразцовая! – воскликнул Дымчевич. – Где вы её заказывали?

   – В Вильно.

   – Они вам выложили галун «городками», кои отменены в середине прошлого года. Надобно теперь иметь галун совершенно гладкий...

За исключением этой детали её знакомство с новым командиром прошло удачно, и Надежда, уже больше уверенная в себе, отправилась в село Рожище, что находилось вёрстах в двадцати от Луцка, на берегу реки Стырь. Старший в эскадроне офицер, штабс-ротмистр Мальченко, принял её совсем неласково.

Что ему не понравилось в корнете Александрове, одному Богу известно. Может быть, мундир из английского сукна, в то время как сам Мальченко довольствовался отечественным, весьма грубой выделки и ценою по четыре с половиной рубля за аршин. Может быть, юный возраст и при таком возрасте офицерский чин, потому что Мальченко в свои семнадцать лет был только сержантом и никаких наград не имел.

Но прицепился он к ней из-за верховой лошади. Надежда говорила ему, что по установлению императора Павла I она имеет право на строевую лошадь безвозмездно от казны. Штабс-ротмистр отвечал ей, что на одной лошади офицеру служить несподручно, а надо иметь по крайней мере три: две собственных, строевую и вьючную, и третью от казны строевую, которую в полку выдадут по мере возможности, но сейчас свободных казённо-офицерских лошадей у них не имеется. Ни о чём таком она не знала, а если бы знала, то, наверное, не заказала бы в Вильно лишнюю мундирную пару, отделанную золотом.

Из Рожищ Мальченко отправил Надежду дальше – в деревеньку Березолупы, где квартировал взвод поручика Докукина, но пригласил вечером быть у него в доме, чтобы познакомиться со всеми офицерами эскадрона. Существовала такая традиция: свободное от службы время офицеры обычно проводили на квартире своего командира, который держал открытый стол для всех. Так складывалась полковая семья, полковое товарищество, где всё было общее – честь, труды, опасности, награды и наказания.

Вступление в этот закрытый для чужаков круг и должна была сегодня отметить Надежда. Ей следовало угостить будущих сослуживцев. В местном шинке она взяла в долг три бутылки настоящей мадеры. Хозяин, поговорив с новым офицером, охотно открыл для него кредит.

Трёх этих бутылок хватило. В Мариупольском полку, как поняла Надежда, пили в меру. Хорошее вино украсило скромную вечернюю трапезу у штабс-ротмистра, которая состояла из пшённой каши и биточков. Мальченко, пропустив стакан вина, раздобрился и предложил юному корнету помощь в приобретении лошади. Эта лошадь, как и следовало ожидать, имелась у него самого. Кличка её была Адонис, масть – настоящая гусарская, то есть серая, рост в холке – два аршина и два вершка, что также отвечало уставным требованиям, возраст – семь лет.

   – А цена? – спросила Надежда.

   – Сто рублей серебром.

Офицеры эскадрона, сидевшие за столом: поручик Сошальский, корнеты Коциевский и Увалов – переглянулись между собой, но промолчали. Надежда почувствовала подвох. Но какой – этого ей никто сейчас не скажет, потому что она – новичок.

Утром солдат привёл Адониса. Это был серый в яблоках мерин средних породных достоинств. Всё в нём было бы ничего, если б не уши, довольно длинные и как-то странно висящие в стороны. Надежда села в седло, подобрала повод. Мерин пошёл шагом, потом, по её команде, и рысью. Она попробовала поднять его в галоп с левой ноги. Это не удалось. Галоп Адонис начинал только с правой, и никак иначе. Он вообще почти не реагировал на действия шенкелей, но очень сильно упирался в повод.

Это была типичная солдатская лошадь из шеренги. Таких ещё в Конно-Польском полку, после гибели Алкида, через руки Надежды прошло несколько. Рядовые, как правило, ездили в шеренгах с отпущенными шенкелями, только на одном поводу. Но в сомкнутом строю этого было достаточно. Офицерские же лошади на учениях и в бою ходили поодиночке, занимали в схемах построений особые места. Потому их выездка требовала большей сложности и точности.

Тут на поле появился взвод Докукина, и её догадка об Адонисе подтвердилась. Надежда хотела встать на место взводного командира перед фронтом – мерин изо всех сил артачился и брыкался. Он тащил её в шеренгу. После короткой борьбы она дала ему волю, и конь сейчас же привёз её на правый фланг, к старшему взводному унтер-офицеру. Заняв это место, он выполнил со взводом все учебные эволюции без малейшего управления со стороны своей наездницы.

Вот тут господин Мальченко был абсолютно прав: эта лошадь выезжена хорошо. Только Надежде она совершенно не подходит, потому как взята прямо из солдатского строя. Красная ей цена – пятьдесят – шестьдесят рублей. А те сто, которые запрашивает за неё почему-то штабс-ротмистр, – просто вымогательство, обман, насмешка над несмышлёнышем корнетом.

Мальченко внимательно наблюдал за ездой нового офицера. Он понял, что перед ним – опытный всадник. Подъехав к Надежде, он осыпал её похвалами, равно как и своего Адониса.

   – Из дружеского расположения к вам, Александров, – сказал штабс-ротмистр, – я даже могу отдать вам эту отличную лошадь в долг...

   – На какое время?

   – До тех пор, пока вам не пришлют денег из дома. Ведь для вашего отца, вероятно, сто рублей – не такая уж крупная сумма...

Хитрые и злые глазки Мальченко остановились на прекрасно сшитом ментике корнета, надетом по зимнему времени в рукава. Он ждал ответа. Надежда молчала. Потом быстро взглянула на него и опустила голову:

   – Хорошо. Я возьму у вас эту лошадь.

«Чёрт с тобой и с твоим мерином! – думала она. – Ради моей службы в этом эскадроне. Ради добрых отношений со всеми вами, мариупольцами... Если это, конечно, мне поможет!»

Вечером она села писать письмо начальнику военно-походной канцелярии его величества графу X. А. Ливену. Наступил тот самый трудный случай, о котором говорил ей государь. Ей срочно была нужна помощь – рублей пятьсот ассигнациями[35]35
  500 рублей ассигнациями – 125 рублей серебром.


[Закрыть], чтобы заплатить долг Мальченко и купить кое-что из конских принадлежностей. Не имело никакого смысла описывать графу её приятную жизнь в Вильно и тысячу соблазнов этого города, где, вкушая блага цивилизации, она немного вознаградила себя за суровую службу рядового Соколова. Требовался какой-то другой аргумент, и она нашла его:

«...издержав деньги, полученные при отъезде, на мундир, получил всё необразцовое и здесь должен переделывать и не имею на что купить лошадь и нужные к ней приборы...»[36]36
  РГВИА, ф. 154, on. 1.д. 150, л. 2, оборот. «Письмо корнета Мариупольского гусарского полка Александрова X. А. Ливену, февраль 1808 г.».


[Закрыть]

Она надеялась, что государь простит ей эту маленькую ложь во спасение. Он ведь бывал в Вильно и, наверное, – пусть даже инкогнито – тоже посещал эти великолепные кофейни с бильярдом, эти рестораны, где играют музыканты и подают изысканные яства, эти магазины, из которых невозможно уйти с пустыми руками...

Но юного франта из столицы ещё не видели полковые дамы, коим не терпелось узнать петербургские новости из первых уст. Надежда много бы дала, чтоб избежать встречи с ними. Однако это было предопределено точно так же, как покупка глупого Адониса у штабс-ротмистра Мальченко. Лишь одно обстоятельство смягчало участь корнета Александрова – полковых дам было не много.

Не всякая женщина решится вести кочевую армейскую жизнь вместе с мужем. Не всякий обер-офицер может вступить в брак: его жалованье явно недостаточно для содержания семьи. Да и как возить с собой жену и детей, если устав предписывает младшему офицеру иметь в полковом обозе только одну вьючную лошадь, а такое транспортное средство, как повозка, полагается ему, начиная от чина ротмистра и выше.

Потому на балу в Луцке Надежда имела счастье видеть семь милых женщин в возрасте от двадцати до тридцати лет. Но и этого вполне достаточно для возникновения самых разных сплетен, слухов и пересудов. В том, что её появление в полку таковые вызовет, она не сомневалась. У женщин – огромная интуиция, они придают большое значение мелочам.

Она долго думала, что ей надеть. Наконец выбрала не вицмундир с бальными белыми кюлотами, белыми шёлковыми чулками и чёрными туфлями, а униформу дежурного офицера, благо действительно дежурила в тот день по эскадрону: доломан и ментик, обшитые золотом, походные рейтузы, перевязь с лядункой, кушак, портупею с саблей и ташкой. Волосы она сильно начесала на виски, взяла замшевые перчатки вместо лайковых – они выглядят грубее, – попрыскалась самым резким мужским одеколоном...

– Mesdames, permettez-moi de vous presenter[37]37
  Дамы, позвольте мне представить вам... (фр.).


[Закрыть]... – сказал майор Дымчевич, вводя Надежду в просторную гостиную.

Первой им навстречу пошла приятная брюнетка лет тридцати в салатовом платье с рюшами – жена майора Елизавета Осиповна Дымчевич.

   – А вы, корнет, настоящий монах-затворник. Третью неделю здесь – и ни в один дом ни ногой. Могли бы для начала представиться хотя бы супруге эскадронного командира... – Елизавета Осиповна, окинув Надежду взглядом, протянула ей руку для поцелуя.

Делать нечего, Надежда щёлкнула каблуками и быстро наклонилась к кружевной перчатке, пахнущей розовой водой. Целовать руку теперь было необязательно, она узнавала это у Засса. Хорошим тоном в петербургском свете считался как бы знак поцелуя.

   – Отчего же столь суровое суждение, ваше высокоблагородие? – спросила Надежда у майорши.

   – Вы не хотите нам рассказать столичные новости!

   – О, мои новости давно устарели, Елизавета Осиповна...

   – Нет-нет-нет, милый юноша! – Дымчевич шутливо погрозила ей пальцем. – Теперь легко не отделаетесь. Поздоровайтесь со всеми, садитесь и рассказывайте...

Сначала Надежда поклонилась Луизии Матвеевне Павлищевой, тоже майорше, весьма дородной даме, затем – Екатерине Николаевне Ракшаниной, жене ротмистра, черноглазой и черноволосой, затем – жене ротмистра Станковича, самой молодой из присутствующих и самой хорошенькой. Она была беременна, и пятна несколько портили её милое лицо...

Интересовали женщин в основном новости об императорской фамилии, моде и культуре: что дают теперь на театре, носят ли ещё в столице турецкие шали, как чувствует себя вдовствующая императрица Мария Фёдоровна и верно ли говорят, будто великая княжна Екатерина Павловна увлеклась всерьёз генерал-лейтенантом князем Багратионом.

Этот разговор прервало появление полкового оркестра. В доме начали шумно готовиться к балу, и Надежда, воспользовавшись этим, улизнула из гостиной.

Когда Мальченко предложил ей составить партию в вист, она охотно согласилась и села за зелёный ломберный стол. Рядом с ней опустился на стул незнакомый офицер, рослый, с чёрными, красиво завитыми усами.

   – Ротмистр Станкович, корнет Александров, – представил их друг другу Мальченко, и они обменялись рукопожатием.

   – Сейчас я беседовал с вашей очаровательной женой... – сказала Надежда, беря в руки карты.

   – Да, – рассеянно кивнул ротмистр, изучая карты, попавшие к нему. – Мы женаты два года и нынче ожидаем своего первенца... Начинайте, корнет...

Бал в доме Дымчевичей затянулся за полночь. Надежда была в числе тех гостей, кто уезжал первым. В прихожей она столкнулась с четой Станковичей. Госпожа Станкович дотронулась веером до рукава Надежды:

   – Как мило вы держались, дорогой Александров... Но не обижайтесь, у нас с госпожой Дымчевич есть игра. Мы всем даём забавные прозвища. Вам дали тоже...

   – Какое же? – спросил её муж, надевая ей на плечи шубу.

   – Гусар-девка! – ответила молодая женщина и громко рассмеялась.

В первую минуту Надежда растерялась так, что не смогла произнести ни слова. Затем на ум пришла спасительная французская фраза:

   – Madame, que trouver-vous en moi... de commun avec une jeune fille?[38]38
  Мадам, что вы нашли во мне общего с девицей? (фр.).


[Закрыть]

   – C’est difficile a dire, mais il у a pourtant que chose[39]39
  Трудно сказать, но что-то всё-таки есть... (фр.).


[Закрыть]... – Станкович продолжала улыбаться. – Ну, например, маленькие руки и ступни, тонкость стана, какая-то хрупкость... Даже сами движения...

   – Друг мой, – сказал ей укоризненно муж, – вы сегодня просто переутомились. Нам давно пора домой... Спокойной ночи, корнет!

Ротмистр надел шляпу, откозырял Надежде и взял жену под руку. Они вышли из прихожей к большой коляске, поставленной на полозья. Надежда, держа кивер в руках, ждала, пока они уедут. Щёки у неё горели огнём.

«Ничего, – думала она. – Рано или поздно, но они ко мне привыкнут, как привыкли в Польском полку. Если б только женщины поменьше болтали...»

3. СМОТР ГЕНЕРАЛА СУВОРОВА

После смотра и учения пошли все офицеры

обедать к Суворову. Как пленительно и

обязательно обращение графа! Офицеры и

солдаты любят его как отца, как друга, как

равного им товарища, потому что он, в

рассуждении их, соединяет в себе все эти качества.

Н. Дурова. Кавалерист-девица.

Происшествие в России. Ч. 1.

Наступил апрель. Надежда всё ещё жила в Березолупах, занималась взводом поручика Докукина, который уже просрочил свой отпуск на две недели. Майор Дымчевич удерживал корнета Александрова здесь, не обещая ему тем не менее постоянного назначения на должность командира взвода, о чём Надежда мечтала. Ответ майора на все её просьбы был один: «Только после дивизионного и корпусного смотра!»

Смотр командира их 9-й дивизии генерал-лейтенанта Суворова, князя Италийского, графа Рымникского, сына великого полководца, должен был пройти в последних числах апреля. Затем, 1-го или 2 мая Мариупольский гусарский полк собирался смотреть генерал-лейтенант Дохтуров, командир корпуса. К этому времени Надежде надо было подготовить и чужой взвод, и своего нового коня, то есть приучить Адониса к роли офицерской лошади.

Она давно взяла мерина к себе в Березолупы и каждое утро чистила его, кормила, седлала, выезжала в поле одна. Когда-то так ей удалось приручить и объездить Алкида. Теперь она надеялась усовершенствовать навыки Адониса. Но успехи были скромными. Хоть конь и привык к ней, научился подниматься в галоп как с левой, так и с правой ноги, однако стоило ему увидеть конный строй, как вся учёба шла насмарку. Он рвался встать в шеренгу, и только жестокое наказание удерживало его. Адонис, в отличие от Алкида, был туп, упрям и уже заучен. Но Надежда поняла это слишком поздно.

К середине апреля поля и луга зазеленели. Начались общие конные и пешие учения эскадрона. Поручик Докукин наконец-то вернулся, но теперь его посадили на гауптвахту за большую задержку из отпуска без оправдательных документов. Все шло к тому, что Надежде придётся ездить на учениях не в «замке», как простому обер-офицеру, а перед фронтом, как командиру взвода, что давалось Адонису с большим трудом.

Генерал-лейтенант Аркадий Александрович Суворов приехал в полк 23 апреля. Надежда не могла отвести восхищенного взгляда от сына своего кумира, голубоглазого красавца блондина, высокого и стройного, как бог Аполлон. Но не одна она бросала пылкие взгляды на молодого генерала. Бессмертное имя, которое он носил, личная храбрость и отвага, добрый характер, приятное со всеми обращение – всё это располагало людей к сыну генералиссимуса с первой встречи.

Пожалуй, больше солдат Аркадия Суворова любили женщины. Он, по доброте своей душевной, никогда не мог отказать им и из-за своих бесчисленных связей и романов заслужил в высшем свете прозвище «добродетельный развратник». В Петербурге у генерала оставалась молодая жена с четырёхлетним сыном, а в Луцк из соседнего Дубно приехала за ним его последняя любовница – княгиня Любомирская, вдова двадцати пяти лет от роду, владелица обширнейших поместий, полька, очень красивая и чрезвычайно уверенная в себе женщина.

Её, одетую в роскошное платье-амазонку, верхом на арабской лошади и в окружении полковых дам, тоже ехавших верхами, Надежда увидела в начале смотра. Эта пёстрая кавалькада поднялась на ближайший холм и оттуда наблюдала за учениями. Оттого, наверное, они проходили с небывалым энтузиазмом.

Генерал-лейтенант Суворов объехал шагом развёрнутый строй всех десяти эскадронов Мариупольского полка, затем вернулся на середину фронта и высоко поднял шпагу:

– Господа офицеры, ко мне!

По этому сигналу командиры взводов и эскадронов, стоявшие перед строем своих подразделений, ринулись к дивизионному своему начальнику, сверкая золотом парадных мундиров.

Надежда тоже хотела пустить Адониса в галоп, но он, ошарашенный шумом и пестротой красок на зелёном поле, пошёл не вперёд, а назад, в шеренгу. Шпоры, шенкеля, повод – ничего не помогало. Тогда, выхватив из ножен саблю, Надежда со злости ударила мерина ею плашмя по крупу. Он вроде бы одумался и неспешным галопом двинулся к генералу. Все офицеры полка, включая Аркадия Суворова, терпеливо ожидали, когда корнет Александров к ним присоединится.

Затем его сиятельство громким голосом отдал свои распоряжения, объяснил последовательность всех сегодняшних эволюций, задачу каждого эскадрона и отпустил офицеров на их места. Теперь Адонис помчался к своему взводу как вихрь.

Раздалась команда: «Повзводно! Левое плечо вперёд, заезжай!» Весь полк плавно повернулся направо. Только серый мерин Надежды остался недвижим. Она снова ударила его саблей плашмя по крупу. На сей раз это возымело обратное действие. Конь снова начал пятиться, брыкаться, крутить своей вислоухой головой. Надежда крикнула старшему унтер-офицеру, чтобы он встал на её место перед взводом, а сама начала борьбу с лошадью. Генерал-лейтенант Суворов и командир второго батальона подполковник князь Щербатов, приблизившись, с интересом наблюдали за этим.

Победа осталась за Адонисом. Как только Надежда чуть-чуть отдала повод, он сделал мощный прыжок вперёд и понёс свою хозяйку через поле на дорогу, ведущую в город.

– Молодой офицер не хочет с нами учиться! – услышала Надежда напоследок насмешливый голос Аркадия Александровича.

Прискакав к эскадронной коновязи, она спрыгнула на землю, бросила повод дежурному солдату. Выхватив у него из руки кнут, она собралась отделать своего боевого друга как следует. Но, увидев, что мерин дрожит всем телом и по бокам у него бегут струйки пота, остановилась. Кто виноват в том, что лошадь из шеренги поставили на офицерское место? Зачем она вообще купила Адониса? И можно ли побить штабс-ротмистра Мальченко за его хохляцкие штучки?..

Вечером того же дня княгиня Любомирская дала бал в честь князя Италийского, графа Рымникского. Туда прибыли все офицеры Мариупольского полка и все окрестное дворянство. Было очень многолюдно и очень шумно. Прелестные польки напропалую кокетничали с мариупольцами, вальсируя по залу. Их мужья и братья сидели в буфете и за карточными столами.

Надежда, как и все одетая в бальную форму, не рискнула выйти в зал, где было много женщин. Она слонялась между буфетом и комнатой с ломберными столами. Здесь её и повстречал генерал Суворов.

   – Вы не танцуете, корнет? – Он узнал молодого офицера, который утром не по своей воле покинул учения.

   – Нет, ваше сиятельство. – Она вздохнула. – Сегодня у меня плохое настроение.

   – Неужели из-за лошади?

   – Да. Мой конь опозорил меня перед всеми командирами. Это ужасно.

   – Вы придаёте этому значение? – удивился генерал.

   – Конечно!

   – Напрасно, мой юный друг. Завтра на манёврах все забудут об этом. Случится что-нибудь другое, более интересное. Идёмте к дамам. Будем танцевать!

   – О нет, ваше сиятельство! – воскликнула она. – Только не женщины!

В её голосе было столько отчаяния, что Аркадий Суворов расхохотался.

   – Ответ, достойный офицера с «Георгием»! Вы не боитесь неприятельских пуль, но боитесь женщин...

   – Ещё как, ваше сиятельство! – призналась ему Надежда.

   – Всё ясно! – Молодой генерал обнял её за плечи. – Я тоже был таким в шестнадцать лет... Но надо поступать смелее, мой юный друг. Поверьте мне, эти пустоголовые существа не заслуживают наших волнений и переживаний!

   – Почему? – Надежда резко отстранилась от князя Италийского. – Вы плохо судите о женщинах. Так нельзя. Я не могу согласиться с вами. Женщины – прекрасны, они...

Она хотела произнести целый панегирик в честь слабого пола, но вовремя остановилась. Суворов смотрел на неё с нескрываемым интересом. Надежда смутилась:

   – О женщинах, ваше сиятельство, можно говорить очень много...

   – Не надо говорить, корнет. – Он по-дружески взял её за локоть. – Надо действовать. Идёмте в зал. Я помогу вам положить почин в таком серьёзном деле. Я буду вашим ходатаем. Вот увидите – ни одна из них не откажет вам...

В танцах как раз наступил перерыв: музыканты отдыхали. Дамы вернулись на свои места, обмахиваясь веерами. Кавалеры были возле них. Гул голосов заполнил зал вместо музыки. Все видели, как князь Италийский, граф Рымникский, держа за руку корнета Александрова, подвёл его к хозяйке дома, княгине Любомирской.

   – Рекомендую вам, княгиня, моего юного друга. Займитесь его воспитанием! – Генерал с улыбкой поклонился красавице и чуть тише добавил: – A la vue de ses fraiches couleurs vous pouvez bien deviner qu ii n’a pas encore perdu sa virginité...[40]40
  Судя по его румянцу, вы легко можете догадаться, что он ещё нс потерял невинности... (фр.).


[Закрыть]

Любомирская усмехнулась и легонько ударила Суворова по обшлагу мундира сложенным веером:

   – Вы слишком добры к молодым офицерам, князь. У меня нет ни одного свободного танца. Разве что мазурка, обещанная вам...

   – Конечно, моя дорогая. Буду весьма признателен... – Генерал ещё ниже поклонился своей пассии и ушёл из зала.

Надежде мазурка всегда нравилась. Она лихо провела партнёршу через все фигуры этого танца и сама хорошо танцевала.

Опираясь на её крепкую руку, Любомирская изредка поглядывала на молодого кавалера. Было что-то самобытное, непохожее на других в правильных чертах его смуглого лица.

После мазурки Надежда уехала домой. Учения продолжались, и ей нужно было найти какой-то выход с Адонисом. Она собиралась поменяться лошадьми со взводным унтер-офицером. Но ничего этого делать не пришлось. Рано поутру её разбудил денщик подполковника князя Щербатова. Он привёл ей заводную лошадь командира батальона – красивого жеребца по кличке Буян – и сказал, что так распорядились его высокоблагородие до конца манёвров.

Два часа Надежда носилась по полю на чужой лошади с докукинским взводом. Всё получалось у неё самым лучшим образом. Перед завершающей атакой на предполагаемого неприятеля майор Дымчевич отрядил её с рапортом к командиру дивизии. Остановив коня в нескольких шагах от Суворова, Надежда приложила два пальца правой руки к козырьку кивера и сообщила о готовности второго батальона. Генерал, приняв рапорт, повернул свою лошадь боком к лошади корнета. Их колени соприкоснулись. Надежда опять увидела красивое лицо князя Италийского очень близко от себя.

   – Как Любомирская? – тихо спросил он.

   – Отлично! – сказала Надежда, хотя давно забыла о ней.

   – Продолжайте в том же духе, корнет! Вперёд и смелее. Вас ждёт победа. Моя штаб-квартира находится в Дубно в доме пана Мазовецкого. Приезжайте!

   – Премного благодарен, ваше сиятельство!

Она снова бросила руку к козырьку и ответила улыбкой на улыбку генерала. В следующую минуту они разъехались в разные стороны. От одного движения шенкеля Буян резво поднялся в галоп, и Надежда примчалась к своему батальону, уже развернувшемуся на эскадронных дистанциях на краю поля.

   – Господин майор, его превосходительство даёт «добро»! – крикнула она Дымчевичу и поспешила к третьему взводу.

Трубачи, стоявшие справа от майора, заиграли «поход».

   – Господа офицеры, к атаке!

Впервые на больших учениях Надежда заняла место командира взвода: на два корпуса лошади впереди от первой шеренги. Справа перед вторым взводом стоял поручик Сошальский, слева перед четвёртым взводом – корнет Коциевский. Все офицеры одновременно достали из ножен сабли и поставили их рукоятью на правое бедро. До команды начать атаку оставались какие-то секунды. Надежда обернулась. За ней стояла стена конников: чёрные кивера, усатые лица, морды лошадей. Все они подвластны ей и приказу. Сейчас она одна полетит вперёд на красавце Буяне и услышит за собой слитный топот сотен копыт. Это будет прекрасно!

– Эскадро-он! С места прямо марш-марш!

Атака получилась. В их втором батальоне ни один взвод не нарушил равнения, ни один солдат не выскочил из строя. Так, могучим монолитом, составленным из пяти эскадронов, доскакали они до леса. Если бы там и вправду располагался неприятель, то они бы смели его прочь в своём неукротимом порыве.

Генерал-лейтенант Суворов поблагодарил полк за службу и уехал в Дубно. Все мариупольские эскадроны остались в Луцке дожидаться встречи с другим генералом – командиром корпуса Дохтуровым. Этот смотр также прошёл успешно. Теперь следующим событием года, к которому готовились не меньше чем к генеральским смотрам, был выход полка в лагерь, или «на кампаменты».

Что такое «кампаменты», Надежда знала. Шесть – восемь недель в палаточном лагере, лес, поле, река, коновязи на открытом воздухе, каждое утро общий для всех десяти эскадронов развод караула под музыку. Она ничего не имела бы против этой жизни на природе, если бы не штабс-ротмистр Мальченко. После происшествия с Адонисом на смотру у Суворова этот человек стал очень сильно её раздражать. В лагере же придётся видеть его ежедневно, жить с ним бок о бок, в парусиновой палатке по соседству, выполнять его указания, делить с ним трапезу...

Ординарец из штаба доставил корнету Александрову пакет с приказом: завтра выйти на дежурство по полку. Остаток вечера Надежда приводила в порядок полную парадную униформу: после учений кое-где на мундире оторвались пуговицы, на белых чакчирах и на суконной крышке ташки было полно лошадиной шерсти, латунная оковка ножен потускнела.

В двенадцать часов пополудни она, одетая как на парад, встретилась в штабе с прежним дежурным офицером. Они вместе вышли к полковой гауптвахте: столбу с колоколом для вызова караула и повозке с полковой казной, установленной на деревянном помосте. Её охранял пеший часовой с карабином на плече. Офицеры осмотрели печати на денежных ящиках, поздоровались с новым караулом из шести рядовых при одном унтер-офицере, выслушали рапорты всех дежурных по эскадронам и командам, побывали в караульном помещении и карцере, подписали рапорт о наличном составе полка и отправились к полковому командиру.